Iss

Сатанинские хроники (6-10)

Шабаш — везде шабаш

В 1244 году пал Монсегюр- последний замок катаров, около двухсот монахов и монахинь — а также около двадцати светских людей, добровольно присоединившихся к еретикам, были сожжены вместе со своими епископами. Еще почти век понадобился инквизиции для того, чтобы окончательно искоренить катарское движение. В 1321 году был выдан и сожжен епископом Нарбоны последний из катарских вожаков - Гийом Белибаст. Это событие считается концом катарских церквей, после которой католицизм мог праздновать победу над одним из своих самых упорных и последовательных противников.

Но по прошествии всего лишь полутора веков папский престол вдруг обнаружил, что на смену белосветной ереси пришла совсем другая идеология - враждебная христианству в самых ее основах. В отличие от катаров последователи не стремились к возвращению к «евангельской чистоте» первоначального христианства , не было им дело и до упадков нравов в католическом клире, распущенности и лицемерия церковных иерархов. Не белый цвет лицемерных учений был целью их устремлений, но кромешный мрак, одновременно пугающий и притягивающий своей языческой первозданностью. Как несложно догадаться речь пойдет о столь сложном и породившем такое множество различных точек зрения явлении как «ведьмовство».

До 13 века число преследований за колдовство в Европе было сравнительно невелико. Сама по себе магия не считалась «злой» или дьявольской наукой, особенно в язычестве- разумеется до тех пор пока эта самая магия не наносила прямого ущерба жизни или имуществу рядовых граждан или , что еще хуже- правителям и знати. Вредоносная, она же черная магия наказывалась по всей строгости в любом обществе- пусть даже сколь угодно языческом. Основы отношения к колдовству светской власти в раннесредневековой Европе следует искать, безусловно, в римском праве, в кодексах Феодосия и Юстиниана. А римское право игнорировало магию, пока она не влекла за собой причинение конкретного ущерба людям или имуществу. В последнем случае магия квалифицировалась как преступное деяние, причем уголовное, и маг или колдун, как и всякий преступник, подлежал наказанию; при этом для определения наказания важен был более конечный результат вреда, чем-то, как именно вред этот был нанесен — физически или магически. Вестготский король Аларих II в своем «Бревиарии» следует здесь за римлянами — преступление такого рода находится в его кодексе под юрисдикцией государства, а не церкви, и часто карается сурово, вплоть до смерти колдуна, но не из-за самого факта колдовства, а исключительно в связи с тяжестью преступления и причиненным вредом. Обычно же уложения о наказаниях VII-IX вв. рекомендовали по отношению к уличенным в «малефициуме» (если содеянное не привело к серьезным материальным последствиям, по мнению судебных властей), заклинаниях и идолопоклонстве лишь наложение церковной епитимьи на 1-3 года. Первое упоминание о возможности пыток при допросах колдунов есть только в капитулярии Карла Великого 805 г, но и оно сопровождается специальной оговоркой, что пытки не должны принимать характер бессмысленной жестокости, должны использоваться только в крайних случаях и (под угрозой наказания в случае нарушения!) ни в коем случае не должны приводить к смерти колдуна. ). Чаще всего ведьм преследовали и убивали как раз не власть, духовная или светская, а самые что ни на есть простые люди, следующие суевериям еще языческих времен. Более того законодательство раннего средневековья боролось с самой «охотой на ведьм», как и со всем прочим язычеством. Уже в «Пакте Алеманнов» (613-623) есть пункт, запрещающий самосуд над обвиняемыми в колдовстве. Более того, за напрасное обвинение человека в колдовстве налагался в качестве наказания штраф. Эдикт короля Ротара (643г.) запрещал сжигать самосудом женщин за обвинения в каннибализме. То же было и в Салическом праве, и наконец, саксонский капитулярий 775-790 гг. налагает запрет как на веру в каннибализм, так и на сам каннибализм, а также на самосуд или поедание убитых ведьм, т.к. в тот период еще жили языческие пережитки веры в то, что колдун или ведьма, съедая печень (сердце) человека, аккумулирует в себе совокупную силу, удачу могущество и знания всех съеденных, и соответственно, съев печень (сердце) колдуна или колдуньи, можно получить всю их силу и могущество.

Инквизиция первоначально также не преследовала колдунов, оставляя их во власти светских и епископских судов. Однако с 13 в., после буллы папы Григория IX «Голос в Риме» и постановлений папы Александра IV, суду инквизиции стало подлежать всякое колдовство — все, что «явно пахнет ересью». Поворотным пунктом в истории «охоты на ведьм» явилась так называемая «ведовская булла» папы Иннокентия VIII — «Summis desiderantes» обнародованная пятого декабря 1484 года. Булла предписывает инквизиции заняться истреблением всех чародеев, колдунов, ведьм и возводит в обязанность всех членов церковной иерархии преследовать колдунов. При этом описываются все возможные козни Дьявола и его прислужников, которые: «пренебрегли собственным спасением и, отвратившись от католической веры, впали в плотский грех с демонами инкубами и суккубами и своим колдовством чарованиями, заклинаниями и другими ужасными, порочными и преступными деяниями причиняют женщинами преждевременные роды, насылают порчу на приплод животных, хлебные злаки, виноград на лозах и плоды на деревьях, равно как портят мужчин и женщин, домашних и других животных; что они препятствуют мужчинам производить, а женщинам зачинать детей…Что сверх того они кощунственными устами отрекаются от самой веры, полученной при святом крещении, и то что они, по наущению врага рода человеческого, дерзают совершать и еще бесчисленное множество всякого рода злодейство и преступлений, к погибели своих душ, к оскорблению божеского величия и к соблазнению для многомножества людей». В булле упоминаются и знаменитые авторы печально известного «Молота ведьм»- доминиканские инквизиторы Джеймс Шпренгер и Генрих Инститорис. Сам «Молот» увидел свет уже через два года. Книга была поделена на три части: в первой части описывается, как дьявол и его ведьмы « с попущения всемогущего бога» творят всевозможное зло над людьми и животными, в том числе соблазняют их инкубами и суккубами, несут в мир ненависть, мешают продолжении рода человеческого, превращают людей в зверей. Во второй части обсуждаются подробности того, как ведьмы творят заклинания, вторят свои злые чары, и того как можно все это предотвратить или устранить последствия. Особое внимание уделено договору с Дьяволом как основному доказательству ереси. Третья часть предлагает законные процедуры для суда над ведьмами, включая взятие свидетельских показаний, признания очевидцев, процедуры допросов и пыток и рекомендации по заключению договоров.

Все страшные легенды берущие свои корни еще в язычестве и которые церковь раннего Средневековье считала лишь вредным суеверием и помрачнением рассудка, неожиданно были резко приняты на веру инквизиторами. Причины таких метаморфоз в отношении церкви к своим врагам до сих пор ставят в тупик историков. Большинство из них считают охоту на ведьм своего рода « массовым психозом» того времени, считая само собой разумеющимся, что никаких таких ведьм поклоняющихся Дьяволу в то время не было. Некоторые учёные отводят «охоте на ведьм» роль пережитка «тёмного» Средневековья, которому противостояла светская культура, олицетворявшая приход Нового времени и связанные с ним прогрессивные явления в общественном развитии. В то же время они предпочитают не замечать, что как раз значительное число ведущих демонологов были как раз гуманистически образованными философами и писателями, профессорами, юристами и врачами. Так французский демонолог Жан Боден, всецело одобрявший сожжение ведьм и даже считавший , что власти чересчур снисходительно относятся к поклонникам Дьявола, в то же время считается одним из выдающихся французских ученых в области философии, права, классических языков и философии. Его трактат «Шесть книг о Республике» вызвал большое неудовольствие у короля Франции, так как в нем высказывались крамольные для того времени мысли, о том, что верховная власть принадлежит народу. Образованными и прогрессивными для своего времени людьми считались и инквизиторы Пьер де Ланкр и Николя Реми, отправившие на костер бесчисленное множество ведьм. Эти факты в очередной раз отвергают все надуманные и убогие построения наших сатанистов-рационалистов, утверждающих, что сатанизм, это чуть ли не синоним «просвещения» и «прогрессизма», а его противники-христиане -сплошь ретрограды и мракобесы. Не выдерживают критики и мнения советских историков-марксистов привычно объясняющих охоту на ведьм «классовой борьбой»- как тогда объяснить то, что в числе обвиняемых в колдовстве зачастую оказывались и европейские аристократы? Мнение что таким способом католическая церковь пыталась подтвердить свое пошатнувшееся влияние хоть и содержит долю истины, но все же не объясняет всего - ведь протестанты сжигали ведьм и колдунов чуть ли не с большей свирепостью, чем католики.

Примечание. Вопрос о просвещенных христианах сродни вопросу о верующих ученых: могут быть верующие ученые, но наука (знание) per se онтологически противоположна вере; могут быть очень образованные и умные христиане, но вера (в том числе и христианская) служит тормозом прогресса.

Ларчик на самом деле открывается просто- до 13 века церковники не видели в ведьмах и колдунах ни конкурентов, ни вообще – сколь-нибудь серьезной угрозы. Вера в колдовство им представлялась языческим суеверием, пусть и аппелирующим к могуществу Дьявола, но все же не являющимся формой прямого религиозного служения. Но демонические культы язычества слившись воедино с дуалистическими ересями породили культ Дьявола- целостную мировоззренческую систему способную почти на равных идеологически оппонировать христианству.

А вот отсюда хотелось бы поподробнее -- что именно за мировоззренческая система? Где она была изложена, кто именно её придерживался? Особенно интересует целостность, ага.

Перерыв в полтора века разделяющий окончательный разгром катарской ереси и издание папской буллы призывающей к борьбе с ведовством- совсем не случаен. По всей видимости, именно тогда завершался процесс трансформации демонических культов язычества пропущенных через призму дуалистической ереси в совершенно новую религию, которую позже назовут сатанизмом. Совершился переворот и в отношении «языческой» магии - она перестала быть нейтральным умением, способным обращаться как во зло, так и во благо. Теперь ведьма считалась не просто колдуньей или знахаркой, а служанкой Сатаны, которая заключила с ним договор и вступила с ним в половые сношения, по его наущению губит людей и их имущество. Если в более ранний период речь шла об отдельных колдуньях, то преследователи ведьм 15-17 веков обвиняли их в массовых сборищах и организованном культе нечистой силы. Таким образом, получалось, что у Сатаны имелась как бы своя антицерковь, а ведьмы – ее прихожанки и служительницы. Разумеется, единой ведьмовской организации подобной католической церкви никогда не существовало. Дело обстояло немного сложнее- сформировавшись в свое время в тех областях которые были подвержены влиянию катарской ереси культ Дьявола стал распространятся по Европе, везде находя для себя благоприятную почву- везде существовали пережитки языческих культов дьяволизированных католической, а затем и протестантскими церквями. Раз сформировавшийся культ Сатаны стал своего рода матрицей, по которой отливались все возможные формы демонических культов уже по всей Европе. Причем по мере своего распространения культ Дьявола вышел далеко за границы тех областей где когда либо в той или иной форме существовала катарская или какая-либо родственная ей ересь. Можно конечно предположить, что тогдашние сатанисты так или иначе способствовали распространению своего учения по всей Европе, хотя прямых доказательств этому нет.

Кроме того, нет даже косвенных; и более того -- вообще не припоминается никаких сведений о том, что в то время существовали "тогдашние сатанисты". С целостной мировоззренческой системой, ага. Что, между прочим, подразумевает независимость модели от христианства.

Более вероятной представляется иная версия развития событий- сами инквизиторы, церковники и светские власти борясь с ересью, сами невольно способствовали ее распространению. Они так настойчиво убеждали народы Европы, в том, что Дьявол всемогущ и вездесущ, так детально расписывали все подробности сатанинского культа - пакт человека с Дьяволом, печати Дьявола, жертвоприношение и присяга Сатане, Шабаш и Черная месса, что в итоге «за что боролись на то и напоролись». Шведскому крестьянину, германскому бюргеру или английскому барону оставалось только соотнести все эти страшилки с языческими легендами и обрядами все еще бытовавшими в его собственной стране- и вот в еще одном государстве появляются новые сторонники и приверженцы Темного Бога. В то же время вполне вероятно, что и сами почитатели Сатаны приносили свое учение в разные страны Европы. По всей видимости развитию сатанизма способствовали обе тенденции- невольное распространение его церковниками и активная пропаганда со стороны новообращенных колдунов и ведьм. Вполне вероятно, что «пришлые» сатанисты из Франции или Италии по тем или иным причинам бежавшие из родных краев вступали во взаимодействие с местными колдунами, хранителями архаических магических практик оставшихся еще с языческих времен.

Здесь стоится немного остановиться на вере в колдовство и ведьм вообще. Ученые начала прошлого века считали, что активное преследование ведьм и колдунов является результатом средневековой теологии, церковной организации и судебных процессов над колдунами, проводимых папством. Иными словами, они считали, что черную магию изобрела инквизиция, а не колдуны. Подобные представления были в моде в те времена: рационализм, либерализм и антиклерикализм, преобладавшие в научной среде вплоть до начала 1920-х годов не могли предположить иной трактовки вопроса.. Однако сейчас это мнение уже отвергнуто современной наукой- по той простой причине, что вера в ведьм, колдунов и черную магию существовала во все времена и у всех народов- от индейцев навахо до папуасов Новой Гвинеи. Правда тут современные исследователи оговариваются- мол, представления то есть, но это всего лишь мифы и легенды, за которыми нет реальных людей, так же как нет никаких реальных существ за мифами о вампирах, троллях или джиннах. Тем более что и сами ведьмы и колдуны в народных представлениях находятся, в общем-то, на стыке реального и сверхъестественного наделяясь множеством «демонических» черт- ведьма превращается в самых разных животных, а то и в неодушевленные предметы, крадет месяц с неба, вызывая тем самым затмения. Ведьма то повелевает стихиями, то подражает им, то как бы растворяется в них действуя их посредством. Эти поверья по мысли светских ученых как раз и указывают, на то, что в реальности ведьм-то как таковых и не существовало. Вернее были какие-то знахарки и колдуньи, но сколь-нибудь организованного сообщества людей поклоняющегося злым силам и пользующегося их помощью не было и быть не могло. Иначе мол, почему историк должен признавать существование ведьм, а не признавать существование, к примеру, демонов и вурдалаков. Причем особым недоверием ученых как раз пользуются рассказы о шабаше.

Вообще-то гон какой-то. Читаем этнологов о всеразличных колдунах, вполне реальных. Вплоть до "раз колдун сказал, что надо помирать, то другого выхода нет". Конечно, объясняется психологически.

Традиционный сатанизм не может согласиться с таким подходом- хотя бы потому что он является чисто рациональным и по сути атеистическим. Он абсолютно не учитывает даже самой возможности существования высшего существа, с которым «ведьмы» вступают в определенные отношения, чтобы добиться своих целей. Отношения которые мифологическое сознание людей тех времен смогло отразить только в виде договоров с Дьяволом, чертей-помощников и совокуплением с инкубами и суккубами.

Уточняю. Наука атеистична не «из вредности», а просто потому, что нет ни одного факта, который интерпретировался бы однозначно как наличие некоего бога. Или Сатаны. Или еще какого «высшего существа».

Самое забавное: конечно, строго формально вера в Сатану как личность (чего придерживается т.н. "традиционный сатанизм") атеизму не противоречит, т.к. атеизм -- это безбожие, а Сатана -- не бог; но, знаете ли, странненький подход, я бы сказал. Мол, богов как личностей нет, а Сатана -- есть. Эклектичненько.

Впрочем если даже и принять такой «светский» взгляд исторической науки, то будет видно, что он грешит некоторой недоработкой - не разделяя реальных людей и мифологизированные представления о них. В конце концов народному сознанию свойственно приписывать всевозможные сверхъестественные качества и дворянству с духовенством и ряду других сословий - но на этом основании никто не требует к примеру признать то же духовенство очередным «мифом».

Опять что-то новенькое. Было распространённое мнение о том, что могут исцелять короли, но вот чтобы сверхъестественные качества дворянству с духовенством в целом?

Пусть даже ведьмы не летают на метлах и не вызывают бесов-помощников- это еще не значит, что в природе не могло существовать вполне реальных сообществ людей почитающих Сатану и имеющих свое, в корне отличное от христианского мировоззрение.

С "ещё не значит, что в природе не могло существовать" спорить сложно. Но утверждается-то, что точно существовали! А это, как говорят в Одессе, две большие разницы.

Если считать все рассказы о ведьмах в средневековой Европе вымыслом, то становится непонятно почему наиболее смачные описания тех же шабашей находят чуть ли не зеркальное отражение в обрядах демонических культов самых разных народов мира. Практически все характерные черты, которые ассоциируются с европейскими ведьмами и колдунами, можно наблюдать у индо-тибетских магов: предполагается, что они тоже могут летать по воздуху, делаться невидимыми, убивать на расстоянии, повелевать демонами и духами и так далее.

И что? Желание летать или сделаться невидимым -- та-а-ак сложно додуматься...

В Индии такие люди как правило принадлежали к самым крайним течениям шиваизма – капаликам ( в переводе "носящих черепа") и агхори. Один из источников средневековой Индии описывает их следующим образом:

«Они утверждают, что им разрешается убивать всех животных, и даже человека, и называют это бала [отвага]. По ночам они отправляются на шмашана [кладбище], на которых сжигают трупы, там они пьют спиртное, едят плоть сожженных трупов и совокупляются на глазах у других людей с женщинами, которых они называют шакти пуджа".

Известный философ и историк-религиовед Мирча Элиаде комментирует это высказывание так:

 «Нет никаких сомнений и насчет наличия у капаликов оргиастических тенденций – у нас есть даже данные о сезонных коллективных оргиях, в которых участвовали все члены секты. Согласно "Каумудимахотсава Натаке", такие празднества устраивались весной (васантосава) и осенью (каумудимахосава) и носили ярко выраженный оргиастический характер.»

Элементарно, Ватсон (с) Если традиционная культура где-то превозносит как норму ограничения, то будут и крайние течения, которые делают всё наоборот. А всяческий аскетизм -- он и при христианстве превозносился, и в традиционном аскетизме.

Трудно не узнать и не провести параллели между этими сезонными оргиями и самыми раскрученными европейскими праздниками ведьм и колдунов - Самхейном и Белтаном. Элиаде продолжает : «В этих церемониях участвовали не только капалики, но также "материалисты", "циники", локаятики, то есть те, кто отрицали ведическую традицию, да и вообще все духовные ценности индуизма.». Здесь мы уже видим иную, уже современную нам тенденцию- когда демонические культы начинают взаимодействие уже с всевозможными антисистемными учениями, выступающими против господствующей религиозной идеологии. Согласно некоторым источникам, капалики положили начало сезонным оргиям (в которых участвовали и локаятики), и, таким образом, праздники урожая, тантрические оргии, необычные практики "материалистов", каннибалов и "носителей черепов" соединились воедино и образовали одну систему.

Откуда взялась одна система?! Упрощённо: если кто с кем бухает, то они что -- всенепременно полные единомышленники в мировоззренческом плане? Вот в этом-то у "традиционщиков" и проблема: отсутствие понимания теории систем.

В Европе подобный процесс слияния средневековой «чертовщины» и гуманистически-материалистического «вольнодумства» начнется гораздо позже, оказывая немалое влияние на развитие не только традиционного, но и неосатанизма.

В иное время и в ином месте на островах Карибского моря сформировался иной культ – со все теми же характерными чертами «вымышленных» шабашей. Вызывание духов, убийство на расстоянии, ритуальные оргии, кровавые жертвоприношения, иногда каннибализм- все это так или иначе присутствует в ритуалах культа Вуду, особенно тех, что проводят колдуны-боккоры, служащие «Гуеде», духам смерти и могил, необузданных желаний и разврата. Их глава- хозяин кладбища, Барон Самеди. Именно гуедес поклоняются в тайнах обществах Вуду, созданных еще в колониальные времена беглыми рабами-маронами. Самое страшное из этих обществ- «Бизанго» или «Сект руж» (Красная Секта). Ее члены собирались по ночам тайно, опознавая друг друга по сложным ритуальным движениям и паролям. По ночам члены Бизанго путешествуют по стране, собирая по пути членов секты, а затем устраивают неистовые танцы, посвященные барону Самеди, лоа (духу) кладбищ. Ночной путешественник, не знающий пароля, может стать человеческой жертвой или кандидатом в зомби.

Культ Вуду, как известно, представляет собой смесь традиционных африканских культов с католицизмом. Вот как описывает очевидец африканский ритуал, посвященный поклонению конкретному клановому божеству — шакалу:

"Танец начался (как и большинство из них) с медленного ритмичного пения. Колдун вел это пение, и хор отвечал ему, что было очень похоже на церковную службу. Члены племени, образовав круг, пили какое-то варево, приготовленное колдуном, и, по мере того, как они поглощали напиток, ритм барабана становился все быстрее. Неожиданно из тишины джунглей донесся отдаленный вой шакала. Темп напева возрос, голоса поднялись до резкого крика и, перейдя в дикий вопль, похожий на вой шакала, вдруг оборвались. Нгомбо (колдун.) начал медленный танец. На голове его была укреплена морда шакала, а на плечах висели шакальи шкуры, тело было изукрашено белыми полосами, ребра также подчеркнуты белой краской. Танец все ускорялся, и вот нгомбо завел песню, похожую на заклинание. Пение закончилось пронзительным криком, похожим на крик шакала, в ответ из леса раздались завывания, принадлежавшие, по-видимому, людям. Голоса выступали один за другим, и вся ночь наполнилась этими дикими воплями. Вой шакалов приближался и становился все громче. Наконец в нем можно было отчетливо различить визг женщин и рычание мужчин. В круг вошли несколько мужчин и женщин, начавших новый танец. То была самая неприятная часть ритуала. Они рычали, бросались друг на друга и в конце перешли на четвереньки и стали, как животные, обнюхивать друг друга. Вдруг что-то темное влетело в их круг — сначала я подумал, что это кто-нибудь из танцоров, но потом понял, что это настоящий шакал. Он бегал среди танцующих, рыча и кидаясь на них. Все это закончилось дикой оргией..."

Нетрудно заметить здесь самые, что ни на есть явные параллели с описанием ритуалов и оргий происходящих на ведьмацких шабашах. Но в существовании гаитянских бокоров, африканских боккоров или индийских агчхори мало кто сомневается- все эти культы были зафиксированы и описаны в сравнительно позднее время, причем не какими-то средневековыми церковниками, а вполне разумными учеными и путешественниками, людьми просвещенными и в большинстве случаев- до мозга костей рациональными. Поразительная схожесть этих реально существующих культов и не просто культов, но и более или менее тайных сообществ исповедующих эти культы, дают нам возможность предположить, что и в средние века в Европе вполне могли существовать общества поклонников Дьявола- правда, далеко не в том количестве, как это мерещилось тогдашним инквизиторам. Три точки на карте, отстоящие друг от друга за тысячи километров; разные народы, разные культуры и религии – и в то же время поразительное схожие представления. Таинственные обряды, страшные и пугающие для обывателя, ночные сборища на которых собираются поклонники демонических культов, даже время проведения этих празднеств - все это не могло быть случайным совпадением.

(зевая) И ещё раз: а где факты о обществах поклонников Дьявола в Европе, с цельным мировоззрением и т.д.? Какое системное отношение имеет вера в духов с католическим оттенком к Сатане?

Стоит еще вспомнить об оргиях в честь Диониса, в реальности которых тоже мало кто сомневается и которые мы считаем непосредственными предшественниками сатанинских обрядов.

А с чего бы этого? Обряды -- это не самоценность и не суть, знаете ли. И уж тем более оргии, которые естественным образом относятся к обрядам плодородия. Которые к сатанизму относятся от слова "никак".

Кстати поклонники Диониса тоже создавали тайные общества, которые также преследовались властями. Мирча Элиаде пишет:

«Приблизительно в 186 г. до н.э. власти Рима с удивлением и негодованием обнаружили в городе разгул вакханалий, ночных "оргиастических мистерий". После публичного заявления консула расследование выявило масштабы и оргиастический характер этого культа. Адептов – их оказалось свыше семи тысяч – обвинили в причастности к гнусным нарушениям порядка: они, мол, не только дали клятву хранить преступное молчание о своих занятиях, но и занимались педерастией, замышляли убийства с целью грабежа и т.д. По описанию Тита Ливия (XXXIX, 13, 12), во время оргий "мужчины, как безумцы, раскачивались всем телом и твердили пророчества"; женщины же – "с распущенными на манер вакханок волосами" – неслись к Тибру, "размахивая горящими факелами", окунали их в воду и вынимали все равно горящими, потому что те были начинены серой и известью". Некоторые из этих обвинений напоминали клише более позднего времени, характерные для процессов против ереси и ведьм. Скорость и беспощадность суда, жестокость наказаний – несколько тысяч казней по всей стране – выдают политический подтекст этого судилища: власти боятся тайных обществ, опасаясь заговоров с целью государственного переворота.»

Подобная «связь времен» лишний раз на наш взгляд подтверждает, преемственность сатанизма по отношению к архаичным культам языческой Европы.

А где сатанизм-то в то время? Вот конкретно? А то всё время читаю о том, что они-де были, потому что могли быть, и всё.

Возвращаясь же к индийским и гаитянским демонопоклонникам, хочется отметить еще одну любопытную деталь.

Самая интересная деталь: это то, что в Индии шиваисты, вплоть до самых отмороженных, имели дело не с демонами, а с богами; а на гаиты вуду -- это духи. Какие ещё демоны? Ну сколько можно валить в кучу по внешней форме?

Как давно уже сказано, Сатана как метафеномен проявляется через различные воззрения. Но "обратная логика" не работает: из того, что кто-то там делает нечто не общепринятое -- это не значит, что это имеет отношение к Сатане.

И культ Вуду и учения агчхори с капаликами возникли на грани белосвтеных учений и традиционных языческих культов. То же Вуду как уже говорилось произошло из слияния христианства и традиционных африканских религий. Африканские божества воду (их стали называть еще и "лоа") получили своих двойников в виде католических святых. Так, бог Легба - посредник между богами и людьми на африканской земле, здесь обрел второе имя Святого Петра, привратника рая, но кое-кто отождествлял его и с Христом. Чернокожая богиня красоты и любви Эрзули стала еще и девой Марией, а змей Данбала (в Дагомее он был Айдо-Хведо) обрел ипостась Святого Патрика или даже Моисея, "воздвигшего змея в пустыне". По сути Данбала стал на Гаити главным божеством, но почему-то передал свое имя, чуть изменив его (Айда-Ведо), своей жене-радуге. Но это так сказать, «светлые боги» Вуду. А вот духи гуедес- это уже чисто местные божества, впитавшие не только африканские и христианские, но и индейские образы. Следует помнить, что колдунов в Африке долгое время терпели ничуть не больше, чем в той же Европе. И жрецы африканских богов боролись со своими оппонентами с тем же рвением, что и инквизиция. С кем-то из колдунов и ведьм расправлялись на месте, но многих, совмещая приятное с полезным старались «выпихнуть» подальше сбагрив их европейским работорговцам. Именно стараниями этих изгоев у себя на родине и возник самый прославленный демонический культ Карибского бассена. Барон Самеди, его супруга Маман Бриджит и другие мрачные божества – гуедес - это уже не боги Африки, это боги Гаити.

То же самое и капалики с агчхори- их учения сформировались на стыке архаичных культов самых неразвитых племен Индии и «высокодуховных» идей буддизма и индуизма, к тому времени уже изрядно пропитавшегося белосветными идеями. Элиаде пишет об этом так: «Архаичная идеология в сочетании с лунным символизмом включала в себя, среди всего прочего, человеческие жертвоприношения и охоту за черепами. Население, бывшее носителем такой идеологии, на протяжении исторического периода проживало на территориях, граничивших с районами, населенными последователями индуизма. На высочайшем уровне индийской духовности кладбища, трупы и скелеты были переосмыслены и стали элементами аскетико-мистического символизма. Медитация на трупе, ношение черепа и т.д. теперь уже представляли собой духовные техники, направленные на достижение ценностей совершенно иного порядка, чем те, которые были присуши охотникам за черепами. Когда между двумя этими идеологиями возникал контакт – как, например, в пограничных районах (Ассам, Гималаи) или в районах внутренней Индии, в которых элементы архаичной культуры сохранились лучше, чем где бы то ни было, – мы наблюдаем явления полиморфизма и девальвации традиционных ценностей.»

Иными словами, белосветные образы и аскетические практики становятся удобной оболочкой в которую облекаются старые языческие верования и обряды. Такой же оболочкой стало и христианство для африканских рабов на Гаити, пропитавших его своими образами и символами. Только пропущенное через белосветную «мясорубку» языческое мировоззрение превращается в демонический культ уже совершенно четко отделяющий свет от Тьмы и твердо выбирающий сторону последней.. Именно это произошло и с языческими культами Европы которые в ходе соприкосновения с христианством- как ортодоксальным, так и еретическим постепенно трансформировались в то, что мы сейчас называем сатанизмом. Надо сказать, что отсутствие какой-либо преемственности между демоническими культами Европы, Индии и Карибского бассейна лишний раз опровергает все рациональные и атеистические гипотезы их происхождения. Поразительная схожесть самих обрядов и мифологических представлений связанных с ними, заставляет нас вонвоь и вновь обратиться к мысли, что все эти культы имеют одного «адресата»- того чья сущность находится за гранью человеческого понимания.

Не, обращаться к такой мысли никто не запрещает. Но вот обосновать бы её :-)

Человеческая психика — она везде человеческая и имеет общие черты. Так что ничего удивительного в том, что есть общие мечты «летать» или там «наслать порчу на врага» нет.

И вообще - о коллективном бессознательном что-либо автор слышал? Что, наличие архетипов доказывает существование Сатаны "лично"?

Исходя из данного утверждения я попробую реконструировать учение средневековых сатанистов.

Мои аплодисменты. Т.е. они точно существовали, у них было цельное мировоззрение, вот только сейчас приходится реконструировать. Ну и на каком основании утрверждается, что это мировоззрение точно было?

Проблема в том, что информацию о мировоззрении европейских дьяволопоклонников нам приходится черпать из материалов судебных процессов над ведьмами. Составленные церковниками или светскими властями, кровно заинтересованными в оправдании своих действий, они несут в себе заведомо искаженную информацию. Стоит также учесть, что далеко не все осужденные инкивизицией на самом деле имели хотя бы отдаленное отношение к сатанизму- скорей всего истинных дьяволопоклонников было 10-15 процентов от общего числа осужденных.

...если вообще были. И не надо смешивать сатанизм и дьяволопоклонников.

Это наглядно иллюстрирует страх церкви перед своими заклятыми врагами, но, к сожалению еще больше запутывает наше расследование. Но мы недаром проводили параллели между средневековым ведьмовским культом и индийскими или афрокарибскими демонопоклонниками. Приняв за отправную точку, то, что все они имели подпитку из одного и того же инфернального источника и задействовав по полной сравнительно-исторический метод мы попробуем выяснить доктрину первоначального сатанизма.

Итак, что же побуждало людей, наплевав на христианского «Спасителя», начать поклоняться «Врагу рода человеческого»? Самый простой ответ - личная выгода. Умертвить своего врага, наслать мор на его поля и скот, приворожить любимого человека, разбогатеть при поддержке демона-помощника- все эти блага, действительные или воображаемые, получаемые исключительно сделкой с Дьяволом и впрямь могли соблазнить кого-нибудь из нестойких в вере крестьян Франции или Германии. Но без собственного стройного мировоззрения обращение к Сатане оставалось бы в рамках известной формулы: «не согрешишь – не покаешься, не покаешься- не получишь царствия небесного».

Учитывая нетерпимость христианского вероучения к подобным отступникам, назойливость церковной пропаганды утверждающей, что каждый такой обратившийся за помощью к Дьяволу с фатальной неизбежностью попадает в Ад- становится ясно, что без цельной проработанной альтернативы христианскому вероучению такие «меркантильные сатанисты» обойтись не могли.

Да ну? Изучаем психологию. Никакой цельности не надо: "раз всё равно грешим, так хоть за это получить что-нибудь".

Для того, чтобы прояснить для себя привлекательность дьявольского культа попробуем для начала себе представить типичного средневекового крестьянина. Задавленный непосильным трудом, вынужденный большую часть своего времени отрабатывать барщину на феодального сеньора, запуганный проповедями церковников каждую проповедь убеждающих его подавлять в себе естественные природные желания и пугающие его ужасными карами за нарушение запретов, которые он просто не мог не нарушить. Женщинам приходилось еще более тяжко чем их мужьям- церковь уже объявила , что женщина более подвержена влиянию Дьявола, имеет более плотскую «греховную» природу и следовательно должна держаться в «черном теле».

Выходов из такого безысходного положения могло быть, в общем-то два. Первый – придумать себе белосветную религию помягче, так чтобы отрицала феодальный гнет. Попытки создать подобное учение предпринимались на протяжении всей истории Средневековья, но тут существовала не до всегда осознаваемая крестьянам опасность- что новую веру примут феодалы и оставят в неприкосновенности прежний гнет, разве что под новым религиозным соусом. Попытки же создания бесклассовых крестьянских утопий, всегда заканчивались весьма плачевно. Кроме того, как правило, все эти новые учения, оставались, по сути, очередными вариациями на тему христианства, подчас еще более жизнеотрицающие, чем католицизм.

Второй выход- ведьмовский сатанизм средневековья открывал средневековым крестьянином совсем другую перспективу. Он никого не звал к восстанию против господ- да и зачем, если на ведьмацких шабашах вместе нередко присутствовали и те самые феодалы( что их заставило обратиться в дьявольскую веру я расскажу в следующих главах).

Лучше бы факты про то, что феодалы вместе со своими крестьянами вместе на шабашах присутствовали. Даже безотносительно вопроса "при чём тут сатанизм".

Но на шабаше крестьянин и дворянин становились равны перед лицом Сатаны. Общая тайна, общее чувство вседозволенности роднило их куда больше чем бесполезное блеянье священников о том, что «все люди братья». Ведь если церковники утверждали, что все люди станут равными только после смерти, то здесь они получали это равенство здесь и сейчас, причем весьма наглядно. Любой культ, включающий в себя ритуальные оргии, как правило, предопределял и совпадение противоречий во всех своих проявлениях: моральных, религиозных, социальных, семейных и так далее. Это особенно хорошо заметно на примере античных вакханалий и сатурналий. Девушки практиковали священную проституцию в храмах, чтобы споспешествовать плодородию полей; проститутка приравнивалась к непорочной деве, « священное» совпадало с «профанным», свободный человек с рабом. Сатурналии производили полную перемену норм и ценностей, то что запрещалось в течении года, то разрешалось и даже поощрялось во время сатурналий. Раб занимал место хозяина, почтенная матрона уподоблялась развратнице. Подобный переворот системы ценностей был характерен и для ритуалов индийских и вудуистких демонопоклонников, без сомнения происходил и на сборищах средневековых сатанистов.

"Без сомнения", угу...

Экстатические удовольствия шабашей обладали невероятной притягательностью для многих ведьм, и они оставались верными Дьяволу до самой смерти. Юная ведьма из Лоррена, Жанна Дибассон, говорила, что шабаш – «это истинный Рай, где количество удовольствий не поддается описанию». В Англии Ребекка Вест и Роуз Холлибред «умерли упорствуя, не раскаявшись и без угрызений совести за свое отвратительное колдовство». Перед казнью Элинор Шоу и Мэри Филипс было предложено помолиться, однако они лишь громко рассмеялись в ответ, «призывая Дьявола явиться и помочь им в таких богохульных выражениях, что и упомянуть нельзя... и как они жили верными сторонницами Дьявола, так они и умерли его решительными поклонницами». Когда еще одну французскую ведьму Роллан дю Вернуа вели на костер, священники умоляли ее раскаяться и спасти свою душу, примирившись с «господом», но она отвечала, что у нее есть добрый господин, и с этим умерла.

Вероятно, одна из привлекательных черт ведьмовства заключается в том, что их бог зримо присутствовал на шабашах, воплощенный в образе человека или животного, в отличие от Христа, вознесенного на небеса. «Его они видели, а Бога видеть не могли». Многие полагают, что Дьявол, появлявшийся на шабашах, был человеком, главой сообщества. Зачастую, соответствуя образу Князя тьмы, он был «черным» или «темным». Если Дьявол появлялся в образе животного, то его роль исполнял переодетый человек. В Дофине он появлялся то как человек, то как черный кот. В Пуатье дьявол был козлом, говорившим человеческим голосом, а в Бреси в 1616 году – черным псом, стоявшим на задних лапах и говорившим, как человек. В Гернси в 1617 году Изабель Беккет, отправившаяся на шабаш, увидела рогатую собаку, которая «взяла ее за руку своей лапой (показавшейся ей человеческой рукой) и, назвав по имени, сказала, что рада ее приходу». Иногда наряды Дьявола были действительно изысканными. Бамбергские ведьмы сообщали, что Дьявол появлялся в образе человека, козла или зеленого существа с совиной головой, рогами, черным или горящим лицом, с ногами козла, длинным хвостом и когтями на руках. Существуют вполне материалистические объяснения и других «чудес» происходящих на шабашах - совокуплению с демонами, превращения в животных, ночные полеты и так далее. Вот что писал об этом известный писатель-демонолог уже 20 века английский католический священник Монтегю Саммерс ( для своего века он представлял собой довольно любопытный реликт- он почти безоговорочно принимал на веру все что писали инквизиторы о колдунах и ведьмах):

«Превращение ведьм в животных и необыкновенные события происходящие на оргиях, где их участники меняли свою форму самым необычным образом, стали впоследствии доказательством самоочевидной невозможности всех подобных событий в реальной жизни. Однако как мне кажется здесь существует вполне убедительное понятное объяснение…Ритуальные маски, шкуры животных и костюмы, по сути не отличаются от тех, которые ведьмы надевали на свои шабаши. Существуют многочисленные доказательства того, что дьявол шабаша- это как правило, реальный человек из плоти и крови, Великий Мастер той местности где проводился шабаш. Его помощников ведьмы также называли дьяволами. Так в эпоху Елизаветы среди подозреваемых числился «Старый Биртлз, великий дьявол»…Негодяй Вильям, лорд Сулис из замка Эрмитаж, известный под прозвищем Красный Шлем был дьяволом целой группы колдунов. В качестве дьявола могла выступать и женщина. В мае 1569 года регент Шотландии присутствовал в Сетн-Эндрюс, где «известная колдунья прозываемая Никнивен, была приговорена к смерти и сожжена. Никнивен именуется королевой эльфов и Госпожой шабаша.»

А нам, значит, принимать на веру всё, что писали инквизиторы о колдунах и ведьмах -- это ничего так, нормально? А по вопросам видений и прочих галлюцинаций -- RFTM тематическую литературу.

Этот отклик из вражьего стана тем не менее показывает реальные события лежащие в основе самых фантастических и нелепых россказней про шабаши. Но чтобы не скатиться в кондовый атеизм в этой части своего повествования я хочу заметить, что обряжение людей в животных, демонов, самого Дьявола на самом деле ни в коем случае не стоит воспринимать как вульгарное «переодевание».Подобный образ совершал еще одну важную трансформацию в сознании почитателей Темного Бога. Для них теперь стирались грани не только между различными человеческими сословиями- божественное, человеческое и звериное сливались здесь в неразрывном единстве. В вудуистких ритуалах также происходит слияние божественного и человеческого, пусть даже и несколько иного плана- когда в тело жреца или жрицы вселяется дух-лоа. Незаметно стирается грань между естественным и сверхъестественным, миром людей и миром демонов, Мастером Шабаша и самим Дьяволом. Как далеко заходило это погружение в демонический мир - нам, воспитанным рационалистичным секуляризованным веком трудно даже представить. Можно только сказать, что по всей видимости на определенном этапе этого погружения становилось возможно, то, что казалось абсолютным нарушением существующего порядка вещей. Так появляется еще один, важнейший аспект шабаша- становление человекобога, когда жрец делает свою природу подобной природе божества. Для него теперь не существует преград в виде человеческой морали и нравственности, его могущество теперь почти безгранично. Вот что говорили о себе, к примеру, все те же капалики( также ассоциирующие себя во время ритуалов с Шивой и Кали):

«Мое ожерелье и украшения сделаны из человеческих костей, я живу среди пепла, оставшегося от мертвых, и ем из человеческих черепов. Мы пьем спиртные напитки из черепов браминов, наши святые костры мы поддерживаем, подкладывая в них мозги и легкие людей, смешанные с их плотью, и человеческие жертвы, забрызганные свежей кровью, льющейся из ужасных ран на горле, – вот наши подношения, которыми мы умиротворяем ужасного бога ( Шиву-Разрушителя). Сила нашей религии такова, что мне подчиняются Хари-Хара и самые величайшие и древнейшие из богов; я останавливаю движение планет в небесах, я погружаю Землю в воду вместе с ее городами и горами, и я выпиваю все воды за одно мгновение. Тот, кто напоминает богов, чей герб – лунная сфера, и кто с наслаждением обнимает женщин, прекрасных как Парвати, – испытывает высшее блаженство".

Этот текст, разумеется, не стоит понимать буквально, также как и впрочем, все рассказы о магическом могуществе ведьм и колдунов, поклоняющихся Дьяволу. Дело в другом- в самой идее обожествления, получения невероятного могуществом посредством почитания темных божеств. Немного может смущать тот факт, что получение божественного могущества увязывается здесь с отказом следовать общепринятым моральным догмам и подчиняться велению официальных религий. Более того, все связанное с официальными религиями намеренно оскверняется - «пьем спиртные напитки из черепов браминов» ( средневековые сатанисты додумались только до пародирования католической мессы).

Ну и? Что, это делает их сатанистами?

Многие из противоправных деяний ведьм и капаликов, по сути, не несущие в себе рационального объяснения и не приносящее им особой выгоды –каннибализм, например, - на самом деле заключают в себе особый смысл. Именно так они освобождались от белосветной морали, оказываясь «по ту сторону добра и зла».

(зевая) А откуда "другая сторона"? Это именно что "в сторону того. что считается злом".

Но это вовсе не значит, что потому, что христианские или буддистские «святыни» обладали какой-то собой «святостью», которую нужно «осквернять». И не в том дело, что действия, которые кажутся обычным людям ужасными или непристойными, на самом деле способствуют получению какой-то магической силы. Дело в ином – все это кладет начало радикальной «перенастройке» сознания, делает его более податливым и восприимчивым влиянию Изначальной Бездны. Так уж сложилось в то время, что такое воздействие стало возможно в том числе и через активное противостояние белосветничеству. Разумеется, не каждый отход от христианства означал приближение к Тьме. Банальный развратник живущий по принципу «не согрешишь- не покаешься» или «посвещенный» атеист отринувший веру в богов и демонов, не более близки к Дьяволу, чем фанатик-хрюс. Все в мире – и даже боги - порождение предвечной Тьмы и любое, даже самое искреннее обращение к свету всегда может обратиться в свою противоположность. И отречение от белосветного бога должно носить, прежде всего ритуализированный характер - также как и ритуалом было и первоначальное посвящение демиургу. Отрекаясь от лжи «белого света» средневековый человек делал первый, пока еще нерешительный шаг по лестнице ведущей в бесконечность Изначальной Тьмы.

И ещё одна нелогичность: с чего это отказ от лжи «белого света» всенепременно ведёт к бесконечности Изначальной Тьмы? Дихотомичность, что характерно.

Глава седьмая: Под знаком крови

Особой вехой в развитии средневековых темных культов стал так называемый «сатанизм верхов». История любого государства или цивилизации это прежде всего – история ее элиты, каковой в Европе 13-17 веков была феодальная аристократия. Несмотря на общие корни сатанизма «верхов» и ведовства «низов», почитание темного божества в кругах средневековой аристократии вскоре приобрело свои специфические черты, предопределившие развитие сатанизма на несколько веков вперед.

«Голубая кровь» европейских королей, герцогов и баронов всегда обладала какой-то особой мистической силой в глазах европейского простонародья.

А конкретнее, про баронов? Одно дело -- король, был такой устойчивый миф, но на каждого виконта такое не распространялось.

Корни такого отношения идут из языческой древности- как уже отмечалось в предыдущих главах, для большей части германских племен королевская власть имела священный характер и божественное происхождение. Даже после обращения в христианство генеалогия правителей (т.е. их принадлежность к потомкам Вотана) сохранила свое значение. Подобное отношение распространялось и на представителей знатных родов, приближенных к монарху. У многих германских народов существовали семьи, которые официально именовались «благородными»: в разговорном языке они именовались «nobiles», на латинский переводились словом «edelinge», а в франко-бургундском это понятие сохранилось в форме «adelenc». Судя по всему, эти люди вели свой род от племенных вождей - «правителей округов», как называет их Тацит, - и всюду, где государство стало монархическим, они мало-помалу лишились политической власти в пользу королевской династии, вышедшей из их же среды. Но при этом они не потеряли своего исконного авторитета священной расы. Хотя подавляющее большинство знатных родов эпохи варварских королевств угасло, тем не менее, представление о сакральной значимости «голубой крови» сохранилось и в более поздние века. Отголоски этих представлений мы можем видеть все в тех же поверьях о «Дикой охоте»- в христианские времена древние боги, возглавлявшие Охоту, были признаны дьяволами. В то же время, мы часто видим что в европейских легендах не только Средневековья, но и Нового времени Дикую охоту возглавляют не только Сатана и различные отрицательные персонажи, но и исторические личности и легендарные герои: во Франции- Роланд, Карл Великий и даже Наполеон, в Германии – Зигфрид и исторические деятели разных веков , в Британии- король Артур, англосаксонский лорд Эдрик и пират Фрэнсис Дрейк, в Дании- король Вальдемар IV Аттердаг. Здесь мы видим сколь живучими оказались представления о «божественной крови» знати- происходя от Вотана, они и после смерти принимали на себя черты этого бога.

И какое отношение "голубая кровь" имеет у Дикой Охоте? Оккам недоволен: понятно, что возглавлять важное мероприятие будет не какой-то там простолюдин, и что?

Именно Вотан-Один и был предводителем Дикой Охоты в языческие времена, именно он был дьяволизирован во времена христианские и соответственно именно дьявольские черты стали приобретать исторические деятели возглавившие в последующие века Дикую Охоту. Более чем вероятно, что подобные легенды откладывались на подсознательном уровне и у представителей европейской знати, отлично знакомой с народными представлениями на этот счет. Так формировалось своего рода теоретическая или даже сакральное оправдание для последующего обращения к Дьяволу некоторых графов и баронов. Частным проявлением этого, стало то, что у иных знатных родов Европы были в ходу семейные легенды о происхождении основателя рода от того или иного демонического существа. Так у истоков английской королевской династии Плантагенетов ( из нее в частности происходит знаменитый Ричард Львиное Сердце) по легенде была знаменитая фея Мелюзина, полуженщина-полузмея которую в срдение века считали, суккубом, демоницей, а то и дочерью самого Сатаны.

Ого. Уже фей в демонические существа записали. Лень копать, кого там кем считали, но вообще миф о Мелюзине гласит, что она была проклята на день в неделю находиться в таком облике. При чём тут Сатана -- не понятно, с чего бы это суккуб -- тоже...

Самым впечатляющим явлением в переоценке языческого наследия стало возвышение короля до статуса Помазанника Божьего (Christus Domini). Отныне король становится особой неприкосновенной; любой заговор против него рассматривается как святотатство. Теперь священный характер королевской власти придает не божественное происхождение, а обряд помазания на царство, после которого правитель становится Помазанником Божьим . "Христианский король – это посланник Христа в своем народе, – утверждает один из авторов XI в. – Мудрость правителя ведет народ к счастью (gesaelig), богатству и победам"; в этом почитании Помазанника Божьего можно узнать старые языческие верования. Тем не менее, король теперь – лишь священный защитник своего народа и церкви; а его функцию посредника между людьми и Богом отныне исполняет церковная иерархия. Но статус «помазанника божьего» имел и обратную сторону - разрыв с ним чисто психологически делался чем-то подобным восстанию Сатаны против божественного величия. Разумеется на подобный вывод отваживались единицы, но все же… Тем более, что сакральная власть монарха очень часто не совпадала с его реальной политической властью. В средневековой иерархии король- это прежде всего «равный среди равных», но никак не абсолютный владыка. Многие графы и бароны были и богаче короля и обладали большими земельными владениями, чем он. Отношения между вышестоящими и нижестоящими феодалами выстраивались по весьма сложной и запутанной схеме- когда благородный человек вступал с вышестоящим не в отношения подданного, но в отношения вассала. Это были договорные отношения; вассала и сюзерена, что они будут делать вместе. И вассал не становился бесправным подданным, зависящим от каприза вышестоящего- это были обоюдные отношения, основанные на праве взаимной выгоды. И сюзерен и вассал, если они оказывались недовольными другой стороной имели и право и реальную возможность прервать отношения. Вассал вполне мог поменять сюзерена и не становился от этого ни предателем, ни нарушителем обычая.

Все эти отношения были характерны не только для одних только светских феодалов- духовенство тогдашней Европы было точно также встроено в систему феодальных отношений. Епископы и монастыри владели крепостными крестьянами и вели феодальные войны, ничуть не меньше светских владык. Благодаря многочисленным пожертвованиям и всевозможным сборам, торговле индульгенциями реликвиями и мощами папская курия сделалась богатейшей организацией в западной Европе. Вассалами римского папы в разное время становились короли различных земель, а сам папа претендовал на власть не только духовного, но и светского лидера всего Запада. Наиболее ярким представителем папской теократии стал Иннокентий III (1198-1216), заявлявший, что папская власть подобна солнцу, а власть германского императора – луне, которая только светит отраженным светом. Вассальную зависимость от папства признал ряд королей Западной Европы, в том числе и король Англии Иоанн Безземельный. В то же время среди светских феодалов находилось достаточно влиятельных и могущественных людей противящихся папскому диктату. Это и германские императоры, соперничающие с папским двором за власть над Европой и короли национальных государств Европы, только-только зарождавшихся тогда на Западе и обычнее светские феодалы, тяготящиеся различными повинностями в пользу католической церкви. Встроенность духовных властей в феодальную систему неизбежным образом подводила ее и к тому, что в соответствии с принципами вассалитета светский вассал епископа или папы мог и попробовать сменить сюзерена. Тут всплывал и еще один пикантный момент- отход от сюзерена духовного владыки мог заставить того или иного феодала, более внимательно прислушаться к проповедникам религиозных учений, оппозиционным католической церкви- проще говоря- к ереси. Так как это было, например, в графстве Тулузском, где светские владыки смотрели сквозь пальцы на деятельность катаров в их владениях. А ведь от дуалистических ересей до сатанизма, как мы уже выяснили - всего шаг, причем не очень большой.

Как выяснили, это, вообще-то, гон.

И иные из аристократов совсем не прочь были его сделать.

И тут возникает один важный нюанс - в полном соответствии с герметическим принципом, «как вверху, так и внизу», аристократы переносили этот принцип и на область божественного ( а заодно и дьявольского). Дьявол и бог представлялись чем-то вроде враждующих феодальных сюзеренов, со своим двором, войском и подчиненными им областями. Но если можно перейти от одного сеньора к другому, от епископа- к светскому феодалу, наконец от папы- к императору, почему нельзя сделать и наконец самый последний шаг и самым решительным образом не поменять сюзерена- с Христа на Сатану. Еще раз повторюсь, что на такую интерпретацию отваживались немногие- как никак официальная идеология того времени, пронизывавшая насквозь все слои европейского общества, очень четко указывала- божественный сюзерен главнее и сильнее на порядок. Оспорить это утверждение могли далеко не все. И любой феодал решившийся сменить бога на Дьявола должен был быть готов к тому, что на него натравят собственных подданных, вассалов, да и собственный сюзерен, мягко говоря, по головке не погладит. Тем не менее - кто ищет, тот всегда найдет. Выбора собственно тут могло быть два- либо войти в определенное взаимодействие с простонародными последователями культа Дьявола, либо заручиться такой поддержкой сюзерена которая бы гарантировала титулованному сатанисту защиту от нападок церковников.

Что до причин толкающих знатных людей на такой шаг, то их долго искать не приходится. Аристократам и владыкам предлагалась высшая власть, следующее качество владычества, ведущее в перспективе к божественным возможностям — всемогуществу, всеведению и бессмертию. Прекрасное знание пороков и недостатков высших служителей церкви, обязанных воплощать высшую святость, мягко говоря, не укрепляло христианского благочестия высшей аристократии (кстати, и в самом высшем духовенстве тоже). Грехов, которым покровительствовал Сатана, в повседневной жизни — политической, военной, хозяйственной и личной — было зачастую куда больше чем благих дел, да и были они выгоднее и подчас, на взгляд некоторых, необходимее.

Судебные материалы ведьмовских процессов Британских островов пестрят упоминаниями фамилий знатных людей, особенно это заметно в кельтских землях. Так в 14 веке в Ирландии леди Эллис Кителер обвинили в том, что она заколдовала первых трех своих мужей, доведя ей до смерти, также пыталась довести до сумасшествия своего четвертого мужа- который собственно и обвинил ее в занятиях магией. Дело дошло до местного епископа Ричарда Ледреда который предъявил леди Эллис стандартный набор обвинений- отрицание веры в Христа, приношение в жертву демонам животных ( любопытно, что эти жертвоприношения производились на перекрестках), ночные сборища с непременными кощунствами в адрес Христа, половые связи с инкубами и так далее. Само собой разумеется, все это Эллис проводила не в одиночестве, а в компании с такими же «злодейками». При обыске у нее в доме нашли целый мешок с всевозможными зельями применяемыми в черной магии. Можно конечно назвать все это оговором несчастной женщины, со стороны алчных церковников позарившихся на ее богатства. Но дело в том, что богатства эти она все-таки получила именно в наследство от трех ее предыдущих мужей, с завидной регулярностью сходящих в могилу. Кроме того, в отличие от многих других жертв инквизиции леди Эллис не только осталась в живых, но и приведя в движение свои связи сумела таки засадить епископа в тюрьму - правда только на семнадцать дней. Скорей всего мы имеем тут дело именно с проявлением типичного христианского фанатизма человека искренне убежденного в том что он борется с силами «зла». Даже тюрьма его не успокоила- выйдя на свободу епископ Ледред продолжал упорствовать в своих обвинениях. В итоге леди уехала в Англию, где провела остаток жизни в покое и достатке. Епископу Ледреду оставалось только отлучить ее от церкви и публично сжечь мешок с зельями. Впоследствии епископ был сам обвинен в ереси и изгнан из епархии.

Спустя пару веков уже в Шотландии состоялся ведьмовской процесс в местечке под названием Северный Бервик. Дело приняло серьезный оборот поскольку тамошняя община ведьм обвинялась не много ни мало как в покушении на жизнь короля Шотландии Якова VI. Сам король, хоть и верил в ведьм и колдовство, не очень то верил в россказни, как он считал «полоумных старух» пока одна из них не повторила ему на ухо, то, что он говорил своей жене в первую брачную ночь. После этого он резко изменил свое мнение, приказав разобраться с ведьмами по всей строгости. Главой колдовского заговора считался враг короля Френсис Стюарт, граф Ботсвел, считавшийся искусным некромантом. По мнению Монтегю Саммерса: «его имя следует связывать с шабашами произнесением заклинаний и оргиями ведьм; его также подозревали в черной магии. Он без сомнения, был постоянным клиентом колдунов и отравителей; к тому же он стремился завладеть королевским троном, так что одной из целей ведьмовских шабашей было отнять жизнь у короля Якова. Босвелл направлял в нужное ему русло весьма многочисленную организацию ведьм и колдунов. Они вмешавшись в политику попали в поле зрения правосудия и были перемолоты жерновами монаршей мести. У короля были все основания опасаться за свою жизнь и корону.». Самому Босвеллу впрочем, удалось избежать печальной участи остальных - его не казнили, а всего лишь заточили в Эдинбургский замок откуда ему удалось сбежать. Как считает Саммерс ( и это весьма вероятно) Босвелл был «дьяволом» общины ведьм в Северном Бервике.

Пока в Шотландии король сжигал ведьм и уничтожал своих политических противников, на другом краю католической Европы разворачивались куда более мрачные события. Под сенью густых лесов Трансильвании, в холодных подвалах мрачных замков, жестокость и властолюбие венгерских князей, помноженные на дремучие суеверия простонародья породили прекрасное и безумное существо известное миру под именем Эржебет Батори.

В истории средневекового ведовства Эржебет занимает особое место- слишком уж она выбивается из общего ряда демонических личностей той эпохи.

По семейной легенде род Батори, берет свое начало в 10 веке- то есть именно тогда, когда племена венгров ворвались на Паннонскую равнину, разгромив и вытеснив оттуда славянское население. В XVI веке, после битвы при Мохаче, отдавшей Венгрию в руки турок, Батори разделились на две ветви — Эчед и Шомльо. Первая укрылась в горной Словакии, вторая завладела Трансильванией. В этой сумрачной стране, где солнце едва пробивалось сквозь кроны густых лесов причудливо перемешались славянские, германские, венгерские и румынские суеверия, христианизированные весьма поверхностно. По языку и культуре венгры родственны племенам обских угров - хантов и манси, в мифологии которых четко прослеживалась идея дуалистичности мироздания- небесному богу Нуми-Торуму противостоял подземный бог Куль-Отыр. В начале времен именно эти боги творили землю и все живущее на ней. За время своих скитаний в поисках родины венгры забыли многие из этих сказаний, но представления о дуалистичности мироздания и двух сотворцах скорее всего сохранились- легенды о совместном творении мира богом и Дьяволом бытовали у трансильванских цыган, буковинцев и болгар. Тем более, что не так далеко отсюда проповедовали болгарские богомилы чье учение перекликалось с варварскими легендами угров. В свое время богомильская церковь даже стала государственной в Боснии, бывшей вассалом венгерских королей. В деревнях по прежнему вершили свои колдовские дела оставшиеся еще с языческих времен шаманы-толтоши, сражавшиеся друг другом и с ведьмами-босорканями, постепенно сливаясь с ними в народном сознании. В Трансильвании в то время еще жили пережитки древнего культа Дианы, оставшегося еще со времен римского владычества над этой страной. Здесь имя языческой богини, звучащее, как zina [dziana] стало наименованием "феи". Причем от того же корня происходит слово zinatec, которое означает "ветреного, взбалмошного или безумного человека", находящегося во власти Дианы или фей. Царицу фей, еще называли Иродиадой, как в прочем и в западной Европе - древняя богиня стала отождествляться с одним из отрицательных женских персонажей Библии. Вера в колдунов, вампиров, оборотней прочую нечисть была в этой земле сильна как нигде в Европе.

Во многом эта земля находилась в изоляции от остальной Европы, еще более усилившейся после нашествия турок. Земли, на которых росла Эржебет стали ареной непрекращающейся борьбы между Османской империей и австрийскими Габсургами, слабо контролируясь какой-либо центральной властью. В многом венгерские земельные магнаты были предоставлены сами себе, обладая абсолютной властью над местными крестьянами- чем и пользовались по-полной.

История «кровавой графини», «твари из Чейте» ( по названию родового замка Батори) достаточна известна чтобы подробно сейчас пересказывать ее биографию. Одна из первых красавиц не только Венгрии, но и всей империи Габсбургов, весьма довольно образованная для своего времени, гордящаяся своей молодостью и красотой и не желавшей ее потерять. Чтобы сохранить свою увядающую красоту Эржебет, стала принимать кровавые ванны, для чего она медленно по-садистки умертвила множество девушек - число называют разное, но не менее шестисот. Сначала она умерщвляла только крестьянок, но когда их казнь не приносила желаемого эффекта, принялась за молодых аристократок. Это ее в конце концов и погубило- ее разоблачили судили и приговорили к пожизненному заключению в собственном замке. В апреле 1611 года в Чейт прибыли каменщики, которые заложили камнями окна и двери комнаты графини, оставив только маленькую щель для миски с едой. В заточении Эржебет Батори жила в вечной тьме, питаясь только хлебом и водой, не жалуясь и ничего не прося. Она умерла 21 августа 1614 года и была похоронена у стен замка, рядом с останками своих безымянных жертв.

Разумеется, не самый приятный персонаж и неудивительно, что сейчас большинство «сатанистов» решительно отмежевывается от какой бы то ни было принадлежности кровавой графини к сатанизму. Но мы, безусловно сочувствуя всем невинно убиенным девушкам, тем не менее, оставим «нео» их чистоплюйство и попробуем все-таки беспристрастно, без всхлипов и стонов разобраться в личности этой незаурядной женщины.

Начнем с причин побудивших графиню на ее жуткие деяния. Большинство морщат нос: мол, всего лишь хотела сохранить молодость, фу как это пошло и низко, представляя Батори эдакой «гламурной блондинкой» средневековья. При этом они забывают, что в шестнадцатом веке подобная акцентация на собственной внешности воспринималась гораздо негативней, нежели в наше время. В краях, где религиозное сознание было еще достаточно сильно и уже то, что Эржебет всячески подчеркивала свою красоту могло было быть расценено как самая что ни на есть дьявольская гордыня. А уж стремление сохранить ее любыми способами, желание омолодиться было еще более достойно порицания- менее знатных особ такое желание вполне могло привести на костер. И уже это нежелание смиренно принимать божью волю, стремление добиться своего - наперекор морали, законам, религии - заслуживают если не уважения то по крайней мере большего внимания.

Ага, типа в XVI веке местных кокеток в высшем обшестве ваще не было. Но это ладно -- но при чём тут сатанизм?!

Теперь о том, как Батори додумалась о таких…гм оригинальных методов. Графиня еще с молодости была весьма подкована в черной магии, берущей свое начало в самых темных и страшных искусствах венгерских и трансильванских колдуний. С ними она всегда была на короткой ноге- она вышла замуж в пятнадцать лет, но муж все время воевал против турок и дома бывал довольно редко. Графиня была предоставлена самой себе и проводила время среди деревенских колдуний, изготовляя талисманы на все случаи жизни. Стены ее комнаты были испещрены заклинаниями, написанными куриной кровью, на резном столе были разбросаны травы и кости, ящики наполнены магическими травами. Одна из ее деревенских «подружек» Доротта или Дорко, научила ее заклинанию, которым Эржебет как заботливая жена поспешила поделиться с супругом: «Забей до смерти маленькую черную пташку белой тростью. Капни каплю ее крови на своего врага, или , если сам враг вне досягаемости, на кусок его одежды. Отныне он не может причинить тебе никакого вреда.» Когда ее еще только собирались судить, Батори составила колдовское заклинание, которому научила ее Дарвуля, еще одна деревенская колдунья из подручных Батори: «Маленькое Облако, защити Эржебет, она в опасности… Пошли девяносто черных котов, пусть они разорвут на части сердце императора Матиаса и моего кузена Турзо, и сердце рыжего Медьери…». По словам одного из обвинителей Эржебет, пастора Яноша Поникенуса это заклинание «Дарвуля написала в ночь, когда звезды благоприятсвовали ей. Она взяла Эржебет в лес. После того как они удостоверились, что звезды и облака расположены должным образом, женщины стали возносить молитву Маленькому Облаку». По всей видимости именно там Эржебет была подвергнута некоей таинственной инициации, была посвящена старым темным богам чьи духи еще бродили в густых лесах тех мест. Именно Дарвуля в свое время сказала Эржебет, которая в то время металась в поисках «эликсира молодости»-« Кровь нужна, госпожа. Купайся в крови девушек, не знавших мужчины, и молодость всегда будет с тобой».

Ну и при чем тут, опять же, сатанизм? «Нежелание смиренно принимать божью волю, стремление добиться своего - наперекор морали, законам, религии»  — как-то недостаточно, даже если все стены заклинаниями изрисовать.

Вот с чего бы это какое-то деревенское колдунство приписывать к сатанизму? А просто хочется "корней в старине" для самопиара (на народ почему-то это действует).

Иными словами мы видим здесь тот же принцип, что и во сей средневековой Европе- аристократы и простонародье объединяет здесь темный культ, который они исповедуют.

Ну и где факты объединения аристократов и простонародья?! Если даже юная графиня как-то обшалась с деревенскими бабками, это их не объединяет. Ну и к тому же что-то я сомневаюсь, чтобы в XVI веке так свободно жили деревенские колдуньи. Ссылок на фактологию нет, что показательно.

Само собой, здесь тоже сохраняется сословная дифференциация, но она отступает на второй план перед общим чувством сопричастности запретной, и от этого еще более манящей тайне. После смерти Дарвули ее место заняла еще одна лесная ведьма- Эрже Майорова. Когда Эржебет раздосадованная слишком медленным по ее мнению действием кровавых ванн, она в сердцах обвинила Майорову в этом и пригрозила ей смертью. Та тут же парировала, что если графиня тронет ее хоть пальцем, то сама умрет страшной смертью. И гордая графиня, будучи далеко не пугливой и неглупой, в общем-то, женщиной отупила перед угрозой невежественной лесной колдуньи, простой крестьянки. Впрочем и та не заходила слишком далеко - она объяснила графине, что ванны не помогают ей потому, что в них была кровь простых девушек, служанок, не слишком отличающихся от крови животных. Графине нужна была голубая кровь.

Была ли графиня сатанисткой- трудно сказать. Любое колдовство, особенно столь могущественное, что бросало вызов времени, не могло обойтись без помощи потусторонних сил- причем сил явно не божественного происхождения.

А там что, было некое действительно действующее колдовство? Ну-ну.

В заклинаниях Дарвули упоминается какое-то «Маленькое Облако» - по всей видимости какой-то из духов или богов языческой древности - но к тому времени, даже в Венгрии все языческие божества превратились в бесов. Коты которых она насылала на своих врагов- почти архетипичный образ нечистой силы, от Ирландии до Японии( к слову сказать весь замок Батори прямо таки кишел ими). Ходили слухи и о том, что сделку с Дьяволом заключила и Майорова. Пастор Янош Панокениус прямо объявил, что женщина поклонялась Дьяволу и духам мертвых . Скорее всего так оно и было на самом деле.

Вполне возможно, что кровавые ванны Батори берут свое начало в некоем языческом ритуале, который древние проводили ради того же омоложения. Некоторые параллели здесь можно увидеть с колдовскими занятиями Медеи- жрицы Гекаты из греческих мифов про аргонавтов. Медея также возвращала молодость- правда не себе, а отцу своего мужа Ясона, главного героя эпоса.

Только увидела то, Медея свой меч обнажила,
Вскрыла им грудь старика и, прежней вылиться крови
Дав, составом его наполняет. Лишь Эсон напился,
Раной и ртом то зелье впитав, седину свою сбросил;
Волосы и борода вмиг сделались черными снова,
Выгнана вновь худоба, исчезают бледность и хилость,
И надуваются вновь от крови прибавленной жилы. (Овидий «Метаморфозы»)

Медея влила через рану колдовское зелье, которое и омолодило царя. Подобным же образом она позже омолаживала и барана, которого она не только заколола, но и бросила в котел с зельем. Сходство с деяниями Батори, как мы видим весьма отдаленное, но тем не менее в наличии и кровавое действо и окунание в котел - как прототип ванны. Стоит помнить и то, что Эржебет Батори и Медею ( вернее то время когда создавался миф о ней) разделяют по меньшей мере пара тысячелетий. Кроме того сам миф об аргонавтах дошел до нас в пересказе античных авторов, которые безусловно, описывали какую-то реальную колдовскую практику, но вполне могли смягчить делали, слишком варварские для цивилизованных эллинов. Да и о самом ритуале они, скорее всего, знали из десятых рук и в литературном пересказе. Тем не менее, том, что колдовской ритуал античности, всплыл в конце концов в средневековой Венгрии, нет ничего невероятного. Мы уже говорили о культе феи-«дзианы» в соседней Трансильвании, в предыдущих главах мы упоминали и связи между Дианой и Гекатой. В свое время часть Венгрии входила в римскую провинцию Паннония, да и на территории нынешней Словакии римляне построили несколько крепостей. Так что иные из античных культов и ритуалов вполне могли дойти до ведьм-наставниц Батори. Естественно к тому времени эти практики были искажены и деформированы до неузнаваемости, а получить более точные сведения было неоткуда. Тогда Батори с ее помощницами решили элементарно заменить качество количеством.

Существуют смутные упоминания и о том, что Батори была не одинока в своих злодействах. Свидетели вспоминали о знатной даме, которая приезжала в замок в элегантном мужском костюме и неизменно участвовала в пытках и убийствах, после чего удалялась с графиней в спальню ( ко всему прочему Эржебет была еще и лесбиянкой, переспавшей даже со своей кузиной). Об этой женщине ничего неизвестно- она часто скрывала свое лицо под маской. Было только очевидно, что это аристократка и что приехала она издалека. Возможно были и другие участники этого темного культа, однако о них история не сохранила упоминаний.

В комнатах замка Чейте дознаватели обнаружили начертанные на стенах каббалистические знаки. Несмотря на свою приверженность народному полуязыческому колдовству Эржебет по-видимому не чуралась и все более входящей в моду в то время «высокой магии». В силу разных обстоятельств тайные науки ( магия, астрология, алхимия и так далее) оказались переплетными с культом Темного Бога, что и предопределило дальнейшее развитие сатанизма в Европе- как правило в рамках «сатанизма верхов».

Экая новость! Я вот сколько не знакомился с трудами по теме -- так что-то наоборот, христианство приплетается по полной программе.

Интерес к «тайным наукам» совпал с ростом интереса к науке и искусству вообще. Эпоха Возрождения пробудила в более-менее образованных слоях общества - в первую очередь в дворянстве и духовенстве - интерес к античной культуре: философии, математике, медицине, астрономии. Но, как и в античности, все эти науки оказались тесно завязаны на мистике и чародействе. Интерес к тайным наукам особенно пробудился в эпоху крестовых походов, где европейцы познакомились с арабской и еврейской культурой, в том числе и с астрологией, алхимией и каббалой, восходивших к еще более глубоким культурным корням - учению и практике древних египтян и вавилонян. Арабские ученые средневековья, знавшие как еврейскую каббалу, так и творения Платона ,Аристотеля и неоплатоников, соединили античную мудрость и магизм древних иудеев. Одно из центральных мест такого симбиоза занимало учение о магии и демонах, как помощниках человека в чтении божьей воли. Поэтому арабы, несмотря на фатализм своей веры, активно занимались магией, астрологией, некромантией, геомантией и тому подобными искусствами. Притягательность этих учений проповедуемых арабскими и еврейским авторами была столь велика для европейцев, что целые вереницы клириков даже из самых отдаленных провинций Западной Европы потянулись за Пиринеи- в арабские и еврейские академии в эмиратах и княжествах исламской Испании. Наибольшей притягательностью обладал знаменитый Толедский университет. Арабские переводчики делали переводы с греческого и сирийского языков на арабский, а еврейские переводчики переводили с арабского на латынь. Там изучали прикладную магию ( маасит) и арабскую мантику. Особое место в развитии средневекового чернокнижия занимает Каббала - философско-мистическое учение иудаизма, сыгравшее огромную, чтобы не сказать решающую роль в становлении западного оккультизма. Каббала утверждает, что бог - есть сумма всех вещей, он одновременно благ и жесток, безграничен и ограничен, познаваем и непознаваем - все эти противоположности объедены в Едином. Другая идея каббалы заключается в том, что связь между богом и миром является не прямой, а опосредованной через цепочку его отражений или эманаций ( по еврейски- сефирот). Сияющие огни сефирота составляют святое имя бога, поскольку они являются и его сущностью, гранями его вселенской личности. Вся вселенная представлялась в виде гигантского древа "Эц Хаим" – где, грубо говоря, земной мир, самый низший уровень отождествлялся с «корнями», «ветками» были более высшие уровни , соотносившиеся с какой-либо из семи планет. Кроной и самым верхним уровнем считалась сефира Кетер- «бог». Древо жизни показывает проникновение божественного в материальный мир и путь, по которому человек, не расставшийся с плотью, может дойти до божественного. Средневековые маги и алхимики в своих ритуалах и заклинаниях пользовались комбинациями каббалистических букв, цифр и магических знаков, олицетворявших различные грани Единого. Магическая практика каббалы включала в себя астрологию, мантику, демонологию и ангелологию, магию и заклинания. Именно у древних иудеев маги средневековья позаимствовали формулы заклинаний, тогда как теоретическая сторона магии восходит к творчеству александрийских философов-неоплатоников, а через них- к древней египетской теургии.

Вот-вот (не придираясь к мелочам). Именно что Единый бог и проч., сатанизму это напрямую противоречит.

Все это и многое другое изучалось в арабских университетах. Возвращавшиеся назад ученые- как правило из числа духовенства объединяя эти науки с традиционными приемами западноевропейского чародейства одарили своих «непросвещенных» соотечественников многочисленными «Libri praestrigiorum», «колдовскими книгами» самыми известными из которых стал «Ключ Соломона» и «Лемегетон» или «Малый ключ Соломона». В этих книгах ставших своего рода «матрицей» для всех последующих «гримуаров», подробно описывался мир духов с предельно четкими инструкциями «чего какой демон желает, страшится и чьим именем призывается». Воспринятая из каббалы иудейская демонология делила всех демонов по классам, к тринадцатому веку была разработана концепция десяти сфер зла, дополняющих десять божественных сфер древа Жизни. Также в колдовских гримуарах давалось объяснение, что такое большой и малый круг, давались практические советы по технике гадания, содержалась рецептура любовных напитков, формулы наговоров, средства для открытия кладов и многое другое. Все это списывалось и изучалось в тех же монастырях и духовных школах, которые одни служили тогда рассадниками книжной премудрости, и все это с бродячими клириками, странствующим проповедниками монахами и рассылавшимися по глухим приходам на пастырскую должность школьными недоучками мало-помалу расходилось по Западной Европе.

Вот опять же -- было бы очень интересно узнать конкретику на тему изучения любовных напитков и проч. в монастырях.

Именно эти клирики-расстриги постепенно заменяли собой колдунов и ведьм при дворах феодальных владык. Достаточно вспомнить флорентийца Франческо Прелати, подвизавшегося при дворе маршала Франции Жиля де Ре (мы не останавливаемся подробно на этой фигуре, поскольку в его деле до сих пор остается множество неясностей, но то что он в надежде разбогатеть обращался за помощью к колдунам и алхимикам, мало кто отрицает). По мере распространения образования в христианской Европе, по мере появления там университетов- Парижского, Оксфордского, Базельского, Ягелонского- там тоже появлялись люди изучавшие те же тайные науки. Почти открыто преподавали магию в Кракове и, особенно в Праге, где в то время была большая еврейская община. Там родилась легенда о Големе- ожившем человеке из глины, созданном волшебным искусством рабби Льва Бен Бецацеля- величайшего каббалиста своего времени. С ним беседовал император Священной Римской империи Рудольф, сам тяготеющий к мистике и алхимии. Современники говорили об их встрече, что «беседа вращалась вокруг проблем земли и космоса, мира и универсума, и император выразил желание, чтобы содержание разговора осталось в секрете». В это время рождается и легенда о докторе Фаусте имевшего вполне реальный прототип- родившегося в 1490 году в городе городе Книтлингене (княжество Вюртемберг). Имя Иоганна Фауста, бакалавра теологии, числится в списках Гейдельбергского университета за 1509 год. Известно, что Фауст занимался магическими трюками, знахарством, алхимией, составлял гороскопы. Говорили, что Фауст пользовался покровительством мятежного имперского рыцаря Франца фон Зиккенгена и князя-епископа Бамбергского и что его всегда сопровождал «пес, под личиной которого скрывался дьявол». Подобные же истории рассказывали и о куда более значимой фигуре в истории западной магии- Корнелии Агриппе, несмотря на то, что он всегда подчеркивал, что занимается только «естественной», природной магией, не имеющей никакого отношения к служению Дьяволу. Собственно это было почти общим местом в утверждениях всех магов того времени- каждый из них убеждал, что его сила идет от бога, в крайнем случае «от природных сил», что по сути являлось также опосредованным влиянием божества. Агриппа фактически заложил основы западного оккультизма. Самым значительным его сочинением стал трактат "О тайной философии" ("De occulta philosophia"). Он состоит из трех книг: первая книга посвящена естественной магии, или магии мира элементов; вторая – небесной магии и третья – магии обрядов. Эти три раздела соответствуют делению философии на физику, математику и теологию. Одна только магия включает в себя все три направления. В главах книг о чарах, ядах, курениях мазях и приворотных зельях, кольцах. В заключительных главах книги идет речь о могуществе слов и имен, о свойствах собственных имен, о том, как составить заклинание, используя все имена и атрибуты звезды или божества. Последняя глава посвящена соотношению между буквами еврейского алфавита и знаками зодиака, планетами и элементами – соотношению, придающему еврейскому языку великую магическую силу.

Какое влияние вся эта философия оказывала ( да и оказывает) на развитие сатанизма? Честно говоря – не самое благоприятное.

Да никакое не оказывало. Не было сатанизма как отдельного мировоззрения. Если кто возражает -- предоставьте доказательства, а не "а вдргу был, мне так наравится в это верить".

Сама по себе Каббала несмотря на иные вполне здравые идеи, по сути является типичнейшим белосветным учением - чего стоит противопоставление духа и материи, которую естественно отождествляют со злым началом и всевозможными демонами. Агриппа признает языческие истоки магического искусства, но тем не менее не забывает отметить, что религии древних магов – халдеев, египтян, ассирийцев, персов – были ложными по сравнению с католической религией. Магическая сила истекает от божественных имен – через ангелов, выступающих в роли проводников. После пришествия Христа все силы сосредоточены в имени Иисус, так что кабалисты не могут больше оперировать другими именами. О демонах в «традиционном « смысле этого слова Агриппа пишет буквально следующее: «Всякий знает, что посредством искусства злого можно привлечь злых духов, что обычно делали маги-гностики, делавшие почти мерзкие и отвратительные гадости, совершавшие при жертвах Приапу, или при служении идолу, называемому Панор, где приносились в жертву постыдно раскрытые части тела. Известны и другие подобные вещи колдунов, где слабость и безумие добрых женщин проявляется в этих преступлениях…Каждому известно также, в противовес этому, что посредством добрых деланий, посредством чистого духа, посредством мистических молитв, посредством набожных умерщвлений плоти и других подобных вещей мы можем привлечь ангелов с неба.»

Разумеется не все маги того времени ограничивались исключительно ангелами: в «гримуарах» приводились рецепты и как вызывать духов природы и духов планет и разумеется самих адских демонов. Но практически каждое такое вызывание сопровождалось бесконечным повторением «великих, величайших и самых великих имен бога» которыми маги угрожали демонам. В «Lemegetone» демона призывают явиться «святейшим и наиславнейшим именем Адоная, Элла, Элохима…». Еще в одном колдовском гримуаре маг исполняет ангельскую мессу, входящую в канон службы явления архангела Михаила, главного противника Сатаны, что, по идее, должно укрепить защиту мага.

Иными словами мы видим прирученную, белосветную магию, практически открыто аппелирующую к могуществу христианского бога. Вместо неистового безумия демонических шабашей – почти христианские аскетизм и благочестие. Вместо радости единения в неистовом празднестве плоти с божеством воплощавшемся в Мастере Шабаша - магические круги из-за которых маг боится высунуть нос, прятанье за именами бога в попытке защититься от вызванных им существ. Все это естественно больше походило для человека живущего в обществе пропитанном белосветной моралью- ведь так все же сохранялась иллюзия, что он не порывает с богом и действует в общем-то его именем. В отличие от колдунов и ведьм, воспитанные на каббале маги, уже не дерзали открывать Бездну в себе и в мире - это требовало самодисциплины и силы воли, а также нешуточной смелости, которой обладал далеко не каждый. Безопаснее было спрятаться за магический круг и оттуда, находясь под защитой «всемогущего бога» пытаться предъявлять какие-то условия вызванным им существам.

Это всё хорошо, вот только я не увидел обоснования того, что языческие обряды плодородия или просто оргии -- это "дерзновенное открытие Бездны в себе".

Ущербность такого подхода была очевидна даже простонародью- Дьявол все равно рано или поздно брал свое, что отражено во множестве легенд и поверий. Фауст- самый яркий тому пример.

Тем не менее, говорить, о том, что каббала и колдовские книги, совсем уже не оказали влияния на дальнейшее развитие сатанизма, конечно, тоже нельзя. Хотя маги Возрождения и не преследовались так жестоко, как подлинные сатанисты, все равно церковники на них посматривали косо, тоже подозревая их в тайном служении Дьяволу. Хоть Агриппа и говорил, что он общается только с ангелами, тем не менее, в интерпретации магических гримуаров грань между ангелами, духами планет и демонами была весьма нечеткой. Сами высшие слои общества не могли отказаться от идеи заключения договора с «князем мира сего» в обмен на богатство и могущество. Только теперь аристократы предпочитали иметь дело с так называемыми высшими демонами из иудейского и христианского пандемониума, в деталях разработанного в колдовских книгах, подробно описывающих слуг Сатаны и выстраивающих их по рангам в четкую иерархию, а не с потомками троллей и альвов.

Здесь можно видеть и влияние сословной спеси, которую могли преодолеть весьма немногие из знатных дьяволопоклонников. Отождествление Христа и Сатаны с двумя враждующими суверенами стало полным - Ад был представлен в виде могучей империи со своими баронами, маркизами, полководцами и министрами. Так согласно «Великому Гримуару» Адом правили три архидемона- Люцифер, Вельзевул и Астарот, причем первый носил титул Императора, второй- Князя, третий Великого Герцога. Очень подробную классификацию дал один из учеников Агриппы Иоганн Вейер- в своем труде «Псевдомонархия демонов» он подробно расписал всю адскую иерархию руководимую 72-мя князьями Тьмы. Языческие боги и демоны финикийской, сирийской, персидской, греческой, иудейской демонологии заняли почетные места в адской империи. Даже вавилонский бог войны и подземного мира Нергал, неведомо как пробрался в эту иерархию, причем на очень неплохую должность- главы тайной полиции. Императором Ада в представлении Вейера был Вельзевул, а Сатана- лидером оппозиции ( видимо даже здесь он сохранял свою мятежную сущность). Был здесь и римский Плутон и его жена Прозерпина – в роли Принца и Принцессы Ада и сирийский Ваал- как главнокомандующий адской армией и карфагенский Молох- Принц Земли слез. По сравнению с ними довольно бледно выглядел образ Антихриста- всего лишь жонглера и мима при адском дворе. Видимо Вейер в творческом угаре не совсем сообразил, кому по идее противостоял этот библейский персонаж и не понял, что поместив его на эту роль он, таким образом, принижает и самого Христа. В самом деле, грош ему цена такому «спасителю», если его главный «оппонент» занимает столь неприглядное место в адской иерархии..

Как бы не смешно и нелепо не выглядели эти «классификации», тем не менее, они могли быть вполне привлекательны для среднестатистического герцога или князя - ведь в них он узнавал такую знакомую ему феодальную иерархию. А значит и в полном соответствии с принципами вассалитета и рыцарской чести он вполне мог отречься от Христа и перейти служить к одному из таких демонов - какая, в конце концов разница какого ты меняешь сюзерена- земного или небесного. Правда чтобы сделать такой вывод нужна была известная смелость и, скорее всего на такой шаг отваживались немногие- многовековая христианская пропаганда не могла пройти бесследно. Но главное - теоретическая база для этого была заложена.

Ну надоело. Понятно, что для средневекового аристократа концепция "сменить вассалитет" была понятна и близка, и что проекция с социума пошла на "аццкие легионы с герцогами". Но это -- как раз проекция человеческого, привычного, на Иное -- со всеми сопутствующими глюками. А, главное, из психологического механизма "как это будет воспринимать средневековый дьяволопоклонник" никак не следует, что таковой был хоть один (не спорю -- должны были быть, но тем не менее), и уж не тем более -- что таковых было много и с "цельным мировоззрением".

Типичная логика верущего: я иного представить не могу, значит, оно именно так. Популярно среди креационистов.

Обе эти тенденции- «высокая магия» каббалистов и «народное» ведовство не всегда существовали параллельно друг другу, но постепенно смешивались. Как мы видим на примере Эржебет Батори иные князья, практикуя магию Возрождения, в то же время не гнушались и помощью деревенских колдуний. А в «Псевдомонархии демонов» Вейера нашлось место и демону- распорядителю Шабаша - мэтру Леонарду. Знаменитые парижские «черные мессы» со всеми их реальными или воображаемыми неаппетитными подробностями - прямое следствие такого смешения различных ритуальных практик. Благопристойные и высокодуховные практики магов, подобных Корнелию Агриппе оказались не столь эффективными как этого бы хотелось некоторым аристократам жаждавшим власти, денег и наслаждений плоти. С началом нового времени культ Дьявола отправлялся уже не только на вершинах проклятых гор и безлюдных пустошах- он пробрался под крыши дворцов самых могущественных монархов Европы. Между 1673 и 1680 годами по меньшей мере пятьдесят священников были казнены и посажены в тюрьмы за проведение Черной мессы.

Угу, Кавендиш, "Магия Запада". Вот только и у него просто в тексте без ссылок на исторические документы, и "Чёрная месса" -- это антихристианство, а не сатанизм.

Забавно, но это уже превращалось в своеобразную традицию - самые рьяные жрецы Сатаны выходили именно из среды духовенства. У Дьявола всегда было специфическое чувство юмора. Кроме того духовенство долгое время было самым образованным сословием в Европе.

 

Многих отступников арестовали в результате деятельности особого суда, организованного Людовиком XIV в 1679 году. Этот суд должен был рассмотреть случаи отравлений, в том числе и среди французской знати. Заседания суда шли при зажженных свечах в комнате, задрапированной черным, и назывались « Chambre Ardente » или «Огненный Суд». Решение суда не подлежали пересмотру. Расследования, возглавляемые Никола де ла Реми, комиссаром полиции Парижа вывели на вдову по имени Катрин Дешейе, известную под именем Ла Вуазан, которая занималась предсказанием будущего и, как предполагалось, делала аборты. Выяснилось, что Ла Вуазан снабжала дам высшего света ядами, посвящала их в заговоры и другие церемонии черной магии. При обыске в ее доме было обнаружено странное святилище. Стены его были задрапированы черным, а за алтарем находился черный занавес с вышитым на нем белым крестом. На алтаре лежал матрас, покрытый черной материей, а на нем стояли черные свечи: был обнаружен и очаг, в котором, по-видимому, сжигались трупы детей, приносимых в жертву во время Черной мессы. Там же находились магические книги и свечи, изготовленные из человеческого жира. Стоило только потянуть ниточку, и целая шайка отравительниц, колдуний, предсказательниц, мастериц тайных абортов оказалась в тюрьме. За ними последовали алхимики, искатели философского камня, чародеи, совершающие черные мессы... «Огненная палата» осудила 367 преступников, но только 36 из них были приговорены к смерти. Остальные колдуны назвали своими клиентами столь высокородных дворян, что их не решились судить. Хотя сама Ла Вуазан была заживо сожжена в феврале 1680 года, но уже в октябре король прекратил заседания «Огненного Суда», в связи с тем, что подозрения пали на его любовницу мадам де Монтеспан. В 1673 году фаворитка «короля-солнца» стала опасаться, что король потеряет к ней интерес и она будет отвергнута ради новой любовницы короля- Луизы де Лавальер. Для того чтобы противостоять ей, Ла Вуазан призвала аббата Гибурга. Он отслужил три мессы, алтарем при этом служило обнаженное тело де Монтеспан. При подношении даров он перерезал горло ребенку. Кровь ребенка была собрана в дароносицу, смешана с мукой, и из этого теста приготовили причастие. Когда причастие было освящено, сама де Монтеспан или Гибург от ее имени произнесли следующее заклинание: «Астарот, Асмодей и дружественные князья, я призываю вас принять в жертву этого ребенка, которого я подношу вам с просьбой, чтобы король и дофин продолжали дружить со мной, чтобы меня почитали принцы и принцессы двора и чтобы король не отказывал ни в одной моей просьбе, как для блага моих родственников, так и вассалов». Церемония трижды повторялась в часовне Ла Вуазан, в первый раз алтарем служило тело де Монтеспан, во второй и третий – самой Ла Вуазан. Дочь Ла Вуазан, Маргарита, описала подобные мессы, на которых ей доводилось присутствовать. Женщина, заказывавшая мессу, ложилась на алтарь, согнув ноги или свесив их вниз, голову она клала на подушку, а в скрещенных руках держала черные свечи. На грудь женщине клали салфетку с вышитым крестом, а дароносицу ставили на живот. При подношении даров ребенку перерезалось горло, а причастие освящалось над гениталиями женщины.

Жертвоприношение Сатане, надругательство над христианскими святынями, сам плотский языческий характер ритуала сближает его с ведьмовским сатанизмом средневековья. В то время как использование магических книг, обращения к демонам Астароту и Асмодею- это уже явно «высокая магия». Хотя собственно дьяволопоклоннический характер тут превалирует- ни в одном из магических гримуаров не было рецептов предписывающих к примеру те же жертвоприношения младенцев.

Итак, что можно сказать, в общем о «сатанизме верхов»? Возникнув из традиционного ведовского сатанизма, он, в конце концов, превратился в автономное явление, не порвавшее в то же время окончательно связи с первоисточником. Поклонение Дьяволу у знати стало более уточенным и изысканно-мрачным - в основном за счет образов и ритуалов взятых из колдовских книг. Внесословный характер сатанизма сохранился- все таки многие колдуны к помощи которых прибегали аристократы сами не принадлежали к дворянскому сословию. Собственно сам сатанизм многих таких аристократов выражался именно в том, что они прибегали к услугам таких людей как Гибург и Эрже Майорова.

Я что-то не понял: а то, что аристократы пользовались услугами портных, например, -- это тоже "внесословность"?

В завершение хочется поговорить еще вот о чем. Среди неосатанистов считается хорошим тоном всячески открещиваться от таких предшественников как Эржебет Батори и аббат Гибург. Начал это еще ЛаВей и в общем-то его можно было понять - трудно оправдать людей занимающихся столь противоправными с точки зрения современного правосудия вещами. Но если брать не правовой, а чисто идеологический аспект решительно непонятно, чем именно руководствовался «Черный папа» делая заявления типа: «Упадочная деятельность Ля Вуазэн отдалила торжество сатанизма на многие годы.» Каково должно было быть это торжество сатанизма в те годы, в чем собственно состояло «упадничество» Ла Вуазин, роль которой, по сути, сводилась к банальному посредничеству - мне лично неясно.

Ну так у ЛаВея написано в явном виде: «Смело можно сказать, что 1666-ой год вошел в историю как год проведения первой "коммерческой" Черной Мессы! … Организованное там шарлатанство попало в историю под названием "настоящей Черной Мессы"».

Т.е. во-1, «коммерческий сатанизм» — очевидная профанация, во-2, в массовом сознании закрепилось, что-де «настоящий сатанинский ритуал» — это такая вот, гм, деятельность в виде «католическая месса наизнанку и с извращениями».

Торжество сатанизма подразумевалось, понятно, НЕ в те годы -- а именно в будущем.

Это отмежевывание подхватывает и бывший гуру отечественного неосатанизма, товарищ Варракс,

Вот что любопытно — я себя к гуру и т.п. никогда не относил. Что у людей за привычка меня на пьедестал ставить, а потом обижаться, если я не начинаю соответствовать их чаяниям, и заявлять, что я-де вовсе не на пьедестале? Я сам туда не лезу, оно мне надо?

еще более жестко отзывающийся о главных героях этой главы. В «Princeps Omnium» в главе «Дьявол в христианстве» он пишет буквально следующее:

«Появились и те, кто к радости христиан взялся реализовывать их сценарий дьяволопоклонничества. Фантазии стало возможным подкреплять хоть каким-то фактическим материалом, размахивая им, дабы заслонить этим дутышем реальную суть Сатаны…Естественно, такая деятельность привела к тому, что популярное мнение о сатанистах стало весьма своеобразным. Что характерно, не по их вине. Поиск запретных (для обычных людей) знаний был заменен в общественном восприятии на имидж примитивных идиотов, практикующих жуткие обряды. Обратите внимание: если ранее эта тема была побочной (а еще они детей режут!), то теперь стала главным лейтмотивом…К сожалению, так называемый романтизм средневековья, вкупе с непрерывной пропагандой христианами таких инсинуаций в течение нескольких веков, привел к забавному факту: отморозков, больных на всю голову, с которой не дружат, называют "истинными сатанистами", при этом напрочь забывая, что это мнение инспирировано как раз христианами».

Верно процитировано :-) Отмечу характерный момент, который всплывал и ранее у других критиков. В большинстве случаев, прекрасно зная, что P.O. написано в соавторстве с Олегерном, употребляются обороты вида «Варракс написал». Ровно то же — касательно других статей, написанных в соавторстве. Т.е критики именно что хотят раскритиковать «гуру Варракса», не обращая внимания на соавторов, а вовсе не аргументированно возразить на излагаемые в  работах концепции. Чел-овеческое, слишком чел-овеческое…

В своей первой статье «Сатанизм - истинная реальность» Варракс еще более суров:

«Среди безличного человеческого стада всегда находились индивидуумы, обладающие более высоким интеллектом и критическим мышлением. Их преследовали, заставляли отрекаться от убеждений, сжигали на кострах как еретиков. Они не всегда называли себя Сатанистами - но они были ими за века до основания Церкви Сатаны. Однако, уже в далекое средневековье находились психопаты, местные варианты Джека-Потрошителя. Многие действовали с размахом - как, например, общеизвестная графиня Bathory, принимавшая ванны из крови молодых девушек с целью обрести бессмертие. Не знаю, называли ли они себя Сатанистами или тогда такого слова еще не было. Но в связи с Сатаной их обвиняли несомненно. Но они НЕ БЫЛИ Сатанистами. Это были всего лишь дьяволопоклонники с неустойчивой психикой. Многие из них действительно поклонялись Князю Тьмы, но в антропомофном виде (согласно христианским представлениям), большинство были просто садистами, впрочем, одно не мешает другому».

Статья снята с сайта из-за примитивности, но процитирвоанное -- верно.

Начнем с «детей режут»- как самой болезненной темы для современного «нео». Это обвинение он считает грязной христианской клеветой на Истинных Сатанистов, на которую повелись нестойкие на провокации психопаты-дьяволопоклонники. Но жертвоприношения детей, к сожалению,- обычная практика язычества. Известно свидетельство византийского историка Льва Дьякона, что русы под предводительством князя Святослава после поражения при Доростоле стали топить в Дунае грудных младенцев и петухов- видимо желая заручиться поддержкой водного божества, возможно- Ящера. Убийство славянами младенцев засвидетельствовано византийским автором VI в. Псевдо-Кесарием. О том же обряде у прибалтийских и западных славян сообщают германские хронисты. По всей Европе были распространены поверья: новое, только что построенное здание, будет стоять долго если в его основании захоронить живого ребенка- как жертву подземным духам. Вспомним и архаичные вакханалии- все с тем же жертвоприношением детей и даже с последующим их поеданием. Если мы уж признаем, преемственность сатанизма от язычества ( а эту преемственность вроде как признает и сам Варракс и другие нео), то логично было бы предположить, что тут были переняты и кровавые ритуалы язычников. Вопить, «что нас оговорили хрюсы»- уже что-то по принципу «здесь верю, здесь не верю», причем единственным критерием достоверности выступает - «нравится- не нравится».

Жертвоприношения младенцев - это жестоко? Разумеется. Негуманно? Само собой. Но и время было тогда такое - жестокое и негуманное. В 17 веке жизнь человека, а уж тем более ребенка ценилась гораздо меньше - особенно если этот ребенок происходил из низших сословий. Детская смертность в те времена была просто ужасающая, а в многодетных семьях европейских бедняков лишний рот воспринимался скорее как наказание божье, нежели радостное событие. Свои будущие жертвы сатанисты того времени, отнюдь не крали у счастливых французских родителей. Неосторожные девицы, нищенки, проститутки сами снабжали колдунов плодами незаконной любви и те естественно охотно принимали их. Тем, кто ужасается этому в наше время советую призадуматься над вопросом, об который уже и так сломали немало перьев богословы и юристы: а с какого собственно времени нужно отсчитывать появление нового человечка? С зачатия или с рождения? Закон нам говорит одно, но де-факто ведь дело обстоит немного иначе. Чем так уж принципиально отличается плод нескольких месяцев от только что родившегося младенца - способностью издавать звуки? По сей день миллионы женщин во многих цивилизованных странах без особых угрызений совести отправляют в мусорную корзину бесчисленное множество нерожденных детей. Так что же вы хотите от средневековых сатанистов, господа хорошие, детей своего времени и своей культуры? Тем более, что подавляющему большинству младенцев, рождавшихся у женщин ставших основным поставщиком жертв для «черных месс», все равно было не суждено прожить сколь-нибудь долгую жизнь.

Показательно: проекция «если против жертвоприношений младенцев, значит, из гуманизма». Даже аборты приплел как «убийство нерожденных детей» :-)

Я не гуманист. Если убийство детей или кого-либо еще имело бы смысл — я был бы «за». Но в том-то и дело, что смысла как-то не видится. Суть не в том, что некто приносил в жертву младенцев — а в том, что в сатанисты его зачисляют практически только за это. С чего бы?

Кстати, у современных дьяволопоклонников тоже есть привычка если и не «зачислять в сатанисты», то одобрять деятельность Чарльза Мэнсона, Чикалило и проч.

Так вот, суть не в "слезинке ребёнка", а в маразме вида "Если мы уж признаем, преемственность сатанизма от язычества ...то логично было бы предположить, что тут были переняты и кровавые ритуалы язычников". Описанные ритуалы имеют смысл в язычестве, и то не особо развитом, плюс национальные особенности вляют, -- а какое отношение к сатанизму имеет постройка зданий с закладками в фундамент? Сатана проявляется в т.ч. и через системы язычества; но именно как метафеномен, соответственно искажаясь в проекции -- а с чего бы перенимать системно чуждое и внешнее?

Следует учесть и общий уровень знаний той эпохи. Это мы сейчас, вооруженные всей суммой научных знаний, по истории религий, можем провести сравнительный анализ и с его помощью уразуметь, что для того, чтобы быть сатанистом вовсе не обязательны такие крайности. А для колдунов того времени дело обстояло совсем иначе и они вынуждены были воспроизводить опыт своих предшественников- то есть магические и ритуальные практики, берущие начало в язычестве, но уже изрядно деформированные, как каббалистическими заморочками, так и пропитавшими все общество хрюсовским стереотипами.

Говоря, об истинных сатанистах, как «индивидуумах, обладающие более высоким интеллектом и критическим мышлением» Варракс предусмотрительно не называет имен и вообще делает многозначительную оговорку, мол «они не всегда называли себя сатанистами». Небольшая поправка - они НИКОГДА не называли себя сатанистами. Джордано Бруно, Ян Гус, Савонарола, как и многие другие еретики и ученые, сожженные инквизицией ни в коем разе не считали себя служителями Дьявола. Точно также и не считали себя ими и большинство магов и мистиков той эпохи. Да, идеи иных из сожженных еретиков –типа Джордано Бруно - и впрямь могли оказать определенное влияние на сатанизм, но это еще не делает этих еретиков сатанистами. Если уж на то пошло, то христианские демонологи оказали на сатанизм куда большее влияние. Как бы не было это неприятно Варраксу и ему подобным, но единственными сатанистами в то время как раз и были столь презираемые им «отморозки больные на всю голову, с которой они не дружат».

ОК, критика «никогда не называли себя сатанистами» принимается. Однако отмечу два аспекта.

Во-первых, статья «Сатанизм - истинная реальность» — моя первая статья. Обратите внимание на пафос названия :-) А также на название файла — гордое «My_article.htm» :-)  А, главное, прочитайте уведомление в начале статьи:

«Это была моя самая первая статья. К моменту ее написания я уже лет пять описывал свое мировоззрение как "назвал бы себя сатанистом, если бы это не основывалось на библии", и вдруг, получив доступ в интернет, наткнулся нам на статью "Satanism - feared religion" магистра Гилмора. Ощущение было, как будто я искал все это время нужную вещь, которая лежала под самым носом. Я не хочу сейчас править хоть что-то в этой статье, пусть остается для истории в том виде, каком была написана. Пусть она наивна и несколько пафосна, но все же приятно осознавать, что писал я ее в тот момент только на основании своих убеждений и упомянутой статьи. ЛаВея, к примеру, я прочитал уже позже».

Введение «нечаянно» проигнорировано. Да, сейчас бы я написал «они не называли себя сатанистами, но их можно назвать сатанситами с бóльшим основанием, чем дьяволопоклонников».

Во-вторых, означенные дьяволопоклонники, любящие кровавые жертвы, столь любезные автору, также «НИКОГДА не называли себя сатанистами» — по крайней мере, таких данных Iss не приводит.

Я бы сформулировал тезис как «в Средние века сатанизм проходил через фазу дьяволопоклонническва по внешней форме». А Джордано Бруно, Ян Гус, Савонарола, как и многие другие еретики и ученые, не считая себя служителями Дьявола, сделали в области развития и прогресса куда больше, чем любители резать младенцев. Сатанизм же (понятно, не только он) — именно что за прогресс, знание и т.д., а не просто за нонконформизм, особенно в «изнаночной» форме.

Роль христианства — это именно объединение Тёмных божеств в один концепт Сатаны/Дьявола. Извращенцы же, поклонявшиеся Дьяволу (а поклонение несовместимо с сатанизмом), лишь отражали т.з. церкви на Сатану. Собственных заслуг у них не более, чем у заслуг полководцев у Наполеонов в психушках.

Но Варракс демонстративно открещивается от них, пренебрежительно отзываясь о них как о «примитивных идиотах». Даже не буду сейчас останавливаться на том, что и в интеллектуальном и в личном плане та же Эржебет Батори и маркиза де Монтеспан, равно как и граф Ботсвел, были куда более интересными людьми чем большинство их современников. Просто хочу спросить - а кто ты такой Варракс, чтобы говорить так о людях, которые в то, мягко говоря, непростое время осмеливались почитать Темного бога?

Ну всё, понеслось. «А ты кто такой?» © Шура Балаганов или же Паниковский — на выбор.

Да пусть «интересными людьми», не спорю. Вот только сатанизм-то тут при чем?

Пусть они это и делали с корыстными целями- с каких это пор альтруизм стал одной из добродетелей сатанизма?

И опять чел-овеческое стремление к дихотомиям. Мол, если не альтруизм, то эгоизм, причем даже не обязательно разумный. Но суть даже не в этом. Все просто (уже писал выше): ежели имярек заключает контракт, торгуясь и желая выгоды, то это значит, что он воспринимает сатанизм как нечто внешнее. Это, образно говоря, не «гражданин Ада», а именно что торгаш, которому в принципе всё равно, с кем заключать сделку.

Но во многом, именно «черные мессы» тех веков, равно как и другие формы поклонения Дьяволу, кажущимися в наше время жестокими, безумными, нелепыми, омерзительными сделали возможными сохранение и дальнейшее развитие европейского Темного культа. Именно благодаря покровительству «сильных мира сего» сатанизм выстоял перед натиском инквизиции и был готов принять новые вызовы которые бросал безудержный рационализм и скептицизм наступающей эпохи Просвещения.

Странная логика. Языческие боги никуда не делись, да и христианская церковь без Дьявола — никуда. Так что заявлять, что-де благодаря именно «Черным мессам» было сохранение и дальнейшее развитие европейского Темного культа (обратите внимание: в единственном числе) — это означает признавать, что внешняя форма важнее сути.

Ну и не менее показательное смешение сатанистов и дьяволопоклонников.

Космос Возрождения, костры Реформации и чувственность Просвещения

В 15-16 веках начался очередной этап трансформации всей социально-политической структуры европейской цивилизации - чуть ли не самой радикальной со времен крушения Римской империи. Сдвиги в основаниях феодального способа производства потребовали принципиально новых форм регулирования всей системы власти: постепенного разрушения вассальной системы, основанной на земельных дарениях, возобладания денежной формы доходов класса феодалов, смены сюзеренитета — феодально-договорного характера королевской власти (ее принцип — «первый среди равных») королевской властью, основанной на принципе публичного суверенитета. Все это привело к тому, что были проложены пути для опытного познания природы, для разграничения юрисдикции церкви и государства, для формирования доктрины сословного государства, для рецепции элементов римского права, в которых столь остро нуждалось товарное производство. В этих условиях античное культурное наследие приобрело огромный практический смысл — оно в равной степени было необходимо для формулирования элементов нового права и новой политики, новой натурфилософии, новой этики и эстетики. Этот процесс секуляризации многих важных областей знания и мышления как такового привел к появлению культуры Возрождения (Ренессанса), вслед за которым последовала эпоха Реформации, а затем Просвещения. Три важных, тесно связанных между собой этапа в развитии западной цивилизации, во многом предопределившие ее современное состояние. Три эпохи каждая по-своему формировавшая свой взгляд на мир, на духовное и материальное, божественное и дьявольское. Все три этих процесса оказали огромное влияние на развитие христианства, в чем-то обновив, но во многом и подорвав его позиции в общественно-политической жизни Запада. Что же до развития сатанизма то он и без того существуя в глубоком «подполье» европейской религиозной жизни, так же был вынужден отвечать на те вызовы, которые бросало перед ним новое время. Здесь я не буду приводить конкретные примеры деятельности сатанистов- это было уже сделано в предыдущей главе. Здесь же я рассмотрю те конкретно-исторические условия, в которых формировались такие люди как аббат Гибур и ему подобные и то как они были вынуждены приспосабливаться к условиям стремительно меняющегося мира.

Эпоха Возрождения ( 14- начало 17-го веков) была первым масштабным преобразованием на Западе. Следствием тех изменений, которые произошли в экономическом базисе общества, было возникновение экспериментального естествознания, открытие и изучение памятников античной культуры расцвет искусства и развитие светского мировоззрения, возникновение литературы на новых, современных языках и развитие профессионального театра. Эти явления казались людям 14-15 веков возрождением науки, философии, литературы и искусства, существовавших в античном мире, особенно у греков ( отсюда собственно и пошло само понятие «Возрождение»). Отсюда корни устойчивого стереотипа резкого противопоставления средневековой культуры Запада и итальянского Возрождения. Средние века — это, дескать, господство церковной догмы, отсутствие яркого развития науки и искусства, мистика и мракобесие. Возрождение, наоборот, отбрасывает всю эту «ночь» средневековья, обращается к светлой античности, к ее свободной философии, к скульптуре обнаженного человеческого тела, к земной, привольной и ничем не связанной свободе индивидуального и общественного развития. Однако эта схема уже устарела: исследования свидетельствуют о том, что ренессансная культура основана на двух источниках — античном классическом наследии и наследии столь презиравшихся гуманистами «темных веков» средневековья. Хотя эпоха Возрождения декларировала пределом духовных стремлений максимально близкое подражание античности, однако свой отпечаток наложила на эпоху и средневековая культура. В силу этого подражание античности неизбежно либо вырождалось в жалкое эпигонство и карикатуру, либо, что чаще и существеннее, выливалось в оригинальное творчество. Именно в последнем случае становилось очевидным, что творцы культуры Возрождения, черпая из обоих источников — языческо-античного и христианско-средневекового, — в действительности не следовали рабски ни одному и создали оригинальную культуру с присущими ей чертами.

Идейной основой Ренессанса был гуманизм, светски- рационалистическое мировоззрение фундаментальным принципом которого является антропоцентризм как точка отсчета в шкале ренессансных ценностей. Слово “humanitas” (человечность) итальянские гуманисты заимствовали у Цицерона (I в. до н. э.), который в свое время хотел им подчеркнуть, что понятие “человечность”, как важнейший результат культуры, выработанной в древнегреческих полисах, привилось на римской почве. Вместо столь характерной для христианства постоянной заботы верующего о мире вечном, потустороннем в мировидении гуманистов на первом плане оказалось сильнейшее стремление человека к земной, прижизненной и посмертной славе. При формальном сохранении традиционно-христианской интерпретации «великой цепи бытия» в центре мироздания гуманистов истинно творческим началом бытия оказывался не бог, а человек. Более того, сам человек в представлении мыслителей Возрождения становится подобным Богу. Вот, что писал о нем один из видных деятелей итальянского Возрождения, флорентиец Марсилио Фичино:

«Он ( человек) измеряет небо и землю. А также исследует глубины Тартара. Ни небо не представляется ему слишком высоким, ни центр земли слишком глубоким…А так как человек познал строй небесных светил, и как они движутся, и в каком направлении и каковы их размеры, и что они производят, то кто станет отрицать, что гений человека…почти такой же какой у самого творца небесных светил, и что он некоторым образом может сделать все эти светила, если бы имел орудия и небесный материал…Человек не желает ни высшего ни равного себе и не допускает, чтобы существовало над ним что-нибудь не зависящее от его власти. Это состояние одного Бога. Он повсюду стремится владычествовать, повсюду желает быть восхваляемым и быть старается как Бог повсюду.»

Здесь мы фактически видим все те идеи, которые легли в основу традиционного сатанизма - о возможности самообожествления человека, о его безграничном самосовершенствовании. Чуть ли не в каждой фразе Фиччино слышится тот самый смертный грех послуживший причиной падения Люцифера - гордыня. Это ни в коем случае не значит, что философы эпохи Возрождения были сатанистами. В большинстве своем они были более- менее последовательными христианами: свое превозношение человека они основывали на словах из Библии о человеке как «образе и подобии Божием». Но в то же время гуманисты совершили, сами того не желая, важнейшую подмену которая не всегда осознавалась, но, тем не менее, она была весьма заметна в учениях философов Возрождения. Тот факт, что человек имеет разум ( как универсальный инструмент воздействия на природу), приводит идеологов Ренессанса к мысли о том, что человек не просто создан «по образу и подобию», а потенциально равен богу. Мыслители Возрождения по сути сломали грань отделявшую человека от творца и тем самым дистанцировали их друг от друга, превратив Бога и человека в конкурентов. Таким образом в самой идее богоподобности человека закладывается идея богоборчества. А это уже прерогатива…известно Кого. Еще неявно и нечетко, но все-таки достаточно целенаправленно западные мыслители вынашивали идею о человеке, подобном Дьяволу. У нас нет четких свидетельств о связи философов Возрождения с какими-то тайными организациями дьяволопоклонников, но более чем вероятным представляется мысль о том, что средневековые сатанисты и гуманисты оказывали взаимное влияние друг на друга. Связывающим звеном могла стать европейская аристократия, для которой равным образом оказывались привлекательными как демонические культы, так и идеи гуманистов, восхвалявших «сильных людей» для которых моральные принципы были необязательны и «добродетели» которых заключались в том, что они добивались своей цели не считаясь ни с какими препятствиями. Гуманисты ценили не всяческую личность, а лишь выдающуюся своим богатством и образованием: они восхваляли правителей, военачальников, ученых, писателей, «аристократию кошелька и ума». Самым ярким апологетом этой имморальности стал Николо Макиавелли который считал нужным отделить политику от христианской морали, которую он считал общественно вредной и даже объективно безнравственной, ибо именно христианство «сделало мир слабым и отдало его во власть негодяям». Однако в самом фундаментальном произведении Макиавелли «Государь» реальная политика сильной личности обособлена от всякой морали, в том числе и от гуманистической. Главный герой книги не обладал уже божественностью человека Фичино – он даже человеком был только наполовину, не случайно мифологическим образом для него служил кентавр. «Новому государю, — писал Макиавелли, — необходимо владеть природой как зверя, так и человека». Указывая на практическую невозможность для «нового государя» обладать всеми общечеловеческими добродетелями, «потому что этого не допускают условия человеческой жизни», Макиавелли вместе с тем отмечал и относительность добродетели вообще. Реальная политическая действительность не оставляет места для прекраснодушных мечтаний: “Ведь тот, кто хотел бы всегда исповедовать веру в добро, неминуемо погибает среди столь многих людей, чуждых добра. Поэтому Князю, желающему удержаться, необходимо научиться умению быть недобродетельным и пользоваться или не пользоваться добродетелями, смотря по необходимости”.

В «Государе» все эти соображения имеют прикладной характер, но из этого можно сделать и обобщающие выводы. Человек у Макиавелли - не раз и навсегда заданная форма, по которой сотворил его Бог, а бесконечное число разнообразных свойств, которые проявляются в различных ситуациях. С точки зрения Макиавелли, многовариантность, пластичность человеческой природы позволяет тому кто ее формирует, придавать ей самые различные формы. Отсюда логичный вывод- тот, кто овладеет искусством формирования человеческой природы - тот становится способным приблизить и свою природу к максимально совершенной из всех возможных форм. То есть мы говорим здесь все о том же самообожествлении. Но в природе человека есть не только Бог, но и Зверь- причем совсем необязательно, что они противоречат друг другу. Здесь мы вновь видим сближения гуманистических идеалов Возрождения с идеями традиционного сатанизма в его средневековом варианте- с безумством шабашей и рогатым звероподобным Дьяволом в качестве верховного божества.

Помещая человека в центр мироздания, идеологи Ренессанса постепенно обезличивают самого творца Вселенной. Для философии позднего Возрождения (16-17 век) характерна пантеистическая тенденция, основанная на неоплатонизме и герметизме античности. Наиболее ярко пантеизм проявился в трудах Бернардино Телезио, Франческо Патрици, Джордано Бруно и Томмазо Кампанеллы. Так, для учения Телезио характерно то, что и бог, и его творение, включая бессмертную человеческую душу и целесообразно построенную природу, оказываются безличными началами. У Патрици выше всего свет, а все мироздание вместе с человеком и материальными вещами есть только иерархийная эманация этого первосвета. Бог, как абсолютный творец и первопричина перестает быть личностью и превращается какую-то безликую силу, которую не имеет смысла не бояться, ни почитать. Весьма противоречива пантеистическая система Кампанеллы, так как в ней выступает самый настоящий монотеистический бог и вместе с тем провозглашается полная свобода чувственного восприятия человека, полная свобода основанной на нем логики, гносеологии и науки, а тем самым и полная независимость от божества и его установлений. Но самую, пожалуй интересную и необычную систему создает Джордано Бруно, который утверждает, что “природа есть Бог в вещах”.“Все вещи находятся во вселенной и вселенная во всех вещах; мы – в ней, она – в нас”. Таким образом, природа в понимании Бруно фактически приобретает полную самостоятельность, а Бог мыслится как синоним ее единства. Мировоззрение Бруно основывалось на античном герметизме, вообще весьма популярном у философов позднего Возрождения. Но большинство гуманистов все-таки толковали образы и символы герметизма через призму христианского учения. Это было нелегко потому, что в свое время еще «святой» Августин резко критиковал герметиков, считая, что Гермес Трисмегист получал свои откровения от демонов, которыми Августин считал египетских богов. Большинство герметиков Возрождения старалось как-то обойти этот щекотливый момент, не желая слишком близкого знакомства с кострами святой инквизиции. Поэтому философы типа того же Фичино проявляли буквально чудеса изворотливости, произвольно толкуя различные пассажи из трудов, как отцов церкви, так и самого Трисмегиста, чтобы убедить себя и окружающих в том, что одно не противоречит другому. Мол египетские боги конечно демоны, а их жрецы- злые колдуны, но Трисмегист к ним все равно не относится. Бруно категорически отвергал подобные попытки заретушировать суть герметизма- более того заявляя, что египетская религия космоса – не только самая древняя, но и единственная истинная религия, которую заслонили и исказили как иудаизм, так и христианство. Бруно разбирает герметический трактат «Асклепий» в котором Гермес Трисмегист разъясняет свое учение своему ученику Асклепию, а также сокрушается о грядущем падении египетской религии. Бруно полностью разделяет это сожаление - для него египетское язычество было отображением той древней и истинной религии, приверженцем которой он себя считал. В своем труде «Изгнание торжествующего зверя» он пишет о своих взглядах на египетскую религию:

«Никогда не обоготворялись сами по себе крокодилы, петухи, лук и репа, но боги и божество в крокодилах, петухах и прочем; божество, которое с течением времени, от места к месту, постепенно, то тут то там, проявлялось, проявляется и будет проявляться в различных предметах, хотя бы они и были смертны. Египтяне смотрели на божество как на близкое и дружественное им, а не как на высшее, заключенное в себе самом, не пребывающее в сотворенных вещах. Смотри же, как простое божество, которое находится во всех вещах, плодоносная природа, мать-хранительница вселенной сообразно различным своим проявлениям отображается в различных предметах и принимает различные имена…. Поэтому божество в море называлось Нептуном, в Солнце – Аполлоном, в земле – Церерой, в пустыне – Дианой; и так – разнообразными именами в каждом из прочих видов, каковые, как различные идеи, были различными божествами в природе, все одинаково относясь к божеству божеств и источнику идей сверхъестественных»

Примерно за подобного рода высказывания ( плюс довольно неприязненное отношение к церкви) и сожгли итальянского философа, а вовсе не за его теорию множественности миров, хотя это сыграло безусловно свою роль в преодолении наивного антропоцентризма гуманистов раннего Возрождения. Возрожденческий человек впервые почувствовал те огромные возможности, которые заключались в его личности и в окружающей природе и которые раньше оставались неиспытанными, неизведанными. Но теперь оказалось, что весь этот личностный восторг был реален лишь до известной меры. Коперник и Бруно превратили землю в какую-то ничтожную песчинку Вселенной, а вместе с тем и человек оказался несравнимым, несоизмеримым с бесконечным темным и холодным пространством. В тоже время бесконечная вселенная Бруно полна жизни - не только планеты, но и бесчисленные миры его магической вселенной движутся в пространстве, подобно огромным животным, одушевленные божественной жизнью.

Подытоживая все сказанное о Джордано Бруно, я могу заметить, что многие из высказанных им идей весьма близки традиционному сатанизму. Идея об отождествлении бога и природы, фактическом обожествлении материи в ее вечном и неустанном становлении - все это безусловно перекликается с учением об Изначальной Тьме порождающей все сущее.

Охренеть. Оказазывается, к сатанизму близко отождествление бога и природы. Но ещё показательнее "Тьма, порождающая всё сущее". Это, простите, как? Что такое Тьма в таком контексте?

Всё порождает Хаос -- что соответствует как сатанизму, так и язычеству и даже научному подходу. И несовместимо с монотеистическим "творением из ничего".

Наверняка Бруно был знаком с концепцией еретических сект, каббалы да и официального католицизма тоже – что все материальное от Сатаны. Однако он не только не испугался этих аналогий, но и фактически подтвердил их своими симпатиями к египетскому язычеству, которое для любого христианина было ничем иным как самым настоящим дьяволопоклонничеством. Однако сам Бруно не был сатанистом - хотя бы потому что в его концепции не находилось места для Сатаны. Да и само обвинение христианству в том, что оно заменило египетские добрые нравы испорченной нравственностью и непрерывными войнами, свидетельствует, что и сам Бруно не был свободен от белосветных иллюзий - прежде всего насчет природы человека. Он цитирует «Асклепия» где говорится о падении старой религии: «Явится новая правда, новые законы, не останется ничего святого, ничего религиозного, не раздастся ни одного слова, достойного неба или небожителей. Одни только ангелы погибели пребудут, и, смешавшись с людьми, толкнут несчастных на дерзость ко всякому злу, якобы к справедливости, и дадут тем самым предлог для войн, для грабительства, обмана и всего прочего, противного душе и естественной справедливости: и то будет старость и безверие мира! Но не сомневайся, Асклепий, ибо, после того как исполнится все это, Господь и Отец Бог, управитель мира, всемогущий промыслитель... несомненно, положит конец этому позору и воззовет мир к древнему виду». Иными словами, мы видим все те же белосветные принципы, пусть и переиначенные на египетский лад. Насколько сам Бруно разделял эти воззрения - трудно сказать, но следует помнить, что в своей системе он все –таки считает Христа «благодетельным магом». Правда его толкование божественности Христа было достаточно еретическим - Джордано Бруно остается прямым и логическим результатом ренессансного прославления человека как величайшего чуда, человека, по происхождению божественного и способного снова стать божественным, обладающего божественными силами. Если человек способен обрести такие силы с помощью герметических упражнений, то почему бы не счесть, что таким же способом обрел свою силу и Христос?

Забавно. Чуть выше автор высказывал «фи» по поводу того, что я не согласен относить к сатанистам средневековых маньяков, а тут — идеи Бруно, что автор признает, весьма близки традиционному сатанизму, но не сатанист, т.к. не упомянул Дьявола лично. Очень показательно на тему «что важнее — суть или форма».

И в чём Бруно ошибался «насчет природы человека»? Тут же следует цитата, в которой ясно сказано — чуть толкни человека, и будут войны, грабительство, обман и все такое прочее.

Так что в претензию из сказанного можно предъявить разве что «Господь и Отец Бог, управитель мира, всемогущий промыслитель». Но вроде бы никто не призывает считать Бруно «100% сатанистом»? Речь именно о предтечах.

Герметизм и неоплатонизм Возрождения не были оторванными от реальности умозрительными конструкциями- философы Ренессанса рассчитывали применять полученные знания на практике. В предыдущей главе мы уже говорили о том как развивалась магия в эпоху Возрождения: большинство философов всячески старались отмежеваться от «неправильной», демонической магии и перейти к божественной, «благотворной». Так еще один возрожденец, Пико дела Мирандола считал, что: « Никакая иная наука не удостоверяет нас так в божественности Христа, как Магия и Кабала.» Несмотря на то, что в самих герметических текстах встречались четкие указания на демонов звезд и планет, тем не менее, Мирандола, так же как Фичино, всячески старались избежать упоминаний о них в своих трудах. Либо, как вариант, предостерегали будущих магов о смертельной опасности какого-либо общения с демонами. К чести Бруно, надо сказать, что он такого общения не страшится - его магия во многом основана именно на контактах с демонами, которые он называет «сцеплениями». И никаких ангелов, чтобы демонов контролировать, в магии Бруно нет. Разумеется, как и другие маги, Джордано свою магию считает благой, дурная магия для мага – это всегда чужая магия. И, учитывая взгляды Бруно и его веру в правильность египетской религии, такая магия и должна быть благой, поскольку именно демонами египетские жрецы умели манипулировать и именно их низводили в свои статуи-

Э?! Огласите весь список, пожалуйста. Это какие статуи каким демонам? Они там были, но отнюдь не в количестве.

то есть, то против чего в герметизме выступал Августин. Впрочем, Бруно вряд ли был одинок в своем отношении к демонам. Эпоха Возрождения с ее радикальным антропоцентризмом, культом плоти, обожествлением материи, верой в магию и пренебрежением к христианской морали породила весьма своеобразное общество. Та же практика алхимии, астрологии и всякой магии охватывала все возрожденческое общество снизу доверху и была отнюдь не результатом невежества. Она — результат индивидуалистической жажды овладеть таинственными силами природы, которая дает себя знать даже у знаменитого английского философа и ученого Фрэнсиса Бэкона. С этим связан и тот исторический парадокс, что «святая инквизиция» получает расцвет в эпоху Возрождения. Охота на еретиков и ведьм, безудержный террор и коллективные психозы, жестокость и моральное ничтожество, страдания и обычное скотство являются продуктами Ренессанса; они, как и деятельность священной инквизиции, не противостоят тогдашним великим достижениям духа и мысли человека, а связаны с ними, являются их неотъемлемой частью, выражают аутентичные стремления и потребности человека. Возрождение прославилось своими бытовыми типами коварства, вероломства, убийства из-за угла, невероятной мстительности и жестокости, авантюризма и всякого разгула страстей — это обратная сторона возрожденческого титанизма. Разгул страстей и преступлений коснулся многих художников и гуманистов Возрождения. Внутренние раздоры и борьба партий в различных итальянских городах, не прекращавшаяся всю эпоху Возрождения и выдвигавшая сильные личности, которые утверждали в той или иной форме свою неограниченную власть, отличались беспощадной жестокостью и какой-то неистовой яростью. Казни, убийства, изгнания, погромы, пытки, заговоры, поджоги, грабежи непрерывно следуют друг за другом. Победители расправляются с побежденными, а через несколько лет сами становятся жертвами новых победителей. И все это прекрасно накладывается на все тот же «сатанизм верхов», который мы описали в предыдущей главе - более того, скорей всего во многом способствовало его дальнейшему развитию. Можно предположить, что сатанинские ритуалы уже не были всегда нацелены на получение благ от Сатаны - они переосмысливаются как одно из творческих проявлений личности, способствующее ее самосовершенствованию.

И опять "можно предположить" по сути подаётся как факт, что показательно.

Возрождение дало миру Джордано Бруно - но оно же дало ему и Эржебет Батори - они были почти современниками. Это время дало миру род Борджиа, прославившимся всеми мыслимыми и немыслимыми преступлениями - кстати, один из этого рода, а именно Чезаре Борджиа послужил Маккиавели образцом для написания его «Государя». Не исключено и влияние Возрождения ( как впрочем и Реформации) на священников проводивших черные мессы при французском королевском дворе. Тем более, что католическое духовенство того времени напоминало всем веселые времена папской «порнократии». Священнослужители содержат мясные лавки, кабаки, игорные и публичные дома, так что приходится неоднократно издавать декреты, запрещающие священникам «ради денег делаться сводниками проституток», но все напрасно. Монахини читают «Декамерон» и предаются оргиям, а в грязных стоках находят детские скелеты как последствия этих оргий. Тогдашние писатели сравнивают монастыри то с разбойничьими вертепами, то с непотребными домами. Папа Александр VI и его сын Цезарь Борджиа собирают на свои ночные оргии до 50 куртизанок; в Ферраре герцог Альфонс среди бела дня голым прогуливается по улицам, а в Милане герцог Талеаццо Сфорца услаждает себя за столом сценами содомии. В Италии той эпохи нет никакой разницы между честными женщинами и куртизанками, а также между законными и незаконными детьми. Многие кардиналы поддерживали отношения со знаменитой куртизанкой Империей, которую Рафаэль изобразил на своем Парнасе в Ватикане. Именно такое положение духовенства и стало одной из причин зарождения на Западе Реформации. Раскол западного христианства на католичество и протестантизм в 16 веке стал одним из мощнейших факторов предопределивших дальнейшее развитие Европы. Именно Реформация, как и Ренессанс предопределили дальнейшие пути развития сатанизма.

Вот я что-то опять не пойму: ну таки да, христианский клир развлекался по полной. А сатанизм-то тут при чём?

На первый взгляд между утонченными и свободомыслящими интеллектуалами Возрождения и агрессивно настроенными, фанатичными вождями Реформации трудно найти что-то общее. Но в тоже время между ними существует глубокая внутренняя преемственность. Как заметил выдающийся немецкий философ Освальд Шпенглер «Лютера можно объяснить только Ренессансом». Еще один крупный ученый Запада Макс Вебер отмечал, что «Крупнейшие представители пуританизма глубоко восприняли идейное богатство Возрождения- проповеди представителей пресвитарианского крыла этого движения пестрят классицизмами». Создание «возрожденцами» литературных национальных языков для своих стран и народов подготовило почву для перевода Библии на эти самые языки - без этого успешная проповедь реформаторов была бы невозможной. Однако наиболее важной чертой, сближающей идеологов Возрождения и Реформации, стало пристальное внимание именно к отдельно взятому человеку. Возвышенный, философский индивидуализм эпохи Возрождения, трансформируясь в умах фанатически настроенных протестантов, рационализирует и индивидуализирует само христианство. Как и любое течение этой религии, протестантизм во главу угла ставит индивидуальное спасение личности, но в отличие от католицизма он отвергает пренебрежительное отношение к мирской нравственности с высот монашеской аскезы и начинает тотальную и бескомпромиссную «битву» за рай не в рамках практики замкнутой жизни монастырей, а в повседневной, мирской жизни. На передний край выдвигается тезис о том, что стать угодным богу можно лишь благодаря точному и неукоснительному выполнению своих мирских обязанностей. Протестантизм превращает эти обязанности в своеобразное призвание, поставленную богом задачу для каждого христианина. Главный идеолог Реформации Жан Кальвин, считал что чувства и ощущения обманчивы, что вера может найти подтверждение исключительно в объективных действиях человека, которые могут стать гарантией его личного спасения. Фактически протестантский бог требовал от своих избранников не случайных добрых дел, а святости, как практической деятельности возведенной в систему. В данном случае чередование грехов и покаяния ( как в католицизме и православии) было уже невозможно. Только при помощи коренного преобразования всего смысла жизни, ощущаемого в каждое мгновение и в каждом действии, могла быть достигнута уверенность в наличии благодати, возвышающей человека над естественным состоянием. Последнее считалось безусловным злом - один из протестантских документов того времени утверждает, что: «Все мы кто произошел из порочного семени, приходим в этот мир уже оскверненными грехом. Уже до того как мы видим лучи солнца, мы являемся грешниками в глазах господа…даже младенцы, покинувшие чрево своей матери, страдают не от чужих, а от своих собственных грехов…Вся их природа была и есть насквозь порочна и поэтому не может не быть противна и неугодна Господу». Спастись от этой исконно дьявольской человеческой природы, помогал детально разработанный метод рационального повседневного поведения, целью которого было преодоление естественного состояния, освобождения человека от иррациональных инстинктов, от влияния природы и подчинение его действий постоянному самоконтролю и проверке их этической значимости, превращая протестанта в работника «на благо Господне».

Протестантизм также оказался более решительным и последовательным в полном разрыве с языческим наследием в христианстве. Протестанты объявили войну тому наследию языческой веры, которое церковь сознательно ли, дабы облегчить язычникам переход к христианству, бессознательно ли, в душах новых, не вполне последовательных прихожан, взяла себе, - культу святых, наследников многобожия, почитанию икон и мощей, наследнику идолопоклонства, пышным ритуалам, наследникам магии, звону колоколов и ярким ризам прелатов, самому аппарату священничества, наследнику жречества. Разумеется, далеко не во всех протестантских землях борьба против «наследия язычества» носила столь решительный характер - были и компромиссы и послабления вопросах веры – порой весьма существенные. Но в целом, подобные действия были вполне последовательными с точки зрения протестантских учителей - раз спасение достигается мирской деятельностью человека, всей его повседневной жизнью- к чему все эти нелепые верования- о заступничестве святых и богоматери, таинствах и «священной особе» папы. Благо, что как я уже писал в то время католические прелаты, в самом папском Риме отнюдь не являли собой примера христианского благочестия, всем своим поведением словно подтверждая правоту протестантов. Однако один «пережиток язычества» протестанты оставили в неприкосновенности- это веру в могущество Дьявола и ведьм. Здесь не признавалось никаких компромиссов - Мартин Лютер, положивший начало Реформации в своем «Большом катехизисе» упоминает Сатану 67 раз ( Христа только 63 раза). Своего догматического Дьявола он представлял как ни странно со всеми атрибутами простонародного языческого беса. Лютер редко упоминает имя Сатаны, предпочитая простонародное имя «Teufel»- «Черт». И этот Черт которого Лютер бесчисленное количество раз видел во всяких видах, являлся для него «князем мира сего» в самом буквальном смысле - все физическое и моральное зло, какое только существует в мире было делом рук Черта. Для Лютера он говорит устами папы и епископов, Черт подсказывает новые учения не согласным с Лютером протестантам, Черт поднимает войны и мятежи. Он же напускает всякие болезни: «Не следует сомневаться, что чума лихорадка и всякие другие поветрия и язвы все идут от Черта, как он же поднимает бури, напускает пожары в поле и вызывает дороговизну, уничтожает хлеб и плоды в поле». Для Лютера практически не существует понятия «несчастный случай»: «Утонул человек- конечно же его утопил черт. Человек чуть не задохся, подавившись куском хлеба: конечно, его пробовал уморить черт». В итоге Лютер делает вполне ожидаемый вывод: «Все мы нашим телом и душой подлежим власти черта. Поэтому и хлеб который мы едим, и питье которое мы пьем, и платье которое мы носим, и даже воздух, и все чем живет наша плоть ему подвластны». Точно такой же реальностью для него оказываются и ведьмы - «злые чертовы бляди» и «чертовы распутники колдуны» и дети, которых приживает Черт от смертных женщин, Лютер выступает горячим сторонником всяческого истребления ведьм. Не меньшее рвение в этом вопросе проявляет и Кальвин, устроивший очередную охоту на ведьм в подвластной ему Женеве и давая указания другим городам как лучше всего бороться с прислужницами Сатаны.

Большего подарка демонопоклонникам от христианства придумать было трудно. Весь мир лежит во власти Дьявола- с этим постулатом, допустим, европейцы были знакомы и раньше. Однако сейчас это высказывалось мало того, что в такой категоричной форме- теперь еще вся тяжесть борьбы с Дьявольским искушением падала на простого мирянина, лишенного поддержки церкви, отказавшегося от заступничества всевозможных небесных посредников и вынужденного теперь ради спасения денно и нощно всеми своими делами и поступками следовать христианским идеалам. А соответствовать им было трудно- теперь когда Библия была переведена на национальные языки. «Смазочная прослойка» в лице католического духовенства исчезла, текст Библии стал доступен простому человеку- не монаху, даже не священнику- и выяснилось, что соблюдать все эти требования гораздо труднее, чем казалось раньше и что христианский бог гораздо более суров, чем думалось. Быть «святым в быту» было труднее, чем платить за индульгенции, каяться и получать отпущение грехов. Еще более трудно было противостоять зову своей греховной природы в одиночку. Кроме того, Кальвин и сотоварищи фактически отождествили с Сатаной все иррациональные свойства человеческой природы, все чудесное и мистичное также было отнесено на его счет. Духовные потребности человека, его тяга к сверхъестественному все меньше теперь могли быть удовлетворены за счет мира божественного- соответственно его взор обращался к миру дьявольского.

Словно в помощь сатанистам Кальвин и его последователи привнесли в протестантизм доктрину божественного предопределения - Бог заранее определил одних людей к спасению, других- к погибели. Предначертания бога неизвестны людям и они бессильны их предотвратить своими поступками. Вера в бога и благочестие человека не зависят от его воли, так как согласно учению Кальвина, само стремление человека совершать поступки, гарантирующие его спасение, есть ничто иное, как действие в нем божества предызбравшего его к спасению. Люди могут лишь догадываться о своей участи по тому какая жизнь им уготована на земле- если они преуспевают в своей профессиональной деятельности, если они добродетельны надежны и трудолюбивы- это служит внешним показателем благосклонности к ним бога. Но отсюда вполне логичен вывод- все кто не соответствует этим всем критериям - безвозвратно пропащие люди, уготованные к геенне огненной. Для них чем следовать такому богу – гораздо лучше и приятнее следовать пути его антипода. Тем более, что согласно Кальвину сама вера дается человеку как знак его избранничества, а безверие - худший из грехов. Легко представить в Чью сторону будет в первую очередь направлен взор человека выросшего в обществе исповедующем подобные взгляды и осмелившегося усомниться в них. Для простого крестьянина или ремесленника, и без того не избалованного радостями жизни, свинцовая глыба протестантского морализма, может и не казалось такой уж тяжкой ношей. Напротив, здесь им может быть было и легче нести свой крест- еще Маркс отмечал, что Лютер своей проповедью «Он прекратил рабство по набожности тем, что поставил на его место рабство по убеждению». Но те, кто не желали быть «рабами по убеждению», недолго думали над тем к кому обращаться за поддержкой. И недаром протестанты устроили еще более свирепую охоту на ведьм, чем католики- как и в Италии эпохи Возрождения, явной власти христианских правителей здесь противостояла тайная власть приверженцев Дьявола. Скучный и пресный протестантский морализм ничего не мог предложить тем, кто не собирался ежедневно и еженощно оставаться «монахом в миру»- гораздо привлекательней для них было безумие и экстаз ведовских шабашей. Впрочем, если в идейном плане протестантизм ничем не мог противостоять деятельности таких вот беспокойных натур, то он по крайней мере всегда мог ответить им грубой силой. В ней у него недостатка никогда не было- с одной принуждение со стороны королей и князей, которые видели в протестантизме идеологическое обоснование собственной власти. С другой - тупой фанатизм своих земляков, не нашедших в себе смелости отказаться от любимого ярма. В принципе их трудно в этом винить- для того чтобы ступить на путь Темных богов- всегда требовалось особая решимость и сатанисты- в самом широком смысле этого слова - и тогда составляли ничтожный процент от общего числа населения.. Что же до верхушки тогдашнего общества, то тут дело обстояло несколько иначе - часть дворянства возможно и восприняла всерьез идеи Реформации, но многие скорей всего так или иначе переформулировали их на свой лад – в том числе и в сторону поклонения Дьяволу.

И снова "многие скорей всего" подаётся как "так всё было", что показательно.

Тем более что параллельно Реформации все еще продолжалось Возрождение с его культом человека и свободного разума, а в конце концов- и плохо замаскированного антихристианства Бруно. Помноженные на атмосферу религиозных войн 16-17 веков и нежелание следовать протестантскому фанатизму, эти самые веяния невольно укрепляли сатанистов того времени в правильности выбранного ими пути. Возрождение и Реформация, буквально фонтанирующие идеями, порождавшими одну философскую школу за другой и ересь за ересью, питали и сатанизм своими живительными соками. Ренессанс отчасти вернул его к античным истокам, привнес в него мотивы из греческой и египетской мифологии, а также фактически утвердил ( нигде не говоря об этом прямо) тождественность Дьявола и человека во всем божественном величии и звериной низости последнего, на каждом шагу утверждая относительность, а порой и прямую глупость христианской морали.

Протестантизм, переистолковав ренессансную сосредоточенность на человеке в сугубо библейском ключе, помог сатанизму сохраниться в сугубо религиозных рамках, одновременно дав ему новые аргументы в борьбе против христианства.

Наступившая в 17-18 веках эпоха Просвещения стала естественным продолжением гуманизма XIV—XV веков как чисто светского культурного направления, характеризующегося притом индивидуализмом и критическим отношением к традициям. Правда в отличие от Возрождения, идеологи Просвещения не испытывали и особого почтения к античным мистическим учениям. Просвещение является продолжением традиций не только гуманизма, но и передового протестантизма и рационалистического сектантства XVI и XVII веков. С наибольшим удобством переход от идей реформационной эпохи к идеям эпохи просвещения наблюдается в Англии конца XVII и начала XVIII веков, когда получил своё развитие деизм, бывший завершением религиозной эволюции реформационной эпохи и началом так называемой «естественной религии. Однако общеевропейское значение в XVIII в. получила французская просветительная литература в лице Вольтера, Монтескьё, Руссо, Дидро и других писателей. Общая их черта — господство рационализма, направившего свою критику во Франции на вопросы политического и социального характера. В основе философии Просвещения лежала критика существовавших в то время традиционных институтов, обычаев и морали. Существовало восприятие бога как Великого Архитектора, почившего от своих трудов в седьмой день ( подобное представлении о боге разделяли и зародившиеся в 18 веке общества масонов). Людям Архитектор даровал две книги — Библию и книгу природы. Таким образом, наряду с кастой священников выдвигается каста учёных. Отсюда параллелизм духовной и светской культуры с постепенной дискредитацией первой за ханжество и фанатизм. Единственным источником нашего познания является непредубежденный разум. В католической Франции просветители находились в жесточайшей оппозиции к господствующей церкви. Известно высказывание о церкви одного из выдающихся деятелей эпохи Просвещения Франсуа-Мари Вольтера- «écrasez l’infâme» («уничтожьте подлую», часто переводят как «раздавите гадину»). Вольтер обрушивался и на иудаизм, и на христианство (например в «Обеде у гражданина Булэнвилье»), изъявляя впрочем своё уважение к личности Христа (как в указанном сочинении, так и в трактате «Бог и люди»). В 1722 году Вольтер пишет антиклерикальную поэму «За и против», в которой он доказывает, что христианская религия, предписывающая любить милосердного бога, на самом деле рисует Его жестоким тираном. "В этом недостойном образе я не признаю Бога, Которого я должен чтить…Я не христианин…". Борясь против церкви, духовенства и религий «откровения», Вольтер был вместе с тем врагом атеизма; походу на атеизм Вольтер посвятил специальный памфлет («Homélie sur l’athéisme»). Вольтер всевозможными аргументами старался доказать существование Божества: оперируя доказательствами: «космологическими» («Против атеизма»), «телеологическими» («Le philosophe ignorant») и «моральными» (статья «Бог» в «Энциклопедии»). Из всех подобных аргументов наиболее близким Вольтер был однако не приводимый им, но за всеми приведёнными стыдливо скрываемый — «полицейский», ибо без понятия божества «не может существовать ни одно общество», эксплуатируемый низ восстанет против «образованного» верха — необходимо поэтому сохранить религию как «узду» для народа, и «если бы Бога не было, его следовало бы изобрести».

Впрочем другие просветители шли в своих воззрениях куда дальше, отвергая и само понятие божества и переходя к чистому атеизму. Так французский философ немецкого происхождения Анри Гольбах был чистым атеистом и материалистом, высказывая свое отношение к религии в совеем сочинении «Система природы, или О законах мира физического и мира духовного» вышедшем в свет в 1770 году. Книга представляла собой наиболее всестороннее обоснование материализма и атеизма той эпохи. Современники окрестили ее «Библией материализма». Материалистом был и еще один философ Эпохи Просвещения – Дени Дидро. Он отрицал дуалистическое учение о раздвоении материального и духовного начала, признавая, что существует только материя, обладающая чувствительностью, а сложные и разнообразные явления — лишь результат движения её частиц.

Впрочем, подобные мысли уже ранее выказывались философами Возрождения, а значит и мало чего нового могли дать сатанизму. Образ Дьявола, особенно в его народном, полуязыческом представлении, представлялся философам просвещения ничем иным как одним из тех ужасных суеверий с которыми нужно бороться, равно как и с прочими предрассудками. Подобное представление было нормальным и для тех философов, которые все же как-то но признавали наличие некоего верховного существа- равнодушный к своему земному творению бог деистов совершенно не нуждался в совеем противнике. В принципе, логическое развитие данной идеи могло кого-нибудь и привести к мысли, что раз уж создатель совершенно не интересуется своим творением, то им правит кто-нибудь другой. Но эта идея, давно впрочем, высказанная средневековыми еретиками, и, по всей видимости, воспринятой сатанистами, оказалась не востребована философами Просвещения. Их мысль шла в совсем другом направлении- в сторону упразднения всех надчеловеческих сущностей, управляющих мирозданием, вообще. Как будто и не было того же Бруно с его предположениями о величии мироздания, полного непознанных живых существ, управляющих Вселенной. С трудом и далеко не всегда принимая идею даже такого отстраненного, безличного Творца, как бог деистов, тем более в просвещении не было места для его «наместника» над всем материальным, столь явно напоминающего такой ужасный предрассудок «проклятого прошлого» как образ Князя Тьмы. Впрочем, не исключено, что такая идея оказалась, востребована в каких-нибудь тайных обществах возникавших примерно в то же время, типа масонов или рознекрейцеров. Но опять таки – все эти идеи присутствовали в сатанизме и раньше и скорей здесь можно было бы правомерней предположить заимствование у сатанистов каких-либо представлений масонами, нежели наоборот.

[censored], но и всё же -- где эти сатанисты-то были? Какие-то труды, из которых масоны могли что-либо позаимостовать или что ещё? А то сначала "сатанисты могли быть", а теперь ещё и "масоны у них могли позаимствоваать". Ага, а ещё может существовать параллельная вселенная, в которой именно так всё и было.

Кроме того этот момент убирает из сатанизма его важнейшую часть актуальную еще со времен демонических культов язычества- элемент борьбы. Фигура же Люцифера как титанического борца с произволом небесной тирании, тоже появилась гораздо раньше всех теорий философов Просвщения, которые были способны разве что придать им чуть более новое звучание.

Ну и самое главное препятствие для сращивания сатанизма и просвещения- это воинствующий рационализм последнего. Вера во всесилие человеческого разума в эпоху Просвещения сильно отличалось от таковой веры у философов Возрождения. Те видели разум как нечто иррациональное, чудесное свойство человеческой природы, возвышающее его до статуса божества. Философы Просвещения также видели в разуме универсальный инструмент познания, но возвышаться с его помощью людям было некуда - за отсутствием тех высших сил или сущностей до которых им следовало возвышаться. Кроме того, сатанизм уже по своей природе, был куда более иррациональной религией, чем христианство. Со времен дионисийских оргий и ритуалов Гекаты через ведовские шабаши средневековья к черным мессам Нового времени красной мыслью проходит одна и та же мысль - для того чтобы возвыситься до Бога, человек должен сначала опуститься до своего звериного состояния, окунуться в пучину первобытных страстей, испытать состояние Изначального Хаоса.

Вообще-то «первобытные страсти» были не во всех культах языческих богов. Как-то странно распространять, скажем, особенности культа Вакха на всех остальных богов, причем всех народов.

Не говоря уж о том, что первобытные страсти к Изначальному Хаосу никакого отношения не имеют, равно как и к сатанизму.

 Рационализм Просвещения ставящий во главу угла исключительно человеческое качество - человеческий разум оказывается ущербным и неспособным понять высшее в принципе. Отсюда и его стремление отрицать высшее Существо вообще- будь то бог или тем более Дьявол, который в силу своей приближенности к природе изначальной Тьмы является еще более иррациональным существом нежели демиург. Последний-то как раз представляется существом или силой более-менее доступной рациональному анализу.

Рационализм Просвещения впрочем продержался недолго- уже в философии Жана-Жака Руссо отражается его скептицизм по отношению к всесилию человеческого разума- в основе всего он полагал чувство. «Чувство не только предшествует разуму, оно и преобладает над ним: «если разум составляет основное свойство человека, чувство им руководит…» Рационалист ставит в человеке выше всего силу разума и дает преимущество тому, кто обладает этой силой; Руссо провозглашает, что тот «лучший человек, кто лучше и сильнее других чувствует».

Впрочем воззрения Руссо были еще более далеки от сатанизма чем взгляды Дидро и Гольбаха Он уже весьма благосклонно относится к христианской религии, его чувство говорило ему внятно о том, что в мире есть «и разум, и воля»- этим эмфемизмом он прикрывал понятие бога . Ценя нравственную сторону христианства и поставленное им на первое месте начало любви, Pуссо благоговел перед Христом, резко отличаясь в этом отношении от современных ему французских философов. Он придумывает свой миф о «потерянном рае»- для него идеальное состояние это время «благородных дикарей». Первобытные люди Руссо счастливы, потому что, не зная искусственных потребностей, не имеют ни в чём недостатка. Они непорочны, потому что не испытывают страстей и желаний, не нуждаются друг в друге и не мешают друг другу. Итак, добродетель и счастье неразрывно связаны с равенством и исчезают с его исчезновением. Само собой разумеется, что Руссо не имел никакого понятия о реальной жизни дикарей и в своей философии руководствовался лишь смутными фантазиями на заданную тему. Как пишет в своей работе «Миф о благородном дикаре, или престиж начала» Мирча Элиаде: «Идеалисты и утописты, похоже, были до безумия увлечены "дикарями", особенно их поведением в отношении семейной жизни, общества и собственности; завидовали их свободе, справедливому и беспристрастному разделению труда, блаженному существованию на лоне природы. Но это "изобретение" дикаря, близкого по духу чувственности и идеологии семнадцатого и восемнадцатого веков, было лишь реализацией в радикально секуляризованной форме намного более древнего мифа — мифа о земном Рае и его обитателях в сказочные времена до начала истории… Дикари в свою очередь, также считали, что утратили первобытный рай. Иными словами, мы можем сказать, что дикари, не более и не менее, чем западные христиане, считали, что пребывают в "павшем" состоянии по сравнению со сказочно счастливым положением дел в прошлом.». Именно это представление о потерянном рае сближало философию Руссо с христианством по сути повторяя главную идею любого белосветничества - вместо того, чтобы принять мир такой какой он есть со всеми его жестокостями, неравенством и несовершенством, он стремится спрятаться в утраченном совершенстве потерянного рая. Философ отвергал прогресс и культуру, придумывая собственную молитву которую Руссо влагает в уста потомкам: «О всемогущий Господь, избавь нас от просвещения отцов наших и приведи нас назад к простоте, невинности и бедности, единственным благам, обуславливающим наше счастье и Тебе угодным». Но практическая попытка вернуть мир в «потерянный рай» привела, как всегда, лишь к огромной резне, крови и в итоге- к еще большей тирании ( идеи Руссо оказали очень сильное, если не сказать- решающее влияние на Французскую революцию).

Но не все было так грустно в те времена - в эпоху Просвещения писал свои труды и иной философ и писатель, чей взгляд на природу, человека, христианство и многое другое, в том числе и благородных дикарей был куда как более реалистичным. Я имею в виду Франсуа Альфонса Донасьена маркиза де Сада. Буквально в каждом своем произведении он полемизирует с Руссо- пусть и не всегда четко отмечая адресата- яростно отвергая его положения о равенстве, добродетели и потерянном рае. Вернее для него тоже есть «естественный человек»- но этот человек по своей природе злобный распутный негодяй предающийся всем мыслимым и немыслимым грехами. Он не был сатанистом- во всех его произведениях почти нет упоминаний о Дьяволе и уж тем более каких-либо симпатий к нему, все его герои, за редким исключением- «испорченные до мозга костей» атеисты. И тем не менее в творчестве де Сада ясны мотивы которые делают маркиза в известной степени сопричастным дальнейшему развитию сатанизма. Это и отношение к природе: у де Сада - это универсальная жизнь. В ней нет ничего дурного или хорошего, здесь правит факт, а не мораль. С точки зрения природы порок во всем его многообразии является куда более естественным состоянием человеческой души, чем надуманная и никчемная добродетель. Устами одного из героев своего самого скандального романа «Жюльетта» маркиз Де Сад провозглашает следующее:

«Прежде чем решить, преступно или нет какое-либо деяние, следует определить какой вред оно наносит природе, ведь с рациональной точки зрения квалифицировать как преступление можно лишь, то что входит в противоречие с ее законами. Так как природа- это нечто постоянное, любое преступление должно считаться таковым повсеместно: в той или иной форме все расы и народы должны взирать на него с одинаковым ужасом, и вызываемое ими отвращение должно быть таким же универсальным в человеке, как и желание удовлетворить свои элементарные потребности, но, как мы знаем, таковых поступков просто не существует, и часто то, что представляется нам самым чудовищным и отвратительным, в другом месте является краеугольным камнем нравственности и морали. Таким образом, преступление ни есть нечто объективное; на самом деле не существует ни преступлений, ни каких-то иных способов оскорбить природу в ее нескончаемом промысле. Она вечно и бесконечно выше нас, и с той недосягаемой высоты откуда она управляет всеобщим порядком, не имеют никакой ценности ни наши мысли, ни наши дела. Исключительно добродетельная вселенная не смогла просуществовать ни одной минуты; мудрая рука природы вносит порядок в хаос и в то же время снова порождает хаос- таков глубокий смысл равновесия, которое удерживает звезды на своих орбитах, которое дает им опору в бездонном океане пустоты и движет ими. Природа немыслима без зла- это материал, из которого она творит добро, существование ее покоится на преступлении и все бы рухнуло в один миг если бы наш мир был населен одними добродетелями. А теперь, Жюльетта, я хочу спросить тебя: если зло необходимо для сокровенных замыслов Природы, если без него она беспомощна и бессильна, разве тот кто творит зло, не полезен для природы? Как можно сомневаться в том, что создавая порочного человека, она преследовала свои цели? Почему мы не хотим признать, что люди- это те же дикие звери, разделяющиеся по видам и породам, постоянно враждующие друг с другом и живущие за счет друг друга…».

Принципиальная ошибка: к природе вообще не примеимы понятия добра и зла. А, главное, из относительности моральных категорий никак не следует "что хочу, то и ворочу", равно как и разумность извращений, которые описывал де Сад. Впрочем, вроде бы с этим согласен и сам автор.

Учительница и наставница главной героини абаттисса Дельбена- наставница как в философии, так и в плотских утехах рассказывает Жюльетте о своем взгляде на Вселенную-« это скопище самых непохожих друг на друга субстанций, которые взаимодействуют друг с другом; нет ни начала ни конца, ни застывших страниц- вселенная мне видится как нескончаемый переход от одного состояния к другому, в нем есть отдельные элементы которые меняются, но за всем этим я не вижу никакой универсальной причины, которая была бы отлична от вселенной и давала бы ей жизнь». Во вселенной Дельбены нет места для бога, но другой из литературных героев министр Сен-Фон признает существование божества- более того эта вера вдохновляет его на все новые и новые извращения и пороки: «Вот я окидываю взором вселенную - и что я вижу? Я вижу, что повсюду и безраздельно царят зло, хаос, преступления. Я опускаю глаза и мой взгляд натыкается на самое интересное из земных творений: на человека и я вижу, что он также пожираем пороками, противоречиями, мерзостями; так что из этого следует? А то, что все явления, которые мы ошибочно называем злом, на само деле не зло, и что они заключают в себе высший замысле того самого существа, которое нас всех сотворило и которое перестанет быть хозяином творения, как только зло исчезнет с лица земли. И вот я убежденный, что дело обстоит именно так, я говорю себе: Бог-Создатель существует - какая-то сила должна была создать все, что я вижу вокруг, но он создал все это только для того, чтобы торжествовало зло, ибо зло- его сущность, и все, что нас заставляет творить его, необходимо для замыслов бога». Так в произведениях де Сада всплывает гностическая идея злобного демиурга, создавшего страшный мир. Мир, где люди сотворены также по его образу и подобию. А те, кто не может этого понять, ущербны и несчастны. Да маркиз де Сад ни минуты не был сатанистом, но от всех его произведений буквально разило серой. Совершенно не случайно одна из наиболее распутных и одновременно умных женщин в «Жюльетте»- колдунья Дюран. Она не верит в Творца, но верит в безграничный творческий потенциал природы, которая порождает не только людей, но множество других созданий – к примеру, духов воздуха сильфов. Один из этих персонажей средневековой демонологии приходит на ее зов и содомирует Жюльетту вместе с ее очередной наперсницей. Сама колдунья по роду своих занятий - классическая ведьма из самых страшных легенд средневековья: «Я держу в руках жизнь великого множества людей; я могу наслать чуму на всю страну, отравить реки и колодцы, распространить ужасные эпидемии, заразить воздух в ближайших провинциях, навести порчу на дома, нивы виноградники, послать жестокий мор на домашний скот, могу превратить мясо скота в смертельную отраву, вызвать пожары в деревнях и сделать так, что неожиданно умрет человек вдохнувший запах цветка или распечатавший полученное письмо, короче говоря мне нет равных в искусстве злодейства».

Да, маркиз почти не упоминает Дьявола на страницах своих произведений - но Сатана тем не менее незримо присутствует на страницах его книг, за спинами его героев и особенно героинь. Я более, чем уверен, что немало людей в то время пришли в тайные общества поклоняющихся Дьяволу именно после прочтения книг маркиза- правда не думаю, что кто –нибудь из них осмеливался повторять все те пороки и извращения которые описывает де Сад в своих книгах. Впрочем и у самого де Сада был большой разрыв между теорией и практикой. Он контексте нашего произведения он интересен прежде всего , как этап европейской культуры. Именно Сад направил бунт на дорогу искусства, по которой романтизм поведет его дальше вперед. Он был близок "проклятым поэтам" Франции и последовавшему вслед за ними символизму. Но более глобальный период переоценки творчества Сада совпал с распространением ницшеанских идей в Европе.

Но думается пора мне пора ответить на возмущенные возгласы иных моих читателей, уставших от появления на страницах «Хроники» всякого рода аморальных, безнравственных и просто преступных типов: по какому собственно праву я приписываю этих людей к сатанизму? За какие такие заслуги я уделяю им столько места на страницах своей повести, тем более, если я сам говорю, что их нельзя считать сатанистами. Что же попробую разъяснить этот казус своим негодующим читателям. С языческих времен обращение к темным богам и тем более злым духам считалось чем-то недопустимым, выходящим за грань нормативно-правовых и религиозных установлений принятых в обществе ( за исключением тех случаев когда это обращение делалось для того, чтобы предотвратить беду). В христианстве такое отношении усилилось многократно - если в язычестве все-таки существовали определенные послабления для сношения нечистой силой ( далеко не везде и не всегда , разумеется), то в христианстве все это стало категорически запрещаться. Более того, подобное общение оказалось тесно увязанным с общественной моралью, которая в свою очередь, регламентировалась все теми же христианскими канонами. Особенно эта тенденция усилилась в протестантизме. Любой человек выходящий за рамки общепринятой морали в глазах общества считался потенциально подверженными влиянию Дьявола и его присных. Чем радикальнее и глубже был выход- тем сильнее считался человек подверженным такому влиянию. Тысячелетнее влияние христианства оказалось настолько сильным, что этот взгляд на уровне подсознания разделяли даже те люди, которые считали себя полностью отказавшимися от предрассудков прошлого. Эти люди далеко не всегда становились сатанистами - но они начинались относиться к нему лучше хотя бы на чисто эмоциональном уровне.

Но тут следует четко разделять прошлое и настоящее- что было свежо и актуально в те времена, сегодня уже не является таковым. Вот что писал в 1991 году по этому поводу новозеландский оккультный журнал THE WATCHER: «Сатанизм как выражение чувственности в период западного Средневековья был полноценной ересью. Церковь объявила плоть греховной. Сатанизм как противник репрессивной церковной системы поистине исполнил свою историческую и космологическую функцию мятежника против установленного порядка. …Сатанизм стал ответом язычества на христианское иго, оргии и шабаши несли свободу от всеобъемлющей затхлой атмосферы церкви Иисуса. Будучи врагом церкви, Сатана был союзником тех, кого она угнетала. Если Старые Боги плодородия, по словам священников, были дьяволами в маске, - что ж, пусть их и впредь превозносят как дьяволов. Да и сам облик Дьявола восходит к изображениям Пана - рогатого и козлоногого божества плодородия. Даже в 1966 году, когда Лавей основал Церковь Сатаны, "чувственное учение" все еще оставалось адекватным выражением бунта против нравственного застоя. Однако к настоящему времени потакание нуждам плоти набрало силу. Моральные догмы пали под раздвоенными копытами. Христианские заповеди, связанные с сексуальностью, без колебаний отбросили все, кроме фанатиков и невротиков (которые, кстати, во все времена являлись оплотом христианства). Все, кроме этих немногих, уже признают секс одной из основных физиологических потребностей, столь же жизненно необходимой для здоровья человека, как питание…В наши дни утверждение "чувственного учения" настолько же значимо и настолько же еретично, как утверждение учения о необходимости питания. "Чувственное учение" перестало быть специфической чертой сатанизма несколько десятилетий назад, когда оно заменило собой старые моральные догмы. Фактически, "чувственное учение" ныне является общепринятой частью установленного порядка. Так не пора ли сатанисту вернуться к своей роли возмутителя спокойствия? Давайте определим сатанизм не как "чувственное учение", а как "вечную ересь". Пришло время вернуться к традиционной сущности сатанизма, чтобы заново сформулировать его вероучение для настоящего времени.»

Тут очень показательно "понимание" сатанизма как чего-либо вторичного, "ереси" чего-то первичного.

Надо вспомнить, что чувственная плотская сторона сатанизма не является его наиважнейшей частью- важнейшей является именно стремление во Тьму, стремление превзойти себя «стать чем-то большим чем человек». И об этом тоже пишет де Сад- хотя возможно он даже не осознает этого- даже для него эта идея является невозможной и чуть ли не «кощунственной». Устами Брессака героя романа «Новая Жюстина», он не без сожаления констатирует:

-Что мы на само деле можем совершить в этой жизни? Все наши мелкие преступления против морали можно свести к немногому- извращениям и убийствам, случайным изнасилованиям и кровосмесительным связям; наши преступления против религии не более, чем богохульство и профанация. Есть ли кто-либо среди нас, кто искренне может признаться, что в самом деле удовлетворен этими пустяками?

-Нет, конечно,- возразила пылкая мадам Д’Эстерваль.- Я страдаю, может быть сильнее вас от мизерности преступлений, которые дозволены мне природой. Всеми нашими действиями мы оскорбляем лишь идолов, но не саму природу. Я жажду оскорбить именно природу. Я хочу обратить ее порядок в хаос, блокировать упорядоченное движение, остановить звезды и раскачивать планеты, плавающие в космическом пространстве, препятствовать тому, что служит природе и покровительствовать тому, что ей мешает- словом оскорбить природу и остановить ее великую деятельность. Но ничего сделать не могу.

А на фига и при чём тут сатанизм?

Распутство, чувственность и аморализм бесплодны и вобщем-то смешны сами по себе- если только они не служат ступенькой для спуска в Ад- в метафизическом смысле.. Интуитивно это понимает де Сад, но оставаясь в рамках собственной атеистической парадигмы, не может дать своим героям правильного совета. Впрочем, возможно он не хочет делать этого прямо, делая только смутные намеки разбросанные тут и там в его книгах. Слишком рационалистично, слишком просто слишком человеческое- поэтому преступления и пороки его героев рано или поздно начинают тупо повторяться. Разврат, убийства, предательство, опять разврат плавно преходящий в издевательства и пытки и снова и снова…Тем кто желал вырваться из этого порочного круга и начать двигаться дальше- никак нельзя было обойтись без помощи Того, кого маркиз во всех своих книгах так и не решился назвать по имени.

Ну так если "порочный круг", из которого надо вырваться, то при чём тут сатанизм, опять же? Конечно, аморализм может иметь место в жизни будущего сатаниста, но это не является обязательным, а становлению сатанистом соответствует имморализм.

Но для того, чтобы угадывать духовные потребности последующих поколений сатанизму пришлось изменяться- предыдущие столетия не прошли для него без последствий. Классическому ведовскому сатанизму в 17-18 веках был нанесен жестокий удар- как длившейся несколько столетий «охотой на ведьм», так и разрушением патриархальной крестьянской общины- носительницы многих архаических традиций и устоев, которую ломали формирующиеся капиталистические отношения. Сатанизм верхов, также вынужденный скрываться от посторонних глаз, так же был вынужден конкурировать- с атеистическими и материалистическими идеями, приобретавшими все большую популярность среди скучающей знати, а позже - со всевозможными мистическими обществами набиравшими все больший вес - масонами, мартинистами, розенкрейцерами и прочими. Для того, чтобы достойно противостоять всем своим врагам и соперникам, сатанизму нужно было во многом расширить, усовершенствовать и дополнить свое вероучение, увеличить свою социальную базу за счет части интеллектуалов из средних слоев общества. Эти задачи традиционному сатанизму приходилось решать уже в 19 веке.

Уф. Надоело, но придётся продолжать, раз взялся...

Сверхчеловек — Дьявол Воплощенный

Для того, чтобы развиваться дальше в 19 веке сатанизм задействовал два рычага, две «точки опоры»- литературу и науки ( к которым разумеется относится и философия). Именно эти два фактора послужили мощнейшим толчком сумевшим наконец вырвать сатанизм из его прежней средневековой околохристианской парадигмы и вернуть ему размах и многоликость которыми отличались темные культы язычества.

Даю справку (с) Чтобы заявлять, что "сатанизм задействовал", необходимо иметь сатанизм как достаточно чёткий, определяемый и струкутрированный феномен, который точно существует, а не "может...".

Корректно всё написаное выше и почти всё написанное далее корректно описывать как воздействие специфики средового фактора на восприятие архетипа Сатаны (т.е. изменение образа Дьявола) различными социальными группами и социумом в целом. Без какого-либо "традиционного сатанизма", доказательств существования которого никто так и не привёл.

Начнем с литературы, поскольку ее влияние более наглядно. Точнее это влияние английского и, в меньшей степени, немецкого и французского романтизма. Сам по себе Романтизм, представлял собой реакцию на Просвещение и стимулированный им научно-технический прогресс. Романтики отвергали рационализм и практицизм Просвещения как механистичный, безличностный и искусственный. Вместо этого они во главу угла ставили эмоциональность выражения, вдохновение, утверждали культ природы, чувств и естественного в человеке. Сдержанность и смирение были отвергнуты. Им на смену пришли сильные эмоции, часто доходящие до крайностей. Пробуждается интерес к фольклору, истории и этнографии, что политически проецируется в национализме. Некоторые романтики обратились к таинственному, загадочному, даже ужасному, народным поверьям, сказкам. Романтизм оказал влияние не только на литературу, но и на живопись, архитектуру, музыку. Для философии эпохи романтизма характерен агностицизм (Кант), позитивизм, иррационализм (Шопенгауэр), пантеизм (Гегель, Шеллинг) и культ героических личностей (Ницше, Карлейль). Последнее, разумеется, нас особо интересует, так как имеет непосредственное отношение к предмету нашего исследования. По сути здесь в новой форме возрождался гуманизм Просвещения- только на это этот раз образец для подражания обозначался достаточно четко. Сочетание культа сильной личности с интересом к народным поверьям и преданиям ( в которых Князь Тьмы, нередко в языческом антураже, играл далеко не последнюю роль) чуть ли не автоматически предопределило героизацию и эстетизацию образа Дьявола.

Собственно Дьявол в художественной литературе появляется задолго до эпохи романтизма - в произведении которое принято считать первым произведением светской литературы в Европе- «Божественной комедии» Данте. Впрочем, уже по названию ясно что сама «светскость» этого произведения весьма относительна. Образ Сатаны здесь списан из фантазий средневековых проповедников на эту тему- терпящий страдания безобразный Люцифер находится на самом дне ада, наполовину вмерзший в лед. Он жует трех предателей величия божьего и человеческого- Брута, Кассия и Иуду Искариота, но и сам страдает больше всех поскольку он сам предал самого великого господина какого только было возможно.

Влияние христианской морали буквально бьет в глаза, но в то же время уже тогда в обличье Сатаны выступают древние архетипические черты - например его трехликость, которой вспомним, отличались и многие темные боги язычества- та же Геката. Вспомним, что на формирование образа Ада в поэме сильно повлиял античный автор Вергилий, в свою очередь черпавший сюжеты из этрусских фресок изображавших сцены подземного мира.

В эпоху Просвещения образ Дьявола становится более привлекательным - он по-прежнему падший ангел, осуждаемый и обреченный на вечное проклятие, но в то же время уже может вызывать и некоторую симпатию- своим неукротимым духом, энергией, интеллектом, силой, дерзким вызовом творцу. Таким он, к примеру, предстает в одном из величайших произведений английской литературы - «Потерянном рае» Джона Мильтона:

Он выше нас
Не разумом, но силой; в остальном
Мы равные. Прощай, блаженный край!
Привет тебе, зловещий мир! Привет,
Геенна запредельная! Прими
Хозяина, чей дух не устрашат
Ни время, ни пространство. Он в себе
Обрел свое пространство и создать
В себе из Рая - Ад и Рай из Ада
Он может. Где б я ни был, все равно
Собой останусь,- в этом не слабей
Того, кто громом первенство снискал.
Здесь мы свободны. Здесь не создал Он
Завидный край; Он не изгонит нас
Из этих мест. Здесь наша власть прочна,
И мне сдается, даже в бездне власть -
Достойная награда. Лучше быть
Владыкой Ада, чем слугою Неба!

К сожалению, великолепный образ Дьявола портят разбросанные по всему произведению указания на его неизбежное поражение и на всемогущество бога, но это выглядит скорей как дань христианскому окружению Мильтона, чем как основная идея произведения. Следует помнить, что сам поэт был горячим сторонником Английской революции 1640-х годов, которая в свою очередь была тесно замешана на протестантизме самого радикального толка ( пуританизме и других) с одной стороны и идеях ученых-просветителей с другой. Отсюда и некоторая двойственность произведения- с одной стороны строгое следование христианской мифологии, с другой - противоречие ей же, образ бунтаря, гордо бросающего вызов могуществу небес. По мнению Белинского, «возвеличение Сатаны над Богом было у Мильтона непреднамеренным, представляя апофеоз восстания (бунта) против авторитета». Кроме того, Сатана становится еще и своеобразным символом «сильного человека», вождя личным примером воодушевляющего своих последователей на борьбу силами косности и упадка. Лидера, который стал таковым не в силу своего происхождения или божественной санкции, а исключительно благодаря своему уму, силе и упорству в достижении поставленной цели. В 17 веке роль таким «властелином судьбы» был Кромвель, в конце 18-начале 19 веков- Наполеон и так далее вплоть до наших дней.

Так молвил Сатана, и Вельзевул
Ответствовал: "- О Вождь отважных войск
… Пусть голос твой опять
Раздастся, как незыблемый залог
Надежды, ободрявшей часто нас
Среди опасностей и страха! Пусть
Он прозвучит как боевой сигнал
И мужество соратникам вернет.
Или здесь:
…Миру - не бывать!
Кто склонен здесь к покорности? Итак,
Скрытая иль тайная война!"
Он смолк, и миллионами клинков
Пылающих, отторгнутых от бедр
И вознесенных озарился Ад
В ответ Вождю. Бунтовщики хулят
Всевышнего; свирепо сжав мечи,
Бьют о щиты, воинственно гремя,
И Небесам надменный вызов шлют.

Здесь мы видим несломленную героическую личность , настоящего вождя своих легионов, «первого среди равных», заслужившего преданность и уважение соратников своими лидерскими качествами ( в отличие, от собственно бога, которому раболепно поклоняются именно потому, что «так положено»). Истоки такого отношения - в титанизме Возрождения, в его культе «сильной личности». Впрочем, влияние Возрождения ощущается и в других аспектах. Таким как, например, использование античных мифологем: Изначальная Тьма, сквозь которую следует Сатана, чтобы попасть на землю и вручить первым людям запретный плод, вовсе не «пуста и безвидна», как в Библии. Путешествуя сквозь первозданный Мрак, Сатана натыкается на владык Хаоса и предлагает им союз:

Внезапно перед ним престол возник
Владыки Хаоса; его шатер
Угрюмый над провалами глубин
Раскинут широко; второй престол
Ночь занимает, с головы до пят
Окутанная темной пеленой,-
Наидревнейшая изо всего,
Что существует; рядом с ними Орк,
Аид и Демогоргон, чье нельзя
Прозванье грозное произносить…
…К ним обратился храбро Сатана:
"- Вы, Духи или Силы, Нижней Бездной
Исконно правящие: Хаос, ты,
И ты, несозданная Ночь! Пришел
Не как лазутчик, тайны распознать
Владений ваших, и не свергнуть вас;
Негаданно в пустынный здешний край
Забрел я, ибо к свету верный путь
По вашей мрачной области пролег.
Я в одиночку, без проводника,
Во мгле плутаю; не могу найти
Рубеж, где ваше царство темноты
Граничит с Небом. Там, невдалеке,
Возможно, есть места, не столь давно
Отобранные Деспотом у вас.
Туда стремлюсь я; укажите мне
Дорогу,- вас сторицей награжу,
И если мне Захватчика изгнать
Удастся из отторгнутой страны,
Ее верну в первоначальный мрак,
Под вашу руку (в этом цель моя),
И знамя древней Ночи водворю.
Вся прибыль - вам, себе - оставлю месть!"

Именно в этом отрывке «Потерянного рая» выказывается важнейшая для нашего учения мысль, на которую, к сожалению, до сих пор никто не обратил должного внимания. А именно - Творец вселенной ни есть абсолютная и никем непоколебимая инстанция во Вселенной

Ща со смеху подохну -- а шо, он таки есть? Как "вообще", так и с т.з. сатанизма?

- есть Первозданный Мрак, и есть силы, царящие в нем, никем не созданные и пребывающие до начала времен. Верный и ведающий может заключить союз с этими силами, чтобы добиться своей цели.

И вот ещё характерное: понятно, что "силы, царящие в нем" -- просто образы, а суть как раз в Тьме как таковой. Но автор всё время избегает обобщения и обращается ко всяким силам "персонально". В этом-то по сути и заключается "традиционность" -- в стремлении к "личному", т.к. абстрактное и системное мышление не развито. Типа "бог грома лично на небе метает молнии" -- такой вот уровень, позорный и в язычестве давным-давно.

Разумеется, этот эпизод не получает дополнительного развития в произведении и вообще всячески ретушируется бесчисленными упоминаниями всемогущества и всезнания бога. И тем не менее это– есть и оно в какой-то мере готовит почву для позднейшего радикального переосмысления образа Сатаны и его демонов. Образ Демогоргона- как воплощения Изначальной Тьмы вошел и в другие классические произведения, правда уже 19 века. Так в поэме Перси Шелли «Освобожденный Прометей» Демогоргон — «мощный мрак», не имеющий «ни ясных черт, ни образа, ни членов». Он же является «последней инстанцией» в мире высших сил: предрекает грядущую гибель Зевса- мучителя Прометея, а в конце концов - и забирает бога-тирана с собой в предвечный мрак, «так как время его вышло». Здесь мы видим опять, как переплетаются две идеи- героя восставшего против верховного божества (в отличие от Мильтона, безусловно, положительного) и божества Изначального Хаоса, которое, так или иначе, содействует этому герою. Романтизм переосмыслил образ мильтоновского богоборца в сторону еще больше симпатии к последнему. Да в 19 веке это уже Прометей, а не Сатана. Но сами образы титана-богоборца и восставшего ангела настолько схожи, что параллели между ними видны невооруженным взглядом. По сути, Прометей Шелли- это замаскированный Сатана Мильтона - замаскированный для того, чтобы вызвать к нему большую симпатию. Лично мне Шеллиевский Прометей с его неудержимым стремлением страдать за свободу человека, представляется менее цельной и интересной фигурой чем мильтоновский Сатана.

Косвенно взаимосвязь Сатаны Мильтона и Прометея Шелли подтверждает мнение последнего о «Потерянном рае». Анализируя значение, которое оказала данная поэма на мировой литературный процесс, Шелли писал: "Ничто не может превзойти энергию и величие образа Сатаны... в "Потерянном рае". Ошибочно считать, будто он был предназначен стать общедоступной иллюстрацией воплощенного зла... Мильтон настолько исказил распространенное убеждение (если это можно считать искажением), что не дал своему богу никакого нравственного превосходства над своим дьяволом". А в другой статье добавлял: "Потерянный рай" привел в систему современную мифологию... Мильтон убрал жало, копыта и рога; наделил величием прекрасного и грозного духа - и возвратил обществу". Отношение Перси Шелли к поэме Мильтона характерно для эстетики романтизма. И если, раскрыв величие Сатаны, опоэтизировав его великий бунт, Мильтон в целом не оправдывает его, так что Сатана по-прежнему остается для него отрицательным образом, аккумулирующим в себе мировое зло, то романтики 19-го века иначе подходят к его трактовке. В демонических картинах первого бунта, живописуемых Мильтоном, современники усматривали отражение революционных потрясений эпохи, в которых принимал участие и сам поэт. Бунт становится главным измерением человека, отстаивая в мире человеческий порядок. Метафизический бунт романтиков стал своего рода прощальной песней уходящей эпохи и первым воплощением нового, иррационального и обессмысленного мира. В новом непостижимом мире образ первого бунтовщика получил иное осмысление- он стал более притягательным, чуть ли не примером для подражания.

Еще один великий английский писатель сделавший Люцифера символом несгибаемой гордости –Джордж Гордон Байрон, более известный как «лорд Байрон». Именно он в своей пьесе «Каин» возвеличивает одновременно героя идущего наперекор божественным установлениям и Люцифера- наставника на этом нелегком пути, архетипического первообраза для всех бунтарей и «сильных личностей». Вот как общаются Каин и Люцифер:

Каин
А мы с тобой - кто мы?
Люцифер
Мы существа,
Дерзнувшие сознать свое бессмертье,
Взглянуть в лицо всесильному тирану,
Сказать ему, что зло не есть добро.
Он говорит, что создал нас с тобою -
Я этого не знаю и не верю,
Что это так, - но, если он нас создал,
Он нас не уничтожит: мы бессмертны!
Он должен был бессмертными создать нас,
Чтоб мучить нас: пусть мучит! Он велик,
Но он в своем величии несчастней,
Чем мы в борьбе…… Если б
Он самого себя мог уничтожить,
То это был бы лучший дар из всех
Его даров. Но пусть царит, пусть страждет!
Мы, духи, с вами, смертными, мы можем
Хоть сострадать друг другу; мы, терзаясь,
Мучения друг другу облегчаем
Сочувствием: оно весь мир связует!...
…Каин
Ты говоришь о том, что хоть неясно,
Но уж давно в моем уме носилось:
Я никогда не мог согласовать
Того, что видел, с тем, что говорят мне.
Мать и отец толкуют мне о змие,
О древе, о плодах его; я вижу
Врата того, что было их Эдемом,
И ангелов с палящими мечами,
Изгнавших нас из рая; я томлюсь
В трудах и думах; чувствую, что в мире
Ничтожен я, меж тем как мысль моя
Сильна, как бог! Но я молчал, я думал,
Что я один страдаю. Мой отец
Давно смирился; в матери угасла
Та искра, что влекла ее к Познанью;
Брат бдит стада и совершает жертвы
Из первенцев от этих стад тому,
Кто повелел, чтоб нам земля давала
Плоды лишь за тяжелый труд; сестра
Поет ему хвалы еще до солнца,
И даже Ада, сердцу моему
Столь близкая, не понимает мыслей,
Меня гнетущих: я еще не встретил
Ни в ком себе сочувствия! Тем лучше:
Я с духами в сообщество вступлю.
Люцифер
Ты этого сообщества достоин.

Еще одним человеком обращающегося за помощью к Черту стал Фауст «Гете». Именно его безудержная жажда к открытию Нового, готовность ради этого заключить союз с самой преисподней, вошла в плоть и кровь европейской цивилизации, что дало повод называть ее «фаустовской». Таких примеров можно привести еще много, но думаю суть ясна – «человек бунтующий», титан и богоборец, теперь открыто соотносится с Сатаной- либо через прямое отождествление, либо через показа Дьявола как наставника подбивающего человека выбиться из серой массы, составляющей послушное стадо бога, возвеличиться сам над собой, бросить вызов богу. В аллегоричной, поэтической форме, но все-таки человеку внушалась эта идея - быть подобным Дьяволу - это хорошо. Идеология бывшая достоянием лишь малых маргинальных групп нашла своих сторонников среди интеллектуалов растущего среднего класса, готовых эмоционально поддержать и даже преклонится перед романтическим бунтарем-Люцифером. И хотя нет конкретных свидетельств этого, но именно это восприятие, должно было придать новые силы сатанизму, в какой-то мере даже вернуть его к истокам- темным языческим культам (разумеется еще не в ритуальном плане, а только чисто символическом). Но одного поэтического воспевания фигуры гордого бунтаря было недостаточно, человек воодушевившийся инфернальным величием Сатаны, его стремлением «стать выше бога»,

Кстати -- а когда и где, в каком мифе Сатана хотел "стать выше бога"? Вообще-то речь всегда шла об отрицании поклонения.

логически приходил именно к идее отождествления себя с Сатаной, более того- достижения его сверхчеловеческого могущества. Но вот пути реального достижения этой цели были пока неясны. Пути к самообожествлению люди пытались найти в научных и оккультных теориях того времени, причем если наука больше склонялась к теоретическому обоснованию этих взглядов, то оккультисты пытались дать и практические рекомендации.

Идея о том чтобы стать «чем-то большим, чем человек», неизбежно приходила в столкновение с христианским учением о том, что человек сделан богом совершенным. Не искупление первородного греха, не возвращение к утраченному истоку неисчерпаемой божественной благодати, а именно становление самого себя как Человекобога- вот что должно было стать краеугольным камнем новой идеологии сатанизма.

Вобще-то становление «человекобогом» — это концепция язычества, а не сатанизма. В сатанизме никакого бога, даже языческого, нет.

Для этого ему пришлось впитать и воспринять множество самых разных философских и научных концепций. И одним из первых среди них стало учение сэра Чарльза Роберта Дарвина. Английский натуралист и путешественник, одним из первых осознал и наглядно продемонстрировал, что все живые организмы эволюционируют во времени от общих предков. В своей теории, первое развёрнутое изложение которой было опубликовано в 1859 году в книге «Происхождение видов», основной движущей силой эволюции Дарвин назвал естественный отбор и неопределённую изменчивость. Идеи Дарвина были восприняты и развиты германским ученым Эрнстом Геккелем. Ему принадлежит мысль о существовании в историческом прошлом формы, промежуточной между обезьяной и человеком, что было позже подтверждено находкой останков питекантропа на острове Ява. Геккель разработал теорию происхождения многоклеточных, сформулировал биогенетический закон, согласно которому в индивидуальном развитии организма как бы воспроизводятся основные этапы его эволюции, построил первое генеалогическое древо животного царства. Исходной точкой для взглядов Геккеля послужила стадия эмбрионального развития, свойственная весьма многим животным и названная ученым гаструлой. Геккель полагал, что эта стадия повторяет собой общего прародителя всех Metazoa, то есть многоклеточных животных.

Учение о непрерывном неустанном развитии всех живых форм, от простого к сложному и от сложному к еще более сложному подрывала библейское учение о творении, хотя бы тем, что фактически утверждало, что «божьи творения» были изначально несовершенными. Лирическая и возвышенная картина первых «Семи дней творения», легенды об Адаме, Еве и первородном грехе, вдруг сменились омерзительной картиной первобытной слизи, бесформенных амебоподобных существ копошащихся в теплых водах первичных морей. Разумное и совершенное божественное мироустройство вдруг сменилось адским котлом палеозойских лагун и безобразных тварей выползающих на сушу чтобы сделать первые робкие шаги на пути к долгому и мучительному восхождению породившему все нынешнее многообразие жизненных форм, в том числе и голую бесхвостую обезьяну, ставшую гордо именовать себя «венцом творения». Гипотеза о естественном отборе, как одном из наиважнейших факторов эволюции, представил все развитие живых организмов, как бесконечную кровавую повесть, полную насилия и взаимного пожирания, а природу – как кровожадного Молоха, безжалостно уничтожающего все слабое, отжившее, позволившее себе хоть малейшую слабость в бесконечной борьбе за выживание. В этой картине мира не было места для всемилостивейшего и благожелательного божества мудро управляющего всем мирозданием, но и в этой теории была своеобразная мрачная метафизика. Это уже много позже интуитивно уловил выдающийся советский ученый, палеонтолог и пистель Иван Ефремов, для которого вся история жизни на земле была одним непрекращающимся Инферно- Адом:

«Пресловутый естественный отбор природы предстал как самое яркое выражение инфернальности, метод добиваться улучшения вслепую, как в игре, бросая кости несчетное число раз. Но за каждым броском стоят миллионы жизней, погибавших в страдании и безысходности. Жестокий отбор формировал и направлял эволюцию по пути совершенствования организма только в одном, главном, направлении - наибольшей свободы, независимости от внешней среды…... Чем совершеннее было приспособление, чем больше преуспевали отдельные виды, тем страшнее наступала расплата...Картины страшной эволюции животного мира. Многотысячные скопища крокодилообразных земноводных, копошившихся в липком иле в болотах и лагунах; озерки, переполненные саламандрами, змеевидными и ящеровидными тварями, погибавшими миллионами в бессмысленной борьбе за существование . Черепахи, исполинские динозавры, морские чудовища, корчившиеся в отравленных разложением бухтах, издыхавшие на истощенных бескормицей берегах.
…Проходя триллионы превращений от безвестных морских тварей до мыслящего организма, животная жизнь миллиарды лет геологической истории находилась в инферно.»

Ефремов конечно, излишне драматизирует, что впрочем вполне объяснимо самой логикой его произведения - «Час Быка». Инфернальную историю живых организмов он переносит и в сферу социальных отношений, в историю человечества, которое также существовало в этом ужасном мире, которому он противопоставляет светлое коммунистическое будущее. Сейчас мы не будем подробно останавливаться на этой очередной вариации белосветного рая, отметим только, что мнение Ефремова об инфернальной природе как нельзя лучше совпадет с концепцией средневековых теологов учивших, что мир- царство Сатаны.

Самое забавное, что Ефремов, в общем-то, не сказал ничего нового: перенесение эволюционных законов в сферу социальных взаимоотношений было начато с самым зарождением дарвинизма. Собственно еще Дарвин утверждал, что природные законы действуют на человека также как и на весь остальной животный мир. И хотя идеи Дарвина о естественном отборе никогда не выходили за рамки биологических процессов, они послужили отправной точкой для его будущих последователей перенесших идеи о борьбе за выживание в сферу общественной жизни. Это учение получило название социал-дарвинизма. Социал-дарвинизм объясняет эволюцию общественной жизни биологическими принципами естественного отбора и борьбы за выживание, подчёркивая роль конфликтов в общественном развитии. С точки зрения социал-дарвинизма социальный конфликт, является вечным и неустранимым. Самым ярким выразителем идей социал-дарвинизма стал английский философ Герберт Спенсер, автор выражения «survival of the fittest», переводимого чаще всего как «выживание сильнейшего». В своих работах «Прогресс: его законы и причины» и «Основные начала» он вводит понятие социального прогресса. Также Спенсеру принадлежат слова: «Универсальной Закон природы: существо, недостаточно энергичное, чтобы бороться за своё существование, должно погибнуть». У социал-дарвинизма были и более ранние предтечи в лице английского экономиста ( и по совместительству протестантского пастора) Томаса Мальтуса. Еще в 1798 году он сделал достоянием публики свою «теорию бедности». Он считал, что естественны ресурсы по своей природе ограничены, а народонаселение растет в геометрической прогрессии, что неминуемо приведет к ограничению роста производства. Возрастающие темпы прироста населения при падающей эффективности- вот смертельная петля накинутая на шею индустриальному обществу, петля которая с неизбежностью затянется, если не принять жесточайших мер по ограничению прироста населения, а потом и к уменьшению численности людей. Мальтус в частности считал, что этому, в основе своей благому процессу, может посодействовать такие вещи, как войны, эпидемии и голод. Естественным следствием развития социал-дарвинизма стал расизм, основные идеи которого сформулировали француз Жозеф Артюр де Гобино и англичанин Хьюстон Стюарт Чемберлен. Они учили, что единого человечества нет, различные расы носители не просто разных культур- это просто биологически различные виды, которые конкурируют друг с другом за место под солнцем, за земли и ресурсы. Такие мыслители как Густав Лебон и Токвиль во Франции и Томас Карлейль - в Англии, считали, что все демократии есть временные построения, а никакой не вечный общественный договор. Все это преходяще и связано с нынешними условиями. Стоит им измениться- и рухнут и демократия и разделение властей и все, что с ними связано. А выдающийся немецкий правовед и политолог Шмит прямо утверждал, что единственным реальным свидетельством суверенитета выступает способность применить силу против врагов. Сами основы государства покоятся не на договоре, а на силе пущенной правящим классом в ход в нужный момент и с должной эффективностью. Добавим к этому Карла Маркса с его теорией классовой борьбы и получим замечательную картину мира, в котором нет места для «добра», «справедливости» и «духовности», где беспрестанно сражаются между собой классы, расы и вообще все со всеми, где число бесполезных двуногих растет, эффективность производства падает, а вопрос легитимности власти постоянно обостряется. Подобная мрачная и бескомпромиссная картина, естественным образом порождала две противоречащие друг другу концепции. Первая из них гласила, что не все так плохо, и что разумное и справедливое устройство общества все-таки возможно. У приверженцев этой идеи были разночтения в понимании того, как будет построено это общество- революционным или 'эволюционным путем, но общим было положение о том, что когда-нибудь, как-нибудь, но это будет сделано. Слабость этой идеологемы была в том, что подобных попыток к тому времени уже было предпринято бесчисленное множество и все они заканчивались хоть и разным результатом, но все таки бесконечно далеким от той картины «светлого будущего» о котором мечталось вначале.

Вторая концепция в корне противоречила наивным грезам строителям грядущего «города Солнца». Человек не может вырваться из «инферно», не может в принципе изменить этот мрачный мир в котором идет ожесточенная война всех против всех? Так пусть он там хотя бы устроится с максимальным комфортом. Эволюционное развитие есть бесконечное поднятии от простого к сложному? Великолепно, только кто сказал, что самая высшая ступень творения есть человек? Что нельзя подняться к чему-то большему? Что бог- это тот же человек только находящийся на несравненно более высокой стадии эволюционного развития? Существо, обладающее огромной властью, суровый правитель, стоящий по ту сторону добра и зла, железным посохом пасущий массы низших существ, решающий кому из них жить, а кому умереть.

Провозвестником идеи Сверхчеловека считается немецкий философ Фридрих Ницше. Влияние этого мыслителя на развитие сатанизма трудно переоценить. В ницшеанстве в органичном и непротиворечивом синтезе слились и дарвиновский эволюционизм и романтическое неприятие христианства и воспевание «другой стороны баррикад» и даже воспевание темной стороны античного язычества, пусть даже и рассматриваемого через призму иррационального символизма. Ницше исходит из примата самоутверждения жизни, ее избытка и полноты. В этом смысле всякая религия и философия должна прославлять жизнь во всех ее проявлениях, а все, что отрицает жизнь, ее самоутверждение, - достойно смерти. Таким великим отрицанием жизни Ницше считал христианство. Ницше первым заявил, что «нет никаких моральных феноменов, есть только моральное истолкование феноменов» тем самым подвергнув все моральные положения релятивизму. Согласно Ницше, здоровая мораль должна прославлять и укреплять жизнь, ее волю к власти. Ницше исходит из двойственности (дуализма) культуры и всего мироздания, где борются два начала Аполлона и Диониса. Аполлон (греческий бог света, науки и искусств) символизирует собой порядок и гармонию, а Дионис (греческий бог виноделия и разгульного веселья) — тьму, хаос и избыток силы. Эти начала не равнозначны. Темный бог древнее. Сила вызывает порядок, Дионис порождает Аполлона. Дионисийская воля всегда оказывается волей к власти — это основа основ всего сущего.

Замечу, что Дионис у Ницще — это не просто «разрывать мясо и устраивать оргии». Впрочем, с прямым соответствием Аполлона/Диониса со Светом/Тьмой (как у Ницше, так и в древности) я тоже не согласен. Скорее это следует трактовать как ППР и ПЛР в язычестве соответственно.

 Здесь мы видим влияние дарвинизма на Ницше: весь ход эволюции и борьба за выживание не что иное, как проявление этой воли к власти. Больные и слабые должны погибнуть, а сильнейшие — победить. Но цель эволюции не только выживание, но и развитие. Как от обезьяны произошел человек, так в результате этой борьбы человек должен эволюционировать в Сверхчеловека (Übermensch). Причем эта эволюция должна быть не случайной игрой, совокупностью множества природных факторов- но сознательным, волевым усилием по преобразованию своей человеческой природы в сверхчеловеческую. Заратустра Ницше говорит: "... человек есть нечто, что должно превзойти. Что сделали вы, чтобы превзойти его? Все существа до сих пор создавали что-нибудь выше себя; а вы хотите быть отливом этой великой волны и скорее вернуться к состоянию зверя, чем превзойти человека?.. Человек — это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком, — канат над пропастью... В человеке важно то, что он мост, а не цель: в человеке можно любить только то, что он переход и гибель".

Главными источниками идеи Сверхчеловека явились провозглашенные Ницше бунт против Бога, борьба против христианства. Не являясь попыткой теоретического отрицания Бога концепт Сверхчеловека был ориентирован на отказ от морали, обуздывающей подлинную природу человека, на переход последнего "по ту сторону добра и зла". Сверхчеловек Ницше всегда одинок. Он не ставит над собой цели владычества над людьми - это скорее гений или бунтарь, чем правитель или герой. Подлинный сверхчеловек — это разрушитель старых ценностей и творец новых. Он господствует не над стадом, а над целыми поколениями. Создавая новые ценности, сверхчеловек порождает культуру — Дракона или Духа тяжести, подобно льду, сковывающему реку воли. Поэтому должен прийти новый сверхчеловек — Антихрист. Он не разрушает старые ценности. Они исчерпали себя сами, ибо, утверждает Ницше, Бог мертв. Наступила эпоха европейского нигилизма, для преодоления которого Антихрист должен создать новые ценности. Смиренной и завистливой морали рабов он противопоставит мораль господ. Однако потом будет рожден новый Дракон и придет новый сверхчеловек. Так будет до бесконечности, ибо в этом проявляется вечное возвращение.

А вот с концепцей вечного возвращения у Ницше я не согласен. И это не просто "к слову" -- есть принципиальная разница между неограниченным развитием и "возвращением" по спирали. Опять же, господа/рабы -- дуализм-с, фи. Претензия не к Ницше -- первопроходцам глюки прощаются, но вот господа имеют место лишь там, где испытвываеться потребность в рабах. Чел-овеческое, слишком чел-овеческое. Аналогично дьяволопоклонники унижают Сатану, считая, что ему нужно поклонение.

А сам "Атихрист" у Ницше -- замечательная вещь, особенно для своего времени, никто не спорит.

То , что Ницше считает своего сверхчеловека Антихристом - пусть и в совсем иной трактовке, нежели по Библии - очень показательно. А уж то, что этот Антихрист является воплощением самого духа жизни, символизируемого Дионисом- показательно вдвойне. Ницше с беспощадной откровенностью и прямотой утверждает- становление чем-то большим, нежели человек, возможно только в результате категоричного размежевания с белосветными ценностями и идеалами. Появление сверхчеловека - историческая необходимость порожденная фундаментальными законами жизни. Христианство отвергает эти основополагающие законы, оно антижизненно - и поэтому омерзительно.

Гений Ницше создал блистательный образ, к которому потянулись многие- она обозначил ту цель к которой стоит стремится. Но, как и у любого философского труда у нее был один существенный недостаток- расплывчатость, аморфность самой доктрины, возможность различных ее трактовок, вследствие чего ницшеанского сверхчеловека готовы были видеть в ком угодно - от эпатажного поэта-бунтаря до вождя дикарей из варварских джунглей- только потому что у него иная, нехристианская мораль. Вот, что писал, к примеру, будущий атаман Всевеликого войска Донского Петр Краснов во время русско-японской войны в военной газете «Русский инвалид»: «Весьма вероятно, что японцы грубо и жестоко, обращаются с ранеными и пленными, но это происходит оттого, что они не умеют обращаться хорошо. Никогда не стоит забывать, что это дикари, лишенные главного достоинства дикаря- мягкости души. Японец- это ницшеанский сверхчеловек.». Образ сверхчеловека в разных ипостасях проглядывает в творчестве Джека Лондона (Волк Ларсен из «Морского волка», капитан Вест из «Мятежа на Эльсиноре», Эрнест Эвергард из «Железной пяты) и даже основоположника жанра «героической фэнтэзи» Роберта Говарда (да хотя бы Конан-киммериец). Сверхлюдьми пытались представить и харизматичных политических деятелей –Гитлер и Муссолини это самые яркие примеры- игнорируя при этом, что у Ницше сверхчеловек это не правитель. Каждый из этих литературных образов и исторических деятелей по своему интересен, только они же и свидетельствуют о том как далеко ушла трактовка «сверхчеловека» от своего изначального прототипа. Но существовала и еще одна трактовка образа- оккультная. Именно она в конце концов стала постепенно возвращать сверхчеловека к его архетипичному прародителю- первому бунтарю и богоборцу. Именно эта трактовка показывала сверхчеловека как некоего «тайного владыку», существо достигшего необычайного уровня самосовершенствования – такого что это сделало его почти богом. А скорее – демоном. Первым такого сверхчеловека- а вернее- целую расу таких сверхлюдей еще до Ницше описал британский лорд Бульвер-Литтон, в своем романе «Грядущая раса». В романе описан народ с невероятными, как сейчас принято говорить «экстрасенсорными» способностями, обладающий оружием невероятной разрушительной силы. Свое могущество этот народ приобрел за счет обладания некоей таинственной силой или энергий называемой «вриль», который как пишет Бульвер-Литтон «соединяет в себе все разнообразные проявления силы природы, которого, как известно, уже давно доискиваются наши ученые». Эта энергия позволяет народу ( прозываемому «врилья») управлять погодой, «оказывать такое влияние на ум человека, на всякое проявление животной и растительной жизни, которое по результатам не уступит самым причудливым фантазиям вымысла». Согласно Бульвер-Литтону, народ «врилья» обитает под землей и хотя «первоначально произошел от общих с нами предков…все равно путем постепенного развития, превратился в другую, чуждую нам расу, слияние которой с существующими на земле обществами никогда не будет возможным. И если когда-нибудь, как гласит их собственное предание, они выйдут из-под земли на свет божий- то они неизбежно должны истребить и заменить собой все существующие человеческие племена». Местообитание этой грядущей расы не менее красноречиво, чем ее сверхчеловеческие возможности - подземный мир, Преисподняя, традиционное обиталище Темных богов.

Роман Бульвер-Литтона относится к числу тех, что никак нельзя считать просто художественной литературой. Он обозначил матрицу развития дальнейшего мифа о «Высших неизвестных»- существ может быть и схожих с человеком обличьем, но многократно превосходящих его могуществом- настолько, что тем самым они фактически достигают уровня божества. И тем не менее – некогда и они были обычными людьми, а значит и их уровня можно достичь- было бы желание.

А при чём тут сатанизм, опять же? Стандартная человеческая путаница средств и цели. Да, могущество -- это хорошо, но не явдляется целью сатанизма. Собственно говоря, цели в сатанизме нет вообще -- есть Путь развития (а могущество и т.п. -- побочный эффект, хотя и полезный и запланированный).

Соотв., должно быть развитие человечества через преодоление сначал чел-овеческого, а затем и человеческого, здесь же -- уничтожение, а не развитие, кем-то "кто уже круче". Т.е. -- статическая замена, а не динамическое развитие. Это -- белосветная концепция: "эта Истина истиннее", а не познение и развитие.

Бульвер-Литтон был достаточно заметной личностью британского истэблишмента –в 1873 году он был назначен министром колоний – более чем весомая должность в Британской империи. Он же был одним из основателей так называемого ордена английских розенкрейцеров- одного из мистических орденов того времени. Романы лорда оказали огромное влияние на оккультистов 19 века. Через двадцать лет после создания ордена английских розенкрейцеров от него отпочковался так называемый Орден Золотой Зари, лидером которого стал Самуэль Мазерс. Он тоже говорил о Высших Неизвестных- только Мазерс уверял, что он сам общался с ними: «Думаю что это человеческие существа, живущие на этой земле, но обладающие ужасным, сверхчеловеческим могуществом…Я чувствовал себя в контакте с такой ужасной силой, которую я мог бы сравнить только с близким ударом молнии во время сильной грозы, сопровождающейся затрудненным дыханием. Нервная прострация, о которой я говорю, сопровождалась холодным потом и кровотечением из носа, рта, а порой и ушей». Судя по косвенным признакам Высшие Неизвестные - это всего лишь новые имена средневековых демонов, только избавленных от христианского антуража и от этого- еще более могущественных.

Это типа "он на самом деле с ними разговаривал"?

Стоит отметить, что в Ордене Золотой Зари активно изучали самые разные мистические практики- не только традиционную каббалу, но и языческие мистерии греков и египтян, аппелировали к могуществу халдейских магов, интересовались они и восточными учениями. Другие мистические ложи и ордена интересовались языческими верованиями германцев и кельтов (масонские «Общества друидов» появились в Англии еще в 18 веке). Предпосылок для этого было более чем достаточно- огромная Британская империя обнимала своими владениями полмира, множество солдат, офицеров, чиновников, миссионеров, врачей, ученых служили в далеких экзотических странах, знакомились там с культурой и верованиями самых разных народов. В это время работал немецкий и английский филолог, специалист по общему языкознанию, индологии, мифологии Фридрих Максимилиан Мюллер, по праву считающийся одним из основателей современного религиоведения. Он пытался использовать уже достаточно разработанные методы сравнительной филологии в области изучения мифологии и религии. Макс Мюллер был убежден, что знание древних языков даёт возможность исследователю проникнуть в тайники человеческой души и обнаружить истинный смысл религиозной веры древних людей, воспроизвести те ощущения и впечатления, которые связывались в их сознании с именами богов, с мифами и легендами о них. Почти одновременно с Мюллером действует и другой выдающийся ученый Эдвард Бернетт Тэйлор - основоположник анимистической теории происхождения религии и один из величайших знатоков религиозной мифологии того времени. Оба этих ученых внесли огромный вклад в развитие религиоведения, выявив общие закономерности в становлении и развитии различных вероучений, выявив общие мифологические сюжеты. В то же время Европа начинает лучше узнавать своих собственных богов и демонов почти исчезнувших под глыбой христианской пропаганды- основоположниками мифологической школы в фольклористике становятся Братья Гримм. Это же время- эпоха археологических открытий: в начале 19 века были сделаны научные описания древних храмов и гробниц в Египте, в 40-х годах начались раскопки городов Ассирии, в 90-х годах была открыта культура шумеров. В 19-м же веке археологу Шлиману удалось раскопать остатки считавшихся мифическими городов Троя и Микены. Множество историков, этнографов, филологов, просто путешественников пополняли копилку знаний человечества все новыми и новыми открытиями. И это, безусловно, не могло не оказывать своего влияния и на развитие всякого рода оккультных объединений увидевших в этих открытиях очередной источник вдохновения. Самым масштабным последствием здесь стало появление учения Елены Блаватской в своей теософии решившей смешать «Веды с Каббалой», а заодно и еще с двумя десятками оккультных доктрин и мистических учений, надерганных по всему свету. Соединив это с новейшими достижениями палеонтологии и антропологии (одновременно пытаясь их опровергнуть) Блаватская получила настоящий оккультный «коктейль Молотова» крепко ударивший по мозгам тысячам наивных олухов. В то же время в теософии были и некоторые полезные мысли- в частности о циклах времен. Кроме того она пробудила еще больший интерес к восточным учениям, что еще больше ослабляло авторитет христианского учения. Одновременно это создавало предпосылки для переосмысления роли иных персонажей христианской мифологии в системе мироздания - в том числе и роли Люцифера.

Но вернемся к Золотой Заре, превратившейся в то время в некое богемное общество с невнятными целями и еще более невнятной идеологией. Египетское язычество тут сочеталось с кельтизмом, христианство – с черной магией, каббала с восточными учениями. В частности в него входил такой человек как Нобелевский лауреат поэт, знаток кельтского фольклора и по совместительству борец за свободу Ирландии, как Уильям Йетс взявший себе посвятительное и очень характерное имя “Demon est Deus inversus” («Демон есть зеркальное отражение божества»). В этот орден входили такие знаменитые люди как, Мод Гонн (вдохновительница Ирландской Освободительной Армии), Констанция Уайльд (вдова Оскара Уайльда), актриса Флоренс Фарр (муза Бернарда Шоу), сестра философа Бергсона Мойна Бергсон (жена главы "Золотой Зари" Самуила Мазерса). Членами «Золотой Зари» в разное время были и авторы рассказов ужасов: Алджернон Блеквуд, Брэм Стокер, Артур Мэйчен. Двое из них особо заслуживают нашего внимания: Стокер, как известно, написал обессмертивший его роман «Граф Дракула» после которого тема вампиров стала чрезвычайно популярной в литературе, в театре и кинематографе.. Как известно герой романа Стокера имел мало общего с реальным графом Владом Дракулой жившим в Валахии в 15 веке, но возможно, что на сам образ бессмертного вампира, обладающего колдовским могуществом, повлияли какие-то доктрины «Золотой Зари»- благо в любом даже самом «белом и пушистом» оккультизме никогда не будет обойдена тема крови. Кроме того образ бессмертного аристократа ( пускай даже и кровопийцы) - не является ли он очередной литературной проекцией тех самых «Высших неизвестных»? Еще более интересной личностью является Артур Мэйчен. Его рассказы и повести: «Великий бог Пан», «Белые люди», «Черная печать» являются причудливым сочетанием древних преданий с современными писателю научными открытиями и оккультными доктринами. Так были переистолковано в несколько зловещем ключе древние кельтские предания о «Маленьком Народце». В «Великом боге Пане» писатель говорит о силах и существах, которые находятся совсем рядом с нами и которые мы можем увидеть лишь чуть-чуть перенастроив свое сознание- если только не боимся потом навек потерять свою душу. В других рассказах есть напоминание о том, что природа человека таит в себе такие бездны и ужасы, о которых мы и сами не подозреваем. Все это и многое другое есть в рассказах Мэйчена, все что в той или иной форме вошло в идеологию, практику, символику сатанизма или религиозных и субкультурных течений близких сатанизму, если не идеологически, то, по крайней мере, эстетически. Но пожалуй самым главным вкладом Мэйчена в теорию сатанизма- вкладом невольным, но от этого еще более существенным- стал отрывок из его рассказа «Белые люди», где писатель наконец четко указал разницу между обычным человеческим грехом и Грехом с большой буквы, деянием достойным Сатаны. Причем Мэйчен подчеркнул, что человек, совершивший один из таких Грехов, может не совершить не одного «обычного» преступления:

 

«КОЛДОВСТВО и святость, - сказал Амброз, - лишь это - единственные реальности. Каждая из них - своего рода экстаз, отклонение от обычной жизни.
- Да, - продолжал тот, - волшебство находит подтверждение в своих порождениях. Я думаю, существуют многие, кто едят сухие корки и пьют воду с радостью бесконечно более глубокой, чем обильно насыщаются так называемые "практические" эпикурейцы".

- Вы говорите о Святых?

- Да, и о грешниках тоже. Я думаю, что вы впадаете в самую распространенное заблуждение, ограничивая духовную сферу высшей степенью идеальности; но и крайнее беззаконие обязательно имеет свою часть в духовном мире. Обычный человек, как совокупность плоти и чувств, может быть не бoльшим грешником, чем святым. Большинство из нас являются просто нейтральными созданиями, в которых благонравие смешано с пороком. Мы карабкаемся через мир без осознания значения и внутреннего смысла вещей, и, следовательно, наша греховность и наша добропорядочность второразрядны и незначительны.

- Стало быть, вы полагаете, великий грешник будет таким же аскетом, как великий святой?

- Великие люди всех видов оставляют несовершенные копии и идут к совершенным оригиналам. У меня нет сомнения, что многие из самых замечательных представителей среди святых никогда не делали "хороших поступков" (используя это понятие в заурядном смысле). И, с другой стороны, те, кто прославились в самых глубинах греха, за всю свою жизнь никогда не сделали никаких "плохих деяний".

- Вы знаете, я не могу больше выдержать это, - сказал Коллгрейв, - ваши парадоксы слишком чудовищны. Человек может быть величайшим грешником и все же никогда не сотворить что-нибудь греховное! Как это?

- Вы совершенно не правы, - ответил Амброз. - Я никогда не выдумываю парадоксов; жаль, но они просто не получаются у меня. Я лишь имел в виду, что человек может понимать изящный вкус Романо Конти, и все же при этом никогда не выпить пива по четыре пенса за кварту. Не более того. И это скорее трюизм, чем парадокс, не так ли? Ваше удивление по поводу моего замечания - следствие того, что вы не осознаете, что такое грех. Да, имеется своего рода связь между Грехом с заглавной буквой, и действиями, которые обычно называются греховными: убийством, воровством, прелюбодеянием и т.д. Почти такая же связь, что имеется между букварем и беллетристикой. Но я верю, что это неправильное представление - оно почти универсально - происходит в основном от нашего взгляда на этот вопрос сквозь социальные очки. Мы полагаем, что человек, совершающий зло по отношению к нам и своим соседям, должен быть очень плохим. Таков он с социальной точки зрения; но разве вы не можете представить того, что Дьявол в его сущности является исключительным уделом и страстью лишь уединенной, индивидуалистичной души? Действительно, среднестатистический убийца - в качестве только убийцы - никоим образом не означает грешника в истинном смысле этого слова. Он - просто дикий зверь, от которого мы должны избавиться, чтобы сохранить собственные шеи от его ножа. Его следует классифицировать скорее как тигра, нежели грешника.

- Это кажется несколько странным.

- По-моему, нет. Убийца убивает не от положительных качеств, а от отрицательных; у него отсутствует кое-что, чем обладают нормальные люди. Дьявол, разумеется, полностью "положителен" - только его позитивность находится на неправильной стороне. Вы можете поверить мне, что грех в исконном, присущем ему смысле, является очень редким; вероятно, было намного меньше грешников, нежели святых. Да, ваша точка зрения очень хороша для практических, социальных целей; мы, естественно, ощущаем склонность думать, что лицо, причиняющее нам неприятности, должно быть очень значительным грешником! Очень досадно обнаружить свой карман опустошенным, и мы объявляем, что вор - очень большой грешник. По правде говоря, он - просто невоспитанный человек. Конечно, он не может быть святым; но он может быть, и часто таковым и является - бесконечно лучшим созданием, чем тысячи тех, кто никогда не нарушал отдельные законы. Я допускаю, что он служит нам большой помехой, и если мы захватываем его, то вполне надлежащим образом наказываем. Но между его неприятным асоциальным действием и злом имеется чрезвычайно слабая связь.

- Вы знаете, - сказал Котгрейв, - вы меня чрезвычайно заинтересовали. По вашим словам получается, что мы не понимаем реальную природу зла?

- Нет, я не думаю, что мы не понимаем этого. Мы переоцениваем зло, и в то же время недооцениваем его. Мы берем наиболее многочисленные нарушения наших социальных установок - самых необходимых и очень важных правил, которые сохраняют человеческое общество в целости, - и нас пугает распространенность "греха" и "зла". Но, в действительности, это ерунда. Возьмем, например, воровство. Испытываете ли вы какой-либо ужас при мысли о Робин Гуде, разбойниках с шотландских холмов семнадцатого столетия или современных дельцах? С другой стороны, мы недооцениваем зло. Мы придаем такое огромное значение "греху", когда кто-то влезает в наши карманы (или к нашим женам), что совершенно забываем ужасность истинного греха.

- И что же есть грех? - спросил Котгрейв.

- Думаю, следует ответить на ваш вопрос другим. Каковы были бы ваши ощущения, если бы ваша кошка или собака начали разговаривать с вами человеческим языком? Вас бы поразил ужас, я уверен в этом. А если бы розы в вашем саде запели чудесную песню, вы бы сошли с ума. Или предположите, что камни в мостовой начали раздуваться и расти на ваших глазах, или если галька, которую вы видели ночью, утром дала бы каменистое цветение? Эти примеры могут дать вам некоторое представление о том, что такое настоящий грех.

- Вы удивляете меня, - произнес Котгрейв. - Я никогда не задумывался об этом. Если это действительно так, нужно перевернуть все с ног на голову. Стало быть, истинная сущность греха заключается в...

- Во взятии неба штурмом, как мне представляется, - сказал Амброз. - Мне кажется, что грех - это просто попытка проникнуть в другую и более высокую сферу запрещенным способом. Вы можете понять, почему это случается столь редко. Есть лишь немногие, кто действительно желают проникнуть в другие сферы, выше или ниже нашей, дозволенными или запрещенными путями. Люди, как это можно заметить, в основной своей массе являются просто вместилищем разных свойств, с определенным сроком жизни. Поэтому существует совсем мало святых, и количество грешников (в исконном смысле, определенном нами) столь же невелико. И тем более редко встречаются гении обоих этих типов.

Вообще-то, возможно, быть великим грешником тяжелее, чем великим святым.

- Имеется что-то глубоко неестественное в Грехе? Вы это имеете в виду?

- Точно. Святость требует столь же огромных или почти таких же больших усилий, но она проявляется в том жизненном пути, который когда-то был естественным. Это стремление восстановить тот экстаз, который существовал перед Падением. Но грех - это усилие, направленное на то, чтобы достичь экстаза и знания, которые принадлежат лишь ангелам, и предпринимая эти попытки, человек становится подобным демону. Я сказал вам, что простой убийца - не истинный грешник, и это верно; но и настоящий грешник иногда может быть убийцей. Жиль де Рец - пример тому. Так что вы видите, что, в то время как добро и зло неестественны для человека, каким он стал в наше время - социальным, цивилизованным существом, - зло неестественно в намного более глубоком смысле, чем добро. Святой прилагает усилия восстановить дар, который человечество утеряло; грешник пробует получить нечто, что никогда не принадлежало людям. Короче говоря, он повторяет Падение.

- Вы католик? - спросил Котгрейв.

- Да; я член гонимой английской церкви.

- Тогда, как насчет тех текстов, которые, кажется, определяют как грех то, что вы причислили бы к простым и тривиальным нарушениям?

- Да; но в этих же текстах приводится слово "маги", не так ли? Кажется, это наталкивает меня на основную мысль. Подумайте: можете ли вы вообразить на мгновение, что ложное утверждение, которое сохранит жизнь невинного человека - грех? Нет; очень хорошо, стало быть, таким образом мы исключаем вовсе не простых лжецов. Прежде всего именно "маги" используют материальную жизнь, используют трагические инциденты материальной жизни, как инструменты, чтобы получить свои бесконечно нечестивые результаты. Вообще, я должен вам сказать следующее: наши более высокие чувства так притуплены, мы так пропитаны материализмом, что, вероятно, окажемся не в состоянии признать реальную порочность, если столкнемся с ней.

- Разве мы не должны испытать некоторый ужас - типа того, на который вы намекнули, сказав о пении розового куста - просто в присутствии злого человека?

- Мы ощутили бы его, если бы были естественны: например, дети и женщины чувствуют этот ужас, о котором вы говорите, даже животные испытывают его. Но в большинстве из нас условности, цивилизация и образование закрыли, заглушили и затемнили естественные чувства. Я подозреваю, что, как правило, Иерархи Тофета проходят абсолютно незаметно для окружающих, а, возможно, в некоторых случаях даже как неплохие, но странные люди.

- Вы использовали слово "несознательно". Бывает ли когда-нибудь греховность несознательной?

- Всегда. Это должно быть так. Она в каком-то смысле подобна святости, и гений в греховности схож с другими видами гениальности. Он представляет собой некоторое вознесение или экстаз души; превосходящее усилие, чтобы преодолеть границы обыкновенного. Так, превосходя их, греховность превышает также человеческое понимание. Способность, которая могла бы принять этот грех во внимание, оказывается ниже его. Нет, человек может быть беспредельным и ужасным беззаконником, и никто никогда не догадается об этом. Я скажу вам, что зло в этом определенном и истинном смысле является редким, и я думаю, что оно становится все более редким.

- Мне сложно осознать все это, - признался Котгрейв. - Из того, что вы говорите, я заключаю, что истинное зло отличается по своему происхождению от того, что мы расцениваем как порок?

- Безусловно. Имеется, без сомнения, аналогия между этими двумя вещами; такое подобие дает нам возможность использовать, совершенно законно, такие термины, как "подножие горы" и "ножка стола". Иногда, конечно, об этих двух типах говорят одними и теми же словами. Грубый рудокоп, невоспитанный, неразвитый "человек-тигр", разогретый квартой или двумя больше его обычной нормы выпивки, приходит домой и забивает раздражающую его неблагоразумную жену до смерти. Он - убийца. И Жиль де Рец был убийцей. Но вы видите пропасть, которая разделяет этих двух людей? Слово "убийца", если я могу так сказать, "случайно" выражает одно и то же в каждой из этих ситуаций, но значение их крайне различно. Это похоже на путаницу типа "Хобсон - Джобсон", или скорее, на то, как будто кто-то предположил, что раз Джаггернаут и Аргонавт имеют что- то общее в звучании, то можно найти их этимологическое родство. Без сомнения, те же самые слабые сходство или аналогия имеют место между всеми "социальными" грехами и реальными духовными грехами. Возможны некоторые случаи, где существует еще меньшее подобие: например, между школьными учителями и теми наставниками, что ведут к большему - от тени к действительности. Если вы понимаете что-нибудь в богословии, вы осознаете важность всего этого.

- Мне жаль говорить об этом, - заметил Котгрейв, - но я посвятил очень немного времени богословию. В самом деле, я часто задавался вопросом, почему главные богословы требовали название Наука Наук для их учения. Начиная с "теологических" книг, которые я изучал, я всегда, кажется, интересовался лишь незначительными и очевидными благочестиями или историей Царей Израиля и Иудеи. Впрочем, даже на лекциях я не очень внимательно слушал об этих Царях.

Амброз усмехнулся.

- Нам следует попытаться избежать теологического обсуждения, - сказал он. - Но, возможно, даты жизни этих Царей столь значимы для теологии, как гвозди с широкой шляпкой, что использовал этот убийца-рудокоп, для понимания природы зла.

- Тогда возвратимся к нашей главной теме. Как вы думаете, является ли грех темной тайной?

- Да. Это - адское чудо, в то время как святость божественна. Время от времени оно поднимается до такого уровня, что мы полностью оказываемся не в состоянии подозревать о его существовании; тогда выражение зла подобно звучанию больших педальных труб оргaна - настолько низкое, что мы не можем его услышать. В других случаях грех может скрываться в убежище безумия или просто в странностях. Но вы никогда не должны путать это с обычным социальным отклонением. Помните, как Апостол, говоря о "другой стороне", проводит различие между "благотворительным" действием и милосердием. Можно раздать все богатства нищим, и все же остаться лишенным милосердия. Так что запомните: можно избегать любого вида преступления и все же быть грешником.

- Ваши рассуждения кажутся мне очень странными, - сказал Котгрейв, - но, признаюсь, они нравятся мне. Я полагаю, что можно справедливо вывести из вашего утверждения заключение, что реальный грешник, вполне вероятно, мог бы выглядеть в глазах наблюдателя как безобидная персона?

- Конечно, потому что истинное зло не имеет никакого отношения к общественной жизни или социальным законам, а если и имеет, то лишь случайно и эпизодически. Это одинокая страсть души - или страсть одинокой души - как вам угодно. Если мы случайно осознаем зло и ухватим его значение в полной мере, то, действительно, это наполнит нас ужасом и страхом. Но это чувство очень отличается от страха и отвращения, с которым мы рассматриваем уголовного преступника, так как те чувства в значительной степени или полностью основаны на его деянии, которое мы испытываем на собственной шкуре или кошельке. Мы ненавидим убийство, потому что знаем, что быть убитым или знать, что убит кто- то из наших знакомых - это крайне неприятное чувство. Таким же образом, но с "другой стороны", мы соприкасаемся со святыми, но мы и наши друзья не "любим" их. Вы можете убедить себя, что "наслаждались" бы обществом святого Павла? Думаете ли вы, что "поладили" бы с сэром Галахедом?

Так обстоит дело и с грешниками, и со святыми. Если вы встретили очень злого человека, и распознали в нем это зло, он, без сомнения, вызвал бы у вас ужасом и страхом. Но нет никакой причины "ненавидеть" его. Напротив, вполне возможно, что, если бы вы смогли преуспеть в удалении осознания его греха из вашего сознания, вы смогли бы найти общество грешника превосходным. Но вскоре у вас появилась бы причина вернуться назад в ужас. Однако, насколько это чудовищно! Если бы розы и лилии внезапно запели сейчас, в это наступающее утро; если бы мебель начала двигаться в процессии, как в рассказе Де Мопассана!

- Я рад, что вы возвратились к этому сравнению, - сказал Котгрейв, - потому что я хотел спросить вас, чему соответствуют эти воображаемые изменения неодушевленных вещей у людей? Одним словом, что является человеческим грехом? Вы дали мне, насколько я понимаю, абстрактное определение, но мне бы хотелось узнать конкретный пример.

- Я уже сказал вам, что это бывает очень редко, - сказал Амброз, казалось, желавший избежать прямого ответа. - Материализм нашего времени, который сделал много, чтобы уничтожить святость, возможно, сделал больше, чтобы подавить зло. Мы находим Землю столь удобной, что, кажется, не осталось никаких отклонений, подъемов или низвержений. Я уверен, что современный ученый, решивший "специализироваться" в Тофете, сведет все к обычным исследованиям антиквариата. Никакой палеонтолог не смог бы показать вам живого птеродактиля.

- И все же вы, я думаю, "специализировались" на этом, и я уверен, что ваши исследования касались и нашего времени.

- Я вижу, вы действительно заинтересовались. Хорошо, я расскажу вам об одном событии, в которое я оказался немного вовлечен. Если захотите, я могу показать вам кое-что, что подтвердит те любопытные вещи, который мы обсуждали.»

 

В известной степени подтверждением вышеуказанных тезисов занимался самый известный человек, состоявший в Золотой Заре, оказавший огромное влияние на развитие сатанизма - «Великий Зверь», Алистер Кроули. К сожалению объем этой книги не дате возможности подробно расписать биографию этой, без всякой сомнения выдающейся личности. Поэт, художник, альпинист, путешественник, шахматист, блестящий рассказчик под настроение, астматик, наркоман, распутник и магистр магии- вот далеко не полный список характеристик этого человека. Он не был сатанистом и не считал себя «черным магом», но в то же время его влияние во многом предопределило дальнейшее развитие сатанизма и черной магии в том виде в котором мы знаем его сейчас.

Вот честно: если кто заявляет, что магия делитя на цвета, всерьёз -- то понимание оккультизма у него отсутствует как таковое.

Родители Кроули были членами так называемого Плимутского братства- фанатичной секты, члены которой только себя считали истинными христианами. Пуританская атмосфера царившая в семье Кроули, была душной и тесной для его кипучей натуры, что вынудило Алистера в конце концов восстать против своей семьи. В итоге мать Кроули, к тому времени начавшая сходить с ума на религиозной почве назвала его «Зверем», убедив себя в том, что ее сын был Антихристом из «Откровения». Кроули проникся этой мыслью, решив, что он и вправду является Зверем, и занял эту позицию с полной ответственностью. Став взрослым, он даже утверждал, что его мать, безумная фанатичка, была вдохновлена свыше, когда назвала его так, тем самым, определив его жизненный путь. Кроули всерьез заинтересовался оккультизмом, что, в конце концов привело его в «Золотую зарю», где он стал быстро продвигаться по иерархической лестнице ордена. Встревоженный Матерс, опасавшийся, что Кроули хочет занять его место, стал добиваться изгнания молодого мага из ордена. В дальнейшем напряженные отношения между соперниками переросли в настоящую «оккультную войну» - каждый из противников обвинял другого в том, что он насылает на него демонов. Как бы то не было, но, в конце концов, Кроули покидает «Золотую зарю» основав свой оккультный орден, носивший название «Серебряная звезда». Он путешествует по Индии, Китаю, Японии, Мексике расширяя свой кругозор и знакомясь с эзотерическим доктринами тех мест.

В 1904 году произошло событие, перевернувшее всю жизнь Кроули и обессмертившее его имя. В Египте, через свою жену Роуз Келли, бывшую одновременно и его медиумом Алистер Кроули стал получать откровения от духа или демона по имени Айвасс. По мнению Кроули он являлся посланником Хоор-Паар-Краата, которого Кроули отождествлял с египетским богом Сетом, убийцей «доброго» бога Осириса, а также с шумерским дьяволом-богом, которого Кроули называл на арабский лад- Шайтаном. Смешав воедино двух вековечных противников – Гора и Сета, Кроули фактически признавался, что получал откровения от самого Дьявола. Много лет спустя в 1920 году он писал: «И ее ( Вавилонской блудницы) Предвестие будет сладостным в нашем слиянии, Таинство данное благодаря Айвассу, нашему Господу Богу Дьяволу». В апреле 1904 года три дня подряд примерно в час дня Айвасс диктовал Кроули «Книгу Закона», вероятно самую важную в книгу в магической карьере Кроули. В книге содержался закон Телемы- «Делай то, что желанно- вот в чем закон». Суть этой теории заключается в том, что каждый человек имеет право на независимость, право развиваться так, как ему кажется правильным, искать образ жизни, согласующийся с его самыми фундаментальными представлениями и самыми искренними желаниями и при этом гармонирующими с его окружением. Человек имеет право развивать себя духовно и интеллектуально до предела своих возможностей.

Айвасс также сообщил, что грядет эпоха Нового Эона, третья великая эпоха в истории человечества. Три основные эпохи характеризовались как язычество, христианство, Телема, олицетворением которых являются египетские божества, соответственно: Исида, Осирис, Гор. Демон Айвасс" - выбирает его носителем нового знания и глашатаем нового века, "эона Гора". Кроули осознает себя "Зверем 666", о котором говорит Апокалипсис и выбирает своим инициатическим именем "To Mega Therion", "Великий Зверь". С этого момента, вплоть до своей смерти в 1947 году, Алистер Кроули выполняет важнейшую миссию -- распространяет «Закон Телемы».Мы не будем сейчас подробно останавливаться на всех перипетиях дальнейшей биографии Кроули- его биография слишком обширна, да к тому же неплохо изучена другими исследователями. Остановимся только вкратце на его учении которое в самых общих чертах выглядит так. Цивилизация развивается в согласии с некоторыми циклами, каждый из которых определяет религиозный и культурный уровень человечества. Каждый цикл длится приблизительно 2000 лет, что совпадает с переходом одного из 12 созвездий Зодиака в новый сектор. Нынешнее человечество живет в конце "эона Озириса", что характеризуется "архетипом умирающего и воскресающего бога". Этот "эон", цикл, характерен патриархальной этикой и представлением о божественности как о чем-то отвлеченном и моральном. Закон этого цикла требует от человека аскетизма и отказа от собственной воли. Но все это заканчивается. Близится следующий цикл - "эон Гора", сына Озириса. В этом периоде будет иная религия и иная культура, основанные на новой этике. Теперь "божество" будет внутри человека ("каждый мужчина и каждая женщина -- это звезда", гласит важнейший закон Кроули), а не вне его. Поэтому никаких ограничений не будет, и наступит царство тотальной свободы. Между двумя эонами существует особый период -"буря равноденствий". Это эпоха торжества хаоса, анархии, революций, войн, катастроф. Это волны ужаса, необходимые, чтобы смыть остатки старого порядка и расчистить место для нового. Поэтому Кроули позитивно относился к современной ему исторической действительности, приветствуя и Октябрьскую революцию и приход нацистов к власти и борьбу ирландцев за независимость ну и, разумеется, обе мировые войны. Все это, по его мнению, было лишь великим кровавым жертвоприношением ( да Кроули признавал и жертвоприношение) призванном «Провозгласить Гора - Коронованного и Побеждающего Ребенка Владыкой Эона». О Горе Кроули говорит буквально следующее: «Альфа- Дитя, «давшее форму своему отцу и сделавшее свою мать плодородной»-Гарпократ. Но она развивается в Омикрон - экзальтированного Дьявола, подробно описанного во многих местах формулы посвящения Гора. Этот Дьявол называется Сатана или Шайтан; люди не знающие формулы посвящения, боятся его и называют злом. Таким образом, они пытаются выставить природу матерью всех своих прегрешений. Сатана- это Сатурн, Сет, Абраксас. Адад, Адонис, Аттис и другие…». Далее Кроули пишет: «Таким образом Дьявол – это Козерог; это Козел который взбирается на самые крутые горы; это божество которое проявившись в человеке делает его Эгипаном, то есть Всем» В другом месте он пишет: «Зверь 666 ( то есть сам Кроули) предпочитает оставлять все имена как они есть и провозглашает только одно: Айвасс -солнечно-фаллический-герметический Люцифер  - является его личным ангелом-хранителем, а «дьявол» по имени Сатана или Гадит- одной из частных единиц нашей звездной Вселенной. Этот Змий, Сатана, не враг Человеку, но Тот, кто сделал нас Богами, знающими Добро и Зло. Он потребовал: "Познай самого себя!"

Многие считают Кроули "сатанистом", и его апелляции к Апокалипсису дают для этого основания.

Чего-чего? С чего это отсылки (аппеляция тут не при чём) к Библии делают сатанистом?!

Однако дело несколько сложнее. Сам Кроули считал, что Апокалипсис -- это подлинно пророческая книга, которая совершенно точно описывает конец цикла, но дает ему моральные оценки с позиций самого христианства, т.е. той религии, которой суждено, по его мнению, исчезнуть вместе с концом "эона Озириса". Следовательно, делает он вывод, негативные персонажи Апокалипсиса не так уж негативны, если взглянуть на них с позиций иного, нового эона. Тогда Вавилонская Блудница и Зверь предстанут сугубо позитивными персонажами - пророком и его женской ипостасью. Пророком, «Зверем» Кроули, разумеется, считал себя, а «алыми блудницами» были его многочисленные жены- бывшие одновременно его медиумами и партнерами по сексуальной магии. Философия и магия Кроули самым решительным образом противопоставляла себя христианству - в отличие от непоследовательной и осторожной политики всех предшествующих ему оккультистов. Философия Кроули еще использует каббалистические образы и понятия, но их он щедро разбавляет идеями и образами заимствованными из египетских, вавилонских и орфических мистерий, добавляя ко всему еще и элементы индийской йоги и тантризма, а также буддизма и китайского даосизма. Кроули много путешествовал по самым экзотическим странами Востока, что оказало огромное влияние на его философию. Даже его «алые блудницы» были копией «шакти»- духовных помощниц индусских тантриков, совокупление с которыми открывало им пути к абсолютному духовному совершенству. Даже его космогоническая модель резко отличалась от упрощенно-линейной схемы белосветных учений- смена эонов живо напоминает «Циклы времен» индуисткой и ацтекской мифологии с периодическим разрушением и возрождением мира. Именно учение о смене эонов и стало той самой точкой перехода предопределившей дальнейшее развитие и становление сатанизма . «Бог умер»- провозгласил Ницше в свое время. «Гор родился»- уточняет Кроули, парадоксально отождествляя бога с головой сокола с его вечным противником- египетским Сетом, богом зла. Время умирающего и воскресающего Христа уходит и ему на смену идет Другой, тот кто по самой своей сущности являет собой полную противоположность владыке уходящего эона. И не так уж важно- имеет ли он облик победоносной хищной птицы, рогатого Дьявола или полного зловещей мудрости Древнего Змея.

Сам Кроули никогда не считал себя сатанистом, но его философия во многом способствовала развитию этой идеологии. Еще менее склонны были себя относить к сатанизму Ницше, Байрон, Бульвер-Литтон и уж тем более Дарвин или Спенсер. Их вклад в развитие сатанизма был опосредованным, но от этого- не менее мощным. Сатанизм продолжал существовать в той же форме, что он существовал и во времена мадам де Монтеспан: так в 1889 году французская газета « Le Tatin » опубликовала статью одного журналиста, сомневавшегося в существовании сатанистской мессы и приглашенного на оную. Он был доставлен на место с завязанными глазами, а когда повязку сняли, обнаружил себя в темной комнате со стенами, расписанными эротическими сюжетами. На алтаре, окруженном шестью черными свечами, был изображен козел, попирающий распятие. Месса велась над обнаженной женщиной, лежащей на алтаре. Черные причастия были освящены и съедены верующими, после чего церемония перешла в оргию. Но в такой форме сатанизм мог существовать только в виде курьеза, реликта, нелепого пережитка средневекового мракобесия.

И с чего бы этот курьёз заявлять сатанизмом (безотносительно того, насколько можно верить журналистам)?

Ему нужно было измениться- измениться не по сути, но по форме, чтобы отвечать требованиями стремительно меняющегося века. Сатанистам не нужен был Дарвин или Ницше, чтобы понять сущность собственного учения - но они им были нужны для того, чтобы суметь преподнести его в той оболочке, которая была наиболее близка тогдашнему интеллектуалу. Впрочем и для собственно идеологии сатанизма подобное заимствование оказалось весьма полезным- теперь их кругозор достаточно расширился, чтобы понять, что на одном антихристианстве свет клином не сошелся, что мир Темного бога простирается далеко за пределы примитивного христианского ада. Постепенно приходило осознание того, что сатанизм направлен не только и не, сколько на борьбу с белосветными учениями, сколько на создание собственной, альтернативной картины мира в корне отличной как от прямолинейной христианской эсхатологии, так и унылого атеистического материализма. В то же время должно было оформиться и осознание того, глубокой внутренней связи со всеми своими предшественниками. Окончательно это понимание оформилось только в 20-веке, который стал веком торжества далекой заокеанской стране набравшейся своего инфернального могущества в «краю где заходит солнце».

Забавно, что автор не так давно возмущался тем, что я не отношу к сатанизму «средневековое мракобесие». Как понимаю, его точка зрения: «сатанизм так развивался». Я же считаю, что сатанизма как такового еще не было — но развивались предпосылки. Это, в принципе, вопрос чисто номиналистический, но из принятой позиции идут несколько разные выводы в плане концепции сатанизма как такового — человек вот тоже от кого-то там произошел, но обезьяны людьми не являются. Вот и нефиг называть сатанизмом то, что им ещё не являлось. Пока свет (sic!) клином сходится на антихристианстве, то сатанизма ещё нет.

Врата ада — в морской пучине…

История сатанизма в 20 веке сравнительно неплохо изучена в сравнении с предыдущими столетиями. Более того, иные исследователи (особенно ушибленные «православным патриотизмом») считают, что и сам сатанизм как таковой появился именно в прошлом веке и является типичным порождением американской массовой культуры. Думается, что в предыдущих главах я привел достаточно фактов, свидетельствующих об обратном.

Чего-чего? Где там хоть один факт наличия сатанизма в тот временной период?

И все же доля истины в этих утверждениях есть - роль, условно говоря, «американского периода» в становлении сатанизма трудно переоценить. Другое дело, что сам по себе сатанизм в США является логическим продолжением и развитием уже имевшихся тенденций так или иначе вызревавших в недрах англосаксонского общества. В предыдущей главе уже было показано, что львиная доля всей той совокупности философских концепций, научных теорий и поэтических образов, повлиявших на «обновление сатанизма», зародилась в туманном Альбионе. Прежде чем перейти к истории сатанизма в двадцатом веке, я считаю нужным сделать экскурс в прошлое, чтобы попытаться понять, почему история маленького острова у северо-западной оконечности Европы и его заокеанских колоний, оказалась столь прочно вписанной в контекст «Сатанинской Хроники».

Изобретение наименования «Британская империя» приписывают человеку, которого называют «последним магом эпохи Возрождения»- человеку разносторонних талантов, врачу, математику, географу, астроному и астрологу- Джону Ди. Ему в частности приписывают открытие так называемого «енохианского языка», а Говард Филипс Лавкрафт счел эту фигуру настолько интересной, что в своем рассказе «Ужас Данвича» приписал Джону Ди перевод придуманного им «Некрономикона» на английский язык.

Примерно в то же время Англию посещает Джордано Бруно, который тоже сулит английской королеве бескрайнюю, мистическую всемирную империю:

«Я говорю о Елизавете, которая по титулу и королевскому достоинству не уступает ни одному королю на свете... Если бы власть фортуны соответствовала бы и была равна власти великодушия и ума, следовало бы, чтобы эта великая Амфитрита расширила границы и настолько увеличила периферию своей страны, чтобы она, как ныне включает Британию и Ирландию, так включила бы другое полушарие мира, чтобы уравновесить весь земной шар, благодаря чему ее мощная длань полностью подлинно поддерживала бы на всей земле всеобщую и цельную монархию.»

Применение к Елизавете имени "Амфитрита"- одной из океанских нимф в греческой мифологии недвусмысленно указывает на то, на чем должна основывать свое могущество грядущая великая империя - владычестве на море. Это отвечало и политической обстановке того времени - когда английские корсары грабили испанские галеоны и именем королевы создавали колонии в Новом свете. Апогеем морского могущества Англии в то время стал разгром «Великой армады»- испанского флота посланного на завоевание королевства. С этого момента могущество Испании на морях начинает идти на убыль и восходит звезда протестантских держав- Англии и Голландии, основывающих свое могущество на морской торговле, созданию колоний по всему свету и сильном флоте. Роль последнего фактора, кстати, неплохо понимал и Джон Ди, в своей книге «Искусство навигации», выступавшего за создание постоянно действующего британского флота.

Здесь мы походим к одному важному моменту, который является общим местом в трудах многих отечественных и зарубежных политологов, культурологов, знатоков геополитики и международных отношений - противостоянию морских и сухопутных держав. Главным законом геополитики является утверждение фундаментального дуализма, отраженного в географическом устройстве планеты и в исторической типологии цивилизаций. Этот дуализм выражается в противопоставлении "теллурократии" (сухопутного могущества) и "талассократии" (морского могущества). "Теллурократия", связано с фиксированностью пространства и устойчивостью его качественных ориентаций и характеристик. На цивилизационном уровне это воплощается в оседлости, в консерватизме, в строгих юридических нормативах, в твердости этики и устойчивости социальных традиций. Сухопутным народам чужды индивидуализм, дух предпринимательства. Им свойственны коллективизм и иерархичность. Примерами таких государств в древнем мире обычно считают Персидскую империю, Спарту и Рим, в новейшей истории – Германию и Россию.

Отмечу, что Россия -- это отдельный цивилизационный проект, русские -- это не Запад и не Азия, и не "сухопутная" и не "морская" Империя, у нас -- свой Путь.

"Талассократия", "морское могущество" представляет собой тип цивилизации, основанной на противоположных установках. Его приоритеты мореплавание, торговля, дух индивидуального предпринимательства. Индивидуум как наиболее подвижная часть коллектива возводится в высшую ценность, при этом этические и юридические нормы размываются, становятся относительными и подвижными. Такой тип цивилизации быстро развивается, активно эволюционирует, легко меняет внешние культурные признаки, сохраняя неизменной лишь внутреннюю идентичность общей установки. К таким государствам обычно относят Афинское государство и Карфаген, в средние века- Венецию и Геную, в современном мире – Англию и США. Мировоззрение, экономика, политическая культура подобных государств определяется той частью их населения, которая живет на побережье, либо в его непосредственной близости. Для этих доминирующих прибрежных групп море было всей их жизнью: от начала и до конца. Самые активные и дееспособные их представители уходили на кораблях в океан (для рыбной ловли, торговли, грабежа, войны и так далее), создавая материальную основу жизни тех, кто оставался на берегу. Жизнь последних в разнообразных формах также напрямую зависела от моря и была ориентирована на него: они строили суда, планировали новые экспедиции, перерабатывали морские продукты, воспитывали будущих моряков и так далее.

Однако морская стихия всегда несла для человека (как все-таки сухопутного существа) смертельную угрозу, держала в беспрестанном психологическом напряжении. Даже на берегу море угрожало живущим возле него людям: прибрежными зыбучими песками и рифами, ураганными ветрами, уничтожающими посевы. Еще более страшным был сам выход в море, его следствием были: порча продуктов и недостаток пресной воды, тропические болезни, страшные тайфуны южных морей, рост смертности и заболеваемости. Штиль на море, "вязкий, словно болото", мог означать для моряков смерть от голода или жажды. Даже в конце XVI века мореходы, совершившие трансокеанические путешествия, считали, что нет большей опасности, чем море. От древности до XIX века, от Бретани до России повсюду существовали пословицы, предостерегающие людей от опасностей в море. Даже в такой морской стране, как Голландия, было известно изречение: "Лучше ехать в разбитой телеге по полю, чем плыть на новом корабле по морю".

Морские государства порождают особое мироощущение у своих граждан, их психология во многом формируется алгоритмами морского (океанического) пространства. Каждый выход в море фактически был очередным фрагментом борьбы с окружающим миром, причем ни на жизнь, а на смерть. Так происходил естественный отбор: в подобных условиях выживали только сильные натуры с определенной духовно-психологической организацией. Иные на берег не возвращались. Именно в этой атмосфере постоянного напряжения люди особенно четко осознавали незыблемость и безжалостность законов бытия управляющих Вселенной.

Было бы верно, если бы большинство граждан таких наций были бы моряками, а так -- пофиг. Разница здесь иная: сухопутная Империя граничт с теми, кого она присоединяет, морская -- нет. Поэтому "сухопутные" цивилизации вынуждены как-то считаться с жителями колоний-соседей и т.п., а морские -- нет, можно грабить и т.д. без особой оглядки.

Громадное пространство океанов и их невероятная всесокрушающая мощь порождали в человеке ощущение собственной малости и ничтожности. Чтобы защитить и утвердить себя он должен был бороться со всем, что его окружало. И эта борьба постепенно воспитывала в нем неудержимое стремление к господству и покорению. Только так он мог преодолеть страх избавиться от постоянного ощущения собственной ничтожности. Итогом стало великое непреодолимое отчуждение людей от мира, в котором он был вынужден существовать. В открытом океане, как агрессивной, хаотической среде, не может быть общих, обязательных для всех законов: железная дисциплина существует только на корабле как изолированном, упорядоченном микромире. Все, что находится за бортом может быть либо врагом, либо добычей, а на них законы и правила организующие жизнь команды корабля не распространяются. Океан, как враждебная человеку среда, существует для него за пределами каких-то правил и норм: имеют смысл лишь сила и точный расчет. Со временем вышеуказанные духовно-психологические установки приобретают определенную универсальность в рамках культуры «морских народов», впитываясь в их быт, нравы, жизненную философию. Государства, созданные «народами моря», по своей глубинной сути становятся огромными кораблями, социальные матрицы малых групп, чья жизнь оказалась замкнутой в корпусе покинувшего землю, судна, постепенно переносилась на страны в целом. Подобный архетип- корабля посреди океана, распространялся не только на народы в целом, но и внутри них, цементируя и объединяя множество малых групп составляющих структуру «корабельного общества». Эти группы рассматривают как враждебную среду не только мир находящийся за пределами корабля-государства, но и все что существует за пределами самой их группы, пусть даже и в рамках единой «морской державы». Так же как существовал определенный антагонизм между матросами и офицерами того же британского флота - на корабль моряков зачастую вербовали обманом и принуждением, под угрозой тюрьмы, а то и петли. Это мироощущение пронизывает общество «морских народов» сверху до низу – от каждого отдельно взятого человека до государства в целом. Но, тем не менее, перед лицом общего внешнего врага «государства-корабли» выступают именно как единое целое забывшее свои внутренние противоречия - так же как команда корабля выступает как единое целое при виде разбушевавшегося океана.

Интересная концепция. Но если описанное хорошо подходит для народов типа викингов, то в той же Великобритании, как уже сказал, — моряки далеко не все и даже не значимая часть населения. А «иметь сильный флот» и «иметь морскую душу» (образно) — это не одно и то же. Так что — гонево…

Морская стихия пугала не только вполне реальными земными опасностями, грозящими только телу человека- оно ассоциировалось и с угрозами его бессмертной душе. В христианские времена море стало считаться владением Сатаны и адских сил. Так, в пьесе Шекспира сын короля Фердинанд в ужасе бросается в море с криком: "Ад опустел, все демоны здесь". Поэтому считалось, что разбушевавшийся океан нужно заклинать: португальские и испанские моряки читали евангелие от Иоанна и опускали в воду святые реликвии. Зловеще известный инквизитор Баскской области Пьер де Ланкр верил, что демоны предпочитают перемещаться морским путем. Прибрежные жители, например, бретонцы, сравнивали море с необузданным конем, взбесившейся кобылицей, вырвавшейся на свободу лошадью. Поэтому буря не считалась естественным явлением, а истоки безумия легко можно было найти в демонах и колдунах. Яростные волны неоднократно мешали королю Шотландии Иакову и принцессе Анне переплыть Северное море в 1589-1591 гг: причиной оказались ведьмы и колдуны, заколдовавшие море. В старинных европейских сказках говорится о дьяволе, принявшем облик капитана призрачного корабля, который возмущает спокойствие духа прибрежных жителей и считается адом погибших моряков. В коллективном сознании европейцев долгое время море и грех считались связанными различным образом. В средневековых романах типичным является эпизод бури, поднявшейся из-за присутствия на корабле грешника или беременной (т.е. нечистой) женщины. Волны набрасываются на корабль, потому что зло притягивает к себе зло.

Что-то все в кучу намешано. Заклинание разбушевавшегося моря — явно сохранившееся влияние язычества. Бури и т.п. нередко приписывали вредности колдунов, но я не понял — что, все бури им приписывали?! Это что-то новое.

Также не понятно, почему из «Дьявол был капитаном» следует особая роль моря, а то, что и на суше он, так сказать, рулил — не учитывается. Дьявол, знаете ли, везде :-)

Жители континентальных областей и духовные лица, считали моряков дурными христианами, несмотря на их паломничества по морю и благодарственные приношения церкви. Считалось, что они лишены "моральных добродетелей" и "нецивилизованы".

С учетом того, кого и как набирали в моряки в той же Англии, ничего удивительного. И ничего сакрального, я бы сказал.

В руководстве английского духовника 1344 года читаем: "Духовник, если тебе придется исповедовать моряка, непременно расспрашивай его досконально. Ты должен знать, что одного пера будет недостаточно, чтобы описать все грехи, в которых погрязли эти люди. Их лукавство столь велико, что трудно найти название их грехам... На суше они не только убивают духовных и светских лиц, но и в море они предаются грабежам и пиратству, лишая имущества людей, особенно купцов”. Неуправляемая стихия – буря, потоп или наводнение – напоминала людям о периоде хаоса в мироздании.

 А землетрясения, сели, бури на суше и т.д.? Ну и «о природе хаоса» — это интерпретация автора. Что-то не припоминаю такого тезиса в исторических источниках.

В воде или на берегу обитает множество опасных существ: Полифем, Сцилла, Сирены, Кракен, Левиафан, Лорелея. У всех у них одна цель – нести людям погибель или, в крайнем случае, как это делает Цирцея, заставить их потерять человеческий облик. Море было местом страха, смерти и безумия, пропастью, скрывающей Сатану, демонов и чудовищ. Оно должно исчезнуть в день возрождения мира. В "Откровении" Св. Иоанна Богослова сказано: "И увидел я новое небо и новую землю; ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет".

И что — раз так написал Иоанн Богослов, так оно и есть? Что-то не припоминаю концепции исчезновения моря у других авторов. Как христианских (конечно, есть трактовки этого отрывка), так и языческих.

Все это понимание моря откладывается и коллективном бессознательном морских народов. Они боятся моря, но одновременно не могут без него жить; они бояться темных сил, но одновременно где-то в глубине души они понимают, что с ними так или иначе приходится иметь дело. В итоге в коллективное бессознательное морских народов было буквально вбито архетипичное представление о «мире за кормой», как о безбрежном пугающем океане, полном чудовищ, призраков и злых духов с которыми так или иначе приходится сосуществовать. Символизм Океана как нам хорошо известно восходит к символизму предвечного Хаоса, изначальной Тьмы пред которой бессильны и сами боги. Тот же кто пытается обуздать свирепую мощь морской стихии либо терпит жестокое поражение, либо сам становится сопричастным Mare Tenebrarum- Морю Мрака. Так многочисленными легендами было окружено имя Фрэнсиса Дрейка- знаменитого корсара королевы Елизаветы, во многом предопределившем грядущее морское могущество Британии. О нем ходили легенды, что Дрейк заключил союз с морскими ведьмами помощь которых позволила сокрушить Великую Армаду, что после смерти Дрейк возглавил Дикую Охоту и так далее.

Именно эти особенности мировоззрения «морских народов» и послужили причиной того, что англосаксы стали творцами как научных теорий и философских концепций, так и литературных жанров и образов сыгравших немаловажную роль в становлении современного сатанизма.

ОК. А почему именно англосаксы, а не другие «морские народы»? Та же Испания в свое время была ого-го какой морской, например. Или Португалия. Так что —  сова садистски натянута на глобус.

В предыдущей главе уже был перечислены люди так или иначе повлиявшие на это процесс- от Байрона до Дарвина и от Мальтуса до Кроули. Но подобное миропонимание проникло и в политическую культуру Великобритании- а позднее и других англосаксонских народов. Естественно это было в неявном виде- общество морских народов оставалось христианским причем большинство людей в это искренне верили. И в то же время ряд мыслителей оказавших очень большое влияние на становление политической системы в Англии высказывали взгляды, от которых буквально разило серой. Так один из самых известных английских мыслителей Нового времени Томас Гоббс представлял людей не как духовное существо созданное богом, а как буквально «разумное животное», существо одержимое неуемной страстью к наживе, безопасности, славе и тому подобными «низменными», с точки зрения правоверного христианина страстями. Гоббс заявляет о природном равенстве людей (они все одинаковы в своих инстинктах) и равенстве в «праве на все». Для Гоббса люди равны в своем эгоизме, жадности, трусости, честолюбии и жизненным благам. Эти же качества, по его мнению, наделяют человеческие взаимоотношения тотальным антагонизмом, делая людей вечными, непримиримыми врагами. В «естественном состоянии» царит «bellum omnia contra omnes»- «война всех против всех». Чтобы как-то нейтрализовать это потенциально опасное животное называемое человеком и создается государство- земной смертный бог, которому Гоббс – типичный представитель «народов моря»- дает имя библейского морского чудовища- Левиафана. Этот Левиафан, государство- искусственный, механический человек земной «смертный бог» и именно он своей колоссальной властью вносит закон и порядок в анархичную среду людей преисполненных злобы, вожделения и зависти друг к другу. Но из этого вполне логично вытекает и другой вывод, единственно возможный для представителя морских народов- истинная человеческая природа никуда не исчезает, она лишь отступает на задний план, но в любой момент она может возобладать вновь. Как хороший корабль, опытная команда и точные приборы все равно останутся довольно-таки относительной и ненадежной защитой от коварной и непредсказуемой морской стихии, так и человеческая природа пусть пока усмиренная законами и правилами государства, но все равно рано или поздно эта самая животная природа человека, темное, хаотическое начало все равно возьмет свое.

Вслед за Гоббсом подтягиваются и иные мыслители. Британский философ Бернард де Мандевиль, считал, что, что интересы государства - не более чем интересы максимального удовлетворения гедонистических потребностей его индивидуумов: больше частных пороков - больше общественного блага. В своей сатире «Ропщущий улей, или Мошенники, ставшие честными» ( переизданной под названием «Басня о пчëлах, или Частные пороки — общественные выгоды») он доказывает в аллегорической форме, что общество, решившее ради сбережений расстаться с роскошью и сократить вооружения, ждет печальная участь. «Все находящиеся в естественном состоянии живые существа заботятся лишь о том, чтобы доставить себе удовольствие, и непосредственно следуют влечению своих наклонностей, не обращая внимания на то, принесет ли полученное ими удовольствие добро или зло другим - утверждает Мандевиль.- Ни один вид животных не оказывается менее способным жить в согласии в течение длительного времени, находясь в большом скоплении, чем человек, если отсутствуют ограничения, налагаемые на него системой правления.». Мандевиль предполагает, что само по себе разграничение на грешных обуреваемых страстями людей и высокодуховных праведников постоянно борющихся со своими звериными страстями (с безусловным осуждением первых и возведением в идеал вторых)- это всего лишь хитрая придумка «мудрецов и моралистов», которые создавая общество «должны были заставить людей, которыми они должны были управлять, поверить, что для каждого из них сдерживать свои желания более выгодно, чем следовать им, и гораздо лучше принимать во внимание не личные, а общественные интересы.». Еще один видный британский мыслитель, много сделавший для создания Форин Оффис (Министерство иностранных дел) и Форин Интеллидженс Сервис (внешняя разведка)- Иеремия Бентам, писал, что: "Природа поместила человечество под власть двух разных хозяев - Боли и Удовольствия. Только они указывают нам, как мы должны поступать, только они предопределяют наши поступки; каждое усилие избежать подчинения только его подчеркивает. Принцип полезности, принцип величайшего удовлетворения или величайшего наслаждения, признает это подчинение и принимает его за первооснову». Впоследствии английские правящие круги делают нужные выводы из учения Бентама, как и прочих английских философов – выводы из которых последуют практические методы строительства империи: защита ростовщичества, поддержка подрывных течений в недрах враждебных государств, работорговля и наркоторговля, труд каторжников и так далее. Дело не в том, что английская политика была более подлой или бесчеловечной чем политика любых других государств - просто она была более умелой. Мировоззрение морского народа, отраженное в философских концепциях Гоббса и Мандвиля, в свою очередь оказало и влияние и на внутреннюю и внешнюю политику этих стран. В силу ряда объективных и субъективных факторов жители «талассократических» держав лучше осознавали основополагающие законы пугающего и хаотичного миропорядка, возникшего в начале времен как плоть от плоти Изначальной Тьмы.

Я что-то не понял. Вот эта антиразумная колнцепция (не спорю, свойственная чел-овекам -- но именно вследствие недоразвитости психики, зацикливании на частной собственности и эгоцентризме) -- имеет отношение к Ищначальной Тьме?!

Британская элита, по всей видимости, интуитивно понимала откуда ветер дует. Косвенным признаком этого стало появление так называемого Хельфайр-клуба (Клуба Адского Пламени). В период премьер-министра Роберта Уолпола (начиная с 1721 года) Хельфайр-клубы не только размножились - они стали "внутренним святилищем" британской элиты. Самый крупный из них, основанный в 1720 Лордом Уортоном, включал в обеденное меню: "Пунш адского пламени", "Пирожок святого духа", "Чертовы чресла" и "Груди Венеры" (украшенные вишенками вместо сосков). В 1760-х годах, когда американские колонии открыто порвали с Британией, большинство придворных короля были членами Хельфайр-клуба. Один из клубов возглавлял сэр Фрэнсис Дэшвуд - официальный начальник Бенджамина Франклина.

Сейчас нет единого мнения насчет того, насколько серьезно относились члены «Клубов Адского Пламени» к «дьявольской», языческой и «богохульной» атрибутике этих тайных обществ. Скорей всего там не было единого мнения: кто-то относился к этому более менее серьезно, для других это была всего лишь игра, щекотка для нервов, уточенная приправа к пиршеству разврата. Но это собственно и не имеет особого значения- убежденных сознательных сатанистов всегда было мало. Важно другое - великая империя уже в силу своей «морской» природы оказалась особо предрасположенной к созданию внутри себя условий благоприятствующих появлению идей и образов из которых складывалось сатанинское мировоззрение. Возникнув в высших слоях общества эти взгляды, затем распространялись «вширь и вглубь», неизбежно огрубляясь и трансформируясь, проникая в народные массы со всеми их суевериями и предрассудками, многие из которых восходили к смутным и зловещим временами языческого прошлого. Именно этот народ, устремляясь в поисках «лучшей доли» за океан, порождая там новое общество, в котором сатанизм получал новый импульс к своему дальнейшему развитию.

Колонии в Северной Америке фактически превратились в своеобразный полигон по отработке концепций английских идеологов. Именно в условиях жизни американских поселенцев идея «bellum omnia contra omnes» обрела свою реальность. «Дикий запад» стал территорией, где принцип «человек человеку волк» стал реально формировать психологию людей, превращая их в своеобразных хищников, по отношению друг к другу.

(вздыхая) А сатанизм-то тут при чём?

Об этой черте, характерной вообще для западного общества, но особо ярко выраженной у англосаксов писал еще Карл Маркс: « Право человека на свободу основывается не на соединении человека с человеком, а, наоборот, на обособлении человека от человека. Оно- право этого обособления, право ограниченного, замкнутого в себе индивида». В результате восприятие людьми друг друга как преграды на пути к личной свободе, глубокая отчужденность человека от человека создали мир вечной и непримиримой борьбы «всех против всех».

Подобная концепция нашла свое отражение и в религии первых поселенцев- здесь в Америке нашли свое выражение самые крайние формы изжитые в самой Великобритании, где был успешно достигнут компромисс в виде государственной англиканской церкви. Главной отличительной особенностью пуританства, взращенного на духовном багаже кальвинизма, стала абсолютизация служения богу и только богу, при полном игнорировании человека. Результатом же этого, по словам Макса Вебера, стало «ощущение неслыханного внутреннего одиночества отдельного индивида». Протестантский бог стал глухой непреодолимой стеной между людьми, сея в их душах глубоко укоренившееся недоверие к «ближнему», предостерегая их полагаться на помощь людей и дружбу между ними. Воинствующие протестантские проповедники постоянно приводили в пример слова пророка Иеремии: «проклят человек, который надеется на человека». Но человек обреченный в поисках собственного спасения «одиноко брести своим путем навстречу от века предначертанной ему судьбе» все же был не одинок в этом шествии. Бок о бок с ним все это время неуловимой зловещей тенью следовал Дьявол, только и ждущий момента, чтобы уловить человеческую душу в свои сети. В борьбе с кознями Князя Тьмы пуританин мог опереться только на помощь бога- но как раз в его благосклонности он и не мог быть уверен- ведь до самой смерти не будет известно кого он предопределил к спасению. Свою праведность американский протестант должен был доказывать ежедневно и ежечасно, но его собственная «греховная» природа постоянно сбивала его с этого богоугодного занятия. Сатана и его присные подстерегали человека на каждом шагу, мысли о дьявольском искушении обуревали истерзанный мозг пуританского праведника, куча неврозов, комплексов, потаенных страхов тяжким грузом висели на его душе, которую нужно было постоянно спасать от адского пламени. А поскольку дело это, мягко говоря, нелегкое то на ум приходил другой, довольно таки логичный вывод- раз уж от Дьявола нельзя спастись- значит можно попробовать с ним договориться. Разумеется, любой пуританин, которому приходили в голову столь крамольные мысли, с негодованием гнал их прочь, но где-то глубоко, на уровне подсознания четко отпечатывалась мысль о неизбежности такого шага.

Один из основоположников жанра «хоррор», талантливый писатель Говард Филипс Лавкрафт в своем рассказе «Картинка в старой книге» очень чутко уловил глубинные свойства души людей, считавшихся «солью земли»:в США

«Фанатичные приверженцы верований, сделавших их изгоями среди себе подобных, чьи предки в поисках свободы селились на безлюдье. Здесь они процветали вне тех ограничений, что сковывали их сограждан, но сами при этом оказывались в постыдном рабстве у мрачных порождений собственной фантазии. В отрыве от цивилизации и просвещения все душевные силы этих пуритан устремлялись в совершенно неизведанные русла, а болезненная склонность к самоограничению и жестокая борьба за выживание среди окружавшей их дикой природы развили в них самые мрачные и загадочные черты характера, ведущие свое происхождение из доисторических глубин холодной северной родины их предков. Практичные по натуре и строгие по воззрениям, они не умели красиво грешить, а когда грешили – ибо человеку свойственно ошибаться – то более всего на свете заботились о том, чтобы тайное не сделалось явным, и потому постепенно теряли всякое чувство меры в том, что им приходилось скрывать.».

Иной климат, иные природно-географические условия с новой силой возродили все архаичные обряды и суеверия европейских переселенцев. Вера в ведьм и колдунов, злых духов, порчу и сглаз- все это идеально сочеталось с пуританским мракобесием, а порой и подменяло его. Подменяло, разумеется, не в буквальном смысле - американское общество оставалось вполне христианским, однако с большим потенциалом для развития сатанинских и околосатанинских идей. Многим известен так называемый Салемский процесс, ставший своего рода американским продолжением «Охоты на ведьм», но и сами слухи о ведьмах и колдунах в Новом свете возникли отнюдь не на пустом месте. В Новой Англии, и особенно в Пенсильвании в поисках свободы вероисповедания устремились представители многочисленных протестантских течений: амиши, меннониты, квакеры, лютеране, реформаты и французские гугеноты. В Новом свете они возвели огромные фермы и расчистили плодородные земли для своих новых жилищ. Но кроме этого, они привезли с собой из старых земель в долине Рейна и систему фольклора, магии и традиций. Как считает один из активистов возрождения скандинавского неоязычества в США, Эдред Торссон их магия восходит еще к временам рунической магии германских язычников. Пенсильванские знахари чертили таинственные рисунки якобы обладающие магической силой- так называемые « hex-знаки», что иногда переводится как «знак ведьмы» от немецкого слова 'Нехе' – «ведьма, колдунья». Они чертились на домах, дверях, амбарах, даже носились при себе как амулеты. Изготовлять такие знаки мог только посвященный колдун-«Hexenmeister», сопровождавший свои действия особой заклинательной формулой. Когда ученые из Лютеранской теологической южной семинарии проводили исследования этой формы целительства в Южной Каролине, один из них повстречал женщину, применявшую заклинание, призывавшее Тора, языческого бога громовержца. Знаки заклятий использовались для лечения, накопления богатства, начала и прекращения дождей и бесчисленного количества других целей. Со временем германские переселенцы ассимилировались англоговорящими колонистами, а их магические приемы дополнились приемами и идеями почерпнутыми из европейских «колдовских книг». Появились и свои местные «гримуары»: «Знахарь или Давно потерянный друг» и «Седьмая книга Моисея». Несмотря на то, что большинство приемов описанных в них относились к условно говоря «белой магии», отношение к таким колдунами или скорее «знахарям» было весьма настороженным. Некоторые районы Пенсильвании, где часто можно было встретить знахарей, даже называли «поясом ведьм», а самих колдунов обвиняли в том, что урожаи скудные, скот болеет, в сглазе и проклятиях. Впрочем, и сами колдуны способствовали распространению этих слухов - так они выглядели солидней в глазах клиентов. Лечение от сглаза было своеобразным- человек убежденный в том, что его сглазили шел к знахарю, который должен был убедиться, что то выдержит еще один сглаз и только после этого начинал его лечить. Иные из колдунов признавали и кровавые жертвоприношения и вызов злых духов ( по крайней мере охотно распространяли о себе такие слухи). Так об одном из самых знаменитых колдунов в Пенсильвании Нельсоне Риммейере ходили слухи, что он умеет вызвать Вельзевула.

Для нас в данный момент неважно являлись ли все эти колдуны шарлатанами или действительно владели какими-то тайными приемами - истина, скорей всего, лежит где-то посередине. Но подобные суеверия и мрачные легенды так или иначе подготавливали почву для формирования американского сатанизма.

Особую роль тут сыграло и то, что в Новом Свете европейские переселенцы столкнулись с народами, чья религия представляла собой чистое, неприкрытое язычество с положенным набором добрых и злых духов, языческими шаманами и пугающими оккультными обрядами. Загадочные и коварные персонажи европейской низшей мифологии, изуродованные христианскими наслоениями, уже исчезавшие из картины мира среднестатистического европейца вдруг обрели «второе дыхание» словно черпая силы у всего пантеона африканской и индейской демонологии. Несмотря на то, что и негры и индейцы вплоть до второй половины 20 века, чуть ли не официально считались в США людьми второго сорта на область магической практики это не распространялось. Скорее наоборот - в этом плане белые люди не считали зазорным учиться или по крайней мере, пользоваться услугами черных и краснокожих дикарей. Распространенный в то время среди белых американцев бытовой расизм не подрывал, а скорее укреплял это отношение- чужой колдун всегда кажется сильнее и опаснее своего доморощенного. То же знахарство в Пенсильвании испытало на себе большое индейское влияние- европейские переселенцы наблюдали за церемониальными встречами и совещаниями индейцев, которые назывались «pawwow», они принимали помощь туземцев в поисках целебных корней и трав, которые можно было бы использовать в медицинских рецептах, интересовались их шаманами, которые изгоняли злых духов из человека. В итоге они приняли название «pawwow» по отношению к собственной магической практике. Менее явные заимствования в области религиозной практики, можно наблюдать у некоторых американских сект. На юге США местные пятидесятники во время богослужения занимаются манипуляциями с ядовитыми змеями, слишком буквально понимая слова Иисуса: «даю вам власть наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражью, и ничто не повредит вам». Так появился уникальный в своем роде закон, запрещавший использовать змей на богослужениях. Тем не менее, сравнительно недавно служитель одной из церквей на юго-западе Вирджинии скончался от укуса гремучей змеи, напавшей на него во время пасхального богослужения. Прихожане молились о пасторе, но никто - включая самого священнослужителя – не обратился за медицинской помощью. Можно в очередной раз подивиться тому до чего доводит людей белосветный фанатизм, но самое интересное, что еще до прихода европейских колонистов примерно в этих краях обитали племена индейцев чероки считавших змей «анида'вэхи», «сверхъестественными существами», имеющими сокровенную связь с дождем и богами грома. Отношение к змеям характеризовалась, как смесь страха и благоговения, принимались все меры, чтобы ненароком не убить или не обидеть их, особенно гремучую змею. Последняя считалась вождем змеиного племени и ее соответственно боялись и почитали. Редкий чероки решился бы убить ее за исключением случаев абсолютной необходимости, и даже тогда преступление должно быть искуплено просьбой о прощении у призрака змеи, либо лично, либо через медитацию шамана в соответствии с определенным магическим обрядом. Конечно, между индейскими верованиями и безумными обрядами протестантских фанатиков очень трудно выстроить какую-то прямую преемственность, но в данном случае она и не требуется. Может, колонисты и не заимствовали никаких обрядов у индейцев (хотя полностью эту версию полностью исключать нельзя), но какая-то таинственная сила, какой-то «дух места» все-таки связывал два этих столь внешне не схожих между собой религиозных течения, обогащая американский фольклор «змеиными» образами и символами. И тут нельзя было не вспомнить и об устойчивой ассоциации змея с Сатаной в христианской религии, тем более что фольклор тех же чероки изобиловал легендами об огромных змеях и иных гигантских рептилиях обладавших сверхъестественной силой.

Чудовищные змееподобные божества были и в верованиях иного народа, неевропейского по происхождению, но, тем не менее сыгравшего заметную роль в истории США. Чуть ли не с начала появления европейских колоний в Новом Свете туда стали ввозить дешевую рабочую силу в виде чернокожих невольников из Африки. Отношение к ним у плантаторов было совсем иное, нежели к индейцам. С одной стороны к индейцам относились с куда большим уважением - храбрые воины, отважно сражавшиеся против численно превосходящего и лучше вооруженного противника, обладатели богатой и поэтичной культуры. Их истребляли всеми доступными способами, выселяли в бесплодные западные земли, но при этом не считали зазорным породниться с ними- потомки индейской племенной знати сами становились плантаторами и рабовладельцами. На фоне коренных американцев, негритянские невольники, пойманные и проданные в рабство своими соплеменниками, с их дикарскими обычаями, гортанным выговором, черной кожей, зачастую весьма непривлекательной (на взгляд европейца) внешностью выглядели гораздо хуже. Но с другой стороны- они жили бок о бок с белыми, на мелких фермах белые вообще работали вместе с ними в поле. Черные были дровосеками, кучерами, лесниками, присматривали за скотом, их женщины работали горничными и кухарками в доме господ, многим из них белые господа доверяли присматривать за детьми. Посредством чернокожих рабов белые американцы знакомились с таинственным и зловещим культом зародившимся среди населенных каннибалами африканских джунглей, еще более ужесточившимся в мрачных горах Гаити и наконец появившимся на американском Юге. По сенью густых кипарисовых рощ, среди населенных аллигаторами и ядовитыми змеями топких болот, происходили обряды поклонения языческим богам ( для приличия прикрытых фиговым листком католических святых). Мощный толчок его развитию дало присоединение в 1803 году французской Луизианы к США. В отличие от юго-восточного побережья Соединенных Штатов, которое завозило большинство рабов из британских колоний в Вест-Индии, Новый Орлеан и штат Луизиана завозили рабов из Западной Африки. Кроме того, много рабов прибыло в Новый Орлеан вместе со своими владельцами из других регионов Соединенных Штатов и стран Карибского бассейна. Уже к 1800 году вуду пустило в Луизиане прочные корни. Французская администрация попыталась было запретить ввоз рабов с тех карибских островов, которые были особенно сильно "заражены" вудуизмом. Но в 1803 году Наполеон продал Луизиану Соединенным Штатам. Почти сразу после этого Новый Орлеан просто захлестнули толпы беженцев с Гаити, где в 1804 году произошла революция.

Вуду в Новом Орлеане, равно как и на всем юге США имело свои особенности в сравнении с Вест-Индией. Женщины считались здесь более важными религиозными фигурами, чем мужчины, особо почитался лоа ( бог или дух) Дамбаллах, гигантская змея. Но наиболее значимым отличием являлся акцент на колдовстве в ущерб религии. В обрядах и ритуалах луизианского Вуду, часто использовались змеи, черные коты, петухи, питье крови и секс - короче полный набор всех страхов будораживших воображение средневековых обывателей перед собственными ведьмами и колдунами. Но здесь было уже немного другое время и место - древние страхи уже не вызывали желания немедленно предать колдунов огненной казни. Да и не пристало белым господам так уж боятся нелепых верований своих рабов. К страху все больше примешивалось любопытство, а также вполне меркантильный интерес. Одним из первых колдунов Вуду, чьими услугами пользовались не только черные, но и белые жители стал так называемый Доктор Джон. Он говорил, что когда-то был африканским принцем в Сенегале. Он был взят в рабство испанцами, привезен на Кубу и освобожден своим хозяином за хорошую службу. Потом стал моряком и в конечном счете прибыл в Новый Орлеан. Здесь он стал владельцем дома, заполненного ритуальными предметами вуду — черепами, рептилиями, змеями и скорпионами. Доктор Джон главным образом предсказывал будущее, читал мысли, насылал и удалял проклятия, исцелял от болезней. Вуду сделало Джона Монтенета видным человеком - он стал вести себя подобно белым, одевался как они и даже завел себе белую жену. У Доктора Джона училась знаменитая королева Вуду - Мари Лаво, вскоре превзошедшая своего учителя. История жизни этой, без сомнения, выдающейся женщины столь интересна, что на ней стоит остановиться подробнее.

Известно, что Мэри была свободной цветной женщиной, возможно, дочерью богатого плантатора и рабыни. Возможно, она имела и индейские корни. Один источник утверждает, что она прибыла в Новый Орлеан после восстания рабов в Сан-Доминго в 1809 году. Ее описывают как высокую, изящную женщину, вьющимися волосами, черными глазами и «хорошими» ( то есть относительно европеоидными) чертами лица. За плату Мари производила и снимала заклятия, делала приворотные зелья и наводила порчу, видные политические деятели искали ее помощь, прося ее предсказать их будущее. Но в чем она особенно преуспела, так это в сборе секретной информации о местной знати. Мари владела парикмахерской, обслуживающей богатых белых и креольских женщин в Новом Орлеане. Они доверяли Мари свои самые интимные секреты: рассказывали о своих мужьях, любовниках, доходах своих мужей и любовников, их делах, об их страхах потерять рассудок или, что кто-нибудь обнаружит в их предках негритянскую кровь. Мари выслушивала и запоминала их признания, которые использовала, чтобы укрепить свою колдовскую славу.

В ту пору для того, свои главные обряды чернокожие исполняли на площади Конго чуть ли не в центре Нового Орлеана. Существовали и более тайные сборища на озере Поншартрен, где свершались обряды поклонения змее, заканчивающиеся неистовыми оргиями. Частыми гостями на этих сборищах были и белые- в большинстве своем молодые повесы жаждавшие острых ощущений. За право господствовать на всех этих церемониях боролось много королев вуду, но как утверждала молва, другие королевы не устояли перед могущественными духами Мари и были выброшены вон. Мари взяла под свой контроль обряды на озере превратив их в огромные спектакли, на которые она стала приглашать полицию и прессу. Впервые за эти зрелища стали взиматься деньги, что сделало Вуду весьма прибыльным делом. Другие более тайные оргии были организованы для богатых белых мужчин искавших красивых любовниц среди чернокожих, мулаток и квартеронок. Белые всех сословий обращались к ней и по другим поводам- за любовным зельем или иной колдовской услугой. Черные же безоговорочно признавали ее своим лидером. Узнанные Мари сведения из будуаров, ее познания в колдовстве, а также ее неповторимый стиль и чутье, в сочетании с эффектной внешностью сделали ее самой могущественной женщиной в городе. Дело Мари продолжила ее дочь которой было дано то же самое имя. Она также организовывала тайные свидания для белых мужчин с черными женщинами, среди ее клиентов были многие высокопоставленные чиновники Луизианы, также руководила обрядами Вуду на площади Конго и также слыла могущественнейшей колдуньей. Многие в новом Орлеане были уверены, что первая и вторая Мари - одна и та же женщина, продлившая свою жизнь с помощью колдовства.

Стоит отметить, что карьера самых могущественных вудуистских колдунов разворачивалась именно в условиях старого Юга, рабовладельческого и до ужаса «расистского». И это не случайно- как я уже говорил, именно там в своих древних традициях черпали свою силу черные рабы и именно эти традиции, как не странно способствовали налаживанию взаимоотношений между двумя расовыми группами- разумеется при соблюдении известной дистанции. Но наличие этой дистанции представляется абсолютно необходимым- хотя бы для того чтобы поддерживать архетипичный образ «колдуна-чужака».

Самой собой, ни индейские шаманы, ни вудуисткие жрецы не были сатанистами и даже не являлись сколь-нибудь прямыми предшественниками американского сатанизма. Умная, красивая и целеустремленная Мари Лаво, выступавшая со змеями на площади Конго, одновременно позиционировала себя и как «добрая католичка» - благо вудуизм допускает такие парадоксы. Не были сатанистами и деревенские знахари Новой Англии, хотя не исключено, что кто-нибудь из них и приносил жертвы Сатане ( в лучших традициях «деревенского дьяволопоклонничества» описанного в четвертой главе этой книги). Но заслуга этих колдунов, равно как и индейского язычества и вудуистского шаманизма- это формирование той пугающей, завораживающей атмосферы, «питательного бульона» в котором позднее зарождался сатанизм из суеверных страхов, подавленных желаний, религиозного фанатизма, резкого разрыва между внешней набожностью и чуть ли не аскетизмом и неудержимой волей к экспансии заложенной в самом существе «морских народов». Повлиял и фактор «несбывшейся утопии»: пуритане собирались строить в Америке «новый Иерусалим» -справедливое общество с демократическим, чуть ли не социалистическим устройством. Но как всегда белосветная теория не выдерживала никакого испытания практикой и ценностные ориентиры в сознании многих американцев постепенно и мучительно трансформировались превращаясь уже в нечто совсем противоположное. Это в свою очередь порождало ростовщичество, погоню за наживой, колониальные войны, разделение людей по национальному, расовому, социальному и религиозному признаку, что неизбежно вело к появлению самых различных страхов и фобий. Психологическую атмосферу сопутствующую этому прекрасно описал Говард Филипс Лавкрафт в своем блистательном эссе «Сверхъестественный ужас в литературе»:

«Огромные пространства мрачных девственных лесов, вечно сумеречных, в которых могла водиться любая нечисть; орды меднокожих индейцев, чей странный мрачный вид и чьи жестокие обычаи прямо указывали на их дьявольское происхождение; свобода, данная под влиянием пуританской теократии, в отношении строгого и мстительного Бога кальвинистов и адского соперника этого Бога, о котором очень много говорилось каждое воскресенье; мрачная сфокусированность на своем внутреннем мире из-за лесного образа жизни людей, лишенных нормальных развлечений и увеселений, измученных требованиями постоянного религиозного самопознания, обреченных на неестественные эмоциональные репрессии, да еще вынужденных вести постоянную жестокую борьбу за выживание -- все это неизбежно порождало обстановку, в которой не только по уголкам шептались о черных делах ведьм и рассказы о колдовстве и невероятных ужасах передавались из уст в уста много позже жутких дней салемского кошмара.»

Добавим к этому пугающую атмосферу старого Юга, слухи о ночных сборищах вудуистов и жутких обрядах в честь Великого Змея. Кровавые жертвоприношения и разгульные оргии посреди черных болот. Белозубая улыбка темнокожей жрицы Вуду манящей и одновременно пугающей своей сладострастностью. В других штатах - индейский «змеиный курган», воздвигнутый с непонятной, но явно недоброй целью. Затерянная деревушка, где живет странная изуверская секта. Где-то там же деревенский Hexenmeister чертит загадочный «ведьмин знак», призывая при этом не то языческих богов, не то христианских демонов. И во всем этом, иногда явно, иногда скрытно, но все таки достаточно ясно проглядывает усмехающийся лик Того, кого все еще по старинке именуют Князем Тьмы. Которому как бы надо сопротивляться, но делать это становится все труднее и труднее, а главное - накладнее. Как и в во времена противостояния католиков и катаров, христиане перегибают палку со своим фанатизмом, а в результате - выигрывает один и тот же владыка правящий из черной тени.

Одним из последствий такого мировосприятия стало появление американской «литературы ужасов», ставшей еще одной вехой предваряющей появление сатанизма в Новом Свете. И здесь трудно переоценить влияние автора, стоявшего у самых истоков этого жанра- Эдгара Алана По. Его биография очень хорошо показывает источник его вдохновения: родившийся в Бостоне, Эдгар воспитывался в Южной Виргинии, что наложило огромный отпечаток на всю его жизнь. Некоторые примечательные особенности южной жизни не могли не повлиять на его воображение: чернокожие кормилицы, рабы, прислуживающие в доме, фольклор с его привидениями, рассказами о кладбищах, о покойниках, которые бродят по лесам. Он жадно впитывал в себя все эти фантастические истории — и свидетельств тому сохранилось довольно много. Но помимо этой незабываемой атмосферы старого Юга на личность По повлияло еще и чтение английских журналов где печатались готично-мрачные произведения Байрона и других английских романтиков. Повлияла и близость моря посланниками которого становились капитаны парусников; они наведывались в контору его приемного отца, чтобы обсудить дела фирмы. По выступал как наследник английских и немецких романтиков, но в то же время он привнес в литературу о сверхъестественном, и нечто принципиально новое. Лавкрафт пишет об этом так:

«До него (По) большинство писателей, работавших со сверхъестественным материалом, в основном двигались на ощупь, не понимая психологической основы тяготения к ужасу, и им в большей или меньшей степени мешала привязанность к ничего не значащим литературным условностям, например: счастливый конец, победа добра в целом, ложное морализаторство, а также следование принятым стандартам и ценностям, старания вложить собственные чувства в повествование и стать на сторону приверженцев тех идей в искусстве, которые были приняты большинством. По же, как настоящий художник, решил быть безличным; он знал, что функция художественной литературы отображать и интерпретировать события и чувства вне зависимости от того, куда они ведут и что доказывают, --добрые они или злые, приятные или отталкивающие, стимулирующие или ввергающие в уныние, автор всегда должен быть внимательным и умелым рассказчиком, а не благожелателем, учителем или продавцом идей. Он ясно видел, что всякая жизнь и мысль одинаково подходят в качестве объекта для художника, а так как, в силу своего характера, он тянулся к странному и мрачному, то и решил стать интерпретатором этих могучих чувств и частых событий, которые сопровождаются болью, а не удовольствием, уничтожением, а не расцветом жизни, ужасом, а не покоем и которые в основе своей враждебны или безразличны к вкусам и известным традиционным чувствам человечества, а также к здоровью, душевному покою и нормальному возрастающему благосостоянию отдельных людей.»

По был чуть ли не первым автором рассказов сверхъестественном который игнорирует в своих рассказах христианские образы. То есть в иных из его произведений, по преимуществу философских, мелькает образ всемогущего Бога некоей высшей силы - но эта сила абсолютно не является носителем каких либо моральных принципов- более того она отрицает их. Безысходный ужас жизни, безраздельно господствующий над человеком, мир как царство безумия, гибель и распад как предопределённый жестокой верховной силой удел человека — таково содержание «страшных рассказов» По. Проблема борьбы добра со злом, раздвоения психики, тяги человека к злу поставлена в рассказе о двойнике «Вильям Вильсон», та же тяга к преступлению, злу и уничтожению характеризует героев рассказов «Демон извращенности», «Метценгерштейн», «Чёрный кот» и другие. Перевоплощение и передача мыслей на расстоянии, является темой рассказа «Сказка скалистых гор» и существенным компонентом одного из наиболее впечатляющих рассказов По — «Падение дома Эшеров». В древнем, мрачном, полном какой-то особой гнетущей атмосферы замке живёт последний его владелец — Родерик Эшер; с болезненно-нервной, изощрённой восприимчивостью он сквозь шум грозы слышит, как пытается вырваться из гроба заживо похороненная им в фамильном склепе сестра, но не в силах пойти и помочь ей — у него маниакальная «боязнь» ужаса. Сестра появляется в окровавленном саване, ужас убивает её брата, они оба умирают, и замок Ашер падает, разрушенный грозой. Этот рассказ является своеобразной аллегорией иллюстрирующей «потаенные страхи» американцев, точно так же живущих в «замке» из пуританских запретов и моральных догм- но с каждым днем чувствующих как где-то «в подвале»- их собственном подсознании рвется наружу страшное чудовище – порождение их собственных страхов и самых мрачных суеверий.

На первый взгляд творчество По- это шаг назад даже по сравнению с европейским романтизмом- по крайней мере по степени его влияния на сатанизм. Как можно сравнивать титанические фигуры Каина, Люцифера и Прометея в творчестве Мильтона, Байрона и Шелли с тем же Родериком Ашером- по сути основным и единственным героем По, по-разному повторённым в других рассказах: нервным, болезненно-восприимчивым созерцателем, любящим редкие книги, отшельником, боящимся жизни. Герои По — во власти рока, предопределившего их гибель; они безвольны, в них нет силы для протеста против жизни, ощущаемой как кошмар и зло. Совсем неподходящий пример для подражания для сатаниста, чей идеал- гордость, сила и красота, величие гордого духа готового бросить дерзкий вызов самому творцу Вселенной.

Что же предоставим снова слово Лавкрафту:

«Проникая в мучительный ужас в веселеньком издевательстве, называемом жизнью, и в напыщенном маскараде, называемом мыслью и чувством, его взгляд обретал силу и пересоздавал увиденное в черных колдовских формах и видениях... Космический ужас заполняет и стихи, и рассказы По. Ворон, который стучит прямо в сердце, вампиры, которые бьют в колокола, склеп Улялюм октябрьской черной ночью, странные шпили и куполы на морском дне, "дикая волшебная звезда, что мерцает нам сквозь года" - все это и многое другое злобно смотрит на нас из маниакальных страхов в бурлящем поэтическом кошмаре. А в прозе перед нами распахиваются челюсти пропасти --и мы видим непостижимые аномалии, которые мы как будто с ужасом осознаем благодаря ловким намекам, в невинности которых мы едва ли можем усомниться, пока напряженный глухой голос говорящего не внушает нам страх перед неведомым; демонические сущности и существа, которые болезненно дремлют,пока не просыпаются на одно жуткое апокалипсическое мгновение, чреватое безумием или разрушительными воспоминаниями.»

Английские романтики воспевали бунтаря Люцифера и Прометея бросившего вызов Творцу тиранически управляющему этим миром. Американская традиция «страшного рассказа» заложенная По, взглянула на мироздание под немного иным углом - и открыла людям мир, вообще лишенный света и бога. Вселенную в которой безраздельно правят ужасные силы, чья природа непознаваема для ничтожных людишек, возомнивших себя венцом творения. На самом деле им толком непознаваема даже их собственная природа, которая в основе своей не просто порочна или греховна - в самом человеке таятся такие бездны, которых он просто не осмелится в себе открыть.

Иными словами, здесь представления о сверхъестественном все больше избавлялись от антропоморфизма, свойственного для тех же английских романтиков и европейских авторов готических романов. Вместо гордых демонов и трагично-сумрачных призраков появляются странные и ужасные существа, непостижимые для человеческого сознания и от этого – еще более страшные. И перед этим страхом люди становятся подобным героям По - вернее, те из них кто оказался настолько невезуч, что с столкнулся с этими существами лицом к лицу. Можно бросать гордый вызов деспоту-Яхве, видя в нем отражение столь ненавистного общественного устройства, можно восхищаться тем же Люцифером и Прометеем, гордясь и отождествляя с ними себя или по крайней мере тогдашних «героев дум»- типа того же Наполеона. Это все понятное, это все естественное, это все человеческое. Но какие чувства можно испытывать по отношению вот к этому кроме безграничного всепоглощающего ужаса:

«Тьма сгустилась настолько, что мы различаем друг друга только благодаря отражаемому водой свечению белой пелены, вздымающейся перед нами. Оттуда несутся огромные, мертвенно-белые птицы и с неизбежным как рок криком «текели-ли!» исчезают вдали…Мы мчимся прямо в обволакивающую мир белизну , перед нами разверзается бездна, будто приглашая нас в свои объятья. И в этот момент нам преграждает путь поднявшаяся из моря высокая, гораздо выше любого обитателя нашей планеты, человеческая фигура в саване….И ее кожа белее белого»

Это последние строки из повести По "Путешествия Артура Гордона Пима" где путешественники прибывают сначала на странный южный полюс, где живут людоеды и огромные каменные лощины имеют вид гигантских египетских иероглифов, с помощью которых можно прочитать ужасную и самую важную тайну Земли. А потом они попадают в еще более странные места, где таинственный туманный поток течет с немыслимых высот и впадает в горячее белое море. Это не библейский Ад, не страшная кара всемогущего Саваофа, не искупление ужасающего греха- все эти образы вообще не имеют никакого отношения к смешным человеческим представлениям о добре и зле и бессильном божке, якобы устанавливающему эти нормы. Это первозданная Тьма и ее создания стоящие вне всех религий и культур, вне человеческого вообще. И здесь опять же мы видим, как вся эта жуть оказывается увязанной с таинственной и пугающей силой моря.  

Можно провести следующую аналогию позволяющую лучше понять, тот переворот в представлениях о сверхъестественном который совершил По. Со времен христианства человеческое сознание находилось словно в некоей замкнутой камере белосветных догм и запретов с эластичными, но прочными стенками. Меж них и мечется замкнутое сознание подобно прыгуну на батуте: от набожности и аскетизму к демонстративной аморальности и богохульству - чтобы опять следующий удар отбросил человека еще глубже в трясину религиозного фанатизма. Пуританское мировоззрение было очередным таким ударом об стенку, но он оказался настолько силен, что отдача просто пробила стенки камеры, за пределами которой простирается Внешняя Тьма.

Согласен с тем, что Иное относится к сатанизму. Однако каждая селедка — рыба, но не каждая рыба — селедка. Хотя сатанизм — это Иное по отношению к человеческому, не любое иное — сатанизм. Да, Эдгар По и Говард Лавкрафт внесли значительный вклад в понимание того, что есть Иное. Но вот заявлять образы, выведенные в их произведениях, Тьмой — как-то неаргументированно. Прям как у белосветников — мол, если не Свет, то Тьма.

Ну и про индейцев, протестантов и проч. -- ну при чём тут сатанизм? Не было его ещё...

Далеко не все рассказы Эдгара По развивают эту тему- большая часть написанных им произведений вообще не затрагивает тему сверхъестественного ужаса. Человеком впервые обозначившим границы хаотичного мира, мира где властвует изначальная Тьма, стал великий соотечественник По, истинный сын старой Америки, столь часто упоминавшийся на страницах этой книги и наконец-то получивший давно заслуженное право отдельного и самого пристального рассмотрения, «великий и ужасный»- Говард Филипс Лавкрафт. Он родился спустя сорок лет после смерти Эдгара Алана По (которого всю жизнь считал примером для подражания) и в общем-то примерно в тех же местах, что и тот - город Провиденс, в Новой Англии, также как и Бостон, в котором родился По. Лавкрафт был не по годам развитым ребенком: он декламировал стихи в двухлетнем возрасте, читал в три года, и начал писать в пяти- или шестилетнем возрасте. Его первым увлечением были "Арабские Ночи", которые он прочел в пять лет; именно в то время он взял себе псевдоним "Абдул Альхазред", который позже стал автором мифического "Некрономикона". Да, знаменитая «Страшная Книга», равно как и ее автор- это исключительно плод фантазии Лавкрафта, как не печально об этом будет слышать иным из современных сетевых «архимагов». В следующем году арабские сказки затмило открытие греческой мифологии, которое Лавкрафт сделал благодаря "Эпохе Мифов" Булфинча и детским версиям "Илиады" и "Одиссеи". К этому же времени Лавкрафт открыл для себя сверхъестественную литературу интерес к которой был взлелеян его дедом, который развлекал Лавкрафта импровизированными сверхъестественными историями в готическом стиле. Не достигнув и десяти лет от роду, Лавкрафт открыл для себя еще одну область знания, которой, наряду с литературой, суждено было стать его главным интеллектуальным приоритетом - науку. Занятия астрономией в конце концов привели писателя к выработке основного тезиса его философии - космического мировоззрения. Когда Лавкрафт открыл "мириады солнц и миры безграничных пространств", его перестали занимать человеческие дела и отношения сами по себе: его интересы сконцентрировались на длительности исторического временного потока, на пугающей и одновременно завораживающей "ужасности" (основная дихотомия лавкрафтовской мысли) пространства и времени - и на ничтожном месте человечества в них. Эта же идея затем проходила «красной нитью» через все его творчество- бытие само по себе настолько ужасно, насколько и многолико. Для Лавкрафта нет Ада, чертей с вилами и раскаленных котлов кипящих с серой. Нет наказания для грешников иных, чем те которые они получают в этом мире, также как и нет грехов заслуживающих посмертных мук. Это не гностическое отрицание материи во имя недостижимого царства Духа- за полным отсутствием такового где-либо вообще. Сам Лавкрафт писал об этом так:

"Я индифферентист. Я не собираюсь заблуждаться, предполагая, что силы природы могут иметь какое-то отношение к желаниям или настроениям органической жизни. Космос полностью равнодушен к страданиям или благополучию москитов, крыс, вшей, собак, людей, лошадей, птеродактилей, деревьев, грибов или разных других форм биологической динамики… Все мои рассказы основаны на единой фундаментальной предпосылке: человеческие законы, интересы и эмоции не имеют ни малейшей ценности в космическом континууме. В ситуации безграничного пространства и времени необходимо забыть, что такие вещи как органическая жизнь, добро и зло, любовь и ненависть и разного рода локальные атрибуты жалкой формации, именуемой человечеством, вообще имеют место.»

О да, в этой картине мира есть место богам и демонам, в нем есть и жизнь после смерти и чудовищные твари словно пришедшие из самых древних и жутких легенд человечества. Но боги и демоны Лавкрафта сугубо материальны- хотя материя из которой состоят их тела весьма отличается от той из которой состоят наши тела. Вот, что пишет об этом один из самых популярных современных авторов Мишель Уэльбек в своем эссе «Говард Филлипс Лавкрафт. Против человечества против прогресса»:

«Из своих путешествий в сомнительных краях несказанного Лавкрафт вернулся не принеся нам добрых вестей…Возможно, что за пределами ограниченной сферы нашего восприятия есть другие живые существа. Другие создания, другие расы, другие понятия и другой разум. Некоторые из этих существ, вероятно, намного превосходят нас по интеллекту и знаниям. Но это не обязательно добрая весть. Что заставляет нас думать, что эти создания, столь отличные от нас имеют природу духовную? Ничто не позволяет предположить нарушения универсальных законов эгоизма и злобы. Смешно воображать, что на краю космического пространства нас ожидают существа, исполненные мудрости и благожелательности, чтобы подвести нас к некой гармонии. Чтобы представить себе, как они поведут себя с нами, если мы вступим с ними в контакт, стоит лучше припомнить, как мы обращаемся с низшими по интеллекты тварями, какими являются кролики и лягушки. ».

Древние Боги, чудовищные существа из рассказов Лавкрафта конечно не сводятся исключительно к агрессивным «чужакам» пришедшим с иных звезд а-ля Уэллс. Лавкрафт умело балансирует на грани научной фантастики и махровой мистики: иногда его Древние или Старейшие впрямь предстают в обличье некоего подобия марсиан из «Войны миров». Но гораздо чаще они предстают в обличье древних богов дремлющих в затонувших городах или под землей, которым посвящены тайные культы. В своем рассказе «Зов Ктулху», ставшим своего рода точкой отсчета для рождения мифологии Лавкрафта писатель называет поклонение осьминогоголовому богу «voodoo cult» и описывает безобразный шабаш посвященный Ктулху в самом сердце луизианских болот. Неважно, что в вудуистском пантеоне будет очень сложно найти что-нибудь хоть отдаленно похожее на Великого Ктулху- Великие Древние в представлении Лавкрафта незримо присутствуют во всех демонических культах мира. Точно так же как в рассказе «Сны в ведьмином доме» наряду с ведьмы и ее «маленького помощника»- традиционный сюжет в англосаксонской традиции рассказов о ведьмах поминаются и Черный посланник- Ньярлатотеп, ползучий хаос, а также Азатот — слепой бог-идиот, самая высшая инстанция во Вселенной; воплощение предвечного Хаоса, он — господин всех вещей, окруженный толпой беспечных бесформенных танцоров. Азатот это уже не только высшее существо, это уже один из основополагающих принципов мироздания, исток и одновременно вечная угроза Вселенной. Похожим образом описывается и иное чудовищное существо, Темный Сверхбог, которому Лавкрафт в лучших традициях собственного творчества подобрал звучное имя Йог-Сотот. В своем рассказе «Врата Серебряного ключа Лавкрафт представляет этого бога как:

«Безграничное Бытие воплощавшее Все-в-одном и Одно-во-всем, о котором ему поведали волны. Оно заключало в себе не только время и пространство, но и весь универсум с его безмерным размахом, не знающим пределов, и превосходящим любые фантазии и расчеты математиков и астрономов.»

В тоже время в другом рассказе, где фигурирует этот бог «Ужас в Данвиче», он оказывается достаточно личностным началом, сумевшим даже зачать от смертной женщины двух детей-чудовищ, словно рядовой инкуб из средневековых процессов о ведьмах. В этом, а также в еще одном чудовищном божестве Лавкрафта - Шуб-Ниггурате, Черном Козле с Легионом Младых, можно видеть мостик перекинутый от ведьмовских легенд Новой Англии к собственной мифологии Лавкрафта. В разных рассказах Лавкрафта мы видим отсылки к Астарте, Гекате, Дагону , ацтекским и египетским богам. Писатель как бы намекает на то, что обнаружил некие прообразы злых существ во всех мифологиях, тех самых изначальных князей Тьмы, что стоят за всем сонмом «злых» богов и демонов во всех религиях мира. В мифах Ктулху мы видим перекличку с преданиями самых разных народов: о чудовищах скованных светлыми богами или просто спящими в ожидании того времени, когда они восстанут вновь.

«Время это будет легко распознать, ибо тогда все люди станут как Великие Древние- дикими и свободными, окажутся по ту строну добра и зла, отбросят в сторону законы и мораль, будут кричать убивать и веселиться. Тогда освобожденные Древние раскроют им новые приемы, как кричать, убивать и веселиться, наслаждаясь собой, и вся земля запылает всеуничтожающим огнем свободы и экстаза». Г. Ф. Лавкрафт «Зов Ктулху».

Но Тьма дремлет не только за границами всем привычного мира, она обитает также и внутри каждого из нас, в самой нашей биологии таятся силы, способные превратить человека - в чудовище. Одна из центральных идей его творчества- часто повторяющийся мотив наследственной дегенерации и внутриродственного спаривания (выраженный в таких вещах, как "Крысы в стенах", "Факты, касающиеся покойного Артура Джермина и его семьи", "Затаившийся страх", и других). Лавкрафт нередко в своих произведениях обращался к случаям вырождения, отдельных родов, населения местностей или даже целых рас в результате кровосмесительных связей, межрасового скрещивания, а то и влияния вовсе нечеловеческой крови. Последний мотив лучше всего обыгран в рассказе "Тень над Инсмутом", где был создан целый культ вокруг спаривания людей с Глубоководными - рыбо-лягушкоподобными существами, обитающими глубоко в океане и поклоняющимися Ктулху и богу-рыбе Дагону. В обмен на человеческие жертвы Глубоководные даруют золотые украшения и наполняют сети рыбой, а также спариваются с людьми, порождая гибридов. В молодости такие дети выглядят совершенно обычно, однако с возрастом они постепенно превращаются в Глубоководных- существ не очень привлекательных по человеческим стандартам, но обладающих одним свойством выгодно отличающих их от людей- в море они живут вечно. О том, что так привлекало Лавкрафта в теме неестественного скрещивания и вырождения написано очень много: кто-то видит в нем отражение расистских взглядов писателя, кто-то напоминает историю его рода. Действительно в семье Лавкрафта по материнской линии (по линии Филлипсов - старожилов Род Айленда) было много странностей: ввиду изолированного положения колонии многие переселенцы вступали в кровосмесительные браки со своими двоюродными братьями и сестрами. Каждая из этих точек зрения по своему права, но думается что близок к истине был и отечественный политолог и философ с сильным уклоном в мистицизм Александр Дугин в одной из своих лекций сказавший буквально следующее в об этой идее в творчестве Лавкрафта:

«Лавкрафт создал целую галерею образов странных древних существ, которые пережили древние цивилизации - на морских глубинах, в норах, в Антарктиде, в горах, в пещерах и т.д... Несмотря на свой отталкивающий вид они смогли реализовать в себе бессмертие, достичь, параллельно с вырождением, каких-то странных компенсаций на духовном уровне. И большинство героев рассказов Лавкрафта рано или поздно осознают, что, несмотря на шокирующий имидж, они очень даже "неплохие ребята". Выясняется, что они каким-то образом связаны с этими древними мутантами, принадлежат к их роду. И, в конце концов, очередной герой, обрастая чешуей и плавниками, выкрикивая непонятные, невразумительные слова на языке "великого Ктулху", прыгает в морские глубины, чтобы уйти к "своим"…»

Оставим разговоры о «духовном уровне» на совести «православного патриота» стремящегося влезть с извечной болезнью русской интеллигенции в творчество человека, который всегда оставался сугубым материалистом. Но подмечено и впрямь тонко- превращение в Глубоководного не такая уж и страшная участь для главного героя «Тени над Инсмутом». В финальной сцене рассказа, когда он узнает, что он в родстве с Глубоководными главный герой говорит: «Я разработаю план бегства моего кузена из той лечебницы, и мы вместе направимся в сокрытый восхитительной тенью Иннсмут. Мы поплывем к загадочному рифу и окунемся вглубь черной бездны и в этом логове Глубоководных обретем вечную жизнь, окруженные всевозможными чудесами и славой». Такая ли уж страшная участь, если учесть, что, в общем-то, главный герой не теряет ничего принципиально важного - в произведениях Лавкрафта человек занимает довольно-таки скромное место во Вселенной и в самом человеческом существе нет ничего такого сверхценного, за что стоило бы цепляться. Так талантливый художник из Бостона, Ричард Пикман, в конце концов, становится королем вурдалаков пожирающих трупы и в общем-то неплохо чувствует себя в этом качестве. Одна и та же идея красной нитью проходит через всю культуру англосаксов- от высокоумных построений Гоббса и Мандевиля до рассказов писавшихся для бульварных журналов- всего один шаг отделяет человека от зверя, хищника, первобытного чудовища- причем этот шаг всегда можно осуществить в обратном направлении. В случае с Глубоководными добавляется еще и «океаническая тема»- как истинный сын «морского народа» Лавкрафт одновременно и боится моря и в тоже время не в силах противостоять его властному зову. «Врата ада в морской пучине»- говорит один из героев «Тени над Инссмутом».

Лавкрафт породил множество продолжателей и последователей, он зародил целую литературную традицию которую продолжили такие авторы как Август Дерлет, Роберт Блох, Кларк Эштон Смит, Роберт Говард. Американская литература ужасов породила множество образов связанных с Тьмой и Темными богами, их порождениями и служителями. Многие из этих вроде как литературных персонажей имели вполне реальные прототипы в мифологии и фольклоре самых разных народов мира. Такой как например бог Сет из Хайбории, Роберта Говарда: из египетского божества он становится одним из самых сильных архетипичных образов - могучий бог-змей, повелитель Тьмы и могущественных демонов. Этот образ перекликается теми рассказами Говарда в которых он писал о культе Вуду и поклонниках Дамбаллаха.

(занудно) Ну а сатанизм, сатанизм-то тут при чём?!

Завершить эту главу я хочу строками из журнала «CONTRA DEI», из статьи «Книги Дьявола» весьма удачно, на мой взгляд, раскрывающую взаимосвязь литературы ужасов и сатанизма:

«Художественная литература, например литература ужасов, часто рассматривается скептически, вызывает недоумение и пренебрежение. Это проипроисходит, несмотря на то, что в подобной литературе легко находит воплощение фантазия и откровения, которые позволяют приблизиться к реальности Тьмы. Многие писатели выступают медиумами, пророками, которые, не обладая опытом и знаниями Тьмы, говорят о ней. Присутствует определенная избирательность: признавая заслуги Лавкрафта и Мейчена, отрицается вклад других писателей. Но прочитанные бесчисленные страницы не перевесят на чаше весов, значения одной фразы или одного абзаца. Чаще знание Тьмы распыленно во многих творениях человека. Знание Тьмы, остается значимым несмотря на источники в которых оно проявляется. Имена известных философов и их вклад не должны обладать приоритетом перед произведением в мягкой обложке, написанным никому не известным (или популярным) писателем. Слова о чести, благородстве, власти Тьмы убедительнее звучат в контексте определенного сюжета, нежели взятые отдельно. Мы не призываем читать подобную литературу, которая часто бывает абсурдной, мы отстаиваем значимость звучащих слов о Тьме. В любом случае, значение такой литературы не стоит отрицать, даже если писатель боится дать интервью или ответить за свои слова».

Образы и символы литературы ужасов в США стали мощным источником порождающим архетипичные формы и символы, которые оказывали мощное психологическое воздействие на людей так или иначе склонных видеть истину во Тьме. Самые старые и жуткие предания средневековой Европы помноженные на причудливые мифы дикарей были преподнесены в более современном и привлекательном виде. Оставалось только соединить образы и символы с уже существующей ритуальной практикой, перевести их из области чистой литературной фантазии в область религиозную. Эту задачу и стали брать на себя возникающие на Западе сатанинские организации первой из которых стала знаменитая Церковь Сатаны Антона Шандора ЛаВея. Но ее появление- настолько заметный этап в истории Темного Пути в современном мире, что заслуживает отдельной главы.

Образы достаточно современных ужастиков стали источником арзхетипических символов. Мло, да.