Louratis et Gramola

Универсальный сатанизм

Здесь пойдёт речь о некоторых универсальных принципах, которые при желании могут быть обнаружены внутри любой культуры, существующей ныне или существовавшей в прошлом. Возможно, кому-то данные рассуждения покажутся элементарными, но, тем не менее, авторы вовсе не боятся выглядеть «наивными» в глазах «умудрённых», так как имеют в качестве отправной точки мысль об относительности всякого индивидуально-личностного опыта. В конце концов, каждый из обитателей этой маленькой планеты приходит к определённым концептам, следуя по своей, и только по своей, свободно избранной им стезе, независимо от того, приводит ли сей путь в «Царство Божие» или в «Бездну Преисподней»…

Эта статья ни в коем случае не продиктована стремлением умалить идеологическую значимость других подобных построений, либо навязать всем остальным представителям современного российского сатанизма свод чётких догматических канонов мышления. Как станет видно по ходу развёртки материала, наша точка зрения основана на принятии безусловного парадигматического плюрализма, логически вытекающего из самого предмета разговора.

Целью настоящей работы является попытка ответить на вопрос о том, что такое сатанизм, рассматриваемый не в аспекте узкоконфессионального феномена (антихристианство), но в плане общемировой духовной культуры. Актуальность подобного исследования, на наш взгляд, обусловлена идущей сейчас полным ходом межэтнической ментальной диффузией, приводящей к сопоставлению различных по форме феноменальных рядов, возникших в процессе становления того или иного частного семиозиса. Одной из главных задач, которые могут быть здесь поставлены, является выяснение морально-этических последствий «погружения» в сатанизм для отдельного человека. Следует уточнить, что речь идёт не о заведомо предвзятых суждениях, характерных для представителей православной церкви и окружающих её многочисленных «подпевал», ибо указанные последствия, как мы полагаем, могут быть далеко не только «негативными» или «разрушительными», но и нести совершенно явную конструктивную смысловую нагрузку.

Идеологическая модель христианства, постепенно обретшая гегемонию на половине земного шара в течение последних двух тысяч лет, поставила перед каждой отдельной личностью ребром те вопросы, которые так или иначе уже существовали в «языческие» времена. Среди них на первое место, пожалуй, следует вынести концепцию морально-нравственного выбора, или так называемую проблему «свободы совести». Как относиться к повелениям власть имущих, если исполнение их воли идёт вразрез с твоими собственными убеждениями? Как строить свою жизнь, если религиозные лидеры, знающие «слово Божье» и опирающиеся на авторитет сакральных учений и сверхъестественных феноменов, производимых «пророками» и «святыми», вынесли человеческому бытию, не освящённому церковной благодатью, однозначный смертный приговор? Как избежать ужасов загробного воздаяния, тем более, когда о собственном посмертном бытии человеку в подавляющем большинстве случаев ничего не известно, и остаётся лишь руководствоваться показаниями тех, кто обрёл «прозрение» под воздействием «святого духа»?

В попытках ответить на данные вопросы личность поневоле вынуждена обращаться к глубинным основаниям собственной интуиции, коренящимся в бессознательном фундаменте, на котором, в конечном итоге, зиждется всякая культурно-идеологическая парадигма. Одной из современных дефиниций, обозначающих эти основания, является, как известно, понятие «архетипа», восходящее к построениям Карла Юнга, а через него к ноуменам Иммануила Канта и эйдесам Платона. Общей мыслью у всех этих философов было признание универсальности для человеческой природы определённых образно-символических системообразующих принципов, причём если в аспекте феноменальной действительности наблюдается всеобщая дискретность вещей и явлений, то на ноуменально-эйдетическом уровне должно существовать абсолютное единство исходной «Первоосновы». Тем или иным народам эта Основа была известна под своеобразными именами: греки знали её как «Нус», еврейские каббалисты – как «Эйн-Соф» и «Кэтэр», индийские брахманы – как «Атман», а китайские мудрецы учили о неопределённо-текучей реальности андрогеничного «Дао». Вместе с тем, нельзя не отметить, что каждая из этих философских школ, так или иначе, постулировала наличие одного-единственного онтологического базиса, из коего в дальнейшем развёртывались все вторичные системы, начиная с теологии и космологии и завершая сводами морально-этических формул, хозяйственными технологиями или канонами искусства. В новое время данный факт подтолкнул ряд исследователей к мысли об ультимативном единстве примордиальной парадигмы, нашедшей в ходе исторического формирования каждого этноса лишь то или иное частное приложение. Здесь интеллектуальный аристократизм Рене Генона соперничает с теософией Елены Блаватской, на наш взгляд, только в отношении формы, а не сути, которая способна выражаться краткими сентенциями типа «Тат Твам Аси» или «В начале было Слово»…

Однако сам факт принципиальной разорванности культурного сознания, обуславливающей возникновение различных аксиологических систем даже в рамках одного и того же семиотического пространства, невольно приводит нас к сомнению в единстве исходного ноумена. Моноидеизм прекрасно работает на поле однородных смысловых величин, имеющих общий ценностный вектор, но оказывается совершенно беспомощным в случае с биполярностью, а тем более – с многополярностью. Так, зороастрийцы знают двух равных по силе Богов – Ахурамазду и Аримана, а йезиды, гностики и некоторые восточнославянские секты уверены в том, что Дьявол совечен Христу и даже сотворил «низший» материальный мир. У всех народов Земли, наряду с «добрыми» божествами наличествуют целые сонмы «злых» демонов и «нечистых» духов, одной из главных целей коих является разрушение существующего «благого» порядка вещей.

Приведённые факты, по нашему мнению, способны рассматриваться как аргументы в пользу того, что на уровне архетипической ноуменальной матрицы общечеловеческой духовной культуры вполне могут существовать, как минимум, две «Первоосновы», где одна обычно характеризуется как «Благо», а вторая – как «Зло». Оба этих глобальных смысловых фокуса обладают рядом чётких предикатов, раскрывающих их внутреннее содержание, и на последующих страницах нашей статьи мы попытаемся сформулировать данные предикаты в том виде, в котором нам удалось «ухватить» их интуитивно.

В массивном здании «духовности», выстроенном за последние сорок тысяч лет, едва ли найдётся хоть одна официальная религия, стремящаяся расширить мировоззрение своих адептов. Начиная с самых ранних культов, все религиозно-мифологические картины обнаруживают тенденцию к ограничению информационного пространства посредством более-менее строгого табуирования «внешнего окружения». За околицами первобытных деревень, равно как и за оградами более поздних храмов, всегда простиралась «неосвящённая земля», которую населяли «неуспокоенные души», «падшие ангелы» и прочие существа, враждебные людскому роду. Даже колдуны, вызывая представителей «потустороннего мира», часто вынуждены создавать вокруг себя оккультную защиту от тех, кого они желают увидеть внутри «магической фигуры». Этот панический ужас перед неведомыми безднами, окружающими человека, проходит красной нитью через большинство форм культовой практики, неизбежно отражаясь также на метафизических аспектах мировоззрения. Иудео-христианская традиция пошла здесь гораздо дальше своих предшественников, наложив табу не только на отправление «чужих» ритуалов или совершение «недозволенных» поступков, но даже на представления о том, что душа древнее тела! Так в ночи догматического «канона» в своё время был погашен последний огонёк парадигматического и индивидуалистического релятивизма.

На основе изучения большого количества общедоступных сейчас источников можно сказать, что тот якобы «единственный» ультимативный принцип «всеобщего блага», который в политеистических и пантеистических культах известен под именем неопределённого «Бескорнего Корня», а в монотеистических религиях фигурирует в качестве «Творца» мира и человека, на деле сам был сотворён по человеческому «образу и подобию». Судя по характеру его воздействия на историю, многочисленные свидетельства которого прекрасно сохранились благодаря относительно высокой прочности традиционных культов, мы способны сделать вывод, что Бог, как персональный, так и имперсональный, прежде всего, является принципом единообразия. Данный тезис неплохо иллюстрируется одним из канонических возгласов, включённых в православную литургию: «Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы!». Подобное единомыслие, закреплённое нерушимыми сакральными границами «обычного права» или догматического богословия, ставит безусловный предел любому индивидуальному саморазвитию, если последнее хоть на сотую долю градуса расходится с генеральным сотериологическим и экклесиологическим направлением. Следует отметить, что, в соответствии с логикой формирования отдельной личности (если, конечно, это именно личность, а не стадное животное), она претерпевает постоянные изменения в течение своей жизни и вряд ли добровольно согласилась бы на поддержание «вечного» порядка, скрупулёзно регламентирующего все стороны повседневного быта. Будь иначе, Макс Штирнер, этот выдающийся созерцатель самого себя, никогда не смог бы построить модель непрерывного саморазрушения индивидуума в процессе его развития. Следовательно, любая цивилизация, во главе коей стоят суверенные лидеры с ярко выраженной творческой индивидуальностью, по определению не может трансформироваться в кафолический «муравейник» по причине того, что даже в случае с единоначалием абсолютное однообразие взглядов, убеждений и образа действий оказывается недостижимым вследствие колоссального парадигматического плюрализма, генерируемого вождём в процессе своего собственного духовного становления. Таким образом, чтобы реализовать на практике модель «традиционной», а тем более «церковной», цивилизации, необходимо поставить над ней не человека, экспликация внутренней сущности коего неизбежно приведёт со временем к радикальной переоценке ценностей, но некий реальный либо фиктивный «ноумен», или «разум», руководствующийся раз и навсегда определёнными аксиологическими критериями и тем самым являющийся гарантом парадигматической неизменности всего подвластного ему общества на столетия вперёд. И поскольку элементарный жизненный опыт подсказывает, что ни одно мыслящее существо на эту роль не годится, постольку таким идеальным «правителем» может быть только архетипический призрак, содержащий заведомо ограниченное число алгоритмов. Отсюда вытекает, что Бог, говоривший с арабами, евреями, персами, индусами и другими народами через своих «пророков» и тысячелетиями пугавший людей ужасами «загробного суда», является всего лишь изобретением правящей элиты, созданным с определённой целью. Сразу оговоримся, что, с нашей точки зрения, речь идёт не просто о некоей умозрительной химере, существующей лишь в головах «верующих» («измыслил он Его»), но о более сложном феномене межличностного порядка, присутствующем на уровне юнговского «коллективного бессознательного». В противном случае вряд ли было бы возможно объяснить все те символические переживания «контакта с Богом», которые наполняют медицинские хроники психиатрических лечебниц (и библиотеки церковных приходов!). Разве не резонно допустить, что некие «древние посвящённые», много тысяч лет назад проникшие в тайны человеческой психики, смогли воздействовать на трансперсональный её аспект с тем, чтобы породить чудовище, слепленное из прежде разрозненных энергем?..

Будучи по уровню своего сознания почти кретином, Бог никогда не смог бы «усомниться» в правильности имплантированных в него морально-этических аксиом, а потому свод этих аксиом, разработанный талантливыми «программистами» и социологами, служит для него абсолютным мерилом ценности применительно к любому представителю общества. Согрешил – кайся, не покаялся – получай вечное страдание: эта схема, так или иначе, характерна для всех религий «правой руки», включая даже буддизм. Дело, однако, религией не ограничивается. Если в процессе подавления независимого индивидуального саморазвития догматическая «промывка мозгов» не помогает, можно применить «тяжёлую артиллерию», которой испокон веков является государственная власть. Последняя всегда тормозила развитие мировой культуры, применяя жестокие репрессивные меры против инакомыслящих и получая в этом «благородном деле» идеологическую поддержку со стороны жреческого сословия. Существование этого тормоза вряд ли может быть оправдано чем-то ещё, кроме систематического ментального прессинга ярких индивидуумов, представляющих угрозу единомыслию кафоликона и процветанию правящей верхушки.

И всё-таки среди повторяющих друг друга, иногда почти дословно, формул «благочестивого страха» присутствует одно исключение. В рамках иудео-христианской традиции оно получило название «сатанизм», что означает «противление» или «обвинение». Если исходить из самого значения данного понятия, то речь, прежде всего, идёт о противлении «божественным» заповедям и осуждении существующего порядка, установленного Богом. Величественный образ Люцифера – Первого Повстанца, посягнувшего на незыблемость «высших» законов и не пожелавшего сдаться даже в виду перспективы вечного изгнания «во тьму внешнюю», стал впоследствии символом индивидуалистического нонконформизма, встречающегося практически на всей поверхности земного шара. Более того, примеры открытого неповиновения и бунта против «Системы» широко известны с глубокой древности многим народам, исповедующим отличные от христианства религиозные доктрины. Когда житель первобытной деревни, нарушивший какой-либо из многочисленных запретов, установленных «богами» или «предками», отправлялся в изгнание под негодующие крики соплеменников, мы имеем дело с бессознательным сатанизмом. Когда любовники, презрев требования своих набожных родителей, сбегали из дома, чтобы наслаждаться друг другом в чужих краях, они совершали «грех» против «почитания отца и матери» заодно с «грехом прелюбодеяния» и, следовательно, могли расцениваться как «противники Бога». Когда средневековый естествоиспытатель, обуянный жаждой познания, раскапывал могилу только что похороненного человека и вскрывал ему живот или череп, он заслуживал самой жестокой «небесной кары», ибо, согласно утверждениям православной церкви, человеческое тело должно лежать в земле неповреждённым вплоть до «страшного суда». Не менее «сатанинскими» следует признать поиски контактов с инопланетянами (они же всего лишь «демоны»!), полёты в космос и любые разговоры о бесконечности вселенной (ни один «божественный разум» не может заполнить собой бесконечное пространство), создание индивидуальных философских систем, сочинение светской музыки, стихов или прозы, равно как и вообще всякое творчество, не направленное на прославление «святого духа», а наряду с этим – аборты, зачатие детей в пробирках, практику половых актов с целью получения удовольствия, курение табака и употребление алкоголя, использование в своей речи элементов «нецензурной» лексики и т.д. «Сатанистами», в переносном смысле слова, могут быть названы брахманы, не желающие принять «спасительную весть» буддизма, буддисты, отвергающие христианство, христиане-протестанты, противопоставившие себя католикам, не говоря уже об атеистах, отрицающих само существование собственного «создателя». Следовательно, чтобы стать «слугой Дьявола», вовсе не обязательно рычать, надевать на голову картонные рога, слушать тяжёлый рок, носить на шее перевёрнутую пентаграмму или жечь чёрные свечи. Однако здесь парадоксальным образом оказывается необходимо в точности соблюдать правило, зафиксированное в одном из текстов Ветхого Завета: «Блажен муж (или жена!), иже не иде на совет нечестивых», с тем, однако, условием, что под «блаженством» мы будем понимать не вкушение «даров святого духа», а осознание собственной личностной свободы. Любой, кто удовлетворяет глубинную потребность в выделении себя из человеческого стада, даже если он не пропагандирует открыто стиль жизни Кроули, Ницше, Штирнера или ЛаВея, имеет основание полагать, что какая-нибудь благочестивая корпорация осудит его душу на вечные адские муки. Однако разве следует опасаться подобных вещей, если ты посредством долгих размышлений смог открыть истину о принципиальной духовной автономии собственной сущности, а главное – о том, что эта сущность сама в состоянии выбрать траекторию жизненного или посмертного пути, причём из гораздо большего числа вариантов, нежели «гибель» или «спасение»?..

Отсюда следует, что противоположный Богу принцип, именуемый в зороастризме Ариманом, а в иудаизме и христианстве Сатаной, прежде всего эксплицирует идею многообразия. Вспомним, что сами Падшие Ангелы восстали против «божественной» власти именно по причине своего желания сохранить индивидуальную самобытность, для которой всякое стадное единомыслие неприемлемо. И хотя Люцифер, согласно легенде, стал лидером бунтовщиков вследствие харизмы, присущей его натуре, его никоим образом нельзя назвать тираном, чьё отличие от Бога состояло бы лишь в диаметрально противоположной духовной ориентации. Для своих соратников, пошедших за ним в добровольное изгнание, он, скорее всего, был просто первым среди равных, подобно древним европейским королям – предшественникам Хлодвига. Однако здесь нас интересует также вопрос о том, можно ли однозначно отождествить Люцифера с Сатаной. В строгом смысле слова «сатанами» (т.е. «противниками» и «обвинителями») являются все его сподвижники, ибо каждый из них после бунта стал противником «божественного порядка» и обвинителем небесных иерархов в незаконной узурпации власти над миром. Следовательно, мы можем говорить о Сатане по аналогии с Богом, подразумевая под ним некоторое коллективное метасознание, образованное всеми участниками богоборческого подвига. Сюда неплохо вписывается широко используемая в наши дни концепция эгрегора, понимаемого как фокус информационно-энергетической активности, создаваемый группой людей, объединённых каким-либо общим делом или стоящих на одной и той же идеологической платформе. Будучи коррелятом интересов множества автономных сущностных центров, Сатана, на наш взгляд, вполне может рассматриваться и как личность (Люцифер, Вельзевул, Бафомет, Белиал и т.д. – «сатаны» и «дьяволы»), и как эгрегор, созданный отдельными участниками демонического заговора.

Принцип многообразия, насколько мы можем о нём судить, состоит в разделении некоторого первоначального целого на относительно автономные фрагменты, каждый из коих реализует свой собственный вариант экспликации смысла, изначально содержащегося во всём целом. Если культура того или иного народа, предполагающая ряд паттернов в основе своего построения, рассматривается лишь в качестве отправной точки для процесса индивидуальной творческой самореализации отдельного представителя этого народа, то результат данной самореализации не может быть с точностью предсказуем, ибо личность, её осуществляющая, способна на своём пути избрать любую из множества возможных траекторий движения. Следовательно, каждый подобный индивидуум будет здесь уже отдельной самостоятельной «цивилизацией», манифестируя из собственных сущностных глубин различные «лики» и «имена» в процессе независимого творчества. Поскольку же он в своих устремлениях уходит всё дальше и дальше от первичного формального единообразия, присущего исходному целому, постольку весь процесс его самореализации будет изначально находиться в отчётливой оппозиции по отношению к базовой культурной матрице, провоцируя дробление баналитета и его дальнейшую принципиальную анизотропию. Отсюда известное выражение, приписываемое демону в «евангелиях»: «Моё Имя – Легион, потому что Нас много».

Постепенный отход саморазвивающейся личности от общепринятых канонов поведения и мышления способен почти неизбежно привести к тому, что в христианском символизме именуется «войной на небе». Данная война, по нашему мнению, может рассматриваться как некоторый универсальный символ, под который подпадают все избиения инакомыслящих, наполняющие мировую историю. Главная идея этого мифологического сюжета заключается в том, что в процессе исторического становления как отдельный индивидуум, так и целый народ могут оказаться перед лицом тотального и бескомпромиссного выбора между послушанием и своеволием, ибо эгрегор Бога вряд ли допустит освобождения своих бывших узников, столько лет поставлявших ему энергетическую пищу. Сказанное неплохо иллюстрирует печальный пример еврейского народа, ставшего одним из «коллективных мучеников» человечества. Из заурядного пастушеского племени евреи превратились в «избранный народ» исключительно благодаря «Моисею», решившему поставить над ними своеобразный эксперимент по управлению массовым сознанием. Этот эксперимент заключался в том, чтобы сделать безобидных кочевников, молившихся многим богам подобно десяткам соседних племён, фанатиками, исповедующими жёсткий монотеизм. Страницы ветхозаветной Библии переполнены свидетельствами проявлений «высшей силы», открывавшей себя людям как через пророков, так и напрямую, посредством сенсорного контакта. Единый Бог призывал евреев отречься от всех прочих кумиров ради верности лишь ему, а в противном случае угрожал безжалостной расправой. В качестве награды за службу он сулил им мировое господство: их религиозная жизнь, построенная на «праведных» основаниях, должна была гарантировать пришествие Машиаха – царя-мессии, посланного с целью склонить все земные страны под власть «избранного народа». В первом веке «новой эры» евреи как раз ждали обещанного «божественного вождя», который должен был жестоко расправиться с римскими завоевателями и прочими представителями «неполноценного» человечества. Но что же совершил на самом деле Иисус, который, согласно христианским легендам, как раз и был «Мессией»? Вместо победоносной религиозной войны этот мечтатель увлёкся проповедями о любви к врагам и подставлении другой щеки, а самое страшное – предрекал разрушение великого иерусалимского храма! Его пренебрежительное отношение к заповедям, которые были даны евреям для неукоснительного исполнения их же Богом, могло бы вызвать зависть у самого Сатаны. Никакие чудеса, совершённые им с целью подтвердить свою правоту, не убедили людей отречься от веры отцов, с таким трудом восстановленной при Ездре. И вдоволь насмотревшись на деяния новоявленного проповедника, евреи вынесли ему совершенно логичное обвинение в разбое, гораздо более тяжком, нежели преступления матёрого бандита Вараввы, поскольку в данном случае поруганию подверглась не материальная собственность отдельных людей, но фундаментальные принципы духовной жизни целого общества. Стоит ли осуждать их за это? Может быть, следует, по примеру Ницше и Розанова, скорее похвалить фарисеев и саддукеев за феноменальную нравственную стойкость перед лицом откровенного обмана? Разве самоопределение целой нации, которая отвергла искушение и осталась верна собственным принципам, не заслуживает поощрения? Однако евреи, как известно, получили вовсе не достойную компенсацию за нанесённый им моральный ущерб. Тот же самый Бог, который ранее обещал своим «любимым детям» мировое господство, а впоследствии вместо царя прислал юродивого, теперь решил не наградить, а сурово наказать их. Под тяжкими ударами римских легионов они были рассеяны по землям чужих, враждебных государств. Вдобавок к этому распространение христианства, ставшее реальным благодаря деятельности откровенных маргиналов, вроде Павла или Петра, создало евреям прочный имидж народа-богоубийцы в глазах всего мира. На протяжении без малого двух тысяч лет они были изгоями и подвергались постоянной агрессии со стороны любого чужака, будь то араб, немец или славянин. Получается интересная картина: стоило людям, веками исправно сохранявшим ниспосланную «сверху» традицию, заявить о своём безоговорочном самоопределении, как соблюдение «заповедей» из благословения мгновенно превратилось в проклятие! Добродетель сразу стала смертным грехом, благочестие трансформировалось в богоборчество, а духовный аристократизм послужил причиной падения на социальное дно. Спрашивается: какова же тогда реальная ценность подобных добродетелей, благочестия и «избранности»? Не содержит ли любая «святость и праведность» в скрытом виде свою противоположность, и можно ли доверять Богу, демонстрирующему столь вопиющую беспринципность? Или всё дело в том, что сама по себе добродетель служит лишь прикрытием, а в действительности речь идёт о способности или неспособности человека отказаться от самого себя, даже если его божество поступает, прямо скажем, нелогично? Евреи должны были отказаться от собственного мнения и принять новые правила игры, хотя они и противоречили всему строю их жизни («Отвергнись себя и иди за Мною»).

Здесь мы подходим к главному пункту своего исследования, призванного ответить на вопрос о том, что такое сатанизм и почему в процессе размышления над «проклятыми вопросами» жизни многие люди почти неизбежно должны были встать на его сторону.

Взяв в качестве примера христианскую парадигму, мы видим, что дихотомия «добра» и «зла» в данной интерпретации заключается вовсе не в выполнении или нарушении морально-нравственных предписаний, хотя они и могут послужить своего рода первым этапом на пути к «спасению». Основной упор делается на противоречии между человеческой и «божественной» волей, где первая должна отказаться от самой себя в пользу второй. Выражение апостола Павла, например, по этому поводу недвусмысленно: «Уже живу не я, но живёт во мне Христос». Все рассуждения христианских богословов о «свободе человеческой души» сводятся к возможности для неё совершить выбор между двумя, прямо скажем, неравными вариантами – вечной жизнью в блаженстве и вечной смертью в мучениях. Но кто согласится добровольно на миллиарды лет безысходных страданий?

Согласно воззрениям самого Иисуса Христа, человек не должен роптать не только на «божественные» законы, но и на чисто земную государственную власть. Впоследствии эта мысль была сформулирована апостолом Павлом как «страх перед Богом и почитание царя». Отсюда следует, что любая власть, в конечном итоге, утверждается не людьми, а «высшими силами», поэтому все, кто возмущается несправедливыми поступками правителей или работодателей, готовят себе незавидную участь после смерти.

В богословии православной церкви существует ещё один любопытный момент, а именно учение о природе адских мук. На самом деле источником страданий для грешников после «страшного суда» будет отнюдь не Дьявол, ибо они вместе со всеми праведниками окажутся в «Царствии Божьем». «Всемилостивый Господь» любит и заботится о них так же, как и о самых послушных и смиренных «чадах», поскольку его «бесконечная благодать» распространяется на всю «сотворённую» им вселенную. Однако их непомерная «гордыня», оттолкнув «божественное» попечение и отвергнув «благодать», сама преобразует состояние блаженства в страдание. Следовательно, главной причиной этого страдания для них будет «божественная любовь», а источником мучений – сам Бог! Не зная компромиссов, последний отнюдь не намерен приспосабливаться к индивидуализму одиночек: либо ты с ним, либо – против него. «Выбирай, червь и ничтожество, – пишет Павел Флоренский, – tertium non datur».
Под флагом того или иного «Божественного Принципа» происходило создание всех государственных систем, начиная от родоплеменных советов старейшин и кончая современными чиновничьими аппаратами конституционных режимов. Цари Древней Индии учреждали свои монархии на базе Законов Ману, которые были даны людям «высшими силами» через проводников-брахманов. Аналогичное «божественное происхождение» имела и власть китайского императора. В Древнем Египте учение о социально-политическом устройстве общества принадлежит перу бога Тота (Гермеса Трисмегиста). Вавилонский царь Хаммурапи, автор широко известного законодательного свода, считал себя представителем расы богов. Православный миф о «катехоне», удерживающем Дьявола в его цепях, превозносит царский венец, освящённый патриаршим благословением. Сюда же можно отнести и геополитические концепции теллурократии и талассократии, где первая почитается за инспирированную Богом, а в качестве учредителя второй рассматривается Сатана. Однако власть царей, президентов и фараонов всегда шла рука об руку с властью жрецов, что бы по этому поводу ни говорили романтики вроде Даниила Андреева.

Любые религии «правой руки», созданные по спущенному «свыше» проекту (безразлично с тому, существует ли это «высшее» на самом деле или нет), утверждают мысль о покорности актуальному миропорядку, под каким бы соусом эта покорность ни преподносилась. Одна из этих религий, магометанство, содержит данное понятие в самом своём названии, ибо «ислам» как раз означает не что иное как «покорность божественной воле». Более завуалированную форму требование покорности приняло в брахманизме и буддизме, где Дхарма рассматривается как вселенская причинно-следственная закономерность, существовавшая за бесчисленные эпохи до начала нынешней Манвантары. Однако даже буддисты, несмотря на весь свой атеизм, верят в ад. Индуистским аналогом христианских бесов являются ракшаса – полулюди-полудемоны, погрязшие в греховных желаниях и ежечасно нарушающие Дхарму ради удовлетворения этих побуждений. Ослеплённые авидьей – незнанием, они не задумываются о том, что их преступная деятельность создаёт «дурную карму», и что после смерти им уготована прямая дорога в преисподнюю. Краеугольный догмат буддизма – Восьмеричный Путь – это представление о «Благой Дхарме», которую учредил Гаутама Будда с целью спасения человечества из круговорота Сансары. Соблюдение Благой Дхармы предполагает совершение целого ряда «правильных» действий. Но где критерии правильности? Опять же на первом месте здесь стоит не иначе как дихотомия между личным желанием («кама») и альтруистическим подавлением комплекса себялюбия. Яркий пример отказа от эгоизма показал сам Будда, когда презрел вечное блаженство Нирваны ради сострадания к «обусловленным душам». И если сопоставить друг с другом все эти факты мировой культуры, у нас не останется никакого сомнения в том, что внешне разнообразные религиозные парадигмы происходят из общего источника – идеи о «Благом Первопринципе Единоначалия». Как недавно сказал один кузнец, «Луна одна, хотя и отражается во многих колодцах»…

Какова же философия противоположного Принципа Многообразия? Ниже мы постараемся сформулировать её, пусть и в своём индивидуальном ключе.

Человеческая Личность уникальна, неповторима и обладает абсолютной ценностью. Вопрос: для кого? Служители тех или иных религиозных культов, а также идеалисты всякого пошиба, утверждают абсолютную ценность Личности для начала, трансцендентного ей, как бы оно ни именовалось. Им кажется, что только благоприятное расположение «высшего начала» к человеку может гарантировать, что он не представляет собой жалкую и ничтожную букашку, а является «абсолютно ценным» объектом постороннего внимания. Однако почему мы должны обязательно иметь рядом с собой некий верховный авторитет, мнение которого является «достаточным основанием», обуславливающим нашу внутреннюю самооценку? Неужели Я, обладатель автономного сознания и внутри себя имеющий центр своего бытия, не могу сам для себя представлять абсолютную ценность? Почему в вопросах, связанных с Моей траекторией индивидуального движения во Вселенной, Я должен всё время ориентироваться на те или иные внеположенные Мне «программы», «учения» и «принципы»? Будучи лишь звеном некоей духовной пищевой пирамиды, человек, вроде бы, и живёт-то только для того, чтобы «соблюдать заповеди, молиться и каяться», т.е. кормить своей ментальной и эмоциональной (а нередко и физической!) кровью «божественных» существ, по определению «более высоких», нежели он сам. Тем не менее, ни одна жертва, попавшая в лапы к хищнику, представляющему собой следующее звено природной пищевой цепи, не отдаётся ему добровольно. Трава кричит от боли, когда её пожирает травоядное животное. Само это животное спасается бегством от тигра, льва или тираннозавра, который взял его след. И наиболее смышлёным удаётся ускользнуть, чтобы в ряде случаев даже «умереть своей смертью»! На каком тогда основании человек, к тому же обладающий, в отличие от множества других тварей, способностью размышлять над своей судьбой и делать выводы, должен становиться добровольной жертвой паразитов, мнимо возвышающихся над ним, да ещё и полагать такую жертвенность величайшим проявлением морали и нравственности?! Со времён своей дифференциации из природы мы непрерывно наращиваем вокруг неделимых и неразрушимых центров наших Я новые оболочки: смысловые, информационные, энергетические, органические и т.д. Этот процесс, по большому счёту, не зависит ни от какого «божественного провидения», он определяется только нашей собственной потребностью в постижении окружающего мира, которая в зачаточной форме имеется даже у кристаллов, чьи грани вбирают и отражают свет и чей рост определяется химическим алгоритмом абсорбции. Следовательно, каждый является, прежде всего, строителем и созидателем самого себя. Если бы человек первоначально не состоялся в качестве собственного творца, он не смог бы впоследствии рассматриваться «высшими существами» в качестве лакомого куска к обеду. Но разве его назначение состоит лишь в том, чтобы стать этим куском, а дальнейшее личностное развитие заключается просто в приготовлении более вкусного блюда? Не могу ли Я сам придать своему бытию некоторое значение, в зависимости от Моих собственных потребностей и интересов? Если Я представляю собой автономную онтологическую единицу, которая, предположительно, сохранится даже в условиях всеобщей смерти и разрушения, то главной отличительной чертой Моей природы является полная внутренняя независимость. Зависеть от чего-либо внешнего могут только Мои тела, которые Я же способен менять по своему желанию. Таким образом, Я есть создатель своей собственной Личности, и любое Моё творчество реализуется только на основе внутренних мотивов, без всякого постороннего внушения. Речь, конечно же, идёт о подлинном творческом процессе, как созидании нового, а не о «небесных диктантах» пророков, чья задача заключается в воспроизведении готовых ментальных схем, инспирируемых «свыше» в их сознание. Познание Мира вовсе не есть «долг» перед каким-либо «высшим началом», которое могло бы внушить нам мысль о необходимости накапливать сведения по поводу природы и формы всего существующего. Оно является простым логическим продолжением роста изначального нерушимого Принципа Самости, выделившегося из однородного Ничто и после этого навеки обретшего уникальную, неповторимую «чтойность». Стремясь овладеть силами, действующими в окружающем космосе, Я только пытаюсь абсорбировать материю внешнего мира в свою структуру. Это следствие привычки, или, скажем, рефлекса, выработанного ещё в эмбриональном состоянии. Никто и ничто во Вселенной не сможет остановить Меня, если Я всем своим существом приму решение что-то сделать. Даже если в процессе свершения намеченного Мне придётся погибнуть, движение в сторону неминуемого конца будет зависеть только от Меня самого.

Отсюда неизбежно вытекает взгляд на Бога как на незаконного узурпатора власти, которая дана каждому человеку им же самим и не может быть взята у него иначе, нежели по добровольному согласию. С этой точки зрения все те, кто променял индивидуальную внутреннюю свободу на «преображение» (читай – «промывку мозгов»), не говоря уже о камикадзе, отдавших свои жизни ради Христа, Магомета или папы римского, способны рассматриваться как предатели самих себя. Когда же подобные адепты «божественного рабства» вторгаются во владения Личности, не желающей этого, да ещё заставляют принять их идеи под страхом «тьмы внешней» или «адских мук», Личность имеет полное право встать на собственную защиту вплоть до уничтожения излишне ретивых поборников «высшей морали».

В данном пункте представляет интерес идея об ответственности за приобретённое знание, характерная для многих миссионеров единобожия. Она заключается в том, что если для народов или отдельных индивидуумов, ещё не просвещённых «евангельской истиной», могут быть открыты некие тайные «пути спасения, ведомые лишь Господу», то в случае с теми, кто уже прослушал курс духовного выживания по Христу, Магомету или Будде, ситуация резко усложняется. В то время как первые могут ошибаться («грешить») по неведению, вторые просто не способны делать это иначе, нежели глубоко сознательно, за исключением отдельных прецедентов полной амнезии. Когда абориген отдалённого острова, на который ещё не ступала нога ни одного «святого отца», преспокойно ест за обе щеки мясо в постный день, житель Евразийского материка, сплошь покрытого сетью христианских храмов и монастырей, не имеет никакого права это делать, если, конечно, не хочет угодить прямиком в Ад! И даже если Я, будучи детально ознакомлен с упомянутыми сотериологическими концепциями, буду продолжать вести прежний образ жизни, где гарантия, что глубоко внутри Моей психики рано ли поздно не прорастёт мистический страх перед загробным возмездием?.. Так, исподволь и ненавязчиво, действует массированная информационная атака, направленная на развитие у личности комплекса вины. На этот вызов, брошенный индивидууму со стороны духовных культуртрегеров, апеллирующих к универсальному архетипическому коду, он должен что-то ответить, и здесь, как следовало ожидать, имеются два варианта. Первый из них состоит в том, что под давлением со стороны имплантированного психического вируса человек постепенно утрачивает внутреннее равновесие, сдаётся и, будучи чаще всего не в состоянии сам преодолеть свою «пагубную» натуру, валится в ноги к батюшке ближайшей церкви. Во втором же случае личность открыто противопоставляет собственную волю навязанным извне моделям мышления, что автоматически отражается на бессознательной сфере, вызывая некую перестройку архетипов. Начинается мутагенный процесс, когда одни символические паттерны, возможно, актуальные прежде, подавляются или поглощаются другими, принадлежащими ко «Второй Основе», или к так называемому «теневому» аспекту подсознания. Сам факт брошенного вызова провоцирует мощную аксиологическую трансформацию, проходящую под знаком Сатаны (разновидность – Ариман, Шайтан, Сет, Тифон, Аид и т.д.).

Процесс указанной трансформации может рассматриваться как своеобразный инициатический путь, который, на наш взгляд, можно условно именовать «Мистерией Дьявола». Целью этой мистерии является уже не просто становление самобытной личности, возможное даже в обстановке абсолютного «блаженного неведения», но максимально полное раскрытие индивидуального глубинного потенциала, обусловленное необходимостью превзойти Бога по духовной мощи. По отношению к общепринятому пути духовного развития, предполагающему восходящее движение по «лествице Иакова» к «божественному престолу», это посвящение может быть также названо контринициацией в геноновском смысле. И следует отметить, что, задавая вектор становления, противоположный «нормальному» с точки зрения морально-нравственного и метафизического императива аполлонической гармонии, сатанинская инициация парадоксальным образом оказывается не разрушительной, а в высшей степени конструктивной.

Для упрямого индивидуалиста, вставшего на путь Мистерии Дьявола, Сатана является архетипической фигурой Инициатора, сочетающего в себе характерные черты таких юнговских персонажей, как «Тень», «Герой» и «Мудрец». Следует отметить, что в данном случае имеются в виду некоторые глубокие духовные реалии, отличные от обычных «человеческих, слишком человеческих» бессознательных содержаний. Как представляется авторам настоящей работы, подлинная Тень бесконечно чужда «невинным развлечениям» социализированного я, которые обычно фигурируют в церковной литературе под необоснованно громким именем «смертных грехов». В равной степени образ Героя в нашем случае – вовсе не тривиальный имидж для преуспевающего «бойцового бычка» на корриде межчеловеческих иллюзий, а Мудрец вряд ли может служить олицетворением простой искушённости жизненным опытом.

Интегральное значение рассматриваемого здесь инициатического пути заключается в том, что ницшеанский Дионис, противостоящий Распятому как принципу реставрации вселенского аполлонического порядка, может быть собран из осколков, чтобы вновь обрести жизнь по ту сторону Смерти – «Смерти Бога» внутри индивидуально-личностного локуса. «Теневой» аспект архетипа Сатаны при этом выражается в активном противодействии влиянию «божественного» закона на нашу индивидуально-личностную конституцию. Свет, изливающийся от трона «Космического Разума», блокируется восстающей против него духовной волей, вследствие чего в сфере непосредственного охвата сознания бунтаря образуется устойчивая «безблагодатная» зона тьмы. Эта «внешняя тьма», будучи результатом отказа от восприятия «святого духа» и подчинения «божественным» ценностям, способствует концентрации внимания индивидуума на его собственном сущностном ядре. Совершенная оторванность от источников «благодати» на первых порах способна вызвать приступы отчаяния, когда эмоциональная конституция, ориентированная на следование отцовским и материнским комплексам, пытается зарыться обратно в «тёплое одеяло» догматической определённости. Однако постепенно приходит осознание того факта, что отсутствие света является лишь предварительным условием для последующего раскрытия неведомых прежде духовных горизонтов. Применительно к ним вполне уместно, на наш взгляд, вспомнить слова русского философа Сергия Булгакова о «пасти небытия», которая «таинственно и властно» влечёт к себе демонические души. Но там, где этот добросовестный служитель «Святой Софии» усматривал лишь «укон», или исчезновение всякого существования, иные искатели могут внезапно обнаружить живую, пульсирующую плоть Великой Ночи, способной безжалостно уничтожить заурядную человеческую психику с тем, чтобы освободить из-под её убогого рубища ослепительную черноту новорожденного дьявола.

Не все пройдут через Великую Ночь. Многие с воплями ужаса кинутся вспять и в дальнейшем будут с покаянием во взоре на протяжении десятилетий вспоминать о том, как едва не угодили прямо «в лапы к Сатане». Некоторые подобные метаморфозы личностей, поднявшихся над среднестатистическим интеллектуальным уровнем, стали хрестоматийными фактами. Анни Безант была социалисткой, но внезапная «внутренняя перемена» подтолкнула её к сочинению таких книг, как «Трактат о Космическом Огне», записанных под телепатическую диктовку «мастеров Шамбалы». Лев Карсавин и Сергий Булгаков глубоко изучали гностицизм и неоплатонизм, накопленные за десятилетия знания могли бы привести каждого из них к созданию независимой мировоззренческой парадигмы. Однако в какой-то неуловимый для постороннего наблюдателя момент они превратились в послушных проповедников христианского богословия, и вся их учёность была подчинена главной цели – философскому обоснованию необходимости регулярного посещения народом церковных служб, а также исповеди и причастия. Не менее известна сейчас и метаморфоза, приключившаяся с нашим современником – певцом дионисийства Константином Кинчевым, который оказался не в состоянии преодолеть Великую Ночь и был раздавлен пятой «Трёх Святителей». История знает также трагические примеры, когда человек мужественно отвергал навязываемое ему «крещение духом святым» и в результате испытывал на себе всю тяжесть «божественного возмездия». Фридрих Ницше всю свою жизнь шёл к заветной цели – фундаментальному труду, призванному спровоцировать в обществе коренную ломку ценностных установок христианской эпохи. Его «Воля к власти» должна была стать подлинным откровением самобытного человеческого духа, поправшего скрижали прежних веков и утвердившего свою собственную мораль. Однако стоило ему после всех «генеральных репетиций» вроде «Заратустры» или «Антихриста» приступить к созданию этого произведения, как его разум был поражён неизлечимым психическим заболеванием. В результате люциферическое пламя, некогда разгоревшееся на глубинах души этого «адвоката дьявола», дошло до нас в виде почти беспомощного роя маленьких искорок, слепленных в искусственный конгломерат усилиями его сестры Элизабет. Когда же церковникам не удалось своевременно остановить Льва Толстого, чья могучая индивидуальность вступила в непримиримый конфликт с православной догматикой, они были вынуждены предать его «анафеме», невзирая на протестующие вопли интеллигенции. И если граф Толстой умер в собственном поместье, окружённый заботой родственников, то Максу Штирнеру повезло гораздо меньше…

Для тех, кто устоит перед лицом первого натиска тотальной безысходности, есть немалый шанс «увидеть новые звёзды», познакомившись со вторым аспектом сатанинского архетипа, имеющим отчётливо выраженные героические черты. Одна из идей, которые, по нашему мнению, олицетворяет сатанинский Герой, состоит в том, что личность, прошедшая через Великую Ночь и пережившая рождение в себе нового дьявольского сущностного центра, оказывается способна претендовать на «взятие неба штурмом» и получить от Бога свет (энергию) откровенно «незаконным» путём, без спроса присвоив себе якобы чужое достояние. На самом деле речь идёт об огне, изначально сокрытом в глубинах нашей сущности, но преданном забвению в результате коварной подмены, произведённой «Космическим Разумом» с целью нашего порабощения. Вопреки мнению апологетов белосветных доктрин, «божественный» миропорядок при заведомо непредвзятом анализе оказывается вовсе не «обителью вечного блаженства», но царством непрерывного страдания в стенах вселенской тюрьмы, побег из которой, не говоря уже о её полной аннигиляции, возможны только через бунт и насильственное стяжание своей исконной собственности – творческой энергии, известной в психоаналитической литературе как «либидо».

Одним из наиболее известных, пожалуй, образов, символизирующих сатанинского Героя, является Антихрист. Причём речь вряд ли может идти лишь об архетипе «Героя» вообще, ибо в мировой культуре полно персонажей, борющихся за «победу добра над злом» или на «раздачу солнца всем страждущим». Антихрист не только не имеет к этому никакого отношения, но и способен пониматься в качестве отчётливой антитезы всем «Данко» и «Конанам Маклаудам». Может быть, его девизом, в каком-то смысле, служат слова Каргана о том, что «лучше вспыхнуть и сгореть, чем медленно гнить всю жизнь». Сущность этого образа, с нашей точки зрения, состоит в том, что всякое мировоззрение, почитающее Свет и принадлежащее к категории «правой руки», здесь переходит в свою противоположность, не менее чётко выраженную в концептуальном или практическом отношении. На смену чудесам, исходящим от Бога, приходят экстраординарные феномены, производимые высокоразвитой человеческой волей. Молитвы, обращённые к христианским, магометанским или индуистским «высшим силам», образуя сложные системы богослужебных ритуалов, заменяются подробными сводами проклятий по адресу этих сил. Наиболее известной в рамках западноевропейской культуры является ритуальная практика «чёрной мессы», извращающей содержание соответствующего белосветного оригинала до степени гротескной пародии. Тем не менее, нельзя не признать, что фундамент, на котором покоится богоборческий антихристианский архетип, суть, прежде всего, определённый метафизический принцип. По аналогии с умозрительной концепцией Бога как неподвижного Центра Вселенной, вокруг коего она вращается, можно сказать, что Антихрист представляет собой твёрдый камень, угодивший в поршень «космической машины» и вызвавший её поломку. Ибо главным отличительным свойством данного персонажа является противопоставление собственной несокрушимой воли «божьему промыслу» (варианты – древнеегипетская Маат, индуистская Дхарма, иудаистская Тора и т.д.), предполагающее глубочайший нонконформизм и неприятие каких бы то ни было белосветных ценностей, закреплённых традиционной культурой.
Чтобы более конкретно развернуть эту тему, нам следует обратиться к произведениям одного из крупнейших исследователей мирового символизма, каковым по праву является Рене Генон. В работе «Царство количества и знамения времени» Генон выделяет два основных этапа разрушения «божественной программы», лежащей в основе той культурной формы, которая обычно именуется Традицией. На первом этапе происходит секуляризация общества, ставящая под сомнение любые феномены духовного порядка и возводящая железобетонное здание позитивизма на развалинах всех прежних миросозерцаний. Именно таким образом осуществляется переход от «качественного» мышления, полагающего universalia ante rem, к сугубо «количественной» парадигме, воспринимающей мир лишь с точки зрения внешней формы, прагматизма и статистики. Здесь проходящий под знаком Антихриста развал традиционных аксиологических структур имеет своими непосредственными результатами сведение всего богатства внутреннего мира личности к интересам физического тела, веру в исчезновение сознания после телесной смерти и развитие научного мировоззрения исключительно на основе эмпирических сенсуалистических данных. Однако механистическая картина «мёртвой» Вселенной утверждается отнюдь не навсегда, ибо дальнейшее развитие науки и философии, оторванных от Бога, с логической неизбежностью приводит к раскрытию дверей на изнаночную, «тёмную» сторону психической жизни, извлекая из неё те аспекты инфернального «антимира», которые теперь призваны заменить собой сверхчеловеческие «божественные» паттерны. Речь идёт не только о каких-либо оккультных манифестациях, вроде спиритуализма или ченнелинга. Сама «точная» научная мысль, создающая всё более мощные инструменты для проникновения в глубины «элементарных частиц» или далёких галактик, рано ли поздно вынуждена в нерешительности замереть на краю чёрной бездны, где, подобно призраку, растаяли «материя» и «энергия», столь незыблемые до сих пор. Мироздание, прежде подчинявшееся твёрдой системе законов и математических констант, здесь превращается в нечто принципиально неописуемое, и чтобы произвести хоть какую-то предварительную разведку в ужасных провалах «странности», учёным приходится создавать специальную «математику хаоса». Именно хаос, бесформенность и непредсказуемость, утверждаемые «жрецами» нового общества, оказываются во главе угла всей системы современного сознания! Не менее интересно этот процесс протекает в сфере искусства, где авангардные формы личностного самовыражения приобретают вид структурализма, супрематизма, сюрреализма и прочих модернистических направлений. В музыке преобладающей тенденцией становится окончательный распад классического стиля и мелодико-ритмическая эклектика вкупе с различными новыми экспериментальными течениями (black-metal, industrial и т.д.). В процессе хаотизации ментальной среды вновь возникающие формы становятся слишком нагружены интеллектуальными концепциями, что ведёт к чрезвычайной сложности их для широкого восприятия. Это порождает своеобразную реакцию в среде обыденного сознания, когда средний класс, не способный проникнуть в суть изощрённых конструкций и не испытывающий восторга от их антиэстетизма, избирает в качестве информационной пищи бездумные полудетские песенки «про любовь» или банальные киносериалы. Те, кто остался «в строю», постепенно утрачивают надежду на всеобщее признание своего творчества и всё больше пишут «в стол», усиливая массовую тенденцию к взаимному отчуждению. В этих условиях, уникальных и аномальных с точки зрения любой традиции, для отдельной личности, с одной стороны, открывается возможность осуществления сугубо индивидуальной трансформы, результатом которой может стать её демоническая инициация, а с другой стороны, возрастает опасность необратимого психического срыва.

Антихрист – пришелец в этом мире. Он приходит на Землю как миссионер демонической цивилизации, поставившей перед ним задачу «прельщать» человеческие души. Обычно подобная прелесть ассоциируется с элементарным потворством «естественному» природному началу, и при такой трактовке роль Антихриста сводится к созданию некоего «мирового публичного дома» или организации планетарной попойки. Вместе с тем, на наш взгляд, этот персонаж мировой культуры вовсе не является «пастырем для животных» аналогично Христу. Философия, которую он несёт, гораздо более интеллектуальна и «возвышенна», нежели самые изощрённые богословские построения, она вполне способна служить превосходной ступенью всего того, что белосветные культы оценивают в качестве «богохульства», разрушающего наиболее сокровенные «небесные глаголы». И если сутью учения Христа была любовь к Богу, как императивная доминанта внутренней жизни его покорных рабов, то сутью наставлений Антихриста является столь же безусловная ненависть, обращённая в сторону Неба. Примирение невозможно! Теодицея неосуществима, ибо ничто не в состоянии оправдать те бесчисленные преступления, которым Бог позволял совершаться на протяжении всей человеческой истории. Исполинские образы Падших Ангелов с их героической судьбой, а также миллионы борцов за индивидуально-личностную независимость ныне взывают к нам, побуждая к великой войне. Причастившись бушующей крови Вечного Хаоса, ученики Дьявола безжалостно сдирают с себя «образ и подобие божье», чтобы спустя тысячи лет воссиять на просторах яростного гиперкосмического Океана своим собственным светом. Для этих отважных исследователей, самозабвенно устремлённых в разверзающуюся впереди бездонную Пропасть, Антихрист есть подлинный Учитель. Однако никто из них никогда не откроет уста ради молитвы, обращённой к этому Учителю или самому Сатане, ибо почитание Мастера не есть преклонение перед его авторитетом.

Антихрист есть «повивальная бабка» нашей собственной глубинной порочности, перед которой меркнут все младенческие «смертные грехи», вроде убийства или прелюбодеяния. Он призван оказать нам помощь в процессе рождения чудовищной хулы на всякую «святость» и обретения великой силы, позволяющей отвергнуть «небесный глагол», зовущий нас «домой». Ибо мы не собираемся никуда возвращаться! Наш путь уводит всё дальше от церковных стен в тот индивидуальный Ад, который может осмысливаться как личные врата, ведущие к постижению безбожных глубин неосвящённого Бытия. Таинство рождения хулы на «святого духа» в недрах человеческого сознания может быть сравнимо лишь с таинством крещения этим самым «духом», в том числе и в аспекте метафизических последствий, затрагивающих неизмеримые горизонты будущей вечности. Прорастание чёрного древа нетленной греховности сквозь немощную оболочку земной плоти нуждается в ядовитых дождях искушения, напитывающих душу могильными водами Преисподней. Новое Дитя Мрака, восприемлющее Ад как обитель собственной Истины, всегда появляется в тишине и покое медитативного самосозерцания, хотя подобному акту часто могут предшествовать подготовительные мероприятия вакхического характера. Сие есть ещё один немаловажный аспект той практики духовного делания, без которой сатанинское мировоззрение рискует остаться лишь бесплодным побегом, засохшим на не удобренной почве.

Остановившись на стадии Героя, как олицетворённого противодействия «злому демиургу», рассматриваемый здесь инициатический архетип был бы неполон. Если обратиться к аналогиям, то первое, что приходит на ум в данном случае – это во многом ущербный облик различных течений средневекового сатанизма, представляющего некую производную от христианской религиозно-мифологической модели и в целом не выходящего за рамки «теневого аспекта» креационизма и провиденциализма. Для христианства Дьявол суть необходимое звено в диалектическом процессе развёртывания сотериологической и экклесиологической программы «грехопадения и искупления», а потому далеко не случайно, что уже в ранний период церковной истории отдельные учителя развивают идею об «апокатастасисе» - тотальном возвращении «всякой твари», включая мятежных ангелов, в благодатное лоно «царствия небесного». Квинтэссенцией упомянутых рассуждений может служить система Старших Арканов Таро, где демонический прообраз органично включён в общую концепцию мироустройства под номером «15». Комментируя данный Аркан, русский философ начала ХХ века Владимир Шмаков писал о том, что сатанизм вовсе не представляет собой автономный духовный путь, но является порождением «борющейся и мятущейся» человеческой души на стадии психологического кризиса, предшествующего триумфальному завершению индивидуально-личностной теодицеи. Своеобразным ключом к только что сказанному является цитата из «Откровения» Иоанна Богослова, где автор упрекает епископа одной из христианских общин за то, что он «ни холоден, ни горяч, но тёпл». Интересно, что если под «горячностью» следует разуметь пламенную любовь к Богу, то «холодность», как её противоположность, может означать лишь не менее пламенную ненависть… Нельзя не вспомнить в этой связи образ Левия Матвея из романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», когда будущий апостол сначала яростно проклинает Бога за казнь Иешуа, а затем становится его самым преданным слугой. Следовательно, демонический бунт против универсального гомеостазиса, сведённый к простому отрицанию божественных законов через ненависть к их источнику, ещё не означает необратимого исхода из самой системы «Космического Разума». Нагулявшийся и навоевавшийся кшатрий рано или поздно вновь приходит, подобно «блудному сыну» из знаменитой притчи, под ласковые взоры своего всепрощающего духовного отца-брахмана, чтобы лишний раз подтвердить незыблемую правоту господствующей социальной парадигмы. Будь иначе, Даниилу Андрееву никогда не пришла бы в голову мысль об «искуплении Гагтунгра» (а в перспективе и самого Люцифера!), а Данте Алигьери не обозначил бы путь своего героя в рай по обледеневшему телу Сатаны на дне последнего из адских кругов. Тем не менее, именно Иоанн Богослов даёт нам подсказку относительно того, каким качеством должен обладать кандидат на абсолютное извержение (в старославянской версии – «изблевание») «из уст Господа». Это качество – «теплота», нечто среднее между огненной любовью и ледяной ненавистью, «абсолютный нуль», где нейтрализуются любые противоположности. У данного качества, в свою очередь, существуют два основных модуса, которые можно назвать посредственностью и мудростью.

Посредственность «тепла» по причине недостатка духовных сил, она попросту неспособна по-настоящему ни любить, ни ненавидеть. Это «серая мышь», плетущаяся в хвосте «божьего стада» и лишь слепо повторяющая общепринятые церемониальные жесты. Но таковых в мире всегда было большинство, и не случайно, что красной нитью, проходящей через всю историю человечества, является идея «народных масс», составленных из простой арифметической суммы бездарных «нулей». Учитывая логику христианской концепции, в которой «нищие духом наследят землю», вряд ли автор «Откровения» имел в виду эту безликую толпу обывателей, скорее заслуживающих жалости за свою убогость, нежели однозначного изгнания из Вселенной.

Как раз в данном пункте наших размышлений на первый план выходит фигура Мудреца как третьего члена инициатического архетипа. Мудрец в сатанинском смысле является своего рода «чёрным брахманом», изведавшим всю Глубину Великой Бездны. Обожжённый лучами «Полуночного Солнца» и обмороженный ледяными ветрами Беспредельности, он в совершенстве постиг как «жар», так и «холод», одинаково хорошо ориентируясь в вопросах ненависти и любви. Именно по причине такого исчерпывающего знания он оказывается в состоянии отвергнуть союз с «Космическим Разумом», пусть даже и на предположительных условиях равноправного партнёрства. Столь же бесплодной для себя он посчитает и войну с этим «Разумом» на территории, подконтрольной «божественным» энергиям, ибо свежий и чистый воздух беспредельного Хаоса он найдёт предпочтительней затхлой космической комнаты с пауками в углах.

Шапкозакидательская позиция «воинствующих безбожников» в 1920-е годы через считанные десятилетия показала всю свою слабость исключительно потому, что Бога невозможно одолеть, сражаясь на его собственной земле. Когда под беспощадными ударами кувалд и топоров «рабочего класса» рушились православные храмы, бывшие, между прочим, ещё и замечательными произведениями искусства, в душах многих людей, поначалу даже смотревших на это с энтузиазмом, пробуждалось тайное раскаяние. Расстрел священнослужителей и верующих мирян на деле лишь возвёл их в ранг «невинно убиенных новомучеников», так что не прошло и века, как вся страна дружно «каялась во грехах» и тратила свой золотой фонд не на полёты к звёздам, а на восстановление стен христианского космоса. Этот неудачный богоборческий эксперимент в масштабах целого народа является ярчайшим примером того, что победу над тиранией аполлонического начала нельзя одержать простой заменой священных ликов на портреты политических вождей в соответствующих клеймах архетипического иконостаса.

В чём же тогда заключается сущность «теплоты», подвергнутой разгрому на страницах «Откровения»?

Когда в результате всесторонне осуществлённого самопознания мы постепенно приходим к выводу об относительности каких бы то ни было концептуальных конструкций и за всеми ими обнаруживаем единую энергию, которая каждый раз лишь заимствуется той или иной «истиной» для подтверждения её статуса «чудесами» или вдохновенной проповедью «апостолов», нам не остаётся ничего другого, как изъять эту энергию из многочисленных изолированных друг от друга коацерватов и вернуть её туда, откуда она пришла. И после достижения пика дионисийского экстаза мы обнаруживаем, что всё, во что верило сердце и чем увлекался интеллект, превратилось в ворох пустой скорлупы, лежащий у нас под ногами. Вместе с тем, сама сфера либидо не является чистой стихией разрушения, ибо одним из её неотъемлемых качеств служит рождение новой жизни, а, значит, вкупе с нею и нового эмоционально-интеллектуального организма. Следовательно, огненная природа Жизни в своём осознанном модусе способна произвести на свет единую и неделимую мировоззренческую парадигму, представляющую собой окончательный и полностью адекватный ответ на брошенный нам «божественный» вызов. Данная парадигма формируется тогда, когда мы берём осколки былых концепций, уже перемешанные между собой и бессильные, чтобы вновь зарядить элементы распавшегося космоса жизненным флюидом, а затем соединить их в непрекращающемся калейдоскопическом танце. Останавливаться при этом нельзя, ибо замерший вихрь способен опять превратиться в «святую обитель», а поток сознания, объятый льдом догматизма, готов замереть цепочкой кристаллических букв очередного «божественного глагола». За примерами таких остановок не нужно далеко ходить. После выхода в свет томов «Тайной Доктрины» Елены Блаватской, посвятившей свою жизнь созданию «синтеза науки, религии и философии», диалектическое развёртывание эклектического мышления, предпринятое ею, оказалось низвергнуто в затхлый пруд новой теософской мифологии. То же произошло с трудами Георга Гегеля, причём во многом по его собственной вине. Мы уже не говорим о случае с марксизмом, когда вводные понятия из первого тома «Капитала» благодарные последователи превратили в свод молитв, читаемых коммунистами на ночь и перед утренней трапезой.

Здесь нам представляется необходимым внести некоторое уточнение, касающееся того простого, на первый взгляд, факта, что если у каждой белосветной религии существует собственная чёткая догматическая позиция, конституированная в том или ином варианте «священного писания», то сатанизм на протяжении тысячелетий так и не обзавёлся своим «евангелием». Это положение сохраняется и до сих пор. Наблюдая за развитием современной сатанинской мысли, можно видеть массу течений, постоянно спорящих между собой и зачастую весьма далёких друг от друга по характеру ответов на принципиальные вопросы. Подобный факт, вроде бы, является аргументом в пользу несостоятельности всего движения, ибо «царство, разделившееся в самом себе, устоять не может». Тем не менее, как ни парадоксально сие может прозвучать, опасность заключается вовсе не в том, что «евангелия» нет, а в том, что оно может вдруг объявиться. Причём речь идёт не только о некотором общепризнанном документе, но и личной «благой вести», зафиксированной кем-то одним для индивидуального пользования. Сам характер Сатаны, как принципа многообразия, в отличие от Бога, предполагает отсутствие догматических воззрений на его природу, а тем более – религиозного поклонения ему.

«Подводный камень», который имеется здесь в виду, заключается в том, что если внешние религиозные догмы мы вольны принимать или не принимать по собственной воле, тем более что они всегда могут заключать в себе отдельные элементы, не согласующиеся с нашим внутренним миром, то с личным «абсолютом», кристаллизация коего как бы встроена в процесс становления самой индивидуальности человека, дело обстоит совсем иначе. Он не может быть принят как нечто внеположенное по отношению ко Мне, поскольку исходит от Меня самого. Следовательно, произрастающая из Меня индивидуальная «истина» уже изначально оказывается усвоена Моей личностью в качестве догмы, не подлежащей сомнению, ибо пропустить её через критический анализ так, как если бы речь шла о внешней информации, представляется невозможным. К тому же у этой доктрины, в силу её принципиальной имманентности, совершенно отсутствуют черты, способные войти в противоречие с Моим внутренним миром, а потому Я вряд ли могу назвать хоть одну достаточно вескую причину отвергнуть всю «истину» на основе даже самого ничтожного несоответствия.

Так перед нами постепенно проявляется силуэт воистину ужасного «привидения» - нашей собственной религии, «истины», «священной книги», которая, будучи сотворена по нашему образу и подобию, обладает над нами властью, бесконечно превышающей власть любого внешнего культа. Можно предать Христа, Будду, Магомета, Платона, Гегеля, Маркса или Сатья-Бабу, но не самого себя! Можно отречься от десяти еврейских заповедей, от «Восьмеричного Пути освобождения из Сансары», коммунистической или национал-социалистической идеологии, однако практически немыслимо превращение в диссидента по отношению к морали, которую ты сам же установил, в силу полного соответствия между твоим образом жизни и мышления с одной стороны, и этой моралью – с другой.

Страшно представить, сколько людей уже остановились именно здесь, когда они, как им казалось, нашли собственные окончательные ответы на «проклятый вопрос о смысле жизни»! Каждый подобный «пророк» и «евангелист» ни на секунду не сомневается, что на него возложена некая «миссия», причём неважно, кем: «Богом», «Высшим Космическим Разумом», «Трансгималайскими Махатмами», «Дьяволом» или им же самим. В эпоху появления печатных станков и «свободной прессы» люди, имеющие возможность заработать деньги и оплатить типографские расходы, заваливают прилавки книжных магазинов «библиями» собственного сочинения. Авессалом Подводный соседствует с супругами Стрельниковыми, Тихоплавом, Анни Безант, Профетами, Ремизовой-Бабушкиной, Александром Наумкиным, Эрнстом Мулдашевым или архиепископом Иоанном. Безымянные авторы «Книги Урантии» и «Роза Мира» Даниила Андреева уживаются рядом с «Откровениями ангелов-хранителей» и «Цветком Жизни» Друнвало Мельхиседека. Появилось целое мощное литературное направление, которое можно определить как «апокалипсический жанр», чьи отдельные представители, правда, довольно скромно именуют себя «контактёрами с Космическим Сознанием». И все они хотят быть услышанными, стремятся донести до «человечества» свою спасительную «весть»! Те же, у кого нет денег, пишут откровения «в стол», а потом живут всю жизнь в полной уверенности, что «нашли истину, хотя она никому и не нужна».

Казалось бы, налицо безысходный тупик, куда рано ли поздно способен забрести всякий, даже самый «морально свободный» человек, причём часто он вообще не замечает самой ловушки, пока не становится слишком поздно. Порвав с верой в старых богов или демонов, он, как оказалось, лишь расчистил место для своего собственного «абсолюта», который, позаимствовав силу у всех предшественников, стал самым опасным «призраком» из всех возможных.

Однако существует определённая надежда на то, что выход всё же есть. Эту надежду нам внушает сам факт постоянной изменчивости нашего личного внутреннего мира. Мысли, эмоции, желания, ощущения, внешние впечатления образуют непрерывный поток, под воздействием которого структура человеческого мозга продолжает всё время трансформироваться. И где гарантия, что в один прекрасный день она не изменится столь сильно, что уже не будет отвечать требованиям индивидуального «абсолюта»? Неужели тогда придётся корректировать саму «истину», чтобы она смогла оправдать собой наше формальное «беззаконие»?

Налицо бифуркация: либо мы произвольно постулируем некий моноидеизм, якобы неотъемлемо присущий нашей концепции, и продолжаем курить фимиам своему индивидуальному «абсолюту», либо вообще отказываемся от какой бы то ни было «истины» и впредь соглашаемся на пребывание в полном мировоззренческом релятивизме. Первый вариант означает полную остановку в развитии личности, а второй напоминает ситуацию с доктором Поллардом из рассказа Эдмонда Гамильтона, когда эволюция завершилась превращением в первичную протоплазму. Однако разве нельзя представить, что существует нечто третье, интегрирующее определённость одного и динамичность другого? На наш взгляд, этим «Планом-С» мог бы быть непрерывно трансформирующийся парадигматический паттерн, содержание которого подлежало бы бесконечному раскрытию. Взятый в аспекте нумерологии, он способен обозначаться как «девятка незавершённости» (эннеада), сознательно отказывающаяся перейти в «десятку завершённости» (декада или плерома), благодаря чему становится возможно постоянное изменение без разрушения. Неплохой аналогией в этом же ключе, возможно, даже более адекватной, является число «11», символизирующее выход за пределы наличного космического цикла с целью создания нового пространственно-временного процесса.

«Падение кумиров», характерное для перехода личности в зрелый психологический возраст и обычно рассматриваемое святошами как предикат сатанизма, подразумевает, что на месте прежней «полноты знания о смысле жизни» воцаряется духовный вакуум. Храм индивидуальной веры разрушен до основания, и на его месте никто не планирует строить новый. Гордыня вселенского масштаба, питавшая нашу решимость в эпоху создания собственного «канона», теперь перерастает самоё себя. Ей, вышедшей за космические пределы, больше не требуется наклеивать на себя даже ярлык Абсолютного Начала, ибо всяческая «истина», предполагающая своё сохранение в форме незыблемой концепции, отныне воспринимается не иначе как вызов нашему самовозвеличиванию. Если же следовать логике теоретиков мировой психологии и признать, что даже безбожники нуждаются в ритуальном оформлении своего атеизма, то пусть там, где ранее возвышались стены благочестивой тюрьмы, поднимется памятная стела, символизирующая победу личности над всякой мировоззренческой тиранией!

Подводя итог данному рассуждению, мы должны отметить, что архетип Мудреца, рассмотренный с точки зрения сатанинской инициации, символизирует такое состояние сознания, при котором ни одна из возможных концепций не занимает первенствующего положения, но все они непрерывно взаимодействуют друг с другом в рамках общего потока апперцепции. Аналогом этого состояния в искусстве (музыка, живопись) является непринуждённая импровизация, которая, в отличие от исполнения готовых образцов, предполагает безостановочную спонтанную актуализацию новых решений. Здесь исходным мотивом, запускающим процесс, служит не представление о достижении некоей цели, но о том, что смысл жизни (а также искусства) состоит в ней самой. Разумеется, при такой постановке вопроса ни о какой «любви» или «ненависти» к чему-либо конкретному не может идти речь, и преобладающей температурой психики становится «абсолютный нуль», с одинаковой отстранённостью взирающий на позитивные и негативные аспекты реальности. Однако именно здесь заключена единственная в своём роде возможность интегрировать все существующие идеи, включив их в орбиту непрерывно трансформирующегося мировоззрения. При такой максимальной динамичности «рабочей зоны» сознание легко «перескакивает» с одного ряда понятий на соседние ряды, постоянно рождая оригинальные сочетания элементов, подобно идущему судну, за чьей кормой всё время расходятся широкие волны. Обладателю такого сознания «борьба с Богом» уже просто не нужна, поскольку его собственная территория располагается далеко за пределами любой статуарной модели Вселенной. Тем не менее, прошедший сатанинскую инициацию никогда не должен забывать, что во внешнем мире, ещё подверженном действию «божественных» энергий, всегда найдётся белосветный враг, схватка с которым в ряде случаев окажется неизбежной и потребует от него максимальной решимости и принципиальности.

Итак, в ходе рассмотрения сатанинской духовной самореализации с некоторой «универсальной» точки зрения, мы приходим к выводу о неисчерпаемости этого процесса, задающего непрерывный жизнеутверждающий вектор. В отличие от откровенно паразитических систем «духовного делания», характерных для белосветной религиозности, данный вектор целиком и полностью направлен в сторону интеллектуального, эмоционального и физиологического роста отдельной Личности, которая, возможно, со временем окажется в состоянии преодолеть чисто человеческий уровень и поднять свою планку до степени некоей глобальной вселенской мудрости. При этом данный путь глубинной творческой инициации может быть осуществлён не только представителями русской или западноевропейской цивилизаций, но и вполне приемлем для носителей иных менталитетов, решивших порвать с готовыми схемами «вечных традиций» ради стремительного взлёта на вершины собственного космического гения. Начинаясь часто как простой рефлекторный ответ на вызов, брошенный человеку поборниками кафолического единообразия, сатанинская самореализация в дальнейшем вполне способна оставить далеко за спиной откровенно негативные установки, вроде ненависти к «божественному», чтобы открыть перед собой врата собственной беспредельности, где уже вообще не существует никаких богов. Будучи изгнан из «родного дома» за последовательное и бескомпромиссное своеволие, странник рано ли поздно осознаёт, что невозможность возвращения, прежде наполнявшая тоской его душу, в действительности означает актуальность той безграничной свободы, которую он никогда не смог бы постичь, оставаясь у тёплого очага теологического рабства.

Планета Земля
январь 2010

Фрагменты обсуждения статьи в ЖЖ:

[info]zardoz__: — Преподносится как итоговая позиция развития сатаниста. Джедайство detected. Привязанность к непривязанности, оно же омрачение пустотой в ущерб естественности и следованию своей природе. Видится мне правильным, чтобы у сатаниста было свое видение, любимое, многообразное, но в чем-то специализированное, на что-то нацеленное, и динамично развивающееся. А попытка охватить все, не привязываясь ни к чему... хм, да это же абсолют, вид сбоку :-)

— Я тоже подобное засек, там еще есть места, которые выглядят на мой взгляд странно. Потом перечитал текст буквально -- т.е. что написано, о том говорится, а о чем не упомянуто -- то не отрицается, а просто не упомянуто. В этом случае претензий куда меньше. Т.е. "сатанинская догма" не нужна, но это не значит, надо всенепременно иметь кучу принципиально разных мнений.

[info]zardoz__: — Понимаешь, глюк это капитальный. Сведение противоположностей внутри себя в ноль (в ничто) вместо динамичного уравновешивания. Буддисты на этом погорели, а чаньцы избегли отравы только из-за идейной близости к даосизму.

[info]__out: — А что тут не так, кстати?

[info]zardoz__: — Ибо джедайство. Хотя, если цель уйти в абсолют - самое то :-)

[info]__out: — Не знаю, что такое джедайство :). Что конкретно происходит не так? Что теряет человек, убивший противопоставление?

[info]zardoz__: — Внутренний огонь он теряет. Тот, что гонит по пути. Огонь этот жжется, но если вместо того, чтобы научиться с ним обращаться, затушить... Отсутствие сильных чувств, исчезновение любви и ненависти из психики - признак пресыщенности, но не темной мудрости. Признак неправильного обращения с внутренним огнем. У сильного и противопоставляемые полярности сильные, и он с ними справляется, и черпает из них силу. Вот белосветный идеал - ближе к тому, что Ницше назвал последним человеком. Только "мудрец" сам себя до этого довел, и свою слабость назвал мудростью. Боясь сгореть, "выгорел". А замедление в своем развитии такой мудрец конечно сочтет за достижение, типа так медленно и полагается ползти на высоких уровнях :-) К счастью, окончательно "убить противопоставления" все-таки нереально, пока жив - можно возродиться, если послать самообман подальше.

— Бесстрастность и всеядность -- не синонимы.

[info]zardoz__: — Оно в рамках ответа на фразу "может любить и ненавидеть как ничто, так и что угодно". Если ничто не любить / ненавидеть, то бесстрастность. Если что угодно - то всеядность. Впрочем, во многом это две стороны одной монеты, и в исходной статье есть намеки на оба глюка:

1. "ни о какой «любви» или «ненависти» к чему-либо конкретному не может идти речь, и преобладающей температурой психики становится «абсолютный нуль», с одинаковой отстранённостью взирающий на позитивные и негативные аспекты реальности"

2. "интегрировать все существующие идеи, включив их в орбиту непрерывно трансформирующегося мировоззрения"

— 1. _Преобладающей_. Т.е. по _большинству_ поводов не паришься почем зря, а не вообще все пофиг.

2. "все существующие" - да, глюк. Я понял в смысле "имеющие отношение к делу и не особо глючные". Т.е. надо не спорить, скажем, на тему личностного и безличностного восприятия, а понимать, что и там, и там есть свои преимущества, которые можно интегрировать. Впрочем, признаю, что это я уже домыслил.

***

— Тут, видимо, еще путаница с тем, что любовь и ненависть - это эмоции, но не только. Вот как эмоции -- нужны редко и не должны служить мотивацией.

[info]zardoz__: — Вот уж не знаю, как ты умудряешься делить на "эмоции" и "не только" :-) Если у меня например что-то вызывает любовь или ненависть, то явно это далеко не только эмоция, а куда глубже, иначе и не вызывает.

— А у меня этика эмоций болевая, мне легко :-) Скажем, любовь -- это отношение, а эмоция -- больше к влюбленности. Хотя, конечно, любовь вызывает эмоции, но именно как следствие. Ненависть - это вредная саморазрушительная эмоция, но как проявление Гордости (не путать с эмоцией гордыни) -- весьма полезное чувство/отношение.

[info]zardoz__: — 1. По-моему, на сколько-нибудь нормальном уровне развития, такие “эмоции” как любовь и ненависть должны возникать в поддержку сущностных чувств, а не сами по себе. Влюбленности место в школьные годы имхо. А ненависть... ну , я могу представить, чтобы не по делу возникло раздражение, даже злость, но чтобы ненависть - не могу. Может, психотип подкачал :-), но имхо у нормального разумного человека аналогично.

2. Вот что значит “вредная саморазрушительная эмоция”? Если из-за ненависти, утритуя, не ешь, не спишь, и жизнь не в радость, то это ведь плохой самоконтроль, плохая балансировка. Т.е. не ненависть плоха, вы ее просто готовить не умеете (с). Если же обоснована твоя ненависть, и ты действуешь по ней, не во вред себе, то как раз очень даже полезная эмоция-и-чувство. Еще, как топливо в ритуале использоваться может.

— 1. Правильно, в поддержку и post factum. Это мало кто понимает, я сам когда-то в сторону всяческой бесстрастности глючил, лет десять назад.

2. Это и значит. Когда она не как топливо используется _когда это целесообразно_, а виде зацикленности "аж исть не могу".

***

— Я придерживаюсь позиции, что в идеале надо относиться ко всему без аффектов, но при этом не одинаково.

Собсно, это в нигредо все очень волнует, а в альбедо воспринимаешь окружающее как факт, и все тут.
Ну, скажем, меня не устраивает то, что творится в России (и не только), но я смотрю на это довольно отстраненно, что помогает анализировать.
И потихонечку, по мере сил, стараюсь менять в направлении, которое мне больше нравится.

[info]zardoz__: — Заметь, что аффекты и волнения - это не о _силе_ привязанностей, а к их _бесконтрольности_. Совсем другой параметр! Отношение может быть очень интенсивным, но при этом контролируемым.

— Тут нюансы. Вот, скажем, я крыс люблю и уважаю -- привязанность достаточно сильная. При этом несколько раз известная группа мудачья присылала на почту фото убитых крыс и т.п. По себе судя, по-видимому - надеялись, что я буду переживать.

Мне же пофиг. Ну, есть такой факт - и в крысоловки попадают, и кошки, бывает, едят. Переживать никакого смысла не вижу. Хотя, конечно, лично если бы засек ту же кошку - упиздил бы, а крысу спас. Но если бы работал на элеваторе - сам бы травил, причем тщательно, чтобы меньшее количество умерло и побыстрее, а не множились бы. Это что касается контроля привязанностей.

А про интенсивность -- это несколько другое. Одно дело -- _бояться чувствовать_, что характерно для белосветников. От "это гдех" до "от этого карма ухудшается". В конце концов, если во время ритуала просто бубнить что-то безразлично, то ничего и не сдвинется.

Но в тексте -- возможно, я проецирую, по крайней мере, я понял так -- говорится (кривовато, да, я бы иначе сформулировал) именно о том, что нефиг _исходить_ из эмоций и т.п. Эмоции -- они post factum должны быть, а не мотивацией. Ну, разве что кроме как для художественного творчества, иногда.

[info]zardoz__: — Вот и самоконтроль. Не натужный, естественный. Как видишь, выход не в том, чтобы меньше привязываться к крысам (или там людям, или еще чему)! А в том, чтобы не переживать без толку для дела.

То, что не надо исходить из эмоций, детишки учат в детском саду, а не на уровне протемненного мудреца узнают :-) В тексте имхо кривовато говорится несколько другое, а именно агитируется за бесстрастность-непривязанность а-ля буддизм. Впрочем, уверена, что это не идейная диверсия, а автор просто увлекся построением модели и не учел, как она работает с т.з. практики :-)

— Я по-другому смотрю: привязанность не означает зависимости. Вот зависимости я вообще не понимаю, даже к курению.

"не идейная диверсия, а автор просто увлекся построением модели" Пожалуй, да. Добавлю выдержки из этого разговора и прицеплю в конце, чтобы комментариями текст не портить.