N

Сто дорог

1. Гора

... Девушка стояла на узком уступе, вжавшись в каменное тело Горы. Ветер рвал на ней одежду, трепал слипшиеся волосы; из-под обломанных ногтей сочилась кровь, но девушка не чувствовала боли — она к ней уже привыкла. Впервые она поднялась так высоко! Но следующий уступ маячил далеко вверху; чтобы забраться на него, нужно было карабкаться вверх по отвесной скале, где некуда поставить ногу...

«Ну, вперед!» — приказала себе девушка и, найдя взглядом крошечный выступ в стене, ухватилась за него. Однако едва она начала подтягиваться, камень-предатель раскрошился под пальцами, и со сдавленным криком девушка полетела вниз...

Когда она очнулась, солнце уже клонилось к горизонту, и лучи заката окрасили камень в кровавые цвета. Сейчас Гора выглядела особенно неприступно и зловеще, и в который раз за эти дни девушка поймала себя на пораженческих мыслях:

   «А ведь они были правы: я просто дура! Зачем мне это? Чего я хочу добиться? Почему решила, что мне удастся то, что, если верить легендам, не удавалось еще ни одному человеку на свете? Еще не поздно вернуться домой: меня встретят с радостью, и никто не станет надо мной смеяться, а если вдруг... Что ж, я сама посмеюсь над своей глупостью...»

— Не дождётесь! — произнесла она вслух и, стиснув зубы, вскарабкалась на первый уступ...

Тем временем к подножию Горы приблизились двое странников. В людях этих (или, может, то были не люди?) чувствовалось что-то общее, однако ни по внешности, ни по манерам они были совсем не похожи друг на друга. Один — высокий, широкоплечий, в кожаной куртке с нашитыми на нее металлическими пластинами; за спиной его висел двуручный меч, черный, как ночь, плащ развевался за плечами, хоть ветер давно утих; чеканное лицо его было бесстрастно, а непроницаемые тёмные глаза смотрели на мир со спокойным любопытством.

Второй — в алом плаще, расшитом каким-то сложным золотым узором — был такого же роста, но гораздо уже в плечах, и выглядел совсем не столь значительным. Он чуть прихрамывал, но шел легко и быстро, то и дело обгоняя своего товарища; растрепанные светлые волосы падали ему на лицо, мешая разглядеть его черты; на поясе его висел короткий меч, какие носят небогатые горожане, на перевязи — десяток метательных ножей, за спиной — лютня в потертом чехле. Эти двое познакомились недавно, но, похоже, уже успели поспорить: Алый что-то горячо доказывал, помогая себе энергичными жестами; Чёрный слушал его скептически, приподняв бровь, и время от времени вставлял язвительные реплики.

Путники подошли ближе, и до девушки донеслись слова Чёрного:

— ...тихий, пока меня не трогают.

— Да ты посмотри на себя! — воскликнул Алый с таким негодованием, что Чёрный невольно опустил глаза, проверяя, не расстегнулось ли у него что-нибудь в туалете. — Кто тебя, такого амбала, станет трогать? Себе дороже! Так на всю жизнь и останешься...

— Точно, так небитым и помру, — ехидно ответил Чёрный. — Какая потеря!

— За одного битого, если хочешь знать... — наставительно начал Алый — но тут взор его привлекла уходящая вершиной в туман громада Горы и крохотная человеческая фигурка, ползущая с уступа на уступ.

— Ух ты! — воскликнул он, задрав голову. — Какая горка крутая, а?

Чёрный пожал плечами.

— Был я уже здесь — ничего интересного.

— И девочка симпатичная! — продолжал Алый.

Девушка тихо и зло выругалась сквозь зубы. Мало было проблем, так еще явился какой-то бродяга и начал издеваться! Она прекрасно понимала, что сейчас симпатичной её может счесть разве что слепой.

— Смотри, какая упорная! — продолжал Алый. — Всё лезет и лезет!

— Это не упорство, — отозвался Черный. — Это называется дурость. Посмотри-ка вон туда!

Девушка обернулась туда, куда указывал путник — и вдруг руки её сами собой разжались, и, обдираясь в кровь о шершавую каменную стену, она соскользнула вниз.

Потому что немного правее по склону, освещенная предзакатным солнцем, покоилась ЛЕСТНИЦА. Огромная каменная лестница, ведущая прямо к вершине Горы, наглая и отвратительная в своей незыблемой реальности.

— А, это-то я вижу, — поморщившись, отозвался Алый.

Девушка прислонилась к скале и зажмурилась, стараясь удержать слезы. Невыносимый стыд жег ей сердце; она не понимала, как могла не заметить эту лестницу раньше! Правда, если верить легендам, её никто до сих пор не замечал — но разве это оправдание для собственной слепоты?

— Зачем тебе вообще понадобилась эта Гора? — с лёгкой усмешкой обратился к ней Чёрный.

Из глаз девушки брызнули слезы.

— Иди к чёрту! — крикнула она дрожащим голосом и отвернулась, уткнувшись лбом в скалу.

Чёрный широко улыбнулся.

— А я, можно сказать, уже там. — он подошел ближе и положил руку ей на плечо, но девушка, не оборачиваясь, сбросила его руку. — Оглянись вокруг. Мир прекрасен и разумен. Достаточно открыть глаза — и ты увидишь свой путь. К чему тебе эти дурацкие горы? Грязь, кровь... и ради чего? Однажды я из любопытства поднялся на вершину: там было холодно и пусто, и некуда даже ногу поставить... Ладно, пошли, — обратился он к спутнику, видя, что ответа от девушки не дождется. — Она сама во всём разберётся.

Но Алый беспокойно переминался с ноги на ногу.

— Слушай, Дархон, — заговорил он, — так нельзя. Надо помочь человеку!

— Да как ты ей поможешь? И, главное, зачем?

— Но я же рыцарь! — воскликнул Алый, в подтверждение своих слов хватаясь за меч, на который ни один рыцарь и смотреть бы не стал. — Я не могу видеть, как плачет женщина!

— Клоун ты, а не рыцарь, — веско отозвался Чёрный.

— Оставьте меня в покое, вы, оба! — воскликнула девушка. Слезы её уже высохли: она глядела на странников сухими злыми глазами.

— Как ты сказала? — странным голосом повторил Алый. Девушка взглянула ему в лицо — и вдруг голова её закружилась, и она вцепилась в скалу, чтобы не упасть. — В покое? Детка, ты таких слов лучше при мне не говори! Он подвигался к ней все ближе, держа руку на рукояти меча, с гримасой комического гнева на лице. Девушку охватил ужас: она внезапно почувствовала, что этот неказистый хромой шут по-настоящему опасен — гораздо опаснее своего внушительного товарища.

— Никогда, — торжественно начал Алый, — никогда и никого я по доброй воле не оставлял в покое! Разве что... — голос его странно дрогнул, — только один раз... — он тряхнул головой, словно отгоняя неприятные воспоминания. — Ладно, проехали. Так зачем тебе понадобилась эта Гора?

Девушка перевела дух, почувствовав, что опасность миновала.

— Сначала я просто хотела узнать, что там, на вершине, — устало ответила она.

— Так, а потом?

— Они твердили мне, что этого нельзя — ни в коем случае нельзя! Что на этой Горе уже погибло множество народу. Что бог создал человека для того, чтобы ходить по земле, а не лазать по горам; что грешно стремиться к невозможному, что все, кто погиб здесь, были наказаны за свою дерзость, и со мной будет то же самое... А иные говорили: «Да у тебя духу не хватит взобраться даже на первый уступ!» И я решила доказать им всем... — голос ее дрогнул и прервался.

— Печальная история, — тихо произнес Алый.

Девушка хотела послать его куда подальше, но вдруг поняла, что сейчас он совершенно серьёзен. Она удивленно взглянула в лицо, полускрытое растрепанными соломенными волосами — и увидела, что черты его как будто беспрестанно меняются. За одно мгновение на нем сменялась тысяча выражений: в один и тот же миг Алый казался юношей и стариком, спокойным и гневным, смешливым и печальным, уродливым и невыразимо прекрасным. А глаза его... Она опустила голову, не в силах выдержать его нечеловечески пронзительный взгляд.

— А знаешь, что мы с тобой сейчас сделаем? — спросил он полушепотом, словно собирался открыть ей секрет.

— Ну, ты идешь или как? — позвал Чёрный. Он уже стоял на тропе, готовый тронуться в путь.

— Подожди! — закричал Алый. — Подожди минутку... всего одну минуточку... Так. — Лютня соскользнула на землю. — Вот, посторожи. Я сейчас вернусь. Чёрный пожал плечами и уселся на торчащий из земли камень, ожидая, что будет делать его странный товарищ.

— Прежде всего, — решительно начал Алый, — уберем отсюда эту пакость! С этими словами он выхватил один из своих ножей и, несильно размахнувшись, бросил его в нижнюю ступень лестницы. Алая молния вспыхнула в воздухе: раздался страшный грохот, и каменные глыбы, составлявшие лестницу, одна за другой покатились в пропасть. Через несколько минут другой раскат грохота возвестил, что лестница достигла цели.

Девушка ахнула; Чёрный сокрушенно покачал головой.

— Ничего страшного, — заметил Алый. — Тот, кто поставил эту лестницу один раз, поставит ее и дважды. Только без меня. Увольте! Терпеть не могу, когда портят пейзаж!

— Дитя моё, — обратился он к девушке неожиданно серьезно и ласково, — я не могу поднять тебя на вершину, не могу дать тебе крылья, чтобы ты взлетела туда. Да ты и сама, думаю, этого не захочешь. Но я могу подняться вместе с тобой и показать тебе, как это делается.

Сидя на камне, Ч—рный наблюдал, как уже две человеческие фигурки двинулись наверх. Ч—рный покрутил пальцем у виска и поднялся, собираясь уйти; но, подумав, сел обратно. Спешить ему некуда: почему бы не посмотреть, что выйдет из этой затеи?

2. Вершина

— Я понял, в чём твоя ошибка, — заметил Алый, когда девушка вскарабкалась на первый уступ и присела, устало переводя дух. — Ты смотришь только вперед, думаешь только о своей вершине...

— Разумеется. О чем же мне еще думать?

— Да о чём угодно! Смотри по сторонам, наслаждайся настоящим! До вершины еще очень далеко... Вот я, например, готов спорить, что ты не доберешься даже вон до того цветка.

Он указал вверх, где из трещины в скале высовывал лиловую головку какой-то горный цветок.

— Доберусь и сорву!

— Спорим, не сорвешь!

— По рукам!

...Минут через пятнадцать девушка рухнула на уступ и протянула дрожащую от усталости руку к цветку. Тот слегка покачивался на сильном шипастом стебле: от него исходил пряный горьковатый запах — запах гор.

Девушка подняла голову и улыбнулась своему спутнику.

— Знаешь, ты выиграл. Я не буду рвать цветок.

— Почему? Ты же за ним сюда лезла!

Она улыбнулась и пожала плечами.

— А ты быстро учишься, — заметил Алый как бы про себя. — Ладно, пошли дальше.

Она ползла по отвесной стене, всем телом вжавшись в камень, цепляясь за крошечные трещины и выбоины в скале. Похоже, у неё открылось второе дыхание: страх больше не кружил голову, и физическое напряжение доставляло не боль, а радость от сознания собственной силы. Радовало и то, что так высоко, если верить легендам, не забирался еще ни один человек. Однако пальцы её слабели от усталости, а до вершины — и даже до конца стены — было еще очень далеко...

Алый снова обогнал её на шаг и теперь наблюдал за ней сверху.

— Дай мне руку! — крикнула она.

— Ещеёчего!

— Ну пожалуйста! А то я упаду!

— Падай.

— Ты же рыцарь! Как ты можешь бросить женщину в беде?

— А я соврал! — ухмыльнулся Алый.

— Убью мерзавца!

Но, чтобы убить, нужно сперва догнать...

Перед ней открылась глубокая расщелина. В глубине пропасти клубился туман. Девушка взглянула вниз — но голова у нее закружилась, и она поспешно отступила назад.

— Придется прыгать, — послышался за спиной голос Алого.

— Ты что, совсем?! Я же разобьюсь!

— Может быть, — он заглянул в пропасть, присвистнул и уточнил: — Очень может быть.

— Но я... я не хочу умирать!

— Рано или поздно придется, так что привыкай заранее.

«Что это он такое несёт?» — удивилась девушка, - а ноги уже сами вели её к пропасти.

Земля ушла из-под ног, и все завертелось перед глазами. Одно бесконечно долгое мгновение она парила в воздухе, сама не понимая, летит ли вверх или падает вниз; а в следующую секунду что-то больно ударило в бок, и над головой послышался знакомый ехидный голос:

— Эх ты, недотёпа! Сколько раз падала, а группироваться так и не научилась! Девушка открыла глаза и поднялась. Противоположный край пропасти едва виднелся в тумане, и ей вдруг захотелось перепрыгнуть туда-обратно еще несколько раз — чтобы убедиться, что это был не сон, или, может быть, чтобы еще раз испытать ощущение полета...

Но по зрелом размышлении она поняла, что это будет уже слишком.

Гора становилась всё круче, и всё легче становился подъем. Еще не раз и не два встречались на пути отвесные стены и пропасти, которых испугались бы даже горные козы — но двое путников преодолевали их шутя. Становилось всё холоднее — но девушке не было холодно. Воздух казался разреженным — но она не чувствовала нехватки кислорода. Вечные снега вздрагивали во сне, готовые в любой момент обрушиться и погрести под собой обоих путников — но она больше не боялась.

И наконец...

— Слушай, а ведь этот... как его... ну, этот твой друг был прав. Здесь действительно некуда ногу поставить!

— Почему?

— Да ты посмотри!

— Ну, двое, пожалуй, и вправду не поместятся, но для одного места вполне достаточно.

— А ты?

— Я уже был на вершине. И на этой, и на многих других. Теперь — твоя очередь.

— А за что я держаться буду?

— Мать-природа, ну и избалованный же народ пошёл! Зачем тебе еще за что-то держаться?

Однако девушке понадобилось несколько минут, чтобы, собравшись с духом, выпрямиться в полный рост на узкой площадке, открытой всем ветрам. В этот миг порыв ветра разорвал облака под ногами, и девушке открылась удивительная панорама. Леса и поля, многолюдные города и маленькие деревушки, синие змеи рек и чёрные, серые, жёлтые ленты дорог... Весь мир лежал перед ней, как на блюде.

— Какая красота! — воскликнула она.

— Это ещё что! — отозвался ее спутник. — То есть да, конечно, красиво, но я хотел показать тебе не это.

— Что же тогда?

— А ты присмотрись. Обрати внимание на дороги.

Девушка прищурилась, вглядываясь вниз. Действительно, дороги этого мира сильно отличались друг от друга. Одни из них были истоптаны и разбиты; некоторые шли по ним быстро и уверенно, но большинство путников плелось вяло, нехотя, словно исполняя какую-то тягостную обязанность. Другие, давно нехоженые, заросли высокой травой и превратились скорее в тропки: лишь немногие искатели приключений уходили по ним прочь от привычных дорог, и мало кто возвращался назад. Заметила девушка и нескольких странников-одиночек — их было очень немного, всего трое или четверо на весь мир — что шли без дорог, проходя сквозь горы и перешагивая через пропасти; и каждый из них оставлял за собой след, прямой, как стрела, и сияющий, как Млечный Путь в безлунную ночь.

— Каждому свой путь, — послышался за ее спиной тихий голос Алого. — Одни идут вперед, другие — вверх, третьи — вниз... Не все ли равно, куда? Главное — идти туда, куда зовет тебя сердце, а не куда ведут страх, зависть или корысть.

— А что, если человеку больше нравится ходить по кругу или вообще топтаться на месте? — спросила девушка, подумав об истоптанных дорогах и унылых путниках.

— Взгляни на их лица. Ты думаешь, им это нравится? Спокойней, да… Удобней. Цивилизованней. — жестокая усмешка мелькнула у него на лице и пропала. — Иногда человека нужно хорошенько встряхнуть, чтобы он понял наконец, что ему на самом деле нужно.

Что-то в этих словах показалось девушке неправильным, но она не стала спорить.

— А что будет, если пути двоих одиночек пересекутся? — снова спросила она, глядя, как далеко внизу сближаются две сияющие линии.

— От людей зависит. Может быть, они пойдут дальше вместе; или улыбнутся друг другу и разойдутся; или просто не заметят друг друга. А может быть... Две блестящие точки столкнулись: вспыхнуло пламя, и послышался лязг мечей.

— О, это наши люди! — с удовлетворением заметил Алый. — Они сражаются не из злобы или корысти — а просто, чтобы испытать свою силу и узнать силу противника.

Девушка обернулась и внимательно взглянула на него.

— А ты жестокий! Тебе нравятся битвы, кровь и смерть, даже если в них нет смысла...

— Мне совсем не нравится смерть! — серьезно ответил Алый. — Но что делать, если без неё невозможна жизнь? Любовь и вражда правят миром: в каждой вещи есть доля любви и доля вражды. В каждой истинной любви — частица соперничества, в каждой истинной ненависти — частица восхищения... — лицо его омрачилось. — Мой Враг пытался изгнать из мира вражду и заставить людей жить одной любовью. Глупец, он не понимал, что, побеждая смерть, тем самым побеждает и жизнь!

— Но зачем всё это?

— Что?

— Зачем нужна жизнь, если она обязательно кончается смертью? А вечная жизнь — это, по твоим словам, и не жизнь вовсе... Что же делать? Куда идти? И зачем я лезла на эту чертову гору? Чтобы увидеть сотню дорог, ведущих в никуда?!

— Не только. Посмотри ещё раз. Не думай, не возмущайся, не задавай вопросов — просто смотри.

И она увидела...

 

Не только люди шли по дорогам: у всякой вещи в мире был свой путь. Цветы и травы рвались из-под земных покровов, горы вздымали вершины к небесам, реки мчались к морю, и звезды неслись по своим орбитам, тщетно стремясь вырваться из предустановленного круга; и всё в мире двигалось вперед, вверх или вниз, страстно желая стать чем-то иным, чем оно есть, и в то же время остаться собой.

И все пути их сливались в одну многоцветную Дорогу.

Я шла по Дороге вместе с каждой песчинкой, каждым деревом, каждым человеком, каждой звездой. Их цели стали моими целями, их радости — моими радостями, их печали — моими печалями.

Я видела влюбленную пару, чьи тела сплетались в объятиях, подобных смертельной схватке. — И их обжигающая страсть стала моей страстью.

Я видела отца у смертного ложа сына; в устах его молитвы мешались с проклятиями, и он уже не просил, а требовал, чтобы Судьба взяла его жизнь, но пощадила невинного ребенка... — И его пламенная любовь стала моей любовью.

Я видела воина, что сражался один против десяти; кровь хлестала из его ран, и жить ему оставалось лишь несколько минут, но он предпочитал умереть, чем бросить меч и заслужить насмешку врага. — И его ненависть стала моей ненавистью.

Я видела осужденного, что бестрепетно всходил на костер, смеясь в лицо своим палачам. — И его презрение стало моим презрением.

Я видела ученого, убеленного сединой, но не утратившего зоркости зрения; тысячу тысяч книг прочитал он, но не позволил чужим исканиям поглотить себя. Он поднимался на вершины гор и спускался в глубину морей, и звезды сходили к нему по ночам, чтобы поведать о своих тайнах. — И его жажда знаний стала моей жаждой.

Я видела иного старца, что в порыве ярости сжег свои книги, и сбросил тяжелую тогу мудреца, и нагим ушел в леса, чтобы в шелесте листьев и рокоте гроз обрести свое утраченное «Я». — И его вдохновенное безумие стало моим безумием.

Я видела крестьянина, что возвращался домой после тяжелой работы: отужинав, он садился у очага с кружкой пива в руке; жена его дремала за прялкой, а дети, окружив отца, карабкались к нему на колени и требовали сказку на ночь. — Такая жизнь была далека от меня; но сейчас я смотрела на мир глазами крестьянина и радовалась его незатейливым радостям.

Я видела зодчих со строгими лицами, что возводили на холмах белоснежные храмы с таким тщанием, словно душу свою вкладывали в каждый камень. — Храмы эти были чужды мне, и в них обитал Враг; но сейчас я смотрела на них глазами зодчих и преклонялась перед их строгой красотой.

Я видела, как варварская орда бьется о стены Империи, и мраморные города один за другим падают под её натиском; но воины с орлами на знаменах скрещивают с германскими топорами свои короткие мечи, сражаясь за то, что ценят более жизни. — И я полюбила в варварах их стихийную, звериную мощь, а в защитниках Империи — суровое мужество, мужество обреченных; вместе с теми и другими я переживала их победы и поражения.

Я видела белокрылый корабль, несущийся по волнам; на палубе играли музыканты, и кружились нарядные пары — а из моря навстречу им уже поднималась зубчатая ледяная стена... — И всем сердцем ощутила я ужас людей и хищное торжество моря; и зрелище катастрофы наполнило меня сладостной болью и невыносимым восторгом…

3. Лестница.

Путь вниз оказался тяжелее подъема. Девушка шаталась от усталости, готовая заснуть на ходу, и Алому несколько раз приходилось подхватывать её, удерживая от падения. С каждым шагом чудесные видения Ста Дорог стирались и меркли в ее памяти; она боялась, что, даже если поднимется на Гору второй раз, уже не испытает того же. Может быть, для этого нужно подняться на другую Гору? Или забраться еще куда-нибудь…

Сердитый голос прервал её полусонные размышления.

— Уже?! Что-то очень скоро!

Девушка открыла глаза и взглянула вниз. От подножия Горы навстречу усталым путникам мчалась, огибая крутые уступы и перелетая через пропасти, блестящая черная лента лестницы.

— А ведь это он! — заметил Алый, вглядевшись. — мой Чёрный друг… И какого чёрта, спрашивается, я перед ним два часа толкал речь о вреде цивилизации? Девушка улыбнулась в ответ. Лестница больше не пугала и не отвращала ее; в ее протянутых ступенях девушке почудилась надежная рука друга.

— Какой вред может быть от этой лестницы? — недоуменно спросила она. — Она красива и удобна; почему бы ею не воспользоваться — если только не забывать, что существуют и иные пути?

И, не оглядываясь, она двинулась вниз — сначала медленно и устало, затем — всё быстрее и быстрее, пока наконец ноги сами не понесли ее вприпрыжку по широким ступеням.

Алый остался один.

— У, зараза! — пробормотал он, непонятно к кому обращаясь, и погрозил лестнице кулаком. Затем несколько раз глубоко вздохнул, стараясь успокоиться. Но какая-то застарелая боль не давала ему покоя; на изменчивом лице его сменяли друг друга тревога, гнев, скорбь, отчаяние, жажда мести…

— Никто меня не понимает, — произнёс он наконец. — И жизнь моя не имеет смысла… Прощай, Большая Медведица!

И, театрально воздев руки к небесам, шагнул с обрыва вниз.

У последней ступени девушку ждал Чёрный: он протянул ей руку и помог спрыгнуть вниз.

— Ты же не помогаешь людям! — удивилась она.

— Почему бы и не помочь, если мне так хочется? Особенно тому, кто этого заслужил…

Девушка подняла взгляд - и неожиданно для себя увидела в глазах Черного симпатию и уважение.

— Тем более, что ты — уже не совсем человек, — добавил он.

— По-моему, только сейчас-то я и стала настоящим человеком, — задумчиво ответила она, оглядываясь на пройденный путь. На склоне горы ярко светилась серебристая нить ее следов.

Внезапно раскат грома разорвал тишину, и Чёрный резко дернул девушку в сторону. В следующий миг в землю в нескольких шагах от них вонзилась ослепительно-алая молния.

— Глаза закрой, ослепнешь! — крикнул Чёрный, затем простер руки к молнии и что-то повелительно произнес на незнакомом девушке языке.

Что-то — должно быть, врожденное упрямство — помешало девушке выполнить его приказ. Широко открыв глаза, она видела, как огонь бежит во все стороны, пожирая траву и кусты, как Гора скрывается за дымовой завесой; как пылает и трескается сама земля, и из трещин вырываются новые языки страшного багрового пламени.

Всё пространство от земли до неба обратилось в огненный ад. Раскаленный воздух обжигал легкие, рев пламени разрывал уши, алый блеск ослеплял глаза — но сердце девушки билось в одном ритме с движением огненных языков, и даже мысль о близкой гибели не умеряла е— восторга. Сейчас она готова была сама броситься в пламя, чтобы слиться со стихией, не знающей меры ни в творении, ни в уничтожении…

Наконец заклинания Чёрного возымели действие. Огонь начал утихать; дым рассеялся, и налетевший порыв ветра закружил над землей серый пепел. Буйные весенние травы превратились в прах; там, где прежде гордо возвышалась Гора, теперь зияла пропасть, и на самом краю ее, словно витая черная башня, нелепо торчал обломок лестницы.

Из пламени показалась фигура человека, в котором девушка не сразу узнала своего товарища. Алый стал как будто выше ростом и шире в плечах; спутанные волосы его змеями вились по плечам; на искаженном лице застыла гримаса ненависти; за плечами, словно изорванный алый плащ, бились огненные языки. Новое пламя возгоралось там, куда падал его нечеловечески пронзительный взгляд.

Он поднял безумный взор на своих спутников — и вдруг остановился, тряхнул головой, словно просыпаясь… и снова стал таким, как был.

— Мда-а-а-а… — протянул он, с интересом оглядывая причиненные разрушения. — Как говорил один мой знакомый дракон: "Летаю я хорошо, только приземляюсь плохо!"

— Совсем охренел, громовержец? — вытряхивая пепел из волос, поинтересовался Чёрный.

Алый задумался.

— Погорячился, да, — признал он наконец. — Отвёл душу… А все твоя лестница! Пойми меня правильно, против лестниц как таковых я ничего не имею, но эта штука напомнила мне об одном неприятном случае…

Он замолчал, вглядываясь в лицо своего товарища.

— Ты что, драться собираешься? — с надеждой спросил он. — Давай! Несколько секунд Чёрный серьезно обдумывал эту возможность.

— Не дождёшься! — отрезал он наконец. — Стану я обо всяких психов меч пачкать! Поступим лучше так. В нескольких милях отсюда есть таверна, где подают классное пиво. — При слове "пиво" Алый навострил уши. — Я иду туда. Но беру с собой только тех, кто… — он начал загибать пальцы: — не помешан на борьбе с лестницами; не падает с небес мне на голову; не произносит двухчасовых речей; не швыряется молниями ради развлечения; наконец, не начинает по любому поводу и без повода, бия себя пяткой в грудь, вопить, что он, любимый, с чем-то там не согласен!

С каждым пунктом обвинения Алый, видимо, потрясенный собственной порочностью, все ниже и ниже опускал голову.

— А ведь ты прав! — сказал он наконец. — Поганый у меня характер… настырный и склочный. Куда ни приду, везде от меня неприятности. Из Асгарда вышибали три раза, на Олимп после одного случая вообще не пускают… Но я больше не буду! — воскликнул он, прижав руку к сердцу.

— Правда, что ли?

— Самим собой клянусь! С нынешнего дня я становлюсь совершенно другим человеком! Слова лишнего не скажу! Вот хоть ты тут лифт построй — даже не поморщусь!.. А таверна-то где?

Чёрный посмотрел на него очень скептически, но спорить не стал.

— А ты идешь с нами? — обратился он к девушке.

Та покачала головой.

— Я останусь здесь. Мне надо подумать.

— Ладно, ещё встретимся.

— Ты так думаешь?

— Наверняка!

Странники зашагали дальше, а девушка проводила их глазами и задумалась, присев на вывороченный из земли камень.

Ей не давала покоя фигура ее Алого спутника. "Как возможно, — думала она, — чтобы в одном существе уживались рядом древняя мудрость и детская бездумность, красота и уродство, доброта и бессмысленная жестокость? Он клялся, что ненавидит смерть — а сам ради минутного каприза сравнял Гору с землей и превратил цветущую равнину в бесплодную пустыню. Только что не жалел сил, чтобы помочь мне — и тут же чуть не убил из-за того лишь, что я приняла помощь от другого… Кстати, я ведь так и не узнала его имени!"

Вдруг земля у нее под ногами зашевелилась. Девушка отпрянула — и увидела, как из-под слоя пепла поднимается гибкий молодой ствол дерева. Он рос на глазах и с каждой секундой становился сильнее; камень вздохнул и откатился в сторону, когда дерево зацепило его корнем.

Выжженная земля ожила и пришла в движение. Со всех сторон слышался треск, шуршание и шелест: из земли рвались к жизни новые деревья, травы и огромные, яркие, неизвестные девушке цветы. Равнина, прежде унылая и однообразная, на глазах превращалась в дремучий лес, полный птичьих голосов и рычания неведомых зверей. А там, где несколько минут назад возвышалась Гора, теперь трескалась кора земли, и новые горы, выше и круче прежней, тянулись вершинами к темнеющему небу. Дымные тучи рассеялись, и солнце задержало свой бег у самого горизонта, чтобы расширенными от изумления глазами увидеть, как смерть превращается в новую жизнь.

— Мне кажется, теперь я знаю твое имя, — прошептала девушка

 

Она шла прочь, раздвигая рукой колючие ветви; и по влажной земле струился за ней четкий серебристый след, видимый очень немногим…