Миф о насильниках (РККА в Германии)
http://awas1952.livejournal.com/104346.html
Anatolij Wassermann: Легенда о насильниках
В преддверии празднования нашей -- крупнейшей за весь XX век -- победы неизменно раскручиваются все инструменты умаления её значения -- в том числе и путём наглой клеветы на моральные качества наших воинов. К замечательной заметке varjag_2007 "Советский солдат в логове фашистского зверя" (рекомендую благосклонному вниманию) могу добавить одно соображение об источнике легенды о массовых изнасилованиях.
Ещё в 1930-х в СССР были запрещены аборты (судя по доступной мне медицинской статистике, это привело в основном к росту женской смертности от последствий подпольных абортов и всяческих кустарных технологий прерывания беременности -- потому и пришлось в середине 1950-х вновь разрешить аборт). Соответственно ограничены они были и в советской зоне оккупации Германии.
В то же время обстановка послевоенной нищеты и пугающей неопределённости судьбы страны, проявившей в войне чудовищную жестокость и с ужасом ожидающей справедливого возмездия победителей, не способствовала спокойному вынашиванию и выращиванию детей. Но практически единственным легальным основанием к аборту оставалось устранение последствий изнасилования. Естественно, любая немка, намеренная прервать беременность, оказалась вынуждена ссылаться именно на эту причину -- независимо от того, имела ли она место в реальности.
Между тем реальность способствовала, мягко говоря, лёгкой доступности германских женщин. Американские военнослужащие тех лет даже не пытались скрывать: практически любая немка была им доступна на ночь за пачку сигарет или банку тушёнки. Некоторые -- более обеспеченные -- отдавались бесплатно: кто в надежде на покровительство, кто и вовсе считал своим патриотическим долгом компенсировать последствия действий своих мужей и братьев и умерить ярость победителей... Советские военнослужащие на казённых харчах также располагали куревом и едой, столь желанными для побеждённых. Так что утоление страсти, накопленной за годы походной жизни, не требовало силовых мер. Скорее наоборот: не зря же вскоре были запрещены браки советских граждан с иностранцами.
В комплект снабжения американских военнослужащих именно с учётом неизбежности самостоятельного решения личных проблем включены презервативы. Советское командование такой предусмотрительности не проявило. Между тем вероятность забеременеть от добровольного сожительства никак не меньше, чем от изнасилования. Естественно, частота беременностей в советской оккупационной зоне была существенно выше, чем в американской (английская и французская, насколько я знаю, являют промежуточные показатели). Намного выше оказалась и частота абортов. И -- в силу вышеуказанной особенности советского законодательства -- почти все рассказы об изнасиловании фиксировались именно в нашей зоне.
Впрочем, я далёк от мысли приписывать все жертвы абортов активности советских солдат. Просто потому, что их в Германии было на порядок-другой меньше, чем сексуально активных германских мужчин: национальные социалисты до самого входа советских войск на германскую территорию не рисковали озлоблять своё население массовой мобилизацией, так что значительная часть боеспособных мужчин осталась на родине и после разгрома своей армии вернулась к родным очагам или (если дом был разрушен сражением) прибилась к сердобольным соотечественницам. Вряд ли более 1/10 абортов в советской зоне оккупации были следствием связей с нашими военнослужащими.
Всё это вовсе не исключает отдельные эксцессы. Но их неукоснительно выявляла и карала система советского военного правосудия. Не из гуманных соображений, а ради чистого прагматизма: военное дело невозможно без суровейшей дисциплины, и любое нарушение порядка -- от мародёрства до насилия -- не только делает самого преступника слабым звеном общего строя, но и расшатывает стойкость всех его сослуживцев. Даже в германской армии профессиональные офицеры -- в отличие от политических активистов -- относились к разбойной и половой активности своих бойцов без особого одобрения. А уж мы давили противника, помимо прочего, строжайшей (иной раз даже сверх необходимого) исполнительностью: хвалёная немецкая дисциплина носит скорее формальный характер, а у нас спрашивали по сути дела. Поэтому можно быть уверенным: "историки", живописующие "два миллиона изнасилованных немок", не в ладах не только с совестью и собственной наукой, но и с основами технологии той самой войны, которую тщатся перерисовать дёгтем.
dr_van_mogg : Лет 5-7 назад резвился я на BBC. И аккурат к 9 мая там прорезалась некая англо-немецко-русская дама, которая доподлинно сообщила всем читающе-слушающим, что в крупных-то городах, мол, было тихо (в достаточной степени, отчасти, мол, покрывали комендатуры), а вот в её родном "Ферфлюхтен-ан-Майне", мол, изнасиловали именно то, модное сейчас число немецких женщин - 100 тысяч...
Ваш покорный слуга поднял все архивы, какие можно было поднять, и увидел, что население города до войны было аккурат 120 тысяч... Это до Второй Мировой, к сведению...
Ну я и написал мадам, что при 120 тысячах общего населения при 2-3-5-... мобилизациях в городе должно остаться порядка 2/3 населения - максимум... учитывая наступление Красной Армии и набор в фольксштурм - порядка 50%. Если учитывать то, что большевистские варвары наступали не со скоростью поезда Москва-Ленинград "Красная Стрела" - наиболее разумные немцы и немки из города сбежали... С учётом моих ошибок и недочётов - в городе должны были остаться порядка, максимум, 50% населения, то есть 60 тысяч.
Из чего проистекает, что Красная Армия сначала составляла поимённые списки и потом целенаправленно насиловала сначала половозрелых женщин, потом старух, затем детей и в конце - оставшихся стариков мужского пола, мальчиков, но так как до плановой цифры явно недотягивали - эффект был достигнут тотальным растлением всех собачек, кошечек, белочек в городском парке и рыбок в аквариуме...
Мадам как-то исчезла, мне прислали приглашение на передачу, которое я по наивности проигнорировал, а примерно через полгода все "коварно-неудобные" реплики с сайта BBC куда-то пропали...
torvard: А вот люди старшего поколения рассказывали мне вот какой любопытный факт - в условиях послевоенной разрухи, в Германии, особенно в оккупированной американцами зоне широкие масштабы приобрела проституция. Не только "беспутные девки" но и вполне благовоспитанные фройляйн и фрау с истинно немецкой прагматичностью осваивали древнейшую профессию, дабы прокормить семьи. Потом наверное, в более благополучные времена неприятные воспоминания стали замещаться фантазиями про "русских насильников".
Н. Мендкович: Кто «изнасиловал Германию»?
Пропитывающее XX век насилие и одновременное «высвобождение» сексуальных фантазий способствует тому, что современный человек, балуя свои садистские позывы, проецирует их на прошлое; но его жажда истязать других не имеет никакого отношения к тому, что на самом деле происходило, когда такие вещи были возможны. Ричард Пайпс «Россия при старом режиме» |
Тема массовых изнасилований, совершенных Красной Армией в Германии стала модной в России 6 лет назад после выхода книги Энтони Бивора «Берлин. Падение 1945» [1], в которой автор назвал совершенно фантастические данные о численности женщин, ставших жертвами советских солдат. Через два года книга была издана на русском, после чего миф об изнасилованиях стал циркулировать в отечественной либеральной прессе.
В действительности массовые изнасилования, будто бы совершенные Красной Армией в Германии в конце Великой Отечественной Войны, являются одним из наиболее распространенных антироссийских мифов на Западе. Его начал использовать практически сразу после конца войны, чтобы дискредитировать бывших союзников и идеологически обосновать предстоящие будни «холодной войны». Однако с окончанием противостояния и крахом СССР информационный вал, посвященный изнасилованиям, только увеличился. В объединенной Германии с поспешностью начали печатать книги и снимать фильмы, клеймящие Красную Армию и коммунистов, за «преступления 1945 года». Например, знаменитый документальный фильм «Освободители и освобожденные. Война, насилия, дети» (1992), снятый Хелке Зандер и Бараброй Йор, где видеоряд из военной хроники, записи воспоминаний в соединении с музыкальным сопровождением производят на зрителя сильнейшее эмоциональное воздействие.
Поначалу это можно было принять за кампанию по созданию новой немецкой идентичности и обоснованием люстрации чиновников-коммунистов. Однако вскоре стало ясно, что обвинения в массовых изнасилованиях бьют по России отнюдь не рикошетом. Началась новая борьба за историю Второй Мировой и пересмотр роли в ней Советского Союза.
Дебаты по поводу «изнасилования Германии коммунистами» среди западных историков отнюдь не закончены, и у российской стороны есть шанс принять в них участие и опровергнуть накопившиеся мифы, тем более что текущее молчание многими в Европе воспринимается почти не как признание вины. В связи с эти автору представляется интересным посвятить статью разбору этой темы.
Откуда же взялись сообщения о массовых изнасилованиях во время наступления Красной Армии? Первые сообщения о них появились в газетах в 1945 году, во время и сразу после окончания войны. В 1946 году американский националист Остин Эпп выпустил брошюрку «Изнасилование женщин завоеванной Европы»[2]. Через год на основе сообщений СМИ выпустил книгу некий Ральф Киллинг[3]. В период холодной войны тема получила второе дыхание: вышли книги Эриха Куби[4] и Корнелиуса Райэна[5] литературно отполировавшего картину массовых изнасилований. В 1990-е и 2000-е годы обращения к теме «изнасилованной Германии» значительно участились[6], так что дать полный список всех тематических монографий последних 20 лет – затруднительно.
Этот вал антироссийских книг достаточно быстро перенесся в газеты соответствующей направленности, которые с радостью принялись воспроизводить к различным военным юбилеям описания ужасов «изнасилованной Германии».
«Советские солдаты рассматривали изнасилование, нередко осуществлявшееся на глазах мужа и членов семьи женщины, как подходящий способ унижения немецкой нации, считавшей славян низшей расой, сексуальные контакты с которой не поощрялись. Российское патриархальное общество и привычка к разгульным кутежам также сыграли свою роль, но более важным было негодование при виде относительно высокого благосостояния немцев» — писала британская «The Daily Telegraph» под заголовком «Части красной армии насиловали русских женщин, которых освобождали из концлагерей»[7].
«Однако более высокие боевые качества Красной Армии и полководческое искусство ее генералов сочетались с крайней беспощадностью по отношению к собственным бойцам, а также солдатам и гражданскому населению противника» — более сдержанно выразила ту же мысль «The Washington Post»[8].
Подобные газетные штампы, к сожалению, довольно быстро проникают в культуру. Так миф о «массовых изнасилованиях» был отражен в «Казусе Кукоцкого» Улицкой[9] и чуть было не попал в телевизионную экранизацию книги Юрием Грымовым[10]. Ситуация с этим антирусским мифом имеет все шансы на дальнейшее сохранение до его открытого исторического разбора, который сорвал бы с темы покров «замалчиваемой правды» и прояснил бы реальное положение дел хотя бы для российских читателей.
Приведенный ниже текст не претендует на то, чтобы стать последней точкой в обсуждаемой теме, а направлен на то, чтобы развеять наиболее распространенные и очевидно абсурдные представления и дать общий обзор фактов и работ, касающихся проблемы преступлений советских военнослужащих на территории Германии.
Прежде чем приступить к изложению я хотел бы поблагодарить за помощь в сборе материалов и советы историков Константина Асмолова, Павла Сутулина, Бориса Юлина, а также участников сетевых сообществ «История России» и «Антиревизионизм».
Европа издревле страдала от произвола солдат воюющих армий, причем преступлениями против мирного населения славились вовсе не русские войска. В первую очередь грабежами и насилиями отличалась «Великая армия» Наполеона: во время «итальянской кампании» французские войска разграбили множество итальянских городов. «Бонапарт не обращал на нейтралитет этих итальянских государств ни малейшего внимания. Он входил в города и деревни, реквизировал все нужное для армии, забирал часто и все вообще, что ему казалось достойным этого, начиная с пушек, пороха и ружей и кончая картинами старых мастеров эпохи Ренессанса» — сообщает Тарле[11]. Города, посмевшие сопротивляться грабителям, как Луго или Бинаско лишились многих своих жителей.
Зато в полной мере свою страсть к грабительству «Великая армия» реализовала в России, где ее добычей стало в первую очередь имущество церквей. Мародеры из числа французов и других национальных контингентов наполеоновской армии срывали с икон серебряные оклады, собирали дорогую церковную утварь. В Смоленской и Московских губерниях оккупанты целенаправленно оскверняли храмы: кололи на дрова иконы, лики на стенах использовали как мишени для стрельбы. Многие храмы превратили в конюшни и скотобойни[12]. Агрессоры часто опускались до насилия над мирным населением. Французы зверски пытали монаха Богоявленского монастыря Аарона, требуя сказать, где хранятся церковные драгоценности. В итоге, не добившись ничего, его ограбили самого, отняв все вплоть до нижней рубахи[13]. Один раз во время оккупации Москвы на Ордынке трое поляков поймали какого-то мужчину с окладистой бородой, и пытали, требуя сказать, где спрятано церковное имущество. Тот клялся, что не священник, а только зашел в храм — помолиться, однако поляки, считая бороду признаком сана, продолжали «насекать» своему пленнику обнаженную спину саблями[14].
К концу 19 века насилие против мирного населения во время боевых действий стало принимать более систематических вид. В частности в период англо-бурской войны англичане использовали его в процессе подавления партизанского движения в Южной Африке. Войска уничтожали поселения буров сжигая и взрывая дома, а захваченных женщин и детей помещали в концентрационные лагеря (бурская война – один из первых примеров этой практики). За время этой практики было уничтожено несколько тысяч деревень, более 200 тысяч человек помещены лагеря, а 26 тысяч из них погибли[15]. Впрочем, по мнению британской стороны сами буры не отличались гуманизмом и не гнушались этническими чистками против коренного населения, поэтому невозможно винить британцев «за некоторую жестокость, с которой они ликвидировали вооруженное восстание на территории их собственной колонии»[16].
Нравы не слишком исправились в Первую мировую войну, где своей жестокостью отличились немецкие части, в польском Калише по свидетельству местных жителей их части устроили масштабный разгром. «Стреляли из пулеметов по всему городу. Солдаты врывались в дома и в магазины, грабили, поджигали и вырезывали целые семьи — женщин, детей и старцев. Убито и ранено несколько сот человек. В здании магистрата, где по приказанию коменданта собрались городские служащие, зарублены были топором на смерть городской кассир Пашкевич и три сторожа. На Бабиной и Броцлавской улицах лежала масса трупов людей, детей и даже лошадей»[17]. А во многих городах зафиксированы и массовые изнасилования женщин[18].
Несмотря на принятие Гаагской и Женевской конвенций проблема военных преступлений в годы Второй мировой только усугубилась. Фашистская Германия в период боев на Востоке возвела беззаконие в ранг официальной политики на оккупированных территориях. Целью войны был захват всех национальных богатств Польши, Чехословакии и СССР с последующим уничтожением значительной части населения. Из-за побед Красной Армии этот план не удалось выполнить в полной мере, однако гибель от 10 до 14 миллионов советских граждан и полное уничтожение множества городов и деревень стали реальностью[19].
Немецкие историки также обращают внимания на массовые изнасилования, совершенные солдатами Вермахта на территории СССР. По расчетам доктора Вольфганга Айхведе на территории СССР счет изнасилований на оккупированных землях шел на миллионы[20]. На первый взгляд эта оценка может показаться завышенной, так как общая численность населения, побывавшего под оккупацией, составляла до 75 миллионов человек. Однако существующие свидетельства говорят о том, что изнасилования часто носили столь же массовый и организованный характер, сколь и казни:
«Ворвавшись в общежитие львовской швейной фабрики, немцы изнасиловали и убили тридцать двух молодых женщин. Пьяные немецкие солдаты ловили львовских девушек, затаскивали их в парк Костюшко и насиловали. Там, где еще недавно гуляли горожане, играли дети и целовались влюбленные, теперь царило дикое и необузданное насилие. Священник одной из львовских церквей В. Л. Помазнев с крестом в руках пытался предотвратить насилие над девушками. Призывы к совести и угрозы божьего суда оказались бессильными; немецкие солдаты избили старика, сорвали с него рясу, спалили бороду и закололи штыком»[21].
В местечке Шацк Минской области всех девушек изнасиловали, отняли одежду и выгнали на площадь, а там заставили танцевать. Те, что отказались — расстреляли. В селе Ляды, фашисты потребовали от селян «предоставить» в ближайший лес восемнадцать девушек. Это не было выполнено, и они забрали их сами, увели в лес, зверски изнасиловали, а потом расстреляли. Некоторым из девчонок было по 13–14 лет[22].
Зверства немецких солдат не были тайной для красноармейцев, проходивших по освобожденной территории. Л. Х. Паперник писал родным из Подмосковья: «Газеты дают очень мало представления о тех мерзостях, которые творили в наших городах и селах фашистские установители «новых порядков». Мне, как заместителя политрука, приходится сейчас сталкиваться и осматривать результаты зверств фашистских разбойников. Дорого им придется расплачиваться за деяния на нашей территории. Расплата будет за все народы, угнетенные и порабощенные ими»[23].
«Мы идем по опустошенной местности, где все сожжено, ни одного дома в деревнях, сплошная пустыня, — писал другой участник наступления под Москвой. — Мирные жители, старушки с детьми находят приют в лесу, у костра, в землянках. Мужчин угоняют гитлеровцы на работу, а потом расстреливают при отходе. Издевательство над местным населением самое зверское. В Волоколамске повесили 8 человек, их не разрешали снимать, и они висели 52 дня, до прихода наших частей. Недалеко от Ржева в одной деревне загнали почти всю деревню и пленных в церковь и потом зажгли ее. Всего ужаса не опишешь. При продвижении вперед каждый день встречали неслыханные издевательства над жителями»[24].
Современники вполне резонно опасались того, что Красная армия может, войдя на немецкую землю, ответить тем же. В Германии даже имела хождение грустная шутка: «Радуйтесь войне, ибо мир будет страшен»[25]. Немецкая пропаганда в полной мере использовала запугивание населения «ужасами поражения», чтобы мобилизовать народ на борьбу с внешним врагом. Благодаря усилиям ведомства Геббельса Европа за годы войны с СССР была информационно подготовлена к насилию со стороны красноармейцев в случае, если они дойдут до земель стран Оси. По письма с фронта и рассказам выпускников многие хорошо себе представляли оккупационную политику Германии и ожидали ее повторения на своей территории.
Число изнасилований
|
В эти дни в ходу рассказы о том, как наш солдат зашел в немецкую квартиру, попросил напиться, а немка, едва его завидела, легла на диван и сняла трико.Владимир Богомолов «Германия, Берлин. Весна 1945…» |
Если верить современным западным «исследователям» изнасилования, которые красноармейцы учинили на немецкой территории, были действительно массовыми. В прошлое ушла невинная скромность Райан, который писал о числе изнасилованных немок, что «Врачи приводят цифры от 20 000 до 100 000»[26].
Учитывая, что с момента издания книги прошло более сорока лет, число «изнасилованных красноармейцами» заметно увеличилось. Энтони Бивор со ссылками на тех же «врачей» и книгу Зандер и Йор заявил, что 100 тысяч изнасилований было только в одном Берлине всего же «было изнасиловано порядка двух миллионов немецких женщин, многие из которых (если не большинство) перенесли это унижение по нескольку раз»[27].
Украинский журналист Владимир Перепадя «узаконил» оценку в 2 миллиона изнасилованных ссылкой на «западных исследователей», написав, правда, что «из них 500 тысяч — на территории советской зоны оккупации, то есть будущей ГДР»[28], чем оставил читателей в сильнейшем недоумении: где были изнасилованы еще полтора миллиона немок?
Впрочем, американский коллега Бивора Джонсон решил «слегка» увеличить число жертв Красной Армии: «Можно только гадать, но они составляют значительный процент тех, по меньшей мере, 15 миллионов женщин, которые либо проживали в советской оккупационной зоне, либо были изгнаны из восточных провинций Германии. О масштабах изнасилований можно судить по тому факту, что ежегодно в период 1945–1948 годов примерно два миллиона женщин делали нелегальные аборты»[29]. Таким образом, он обвинил советских солдат в изнасиловании до 6 миллионов немок.
Для начала представляется разумным положить конец этим расширяющимся притязаниям важным ограничением. Дело в том, что население ГДР в момент провозглашения составляло 18 миллионов человек[30], с добавлением немецкого населения земель, отчужденных по решению Потсдамской конференции, – 20–21 миллион. Долю женщин можно оценить примерно в 60-65%31. Следовательно, женское население, побывавшее под советской оккупацией можно ориентировочно оценить в 12–13,65 миллионов. Изнасиловать большее число женщин советские солдаты не могли просто за отсутствием таковых.
На взгляд автора, сами эти подсчеты сомнительны. Даже «умеренная» оценка Зандер и Йор – в 2 миллиона изнасилованных, подразумевает, что каждая 6 восточная немка вне зависимости от возраста была минимум один раз изнасилована красноармейцами. Я пока не рассматривая возможность такой активности советских солдат, но в силу очевидных соображений при такой доле изнасилованных в послевоенном населении минимум половина людей соответствующего возраста должна знать конкретные факты изнасилований, соответственно информация о таком массовом явлении должна фиксироваться путем социальных опросов современников тех событий.
Между тем сторонники версии о массовых изнасилованиях, насколько известно нам, ни разу не использовали этот очевидный источник, предпочитая абстрактные рассуждения о влиянии массовых изнасилований на психологию восточных немцев. Вместо этого они предпочитают ссылаться на статистику абортов в различных госпиталях Берлина, а затем экстраполировать ее на остальную Германию.
Подобный подход представляется мне абсурдным, потому что позволяет получить совершенно фантастические результаты. Например, я возьму данные не берлинских госпиталей, а Гамбургской клиники материнства (Гамбург брала не РККА). В 1945 году на одни роды приходился один аборт, в 1946 году — 9(!), в 1947 и 1948 году – 2. Нам известна статистика рождаемости в Германии в послевоенные годы: в 1946 родилось — 156 407 детей, в 1947 – 129 976, 1948 – 113 31632. Вслед за «западными исследователями» смело предполагаем, что аномально высокий уровень родов – результат массовых изнасилований. Избыточных родов 26,4 тысяч, итого беременностей от 52,8 до 264 тысяч. При этом известно, что при изнасиловании беременность наступает примерно в 2-4% случаев33. Прекрасно: мы получаем от 2,6 до 13 миллионов изнасилований по Германии (из них на долю оккупированных СССР территорий приходится менее 1/3). Мне решительно непонятно, почему авторы «Освободителей и освобожденных» ограничили свое воображение 2 миллионами.
Или вот другой способ экстраполяции гамбургских данных на население Германии. В общей сложности в 1947 году жительницы этого города сделали 2200 абортов [34], следовательно, что соответствует 22 тысячи беременностей от изнасилований. Пусть хотя бы половина из них результат массовых изнасилований. Население города на 1946 год 1,4 миллиона человек [35], при 69 миллионах послевоенного населения [36] – получаем примерно 540 тысяч изнасилований по стране. Совершенных... в 1946 году. И так играть цифрами можно продолжать до бесконечности.
Как мы видим, любая оценка числа изнасилований на основе демографических данных – сомнительна. Можно только смело утверждать, что послевоенный год совпал с ростом числа беременностей, родов и абортов. В чем же причина? Обратимся к данным абортариев.
Да, в ряде заявок, поданных женщинами на производство аборта, написанных в советской зоне оккупации заявительницы утверждают, что были изнасилованы. Но эти тексты, написанные в период боев и сразу после их завершения следует использовать в качестве источника с большой осторожностью. Да, большинство заявительниц утверждало, что изнасилованы красноармейцами. Однако почему-то заявлявшие, что пострадали от насилия, позже с поразительной настойчивостью описывали нападавших как азиатов (или на Западе — негров)[37]. Чисто логически это сомнительно, так как население СССР имело преимущественно европеоидную внешность, однако вполне соответствовало штампам гитлеровской пропаганда о «узкоглазых варварах».
Причина этих сомнительных сообщений – в приказе, подписанном Мартином Борманом 28 марта 1945 года, которая разрешал производить в Рейхе аборты, ранее строго запрещенные – в случае если женщина заявляет, что была изнасилована иностранным солдатом[38]. Любая женщина, желающая прервать беременность по тем или иным причинам, имела вполне рациональный стимул повторять штампы немецкой пропаганды.
Кроме изнасилований, совершенных иностранными солдатами, у желания сделать аборт могли быть вполне прозаические причины. С войной на Германию обрушилась нищета, так что многие семьи просто не могли позволить себе обзавестись новым ребенком. Промышленность была разрушена бомбежками, хозяйственные связи нарушены продвижением фронтов, большинство мужчин находились на фронте или в плену, что провоцировало у женщин наравне с безысходность, скажем так,— падение благонравия. Солдаты оккупационных войск, получавшие пайковую пищу и табак, становились своеобразной аристократией на бывших землях Рейха, что вызывало вполне понятный интерес к ним женщин. Власти Австрии вскоре после вторжения советских войск зафиксировали рост числа случаев откровенной проституции среди молодых местных жительниц[39]. Та же тенденция широко встречалась и в Берлине после капитуляции, хотя являлась предметом осуждения с этической и «расовой» позиций[40]. Естественно женщины стремились скрывать эти связи и вполне могли выдавать их нежелательные последствия за результат изнасилований.
Разумеется, немки руководствовались не только меркантильными соображениями. Если верить Бивору, то в 1945 еще до поражения в Берлине установилась атмосфера какого-то полового безумия: «Желание расстаться со своей невинностью стало среди молодых женщин еще более отчаянным несколько позднее, когда Красная Армия уже подходила к воротам Берлина… Одним из побочных эффектов нарушения ее законов стала преждевременная сексуальная зрелость юнцов, отправляющихся на смерть. Приближение врага к стенам столицы сделало их желание поскорее потерять свою невинность особо острым. С другой стороны, девушки, хорошо осведомленные о том, что может случиться после прихода Красной Армии, предпочитали сделать это в первый раз с молодым немецким парнем, чем с пьяным и, возможно, грубым советским солдатом… Одновременно усилилась сексуальная активность людей различных возрастов, местом проявления которой служили всяческие рабочие помещения, подвалы и кладовые. Эффект, оказываемый смертельной опасностью на сексуальные инстинкты людей, уже достаточно хорошо изучен и не может рассматриваться как некий феномен»[41]. Все ли эти связи проходили без последствий? И как их объясняли потом участники? Бивор этого не уточняет.
Таким образом, ни статистика абортов, ни данные о распространении венерических заболеваний[42], которые используют некоторые западные авторы, пишущие о многотысячных изнасилованиях, не могут служить основанием для выводов о численности изнасилований, а отражают лишь интенсивность половой жизни и положение с противозачаточными средствами на изучаемых территориях.
Во конце войны нравы обрели известную простоту, что объяснялось не только распространением проституции, но и элементарной нехваткой мужчин на землях Рейха. Из-за дефицита половой жизни многие немки сравнительно легко соглашались на близость с солдатами и офицерами вошедшей армии, тем более что в условиях кризиса она порой превращалась в средство самообеспечения. Так, по оценкам венгерских властей число проституток в Будапеште после начала оккупации увеличилось в 20 раз[44].
Советский офицер И. Кобылянский вспоминал после войны свое пребывание в Германии: «По вечерам, после отбоя кое-кто из смелых и удачливых офицеров покидал расположение части, чтобы тайком навестить немецкую «подругу». Как правило, в руках у нарушителя был свёрточек с чем-нибудь съестным. Знать немецкий язык для этих визитов было необязательно»[45].
Артиллерист Л. Рабичев вспоминает один из таких визитов: «Зашли в дом. Много комнат, но женщины сгрудились в одной огромной гостиной. На диванах, на креслах и на ковре на полу сидят, прижавшись друг к другу, закутанные в платки. А нас было шестеро, и Осипов — боец из моего взвода — спрашивает: “Какую тебе?” …Осипов подходит к моей избраннице. Она встает, и направляется ко мне, и говорит: “Гер лейтенант — айн! Нихт цвай! Айн!” И берет меня за руку, и ведет в пустую соседнюю комнату, и говорит тоскливо и требовательно: “Айн, айн”. А в дверях стоит мой новый ординарец Урмин и говорит: “Давай быстрей, лейтенант, я после тебя”, и она каким-то образом понимает то, что он говорит, и делает резкий шаг вперед, прижимается ко мне, и взволнованно: “Нихт цвай”, и сбрасывает с головы платок»[46].
Объяснить такую «простоту» запуганностью немок проблематично, так как в ряде случаев обстоятельства исключают возможность какого-либо принуждения. В частности в политдонесениях можно было прочитать такую историю: «Командир взвода автоматчиков дивизии старшина Шумейко, уже после ознакомления под расписку с директивой 11072, имел с местной жительницей немкой Эммой Куперт, 32 лет, половое сношение продолжительностью более суток, причем зашедшему к ней в дом с проверкой патрулю Куперт пыталась выдать старшину Шумейко, находившегося в шелковом белье под одеялом, за своего мужа, от рождения глухонемого и потому освобожденного от службы в немецкой армии. Однако старшим патруля Шумейко был опознан и доставлен в часть»[47].
Свидетельства об изнасилованиях
|
…По-моему, от русских ожидали все же большей жестокости. А они скорее просто грубы, да и то часто от безмерной усталости. Джессика Редсдейл, американская журналистка, 10 мая 1045 |
«С Востока пришли большевизированные монгольские и славянские орды, немедленно насиловавшие женщин и девушек, заражая их венерическими заболеваниями, оплодотворяя их будущей расой русско-германских полукровок...» [48]. Если читатель полагает, что приведенные строки взяты из какой-нибудь немецкой газеты конца Великой Отечественной, то глубоко ошибется. Эти строки взяты из книги, изданной в США в 1947 по мотивам слушаний в парламенте, посвященных действия Красной Армии в послевоенной Германии.
Тема изнасилований, творимых на ее территории, играла очень важную роль и в немецкой агитации. На последнем этапе войны пропаганда стран Оси делала основную ставку на запугивание населения ужасами возможного поражения, зверствами, которые учинят на их территории победители, если немцы не напрягут последних сил и не отбросят врага. Как признавали после войны немецкие пропагандисты, наибольшим успехом пользовалась агитация против русских: население было психологически подготовлено к образу по-звериному жестокого «недочеловека» и готово было поверить в любые преступления Красной Армии[49].
Канонический образ советских массовых изнасилований утвердился в Германии после боев за деревню Неммерсдорф, которая была вначале взята частями РККА, а затем снова отбита немцами, которые объявили, что нашли на улицах пострадавшего от боев селения множество жертв расправы русских. «Страх людей увеличивался по мере приближения канонады. Женщины Восточной Пруссии, несомненно, слышали о жертвах Неммерсдорфа. … В кинотеатрах Германии потом показали страшные кадры хроники, на которых были запечатлены шестьдесят две женщины и молодые девушки, изнасилованные и убитые советскими солдатами. Министерство Геббельса старалось получить как можно больше информации о подобных фактах, чтобы затем по максимуму использовать их в своей пропаганде. Собственно говоря, моральные аспекты такого рода событий Геббельса интересовали меньше всего — главное, чтобы все стали бояться прихода русских»[50] — пишет английский историк.
Следует отметить, что Бивор запутался в цифрах. По официальной немецкой версии опубликованной в «Фолькише Беобахтер» 62 – общая численность погибшего во время боев гражданского населения окрестностей города Гумбиннена. В самом Неммерсдорфе по немецким же данным погибло 26 человек: 13 женщин, 8 мужчин и 5 детей, во всяком случае ни о каких 62 «изнасилованных девушках и женщинах» и речи быть не может[51]. Игорь Петров сопоставляя только немецкие материалы о событиях в этом селении, смог доказать, что как опубликованная немцами фотохроника и минимум большинство сообщений об изнасилованиях пропагандистские фальшивки[52].
Интерес к теме изнасилований подогревала и западная пресса, впрочем, пока не по политическим соображениям, а желая угостить читателей «жаренными фактами». По свидетельству Томаса Бейли, американца, побывавшего в послевоенной Германии, сообщения журналистов откомандированных в страну больше напоминали судебную хронику. «Хорошим заголовком [для них] было изнасилование двух невинных немок сумасшедшим перемещенным поляком…»[53]- писал он в своих позднейших воспоминаниях.
Однако после войны, когда отношения между недавними союзниками стали ухудшаться и постепенно переходить в фазу «холодной войны» Запад попытался повторно использовать образцы немецкой пропаганды. В августе-ноябре в Конгрессе США проходят слушания посвященные «русским изнасилованиям» в Германии. В частности прозвучали, ставшие историческими слова о том, что в ряде деревень Померании «красные солдаты изнасиловали в первые недели оккупации всех женщин и девушек с 12 до 60 лет»[54]. Позже этот яркий образ «изнасилования ВСЕХ» продолжил свое шествие по страницам русофобской литературы и существует до сих пор.
В 1945-м оглашенные сообщения о массовых изнасилованиях быстро перекочевали на страницы прессы и оказались в центре внимания публики. Правда, при малейшем критическом рассмотрении многие из них не вызывали никакого доверия. Для примера приведу один случай подобной публикации. Киллинг со ссылкой на сообщение американской прессы приводит душераздирающие описание массовых изнасилований в Данциге (Гданьске), где «советские оккупанты» заманили немецких женщин в Кафедральный собор и там, играя на органе и звоня в колокольчики, насиловали их всю ночь»[55]. Сочиняя эту историю, журналист поступил несколько опрометчиво. В кафедральном соборе Гданьска, расположенном в районе Оливы, действительно есть орган, который одно время считался крупнейшим в Европе. Одна беда,— из-за этой самой уникальности во время боевых действий его частично демонтировали, и трубы вывезли на Запад. Пока трубы были в отъезде, кто-то украл консоль, так что орган был реставрирован сравнительно поздно и впервые заиграл только на Рождество 1945 года[56], а сама заметка о «музыкальном изнасиловании» датирована 6 декабря.
Впрочем, несмотря на все несуразности, образ Красной Армии насилующих всех на своем пути основательно закрепился в Западном сознании. Профессора Уайт, Мэнчип и Конквест (да, тот самый, автор книг о «голодоморе») в своей книге с рекомендациями американцам, как выжить после захвата Америки коммунистами, советуют всем женщинам «регулярно принимать противозачаточные таблетки, когда советская оккупация представляется вероятной или даже возможной»[57].
Такие исследователи, как Норманн Наймарк [58], строят целые теории о том, какую коллективную психологическую травму нанесло вторжение восточным немцам, однако приведенные цитаты скорей позволяют считать, что «психологическая травма» была нанесена западной читающей публике, которая слишком уж полюбила образ «русских насильников». Между тем собственно немецкая национальная память содержит гораздо менее богатый материал, чем многим хотелось бы.
Как я уже указывал выше: если изнасилования были столь массовыми как описывают антироссийски настроенные авторы, то историки должны иметь сравнительно легкий доступ к свидетельствам очевидцев. Если изнасилована каждая 6 немка в восточных областях, то элементарный социологический опрос должен дать исследователям богатейшую статистику свидетельств о сексуальных преступлениях в конце войны. Между тем, если кто-то и прибегал к этому очевидному пути исследования, то ничего не нашел.
В указанном фильме «Освободители и освобожденные» авторы приводят 14 свидетельств немок, которых изнасиловали или пытались изнасиловать (двое), а также 3 женщин и 6 мужчин служивших в советской армии, многие из которых заявляли, что даже не слышали об изнасилованиях[59]. Это практически весь набор немецких свидетельниц, который стабильно фигурирует в соответствующей литературе на протяжении всей многолетней истерии вокруг «изнасилованной Германии». Они еще до выхода фильма были хорошо известны всем, кто занимался этим вопросом. Практически никто из них не был «найден» авторами фильма: все уже ранее выступали с воспоминаниями о «преступлениях советских солдат» в печати. Разумеется, я не хочу огульно все их обвинить в прямой лжи, хотя ни в одном из случаев нельзя исключать описанные выше возможные причины: легендирование неодобряемых обществом связей и нежелательной беременности, антикоммунистические и антирусские убеждения, сформировавшиеся под влиянием официальной пропаганды.
Сообщениям об изнасилованиях заставляет не доверять массовая истерия конца войны. Так советские документы сообщали: «...Немецкое население распропагандировано, что войска Красной Армии поголовно уничтожают все население, в том числе детей, стариков... В результате... немецкие солдаты и гражданское население стремятся уйти на запад, чтобы сдаться англо-американским войскам. Коренного немецкого населения в занимаемых районах осталось мало. В населенных пунктах, прилегающих к реке Одер, оно исчисляется единицами (женщины, старики)»[60].
Причиной этой пустоты была не планомерная эвакуацию, на которую гитлеровское руководство долго не могло решиться, а страх местных жителей перед захватчиками. Каждый из них слышал или хотя бы догадывался о том, что происходило на Востоке. Беседовал с фронтовиками, видел фотографии расправ, получал «трофейные» посылки с фронта. Теперь те, кто пострадал от действий его собратьев, пришли и в его дом. Благодаря этому фашистская «реклама» массовых изнасилований вызывала у немцев полное доверие и страх.
Лишь увидев, что красноармейцы не платят Германии той же монетой жители выходили из своих убежищ. «С приходом наших частей, спустя некоторое время, убедившись, что Красная Армия над населением не чинит расправ, жители возвращаются в свои дома, — сообщает одно из политдонесений. - В селе Ильнау утром 23 января было только два старика и старуха, к вечеру 24 января было уже более 200 человек». На улицах и в домах при встрече с советскими солдатами жители поднимали руки вверх. Старуха-немка из села Нацхармен удивленного говорила: «Уже прошло полдня, как пришли русские, а я еще жива»[61].
Гораздо больший вред населению наносили не реальные преступления советских солдат, а ужасы о них, распространяемые нацистской пропагандой. Страх убивал вернее, чем оружие. Политотделы РККА доносили о массовых самоубийствах немцев перед вступлением в их города и села советских частей. Так близ деревни Зюбитц части РККА обнаружили сарай с телами 16 человек, 10 из которых были детьми. Все они покончили с собой в ожидании «нашествия варваров». Как сообщает донесение, самоубийцы, дожившие до прихода Красной Армии, отказывались от помощи, твердя: «Лучше умереть, чем жить с русскими»[62].
Позднее красноармейцы вспоминали и случаи, когда им самим приходилось спасать жертвы немецкого страха перед нашествием: «Вдруг, совсем рядом — выстрел из дома, у которого остановилась наша первая машина....Немецкий офицер застрелился из парабеллума, а в соседней комнате лежат женщина и двое малышей, изо рта идет пена. В дом бросился военфельдшер Королев. Велел нести из коровника молоко. Через 2 дня детишки стали поправляться. Женщина рассказала, что ее муж еще вчера вечером сказал: «Все кончено. Тебе и детям нельзя попасть в их руки». Когда услышал звук приближающихся машин, стал торопливо поить сына и дочку из стакана. Под дулом пистолета выпила отраву и жена, после чего потеряла сознание»[63].
Тяжелейшей травмой для немцев стало и само поражение Германии. Как бы жители страны ни относились к официальной идеологии, в стране за годы прошедшие под ее знаком были выработаны привычный жизненный уклад, устоявшиеся стереотипы, в конце концов, независимость страны и какие-то формы национальной гордости. Теперь же страна потерпела поражение в войне, ее восточная часть оккупирована теми, кого пресса недавно именовала «недочеловеками». Экономика страны разрушена, и все способы жизни так или иначе связаны с взаимодействием с оккупационными силами.
Для многих немцев это было огромным национальным и личным унижением, едва ли не худшим чем реальное изнасилование. Послевоенное общество немецкие историки характеризуют как общество катастрофы, отмечая всеобщую социальную апатию и неверие в возможность перемен к лучшему[64]. Крах старого мира и привычных представлений о нем отразился не только на самоощущении немцев, но и на их повседневной практике. По итогам уборки урожая 1945 года в Восточной Пруссии органы государственной безопасности сообщали, полную дезориентацию местного крестьянства: разрушение многополья и севооборота, захваты земель, и даже засорение полей сорными травами[65]. Казалось, люди потеряли всякую надежду на дальнейшую жизнь и ждут конца света со дня на день.
Массовая психологическая травма послевоенных жителей Германии, социальный кризис и наследие нацистской пропаганды стали благодатное почвой по развитию мифа о «советских преступлениях. Описания советских преступлений становятся необходимы вне зависимости от того сталкивалась ли человек с ними в действительности. Человек может описывать их со всеми подробностями, почерпнутыми из статей «Фолькише Беобахтер», послевоенных слухов и собственных фантазий, искренне считая, что он только чуть упрощает картину отказом от ссылок. Пройдя через очистительное горнило «научного анализа», эти сообщения превращаются в несомненные факты, внедряются в сознание читателей и отзываются новыми сенсационными сообщениями.
Такая трактовка многих сообщений об изнасилованиях тем более основательна, что этот социальный миф начал формироваться еще до победы советских войск сугубо на психологической основе. «По городу ходили слухи, правда не подтвержденные, что в районе зоопарка, темных углах вокруг станции метро, да и в самом парке Тиргартен, молодые девушки совокупляются с чужестранцами»,— сообщает Э. Бивор[66], описывая ситуацию зимы 1945 года. Позже образ «совокупления с чужестранцем» был развит и доработан на основе военной пропаганды и панических слухов и возник в законченном виде перед восхищенной западной публикой.
Это видно на многих примерах. Так анализируя послевоенные свидетельства о событиях в Немеррсдорфе, ставшие составной частью фашистского пропагандистского мифа, И. Петров обнаружил, что сообщенные в них факты никак не соотносятся между собой и даже с официальными утверждениями немецкой пропаганды. Указывая на избыточную красочность, маловероятную концентрацию очевидцев в Неммерсдорфе, отсутствие общих данных, исследователь приходит к выводу, что большинство конкретных фактов являются плодом фантазии авторов [67].
Обилие недостоверных сообщений об изнасилованиях и преступлениях красноармейцев в конце войны стали проблемой даже для западной пропаганды. Читатели британских и американских газет вряд ли поверили бы, что «Красные варвары», умудрились изнасиловать столько народа. Американскому военному командованию пришлось даже выступить со специальным обращением к западным корреспондентам в Берлине, в котором они призывали критично относиться к «немецким историям о зверствах русских» и не тиражировать их «без проверки их достоверности»[68].
Советский взгляд
У нас в подразделении нет такого человека, который не потерял бы от немцев: у кого убиты на войне близкие, у кого немцы мать замучили, жену убили, у кого угнали родных на каторгу, а кто сам изранен — два-три раза. Гвардии лейтенант Бяков, из письма в газету, 1944 |
Выдвигая гипотезы о причинах, по которым Красная Армия должна была учинять массовые изнасилования в Германии, западные авторы проявляют блестящую изобретательность. В частности, Э. Бивор не ограничился ссылками на «русское пьянство», а указал и на подстрекательскую советскую пропаганду, и на «жестокость тоталитарной системы» и «негуманное обращения советских командиров со своими подчиненными», которые «парализуют гуманное отношение людей друг к другу», половые патологии у всех представителей советского общества, вызванных политикой власти в области сексуального просвещения[69].
Последнюю причину Бивор живописует просто блестяще: «Дело в том, что в 1920-е годы вопрос о сексуальной свободе активно обсуждался внутри коммунистической партии, однако в последующее десятилетие Сталин добился того, что советские люди стали считать себя живущими в обществе, где о сексе в принципе речи идти не может... Следствием подавления советским государством сексуальных желаний своих граждан стал так называемый «барачный эротизм», который, несомненно, был более примитивным и жестоким, чем самая убогая иностранная порнография. И на все это накладывалось бесчеловечное влияние пропаганды, которая окончательно подавляла все сексуальные импульсы у людей. Таким образом, большинство советских солдат не имели необходимого сексуального образования и просто не знали, как правильно обходиться с женщиной»[70].
Следует признать, что последний тезис меня весьма встревожил, потому что я и сам никакого специального сексуального образования не получал и даже не знаю, что под ним понимает Бивор. Конечно, у меня есть определенные суждения о том, как мужчине надлежит обращаться с женщиной, но, судя по прочитанному этого явно недостаточно. Следовательно и я подвержен этому страшному «барачному эротизму» и склонности к изнасилованиям? Или все-таки нет?
Теория Бивора имеет большую логическую прореху, вызванную тем, что всеобщая сексуальная патология советских граждан, видимо нигде кроме Германии 1945 года не проявилась. Скорей можно заключить, что в половом отношении русские той эпохи были весьма сдержаны, чему есть независимые подтверждения в виде отчетов СД о поведении советских остарбайтеров вывезенных с оккупированных территорий. половой жизни советских людей полученные немецкими властями на основе изучения остарбайтеров. Так отчет 1942 года сообщал: «В сексуальном отношении остарбайтеры, особенно женщины проявляют здоровую сдержанность. Например, на заводе «Лаута-верк» (г. Зентенберг) появилось 9 новорожденных и еще 50 ожидается. Все кроме двух являются детьми супружеских пар. И хотя в одной комнате спят от 6 до 8 семей не наблюдается общей распущенности.... Фабрика кинопленки «Вольфен» сообщает, что при проведении на предприятии медосмотра было установлено, что 90% восточных работниц в возрасте от 17 до 29 лет были целомудренными»[71].
Вообще СССР военных и предвоенных лет вовсе не был страной всеобщей патологической жестокости, какой он кажется Бивору и его коллегам после прочтения книг Солженицына и других сталинских противников. С точки зрения современных стандартов жизнь в Союзе 1930-х годов были крайне тяжела, но современниками, имевшими опыт отличный от нашего она воспринималась совершенно иначе.
Леон Фейхтвангер, побывавший в Советском Союзе в 1937-м, констатировал, что лояльное отношение советских граждан к режиму поддерживает улучшение условий жизни: «…яркий контраст между прошлым и настоящим заставляет забывать об этих лишениях. У кого есть глаза, умеющие видеть, у кого есть уши, умеющие отличать искреннюю человеческую речь от фальшивой, тот должен чувствовать на каждом шагу, что люди, рассказывающие в каждом углу страны о своей счастливой жизни, говорят не пустые фразы»[72].
Рассматривая данные последующих исторических исследований уровня жизни в сталинском СССР, мы должны признать верность наблюдений Фейхтвангера. Рост потребления советских граждан с 1928 по 1939 годы составил почти 27%, причем это коснулось не только продуктов питания, но и ряда потребительских товаров, производство которых был довольно проблемным вопросом в то время[73]. Интенсивность роста возрастала с каждым годом, что поддерживало у населения обоснованные надежды на лучшее будущее.
Да, в сравнении с современными стандартами жизнь в предвоенном и военном СССР была более чем скромной, но не следует забывать, что ситуация в соседних странах была не лучше. Советский Союз являлся местом устремлений очень многих граждан мира именно в силу лучших жизненных стандартов. В 1939-м управление пограничных войск Киевского округа доносило о проникновении в СССР через западную границу 7082 эмигранта только за две недели октября. Бежали преимущественно крестьяне пограничных селений спасаясь от репрессий и нищеты. По агентурным данным после замерзания рек в том же году на советскую сторону намеревались перейти целые селения[74]. Так румынскую границу перешел в частности будущий украинский писатель и литературовед Михаил Игнатюк, в тот момент простой крестьянский парень, который хотел получить в СССР образование.
Ограничения же политических свобод равно травмировали население гораздо меньше чем принято думать, во многом благодаря той самой лояльности, вызванной экономическим прогрессом. Андре Жид в своей критической книге «Возвращение из СССР» (1936) писал о советском единомыслии: «Впрочем, сознание людей сформировано таким образом, что этот конформизм им не в тягость, он для них естествен, они его не ощущают, и не думаю, что к этому могло бы примешиваться лицемерие»[75].
В общем-то на вымысле построена и теория и подстрекательской роли советской пропаганды в отношении немцев. Идеологическое отношение к Германии и немецкому народу на уровне пропаганды было сформулировано еще в первый год войны. Так А. Н. Толстой в 1941 году писал:
«Мы верим, что в Германии есть люди, которые в отчаянии от позора и стыда закрывают руками лицо, слушая о деяниях своих соотечественников. Деяния офицеров и охранников Гитлера, немецких солдат превосходят все нам известное из истории ужасов, зверств и кровавых массовых дел. Это не какие-нибудь единичные случаи садизма представителей германской расы, это поведение гитлеровской армии, воспитанной «для завоевания мира» и установления иерархии класса господ.
Чем мы ответим на фашистские зверства? Ненавистью, удесятеряющей наши силы и наше мужество в бою, грядущей победой над гитлеровскими армиями, разгромом их и уничтожением всей системы озверения человека, всей системы вместе с выродками рода человеческого, начиная с потрясучего и припадочного Гитлера. Мы уважаем Человека, мы бережем его, мы боремся за счастье Человека»[76].
Ему вторил Илья Эренбург: «Не о низменной мести мечтают наши люди, призывая к отмщению. Не для того мы воспитали наших юношей, чтобы они снизошли до гитлеровских расправ. Никогда не станут красноармейцы убивать немецких детей, жечь дом Гете в Веймаре или книгохранилище Марбурга. Месть — это расплата той же монетой, разговор на том же языке. Но у нас нет общего языка с фашистами. Мы тоскуем о справедливости. Мы хотим уничтожить гитлеровцев, чтобы на земле возродилось человеческое начало»[77].
Такой подход к антифашистской пропаганде следует признать официальным, так как его неоднократно озвучивал глава ВКП (б) И. В. Сталин. В своем приказе-поздравлении 23 февраля 1942 года он писал:
«Иногда болтают в иностранной печати, что Красная Армия имеет своей целью истребить немецкий народ и уничтожить германское государство. Это, конечно, глупая брехня и неумная клевета на Красную Армию. У Красной Армии нет и не может быть таких идиотских целей. Красная Армия имеет своей целью изгнать немецких оккупантов из нашей страны и освободить советскую землю от немецко-фашистских захватчиков. Очень вероятно, что война за освобождение советской земли приведёт к изгнанию или уничтожению клики Гитлера. Мы приветствовали бы подобный исход. Но было бы смешно отождествлять клику Гитлера с германским народом, с германским государством. Опыт истории говорит, что гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское — остаётся.
Сила Красной Армии состоит, наконец, в том, что у нее нет и не может быть расовой ненависти к другим народам, в том числе и к немецкому народу, что она воспитана в духе равноправия всех народов и рас в духе уважения к правам других народов. Расовая теория немцев и практика расовой ненависти привели к тому, что все свободолюбивые народы стали врагами фашистской Германии. Теория расового равноправия в СССР и практика уважения к правам других народов привели к тому, что все свободолюбивые народы стали друзьями Советского Союза» [78].
Оба эти текста вошли в его книгу «О Великой Отечественной войне Советского Союза», впервые изданную в 1943 году тиражом 5,5 миллионов экземпляров. В годы войны она переиздавалась три раза общим тиражом 19 млн. экземпляров и была предназначена в первую очередь для бойцов РККА.
В действительно корни ненависти красноармейцев к немцам были не в военной пропаганде, а в том, что Красная Армия не по волшебству оказалась в Восточной Пруссии, но перед этим она прошла с боями по всей ранее оккупированной территории Советского Союза. Она знала о фашистских преступлениях не из статей Толстого и Эренбурга, а из собственного горького опыта. В «Красной звезде» в статье «Говорят судьи» приводит письма фронтовиков в редакцию. Они писали об ужасах фашистского нашествия, с которыми каждому из них пришлось столкнуться. Пытки, казни, уничтоженные семьи, сожженные деревни... Один из них, некто полковник Лопахин, опросили бойцов своей части: из 700 опрошенных у 685 от рук фашистов погиб кто-то из родственников [79].
Некоторые пи письма содержали даже угрожающе двусмысленные строки нотки: «Русские отходчивы, но память у нас крепкая. Скоро в Кенигсберге я вспомню Великие Луки. И зло мы уничтожим» — писал один из фронтовиков. Официальная пропаганда пыталась всячески ликвидировать устремления отомстить врагу на его территории, апеллируя к патриотизму военнослужащих. Еще в 1944 году в Москве прошел специальный слет представителей фронтовых комсомольских организаций, на котором выступил Калинин, призвавший участников убедить бойцов «уберечь честь Советского Союза» и «вести себя культурно, вежливо с населением»[80].
Аналогичные команды спускали и по линии военного командования. Как вспоминал командующий одной из армий 1-го Украинского фронта Д. Д. Лелюшенко: «Командирам соединений, частей и политическим органам в связи с этим военный совет армии дал указание об усилении бдительности и воинской дисциплины в отношении к местному населению, напомнил об интернациональной миссии воинов Красной Армии. Но этим вопросам среди воинов велась разъяснительная работа всеми командирами, политработниками, партийными и комсомольскими организациями. Короткие привалы во время дозаправки танков горючим, пополнения боеприпасами,— словом, каждая минута была использована для разъяснительно-воспитательной работы» [81].
Говорят документы
На немецкой земле мы остались советскими людьми. Илья Эренбург, Красная звезда, 1945 |
Сталинское руководство прекрасно понимало опасность тех или иных эксцессов во время боевых действий, каждый такой факт мог быть использован и противником как орудие пропаганды во время войны и нынешними союзниками борьбе за раздел послевоенного мира. Из-за этого наравне с чисто боевыми РККА предстояло выполнить на территории Европы политические задачи: избежать конфликтов с местным населением, не допустить инцидентов компрометирующих СССР, восстановить на подконтрольных территориях нормальную жизнь.
Между тем, преступления против мирного населения со стороны отдельных солдат не были невозможными. Армии во всех странах мира формируются из молодых мужчин, которые традиционно являются наиболее криминогенной прослойкой общества, а в условиях же наступательной войны на чужих территориях крайне трудно обеспечить стопроцентный контроль над дисциплиной в частях. Быстрое передвижение подразделений, чужая территория и язык могут создать ошибочное ощущение безнаказанности у лиц склонных к правонарушениям.
Опасность проникновения в армию недостойных лиц возросла в период Великой Отечественной войны, когда из истощения людских ресурсов, на фронт были вынуждены брать практически всех. Первым делом проблемы возникали в тыловых военных округах, куда направляли наименее подготовленный во всех отношениях личный состав личный состав: приказ Народного Комиссариата Обороны 4 февраля 1943 года по Южно-Уральскому Военному округу обращал внимания на ряд случаев хулиганства со стороны местных офицеров. Приказ предписывал сократить судебно-следственную процедуру по имеющимся делам, чтобы ускорить сообщение о наказании виновников[82]. В январе 1944 года последовал аналогичный приказ по десантным войскам, подписанный лично Сталиным[83]. С мая того же года всем случаям грабежа и иным серьезным преступлениям, совершаемым военнослужащими, присваивался статус общеармейского ЧП, и о них надлежало докладывать лично заместителю наркома Василевскому[84]. 19 января 1945 года Сталин подписывает отдельный приказ, предусматривающий чрезвычайные меры по пресечению любых бесчинств на освобожденных территориях[85].
С одной стороны упомянутые документы позволяют заключить, что преступления военнослужащих составляли серьезную проблему, с другой стороны, если по случаю ограбления ларька на Урале НКО выпускает специальный приказ, это говорит об абсолютных масштабах явления как о сравнительно ограниченных.
До момента окончание войны практика поддержания порядка среди своих частей была уже отработана, наравне с патриотической пропагандой ставка делалась и на репрессивные меры. Глава советской оккупационной зоны в Австрии Иван Конев отдал приказ «воздерживаться от политики мести» и «принимать решительные меры ко всем случаям незаконных конфискаций и насилия». Фронтовая молва приписывала Коневу особую жестокость, в период командования 1-м Украинским фронтом, рассказывали о расстреле 40 солдат и офицеров перед строем[86]. Прямых документальных подтверждений этого факта у нас нет, но имеющимся материалам оккупационные власти в Австрии действительно требовали от трибуналов максимально часто применения смертной казни по делам о преступлениях против мирного населения[87].
Аналогичные жесткие меры применялись в Румынии. В. П. Брюхов вспоминает случай, когда один из офицеров его полка попытался изнасиловать румынскую девушку вместе с механиком своего танка, а когда та попыталась сбежать — застрелил ее.
«На следующий день приходят ее родители с местными властями к нам в бригаду. А еще через день органы их вычислили и взяли — СМЕРШ работал неплохо. Иванов сразу сознался, что стрелял, но он не понял, что убил. На третий день суд. На поляне построили всю бригаду, привезли бургомистра и отца с матерью. Механик плакал навзрыд. Иванов еще ему говорит: «Слушай, будь мужиком. Тебя все равно не расстреляют, нечего нюни распускать. Пошлют в штрафбат — искупишь кровью». Когда ему дали последнее слово, тот все просил прощения. Так и получилось — дали двадцать пять лет с заменой штрафным батальоном. Лейтенант встал и говорит: «Граждане судьи Военного трибунала, я совершил преступление и прошу мне никакого снисхождения не делать». Вот так просто и твердо. Сел и сидит, травинкой в зубах ковыряется. Объявили приговор: «Расстрелять перед строем. Построить бригаду. Приговор привести в исполнение». Строились мы минут пятнадцать двадцать. Подвели осужденного к заранее отрытой могиле. Бригадный особист, подполковник, говорит нашему батальонному особисту, стоящему в строю бригады: «Товарищ Морозов, приговор привести в исполнение». Тот не выходит. «Я вам приказываю!» Тот стоит, не выходит. Тогда подполковник подбегает к нему, хватает за руку, вырывает из строя и сквозь зубы матом: «Я тебе приказываю!!» Тот пошел. Подошел к осужденному. Лейтенант Иванов снял пилотку, поклонился, говорит: «Простите меня, братцы». И все. Морозов говорит ему: «Встань на колени». Он это сказал очень тихо, но всем слышно было — стояла жуткая тишина. Встал на колени, пилотку сложил за пояс: «Наклони голову». И когда он наклонил голову, особист выстрелил ему в затылок. Тело лейтенанта упало и бьется в конвульсиях. Так жутко было…. Особист повернулся и пошел, из пистолета дымок идет, а он идет, шатается, как пьяный. Полковник кричит: «Контрольный! Контрольный!» Тот ничего не слышит, идет. Тогда он сам подскакивает, раз, раз, еще.
Что мне запомнилось, после каждого выстрела, мертвый он уже был, а еще вздрагивал. Он тело ногой толкнул, оно скатилось в могилу: «Закопать». Закопали. «Разойдись!» В течение пятнадцати минут никто не расходился. Мертвая тишина. Воевал он здорово, уважали его, знали, что румыны сожгли его семью. Мог ведь снисхождения просить, говорить, что случайно, нет…. После этого никаких эксцессов с местным населением у нас в бригаде не было» [88].
В настоящий момент не обнаружен достаточной статистический материал, чтобы оценить влияние партийной политики на уровень преступности среди советских военнослужащих. В ряде исследований фигурируют цитаты из отчетов военной прокуратуры, но они дают лишь общую численность всех видов преступлений, уголовные и политические[89]. Нет, сомнения, что отдельные случаи преступлений, включая изнасилования, были. Они упоминаются в документах и воспоминаниях, однако определить, сколь массовыми они были, основываясь на этих данных нельзя. В современных Соединенных Штатах в среднем приходится 30 изнасилований на 100 тысяч жителей. В одной только Восточно-Прусской операции участвовало уже около 1,6 миллиона советских военнослужащих, в Берлинской наступательной операции – 155 тысяч[90]. Даже если не делать поправку на возрастной и половой контингент этого вполне достаточно, чтобы набрать необходимое число статистически вероятных преступных эпизодов, достаточно большое для статьи, фильма или книги.
Косвенные данные говорят скорей о том, что эти преступления были все же не системой, а случайными проявлениями, которые определяли действия советской армии в Европе. Так, судя по ряду опросов современников войны в Венгрии случаи подобных преступлений известны по слухам или наблюдениям далеко не всем респондентам[91]. А часть свидетельств о таковых актах носят просто анекдотический характер: взять хотя бы историю про военный лагерь в Кечкемете, обитательницы которого ночами похищали окрестных жителей и насиловали их[92].
В Германии ситуация складывалась сложнее, чем в Венгрии и даже Австрии, где пропаганда еще могла манипулировать призывом «не смешивать австрийцев с немецкими оккупантами»[93]. В Германии уже не на кого было сваливать вину и отводить гнев красноармейцев от этнических немцев. По версии западных именно это привело к массовым изнасилованиям, как акту мести за преступления вермахта в Советском Союзе.
Но принять эту точку зрения трудно, хотя бы в силу того, что выбор изнасилований как способа мести представляется весьма сомнительным. Логика озлобленного человека, конечно, может проделывать весьма извилистый путь, но с точки зрения российского сознания той эпохи это более чем сомнительно. Большинство молодежи 1945-го еще так или иначе сообщалось с сельскими бытом и этикой, которая сурово осуждала сексуальное насилие. Например, в Тамбовской губернии по сообщениям Этнографического бюро «изнасилование женщин, безразлично возрастов и положения, по народным воззрениям считается самым бесчестнейшим преступлением. Изнасилованная девушка ничего не теряет, выходя замуж, зато насильник делается общим посмешищем: его народ сторонится, не каждая девушка решится выйти за него замуж, будь он даже богат»[94].
Представление о мести как сексуальной оргии скорей характерно для городской общественной психологии 1960-х годов. Как отмечал профессор-историк Р. Пайпс, «пропитывающее» наш век насилие и «высвобождение» сексуальных фантазий приводит часто к тому, что «современный человек балуя свои садистские позывы проецирует их на прошлое»[95]. Человек с крестьянской психологией начала XX века скорей избил бы или покалечил обидчика, отнял бы собственность, чтобы компенсировать ущерб, но прибегнуть к изнасилованию подумал бы в последнюю очередь.
По ряду свидетельств основную проблему составляли именно имущественные преступления. Как сообщала военная прокуратура 1-го Белорусского фронта в апреле 1945 «не прекратилось еще и барахольство, заключающееся в хождении наших военнослужащих по бросовым квартирам, собирании всяких вещей и предметов и т. д.»[96]. Кто-то брал вещи для себя, кто-то «конфисковал» продукты для своей части, кто-то искреннее подбирал понравившиеся предметы с разрушенных домах считая их бесхозными. Сложность расследования таких преступлений в военное время, отсутствие свидетелей, возможности сопротивления и эмоционального контакта с жертвами делал этот вид преступлений особенно привлекательным для неустойчивых бойцов. К тому же следует учитывать, что на конец войны Германия была одной из самых богатых стран мира: за годы войны различным образом фашистское руководство только в виде финансовых выплат получило от оккупированных стран более 100 миллиардов марок[97]. Общая стоимость отчужденного имущества, включая культурные ценности, неизвестна. При этом население страны платило самые низкие военные налоги в мире, что позволило немцам обеспечить к концу войны высокий по мировым меркам уровень благосостояния.
Причем преступниками становились не только и не столько красноармейцы. Нельзя сбросить и со счетов поведение населения освобожденных территорий, за почти 6 лет оккупации у поляков накопилась значительная злоба против немцев. В частности сразу после окончания войны, летом 1945 года, польское правительство попыталось выселить всех этнических немцев за Одер, однако эта акция тогда была блокирована советскими войсками[98]. Позже Потсдамская конференция все-таки вынуждена была санкционировать массовые переселения немцев в Восточной Европе, когда стало ясно, что после ужасов гитлеровской политики добиться мирного совместного проживания немцев и коренного населения – невозможно.
Также большую проблему составляли освобожденные остарабайтеры. Они пережили максимум ужасов фашистской неволи, потеряли родных, пережили сильнейший психологический шок и зачастую фанатично стремились — мстить. Как сообщала прокуратура того же 1-го Белорусского: «Насилиями, а особенно грабежами и барахольством, широко занимаются репатриированные, следующие на пункты репатриации, а особенно итальянцы, голландцы и даже немцы. При этом все эти безобразия сваливаются на наших военнослужащих...»[99].
Освобожденные остарбайтеры, в том числе и советские, и узники лагерей, представляли проблему и для войск западных союзников. Австралийский журналист Осмар Уайт вспоминал: «Лишь некоторым вырвавшимся из лагерей или бросившим работу удалось найти дорогу домой. Большинство скопилось во временных лагерях для беженцев, едва выживая за счет скудных пайков, реквизированных из местных запасов. Некоторые из переживших лагеря собрались в банды для того, чтобы рассчитаться с немцами. Малонаселенные районы, которые не пострадали во время боевых действий, нередко страдали от разбоя этих банд»[100].
Впрочем, ради справедливости следует сказать, что бывшие острабайтеры сами становились жертвами немецких банд уже после окончания войны. Так оперативное управление 2-го Белорусского фронта сообщало в штаб: «7 или 9 мая 1945 г. в районе Альтома вооруженная банда немцев напала на лагерь и убила 230 наших советских девушек и женщин. 8.5.45 г. банда немцев убила в лагере Нойгамма до 250 русских. Английские власти за последние дни стали принимать ряд мер, в частности: а) усилили охрану лагерей; б) призывали советских граждан не передвигаться в одиночку; в) в Гамбурге вывешено объявление за подписью английского коменданта, что за убийство англичан и русских будут приняты жесткие карательные меры вплоть до расстрела»[101].
Военное командование пытается принимать меры против барахольства военнослужащих. 22 апреля перед битвой за немецкую столицу Сталин издал приказ об «изменении отношения к местному населению». Военный совет 1-го Белорусского фронта тогда же издает приказ о реализации сталинской директивы, предписывающий прекратить деяния, которые можно охарактеризовать как превышение полномочий: «самовольное изъятие у оставшихся немцев их личного имущества», «самозаготовки продовольствия и мяса» и выселение хозяев из домов с целью размещения воинских частей. Насилие, оскорбления и убийства в приказе просто не упоминаются[102].
Военная прокуратура фронта в донесении генерал-майора Ясина не дает точных цифр, но оценивает общий уровень преступности следующим образом. «Если расстрелы немцев в настоящее время почти совсем не наблюдаются, а случаи грабежа носят единичный характер, то насилия над женщинами все еще имеют место». Однако число таких преступлений, видимо не столь велико, так как написавший отчет генерал-майор Ясин обещал: «5 мая я представляю Военному совету фронта очередную докладную записку по этому поводу, в которой дам подробный анализ всех фактов неправильного отношения к немецкому населению, которые будут зафиксированы за период с начала издания этих документов»[103]. Если бы обсуждаемых инцидентов было несколько сотен, это было бы просто невозможно. Точных цифр Ясин не приводит, но сообщает, что в каждом населенном пункте зафиксировано 2–3 подобных случая[104].
Илья Эренбург так объяснял в своих воспоминаниях это «прощение немцев»: «Русский человек добродушен, его нужно очень обидеть, чтобы он рассвирепел; в гневе он страшен, но быстро отходит. Однажды я ехал на «виллисе» к переднему краю — меня попросили среди пленных отыскать эльзасцев. Шофер был белорусом; незадолго до этого он узнал, что его семью убили немцы. Навстречу вели партию пленных. Шофер схватил автомат, я едва успел его удержать. Я долго разговаривал с пленными. Когда мы ехали назад, на КП шофер попросил у меня табаку. С табаком тогда было плохо, накануне раздобыв в штабе дивизии две пачки, я одну отдал водителю. «Где же твой табак?» Он молчал. Наконец ему пришлось признаться: «Пока вы разговаривали с вашими французами, фрицы меня обступили. Я спросил, есть ли среди них шоферы. Двое шоферов было, я им дал закурить. Здесь все начали клянчить... Одно из двух — или пускай их всех убивают, а если нельзя, так курить-то человеку нужно...»[105].
Оккупация на Западе
Появились в Трептовском районе и такие настроения: когда население, узнав откуда-то о возможном переходе в свой район американцев, настойчиво стало просить бургомистра возбудить ходатайство перед русским командованием оставить район за русскими, которые будут лучше обращаться и лучше кормить, чем американцы. Из донесения начальника политуправления 1-го Белорусского фронта, 19 мая 1945 |
Примечание: в месте, откуда я брал текст, сбой нумерации ссылок: здесь они начинаются заново. Переделывать лень, так что я просто привожу, как было — в конце второй блок ссылок.
Итак, объективный анализ положения с преступностью в рядах Красной Армии показал, что изнасилования как и другие виды преступлений против немецкого населения не представляли действительно массового и чрезвычайного явления, и уж тем более не являлись отражением организованной и направляемой властями политики. Однако было бы ошибкой рассматривать то или иное явление в историческом вакууме, поэтому я считаю своим долгом дать читателю хотя бы краткую справку о том, как обстояло дело с военными преступлениями у наших союзников на Западном фронте.
Для начала следует подчеркнуть важный, но часто забываемый момент. Война на Западе имела принципиально иной вид, нежели война на Востоке. В Советском Союзе гитлеровцы стремились уничтожить или вытеснить на за Урал большую часть коренного населения, чтобы освободить для себя «жизненное пространство». На Западе оккупанты были гораздо в большей мере склонны к сосуществованию с коренным населением исключая ряд этнических меньшинств, наиболее ненавистных лидерам Третьего Рейха.
США и Великобритания в меньшей степени пострадали от нацистской политики хотя бы из-за того, что метрополии обоих государств не подвергались немецкой оккупации. Те англичане и американцы, попавшие в руки гитлеровцев в качестве военнопленных, подверглись гораздо лучшему обращению, чем их советские соратники. «…западный военнопленный, выполнявший все распоряжения лагерного начальства, соблюдавший лагерный распорядок, удовлетворительно работавший там, куда его направили, не участвовавший в каком бы то ни было протесте или сопротивлении власти, в руках которой он оказался, мог рассчитывать на относительно благополучную жизнь в плену» — писал немецкий исследователь проблемы плена Арон Шнеер [1]. Случаи расправ над пленными западных стран были сравнительно редки, в отличие от Восточного фронта.
Конечно, в значительной мере руководство Рейха сдерживали опасения за судьбу собственных пленных, находившихся в руках англичан и американцев. С проигравшей войну Францией они обходились более бесцеремонно. 200 тысяч французов подверглись насильственной депортации из аннексированных областей Эльзаса и Лотарингии. Национальная экономика была разрушена репарациями, уровень промышленного производства упал за годы войны на 38%. За время оккупации во Франции были казнены 29600 человек из числа заложников или участников сопротивления и еще около 40 тысяч человек умерли в тюрьмах [2].
Однако по самым высоким оценкам за время оккупации по вине гитлеровцев погиб каждый 400 житель Франции, в число жертв все же преимущественно попадали представители явно очерченных групп населения. В то время как на оккупированных территориях СССР погиб каждый 5-7-й житель, без какой-либо четкой системы, а просто в рамках этнической политики фашистов[3]. Поэтому опыт зла, принесенного фашистскими оккупантами, был для любого советского солдата гораздо более личным и конкретным, чем для любого француза, а тем более британца или американца.
Оккупационная политика нацистов на Западе носила, если можно так выразиться, характер «бархатной». Это позволяло ожидать от западных военнослужащих даже большей сдержанности и дисциплины во время пребывания на немецкой земле, чем от советских солдат. Однако не следует упускать то, что в отличие от Советского Союза, где основным фактором формирования отношения у немцам становился личный опыт, на Западе главную роль играла пропаганда.
В годы любой большой войны информация является таким же оружием как винтовки или артиллерия. Воюющие стороны стремятся сформировать у населения и армии своей родины картину мира, способствующую консолидации сил для борьбы с врагом. Выгодным тезисом пропаганды в период боевых действий является демонизация, обоснованная или нет, солдат противника. Это сокращает вероятность сотрудничества населения с противником и одновременно вызывает ненависть у солдат, снимая психологический барьер перед убийством врага.
Традиционно особой агрессивностью отличалась британская пропаганда, которая еще в первую войну представляла немцев, как агрессивных варваров, представляющих опасность для человечества. Например, памятен плакат 1915 год, изображавший немца в виде гориллы с дубинкой, уносящего беспомощную женщину в белом, с подписью «Уничтожь это безумное животное»[4].
Этот штамп сохранился и во Вторую Мировую войну, тем более что нацистское руководство давало гораздо больше оснований для обвинений в преступлениях против мирного населения. Это было тем более важно, что на момент начала войны в стране было немало противников вступления в конфликт и просто профашистских элементов. В 1940 году в Великобритании стартовала пропагандистская «Кампания гнева», во многом не антифашистская, а именно антинемецкая. Апеллируя к опыту Первой мировой и франко-прусской войн, пропагандисты утверждали, что вся современный нацизм является закономерным итогом всей немецкой истории, и ответственность за него несет вся немецкая нация. Именно это позицию отстаивал лорд Р. Ваннситтарт, высокопоставленный сотрудник британского внешнеполитического ведомства, в своих регулярных радиопередачах[5].
Авторы нападок на советскую военную пропаганду любят ссылаться на те или иные высказывания Эренбурга, забывая, что какой бы ни была его позиция, он был всего лишь одним из авторов «Красный звезды». Лорд Ваннситтарт был не просто чиновником и радиокомментатором, но и лидером обширного журналистского и научного направления в англоязычной литературе тех лет. Дональд Лач, в своем исследовании, посвященном литературе о «немецком вопросе» времен мировой войны, с красноречивым названием «Что они сделают с Германией?» указал на множество влиятельных авторов в Великобритании и США, стоящих на позициях «ваннситтартизма»[6]. Сторонники этого направления утверждали, ссылаясь на историю, социологию и даже медицину, что немцы являются обладателями особо извращенного сознания, важнейшая черта которого – агрессия направленная во вне.
В результате «Кампании гнева», ключевую роль в которой играли «ваннситтартистские» мотивы, доля британцев, считающих народ Германии ответственным за войну, увеличилась с 6% в 1939 году до 41% в 1943-м[7]. В США в начале доля населения, мыслящего подобным образом, возросла с 9% в 1941-м до 55% в конце войны[8]. Таким образом к концу войны в значительной прослойке американского и английского общества сформировались устойчивые германофобские настроения, принимавшие порой крайние формы.
К концу войны, после появления видимого перевеса на стороне антигитлеровской коалиции число «ваннситтартистских» публикаций в Великобритании стало сокращаться, однако инерция их влияния на массовое сознание была велика. Ненависть к немецкому народу через пропаганду проникала в армейские и гражданские массы США и Великобритании, что не могло не сказаться на их отношении к немцам после Победы. Германофобские воззрения долго сохранялись у многих британцев и после окончания войны. Уже в 1950-е годы посещая СССР в качестве туристов гости из Великобритании удивлялись, почему советские люди столь сдержанны и корректны по отношению к находившимся там туристам из Германии. «Мы не политики, но немцев не можем видеть.... Они сейчас поставлены в такие условия, что вынуждены с вами дружить, но идея гегемонии у них в крови» — твердили они ошарашенному русскому гиду[9].
Впрочем, «смягчение» конца войны в меньшей степени затронуло пропаганду, ориентированную на воюющую армию. Американское командование почему-то было до крайности озабочено опасностью «братания» солдат с немецким населением. Поэтому наглядная даже агитация послевоенных месяцев была направлена на напоминание о военных преступлениях немцев и создание отчуждения бойцов по отношению к населению Германии[10].
Самое худшее, что «ваннситтартистских» воззрений, видимо, придерживались и члены политических элит Западных государств, входящих в коалицию. Генерал Эйзенхауэр, например, достаточно внятно и емко изложил свои воззрения на обустройство послевоенной Германии: «Все население Германии параноидально. И нет никаких причин обращаться вежливо с этими параноиками»[11]. Рузвельт в личных беседах высказывал более конкретные предложения: кастрировать все немецкое население («нацистов и не нацистов») или поставить его в положение, исключающее возможность продолжения рода[12].
К счастью, в итоге были приняты более сдержанные предложения, т. н. «план Моргентау», предусматривающей простое ослабление Германии, ее превращение в аграрную страну без перспектив создания развитой промышленности. Однако само отношение не могло не быть замеченным военным командованием и военной юстицией, что приводило к известной снисходительности к любым проявлениям германофобской агрессии.
Не многим лучше складывалось положение на Востоке, где военная пропаганда США готовила американских солдат к встрече с японцами, которых она изображала «недочеловеками», причем в той же манере, что немецкая – русских на Восточном фронте[13]. Военные агитационные материалы прокламировали национальное превосходство американцев над японцами, опасность и примитивность японцев как народа. Многие высшие военные чины вполне серьезно считали, что японская нация должна быть уничтожена полностью. Эти настроения быстро и легко проникали в солдатские массы превращая убийство «недочеловеков» в норму не только на поле боя. Сегодня это кажется диким и невозможным, однако по отзывам бывших солдат, сражавшихся на Тихоокеанском фронте, «убить японца было все равно, что убить гремучую змею». Убивали сдающихся в плен, подозреваемых в шпионаже, просто попавших под горячую руку мирных жителей. У убитых на Соломоновых островах американцы вырывали золотые зубы, словно копируя методы Освенцима. Кто-то коллекционировал уши и черепа убитых, некоторые даже отправляли такие «сувениры» домой, родным, и это не вызывало особого удивления в тылу[14].
Объектами подобной жестокости становились и японские военнопленные, и гражданское население. Из сохранившихся военных документов известно минимум два случая массовых изнасилований учиненных американскими частями в Японии. 77 женщин подверглись насилию в госпитале Омори в 1945, среди которых были находившиеся в больнице после родов. Во время оргии американцами был убит ребенок родившийся за два дня до того: разгулявшиеся солдаты бросили его на пол. Аналогичные события повторились в Нагойе, где оккупанты изнасиловали, по сообщению генерала Макартура, всех женщин от 10 до 55 лет[15].
Точная статистика сексуальных подвигов американцев в Азии неизвестна. По сообщениям исследователей сейчас сохранилось менее 10% документов, посвященных преступлениям американских солдат в регионе. По доступным в настоящий момент данным в период боевых действий военная юстиция фиксировала по 30 случаев изнасилования в день, а с начала 1946 ежедневно сообщалось о примерно 330 изнасилованиях[16]. Общая численность изнасилованных, видимо, никак не меньше 6 тысяч человек.
Не отставали и солдаты на Европейском фронте. Связист Эдвард Уайз брезгливо писал в дневнике: «Перебрались в Оберхунден. Цветные ребята устроили здесь черт-те что. Они подожгли дома, резали всех подряд немцев бритвами и насиловали»[17]. Образ чернокожего насильника-американца довольно быстро перекочевал в немецкую пропаганду, запугивавшую население западных областей Германии.
Действительно, при анализе преступлений американских солдат можно часто услышать ссылки на вину чернокожего контингента. Действительно, по данным статистике чернокожие солдаты в три раза чаще представали перед военными судами, чем их белые сослуживцы [18], что объясняется как худшим социальным положением и соответственно большей криминогенностью негритянского меньшинства в Соединенных Штатах в 1940-е, так и дискриминационной политикой органов военной юстиции.
«Когда бои перешли на немецкую землю, хватало изнасилований,— писал журналист Осмар Уайт,— совершаемых боевыми частями и теми, кто следовал за ними. Ситуация менялась от части к части в зависимости от позиции командира. В некоторых случаях преступники устанавливались, отдавались под суд и подвергались наказанию. Армейская юстиция была сдержана, но признавала, что за жестокие или предотвращенные сексуальные преступления против немецких женщин некоторые солдаты были расстреляны, чаще всего, если они оказывались чернокожими. Хотя я знаю случаи, когда женщины были изнасилованы белыми американцами. Никаких мер против этих нарушителей не принималось»[19].
Жертвами изнасилований становились не только немки. Томас Бейли витиевато отмечал, что даже с жительницами освобожденного Парижа американские солдаты часто вели себя так «как обычно ведут себя с женами и дочерями врага»[20]. Впрочем, те же французские подразделения часто показывали себя не с лучшей стороны. Например, марокканские части «Свободной Франции» превратились в настоящий бич оккупированных итальянских территорий. Особенно широко стала известны майские события 1944 года в Монте-Кассино, где по некоторым данным были изнасилованы все женщины от 11 до 86 лет общей численностью до 2000 человек, около 800 человек погибло при попытках сопротивления преступникам. Это повторилось и позже. Во взятом французскими частями Штуггарте по некоторым данным было изнасиловано 1198 человек, в Виллингене с населением 12 000 человек было зафиксировано 500 изнасилований[21].
Эти массовые изнасилования, получившие название «марокканизации» («Marocchinate») стали своего рода брендом варварских военных преступлений в западной культуре[22]. Так описания немецкой пропагандой ужасов Неммерсдорфа, в американской – изнасилований в Гданьске, подозрительно перекликаются с реальными событиями в Монте-Кассино. В частности обращает на себя внимание «приемлемость» насильниками жертв всех возрастов. Для Марокко 1940-х с низкими стандартами жизни и, соответственно, необходимость ранних браков это еще возможно, но для сравнительно развитого к тому моменту Советского Союза подобная широкая сексуальная приемлемость уже не могла быть столь массовой.
Всего на Европейском театре военных действий по данным последних исследований одними только американцами было совершено около 14 000 изнасилований немок, француженок и англичанок (последние стали жертвами дислоцированных в Великобритании американских солдат)[23].
Помимо изнасилований большую проблему американской армии составляли бытовые кражи. По признанию американских историков «барахольство» было столь широко распространено в американской армии, что представляло собой своего рода солдатский спорт[24]. Первые случаи массовых грабежей были зафиксированы еще на территории Бельгии [25], с началом боев на территории Германии ситуация стала просто катастрофической.
Масштабы явления были столь значительны, что вызвали тревогу даже у офицеров армии США, так как угрожало уже не местному населению, но состоянию дисциплины в войсках. В сентябре 1945 года генерал-лейтенант Люциус Клэй в директиве к войскам, находящимся под его командованием, выражал возмущение «случаями краж, осуществленными солдатами в районе Берлина», и отмечал, что «незаконный захват частной собственности американскими военными в районе Берлина приобрел такой масштаб, что опозорил их командование». Еще в мае адъютант Эйзенхауэра сообщал шефу, что «проверка посылок, отправляемых американским военным персоналом друзьям и родным в США, выявила доказательства многочисленных краж, совершенных американскими войсками». Многие из посылок содержали «разнообразные предметы, приобретенные в результате запрещенного мародерства, в том числе стрелковое оружие и другую государственную собственность».
Вооруженная охрана наиболее ценных предметов, т. н. «культурных ценностей», не давала желаемого эффекта, во многих случаях они расхищались самими караульными. Так, американская часть, получившая приказ охранять замок Шварцбург, оставила объект в начале июля 1945 года. После ее отъезда ящики с охранявшимися ценностями были вскрыты. По сообщению директора Государственных художественных коллекций Веймара, ценных картин, находившихся в замке, были похищены. Факты указывали на то, что картины были похищены американскими солдатами[26].
Происходящее в западных зонах оккупации не ускользало от внимания советской стороны: «В городе Торгау, находящемся на западном берегу Эльбы, наши офицеры наблюдали, как американские офицеры в чине майоров и капитанов заходили в немецкие дома и требовали вина, шарили по квартирам и в подвалах»[27] — сигнализировали из 5-й гвардейской армии.
«Следует отметить, что большинство американских солдат были пьяны и вели себя неприлично, в городе усиленно занимались барахольством (многие носят на руках по 5–8 часов), хвалились перед нашими бойцами нанизанными на пальцы кольцами, которые сняли с убитых немцев...»[28] — сообщал политотдел 425 стрелковой дивизии. По мнению автора рапорта «неорганизованные посещения американских солдат в наши части допускать не следует, так как они своим поведением будут способствовать разложению нашей воинской дисциплины»[29].
Теме отношения командования западных стран к поведению своих войск следует посвятить отдельное исследование. Пока можно сказать, что, судя по всему, отмеченные Уайтом различия между низовыми подразделениями существовали и на уровне армейских группировок и зависели от позиции командующего. Так считается, что фельдмаршал Монтгомери был обеспокоен падением дисциплины в армии в то время как фельдмаршал Александер, командовавший союзными войсками в Средиземноморье мало тревожился о бесчинствах личного состава[30]. Так или иначе, констатировать, что из-за сознательного саботажа отдельных офицеров или из-за общих недостатков системы военного командования меры по борьбе с имущественными преступлениями имели достаточно ограниченную эффективность[31].
Какое-то время проблемы немецкого населения воспринимались как малозначимые и второстепенные. Более того американские и английские войска были склонны демонстрировать откровенное пренебрежение к немцам. Многие заведения, обслуживавшие представителей оккупационных сил в Западных зонах, снабжали табличками, запрещающими вход «собакам, немцам и перемещенным лицам»[32]. Подобные запреты не скрывались и применялись с некоторой демонстративностью: так они действовали даже в журналистском пресс-кемпинге при Нюрнбергском трибунале, которым управляла американская сторона. Долго был памятен разразившийся там скандал, когда американские солдат сбросил с лестницы ведущей к столовой швейцарского журналиста приняв его за немца. Администрация принесла тогда свои извинения за ошибку, но вид хромающего коллеги еще долго производил удручающее впечатление на журналистский корпус[33].
Советская военная администрация относилась к мирному населению гораздо более корректно, во всяком случае на официальном уровне. На Востоке столь бессмысленные и оскорбительные этнически ограничения были немыслимы, что способствовало лучшим отношениям с немцами. К тому же советской администрации удалось добиться значительного улучшения пайков на Востоке Германии по сравнению с Западными зонами даже освобожденной Францией[34]. Как отмечал генерал Люциус Клей заместитель Эйзенхауэра: «[У немцев] не было никакого выбора: или стать коммунистом за 1500 калорий или верящим в демократию за 1000»[35].
В период обострения отношений с СССР, вылившегося в «холодную войну» борьба за симпатии немцев стала актуальной задачей. Что во многом обусловило переход американцев от «плана Моргентау» к «плану Маршалла», предусматривающего ускорение экономического развития Германии и изменение отношения к ее населению.
Некоторые выводы
В рамках данной статьи с полемическим названием «Кто изнасиловал Германию?» я попытался провести хотя бы минимальный анализ опубликованных материалов, касающихся проблемы преступлений совершенных военнослужащими антигитлеровской коалиции в период боевых действий на территории Германии. Если бы не политизация, эта тема, скорее всего, была бы гораздо менее интересна и менее изучена. В конце концов, преступная политика гитлеровцев на оккупированных территориях, приведшая к гибели миллионов, «оттеняла» бы любые мыслимые преступные акты отдельных солдат коалиции.
Однако история сложилась так, что США и Великобритания активно пытаются
«выпихнуть» Советский Союз из числа членов антигитлеровской коалиции,
выдвигая мыслимые и немыслимые обвинения, из-за чего обсуждение проблемы
изнасилований в Восточной зоне оккупации приняло просто неестественные
масштабы.
В этой работе я попытался показать, что изнасилования на
Востоке просто не могли быть столь массовыми, как описывали многие западные
исследователи, а используемая ими «статистика жертв» является итогом
достаточно произвольных манипуляций с числами. Более того, многие описания
конкретных преступных актов, которые упоминаются как установленные факты,
более чем сомнительны и логически противоречивы. С другой стороны речь шла о
«советском взгляде на проблему»: отражению событий весны 1945 года в
советских документах, пропагандистских и репрессивных мерах по пресечению
преступлений против мирного населения, самой обстановке в советской армии.
Наконец, хотелось поговорить о проблеме преступлений против мирного населения в Западных зонах. Разумеется, здесь я постарался учесть собственную критику: отказался от использования послевоенных свидетельств мирного населения, широких обобщений на основе отдельных газетных статей, что делается при ссылках на «подстрекательские» стать Эренбурга.
Может ли данная статья полностью ответить на все вопросы, касающиеся преступлений военных лет, совершенных представителями стран коалиции? Разумеется, нет. При нынешнем интересе к проблеме полностью разрешить все проблемы могла бы только обширная монография, в которой рассматривались все вопросы от информационной политики стран-участниц войны до анализа криминальной ситуации в каждой из оккупированных стран. Подобное исследование потребовало бы значительной работы в архивах России, Великобритании и США, а, возможно, и других стран.
Проблема состоит, прежде всего, в сборе криминальной статистики, которая зачастую оказывается недостаточной. Так в известных архивных документах из Центрального Архива Министерства Обороны РФ чаще всего приводится информации об общей массе преступлений, совершенных военнослужащими за отчетный период[36]. Известные же справки военной прокуратуры о преступлениях против мирного населения содержат лишь ориентировочные данные. Логически обосновано предположить существование документов с более полными сведениями, в частности, косвенно упоминаемой в данной статье записки генерал-майора Ясина. Однако подобные документы так и не были до сих пор опубликованы, насколько известно автору, хотя поиском материалов в ЦАМО РФ занимались исследователи самой разной идейной принадлежности от Ржевского до Бивора.
Полагаю, что вопрос о поиске дополнительных архивных материалов – вне пределов данной работы. Эта статья скорей развернутый литературный обзор, направленный на то, чтобы доказать несостоятельность современных «западных» представлений о «красноармейских преступлениях» и необходимость дальнейшего изучения этой темы. Если кто-то из читателей возьмется закончить эту работу на надлежащем уровне, то я сочту свою задачу выполненной.
Мне же, надеюсь, удалось показать, что нам, российским исследователям нет нужды что-то замалчивать и скрывать в этой теме. Заниматься этим можно только при неверии в свою страну и свою историю. Опасно или «неудобно» не изучение тех или иных тем, а тенденциозный подбор фактов и пропагандистский надрыв, которым грешат слишком многие российские и западные «разоблачители».
Любой объективный
разбор фактов и источников по сколь угодно «распропагандированной» или
«скользкой теме» позволяет быстро выяснить истину и развеять
пропагандистские мифы. История бесконечных поисков «ужасных скелетов в
шкафу» российской истории, к каковым относится и кампания вокруг
«красноармейских изнасилований», подтверждают этот нехитрый тезис.
- A. Beevor Berlin. The Downfall 1945. London: Viking, 2002. Здесь цитируется по русскому переводу: Э. Бивор Падение Берлина. 1945. Перевод с английского Ю. Ф. Михайлова. Москва: ООО «Издательство ACT», OOO «Транзиткнига», 2004.
- A. J. App Ravishing the Women of Conquered Europe. San Antonio, 1946.
- R. F. Keeling Gruesome Harvest. The Costly Attempt To Exterminate The People of Germany. Chicago: Institute of American Economics, 1947.
- E. Kuby Die Russen in Berlin, 1945. Bern – Munich, 1965.
- C. Ryan The Last Battle. New York: Simon & Schuster, 1966. Здесь цитируется по русскому переводу: К. Райан Последняя битва. Штурм Берлина глазами очевидцев. Пер. с англ. Л. А. Игоревского. М.: ЗАО Центрполиграф, 2003.
- Для краткости упомяну лишь самые известные работы A.-M. de Zayas A Terrible Revenge: The Ethnic Cleansing of the East European Germans, 1944–1950. New York, 1994. N. Naimark The Russians in Germany: A History of the Soviet Zone of Occupation, 1945–1949. Harvard, 1995. A. Beevor Berlin. The Downfall 1945. W. I. Hitchcock The Struggle for Europe. The Turbulent History of a Divided Continent 1945–2002. NY: Doubleday, 2003. M. Hastings Armageddon: The Battle for Germany 1944–45. New York, 2004.
- D. Johnson Red Army troops raped even Russian women as they freed them from camps // The Daily Telegraph, January 25, 2002.
- O. Bartov An End Full of Horror // The Washington Post, December 19, 2004.
- Л. Е. Улицкая Казус Кукоцкого: Роман. М.: Эксмо, 2003. С. 56.
- См. выступление Ю. Грымова в передаче «Культурный шок» на «Эхо Москвы», 7 июня 2008.
- Е. В. Тарле Наполеон. М. 1941. Глава II.
- Л. В. Мельникова Армия и Православная Церковь Российской империи в эпоху наполеоновских войн. М., 2007. С. 75.
- Там же, с. 153.
- Там же, с. 115.
- И. Г. Дроговоз Англо-бурская война 1899–1902 гг. Минск: Харвест, 2004. С. 299–300.
- А. Конан Дойл Англо-бурская война (1899-1902). Пер. с англ. О. Строгановой, В. Феоклистовой. М.: Эксмо, 2004. С. 523.
- Документы о немецких зверствах в 1914–1918 гг. М.: ОГИЗ, 1942. С. 13.
- Там же, с. 16.
- А. Р. Дюков За что сражались советские люди? «Русский НЕ должен умереть». М: Эксмо, Яуза, 2007. С. 7.
- См. U. Schele «...und sie wissen, was sie tun» // Schleswig-Holstein und Verbrechen der Wehrmacht. November, 1998. S. 9.
- А. Р. Дюков За что сражались советские люди? С. 28–29.
- Там же, с. 45.
- Говорят погибшие герои: Предсмертные письма советских борцов против немецко-фашистских захватчиков (1941–1945 гг.). М., 1982. С. 48.
- Цит. А. Р. Дюков За что сражались советские люди? С. 61.
- Р. Зульцман Пропаганда как оружие в войне // Итоги Второй мировой войны. Выводы побеждённых. СПб-М.: Полигон, АСТ, 1998. С. 534.
- К. Райан Последняя битва. С. 427.
- Э. Бивор Падение Берлина. С. 530.
- В. Перепадя Физиология Победы // Зеркало Недели (Украина), 1–7 июня 2002.
- D. Johnson Red Army troops raped even Russian women…
- Datenreport 2006: Zahlen und Fakten uber die Bundesrepublik Deutschland. Berlin, 2007. S. 26. Tab. 2.
- По графику из Informationen zur politischen Bildung: Bevolkerungsentwicklung. № 282, 2004. S. 21.
- http://www.destatis.de/
- См. Т. Н. Бебнева Сексуальное насилие и вопросы контрацепции // Гинекология: журнал для практикующих врачей. Т. 4, № 1, 2002.
- H. Harmsen Notes on Abortion and Birth Control in Germany // Population Studies, V. 3, № 4, March, 1950. P. 404.
- Большая Советская Энциклопедия. Т. 6. М., 1971. С. 86.
- Datenreport 2006. S. 26.
- A. Grossman A Question of Silence: The rape German Women by Occupation Soldiers // Berlin 1945: War and Rape «Liberators Take Liberties». October, V. 72, 1995. P. 50, 58.
- Э. Бивор Падение Берлина. С. 199–200.
- S. Karner, B. Stelzl-Marx (Hg.) Die Rote Armee in Österreich. Sowjetische Besatzung 1945–1955. Beiträge. Graz, Wien, München, 2005. S. 450–452.
- S. Grenz German Women writing about the end of Second World War – A Feminist Analysis // Graduate Journal of Social Science, V. 4, Special Issue 2, 2007. P. 109.
- Э. Бивор Падение Берлина. С. 7, 264–265.
- S. Karner, B. Stelzl-Marx Die Rote Armee in Österreich. S. 425.
- Ibid. S.450–452.
- J. Mark Remembering Rape: Divided Social Memory and the Red Army in Hungary 1944–1945 // Past & Present, № 188, 2005. P. 142.
- И. Г. Кобылянский Мы не были полчищем варваров и сексуальных маньяков!
- Л. Н. Рабичев «Война все спишет» // Знамя, № 2, 2005.
- Цит. В. О. Богомолов Жизнь моя, иль ты приснилась мне?.. // Журнал «Наш современник», № 10, 2005. С. 28.
- R. F. Keeling Gruesome Harvest. P. 51.
- Р. Зульцман Пропаганда как оружие в войне. С. 536–537.
- Э. Бивор Падение Берлина. С. 37.
- И. Петров Неммерсдорф: между правдой и пропагандой // Великая оболганная война. Нам не за что каяться! Сборник. М.: Яуза, Эксмо, 2008. С. 339–342.
- Там же, с. 366–367.
- T. A. Bailey Marshall Plan Summer: An Eyewitness Report on Europe and the Russians in 1947. Stanford: Hoover Institution Press, 1977. P. 63.
- Цит. R. F. Keeling Gruesome Harvest. P. 55.
- Ibid. P. 54.
- Сайт «Organs of Gdansk».
- R. Conquest, J. E. Manchip, J. M. White What to Do when the Russians Come: A Survivor's Guide. New York, 1984. P. 177. Цит. Н. Н. Яковлев Война и мир по-американски: традиции милитаризма в США. М.: Педагогика, 1989. С. 80.
- N. Naimark The Russians in Germany. P. 133.
- См. R. McCormick. Rape and War, Gender and Nation, Victims and Victimizers: Helke Sander's BeFreier und Befreite // Camera Obscura, Volume 16, Number 1, 2001. P. 99–141.
- Цит. В.О. Богомолов Жизнь моя, иль ты приснилась мне?.. № 10, 2005. С. 32.
- Русский архив: Великая Отечественная: Битва за Берлин (Красная Армия в поверженной Германии). Т. 15 (4—5). М.: Терра, 1995. С. 207.
- Там же, с. 211.
- Д. С. Горчакова Изживая ненависть: советские люди на землях рейха // За что сражались советские люди? С. 553.
- Е. Ю. Зубкова Общество вышедшее из войны: русские и немцы в 1945 году // Другая Война: 1939–1945. М.: РГГУ, 1996. С. 435.
- П. Н. Кнышевский Добыча. Тайны Германских репараций. М.: Соратник, 1994. С. 32.
- Э. Бивор Падение Берлина. С. 7.
- См. И. Петров Неммерсдорф: между правдой и пропагандой. С. 355, 360. Петров считает, что часть сообщений о событиях в Неммерсдорфе верны, в частности в расстрел местных жителей у бомбоубежища. Там же, с. 324–325. Но лично мне представляются сомнительными сообщения единственной свидетельницы Г. Мешулат, что, получив при расстреле пулевое ранение в голову, она почти сутки пролежала без сознания в овраге на окраине села, пока не была подобрана немецкими солдатами. При такой травме гораздо более вероятной была бы смерть от потери крови.
- O. White Conquerors' Road: An Eyewitness Report of Germany 1945. Cambridge, 2003. P. 127.
- Э. Бивор Падение Берлина. С. 36, 42–43.
- Там же, с. 42–43.
- Опубликовано А. Якушевский «Мы стали жертвой заблуждения…» // Источник, № 3, 1995.
- Л. Фейхтвангер Москва, 1937.
- R. C. Allen The standard of living in the Soviet Union, 1928–1940 // Discussion Paper of Department of Economics University of British Columbia, No.: 97–18. August, 1997. P. 47–48.
- Цит. А. Р. Дюков За что сражались советские люди? С. 255–256.
- А. Жид Возвращение из СССР.
- А. Н. Толстой Я призываю к ненависти. М., 1941. С. 51.
- И. Эренбург Оправдание ненависти // Красная звезда, 26 мая 1942. Здесь и далее статьи этого автора приводится по: И. Г. Эренбург Война. 1941–1945. М.: ACT, 2004.
- И. В. Сталин О Великой Отечественной войне Советского Союза. М., 1950.
- И. Эренбург Говорят судьи // Красная звезда, 3 ноября 1944.
- Д. С. Горчакова Изживая ненависть. С. 549.
- Д. Д. Лелюшенко Москва-Сталинград-Берлин-Прага. Записки командарма. Издание 4-е, испр. М.: Наука 1987. Глава 7.
- РАВО: Приказы Народного комиссара обороны СССР (1943—1945 гг.). Т. 13(2—3). М.: ТЕРРА, 1997. С. 57.
- Там же, с. 237–238.
- Там же, с. 289–291.
- О. А. Ржевский «…Изменить отношение к немцам, как к военным, так и к гражданским» // Военно-исторический журнал, № 5, 2003. С. 31.
- Л. Н. Рабичев Указанное сочинение.
- S. Karner, B. Stelzl-Marx, Die Rote Armee in Österreich. S. 429.
- А. В. Драбкин Я дрался на Т-34. М.: Эксмо-Яуза, 2005. С. 98.
- Речь о часто цитируемой справке пересказанной в П. Н. Кнышевский Добыча. С. 120. В ней сообщается о 4184 офицерах осужденных трибуналами. Из них за должностные преступления – 1089, хищения – 548, хулиганство и «действия дискредитирующие звание» — 114.
- Россия в войнах XX века. Потери вооруженных сил. Под общей редакцией Г. Ф. Кривошеева. М.: Олма-Пресс, 2001.
- См. J. Mark Remembering Rape. P. 136, 148.
- Цит. Ibid. P. 140. По мнению автора этого свидетельства, оно «позволяет судить о варварстве оккупационных сил».
- S. Karner, B. Stelzl-Marx, Die Rote Armee in Österreich. S. 428.
- В. Б. Безгин Крестьянская повседневность (традиции конца XIX – начала XX века). Москва-Тамбов: Издательство ТГТУ, 2004. С. 183.
- Р. Пайпс Россия при старом режиме. Перевод с английского В. Козловского. М., 1993. С. 200–201.
- РАВО, т. 15, с. 245.
- Л. фон Крозиг Как финансировалась Вторая мировая война // Итоги Второй мировой войны. С. 429.
- С. А. Лукашанец Насильственное формирование новой этнической границы по Одеру и Нысе-Лужицкой: практическая реализация политического решения (1945 – 1949) // Новая локальная история. Выпуск 2. Новая локальная история: пограничные реки и культура берегов: Материалы второй Международной Интернет-конференции. Ставрополь, 20 мая 2004 г. – Ставрополь: Изд-во СГУ, 2004. С. 138.
- РАВО, т. 15, с. 246.
- O. White. Conquerors' Road. P. 106.
- РАВО, т. 15, с. 362.
- Там же, с. 232.
- Там же, с. 249.
- Там же, с. 229.
- А. Шнеер Плен. Том 1, книга 1, глава 5. http://www.jewniverse.ru/RED/Shneyer/glava5zap%5B1%5D.htm
- У. Ширер Крах нацистской империи. Смоленск: Русич, 1999. С. 491.
- А. Р. Дюков За что сражались советские люди? С. 7.
- Архив военных плакатов http://bss.sfsu.edu/internment/postergor.html
- T. Lawson Church of England and the Holocaust: Christianity, Memory and Nazism. Woodbridge: Boydell & Brewer, 2006. P. 97.
- D. F. Flach What they will do about Germany? // The Journal of Modern History, Vol. 17, No. 3, September, 1945. P. 228–229. Судя по библиографии, исследование было закончено еще весной 1945 года, но по понятным причинам вышло только осенью, после завершения войны.
- J. Fox Film Propaganda in Britain and Nazi Germany: World War II Cinema. Oxford, 2007. P. 139.
- S. Casey The Campaign to Sell a Harsh Peace for Germany to American Public, 1944–1948 // History, № 90(1), 2005. P. 5, 21.
- В. Э. Багдасарян, И. Б. Орлов, Й. Й. Шнайдген, А. А. Федулин, К. А. Мазин. Советское зазеркалье. Иностранный туризм в СССР в 1930-1980-е годы. М.: Форум, 2007. С. 130.
- См., например, знаменитый коллаж «Помни об этом», опубликованный в Sunday News Tribune, June 3, 1945.
- D. Irving Nuremberg: The Last Battle. London, 1996. P. 17.
- Ibid. P. 18. Реплики Эйзенхауэра и Рузвельта воспроизводятся по дневнику Г. Р. Моргентау, хранящемуся в Библиотеке Рузвельта (США).
- J. Weingartner War against subhumans: Comparisons between the German War against Soviet Union and the American War against Japan, 1941–1945 // The Historian, Vol. 58, 1996. P. 562–563.
- Ibid. P. 571–572.
- Yuki Tanaka Japan's Comfort Women: Sexual Slavery and Prostitution During World War II and the US Occupation. Routledge, 2001. P. 163–164. Цит. T. Svoboda Race and American Military Justice: Rape, Murder, and Execution in Occupied Japan // The Asia-Pacific Journal: Japan Focus http://www.japanfocus.org/_Terese_Svoboda-Race_and_American_Military_Justice__Rape__Murder__and_Execution_in_Occupied_Japan/
- J. Dower Embracing Defeat: Japan in the Wake of World War II. New York: W. W. Norton, 2000. P. 579. Цит. T. Svoboda Race and American Military Justice.
- Э. Уайз Походный дневник (сентябрь 1944-март 1945) http://militera.lib.ru/oral/usa/wise/01.html
- M. J. MacGregor (Jr.) Integration of the armed forces. Washington D. C., 1985. P. 208.
- O. White Conquerors' Road. P. 97.
- T. A. Bailey Marshall Plan Summer. P. 39.
- R. F. Keeling Gruesome Harvest. P. 56–57.
- Об их широкой известности свидетельствует хотя бы их упоминание без особых пояснений в знаменитом романе Норманна Льюиса «Сицилийский специалист» (М., 1990).
- См. J. R. Lilly Taken by Force: Rape and American GIs in Europe during World War II. New York: Palgrave Macmillan, 2007.
- E. F. Ziemke The U. S. Army in the Occupation of Germany, 1944–1946. Washington D. C., 1990. P. 220.
- Э. Бивор Падение Берлина. С. 247.
- К. А. Акинша Военные сувениры: случаи хищения культурной собственности солдатами американской армии и действия американского правительства. Судьба военных сувениров в Америке // «Трудная судьба культурных ценностей». Материалы международной конференции «Частное право и проблемы реституции перемещенных культурных ценностей. Москва, 27 и 28 мая 2002 г.». Берлин — Москва, 2002. С. 371–377.
- РАВО, т. 15, с. 347.
- В.О. Богомолов Жизнь моя, иль ты приснилась мне?.. № 10, 2005. С. 22.
- Там же. С. 23.
- Э. Бивор Падение Берлина. С. 248.
- К. А. Акинша Военные сувениры. С. 377.
- R. S. Jennings The Road Ahead: Lessons in Nation Building from Japan, Germany, and Afghanistan for Postwar Iraq // Peaceworks, № 49, May 2003. P. 14.
- Ю. М. Корольков Далекое, не забытое… М., 1975. С. 190–191.
- Р. Ю. Болдырев Советская оккупационная политика в Восточной Германии (1945–1949 гг.): экономический аспект. Диссертация к. и. н.. Архангельск, 2004. С. 189.
- R. S. Jennings The Road Ahead. P. 14.
- См. ЦАМО, Фонд 67, Опись 12018, Дело 89, Лист 215. Цит. П. Н. Кнышевский Добыча. С. 120.
http://labas.livejournal.com/771672.html
Игорь Петров (labas): К вопросу о «двух миллионах»
Первое предварительное замечание. Данный текст посвящен обсуждению методологии известной статистической оценки. На основании его не следует решать занижена оценка, завышена или какова она должна быть на самом деле. Единственное, о чем идет речь в тексте: достоверность самой оценки.
Второе предварительное замечание. Книга Хельке Зандер и Барбары Йор «Освободители и освобожденные» («BeFreier und Befreite») - важная и недооцененная историческая работа. Несмотря на ляпы (фальшивые «цитаты» Эренбурга, сюжет о Неммерсдорфе из геббельсовского «Вохеншау»), кочующие из одной немецкой статьи в другую, в книге делается искренняя попытка рассмотреть события апреля-июня 1945 г. в Берлине (в том числе факты мародерства и изнасилований) в контексте той войны, а не независимо от него, как это зачастую делается. Перевод этой книги на русский язык я бы только приветствовал. Главным же ее недостатком, на мой взгляд, является упрямое желание авторов ответить на вопрос «сколько?». Уже в предисловии Зандер пишет: «Я хотела знать, что означает «много», когда говорят о том что при боях за Берлин в апреле-мае 1945 г. было много изнасилований. Я хотела знать, что значит «много» для города, в котором тогда проживало 1,4 млн женщин и что значит «много» для беженок с бывших немецких земель на востоке.» (стр.11) И далее снова: «Независимо от того, что каждый единичный случай изнасилования ужасен сам по себе, именно общее число делает это событие исторически важным, оказавшим влияние на все общество. Это число, однако, неизвестно. Намерение установить это число встречало наиболее сильное противодействие. Без числа, однако, причинно-следственная связь многих событий неясна.» (стр.14) В результате это желание играет с авторами дурную шутку, загоняя их в пучину весьма сомнительных экстраполяций, о которых мы ниже и поговорим.
Источник. Э. Бивор в своей книге «Падение Берлина» пишет: «Берлинцы помнят пронзительные крики по ночам, раздававшиеся в домах с выбитыми окнами. По оценкам двух главных берлинских госпиталей, число жертв изнасилованных советскими солдатами колеблется от девяноста пяти до ста тридцати тысяч человек. Один доктор сделал вывод, что только в Берлине было изнасиловано примерно сто тысяч женщин. Причем около десяти тысяч из них погибло в основном в результате самоубийства. Число смертей по всей Восточной Германии, видимо, намного больше, если принимать во внимание миллион четыреста тысяч изнасилованных в Восточной Пруссии, Померании и Силезии. Представляется, что всего было изнасиловано порядка двух миллионов немецких женщин, многие из которых (если не большинство) перенесли это унижение по нескольку раз{936}». Сноска за номером 936 уточняет «Цит. по: Sander and Johr. — P. 54, 59»
После выхода книги Бивора вышеприведенные оценки числа изнасилованных были широко растиражированы в прессе. Посмотрим, на основании чего они сделаны.
Оценка первая: Берлин.
В книге «Освободители и освобожденные» статистическим изысканиям посвящена специальная статья Барбары Йор «События в цифрах» (стр. 46-73). Оценка числа изнасилованных женщин в Берлине основана на данных одной больницы – детской клиники «Императрица Августа Виктория» (табл.1).
Как видно из таблицы, отцами 12 (или 13) из 237 обследовавшихся в этой больнице рожденных в 1945 г. и 20 (или 21) рожденных в 1946 г. детей, были русские. На основании данных другой больницы, Шарите (табл.2)
Б.Йор постулирует, что при изнасилованиях беременность наступала в 20% случаев (118 из 514). Далее приводится следующий расчет:
- Официальная берлинская статистика дает для периода с сентября 1945 г. по август 1946 г. 23124 новорожденных. Согласно данным клиники «Императрица Августа Виктория» (Отмечу вполне сознательное передергивание, совершенное Бивором. Он пишет, что оценка Зандер и Йор основана на данных «двух главных берлинских госпиталей». Детская клиника «Императрица Августа Виктория» и больница Шарите не являлись «главными госпиталями». А оценка основана лишь на данных первой больницы, данные второй используются для вспомогательных вычислений) отцами 5% новорожденных были русские (Не совсем точно. 5,1% (5,5%) для 1945 г. и 3,5% (3,7%) для 1946 г, что дает в сумме 4,0 % (4,2%)). 5% от 23124 составляет 1156.
- 90% забеременевших после изнасилования женщин делали аборт: значит, забеременели 1156*10=11560 женщин.
- После изнасилования беременели 20% женщин, значит изнасиловано было11560*5=57800 женщин.
- На тот момент в Берлине проживало 600000 женщин в детородном возрасте от 18 до 45 лет. 57800/600000 =9,5% из них было изнасиловано.
- Кроме того в Берлине проживали девушки в возрасте от 14 до 18 лет и женщины старше 45 лет в количестве 800 тысяч. Если предположить, что и в этой группе 9,5% было изнасиловано, это дает еще 73300 жертв (36650 при 4,75%)
- Таким образом, из 1.4 миллиона девушек и женщин в Берлине между весной и осенью 1945 года было изнасиловано от 94450 до 131100, в среднем более 110000.
Прим.: Б.Йор определяет изнасилование шире, чем это делает соответствующая статья немецкого Уголовного Кодекса. «В нашем понимании изнасилованием являются и случаи, когда насильник пользуется тем, что женщина находится в безвыходном положении». Например, когда жертва ставится перед выбором: переспать с командиром или быть депортированной в Сибирь. Или когда мать соглашается переспать с насильником, защищая собственную несовершеннолетнюю дочь. Не ставя под сомнение правомерность расширительной трактовки в столь вопиющих ситуациях, укажу, что вряд ли они составляли 100% от общего числа.
Критика оценки.
- Расчет основан на данных одной и только одной больницы. Нельзя не заметить, что в основе итогового результата в десятки тысяч жертв лежат в буквальном смысле слова единичные случаи. Насколько неустойчив расчет можно увидеть на простом примере. Добавим к «официально» рожденным в 1945 г. «русским детям» еще девятерых из графы «спорные случаи». Тогда «русских детей» станет 22 из 237 (9%), а общее количество жертв на основании расчета, аналогичного приведенному выше, увеличится со 110 до 198 тысяч.
- В табл. 1 графы «отец: русский» и «отец: русский/изнасилование» разведены. Тем не менее Б.Йор в своих подсчетах использует сумму обеих граф (особенно показателен здесь 1946 год: 16 в первой графе и 4 во второй). Правомочность суммирования вызывает сомнения3. По букве больничных записей «русскими детьми», рожденными в результате изнасилований, являлись лишь 9 из 804 (1,1%). Если взять в качестве основы это число, то количество жертв сократится со 110 до 24 тысяч. Если же суммировать без оглядки, как это делает Б.Йор, то применяя данные той же таблицы 1 к союзникам, можно столь же легко обвинить американцев, англичан и французов в изнасиловании только в 1945 г. в Берлине около 50 тысяч женщин (5+1+1+4+2 к 567 дает 2,2%, далее по аналогии с расчетом выше).
- Предположение, что 90% забеременевших после изнасилования женщин делали аборт, не подтверждается никакими аргументами кроме свидетельств очевидцев о массовости абортов. Почему массовость считается равной 90%, автор не объясняет. Между тем из табл. 2 следует, что в больнице Шарите аборт сделали 40 женщин из 118, т.е. не 90%, а 34%. Меняя в расчете лишь этот коэффициент, мы получаем вместо 110 тысяч 16 тысяч жертв.
- Не вызывает сомнений, что пик изнасилований в Берлине пришелся на апрель-май 1945 г. Следовало бы ожидать пика рождаемости «русских детей» в январе-феврале 1946 г. Тем не менее в клинике «Императрица Августа Виктория» в 1945 г. родился больший процент «русских детей», чем в 1946 г. Как вообще «русские дети» могли рождаться в сентябре-октябре? Если, к примеру, это дети беженцев, то они не имеют отношения к берлинской статистике. Не менее странно, что Б.Йор в п.1 расчета учитывает детей, родившихся до августа 1946 г., а в таблице 1 приводит данные за весь 1946 г.
- Логика математического действия, проделанного в п.5 расчета (известная, как «русские солдаты насиловали всех немок в возрасте от 8 до 80»), на мой взгляд, лежит за гранью добра и зла, и уж точно за гранью беспристрастного статистического исследования.
Из вышеизложенного очевидно, что использовать расчет Барбары Йор в качестве достоверной статистической оценки не слишком уместно. Подобного рода «арифметика» создает неограниченный простор для манипуляций. Меняя весьма произвольно подобранные коэффициенты, можно варьировать итоговое «количество жертв» в диапазоне от пары тысяч до нескольких сотен. Такая числовая эквилибристика ничуть не подчеркивает «историческую важность» проблемы, а скорее наоборот провоцирует снисходительно-насмешливое отношение к ней.
Оценка вторая. Общее количество жертв.
Б.Йор пишет: «Доктор Герхард Райхлинг, статистик и эксперт по потерям (убыли) населения впервые произвел для нас оценку общего числа женщин, изнасилованных на территории бывшей советской оккупационной зоны, в бывших восточных провинциях и во время бегства и изгнания. Он многие десятилетия профессионально на международном уровне занимался делами беженцев, вопросами их реинтеграции в общество и военных потерь. Он не политик... как статистик он комментирует свою работу следующим образом: «Статистики должны быть нейтральны... С научной точки зрения, даются скорее минимальные оценки» В основе его оценки – всеобъемлющий анализ немецких и иностранных источников. Так как источники весьма обрывочны, он не претендует на большее, чем назвать порядок величин».
Оценки Герхарда Райхлинга воспроизведены в составленной им таблице (табл. 3).
Ниже дан перевод основных пунктов.
А. Беженцы и изгнанные
1. Немецкое население Восточной Пруссии, Восточной Померании, Восточного Бранденбурга и Силезии на 1944/1945 г.г.
| 18640000 (из них 7770000 женщин) |
2. Оставшееся в живых немецкое население на 1950 г.
a) Беженцы из
вышеперечисленных провинций, добравшиеся до территории (послевоенной)
Германии.
| 11926000 (из них 4805000 женщин) |
b) Угнанные в советские трудовые лагеря и другие немцы в Советском Союзе.
| 11660000 (из них 613000 женщин). |
c) Оставшиеся в местах проживания за пределами Советского Союза немцы.
| 2834000 (из них 1360000 женщин) |
3. Погибшее немецкое население до 1950 г.
a) Погибшие в результате
бегства, изгнания или после оккупации.
| 1640000 (из них 766000 женщин) |
b) Погибшие при депортации и в трудовых лагерях.
| 580000 (из них 226000 женщин) |
B. Изнасилования в советской зоне оккупации и в Берлине.
Общее
количество населения в советской зоне оккупации (без беженцев) на 1945 г.
| 14296000 (из них 6669000 женщин) |
Общее количество населения в Берлине (без беженцев) на 1945 г.
| 2817800 (из них 1495600 женщин) |
Суммирование 1000000+220000+180000+500000+100000 и дает общую цифру в два миллиона. Кроме того, Г.Райхлинг оценивает число детей, рожденных в результате изнасилований в 292 тысячи.
Пояснения, сопровождающие таблицу, немногочисленны: говорится, что беженки и жительницы сельских местностей были в большей опасности, чем жительницы городов (поэтому процент пострадавших выше), и сообщается, что в боях на бывшей территории Германии принимало участие свыше 4 млн. красноармейцев.
Никаких ссылок на источники, которыми пользовался Г.Райхлинг при составлении таблицы, Б.Йор не приводит. В комментариях, где я рассчитывал обнаружить эти ссылки, стоит дословно «Сейчас д-р Райхлинг руководит немецким отделом научно-исследовательского общества по общемировым проблемам беженцев. Он – автор многочисленных публикаций (см. библиографию)» Тем не менее, намеренно или нет, но у читателя создается впечатление, что оценки Г.Райхлинга как реномированного статистика подкреплены доказательной базой, которую, по всей вероятности, можно обнаружить в одной из его работ.
Из библиографии Г.Райхлинга мы узнаем, что он издал три статистических исследования, посвященных беженцам: в 1949 г., в 1958 г. и итоговое, в 2 томах «Die Deutschen Vertriebenen in Zahlen» («Немецкие беженцы в цифрах») в 1986-89 г.г. Двухтомник состоит из нескольких десятков основных и множества вспомогательных таблиц, тщательно откомментированных и освещающих проблематику с самых различных сторон: от демографии до изменения религиозной принадлежности, от числа погибших до количества беженцев, поступивших на госслужбу или ставших предпринимателями. В книге действительно можно найти некоторые числа, которые в табл.3 стоят внутри прямоугольников. Некоторые совпадают полностью:
- 11926000 беженцев, оказавшихся в западной зоне оккупации (табл.3 п.2а = Райхлинг, т.1., стр.31)
- 1640000 погибших в результате бегства, изгнания или после оккупации (табл.3 п.3а = Райхлинг т.1, стр.34, и прим. на стр. 35)
другие приблизительно:
- общее число затронутого войной населения равно в таблице 18640000 (табл.3 п.1), а в двухтомнике 18140000 (т.1., стр.30)
- оставшиеся в местах проживания за пределами Советского Союза в таблице 2834000 (табл.3 п.2c), а в двухтомнике 2534000 (т.1., стр.30)
Но вот вопрос об изнасилованиях в двухтомнике не обсуждается вовсе (в книге 1949 г. тоже). Само слово в нем просто не встречается. Причем в двухтомнике Г.Райхлинг после большинства таблиц указывает длинный (15-20 строк мелким шрифтом) список источников, на основании которых таблица составлена. К таблице в статье Б.Йор, такой список, повторюсь, не прилагается. Упоминается лишь, что источники это немецкие и иностранные, и они весьма обрывочны (lückenhaft). Так как Г.Райхлинг, к сожалению, уже умер, вероятность того, что источники, использованные им для оценки, будут обнародованы в будущем, крайне невелика.
Критика оценки. Любая статистическая оценка должна сопровождаться перечнем источников, на основании которых она сделана. При всех недостатках «берлинской экстраполяции» Б.Йор, источники (за одним исключением) в ней аккуратно указаны, что и делает возможной ее критику. Умалчивание источников делает критику оценки невозможной, а саму оценку недостоверной.
Дополнительные замечания
I Как следует из предисловия к его книге Г.Райхлинг занимался статистикой беженцев в баварском статистическом управлении (1946-49), в федеральном статистическом управлении (1949-53) и далее в федеральном управлении по компенсациям (Bundesausgleichsamt), где в 1973 г. под его начало попал отдел статистики из расформированного министерства по делам беженцев. Ожидать от него абсолютной нейтральности в вопросах, касающихся беженцев, вряд ли возможно. Несколько примеров, подтверждающих вышесказанное:
- на стр. 30 двухтомника указывается, что 1710000 немцев было депортировано в Советский Союз. Что составляет практически 10% от общего числа немцев в восточных провинциях Рейха. При детальном же рассмотрении выясняется, что 700 тысяч из них – это «русские немцы», которых советские власти принудительно выселяли еще в 1941-44 г.г. Мероприятие само по себе малодостойное, но никакого отношения к статистике населения Германии не имеющее.
- указанное в табл.3 (п. 2b) число «русских немцев в местах проживания» (530 тысяч) также не должно иметь никакого отношения к теме беженцев. В своей книге (стр.34) Г.Райхлинг уточняет, что 296 тысяч из них проживало в европейской, 274 тысячи в азиатской части Советского Союза. Но на каком основании Г.Райхлинг суммирует их с немцами, отправленными в трудовые лагеря?
- на стр. 34 двухтомника Г.Райхлинг вычисляет число погибших беженцев (вычитая из изначального числа жителей восточных провинций оставшихся в живых беженцев и депортированных). Итог равняется 1440000. Затем, однако, он увеличивает его на 200000 за счет тех жителей оккупированных территорий, которые во время войны изъявили желание германизироваться (erfaßten ihr Bekenntnis zum Deutschtum). Райхлинг считает, что 10% от их общего числа погибло. Возможно, но они не были немцами. Тем не менее в табл. 3 (п.3а) они уже учтены как немцы.
- в своей книге 1949 г. Г.Райхлинг разделяет беженцев и эвакуированных (примерное соотношение 10 к 3) . Понятно, что организованно эвакуированные пострадали меньше, чем беженцы, и в большинстве случаев с Советской Армией в ходе эвакуации не пересекались. Тем не менее в табл. 3 (п.2а) такого разделения нет, и процент пострадавших от изнасилований среди эвакуированных тот же, что среди беженок.
II Попытаемся понять, на чем могли быть основаны выкладки Г.Райхлинга. Ни в каких официальных статистических опросах (их список приведен Райхлингом, т.2, стр.114-116) вопрос изнасилований не затрагивался. В случае беженок, оказавшихся в западной зоне оккупации, оценка могла опираться на частные изыскания с последующей экстраполяцией. Менее понятно, как была сделана оценка для территории ГДР. Сведения Г.Райхлинга о советских трудовых лагерях весьма тенденциозны. И, наконец, абсолютно непонятно, каким образом Г.Райхлинг оценивает количество изнасилованных среди погибших беженок.
III Б.Йор не замечает, что на двух соседних страницах ее книги фигурируют два противоречащих друг другу результата. По ее мнению, в Берлине в 1945-46 г.г. родилось чуть больше тысячи «русских детей». По мнению Г.Райхлинга по всей Германии их родилось 292 тысячи. Т.е. тысяча в столице и 291 тысяча за ее пределами?! Это, конечно, нонсенс. Так как данные Б.Йор подкреплены по меньшей мере картотекой больницы "Императрица Августа Виктория", было бы логичным признать завышенной (причем очень сильно) оценку Г.Райхлинга. А раз эта оценка так завышена, вряд ли можно слепо доверять другим его выкладкам.
Итак, введенная Г.Райхлингом и ретранслированная Б.Йор, а затем Э.Бивором оценка в два миллиона жертв изнасилований не подкреплена никакой доказательной базой, и основана на неуказанных источниках. То, что эта оценка тем не менее широко тиражируется, объясняется либо злым умыслом, либо проходит по разряду исторических казусов.
paul_kovnik: — Я бы еще добавил, что попадая в больницу с небрачной беременностью велик соблаз свалить все на изнасилование... по возможности - ужасным русским. Учитыывать детей, родившийхся до января 46 года вообще как-то безумно. Ну декабря 45, на крайний случай. Мы ж вроде только в апреле в Берлин попали?
labas: — Это мне тоже непонятно, но в исходном тексте не обсуждается.
ping_ving: — У ужасных русских длинными оказались не только руки.