http://zhurnal.lib.ru/b/baranow_p_a/ch.shtml  

Краснов

Чекист

Необходимое предисловие

Давным-давно я задумал написать большой серьёзный роман о чекисте. И обязательно напишу, если не помру преждевременно. А пока зреет замысел, копится материал, в соответствующую папочку периодически заносятся мысли, фразы выражения... И вот в один прекрасный день, раздумывая о будущей книге, я подумал о том, что любого представителя нашей новой молодой элиты можно элементарно проверить на принадлежность к нашей или вражеской культуре. Так и появился анекдот про "расстреливать вас нужно, оккупантов". Ну, а после я опубликовал его у себя в заметках на странице в контакте. Встал лишь вопрос об имени расстреливаемого. Почему им оказался Сергей Зверев? Не помню. Возможно, я решил включить телевизор по принципу "на кого бог пошлёт"; может, на глаза попался плакат или журнал с его физиономией. Может, ещё что. Но на его месте мог оказаться любой из мерзеньких хлыщей, заполонивших телевидение и именующих себя звёздами. Потом по просьбе трудящихся Чекист зашёл ещё к кому-то, и ещё... И понеслось. После 15 заметки в контакте я создал группу, а затем собрал всё воедино и опубликовал. Периодически появляются новые анекдоты о Чекисте. Такова история персонажа.

Чекиста упрекают в излишней кровожадности. Да, это так. Автору нравится далеко не всё, что происходит с его героями. Но необходимо показать справедливую и неизбежную озлобленность людей во время взаимного истребления. По авторскому замыслу Чекист вообще не должен был быть рыцарем без страха и упрёка, а в некоторых рассказах его образ должен был быть отрицательным. Не получилось. Читатель не понял и велел переписать. Что ж, когда будет роман о Чекисте (с именем, биографией, ранениями, наградами и контузиями), тогда и будет показан сложный противоречивый образ страдающего в чём-то очень несчастного искалеченного жизнью идейного бойца. А данный сборник— это сборник радостных мечтаний о справедливом возмездии и не более того. Некоторых из тех, к кому пришёл Чекист, в живых уже нет. Померли. Ну что ж, тем лучше для них.

"А этот-то что вам сделал?" "Этого не трогайте"— приходится слышать частенько. Допуская теоретически, что этот "кто-то" может оказаться достойным человеком, тем не менее. Тем не менее будем трогать.

Автор глубоко убеждён, что в нашей стране сформирован некий слой людей, повязанных между собой кровными, еловым, дружескими узами. Попасть в этот элитный слой со стороны уже практически невозможно. Высшие чиновники, известные артисты, режиссёры, банкиры, тележурналисты, генералитет — эта пока ещё аморфная масса с каждым годам приобретает всё более чётко выраженные корпоративные интересы и ценности, и всё яснее осознаёт себя новым дворянством, противопоставляющим себя "презренной черни" и "восставшему быдлу". Нам с вами. Это больше не отдельные хорошие или плохие парни. Нет, на нас движется уже осознавшее свою цель скопище подающих Россию и живущих этим деятелей, которые без боя нам её не отдадут. И вот эти-то полтора-два процента населения, живущие за счёт всех остальных — наш прямой и самый лютый враг, будь-то дурочка из "поющих трусов" или начальник охраны Газпрома.

***

Присев на корточки, Чекист заглянул под кровать и встретился взглядом с модным современным поэтом.

— Я, конечно не достиг такого совершенства как вы, чтобы писать одностишьями — сказал Чекист, — но всё же в некотором роде я ваш коллега.

По-своему на мир глядят поэты все. Вот кстати:

Я на него гляжу в прицел, а вы из-под кровати...

День радио

— Ну что, гр. Макаревич? Допрыгались?! — спросил Чекист, переступая через говно польское, которое столь успешно претворялось мёртвым, что даже изрядно пованивало.

— Я не Макаревич!

— А я вас путал всегда, смотрю— то стриженый, то с волосами. Так и думал, что вы  это волосатая модификация Макаревича.

— Нет! Что вы! Как вы могли подумать! Мы совершенно разные люди!

— Не нет, а да. Именно волосатая и именно модификация, хотя может быть, люди вы и разные. В общем, не знаю, что тут у вас за ухо Москвы такое, но глаз мы вам на соответствующее место сейчас натянем.

Йа Владыко

— Вы меня не сажайте, а я про вас только хорошее буду пастве говорить. Даже лучше, чем про нынешнего президента!.. И потом, я владыко!

— Да хоть "йа креведко"! Кодекс один для всех, гражданин Ридигер.

***

"Железнодорожников штук двадцать, квалификация низкая, но в качестве проводников сгодятся, если немного подучить. Как раз на новых ветках работать некому, — думал чекист, перебирая личные дела, — действующие офицеры... Хорошо, подучим — и в леса, банду Кадырова искать. Милиция... нет, ну, эти под чистку рядов попадают... Вместе с голландскими шпионами. Это что у нас такое? Ярославский завод шин. Чернорабочими. Так... автозаводцы. Тоже нужные стране люди. Текстильщик, Сталинградский тракторный... Не чемпионат, а сплошные трудовые резервы!"

***

Чекист расчехлил бензопилу и спросил:

— Вы Лена Ленина?

— Да.

— Книгу "тело Лениной живёт и побеждает" писали?

— Писала.

— Что ж. Будем проверять.

— Проверяйте. Вы как, все одновременно или по очереди?

— Не надо судить обо всех коммунистах по одному отдельно взятому буржуазному журналисту. Мы поступим по-другому. Отпустим ваше тело на все четыре стороны, и пусть живёт и побеждает как хочет. А вот голова останется здесь.

***

Скупая мужская слеза скатилась по идеально выбритой щеке Чекиста. "Эх, Анна, — подумал он, — жаль, не дожили вы до этого светлого дня".

Он застегнул ширинку и пошёл прочь от могилы гражданки США Мазепы.

***

— Что подследственный? Заговорил?

— Никак нет, товарищ комиссар!

— А что так? — удивился Чекист.

— Закатывает глаза и сладострастно стонет!

— А что вы с ним делаете?

— Мы ему металлический прут...

— Эх, вы, заплечных дел мастера! Моисееву и металлический прут! Вы бы ещё Бер Лазара мацой закармливали!

***

Чекист протянул вперёд руку и Владимир Владимирович, чуткий до желаний власть имущих, тут же подскочил и потёрся об нё лысиной.

— Ну что ж, — сказал Чекист, потрепав известного телеведущего по макушке, — книжку "одноэтажная америку" вы написали. Теперь немножко русских многоэтажек надо построить. Работы-то всего лет на двадцать — сущие пустяки.

***

— А то, что вы сенатор, это ерунда, — сказал Чекист, потрепав старую клячу по холке, — Калигула тоже коня сенатором сделал. Не годитесь вы, Людмила Борисовна, к племенному разведению, уж не обессудьте. Смотрите, какие от вас жеребята родятся — уродливые до ужаса. А уж безмозглые — с петухами спят! Жеребец вам, конечно, тот ещё попался. Мерин, а не жеребец, прямо скажем. Да и копыта раньше срока отбросил. Но не в нём же одном дело! Морда и круп-то у помёта ваши! Так что — на бойню, однозначно.

***

 "Надо же, — подумал Чекист, обыскав труп и достав из кармана дорого пиджака документы, — я думал он де Рибаска. Маленький такой де Рибас. А он даже не однофамилец..."

***

 — Хорошо вам, поэтам, — сказал Чекист, — образ простого пьющего питерского рубахи-парня эксплуатируем, а сами машины раритетные собираем, да на одном билборде с Ксюшей Собчак снимаемся... Читать вас, между прочим, одно удовольствие, — продожил он, доставая стечкина, — как там у вас... "побрей пизду, сука"? или как? Так? Ну вот, видите... Кстати, не Ксюша ли вдохновила? Ладно, молчу... Как говорится, о покойниках... Да, так я собственно к вам вот зачем заскочил: интересуюсь, какую рифму лучше всего придумать к слову "стечкин".

— Стечкин, стечкин...— забормотал самопровозглашённый наследник лиры Высоцкого, — стечкин... Сучки! У сучек течка...

— Стечкин не даст осечки, — укоризненно сказал Чекист, досылая патрон в патронник, — а к слову "шнур" по-моему, самая правильная рифма будет "жмур".

Педуард Витаминович Охламонов

— Это ты, Эдичка? — спросил Чекист, — даже сразу и не признал, больно уж на Троцкого похож. Специально, али как?

— Само получается, — послышалось в ответ старческое дребезжание.

— Что, и борода сама так стрижётся? — удивился Чекист, — Впрочем, не важно. Сходство, безусловно, есть. А вот масштаб деятельности... В общем, нет у меня для вас ледоруба. Есть детская лопатка.

***

— Возвращаясь к нашему вчерашнему диспуту, Николай Карлович, — начал чекист, закинув ногу на ногу и расстегнув кобуру стечкина, — как мы с вами выяснили, масштабы репрессий были сильно преувеличены. Однако сам факт их наличия отрицать глупо. Скажу вам по секрету, его отрицать никто и не собирается, более того, мы ими гордимся. Поясняю на конкретном примере, — он достал стечкина из кобуры и щёлкнул предохранителем, — утверждать, что сегодня в этой комнате будет застрелено 500 лживых журналистов, было бы преувеличением. А вот того факта, что будет застрелен один, я отрицать не буду. Более того, я сейчас это с удовольствием сделаю.

***

— Дима, у нас тут путаница в документах, — мягко сказал чекист, — помогите нам, пожалуйста.

Билан охотно закивал головой

— Тут у нас вы то Белан, то Билан. Скажите, вы всё-такие "бе" или "би"?

— Вообще-то я "бе"...

— Ага, вообще-то "бе", но при этом ещё и "би". Бе, какая гадость, — хохотнул Чекист, — простите, не хотел вас обидеть. А если бы и хотел— куда уж дальше. Увидите осуждённого.

И осуждённый отправился на свинарник продолжать уборку.

***

— Хинштейн — редчайшая мразь.

— Ага. В натуре! Думает, теорию относительности изобрёл, теперь можно Путина хвалить?! Хуюшки! Расстреляем и никакие прошлые заслуги не помогут.

"Эх, — подумал чекист, почёсывая лоб стволом стечкина, — не перепутать бы Владимира Соловейчика с Владимиром Соловьёвым. Вот это было бы обидно..."

***

 Вы экстрасенс Юрий Лонго?

— Да.

— Отлично, — сказал чекист, доставая стечкина, — значит, интуиция меня не подвела, предчувствия меня не обманули. Вашу ауру я почувствовал ещё на улице. Я, собственно, пришёл вам рассказать одну старую историю и задать один вопрос.

— Я постараюсь вам помочь.

— Не сомневаюсь... итак, — сказал чекист, достав из кармана книгу с непонятным экстрасенсу Лонго названием "Повесть временных лет", — история следующая: "Такой волхв объявился и при Глебе в Новгороде; говорил людям, притворяясь богом, и многих обманул, чуть не весь город, говорил ведь: "Предвижу все" и, хуля веру христианскую,уверял, что "перейду по Волхову перед всем народом". И была смута в городе, и все поверили ему и хотели погубить епископа. Епископ же взял крест в руки и надел облачение, встал и сказал: "Кто хочет верить волхву, пусть идет за ним, кто же верует Богу, пусть ко кресту идет". И разделились люди на двое: князь Глеб и дружина его пошли и стали около епископа, а люди все пошли к волхву. И началась смута великая между ними. Глеб же взял топор под плащ, подошел к волхву и спросил: "Знаешь ли, что завтра случится и что сегодня до вечера?". Тот ответил: "Знаю все". И сказал Глеб: "А знаешь ли, что будет с тобою сегодня?"— "Чудеса великие сотворю", —сказал. Глеб же, вынув топор, разрубил волхва, и пал он мёртв, и люди разошлись. Так погиб он телом, а душою предался дьяволу"...

— Внимание, вопрос, — продолжил чекист, переведя дыхание и убрав книгу, — угадайте, что я сделаю прямо сейчас?

***

— Татьяна Гармаш-Роффе  — это вы? — вежливо спросил чекист.

— Я.

— Книгу "уйти нельзя остаться" вы написали?

— Да. А в чём, собственно...

— Собирайтесь, даю пять минут. И поедем с нами.

— Куда?

— В Лефортово.

— Зачем?

— Поможем вам расставить запятые.

Лучший двойник Михалкова

— Здравствуйте, Никита Сергеевич, — радушно сказал Чекист.

— Я Владимир Владимирович.

— Извините, обознался. Очень уж похож... Так, значит, говорите, тёзка ваш Россию спас... А в Мастере и Маргарите у Булгакова Берию вы, значит, нашли... И Безруков у вас там в роли Христа, значит... И Газпром-сити очень полезен городу... да?

— Да, — ответил посетитель, и сделался уж совсем похож на другого режиссёра, своего коллегу. Тот точно так же стоял и мялся в этом же кабинете. Чекист затянулся сигаретой,

— И при этом вы коммунист? — спросил он

— Да, — неуверенно ответил режиссёр, и опустил голову.

— Владимир Владимирович, вот вы как коммунист чем можете помочь Родине?

— Ну... Я вообще-то режиссёр... Фильм могу снять.

— Ну что ж, снимайте. "Собачье сердце" вы уже сняли. Не пора ли за "Колымские рассказы" Шаламова браться? А мы вам творческую командировку оформим на место событий. Лет так на десять.

Ну, а пока суть да дело, мы вас утвердили на роль Михалкова, так что сидите в той же камере, и вживайтесь в образ.

***

— Подайте бывшему вицеспикеру государственной думы... — донёсся до Чекиста смутно знакомый голос, — я бывший руководитель фракции... генерал-лейтенант запаса... почётный юрист России... доктор всех наук... знаток четырёх иностранных языков...

— Автор огромного числа дурацких книг, певец, артист и отец русской либеральной демократии, — добавил чекист, подходя ближе и кладя руку на пояс.

— Да. Это я, — продолжил сидящий на ступенях ст. м. "пл. Ленина" нищий в дырявом грязном пиджаке, — хелп ми. Же неманшпа сис жур...

Недоговорив, он зашёлся рвущим лёгкие кашлем.

Чекист снял руку со стечкина и, порывшись в кармане, кинул нищему рубль, на котором был изображён советский герб. Гадливо поморщившись, он пошёл прочь, не оглядываясь на грязного облезшего старика, щерившего беззубый рот в заискивающей улыбке.

***

 "УК"— книга, защищающая интересы таинственного для некоторых пейсателей коренного населения России, которое стало наконец-то бороться против своих захватчиков, — сказал Чекист жирному неопрятному усачу, — кто-то наверняка увидит в ней антисемитизм, кто-то— руку кровавой гебни. Таким интерпретаторам нет дела ни до Родины, ни до правды. Ни тех, ни других я переубеждать не буду, а нормальный читатель поймёт всё и так. Его-то и защищает книга, название которой можно расшифровать как "Украденный капитал", "Убей капиталиста", "Убегающие крысы", "Уничтожь крамолу". Но я лично предпочитаю вариант "Уголовный кодекс", — сказал Чекист, и нажал на спусковой крючок.

— До чего русский язык сложен! Пишется "Быков", читается "Зильбертруд" — вздохнул стажёр из Венгрии, приехавший перенимать опыт у российских коллег.

***

 — Здравствуйте, — сказал Евгений Гришковец, робко открыв дверь кабинета.

— Здравствуйте, — обрадовался чекист, — давно хотел ознакомится с вашим творчеством.

Гришковец смущённо пожал плечами и кокетливо закатил глаза.

— Читать вас времени совершенно нету, так хоть посмотрю. Как там у вас называется? "Следы на Гришковце"? — продолжал тем временем чекист.

— "Следы на мне"— поправил Гришковец.

— А я как сказал? — удивился чекист, открывая шкафчик с надписью "обувь для проведения допросов" и доставая оттуда огромные грязные сапоги.

***

— Фуф... Ну что, споём? — спросил один чекист другого, вытерев со лба пот и прикрыв дверь в квартиру Ксении Собчак.

— Споём.

— Уходили комсомольцы?

— Ага.

— Он сломал скотине руку, плюнул в девичье лицо, / Сунул ей гранату в дупу, и с собой унёс кольцо... — запели они довольно приятными голосами...

***

— Расстреливать вас, оккупантов нужно, — сказал чекист, доставая стечкина.

— Почему оккупантов? Я русский! — возмутился Серёжа Зверев.

— Да? — чекист призадумался, — а скажи-ка мне, что такое симпсоны?

— Мультик такой! — незамедлительно сказал Серёжа, — Улётный ваще!

— А кто такие Нагульнов и Разметнов? — спросил чекист, снимая стечкина с предохранителя.

Повисла неловкая пауза, которую прервал выстрел.

— Ну и кто ты после этого, как не оккупант? — задал трупу риторический вопрос чекист, засовывая стечкина в кобуру.

***

— Вы Павел Санаев? — спросил чекист.

— Да.

— Писатель?

— Да.

— Автор книги нулевой километр... — это был не вопрос, скорее констатация печального диагноза. Тем не менее, почуявший вдруг недоброе Санаев кивнул головой, а затем выдохнул:

— Ага.

— Ну что ж. Собирайтесь.

— С вещами?

— Нет, не нужно.

— А куда мы пойдём? — спросил Санаев, облегчённо выдохнув.

— Плинтус искать. Вы же просили похоронить вас за плинтусом, а советская власть всегда уважительно относилась к просьбам творческой интеллигенции.

***

— Вы Шапиро? — истошно заорал Чекист ещё до того, как упала слетевшая с петель дверь гостиничного номера.

— Шакира... but what...

— Вот-вот... Ствол тебе в рот, — рявкнул чекист, отправив певицу в нокаут хуком слева, — сейчас проверим, можешь ли ты так истошно выть не под фонограмму...

... Всю оставшуюся жизнь Чекиста мучили кошмары. И каждый раз, когда в кране урчала вода, ревел мотоцикл, или товарищ Шариков мучил кошку, чекисту мерещилась воскресшая певица Шапиро и он нервно хватался за бок, пытаясь нашарить стечкина.

***

— Это потому что zoom zoom zoom, — напевал Чекист, глядя в оптический прицел на козлобородого человека, от которого не исходило никакого сияния.

***

— То, что ты делаешь, это очень плохо... да... — сказал старый рокер, — это... это не искусство...

— На колени, ничтожный фонограмщик, — сказал второй старый рокер, высовываясь из-за плеча первого, — молись о спасении, ибо взнуздан уже конь бледный и топор лежит у корней этих... древ, короче. Вот так.

...

— Слушай, Юлианыч, — спросил второй, когда было кончено, — а ты где ствол достал?

— Да вот, пришёл тут ко мне комиссар... да... Такой весь в кожаной куртке... На Штирлица похож... да... И говорит, что чёрт с ним с маршем несогласных и с песней про революцию, которая научила нас верить в несправедливость добра. Выдал мне стечкина, листок с адресами попсы и две бутылки самогона.

—  Ну! — а стрельнуть дашь? — спросил второй, с аппетитом затягиваясь сигареткой.

— А то! Вон адресов ещё сколько, — ответил второй, хлебнув из горла и убирая в карман сложенный вчетверо листок с адресами, — для начала Бедросовича навестим.

***

Адвокат, писатель и телесудья, явился в кабинет в новой для себя ипостаси подследственного. Посему оделся он поскромнее, а кожаный пиджак, в котором позировал для презентации своей книги "шпион" и который, как казалось ему, делал его похожим на Штирлица, вообще сжёг.

— Шпион, значит, — спросил Чекист, — откладывая в сторону книгу с одноимённым названием.

— Шпион, — машинально ответил телеюрист и глава коллегии адвокатов.

— Н-да... У вас шпионы, а у нас разведчики. Нас сажают там. А вас — здесь.

***

— И кем ты только не были! — сказал Чекист, листая личное дело, — Журналист, режиссёр, депутат, ведущий ТВ, ковбой, послушник в монастыре, литературный секретарь, каскадёр, санитар, грузчик... И чем вы только не занимались! С Собчаком дружили, Собчака мочили; на Березовского работали; криминальных авторитетов защищали; над лошадьми издевались, потом создали секту лошадепоклонников; Матвиенко то самое место, о котором вы так часто говорите, вылизывали... Только вот честным человеком вы не были никогда. Ну да ничего, у нас есть прекрасные воспитатели... И не советую косить под дурака, как косили от советской армии — а вдруг вам опять поверят и на этот раз поместят в психушку?!

***  

— Значит, гимн СССР любим петь, граждане музыканты? — спросил Чекист.

— Мы... э... мы...

— Что, не любите?

— Любим!

— Раз любите, мы вам такую возможность предоставим. Каждое утро на разводе. И сцена у вас там будет, всё равно вас ни на одну приличную сцену не выпустят, а ГУЛАГу нужна самодеятельность.

***

— Вот вы гражданин США, — сказал, Чекист, глядя на старую пейсатую гниду в широкополой шляпе, — это очень кстати. Мне всегда хотелось узнать, действительно ли американцы перед смертью орут "No-o-o-o-..." дурным голосом. Лично мне кажется, что нет...

Чекист оказался прав. Американцы перед смертью издают совсем другие звуки. И запахи.
 

Бешеный фрукт

Депутат прошлых созывов ЗАКСа с каждым глотком водки всё больше озлоблялся. Ещё немного и он с рычанием выпрыгнет из офиса на улицу и прыгнет на кого-нибудь из случайных прохожих, что уже проделывал неоднократно. А пока он метался по своему логову, нечленораздельно мыча что-то о правах человека и свободе слова...

... Чекист гулял по городу, вдыхая полной грудью ночную прохладу. В свой единственный за долгое время выходной он выбрался, наконец, в Питер, чтобы посмотреть на уже позабытые белые ночи. Вдруг до его уха донеслось хриплое рычание, "му-сс-ррррр!!". И тут же из распахнувшейся двери на него, роняя из ощеренной пасти пену, понеслось непонятное существо. Реакция не подвела Чекиста. Грянул выстрел. Существо замерло в прыжке и грохнулось на асфальт в шаге от чекистских блестящих яловых сапог.

"Надо же, — подумал Чекист, осмотрев труп существа, — про бешеных собак слышал, а вот про бешеные яблоки не доводилось".

***

"Что характерно, у Ягоды при обыске нашли то же самое", — подумал Чекист, брезгливо пнув носком сапога массивный резиновый предмет анатомической формы, а вслух сказал:

— Не надо наручников, у него свои где-то были.

— Есть. На меху и со стразиками, — донеслось из коридора, куда конвойные поволокли обрюзгшее тело буржуазного журналиста, облачённое лишь в ошейник и кожаные стринги.

***

— Да здравствует Сталин! — войдя без стука, сказал посетитель и нагло развалился в кресле, закинув ногу на ногу, — разрешите представиться. Никита Сергеевич, великий режиссёр. Автор замечательного фильма "свой среди чужих, чужой среди своих".

— А также "утомлённых солнцем", и ещё целого ряда киноподелок, — сказал Чекист, не отрывая глаз от толстой папки, которою листал.

— Я... гм... я лаурет.

— Премии Оскар.

— Отец мой, лауреат сталинской премии...

— А также путинский гимнописец и потомок царских постельничих, — Чекист поднял на режиссёра взгляд, — кстати, потомственному дворянину можно бить по лицу ногами людей, которых держат двое телохранителей? Или церковь уже грехи отпустила?.. Встать!

Режиссёр побледнел и вскочил с кресла.

— А теперь пошёл вон, мразь, — продолжил чекист, глядя в папку с делами, — выйдут из отпуска твои следователи, те самые нацболы, которые из-за тебя в бутырке сидели, — они тебя вызовут, когда сочтёт нужным.

— Да здравствует Сталин, — жалобно проблеял режиссёр, пятясь к двери и шевеля усами.

***

Вылив в унитаз последний двухлитровый жбан "Охоты-крепкой", Чекист вернулся на кухню, с трудом переступая через горы пустых бутылок.

— Да не рыдайте вы так, Александр Анатольевич, — обратился он к небритому грузному человеку, сидящему за заблёванным столом среди огрызков луковиц, кусков сала и ошмётков квашеной капусты, — В ЛТП хорошо! И Слава вас там заждался уже. Слава со "Слова"... помните?.. Вымоетесь, наконец, подстрижётесь, подлечитесь... Как выйдете — поможем с трудоустройством, вы же инженеры, в конце концов! Работать вам надо! Только уж никаких гитар больше: работать надо, а не бардить и бояниться!

***

Чекист с трудом разлепил глаза, добрёл до ванной и сходу сунул голову под струю холодной воды, унимая пульсирующую в висках боль.

Так и стоял он минут пять, хлебая стекающую по лицу ледяную воду, пока не обрёл способность соображать хотя бы чуть-чуть.

"Чтоб я ещё раз к тов. Баранову по-соседски за спичками заскочил", — была первая мысль, пришедшая ему в голову.

***

Стараясь не касаться поросшего рыжими волосами жирного тела, Чекист вытащил на поверхность помощника депутата, ухватив его за толстую золотую цепь.

— Ну что, товарищ менеджер, нравится элитный алкоголь?!

И, расценив раздавшиеся в ответ слабое булькание как согласие, макнул его обратно в бочку с текилой.

***

— Тащите на бойню, — скомандовал чекист, закончив любоваться поросячьими глазками и особенно похожим в эту минуту на свиное рыло лицом 1 секретаря обкома, — это ж надо так к кормушке присосаться! По-хорошему не отодрать было!

— А из копыт студень сварим...— шутили конвойные.

— Да тут одного сала хребтового с центнер будет.

— Голову я собаке возьму...

— Голову пожалуйста, — вмешался Чекист, — а вот квартиры с машинами— это в доход государства.

***

Сам потёр ручки и потрепал жиденькую бородёнку, в очередной раз сверяя список членов ГК СКМ с их фактическим наличием. Не было ни менеджера по продаже элитного алкоголя, ни августейших братьев. Сам вновь затрясся у ноутбука в бесполезных поисках кворума, когда в зал заседаний вошёл Чекист.

— Кто вы?! — сощурив белёсые глазки, спросил Сам, — вы срываете нам заседание!

— Напротив, — ответил Чекист, — я пришёл вам помочь. Сколько вам человек до кворума не хватает?

— Двух! А...

— А нас как раз двое: я и стечкин.

***

— И вам, Дмитрий Анатольевич, тоже превед, — входя в кабинет сказал Чекист, стоящему в характерной позе чучелу, и повесил фуражку на вытянутую лапу. Пучеглазое чучело не только служило почти идеальной вешалкой, но и настраивало всех посетителей на благодушный лад.

***

— С отменой частной собственности, все частные лавочки отходят в прямое управление партии и правительства, — сказал Чекист.

— Чё?! А как бля?

— А никак. Работу мы вам найдём. Может быть, даже в партии. Но не в коммунистической, а в геологоразведочной, разве что. И то в самом лучшем случае. Не знаю, правда, как там к семейному подряду относятся.

Персонифицированная деградация русского дворянства

"Сёстры мрут, сёстры голодают..."— благодушно напевал Чекист после допроса известных писательниц.

***

— Да... — сказал Чекист, разглядывая смутно похожего на индюка человека, — почитал я ваши статьи. Думаю, что вы вполне достойны возглавить союз журналистов города Бобруйска. Вот туда и поезжайте.

Лондонский сиделец

— Вам что добавить? — спросил Чекист испуганного плешивого бизнесмена, подавая ему чашку чая, — яду? или полония?

— Мне... м-на... а... мн.. а нельзя ли... мнэ.. обойтись?

— Можно. Можно и не добавлять. Будем пить не внакладку, как в Лондоне, а вприкуску, как Шепитовке или в Мымрино.

***

— Всё у вас, Борис Ефимович, неправильно. Плохая книга, — сказал Чекист, чернявому человеку с глазами педофила, — позвольте я у вас немного побуду редактором. Итак, начнём с названия. Во-первых, не исповедь, а признательные показания. Во-вторых, не бунтаря, а подозреваемого. Ну, и, в-третьих, это будет не книга, а всё же уголовное дело.

***

— Холодно, однако, — заплакал, зябко ёжась и дрожа всем телом, чукча.

— Ничего, ничего, — подбодрил Чекист, — чукчи к морозу устойчивые. Вот тебе унты, вот ирын, вот кухлянка.

— С голоду помру, однако, — плакал чукча.

— Ничего, народные чукотские промыслы вспомнишь. Охота да рыбалка прокормят. Оленей разводи.

— Не умею, однако.

— Ничего, чукчи — народ сообразительный, научишься. Воровать же научился... Всё, пошёл...

Чукча заковылял по снегу, проваливаясь по колено на каждом шагу.

— Эй, чукча!.. Роман Аркадич! — донеслось ему в след.

— Что, однако? — обернувшись, спросил с надеждой чукча, шмыгая иорданским носом.

— Знаешь, зачем к твоей одежде капюшон приделан?

— Нет, однако!

— Затем же, зачем русские белые тапочки надевают, — ответил чекист и запрыгнул в вертолёт, крутивший винтом на холостом ходу.

***

"Хорошо!", — невольно сказал вслух Чекист, выйдя из здания Московского вокзала. Благодаря белым ночам было светло. Город не спал. Шумела стройка— под площадью Восстания прокладывался, наконец, тоннель. Для этого совсем не нужно было сносить обелиск — тоннель был просто тоннелем, а не подземным торгово-развлекательным комплексом. Чекист перешёл Лиговский и остановился возле развалин недавно снесённого элитного дома — ещё завалы не успели разгрести! Скоро и здесь начнётся стройка. Город, изрядно потрёпанный предыдущей правительницей, медленно, но верно возвращал себе исторический облик.

Чекист свернул в сторону Таврического сада. В подворотне комсомольский патруль коротко стриг какого-то субъекта в дредах. Вокруг не орали пьяные, не было на асфальте отвратительных луж, редкие прохожие производили впечатление вполне нормальных людей.

"Хорошо!", — повторил Чекист и пошёл дальше. Он давно хотел посмотреть с крыши Большого дома, как разводится Литейный мост.

***

— О... А... О... М-м-м.... — стонал подозреваемый, — О.... А.... О.... М-м-м....

— Инсульт имитирует, — сказал Чекист, — ладно, пускай. Пусть перед вкладчиками комедию ломает, они давно на него посмотреть хотят.

Вдвоём с хмурым сержантом они доволокли подозреваемого до окна и скинули в толпу обманутых вкладчиков.

— Что, товарищ комиссар, — спросил сержант, — Властилину ввести?

***

— Заколотите подвал! Воняет, — сказал Чекист, вылезая из чёрной дыры подземелья, переполненного так, что бойцы не без труда запихнули туда очередное несогласное тело.

***  

— Кушай, пиццу, кушай, дорогой, — приговаривал ласково Чекист, — кушай.

Испуганный человек с пятном на лысине добросовестно жевал. По лицу его текли слёзы, с трудом подавляя рвотный рефлекс, он судорожно глотал очередной кусок, давился и с ужасом глядел на своё стремительно раздувающиеся брюхо. Несколько раз он пытался отстранить от себя огромное блюдо с пиццей хат, но, поймав взгляд Чекиста, опять начинал жевать.

Когда из камеры послышался громкий хлопок, дверь открыл дежурный.

— Всё в порядке, — товарищ комиссар?

— Всё нормально, — ответил Чекист, оглядывая заляпанные стены камеры, — уборщиков пришлите из камеры с либерастами. Пусть вылижут всё до блеска.

Отпущение грефов

Врач, прокурор и Чекист ввели осуждённого в глухую комнату без окон.

— Ну что, комиссар, — спросил прокурор, доставая подписанный приговор, — возьмём греф на душу?

— А как не взять? возьмём! — ответил Чекист, доставая стечкина...

***

— Студенты-философы... гм...— с сомнением проронил Чекист, глядя на лица, черты которых решительно не напоминали лиц Марка Аврелия, Сократа или Канта. Зато наличествовало разительное сходство с клиентами недавно накрытого борделя для золотой молодёжи.

— Да. У нас образование, как бы, есть. И дипломы.

— "Как бы есть", — повторил Чекист, — а какая кафедра?

— Конфликтологии.

— Это что наука такая есть? — удивился Чекист, — и её на философском изучают?

— Есть. Да... наука такая... Ну да, как бы, изучают.

— И вы пять лет на неё...

— Да. Пять лет, типа, отучились.

— То есть о конфликтах вы всё знаете.

— Ну да. И дипломы защитили. Типа, всё знаем.

— Ну и хорошо, специалисты вы мои по конфликтам. Даю пять часов на сборы, и отравляйтесь-ка вы, типа, в зону вооружённого конфликта. Конфликт, как бы, улаживать. Вместе с защищёнными дипломами. И с преподавателями в качестве отцов-командиров.

***

— Ну что, мальчиш-плохиш? — спросил Чекист, — помогли тебе твои корзины печенья и бочки варенья?

— Я не хотел... я хотел просто заниматься наукой... я экономист...— причмокивая и хватая ртом воздух отвечал напоминавший упыря малорослый плешивец.

— Хорошо занялся. Тебя даже в буржуинство взяли, так хорошо занялся.

— Я... я... — зачмокал мальчиш-плохиш, — вспомните, кто мой дед.

— Помним, помним мы твоего деда, — ответил Чекист и снял со стены шашку, — и никогда не забудем. Именно старым дедовским методом мы над тобой суд и свершим.

***

— Значит, вы утверждаете, что Сталин — сын Пржевальского и его любимой кобылы... Интересная версия. Вы, как человек образованный, должны знать, что эксперимент считается корректным, если его может повторить любой исследователь. Тем более любовь к лошадям у ваших персонажей вроде Чонкина прямо-таки патологическая, видимо не случайно.

— И долго мне этим заниматься? — радостно спросил писатель, поняв, что его не расстреляют, и, судя по всему, даже не собираются бить.

— До получения положительного результата. Тут только один нюанс есть: лошадей Пржевальского сейчас мало, мы их уродовать не собираемся, так что выбор породы жеребца за вами. Мой вам совет, соглашайтесь на пони.

— А... Жеребца? А как же...

— Жеребца, милейший, жеребца. Кобылой будете вы.

***

— Вы по должности должны знать, что такое нефть, и каково её происхождение, не так ли? — спросил Чекист и присел на край ямы.

— Ну, полезное ископаемое... в земле они там... это...— донеслось снизу, из ямы, где тяжело дыша стоял, опираясь на лопату, бывший министр, — гниют... и вот через миллион лет.... Ну... это. Нефть в общем. Полезное ископаемое.

— Именно. Вот мы вас сейчас и попробуем хоть какую-то пользу извлечь. Может быть через миллионы лет, когда вас выкопают — в качестве ископаемого — какая-то польза от вас и будет. А сейчас — один только вред.

***

— Приставка «Экс» означает «бывший». Ну, а вы, господин экс-премьер-министр, уже даже не экс- премьер, а просто экс, — сказал Чекист и снял стечкина с предохранителя.

***

— Не знаю, любят вас зоны или нет, но ждут с нетерпением, — сказал Чекист, — даже вопросы мне задают каждый раз, как я там по делам оказываюсь. Вы туда с концертами не хотите закатиться, прокукарекать?.. то есть попеть для спецконтингента... Этот как его... чёс?

— А... э...

— Ну и хорошо, спасибо за понимание, — сказал Чекист.

***

Мерно гудел насос...

— Так зачем вы из России все деньги выкачали?

— Чтоб с ними ничего не случилось.

— Вот и мы так же, — сказал Чекист, — всю-то кровушку из вас выкачаем, чтобы ничего с ней не случилось. Пусть пока храниться в банке крови. А вы так поживите.

Мерно гудел насос...

***

— Да... расплодили вы контркультуру своей культурной революцией. На удивление швыдко у вас эта революция произошла, — сказал Чекист, — ну да ничего, мы сейчас контрреволюционную деятельность начинаем. Причём начинаем с самого начала — с индивидуального террора.

В лысом черепе немедленно появилось пулевое отверстие.

— Да, — сказал Чекист, — Мы, как и те контрреволюционеры, ничего не забыли. Но, в отличие от них, кое-чему научились.

***

— Даже в зиндане держать не надо, товарищ комиссар, — сказал сержант и швырнул к ногам Чекиста грязного измождённого трясущегося от холода худого как скелет бородача, — он сам в погребе два месяца просидел. Надеялся, что не найдут.

— А... ва...— произнёс кашляющий бородач, — я воевал... я герой России.

Он попытался встать, но ноги его не держали. Лишь ковёр зашевелился, моментально покрывшись миллионами вшей, выпавших из-под слетевшей с головы академика тюбетейки.

— То, что напомнил, молодцом, — ответил Чекист, надевая резиновые перчатки, — но я бы и так не забыл. Мы сейчас с тобой один ритуал проведём. По старому чекистскому обычаю.

— Только не убивай, дорогой, только не убивай! Согласен на любой ритуал!

— Вах, дорогой! — удивился Чекист, — ты не в том положении, чтоб торговаться! И ритуал этот совсем не то, о чём ты подумал, мы подобным гадостями брезгуем.

Чекист раздвинул грязные останки пальто от версачи вперемешку с шевелящимися насекомыми и сорвал с груди бандита орден героя России.

— Люди за этот орден свою кровь проливали, — сказал Чекист, — ты проливал чужую.

Грянул выстрел.

***

— Ну что ж, граждане, — сказал Чекист, — вот вам мишени, держите крепко и выдвигайтесь на участок для проведения стрельб. А мы с коллегами постреляем. По мишеням, исключительно по мишеням.

С истерическим животным рёвом плачущая компания из трёх человек носилась между низких кустов, держа над головами мишени. Чекист зарядил АН-94 и, полоснув длинной очередью, передал автомат коллеге.

— А зачем по очереди стрелять? могли бы каждый из своего, — спросил тот.

— А это чтобы экспертиза не смогла установить, "кто именно сделал роковой выстрел".

***

— Все деньги, — сказал человек в трусах и положил на стол брюки и обручальное кольцо, — все до копейки. Все шестьсот миллионов. Больше у меня ничего нет.

— Знаем. Только вот как с тем миллиардом быть?

— С миллиардом...— человек в трусах поник головой и заплакал.

— Придётся отработать, голубчик. Придётся, — ласково сказал Чекист, — в Лагере близ Перми.

— Думаете реально?

— Не знаю. Не все даже дневную пайку зарабатывают...

***

— Я требую, чтобы меня судили по закону! Это же суд! — истошно закричал подсудимый, с ужасом глядя на чёрное дуло пистолета системы Стечкина.

— Вы же сами говорили, что парламент не место для дискуссий, — удивлённо сказал Чекист, опуская пистолет.

— Да! а причём тут это?

— А при том, что суд, — это не место для закона, — сказал Чекист.

Грянул выстрел.

 ***

 Не розумію москалську мову, — гордо сказала газовая принцесса и тряхнула головой, увенчанной гребнем, — мені потрібний перекладач!

— Палач тобі потрібний, а не перекладач, — ответил Чекист и достал из-за голенища ногайку, — ну та нічого, зараз ти мене, курва, швидко зрозумієш.

***

 Любите, значит одевать всех... и обувать... Господин модельер?

— Да. Это моя профессия! Я уже одел Российскую армию, милицию, российских спортсменов! Вы хотите и для чекистов форму заказать? Я сделаю. Для вас бесплатно!

— Нет. Никогда Чекист не станет одеваться от Юдашкина. А вот Юдашкин будет одеваться от Чекиста, — сказал Чекист и протянул модельеру ватник и полосатую робу.

***

— Собирайтесь, — сказал Чекист, — и поехали в следственный изолятор!

— Как... почему? — завизжало существо, — зачем?

— Чтобы зеки установили, наконец, вашу половую принадлежность. И уже тогда будет видно в мужской или женский лагерь вас отправлять.

Существо бросилось наутёк, но высокие каблуки подломились, ноги запутались в складках широченной юбки и оно полетело на пол разукрашеной мордой. Без выбитых зубов и сломанного носа обошлось только потому, что гипертрофированная грудь смягчила удар.

***

— Вот вам верёвка, — сказал Чекист, протягивая бечёвку журналисту, — лучше уж повесьтесь сами, неохота никому руки об вас пачкать, как о вашего любимого генерала Власова. А мы будем идти сталинским курсом, и "превращать страну в заурядную восточную деспотию", как в вашей передачке говорилось.

***

— "Пойдем против народа, мы ему ничем не обязаны. Он уже балдел в 1918-м, и в 1937-м, и в 1945 году, и в счастливую эпоху застоя, когда колбаса стояла 2,90 за кг. Пойдем против всех, кто пойдет против свободы. Нашей свободы умереть в джунглях, от голода, змеиного яда или львиных когтей. Но вне клетки. На месте России может остаться пепелище, тайга, братская могила. Но нового архипелага ГУЛАГ пусть на месте России не будет никогда", — процитировал Чекист и закрыл книгу, — ну что ж, тётя Валера, вы к нам несправедливы. Никто не собирается идти против вашей свободы. Умирайте где хотите и как хотите, только очень-очень быстро. Потому что мы долго не сможем сдерживать народ, против которого вы пошли. Скоро он ворвётся сюда и устроит вам самосуд — очень уж ему мерзавцу хочется счастливой эпохи застоя; надежд на будущее, как в 18-м; воров, сидящих в тюрьме, как в 37-м и великих побед, как в 45-м. Такой вот он у нас обалдевший...

***

— Вы определитесь, кто вы. Троцкий, Колчак или светлый дозорный, — сказал Чекист, — это очень важно

для вашей дальнейшей судьбы
— А что, есть разница? — с надеждой спросил носатый брюнет.

— Ещё какая. Ледоруб, расстрел или сожжение на костре.

***

— У вас есть что сказать в своё оправдание?

— Я помогал спорту! Не просто спорту! Спортивному клубу армии!

— А откуда деньги брали?

— Я их честно заработал!

— А где вы взяли стартовый капитал?

— Я... э...

— Ага. Следовательно, капитал был не стартовый, а фальстартовый. Вы же спортсмен, должны знать, в случае фальстарта результаты аннулируются. В данном случае это означает как минимум конфискацию имущества.

Приют комедианта

— Ну хотя бы в самодеятельность! — хором взмолились оккупировавшие когда-то экраны телевизоров до отвращения развязные молодые люди.

— Не пойдёт. Такой самодеятельности везде пруд пруди. Любой рабочий коллектив на досуге куда более талантливые вещи ставит. И куда менее пошлые...

— Я могу рекламой заниматься.

— Нет, гражданин Воля, не можете. Худсовет единогласно пришёл к такому выводу.

— А я... я актёр...

— Да нет, гражданин бульдог. Вы глубоко заблуждаетесь, никакой вы не актёр. Между актёром и вами разница как между породистым псом и дворовой шавкой... Что ж мне с вами делать-то?

Повисла тишина.

— А, в конце концов, чего церемониться-то? — продолжил Чекист, — Порнографию распространяли? Распространяли. Безнравственный образ жизни пропагандировали? Пропагандировали. На молодое поколение растлевающие влияние оказывали? Оказывали. Над историей Отечества издевались? Ещё как издевались. Ну, вот и не обессудьте. Всем лечь лицом вниз. Руки вдоль туловища.

Чекист достал из кобуры стечкина, дослал патрон в патронник и подошёл к первому справа комедианту...

***

— Гражданин Резус-Суровый, — спросил Чекист, глядя в бумажку, которую держал в руке.

— Р-резун... С-сс..

— Лизун так лизун, канцелярия могла и ошибиться, — сказал Чекист, — вы псевдоисторик?

Лизун испугано кивнул.

— Хорошо, — продолжил Чекист, — собирайтесь, поедем с нами. Ответите за геноцид советского народа.

— П-позвольте... какой г-геноцид...

— Как какой? Благодаря вашим книгам потери советского народа выросли в два раза! Вы более десятка миллионов советских людей уничтожили! А теперь спрашиваете, какой геноцид!

***

— Пятый. Пятый! Вызов поступил: ломают дверь. Записывайте адрес.

— Да мне пох, — буркнул водитель, и выключил рацию, — затрахали, алкаши... Ну чё, как обычно? В некрасовский?

— Давай. Денежек пособираем, хоть пивка вечером попьём.

Сняв кепку, под которой находился низкий лоб и армейская причёска, прапорщик расстегнул куртку и достал из кармана отпечатанный на ксероксе листок, который представлял собой выписку из протокола об административном задержании. Именно её стражи законности и правопорядка показывали пьющим пиво подросткам. Поскольку в кодексе об административных правонарушениях (который менты в глаза не видели), сие деяние никак не обозначено, они выбирали именно подростков, которые особо ерепениться не будут, да и выписку из протокола от статьи из КоАПа не отличат.

Лихо заехав на машине на пешеходную дорожку, наряд сразу срисовал двух весьма интеллигентного вида молодых людей лет восемнадцати, пьющих на скамейке пиво. Самое то!

Подъехали, вышли из машины и подошли не торопясь, с трудом подавляя ухмылки.

— Здравствуйте. Документики имеются? — прапорщик не глядя положил протянутые ему документы себе в карман и подмигнул сержанту: учись, — Вы знаете, что распитие пива является нарушением закона?

— Нет, — испугано ответил один из молодых людей после некоторой паузы.

— Встаньте, я же с вами стоя разговариваю, — продолжал прапор. Немного подумав, он достал из кармана документы подростков и передал сержанту, пусть изучает, — ну что поедем в отделение?

Повисла пауза. Молодые люди переминались с ноги на ногу и молчали. Молчал и прапор. Самому просить ничего нельзя, надо ждать, пока предложат. Эту аксиому он выучил ещё будучи стажёром. А уже получив деньги, можно немножко поразвлечься. Нотации почитать, или ещё что-нибудь. Самому прапорщику это уже давно наскучило, но без нотации уходить было не прилично. А вот сержанту такие штуки в удовольствие, молодой, недавно после армии. Обычно об этом он нравоучения и читает, кстати. Дескать, чегой-то вы в армии не служили? Лохи что ли? То ли дело я. И далее по тексту. Ну, а после нотаций можно сказать, чтоб более не попадались и отпустить. Если правильно всё сделать, тебе же ещё и спасибо скажут за твою доброту.
Пауза тем временем затягивалась. В отделение вести было неохота — время терять. Но, видимо, придётся вести. Посадить на пару часов в обезьянник к бомжам, заставить прокол подписать, о распитии на детской площадке. А потом под видом штрафа снять те же самые сто рублей. Сто рублей сумма небольшая, никто из-за неё за справедливостью поход не начнёт.

— Может как-нибудь...— решился, наконец, один из парней.

Прапор гордо расправил плечи и протянул вперёд ладонь, поросшую редким рыжим волосом. В ладонь незамедлительно легла сотенная бумажка.

— Ну, вот и ладушки, — раздался сзади приятный голос, — на вашей же машине вас и повезём на Литейный. Надевайте друг на друга наручники, сдавайте оружие и садитесь в машину.

Испуганные менты обернулись и только тут увидели двух крепких людей в кожаных куртках, неслышно подошедших сзади.

— Запись есть? — спросил второй чекист у молодых людей.

— В лучшем виде! — ответили ему, молодые люди, показывая диктофон— Записали гадов.

— Спасибо, братишка, — сказал Чекист, и обратившись к коллеге добавил:— Брат мой. В институте МВД учится...

.........................................................................................................

По результатам проверки личный состав 76 отделения милиции центрального РУВД Ленинграда сменился на 90%. Отделаться увольнением повезло не многим.

***

— Внимание, товарищи чекисты! — сказал комиссар хорошо поставленным командным голосом, — приступаем к боевой подготовке. Тема занятия: огневой контакт с противником в условиях жилого помещения. Учебные вопросы: скрытное проникновение в здание, полное уничтожение живой силы противника, подрыв дома. И помните, — добавил он уже нормальным человеческим тоном, — наш сегодняшний девиз: "Счастья для всех даром. И пусть не уйдёт ни один обиженный!" С богом!

Через 15 минут довольный комиссар, отсоединяя от стечкина опустевшую обойму, сказал:

— Молодцы. В норматив уложились с запасом. Наружка сообщила, что ни одна сволочь не сбежала... Ну что ж. Тащите сюда ТНТ и взрываем к чертям всю эту богадельню. И вот что, хлопцы. Я не знаю, что будет дальше, я не пророк. Но одно я могу вам сказать точно. Никто и никогда не построит на этом месте Дом-3.

***

— Да... — сказал Чекист, и положил на стол афишу, — Читаем. "27 ноября в чудесном зале Капеллы на набережной реки Мойки 20 состоится литературный вечер Ренаты Литвиновой "Возрождение классики". Зрителей ожидает авторское прочтение великих произведений самой стильной российской актрисой. Будет исполнен монолог Гамлета, отрывки из романов "Евгений Онегин" и "Герой нашего времени", сочинения Цветаевой, Есенина, Бродского, Гоголя, Тарковского, а также другие произведения мировой литературной классики... Партер: 2000.00руб.—— 6000.00руб... Партер-диваны (правая сторона): 2500.00руб.—— 3000.00руб."

— Как вы считаете? — продолжил Чекист, глядя на пожухлую манерную дамочку, в которой решительно ничего не было от богини, — стоит вам принять участие в моём литературном вечере? Будет новое прочтение молота ведьм...

***

— А вы проходили в школе про Ельцина? — спросил внуков Чекист.

— Да, деда. Проходили, — хором ответили два светлоголовых мальчугана.

— Так вот, именно здесь и была могила его. Живым его мы не поймали, — ушёл он от праведного народного суда: умереть успел. Ну, а могилу его восставший народ разрушил чуть ли не первым делом. Пришлось потом бульдозером площадку ровнять. Теперь тут другие, достойные люди лежат, вечная им память.

— А Ельцина куда дели? — спросил младший и требовательно заглянул деду в глаза.

— А этого никто не знает. Одни говорят, что как лжедмитрия в пушку засунули и выстрелили, другие — что как одного римского императора в канализации утопили. Да и чёрт с ним. Кому он нужен-то теперь 50 лет спустя... Ну ладно, а теперь пойдёмте, я вам покажу памятник павшим за дело Революции.

***

— Я ж коллега ваш! Я же чекист тоже! У меня знаете, какой опыт работы?

— Опыт твой всем известен — и попытка упразднения КГБ, и расстрел белого дома, и подготовка первой чеченской. Люди с таки опытом не нужны не только ЧК, но и вообще Человечеству, — Чекист без сожаления спустил курок.

Господин "да"

— Вы были ельцинским министром иностранных дел?

— Да.

— Вы ярый либерал?

— Да.

— Вы последовательный сторонник расширения НАТО на восток?

— Да.

— Вы член президиума еврейского конгресса?

— Да.

— Американцы прозвали вас "мистер да?"

— Да.

— Вас необходимо расстрелять?

— Да. То есть... то есть...

— То есть, да! — сказал Чекист и поставил в деле жирную точку.

***

Оператор установил свет и выхватил крупным планом лицо, на котором кудесник-гримёр умудрился изобразить некое подобие красоты. Открыв влажный ротик, ведущая уже произнесла, что сегодняшняя передача будет посвящена экстремальному секс-туризму, как вдруг изображение скакнуло и в кадре появился человек в форме ВЧК.

— Экстремального секс-туризма захотелось? — спросил он, — что ж, устроим. Я думаю, ничего более экстремального, чем отправить вас в мужскую зону особого режима мы не придумаем.

Чекист выдернул из-за стола за шкирку ведущую и критически оглядел.

— Н-да... Ужасно, — сказал он, — однако ж зекам и это счастье. Если уж они правозащитницами не побрезговали, то и вам применение найдут. Ну, а мы опять же пулю сэкономим.

Развенчание мифа

— Главный миф о России заключается в том, что её народ могут безнаказанно обманывать лживые публицисты, манипуляторы сознанием и прочие подонки от Единой России, — сказал Чекист, наставив стечкина на неприятного преподавателя МГУ, — и именно этот миф мы с вами сейчас развенчаем.

Прозвучал выстрел. Вместе с рассеявшимся дымом исчез и миф о безнаказанности представителей "элиты".

Красным клином бей Белых

— Господин губернатор?

— Б-бывший г-губернатор, — поправил собеседника рыжеватый склонный к полноте мужчина и прикрылся от него портретом бывшего президента.

— Не надо портретом махать, как поп иконой. Мы вас поблагодарить пришли.

— Да-да, — лицо Губернатора несколько порозовело, — за что же?

— За развал партии СПС и экономики вверенного вам в губернаторство субъекта федерации. Это нам немного помогло в нашей борьбе, знаете ли.

— С-серьёзно? — удивлённо переспросил губернатор.

— Очень серьёзно. Серьёзнее не бывает. Более того мы решили предложить вам новый пост. Пост Председателя политсовета партии СПС. Весь политсовет уже в сборе, только вас ждут.

— Только не это! Нет, пожалуйста! — бывший губернатор бросился Чекисту в ноги и завыл нечленораздельно.

Молитвы не помогли. Через десять минут его бросили в камеру к бывшими соратникам по демократическому лагерю. Через одиннадцать минут куски его мелкоразодранного тела выгребли из камеры уборщики. А через двенадцать минут Чекист с удовольствием приколол булавкой фотокарточку покойного на советский плакат гласивший "Клином красным бей Белых".

Великий последний шанс

— Только потому, что фамилия моя Звягин, а по званию я майор, — сказал Чекист, — вам, гр-н писатель, даётся послабление. Через 10 минут отходит последний пароход на город Нью-Йорк. Успеете добежать? Это ваш великий последний шанс...

***

— И что, вы всё это действительно от руки писали? — спросил ошеломлённый Чекист.

— Да, — кокетливо ответила автор иронических детективов.

— Такие люди нам нужны, — сказал Чекист после длительной паузы, — мы вашим удивительным способностям найдём применение. У нас столько протоколов накопилось, всё нужно переписать и привести в порядок. И нам хорошо и стране — работы вам на всю жизнь хватит, поэтому ни одной вашей книги свет больше не увидит.

Проект Россия

Небрежно кивнув в ответ на витиеватое приветствие, Чекист сел в кресло и положил ногу на ногу. Асламбек Дудаев остался стоять, согнувшись в позе почтительного внимания.

— Ну, как дела? — спросил Чекист благосклонно.— Одних грамотеев режем, других учим?

Руководитель администрации осклабился.

— Грамотей не есть враг президента, — сказал он.— Враг президента есть грамотей-мечтатель, грамотей усомнившийся, грамотей неверящий! Мы же здесь...

— Ладно, ладно, — сказал Чекист.— Верю. Что пописываешь? Читал я твой "проект..."— полезная книга, но глупая. Как же это ты? Нехорошо. Администратор!..

— Не умом поразить тщился, — с достоинством ответил Асламбек.— Единственно, чего добивался, успеть в государственной пользе. Умные нам не надобны. Надобны верные. И мы...

— Ладно, ладно, — сказал Чекист.— Верю. Так пишешь что новое или нет?

— Собираюсь подать на рассмотрение Премьер-министру следующую часть рассуждения "Проект Россия", в каковом образцом нового государства полагаю абсолютную монархию.

— Это что же ты? — удивился Чекист.— Всех нас в холопы хочешь?..

Руководитель администрации стиснул руки и подался вперед.

— Разрешите пояснить, товарищ комиссар, — горячо сказал он, облизнув губы.— Суть совсем в ином! Суть в основных установлениях нового государства. Установления просты, и их всего три: слепая вера в непогрешимость законов, беспрекословное оным повиновение, а также неусыпное наблюдение каждого за всеми!

— Гм, — сказал Чекист.— А зачем?

— Что "зачем"?

— Глуп ты все-таки, — сказал Чекист.— Ну ладно, верю. Так о чем это я?.. Да!

Чекист вынул из кобуры стечкина, снял его с предохранителя, щёлкнул затвором и всадил пулю в узкий асламбекосвкий лоб.

 ***

— А ты говоришь, романтика, — сказал Чекист сержанту, — рутина и скука!

— Не может быть, тов. Комиссар!

— Точно тебе говорю. Кто там следующий у нас?

— Олигарх...— сержант сокрушённо вздохнул, — опять...

— Я ж говорю, рутина. Уже и фантазии на них не хватает. Ладно, этот у нас по какой части? по никелю? Придётся в глотку расплавленный никель лить, некогда долго думать.

***

Чекист сел на полку и поставил стакан чая с лимоном на столик. Положив рядом с собой фуражку, он выглянул в окно и принялся любоваться северным пейзажем.

Неожиданно поезд тряхнуло.

— Что это, — удивлённо спросил Чекист?

— А это, тов. комиссар, Гатчину переехали.

— Ноги?

— Нет, голову.

— Давно пора было, — удовлетворённо сказал Чекист, и, улыбнувшись, вновь повернулся к окну.

Вымя России

— Вашу судьбу будет решать интернет голосование, гр-н телеведущий. А руководить процессом голосования будут активисты сталинских групп и сообществ в социальных сетях, блогах и живых журналах. Чтобы всё было по честному и объективно... Сознание потерял, болезный...— обратился Чекист к сержанту, — ну ладно, потерял и потерял. Сначала совесть, потом достоинство, потом сознание. Думаю, что скоро и жизнь потеряет. Присосались всякие к вымени России...— Чекист включил компьютер зашёл на интернет-сайт, где проводилось голосование. Как человек ответственный, он не мог не волеизъявиться.

Чекист и Соловей-разбойник

— Ну-ка... Давай-ка вполсилы...— чекист вынул кляп изо рта монстра.

— Вы не имеете права! Я буду жаловаться. Гебня! Коммуняки! Тоталитаристы!

Чекист поспешно заткнул изрыгающую проклятия пасть обратно.

— Фу...— сказал побледневший председатель тройки, — Если ж это в полсилы, как же он в полную может... Руби ему буйну голову, тов. комиссар! Нам тут соловьиный посвист ни к чему...

 

Как ко зданию-то ко главному,
Да к тому-то светлому ко терему,
Где там судьи сидят народные,
Да всё судят-рядят да по-писаному,
Всё по-писаному, да по-законному.
Подъезжал-то к тому ко терему,
Да на вороной-то машине, да на волге-то,
Да на волге то со мигалкою.
Подъезжал-то к тому-то ко зданьицу
Добрый молодец-то да во кожанке,
Да во кожанке, да во фуражечке.
Да в фуражке-то со кокардою.
Он приехал ведь от Останкино.
От Останкино, да до суда самого.
Доставал-то он из багажничка
Чуду-юду лютую дикую,
Да хватал-то его за шкварничек,
Да по лестнице тащил по белокаменной.
Заходил-то он во помещение,
Да и кланялся-то по учёному.
Клал поклон на три да на сторонушки.
Говорят-то ему судьи честные,
Судьи честные, да народные.
"Ой, ты ГОЙ еси, добрый молодец,
Ты откуда же держишь путь далёк?
Ты какого же звания должности?"
Отвечал же им добр молодец:
"По здорову вам, судьи честные,
Да и вам-то всем, люди добрые.
А зовуся я Илья Муромец,
А по должности комиссар ЧК.
А и путь держу-то из Останкина,
Да дорогою всё прямоезжею".
Говорят тут ему судьи честные,
Судьи честные, да председатель сам:
"Что ж ты, молодец, то бахвалишься?
Та дорожка-то прямоезжая,
Что ведёт-то к нам из Останкина,
Сорняком заросла, да бурьяном вся,
Не пройти-то там, да не проехати.
Да разбойник там засел в том Останкине
Не пускает он туда честной народ,
Душит посвистом, глушит клёкотом,
Да людей-то русский губит всех".
Отвечал им комиссар Илья Муромец:
"Та дорога-то прямоезжая,
да на волге-то со мигалкою,
Как не сдюжить с ней добру молодцу?
Чуду-юду же ту разбойную,
Соловья-то того беззаконного,
Я пред очи да пред судейские
Самолично-то привёз во багажничке".
Да кидал-то Соловья им-то под ноги.
Говорят-то ему судьи честные,
Говорит-то председатель сам,
Председатель той тройки-троечки:
"А вот пусть-ка соловей-то разбойничек,
Пусть он свистнет, да в полсвиста хоть".
Вынул тут Чекист кляп верёвочный,
Кляп верёвочный да из пасти той,
А из соловьиной-то пасти мерзостной.
И набрал-то разбойник воздуху,
Да и свистнет, всклокочет тут чудище,
Так что с лавок люди повалилися.
Да как стёкла-то во суде повылетали все,
Председатель, то под стол-то спрятался,
Секретарь суда— не жива лежит.
Не жива лежит, да не мертва лежит,
У машины комиссарской мигалка растрескалась,
Лишь Чекист стоит— не шелохнется.
Он хватал-то кляп свой верёвочный,
затыкал-то соловью пасть поганую,
затыкал, да приговаривал:
"Не свисти ж ты, волчья сыть, на председателя.
Ни клокочь-ка ты на люд честной,
Не мешай русичам ходить да в Останкино,
Соловей-то ты разбойник свет Рудольфович".
Говорит тут председатель таковы слова:
"Ты руби, чекист ему голову,
Не свистит пусть в нашем Отечестве,
Да в отечестве, да в России-матушке".
Вынимал тут Чекист пистолет стечкина,
А повез-то Соловья да во богажничке
В богажничке да прямо к стеночке,
Да стрелял-то ему дважды в белы груди,
Да потом контрольный в буйну голову.
Говорил Чекист да таковы слова:
"Тебе полно-то свистать да по-соловьему,
Тебе полно-то кричать да по-звериному,
Тебе полно-то обманывать да малых детушек".
А тут Чекисту и славу поют,
А и славу поют ему век по веку.

Саботаж

— Здравствуйте, — вежливо сказал Чекист, — я пришёл вас поздравить с днём Чекиста и расстрелять.

— Как?! За что?

— Ну как "за что". У нас даже комиссия называется— Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Понимаете, с САБОТАЖЕМ. То есть с вами, милейший.

— Но... но я же не саботаж... Я Сабадаш!

— Ну, тогда и я не чекист, а чегист, — ответил Чекист, нажимая на спусковой крючок стечкина.

Бескрайние поля пшеницы...

— Сволочи! Меньшевики! Фашисты! Я вас всех почикаю. Яйца всем почикаю! Гниды! Готовьте мыло и верёвку. Мы вас выебем! Всех вас. Я сталинист! Всем хорошо будет. Всем! Очень скоро! Получите своё. Гады! Контра! Оккупанты! В жопу выебем! — тонким голоском орал чернявый небритый мужичонка с носком на голове, дёргаясь и извиваясь в смирительной рубашке.

— Этого неплохо бы психологу показать, товарищ комиссар, — сказал сержант, наматывая чистую тряпицу на прокушенный задержанным палец.

Комиссар кивнул и, улыбнувшись, сказал:

— Только не говорите психологу фамилию этого задержанного заранее, — пусть сюрприз будет.

"И не только психологу", — Чекист представил себе глаза задержанного, когда у того введут в кабинет врача, и он увидит там тов. Богачёва, облачённого в белый халат, — и, не удержавшись, расхохотался в голос.

007

— Бонд. Джеймс Бонд, — мягко сказал красавец в костюме и чёрных очках.

— Обязательно, Яков. Обязательно, — ответил человек в кожанке и фуражке с синим околышем, нажимая на курок.

На братских могилах...

— На братских могилах не ставят крестов, и вдовы на них не рыдают... — напевал Чекист, глядя в телевизор. По телевизору показывали передачу, посвящённую дню победы. Хотя отдельные попытки сопротивления американцы продолжали ещё несколько дней, но именно день уничтожения Пентагона — символа американских амбиций и агрессивной политики — по праву назывался днём победы.

Крестов действительно тут не ставили — незачем на этом месте кресты. Да и плакать тут некому. И с гранитными плитами было всё просто лучше некуда — грунт сплавился в единый монолит под воздействием несущего мир всеочищающего ядерного пламени. Почти всё было как в той песне, написанной совсем по другому поводу. Только теперь она со слегка переделанными словами звучала весело и задорно.

Всегда кока-кола...

— Искусство требует жертв... — сокрушённо сказал потомственный директор Эрмитажа, — вы себе даже не представляете, на какие жертвы пришлось нам идти в своё время.

— Да уж. Такого в кошмарном сне не представишь, какими светлыми и высокими идеалами вы жертвовали. Вы, советский искусствовед... эх!..— собеседник его в сердцах сплюнул.

— А что делать! Что нам было делать! Зато пожалуйста: современное искусство. Целый зал открыли.

— Да между этим современным искусством и просто искусством, бесценные произведения которого уплывали при вас чёрт знает куда, разница такая же, как между кока-колой, за банку которой вы продались и чистой ключевой водой из родника!

Директор поник головой и мелко-мелко затрясся.

— Но... но ведь... Вы же понимаете...

— Даже слишком хорошо понимаю. У вас был выбор. Вы своё время выбрали кока-колу. Вот мы вас ею и напоим досыта. Говорят, сосиска в ней растворяется за неделю. А вот за сколько в ней растворяется директор Эрмитажа, вы проверим прямо сейчас.

Голубое сало

— Голубое?

— А какое же ещё оно?

— Сало?

— Ссало, ссыт и будет ссать, тов. Комиссар. Если понадобится, кровью.

— Это то самое, которое говном питается и трупы трахает?

— Оно.

— Ну, ясно. Будете его утилизировать, не забудьте ОЗК надеть. Ещё заразитесь чем-нибудь!

Твой сводный брат Франкенштейн

— Послушайте... нет, ну послушайте же...

— Да нет, нечего тут слушать, гражданин потомственный режиссёр, — ответил Чекист устало, — одни кругом потомственные все, что ж такое-то... Да, так вот. Где чемодан ваш?

— К-какой чемодан?

— Который должен быть у каждого человека, тот случай, если к нему ворвутся чекисты и арестуют.

— У меня нет ч-чемодана... я...

— Как нет чемодана?

— Я не думал, что это буквально... это был кинообраз... я... я не готов.

— Вообще-то вы правы. Мы действительно даём людям время собраться. Но для вас мы превратим кинообраз в реальность и заберём вас прямо так. Без времени на сборы. И без чемодана.

Цепкие могучие руки легко вытащили из-под кровати грузное тело режиссёра.

— Грузи, его, сержант, — добродушно сказа Чекист, — и в одну камеру к этому, контуженному на всю голову уголовнику. У которого титановая пластина на пол черепа.

Чекист повернулся к режиссёру, пытающемуся дрожащими руками водрузить на нос очки в модной тонкой золотой оправе.

— Это будет твой сводный брат Франкенштейн, дружище.

***

— Как вы считаете, гражданин бард, — вежливо спросил Чекист, — аллаху действительно акбар? Ладно, можете не отвечать, лично мне кажется, что полный акбар. Вообще-то как воина вас положено просто застрелить без мучений. Но за вопиюще бездарные тексты, за испоганенную музыку группы скорпионз, за убогое дребезжащие пение, — поступим с вами по-другому. Вы много пели про то, что нужно взять Иерусалим? Мы вас туда и отправим. Авиапочтой сбросим с парашютом. Прицепим на вас пояс шахида, как приземлитесь — дёрните за колечко. Ну, или сдавайтесь местным властям и просите убежища от поганой русни — это уж как сами выберите.

***

— Гражданину бромбарчук?

— Б-б... Бонд-дб..

— Я и говорю, Бодбумчук, — сказал Чекист.

— Ещё один потомственный режиссёр? — с тоской спросил сержант, — опять?!

— Я..— вымолвил модно одетый крепко сбитый мужчина с загорелой лысиной.

— Вас, гражданин Бримбратчук, никто ни о чём не спрашивает, — прервал его Чекист и повернулся к сержанту, — это никакой не режиссёр. Это член совета при президенте РФ по культуре и искусству, участник Совета молодежного крыла партии "Единая Россия", координатор "Молодой гвардии" по культуре. А режиссёром этого бимбартчука назвать язык не повернётся.

Речь Чекиста прервал резкий звук выстрела.

— Почему без команды? — спросил Чекист.

— Проявляю разумную инициативу, товарищ комиссар, — ответил сержант и принял строевую стойку.

— А я его танком хотел раздавить...

— А где его взять-то, товарищ комиссар, розовенький, как в Обитаемом Острове?

— И действительно, — сказал Чекист. А про себя подумал: "хорошие кадры растут в ЧК. Будет смена. Не всё бумбанчукам веселиться".

Без комплексов

— И что, у вас действительно нет никаких комплексов, или это всё-таки пиар ход? — спросил Чекист, с презрением оглядывая толстую наглую бабищу.

— Действительно, — ответила та и немедленно продемонстировала это, обнажив белёсые гипертрофированные молочные железы и необъятные оплывшие ягодицы в синих прожилках вен.

Сержант запрокинув голову и, зажав рот рукой, выскочил за дверь откуда тут же раздались странные ревущие звуки. Комиссар побледнел, но сдержался.

— Комплексы, — сказал он, — есть неотъемлемая часть человеческой природы. Вы, гражданка, от стыда и совести избавились, и обозвали их комплексами. А человек без человеческого уже даже и не человек, а животное. Поэтому вас даже судить не нужно. Поступим с вами, как с бешеным животным.

Животный визг, сопровождавший речь Чекиста, оборвался сухим выстрелом из пистолета системы Стечкина.

Телеведущие-однофамильцы

— Разрешите обратиться, гражданин начальник, — хором взвизгнули двое заключённых, когда открылась дверь камеры.

Инспектор кивнул.

— Переведите нас отсюда! Мы не можем здесь сидеть!

— А что случилось? — спросил с притворным сочувствием тюремщик.

— Э... ну у нас... с коллективом отношения не сложились. Переведите в эту... Ну... где эти...

— В обиженку что ли?

— Ну да! Да, туда!

— Хорошо. Собирайте вещи и пошли в камеру 69. Раз братва статус вам определила.

Через несколько минут, когда осуждённых перевели в новую, соответствующую их положению камеру, инспектор вновь открыл дверь.

— Чего это вы их, братва? Уважаемые люди же были при старой власти.

— Да ладно гражданин начальник! — ответил старый уголовник с гнилыми зубами, — черти это помойные, в натуре. Какие же это люди, мля?! Один по воле пидор, второй эту как её... Урину пьёт мля! Мыши, мля, серогорбые! Об шляпу и в обижняк мразоту!

— Ну-ну, — сказал инспектор, закрыл камеру и вызвал по рации оперативного дежурного, — три-шесть-один!

— На приёме.

— Я выиграл! Меньше получаса понадобилось!

— Ничего себе! В 69 перевёл?

— Так точно.

— Ладно, сержант. С меня пиво, — ответил оперативный дежурный, — до связи.

Организм, измученный Тарзаном

— У каждого человека был выбор, кем стать. Можно стриптизёром, а можно офицером ЧК. Ваш выбор был убийственно неверным, обезьяний вы выкормыш, — сказал Чекист, наставив на волосатого мужчину в стрингах стечкина, — вот только не знаю я, что с вашей обезьяной Читой делать.

— Это не моя обезьяна! Это русалка Николаева! — завопил тот.

— Может быть, — сказал Чекист, — то-то на кикимору похожа. Пожалуй этот организм, измученный Тарзаном, мы отправим поправлять здоровье туда, где шумит тайга — там воздух чистый, лесной... Ну а с вами разговор короткий.

Грянул выстрел. Обезьяночеловек сполз на пол, не выпуская из рук полированный пилон.

Идентичный натуральному

— Петушиный хвост...— перевёл чекист надпись на яркой, напоминавшей новогоднюю ёлку банке, — да, похож... Состав... Хм... И вы что же, этим людей травите?!

— Мы производим чистый полезный продукт... У нас есть все сертификаты... Ароматизаторы...

— Ароматизатор "ягуар" идентичный натуральному, — не слушая окрашенную в оранжевый цвет дамочку, продолжил Чекист, — вы туда что, мочу кошек кладёте для стойкого запаха?

Ответа не последовало. Чекист взял другую банку, на этот раз ядовито зелёного цвета, открыл её и сморщился от отвратительного химического запаха.

— Десять банок выпьете? — обратился он к дамочке, — вот это, вроде не энергетик, значит пить можно. Даже мелкими буквами ничего не написано, про вред здоровью...

Та забилась в угол и симулировала обморок, глядя на Чекиста сквозь ресницы.

— Ну что ж, — сказал он, — не хотите, как хотите.

Чекист достал из заменителя кобуры идентичного натуральному заменитель пистолета системы Стечкина, идентичный натуральному; дослал идентичный натуральному заменитель патрона в заменитель патронника, идентичный натуральному; а затем произвёл идентичный натуральному заменитель расстрела по отношению к заменителю Ольги Курбатовой, идентичному натуральной...

Стены забрызгал идентичный натуральному загуститель "мозг" пополам с красителем "кровь", идентичным натуральному.

Что такое Миллер — это пиво...

— А вам, господин газпромовец, мы газ не будем перекрывать до тех пор, пока у вас есть в нём потребность, — сказал Чекист и впихнул приговорённого в небольшую камеру без окон.

Герметичная дверь захлопнулась. С тех самых пор фамилия Миллер вызывала у рядового советского человека исключительно ассоциации с американским пивом.

***

Бородач выполз из-под давно утерявшего способность к самостоятельному передвижению мотоцикла и вытер руки о кожаные штаны. Он был весь в масле, а лысина блестела от пота. Мотоцикл был нужен не для того, чтобы на нём ездить, а чтобы его ремонтировать. Собственно в процессе ремонта он и потерял способность к езде, но это было мало существенно.

Бородач отдышался и вытер бонданой лысину. Сейчас надо было курнуть травки, а потом можно было отправляться на свалку — там завалялась вчера ещё присмотренная деталь от трактора. Её, возможно, удастся когда-нибудь к чему-нибудь присобачить. А пока — можно будет детальку пристроить между ящиком со старыми мобильными телефонами и коробкой с винчестерами и сидиромами. Тогда можно будет бочком протиснуться к кровати. Он обвёл тёмное помещение гаража маленькими злыми глазками и, напевая что-то про эльфийских стрелков, принялся забивать косяк. Неожиданно подул лёгкий сквознячок, и бородач недовольно обернулся. Прямо на него, не мигая, смотрел человек в форме НКВД.

— Не может быть! Ты литературный персонаж, созданный патологической фантазией графомана и звездобола! — крикнул бородач и запустил в "призрака" недозабитым косяком. Эффект был нулевым.

Чекист молча смотрел на бородача. Некоторое время они буровили друг друга взглядами, а потом эфемерный призрак растаял, оставив после себя лёгкий запашок перегара.

Ну, а Чекист вышел из гаража, прихватив на память кожаную ковбойскую шляпу.

***

— Здравствуйте, господин книгожуй.

— Буквоед.

— Хм... А у меня в документах написано, что вы Дэнни Скотов...

— Я...

— Вы уж определитесь, гражданин, как вас именовать правильно! — резко перебил Чекист грозно навис над книгопродавцем.

Тот замолк и испуганно глядел себе под ноги, глотая слюну.

— Ты почему профсоюз не даёшь создать работникам, — спросил Чекист вдруг ласковым тоном, и похлопал посетителя по плечу.

— Я... я не знал... Мы создадим! Обязательно создадим. Я сам...

— Раньше надо было думать. Раньше. Ты ассортимент-то хоть знаешь книжный?

— Знаю, — оживился посетитель, — знаю. Донцова, Ален Кар... Что ещё у нас в топе...

— В топе? — переспросил Чекист, — слышу конский топ и людскую мовь... Хм... ещё что?

— Ещё Татьяна Гармаш-Рофе, Быков, Правдина, Малахов, Устинова, Стогов, — выпалил скороговоркой директор книжной сети.

Чекист кивнул стенографистке,

— Записывай фамилии граждан. Обязательно ими займёмся. А вы, гражданин буквоёб, чуть-чуть помедленнее диктуйте.

Допрос продолжался достаточно долго, и лишь когда посетитель иссяк, Чекист задумчиво сказал:

— Вы знаете, очень мало классики у вас. Как вы считаете, это недостаток?

— Да, безусловно. Исправим! Я...

— Не трудитесь, другие исправят за вас. А сами-то вы классику хорошо знаете?

— Не очень, — потупившись, ответил директор книжной сети.

— А я вам предоставлю прекрасную возможность изучить её. В тюрьмах у нас прекрасные библиотеки. Учитывая, что вы всю жизнь книгами торговали (ну считая периода обучения на медсестру), думаю, что директор тюремной библиотеки— самое то. Будем рекомендовать начальству колонии взять вас на эту должность.

Теннисист

— Пьём, дебоширим и, так сказать, морально разлагаемся? — строго спросил Чекист, глядя на небритого мужчину с фингалом под глазом. Тот хмуро смотрел под ноги и молчал.

— Ну вот что. Последнее предупреждение вам уже было сделано. Шутки кончились. Спортивные заслуги ваши мы признаём, но закон у нас один для всех. И по закону 15 суток вы себе заработали.

Снусмумрик

— Ну что? — спросил Чекист, — вы где-нибудь работали в своей жизни? Кроме как на заводе два месяца?

— Работал.

— В Магазине у Контарева? Вы там две недели проработали. В общем, я так понимаю, что ничего вы в этой жизни не умеете, кроме как под псевдонимом И. Алёнушкин всякую ерунду писать.

Чернявый быстроглазый человечек, похожий на снусмумрика, яростно стрельнул глазами из-под блестящих очков.

— Значит так, — продолжил Чекист, — деревня Усадище. Километров сто тридцать. Свиноводство. Более ничего не могу предложить с вашим производственным опытом. Ну, и конечно, никакого интернета. Читайте труды Маркса в свободное время и пасите свиней.

Антифа.

— Вы антифашист, значит, убеждённый?

— Да. Я пришла в КПРФ, чтобы бороться с коричневой чумой! Мы делаем реальное дело. Мы антифашисты!..

— Ладно-ладно... Какие ж реальные дела вы делаете?

— Мы... мы...

— Я вам подскажу. Зачёркиваете свастики, нарисованные на заборах и пишете рядом "нелегальных людей не бывает".

— Да! И мы!..

— И вы сейчас займётесь делом. Получите ведро, тряпку, щётку и моющее средство — и отмывать со стен вашу антифашистскую дрянь вместе с фашистской дрянью. И не дай бог, где-нибудь что-нибудь останется. Да. А партбилет — на стол. Людям, которые поддерживают всяких Маркеловых, в нашей партии места нет.

Сибирские каникулы

Дон Алесандро лениво откинулся на обитую бархатом спинку кресла и вытянул вперёд руку с золотой печаткой, для того чтобы верный член семьи смог исполнить ритуал. И тут же верный подручный крёстного отца, Санглорио Фальконе, более известный партийцам под другим, русским именем (которое было просто дословным переводом итальянского) почтительно приложился губами к золотому перстню.

Дон Алесандро встал и, взяв своего друга под локоть, повёл его к роскошной фарфоровой вазе с фруктами, насвистывая песенку герцога из севильского цирюльника.

— Мы коммунисты! Нас мало, мы должны помогать друг-другу, — сказал он и засунул своему товарищу в рот виноградину, — что там у нас в districto chentrale?

Дон Контрионе руководил семьёй, стараясь по мере сил не светится. Сюда к нему на загородную виллу стекалась информация об уплате торговцами дани, поставках колумбийского кокаина, об игорном бизнесе, и многочисленных других криминальных, полукриминальных и вполне легальных делах, которые вёл Контрионе. В последнее время его стали сильно интересовать партийные дела. Именно поэтому он заслал в КПРФ своего старого друга, с которым ещё бежал из Италии, спасаясь от карабинеров. Фальконе сделал там успешную карьеру, быстро достигнув поста депутата госдупы, но при этом остался верным консольери своего босса.

Центральный район, или districto chentrale, как его именовали в семье, был первым захваченным Контрионе плацдармом, а потому был ему особо дорог.

Санглорио уже открыл было рот, чтобы начать рассказывать, как полисандровая дверь роскошного палаццо раскрылась и в комнату вошёл Чекист.

— Бонджорно, граждане итальянцы. Я комиссар Катанин, — коротко отрекомендовался он, — Вы арестованы, дон Алесандро! Ваше имущество отходит в доход государства. Собирайте вещи!

 — О, mia donna! — вскрикнул Контрионе и схватился за сердце.

......................

— Мафия бессмертна, — сказал Контрионе, залезая в автозак, — Алесандро Романо дель Контрионе ещё никто не отправлял в Сибирь!

— Советская власть периодически делает то, что никто ещё не делал до неё, — ответил комиссар Катанин и захлопнул дверь.

Дорогие мои!

— Здравствуйте, дорогие мои! — с трудом подавляя смех, сказал Чекист, глядя не построенных на палубе парохода юмористов. Те смотрели угрюмо и мрачно. И никто даже нe попытался пошутить про унитаз, или издать губами пердящий звук.

— Сегодня, — продолжили Чекист, — вы даже не поверите, куда мы с вами отправимся! Сегодня, мы с вами, дорогие мои юмористы, отправимся... добывать нефть! А за это, дорогие мои, вас будут кормить согласно нормам довольствия! Ну как? Нравится вам такая идея? Нравится? Ну ещё бы, ведь нефть добывать куда проще, чем валить лес, как на прошлой неделе. Вы согласны с этим, дорогие мои? Ну тогда все дружной командой отправляемся.

И старая облупленная баржа медленно потянулась в сторону Каспия, где юмористы продолжат свой труд на благо народа.

Памяти святой инквизиции

— А вы, господин лжеучёный, отрицаете, многие исторические моменты?

— Я не отрицаю... это факты!.. Я не лжеучёный! Всё было по-другому! Официальную историю подделали Петавиус и Скалигер! Я... я могу это доказать! У меня выкладки! — немедленно взвился всклокоченный субъект ботанического вида.

— Хм... а вот скажите, это правда, что в своё время инквизиторы сжигали на кострах людей?

— Да, это правда. Да сжигали!

— И что, Джордано Бруно сожгли?

Повисла тишина. Было слышно, как мучительно скрепят извилины математика, пытающегося сообразить, к чему задан вопрос. Его мучения прервал Чекист:

— Ну ладно. Мы в ЧК математически доказали, что вы и Джордано Бруно — это один и тот же человек. И вас на самом деле не существует — вас сожгли. Ваше существование здесь— это результат исторической подтасовки, которую провели Петавиус и Скалигер.

— И... и что же мне делать?..— обречённо спросил математик.

— Вам — ничего! — ответил Чекист, — а нам — исправить недоразумение.

В огромном костре, сложенном из книг по новой хронологии, исчез никогда на самом деле не существовавший академик, выдуманный гнусными фальсификаторами истории. Вместе с ним сгорели и его никогда не существовавшие идеи...

Ящик водки

— Это за залоговые аукционы, — сказал Чекист, наливая в стакан водку, — пейте... А это за СПС. Давайте-давайте. Между первой и второй перерывчик небольшой. Так. Вот это — за то, что России нет места в мировой экономической системе. За это — полную. О! Хорошо пошла. Тост понравился, сразу видно. Так. А вот это за Анатолия Борисовича, друга вашего. Опа... Нет, не чокаясь. Так... И теперь мгновенно за Бориса Ефимовича. Да-да — тоже не чокаясь. Молодца.

— Я больше не могу, — вдруг сказал абсолютно трезвым голосом рыжеватый человек с обрюзгшим лицом.

— Что значит "не могу"! — возмутился Чекист, — вы одну бутылку всего выпили. А должны — целый ящик водки. Ну-ка... — рука Чекиста ловко наполнила стакан до краёв, — за либеральную экономику!

Чекист едва успел отскочить, спасая китель от рвотных демократических масс, исторгнутыми бывшим вице-премьером.

— Смотри-ка... Может и не такой уж плохой человек, раз за либеральную экономику не может... Может погорячились мы с вами, а Альфред Рейнгольдович? Может всё же в ссылку вас? Копать?! А? Шучу. Давайте за чувство юмора. Пей до дна!

— Хватит. Я больше не могу, — пьяно промычал его собеседник. — лучше убейте!

— Да вот в чём загвоздка. Пулю-то жалко на вас. А палёной водки хоть отбавляй... И как действовать прикажете в такой обстановке?

— Дайте верёвку. Я сам...

Через несколько минут стоя под раскачивающимся на ветке телом, Чекисты звонко чокнулись и выпили за Советскую власть.

— Как вы его, тов. комиссар!

— Развели как Коха, — флегматично ответил тот.

Апокриф

— Мне нельзя в тюрьму! Я... я не могу там. Я там погибну! — завизжал скандальный писатель.

— Ну что вы. У нас тюрьмы совсем неплохие. Уровень смертности выше, чем по стране, на три процента. Это отнюдь не тот концлагерь, в котором вам пришлось сидеть на передаче «Последний Герой». Выдержите! Тем более что в тюрьме и публика поприятнее.

— Но я... Мне нельзя... В конце-концов, за что?! За что вы меня сажаете?!

— За фашизм. За самый обыкновенный фашизм, которой составляет единственную статью в энциклопедии вашей души, ответил Чекист спокойно, — поэтому мы вас сейчас посадим в камеру к другим русским фашистам. Думаю, у вас найдётся о чём поговорить.

— Только не это, — взвизгнул потомок дипломата, упал на колени, обмочился, и стал пытаться целовать Чекисту руки, скуля и рыдая, — всё что угодно, только не это!

Визг перешёл в ультразвук, а скуление стало нечленораздельным, и тогда Чекист несильно ударил писателя по щеке тыльной стороной ладони и негромко скомандовал:

— Прекратить истерику. Встать.

Телеведущий канала Культура поднялся и с надеждой глянул на Чекиста сквозь высыхающие слёзы.

— Есть у нас с тобой, Витя, другой выход, — сказал Чекист, — Есть!

— Всё что угодно, гражданин комиссар!

— Ты же русский человек, Витя!

— Да! Я чистокровный русский. Не какой-нибудь там этот... Который Гинзбург по матери! Я чисто русский!

— Ну вот, видишь, Витя. Ты сам и решил за нас, что с таким русским как ты делать!

Чекист достал из кармана потрёпанную книгу, вышедшую из-под пера писателя и прочитал:

"Русских надо бить палкой. Русских надо расстреливать. Русских надо размазывать по стене... Русские — позорная нация. Тетрадка стереотипов. Они не умеют работать систематически и систематически думать. Они больше способны на спорадические, одноразовые действия. По своей пафосной эмоциональности, пещерной наивности, пузатости, поведенческой неуклюжести русские долгое время были прямо противоположны большому эстетическому стилю Запада— стилю cool... Русские — самые настоящие паразиты".

Читать дальше Чекист не стал. Слушать вопли старого облезшего антисоветчика стало совсем невыносимо, и он пинком втолкнул его в камеру, где уже сидели отбывающие наказание по той же статье, что и писатель, преступники. Бритоголовые парни, сидевшие за убийство торговцев фруктами, ждали встречи с ведущим радио Свобода с большим нетерпением...

2 чекиста

— Здравствуйте. Мы с вами договаривались об интервью.

— Здравствуйте, — ответил седовласый лысеющий старик с сизым носом, и нервно оглянулся по сторонам.

— Вы боитесь, что за вами следит КГБ?

— Да! Вы не представляете, что это за люди! Это... Они не прощают. Эти слуги тоталитарного режима никогда не успокоятся! — старик надел на нос чёрные очки, — пойдёмте. Здесь недалеко. Буквально полчаса пешком...

— Вы разве не на машине?

— Пришлось продать! Вы знаете, я поставил новую сигнализацию дома, и установил датчики слежения в саду. Они не придут ко мне незамеченными!! — старик достал из кармана поношенного плаща бутылку дешёвого бренди и сделал большой глоток, — хотите?

— Нет, спасибо.

— Пошли. Только осторожнее, район у нас не безопасный...

Через полчаса ходьбы по пустынным заваленным мусором улицам самого бедного района Лондона, населённого выходцами из Пакистана, они вышли к покосившейся хибаре, а старик почти допил бутылку и изрядно захмелел.

— А где же сад?

— А вот, вокруг, — старик обвёл рукой несколько акров голой земли, — старое жильё пришлось продать. Жена отсудила все деньги... А пенсия у меня и так маленькая...

— Что ж так? Вы вроде бы неоценимые услуги оказали британцам. Да и не только им. С самим Рейганом в своё время встречались...

— Это когда было! — старик залпом допил бренди, — не ценят, сволочи! Никому оказался не нужен... Пришёл за социальным пособием — отказали! Бюрократы!

— Ну-ну... ничего страшного.

— Вам легко говорить! Вы ничего не знаете о здешней жизни! Здесь вам не Россия! — старик закашлялся, — пойдёмте в дом...

Оглядев убогое убранство единственной комнаты, гость сел на кровать, откинув одеяло. А хозяин достал из шкафчика початую бутылку бренди и, сделав глоток, сел на единственную табуретку. Руки его тряслись.

— Так о чём вы хотели меня спросить?

— Скажите... А скольких вы человек сдали британской разведке?

— Это не ваше дело! Одного. Нет, двух! Но это были отъявленные мерзавцы. Палачи свободы. Настоящие кровавые мясники!

— Когда вас завербовала английская разведка?

В глазах старика что-то мигнуло.

— Меня не вербовали! Я сам. Я по идейным соображениям... Хотите выпить?... — старик хлебнул ещё и вдруг из его глаз потекли слёзы... — Сволочи! Я думал, будет вилла на берегу моря... с бассейном, с... Как они могли? Как они могли так со мной поступить?!

— Что вы расстраиваетесь? Вы ведь по идейным соображениям!

— Вон! Вон отсюда!!! — закричал бывший полковник КГБ, пытаясь встать, но ноги его держали плохо, и он упал.

— А вы так не переживайте. Вы разоблачили много кровавых гэбистов, внесли свой вклад в разрушение тоталитаризма, защитили общечеловеческие ценности и западную демократию. В общем, не зря прожили жизнь... Так что всё у вас в порядке, просто замечательно.

— Вы... вы тоже от... оттуда? — в ужасе пролепетал старик, отползая к кровати...

— Да, — с улыбкой глядя на него произнёс Чекист, — я тоже оттуда, дорогой коллега.

Старик уже почти дополз до кровати. Рука его метнулась к подушке.

— Это ищите? — спросил чекист, показывая старику дамский браунинг, — не надо хранить пистолет под подушкой. Тем более, у вас на него нет разрешения. Так что я его изымаю.

Чекист повернулся и пошёл к выходу.

— А вы... вы разве не...

— Нет, я убедился, что вы получили именно то, за что боролись. Так и сообщу начальству в следующем отчёте, — сказал Чекист, и вышел через узкую дверь, наклонившись, чтобы не ударится головой о низкую притолоку...

.....................................................................................

Через два дня в окрестностях Лондона полиция нашла труп старика, висевший на осине. Личность умершего была установлена быстро. Однако несмотря на то, что это был советский перебежчик, уголовное дело открывать не стали, настолько очевидным было самоубийство.

Очная ставка

— Значит, говорите, основу идеологии коммунизма составляет уничтожение человека человеком?

— Ну... я это говорил?

— Говорили-говорили. У меня и свидетель есть!

— Ну... раз свидетель...

— Ага. И я вас сейчас одними "очняками замордую". Введите свидетеля!

Увидев свидетеля "евразиец" пал на колени и истошно заорал "Не надо"!

— Надо, Федя. Надо. Давай, Василий Иваныч.

— Василий Иваныч! Вы же меня раздавите!

— Раздавлю, — согласился свидетель.

Так видный политик был замордован очняками насмерть.

***

— Раздевайтесь, — скомандовал Чекист!

— Как?

— Догола!.. Да... действительно, похож! Теперь верю вам насчёт снежных людей. Их не только в каждом лифте петербургского дома, но и в каждом кабинете лжеучёного можно встретить!

— Значит, вы мне верите!

— Конечно, нет. Пока своими глазами не увижу приведённого вами йети, не поверю. Так что шагом марш, и без снежного человека не возвращайтесь!

— Но там же мороз! А если я замёрзну?!

— А это не страшно. Как учит ваша любимая социобиология, избавление от никчёмного, бесполезного и даже вредоносного индивидуума, принесёт обществу только пользу.

2 чекиста— 2

— Добрый день. Я сотрудник пенсионного фонда СССР.

— Фуф... Здравствуйте, — благодушно сказал разжиревший мужчина, — жарко сегодня, правда? Даже кондиционер не помогает.

— Да уж, это верно, — мягко ответил посетитель, — позвольте, я открою окно?

— Валяйте!.. Так о чём вы со мной хотели поговорить? Сотрудник пенсионного фонда... Ха, забавно!

— Вы помните, в 90-м году вас лишили персональной пенсии, после того, как вы выступили с рядом заявлений о КГБ?

— О да! Хорошее было время! — толстяк благодушно осклабился и принялся раскуривать сигару, даже не глядя на мелкого советского клерка.

— После революции мы пересмотрели ваше дело и решили начислить вам пенсию.

— Пенсию? Ха-ха-ха!!!! — толстяк рассмеялся, — мне? Советскую пенсию?! Вы шутите? Да я только за первую книгу о КГБ, изданную в Америке, получил больше, чем за всю жизнь в СССР. А потом были другие книги! Не говоря уж... хе-хе.. об остальном! Ну, вы понимаете, о чём я! — толстяк подмигнул гостю.

— За прошедшее время накопилась приличная сумма.

— Приличная сумма? В вашем совке? Откуда у вас приличная сумма?!

— И тем не менее, — посетитель явно обиделся, — Советское государство изрядно задолжало вам. А мы свои долги платим всегда.

— Ладно! — великодушно согласился толстяк, — доставайте свои эти... Чёрт забыл как это у вас там называется... Свои гроши. Сколько там у вас накапало?

— Пожалуйста, — сказал Чекист и передал толстяку кейс.

— Вы что, издеваетесь? — заорал, багровея, тот, открыв его, — охрана! Вышвырните его отсюда пин... пинка... а... а!..

Он завалился на стул, хватаясь рукой за ворот рубашки. Когда через несколько секунд в комнату ворвалась охрана, Чекист уже убрал в карман носовой платок, которым прикрывал нос в момент, когда толстяк открывал кейс.

— Что здесь произошло? — крикнул охранник.

— Ему стало плохо, — ответил Чекист, — жара, наверное. Вон, даже окно пришлось открыть, кондиционер не справлялся.

— Немедленно закройте окно! И вызовите экспертов, пусть возьмут пробы воздуха, — распорядился старший охраны.

Чекист лишь улыбнулся, он-то знал, что эксперты ничего не найдут: открытое окно сделало своё дело.

— А что в кейсе?

— Начисленная пенсия, — пожал плечами Чекист, — Не знаю даже что теперь делать с ней. Пусть ваши юристы разбираются. А я своё дело сделал. Все начисленные 30 серебряников пенсионеру передал сполна.

Итого

— Агитация за СПС, плюс сокрытие доходов, плюс издевательства над соседями-пенсионерами, — Чекист перекидывал костяшки на счётах, — плюс несмешные русофобские шутки, плюс агитация в пользу чеченских боевиков, плюс непонятные конторы "рога и копыта", плюс протухшие плавленые сырки, плюс НТВ, плюс НТВ плюс, плюс ТВ-6... Итого... Однако!

Homo

— Роман Трахтенберг, — представился входящий.

— Homo trahtenbergus, — сказал Чекист, глядя на чешущее подмышками существо — реликтовый гоминид.

— Я юморист!

— Homo trahtenbergus festivus, — невозмутимо продолжил Чекист, и повернулся к сержанту, — этого к антропологам. Их вотчина. И намордник на него, чтобы не матерился. Уши же вянут.

***

— А вы ведь старая подельница осуждённого Малахова? Не так ли?

— Я не подельница!

— А что вы всё время делали на его передачах?

— Я боролась за права женщин!

— Против дискриминации?

— Да!!

— Ну что ж. Дискриминировать по половому признаку мы вас не будем. Так что к Малаховыми в одну камеру (если там от них ещё чего-то осталось). Заодно своим любимым психоанализом займётесь. Там материал, знаете ли, очень интересный: двое подвергнувшихся насилию, и куча осуждённых отрицательной направленности. Огромный простор для действия. Можно с отрицалами психотерапией заниматься, можно права обиженных защищать. Полная свобода выбора у вас будет...

Сутенёр

— О! Бордельеро! Здравствуйте, мадам! — улыбаясь, сказал Чекист, откинувшись в роскошном восточном кресле и едва в нём не утонув.

— Я... мня... Я...

— Знаю, знаю, кто вы. Старый сводник и сутенёр.

— Я не сутенёр. У меня только топ-модели! Я... У меня брачное агентство! Я поставляю элитных девушек представителям элиты!

— Последнюю свою жену вы, говорят, за миллион долларов продали? Так?

— Вы же понимаете... когда человек надоедает... сразу нужно подыскивать себе другого. А для девушки нужно подыскивать новую партию. У меня было пять только официальных браков. Я всегда отдавал своих женщин в хорошие руки!

— Торговля людьми, сутенёрство, содержание борделя, — сказал Чекист и задумчиво взвесил в руке стечкина, — что прикажете делать?

— Но поймите! Девочки только выигрывали от этого!

— Став жёнами аморальных типов, которые сейчас один за другим садятся в тюрьму за хищения госсобственности?.. Вот что мы с вами сделаем. Мы подыщем и вам тоже новую партию. Думаю, что сомалийские пираты заплатят за вас... ну если не миллион долларов — вы его не стоите — но какую-нибудь вполне приличную сумму. Для вас эта партия будет более подходящая, чем лесоповал, не так ли?

That`s all

— Цитата, — сказал Чекист, задумчиво переводя взгляд с копны свежесостриженых дредов, лежащей на полу на свежеобритое тщедушное существо, рыдающее в углу комнаты, — мои слёзы, моя печаль... Как там у вас дальше?

— Мои грёзы — это тихий рояль, — всхлипывая ответило существо.

— Ага, — сказал Чекист, и достал из кармана бумажку, — я тут немного ваш текст переделал:

По телевизору не могу смотреть политику,
По радио передают только одну классику
В интернете мой сайт закрыла полиция нравов
Чекист в кармане обнаружил дозу наркоты.
Я в западне, со всех сторон расставлены капканы,
У меня нет сил на будущее строить планы.
Работать не могу нигде, я слишком туп,
Вылетел в трубу мой многолетний труд.
Хотел пойти перекусить, да нет в кармане денег,
Всем моим рассказам в ЧК не верят.
Спорить не буду — стою я в зоне неудачи,
В осоавиахим мою забрали тачку...

Чекист перевёл дыхание и достал стечкина.

— Достаточно рэпа на сегодня. Рэпа больше не будет.

— Ну может хотя бы дэцл рэпа? — с надеждой спросила существо.

— Нет. Не дэцл. That`s all, как говорят англичане.

Выстрел прекратил слёзы, печаль и грёзы растамана. Больше он не будет "табачить в клубах".

2%

— Вы помните, как у тов. Краснова в песне поётся? "Вам нужна другая Россия, а почему не другая планета? Другой России у нас для вас нету". Так вот. Другую планету мы вам нашли. Вы будете первым человеком, который посетит Марс.

— Но я не умею пилотировать космический корабль!

— Ничего страшного. Страной же управляли, хотя тоже не умели. Тем более полёт будет беспилотным. Вы будете в качестве подопытного.

— А какова вероятность успешного возвращения? — породистое лицо бывшего премьер министра затряслось.

— Два процента, Миша. Два процента.

Красные начинают и выигрывают

— А это правда, что вы были чемпионом мира по шахматам? — спросил Чекист седеющего небольшого человека с гепатитным цветом листа.

— Да это так!

— Сыграем? — Чекист подвёл своего гостя к столику, на котором стояла доска и расставленные фигуры.

— Хорошо.

— Ну, вот и занимались бы шахматами, чего ж вы стали ерундой заниматься? — Чекист походил е2-е4 и что-то записал на листе бумаги с надписью "протокол"

— Я отстаивал свои убеждения!

— Это вы про антинаучные бредни Фоменко и Носовского, которые вы пропагандировали?

— Я... Э...

— Значит, срок уже имеешь, как в том фильме говорилось... Шах! — Чекист снова сделал запись в протоколе.

— Какой шах? Откуда? Я не согласен!

— Несогласный, — Чекист сделал ещё одну пометку, — с этого места поподробнее, пожалуйста.

— Но я... могу я получить адвоката?

— А откуда у вас американский акцент вдруг появился? Да ещё такой сильный?.. Шах!

— Адвоката мне. Я имею права на адвоката. Я гражданин Соединённых Штатов... Я...

— Значит, по поводу шаха на этот раз возражений нет. А по поводу штатов... Ну так и сидели бы у себя в штатах. Чего в Россию ехать было? Шах.

— Я приехал... бороться! Бороться за права...

— В Россию. Из Америки. Бороться за права жителей России... Смешно, — Чекист сделал очередную пометку.

— За свободу слова!

— Для бизнесменов и американских агентов влияния, вроде ваших друзей...Мат, — Чекист поставил в протоколе точку, — хотите взять реванш?

— А можно?

— Попробовать можно. Только на этот раз играть будем в Чапаева. И ставкой будет ваше существование.
Лицо шахматиста из лимонножёлтого стало снежнобелым. С тихим стоном он сполз с кресла на пол.

— В связи с неявкой команды гостей, им зачитывается техническое поражение со счётом 3:0, — задумчиво сказал Чекист, и достал стечкина из кобуры, — гейм, сет, матч Временная Чрезвычайная Комиссия.

Молодёжная политика

— А мы же с вами почти коллеги...— Чекист брезгливо швырнул на стол пачку скабрезных фотографий, — Совесть есть у вас? Мало того, что форму позорили, так ещё и с этими... едросами вместе в думе. Комитет по молодёжной политике. Это у вас такая политика была? — Чекист ткнул пальцем в фотографии, — Всё. Молодёжная политика теперь сменилась. А вы... Вы где раньше работали? В управлении по конвоированию? Вот туда и отправитесь дослуживать пенсию. Только не в управление, а в конвой. И не офицером, а рядовым. А работа на т.н. госслужбе в едросовских парламентах из трудового стажа исключается. Кругом марш.

Право на откуп (неудачный эксперимент)

— А как вы относитесь к тому, чтобы ввести легальную компенсацию вместо приведения приговора в исполнение? — спросил Чекист.

— Положительно! Положительно!!! — завопил стоящий на коленях человек с завязанными глазами, — хоть с меня начинайте! Я только за!

— Хорошо, — ответил Чекист, — с вас и начнём. А как мы определим размер компенсации?

— Ну... десять тысяч долларов...

— У...— сказал Чекист, досылая патрон в патронник...

— Двадцать! Нет! Пятьдесят! Сто!... Миллион!

— По нашим подсчётам у вас есть много больше.

— Хорошо! Сколько?!

— Всё. Всё, милейший..

— Согласен, — голос предпринимателя дрогнул, — согласен.

— Ну, а теперь можно вас и расстрелять.

— Но как? Я же...

— Что "я же"? вы откупились за деятельность в "правом деле". А ведь ещё есть хищения госсобственности, предложение ввести откуп от армии, заседание в единой России, и сидение в общественной палате. Тут даже султан Брунея не откупится.

Грянул выстрел.

Неразрешимый вопрос

— Спортшкола, напряжённые тренировки, стадионы, заграница, олимпийское золото, плейбой, шоу Малахова, Госдума, Единая Россия, растрата госсобственности, тюрьма, конфискация, панель, наркотики, ЛТП, трудоустройство дворником...— Чекист отложил личное дело и открыл следующее, — спортшкола, напряжённые тренировки, стадионы, заграница, олимпийское золото, плейбой, шоу Малахова, Госдума, Единая Россия, растрата госсобственности, тюрьма, конфискация, панель, наркотики, ЛТП, трудоустройство сторожихой... Да... это раньше. А что теперь? — новое личное дело легло на стол, — спортшкола, напряжённые тренировки, стадионы, заграница, олимпийское золото, тренерская работа, Совет народных депутатов, госкомпспорт, звание героя соцтруда, персональная пенсия... Вот интересно, что было вреднее для спортсменов, плейбой, Малахов или Едро? Впрочем, теперь об этом могут судить только историки....

Швея-мотористка

Чекист задумчиво рассматривал ёрзающего на стуле усатого чернявого человека с неприятным и нездоровым блеском в глазах. Тот глядел в пол и нервно барабанил тонкими пальцами по ноге.

— Ритмы отечественной эстрады отбиваете? — спросил Чекист.

— Что?..— человечек непонимающе взглянул на Чекиста, — ах, да... простите.

— Бог простит. Вы вот что. Вы же швея-мотористка? Модная в определённых кругах. Так?

— Я м... модельер.

— Ну я и говорю. Так что отправляйтесь-ка работать по профессии.

— Я... Это правда?

— Правда. И даже заказчики у вас будут те же самые, что и были раньше.

— Но... Но ведь они все...

— Совершенно верно. И вы отправитесь туда же. И там будете шить. Мы вас в швейный цех определим. Так что гламурные бригадиры смогут одеваться от кутюр. И дефелировать по плацу. Только вот саундтрек придётся сменить. Ни Кинчев, ни Летов в качестве фона для прогулок этой шушеры не годятся. Придётся вам разучивать что-то вроде "я ушаночку поглубже натяну".

Истерик

— Это были времена безвременья. Как говорил один публицист тех времён, "настали чёрные времена"...— человек с немытыми редкими длинными сальными волосами глядел в камеру, закреплённую в районе потолка, и читал текст, заводя сам себя всё больше, — Люди собирали по помойкам объедки! Дети пухли с голоду. А он, — палец человека упёрся в пространство, а голос перешёл на ультразвук, — Он лишь ухмылялся! Ему было смешно! Чекист упивался своей властью, и ему не было дела до тех ничтожных насекомых, которые ещё совсем недавно аплодировали ему!..— бывший драматург неожиданно смолк и вой его стал напоминать кошачье мяуканье, а лицо расплылось в улыбке будто после плотских утех, — У-у-у... сложно сказать, чего в этом было больше... Иронии...или...

— Заткнись, да, сука, — сказал с верхней полки Сталин, — ты мэне достал уже! Кагда ты про мэня говорил, я ещё тэрпел. Но ты ж уже трэтью ночь воешь!

— Где моя гвардия? — спросил Наполеон, присев на кровати, и взяв с тумбочки треуголку, — именем Революции приказываю защитить своего императора!

— В газовую камеру его! — оживлённо жестикулируя немедленно взвился Гитлер, спрыгивая с верхней койки, — Nach bedrЭckende Arbeiten, die langes Schweigen begleiten, herkam Stunde, wann ich kann besprechen frei!!!

— За... пготив... единогласно! — бодро перебил его Ленин, — гешение пгинято! Пгиговог окончательный. Ить!

— Умри с миром, — скорбно сказал Христос и вместе с другими пациентами поволок истерика к нужнику...

И первые стали последними...

— Гражданин Ёпрст? — спросил Чекист.

— Константин... Э...

— Так и запишем. Э, так Э. На самом деле это не важно. Важно то, во что вы первый канал превратили. Малаховы, тупые сериалы и ток-шоу. Разве ж это дело?

— Э... Я э...— собеседник Чекиста поправил гламурным жестом падающую на лоб прядь волос, — такова была э... политика канала... Первого канала! Главного канала государства. И Э... не я её... э... определял!

— Ну что ж. Раз вы привыкли работать на канале, то на канале работать и будете. На Беломорканале. И там вы политику тоже определять не будете!

— Ну ёпрст! — ответил продюсер и потупил очи.

— И постарайтесь на выражаться, — строго сказал Чекист, — за использование телевизионной фени можно ведь и в шоу ледниковый период попасть. Причём безо всякой надежды на глобальное потепление.

Богу мил, ЧК не мил.

— Был когда-то поп Гапон, а сейчас у вас "схорон"...— неумело сострил сержант, вводя задержанного.

— Нападение на офис общества "мемориал"— дело благое, конечно, — сказал Чекист, — но вот продажу оргтехники простить не можем. Борьба с иеговистами хорошо, но вот коммерция и псевдорелигиозные бредни... Сложный случай, в общем. Бог вам судья, как говорится.

— Вы меня отпускаете? — спросил дородный молодец и, уперев руки в боки, огладил усы.

— Конечно, нет, — ответил Чекист, — У нас тут не за долго до вас один священник по делу о воровстве пожертвований проходил. Так он утверждал, что в вас бесы сидят. В общем, отправляйтесь-ка вы на Соловки. Там вам братия определит послушание.

Главнашист

— Это ваш? — спросил сержант, открывая дверь камеры.

— Наш, наш, гражданин начальник, — нестройно ответили бывшие активисты прокремлёвского движения.

— Ну и хорошо. А я-то думаю, чей он такой? Точно не наш, по крайней мере. И в других камерах от него оказываются. Что мужики, что блатные — все говорят, что он не их. Значит, видимо, ваш. Забирайте...— Наши, наши, все возле параши, — закрыв камеру, напевал он по пути в инспекторскую, позвякивая ключами...

Астрология

— Посмотрим, что у вас в гороскопе написано... — Чекист открыл толстую папку и принялся читать, — вы явно тяготеете к созвездию дуралея, благодаря которому вы с помощью Меркурия получаете деньги. Звезда, под которой вы родились, сейчас находится в казённом доме, что предвещает вам дальнюю дорогу. По пути вас будет охранять Стрелец. Хм... даже несколько Стрельцов. А знак Весы в руках Фемиды отмерил вам 10 лет нахождения в заполярье (там, кстати, прекрасные условия для наблюдения за звёздами).

— Пощадите! — сказал чернявый бородач с хитрющими глазами.

— А что я? Звёзды предопределили вашу судьбу. Вернее ваше нездоровое ими увлечение. Они и несут за вас ответственность.

С этими словами Чекист захлопнул гороскоп осуждённого. Гороскоп почему-то назывался уголовное дело.

Кентавр

— Етись ты конём, — просто сказал Чекист буржуазному журналисту, отложив в сторону журнал с красочным описанием изнасилований коней людьми.

— Как это? — изумился лошадиный энциклопедист.

— Так же как у вас в журнале, только наоборот, — ответил Чекист и повернулся к конвойным. — Увести паскуду на конюшню.

Офтальмолог

— Как же это вы, а? — покачал недовольно головой Чекист.

— Что? Что я сделал-то? — посетитель беспокойно заёрзал в кресле.

— Участь свою не предвидели. Что, бельмо на третьем глазу появилось? Или мистическая связь с горой Кайлас прервалась?

Посетитель молчал и ёрзал в кресле.

— Кайлас... Кайло ему, а не Кайлас, — сказал сержант.

— Вы знаете, — вновь обратился Чекист к своему гостю, — на севере у нас очень много нехоженых мест. А вдруг там тоже есть следы атлантов? А? не хотите туда? Опять же там благодарных слушателей найдёте. Воры любят, когда им романы рассказывают!

— Вспомните, что я известный офтальмолог! — взмолился на это гость.

— Так это прекрасно, — ответил Чекист, — после лекций в среде заключённых будете сами себя лечить. Очень удобно... Увести!

— Лучше бы он проктологом был, товарищ комиссар, —  сказал вслед лжеучёному сержант, — ему бы там больше пригодилось.

Чекист лишь поморщился. Подобные шутки ему уже поднадоели.

Женщина, которая сидит

— Всё правильно, — сказал настоящий полковник, — действительно полное прекращение концертной деятельности. И действительно 60 лет. Только забыли ещё указать, что с конфискацией.

Она родилась в Сибири

— В Гималаи не отпустим, и не надеётесь. К вам там конечно, никто не пристанет, но психику медведям травмировать не стоит. Им лучше вас не видеть раздетой догола. Короче, перефразируя Гоголя, Сибирь тебя породила, Сибирь тебя и того...

Отец потомственного режиссёра

— Какая чудная игра... — задумчиво сказал Чекист. Только разница между реальностью и вашей сказкой в том, что в реальности им объявили выговор, а у вас — расстреляли...

— Но это же кино... Это сказка! — ответил режиссёр.

— Мы рождены, чтоб сказку сделать былью, — ответил Чекист, — по крайней мере в отношении вас.

Телебатюшка

— Изыде, сатане! — взвизгнул телебатюшка и принялся истово крестить Чекиста, шепча молитвы.

— Рад приветствовать вас, — ответил Чекист и достал из кармана служебное удостоверение, — разрешите представится. Председатель комиссии КГБ по работе с русской православной церковью.

Батюшка затряс жидкой бородёнкой и заскрипел зубами от ярости.

— Значится так, — продолжил Чекист, — комиссия решила, что вы не соответствуете занимаемым вами многочисленным должностям. Ненависть, которую вы испытываете к людям, несовместима с высоким званием священника. Посему мы вас увольняем вас с поста председателя Отдела по взаимодействию с вооруженными силами и правоохранительными учреждениями, с поста проректора Православного Свято-Тихоновского Богословского института и сопредседателя Церковно-общественного совета по биомедицинской этике Московского Патриархата. Кроме того, мы упраздняем за ненадобностью факультет Православной культуры Академии ракетных войск стратегического назначения им. Петра Великого, деканом которого вы являетесь. И на телевиденье вам отныне дорога закрыта.

— Сволочи! Гады! Антихристы! — разразился батюшка проклятиями.

— Вот-вот. Именно поэтому. Ненависть — страшный грех, в котором вы погрязли по самое чрево. Но мы решили пока не лишать вас сана, и дать вам последний шанс покаяться. Как вы там говорили? "время для захоронения Ленина пришло еще 22 апреля 1870 года, лучше бы этой сволочи вообще не рождаться". Так, кажется? Наша комиссия решила наложить на вас епитимью. Вы отправитесь на фронт в качестве полкового священника. На передовую. И там будете учиться любви к ближнему. Но сначала вам будет годичное послушание. Будете работать уборщиком в мавзолее столь ненавидимого вами Ленина, чтобы смирить гордыню и раскается в злословии. Вопросы есть?

Телебатюшка потупил очи и принялся сокрушённо мотать головой.

— Ну вот и прекрасно. Шанцевый инструмент получите на месте. Кругом марш.

И телебатюшка, подоткнув рясу и шепча проклятия, чётким строевым шагом отправился к мавзолею...

Ведун

— Глазки-то у вас карие...— задумчиво сказал Чекист, глядя на похожего на мультипликационного волхва человека, — это же по вашим теориям означает, что вы склонны к торговле!

— Я помесь ария с дорийцем, — гордо ответил тот.

— Пидорас, — ответил чекист задумчиво.

— Что?

— А что такого? Мы это слово расшифровали по вашему же методу:

Пидорас:

П— покои, И— Иже, Как мы уже выяснили по слову "ПИРАМИДА", которое вы расшифровывали недавно
до— до того как.

РА— солнце.

с— сокРАщение от "сударь"

Пидорас означает "сударь, покой тебе до восхода солнца".

Если же слово сие пишется "ПиДАРас", то расшифровка следующая:

П— покои,

И— иже,

ДАр— дар

Ас— название БЛагих Славянских богов (асы, асуры, ахуры и т.д.)

т.о.— ПИДАРАС— покой, который поДАРили светлые боги.

— Но я... я...

— Будете сидеть, значит, по статье мужеложство. Как и все остальные пидорасы.

— Но может...

— Да. Есть у меня и запасной вариант для вас: Мы вас можем принести в жертву. Но не просто принести, а так, чтобы ускорить ваше перерождение. Но уже не в качестве человека, а в качестве злаков. Пустить на удобрение, в общем. Выбор за вами.

В центр

— В центр, в центр закидывай. Бери больше, кидай дальше! Энергичней! Энергичнее, бляха-муха!! — мускулистый сержант не стеснялся в выражениях, подбадривая взмокших от пота людей с деревянными лопатами и вилами.

Сержант своё дело знал. Несмотря на совершенно невообразимое одеяние, толстенные бутафорские цепи и штаны с висящей в районе колена ширинкой, троица пареньков со смазливыми мордашками двигались с невероятной быстротой. Не было слышно никаких "Ё кам-он, е-е!". Рэперы работали в молчании, и лишь дыхание вырывалось со свистом из их обрамлённых тщательно ухоженными бородками ротиков.

— А теперь — поджигай, — скомандовал сержант, и плеснул бензина из канистры в огромный стог конопли, который только что набросали реперы. Стог занялся мгновенно. И едва повалил густой дым, как рэперы попадали на колени, из глаз их брызнули слёзы, ноздри часто-часто заколебались, пытаясь захватить как можно больше каннабиола.

— Встать! — скомандовал сержант, — к следующему полю бегом марш!

Горько стеная, бывшие звёзды эстрады потрусили к следующему рабочему объекту, где их уже ждали старые заржавевшие косы и большое поле свежей конопли...

Человек в телогрейке.

— Кто это?

— А никто. И звать никак. Человек в телогрейке, безымянный ЗК. Нажитое нетрудовыми доходами изъяли, друзей-бизнесменов из Новокузнецка посадили, а самого как заведомо криминального элемента— на 101 километр. Так ведь повадился в столицу ездить звукоаппаратуру воровать.

— А это не тот, который при старом режиме певцом был?

— Тот, товарищ комиссар, тот!

— Какая, говоришь, ходка-то у него?

— Пятая!

— И такое пело? Альбомы записывало, да ещё и ордена получало?

— При старом режиме и не такое пело.

— А так же кукарекало, — задумчиво сказал Чекист, — ну да ладно.

Чекист навис над безымянным ЗК, стоящим в строю других зеков, пришедших с новым этапом:

— Режим будешь нарушать?

— Нет, гражданин начальник!

— Воровать будешь?

— Нет, гражданин начальник!

— Красный как пожарная машина?

— Да, гражданин начальник!

Чекист повернулся к сержанту:

— Как всех его. Через дальняк и заявление в СДП. А там видно будет.

Советник презика

— Вас где завербовали? В университете Каролины или ещё в МГУ? — спросил Чекист.

Глаза его собеседника забегали.

— В МГУ, сто процентов, — продолжил Чекист. Иначе с чего вдруг молоденького мальчика-выпускника тут же делают консультантом, Экономической экспертной группы Министерства финансов России? Не из одной же дружбы с Грефом, у которого вы потом советником были? А затем — как на дрожжах — старшим экспертом, генеральным директором, научный руководителем? Так... что у нас ещё... эксперт Центра стратегических разработок.

Продолжим перечислять: заместитель министра экономического развития и торговли России. Начальник Экспертного управления Президента России. Помощник президента России. Представитель Президента РФ по делам группы ведущих индустриальных государств и связям с представителями стран, входящих в "Группу восьми"....

Чекист с сожалением посмотрел на кусающего бледные губы и скребущего пальцами подлокотники кресла выродка.

— Жаль тебя, сука, за каждый из этих пунктов расстрелять нельзя!..

Олимпиец

— Это у вас и называлось подготовкой к Олимпиаде?

— Что именно? — быстро спросил носатый кареглазый брюнет и состроил такую жуткую гримасу, что Чекисту стало даже немного не по себе.

— Расхищение бюджетных денег, уничтожение заповедников, террор против местных жителей, который буквально выгоняли из домов, чтобы построить элитные коттеджи?

Окрещённый разбойником собеседник Чекиста молчал и гримасничал так, как не гримасничал никогда в жизни. Лицо его принимало такие жуткие выражения, что будь на месте Чекиста менее искушённый человек— пожалуй грохнулся бы в обморок всенепременно.

— Судя по всему, да, — Чекист, видимо, разглядел в одной из гримас что-то напоминающее кивок головой, — ну что ж. За такие дела олимпийцами при народной власти не называют — скорее наоборот. Олимпа вам не видать, более того, низвергнем мы вас, пожалуй, в Тартар. Коротко треснул стечкин. Нечистая душа незадачливого олимпийца отлетела в мрачное царство Аида.

Блондинка

— Вы правда все цифры госбюджета помните? Врёте ведь!

— Я... преувеличила! Конечно не все. Там же десять тысяч страниц!

— Одиннадцать, — поправил Чекист, — одиннадцать. А что помните?

— Ну...— сказала крашеная блондинка с вечно злобной миной на лице. Мина не оставила её и сейчас, в кабинете следователя— так плотно эта злобная сосредоточенность прилипла к её лицу за бесконечные часы, проведённые в министерстве финансов. Часы, во время которых она придумывала и планировала, как ещё урезать социальный бюджет. Планировала, надо сказать, хорошо: за успехи на этом поприще её, заурядного финансиста со способностями неплохого главбуха, даже назначили министром здравоохранения и социального развития.

— Ну, а прожиточный минимум помните? — спросил Чекист ласково.

— Ну...

— Напомним. Даже не просто напомним, а дадим возможность ознакомиться с ним на личном опыте. У нас, знаете ли, есть спец-колония для бывших видных государственных деятелей, там как раз по этим нормам и живут — в других колониях норм чуть повыше. Вот такую спец-колонию вам и предстоит попасть. Там, между прочим, счетоводы нужны: производство деталек для настольного хоккея — тоже требует скрупулёзности и усидчивости. А раз в месяц в виде поощрения сможете с мужем видеться — он в соседней мужской спец-колонии чалится.

Снова Гарвард

Чекист устало взглянул на мнущегося в дверях посетителя:

— Проходите, Александр Дмитриевич. Встаньте во-он там. Ага. Спиной к этой двери, пожалуйста.

Дверь тихо открылась. За ней было пространство, манящее чёрной пустотой. Александр Дмитриевич почуял пустоту за спиной, и то, что если упасть спиной назад то вряд ли просто треснешься спиной об пол — ещё лететь вниз чёрт знает сколько. Но, испугавшись, местоположения своего менять не стал.

Чекист тем временем достал стечкина и дослал патрон в патронник.

— Как же я устал от вас, гарвардцев. Ну как нормальный советский человек мог в 91 году получить диплом Гарварда, если он не шпион, не разведчик или по крайней мере не агент влияния США? Ну как? Правильно, никак! Даже если бы вы не баллотировались потом от "Выбора России", мне бы и то был всё понятно.

Выстрел отбросил тело экс-вице-премьер-министра за дверь, прямо в чёрную тревожную пустоту.

Имярек

— Гражданин Имярек, здравствуйте, — сказал Чекист, открывая дверь.

— Моя фамилия не имярек, а...

— Ага, просто похоже. Кстати, сегодня нам не до боянов, гражданин. Сегодня будем другую музыку слушать. Помните в 90-х такая песенка была? "Миражи... это наша жизнь"... Так вот. Красный мираж, о котором вы так усиленно писали, материализовался, и стал явью. Это наша жизнь!

Седой боянист дрожащими руками снял с носа очки...

— Вы... вы палачи великой России!

— Если великой вы называете то, во что превратили страну Тарапунька и Штепсель — предыдущие властители страны, — то безусловно палачи. И над вами, как над видным диссидентом, мы сейчас проведём экзекуцию...

Побледневший боянист лишь закусил губу, и тихонько поскуливал, пока ему, пионеру 20-х, всыпали по заднему месту розгами пионеры новых 20-х, исправляя ошибки в образовательной программе первых послереволюционных лет...

Литераторские мостки

— Товарищи чекисты! — возвысил голос комиссар.

Высыпавшие из автобуса курсанты школы КГБ быстро построились в шеренгу под придирчивым взглядом комиссара.

— Сегодня мы приехали на знаменитые литераторские мостки, — продолжил комиссар. Здесь вы осмотрите могилы многих известных деятелей науки, искусств и культуры. Знаменитых писателей, художников, артистов.

Комиссар передал зелёных первокурсников экскурсоводу, а сам подсел в кабину автобуса к водителю. Тот молча показал пальцем на лежащую на торпеде пачку сигарет. Закурили.

— А помнишь Маневича могилу? — спросил комиссар.

— А то. Устроили там, понимаешь, депутатское крыло! — водитель в сердцах сплюнул в окно, — Гнида всего пару лет питерским Госкомимущества руководила, грохнули её в бандитских разборках — и положили рядом с Блоком и Радищевым.

— А надгробие? Такому надгробию любой обзавидуется!

— Хорошо, форма круглая, подходящая. Из неё потом памятник ядерщику сделали. Здоровенная глыба!

— Главное, родным ядерщика не говорить!

— Я-то точно не скажу!

Комиссар стряхнул пепел в окно и провёл рукой по седым волосам:

— Этим-то желторотым и не объяснить теперь, что за время было, — он показал пальцем за спину в салон автобуса, будто курсанты ещё сидели там.

— Ну да. Депутатская аллея на литераторских мостках. Что ни рожа, то бандит, в разборке убитый.

— И могилы как у авторитетов оформлены. А для них слово авторитет имеет чёткий и однозначный смысл. Как в словаре Даля написано. Хорошо им!

— Для того чтобы им было хорошо, мы и работали, — ответил водитель, — мне внук тут говорит давеча: "деда, а литераторские мостки так называются, потому что там братская могила всех литературных халтурщиков?". А я даже и не знаю, плакать или смеяться!

— Ладно, дед, не ворчи! Пойдём, полюбуемся лучше!

И они вышли из кабины и пошли на угол. Оттуда монумент, исполненный в виде горящего костра, под которым лежал пепел сотен тысяч книг порнографов, графоманов, бездарей, очернителей прошлого великой страны и прочих "писателей" ушедшей навсегда эпохи был виден лучше всего.

— И как раз на месте депутатских захоронений, — удовлетворённо заключил водитель (сержант в прошлом, а ныне вольнонаёмный), аккуратно бросая окурок в урну...

Толстый и тонкий

Из зала на сцену шмякнулось недоеденное куриное крылышко, и обнажённый маленький толстячок бросился за ним, прервав канкан. Мощная длань его двухметрового напарника схватила его за плечо и отбросила назад. Рука высоченного артиста уже почти схватила крылышко, когда толстячок, проворно просклизнув между ног коллеги, успел в последний момент сцапать его жирными пальцами и запихнуть в рот. Зал расхохотался, и на сцену полетели огрызки яблок, полупустые банки с кока-колой, недоеденные гамбургеры и иная снедь, уплетаемая толстыми американскими обывателями.

Под нарастающий хохот двое голых комиков, метались по сцене, хватая пищу. Контраст между ними чрезвычайно усиливал комичность происходящего: толстый и тонкий с разницей в росте почти в сорок сантиметров — уже смешно. А попытки плясать канкан, поднимая при этом объедки с полу — просто доводили не слишком взыскательную публику американского захолустья до экстаза!

— Какие смешные эти русские, — пьяно хохоча, крикнул американец, и толкнул в бок соседа.

— "Русские", — усмехнулся тот и, гадливо поморщившись направился к выходу. Кадровый советский разведчик, работавший под дипломатическим прикрытием ещё в детстве лицезрел этих "русских" по телевизору. С тех пор юмор этих "русских" деградировал ещё больше... Пожалуй, они уже наказаны, вполне достаточно, думал разведчик. Паясничать перед пьяными фермерами за еду — это именно то, чего эта парочка заслужила...

...За кулисами толстый и длинный делили недоеденную еду.

— Я ж тебе говорил, что творческий человек нигде не пропадёт, — радостно говорил длинный, очищая от пыли поднятый с полу гамбургер, — живём!

— Живём! — вторил ему толстяк с набитым ртом, — столько жратвы! До следующего города голодать не придётся?

— Куда теперь-то едем?

— В Спрингфилд.

Упаковав в бумажные пакеты продовольствие и наскоро одевшись, двое великих артистов "демократической России" вышли с чёрного хода придорожной забегаловки и направились к своему раздолбанному бьюику, который был для них и домом, и средством передвижения.

Они были невероятно счастливы тем, что спаслись от захватившей Россию "красной чумы".

Схождение благодатного огня

— Вот ведь какая судьба у человека, — задумчиво сказал Чекист, выслушав донесение, — отвечал за своевременную доставку благодатного огня в Россию, пытался Ленинградский вокзал в Николаевский переименовать и погиб во время пожара в тюрьме в городе Николаев. Не иначе, как божественным промыслом свершилось сие...

Ниточка

— На конюшню его и сто плетей всыпать. А если выживет — забрить в солдаты до конца жизни, — приказал Чекист конвойным, и, повернувшись к директору фонда Возвращение, добавил: — Это, как вы выражаетесь, "восстановление одной из оборванных ниточек, связывающих нас с дореволюционной Россией".

Черкизон

— Тельман! Я вас переименовываю. Вам такое имя носить не пристало, отныне вы будете называться Черкизон, — сообщил Чекист.

— Что со мной будет? — жалобно спросил усатый человечек, по-восточному подобострастно пытаясь заглянуть Чекисту в глаза.

— Сами решайте. Варианта у вас три. Либо суд тройки, либо по законам шариата, как в Турции Социалистической Республики, которая просит вашей экстрадиции...— Чекист замолк.

— А третий вариант? — с надеждой спросил побледневший Черкизон.

— В Таджикистан. Без средств к существованию. Если там сможете устроится гастарбайтером, то живите как хотите.

— Тогда суд шариата, — обречённо сказал Черкизон и заплакал.

Секир-башка

— Вы что? Как можно уважаемого человека так? Я же ваш, я же коммунистом биль в прошлом. Я ж против единая Россия выступаль. За меня ж вся республика. Я ж башкирбаши, — от волнения похожий на соловья-разбойника человек стал говорить с каким-то странным акцентом, напоминающим башкирский лишь отдалённо.

— Кутак-баш ты, а не башкирбаши, — ответил Чекист.

Восточный бай побледенел и затрясся не то от страха, не то от негодования.

— Вай что делается, что делается, — только и произнёс он, обхватив лысую голову закованными в наручники руками.

— Что делается, что делается... Порядок наводится в республике, вот что.

***

— На сколько процентов, вы говорите, работает человеческий мозг?

— Н-на десять, — ответил сектант, — но... Но мы можем увеличить этот показатель. Почитайте книжку Хаббарда!

Сектант вытащил из кармана книгу:

— Для вас бесплатно. И вы можете посетить наш семинар. Вход будет вас стоить всего...

— Стоп! — прервал его Чекист, — продолжим говорить о мозге. Значит, у любого нормального человека мозг работает всего на десять процентов. А у продвинутого?

— Это зависит он очень многих показателей.

— А у вас?

— Это очень сложный вопрос. Например...

— Чётко скажите. Сколько у вас процентов.

— Ну... процентов 40 задействовано.

— Отлично. При 40 процентах работающего мозгового вещества вы уже достаточно вредны для общества. Во избежание ещё большего деструктивного влияния, остальные 60 процентов мозга мы у вас удалим.
Сектант побледнел и сник. Его оставила всегдашняя энергия и говорливость прирождённого коммерсанта, и он молча стал глядеть в пол, впервые за долгое время не зная, что сказать.

— В институт Бехтерева его. Для опытов, — коротко распорядился Чекист вошедшим конвойным.

"Бехтерев захавает его мозг", — усмехнулся про себя конвойный, а вслух сказал "Пшёл", легонько подтолкнув главу отечественных саентологов в спину.

Баптизо

— Баптизо, это крещение через полное погружение в воду? — спросил Чекист

— Да, — ответил сектант насторожённо.

— Вот и прекрасно! — Чекист достал гирю и верёвку из шкафа, — Мы вас полностью погрузим, и будем держать до тех пор, пока вы не приобщитесь к мистическому чередованию жизни и смерти. Всё по канонам.

— Но ведь...

— Никаких но. Мы итак проявляем к вам милосердие. Даже обряд вашего крещения будет представлен как агитационно-пропагандистское действие. Всё как у баптистов. И естественно, крестить мы вас будем публично.
С гирькой на ноге отправился сектант на чёрном воронке к ближайшему водоёму, чтобы познать таящуюся в воде погибель, а также жизнь вечную (буде таковая существует).

Педриарх всея Руси

— Международная гей-общественность решила дать "последний и решительный бой", российской нравственности. И не где-нибудь, а в Москве. Однако, несмотря на многолетнюю "артподготовку" по разрушению в нашей стране морали и нравственности, победы не получилось. Реалити-шоу, сериалы, масс-культура и телепередачи, долгое время навязываемые западом жителям России, пока ещё не оказали на наше российское сознание необходимого эффекта. К всевозможным гей-парадам и прочим проявлениям толерантности и терпимости наш обыватель относится пока что отрицательно. А после революции нравственное здоровье нации неизбежно будет улучшаться. Ведь всевозможные "дома-2", "сексы с Анфисой Чеховой", и прочая заполнявшая эфир дрянь канула в небытие. Параллельно с этим начнёт неуклонно снижаться и процент тех, кто одобряет всяческие проявления демократии, либерализма и содомии, — Чекист поднял глаза поверх газеты и с интересом посмотрел на одутловатое блондинистое существо с бегающими глазками, кокетливо примостившееся на стуле напротив, — Вернёмся к московскому поражению одержимых идеей мирового гомосексуализма, — продолжил чтение Чекист, отхлебнув из стакана в подстаканнике чаю с лимоном, — в Москве коварные гомосексуалисты подло обманули доблестную милицию, заявив для своей акции Новопушкинский сквер, в то время как сами явились на Воробьёвы горы (видимо их привлекло туда характерное "птичье" название). На этой возвышенности (неподалёку от знаменитого музея различных пород петухов) они и принялись заниматься своим любимым делом — бороться за равные права. Впрочем, Содом и Гоморра продолжалась недолго. С неба обрушились несколько автозаков, и милиция быстренько распихала демонстрантов по машинам, стараясь лишний раз не касаться их руками...

Вот и весь общественный резонанс вашего действа, — сообщил он существу, отложив газету в сторону, — небольшой фельетон в городской газете. И статья за мужеложство для участников акции. Кстати, знаете, чем вы с троцкистами схожи? Те тоже одержимы идеей перманентной революции, только не сексуальной, а пролетарской. Собственно это и немного облегчает их участь в тюрьмах по сравнению с вашей братией... Увести! — скомандовал Чекист конвойным и показал пальцем на хныкающего в углу пидорка.

Цирконий

— Враг так враг. Коль скоро от ордена дружбы сами отказались, то не обессудьте. Как отсиживаться в России во времена Гамсахурдиа, так мы хорошие, а как к Саакашвили присосался — так пора Россию грязью поливать. Нет уж, дудки, мы такое не прощаем.

— Но вы поймите! Это политика! Тогда война была, я сказал глупость, да. Что я теперь должен сидеть.

— Да, — легко согласился Чекист, — вы правы. Чёрт с ней, с политикой. Садитесь, пишите явку с повинной за ваши дела с циркониевыми браслетами. Вот вам чистая уголовщина, и никакой политики.

И Чекист подняв вверх палец, как герой известного фильма добавил с грузинским акцентом:

— Я так думаю!

Хулиган

— Помните частушку про вас? — спросил Чекист старого диссидента. — Обменяли хулигана на Луиса Корволана / Где бы найти такую блядь, чтоб обратно поменять? Представьте себе, нашли! Ваши западные друзья предпочли выдать вас в обмен на то, что мы отдадим им проститутку-телеведущую. Вот так-то! Вы им больше не нужны, тем более, что вы уже и их достали своими бредовым проектами насчёт неучастия Великобритании в Евросоюзе. Да и потом проститутки молодые им интереснее, чем проститутки старые, вроде вас. Добро пожаловать домой!

— Тоталитаристы! Это не мой дом! Я опять отказываюсь от гражданства!

— А про гражданство никто и не говорит. Психушка ваш дом!

Оранжевый Рейх

— Как наши мальчики? — с беспокойством спросил Чекист, — не растерзали друг друга?

— Что вы! — ответил врач! — Ни в коем разе! Мы признаться опасались, что они друг другу горло перегрызут, когда вы их посоветовали в одну палату посадить...

— Собственно, я на это и рассчитывал...

— Да, поначалу они собачились, пришлось даже два раза им успокоительное колоть. Но потом быстро нашли общий язык.

— Быть того не может! — изумился Чекист, — Что же у них общего... Хотя постойте! Общая ненависть ко всему советскому и русскому?

— Именно! — врач довольно потирал руки, — Случай, не описанный в мировой медицине! Что-то из ряда вон!

— И что же они делают?

— Мечтают. Мечтают о тысячелетнем оранжевом рейхе, построенном на принципах тотальной демократии и прав человека. О таком коллективном бреде любой врач даже мечтать не осмелился бы!

— Хм... а как же нацистская идеология? Кто у них унтерменщи?

— Как кто? Русские и только русские! Они, а также коммунисты других стран единственные расово-неполноценные. А во всё остальном — полная толерантность и даже гомофобию преследуют!

— Н-да... — покачал головой Чекист, — так собственно, мы их к вам отправили для вынесения медицинского заключения.

— Невменяемы! Абсолютно невменяемы! — врач едва не прыгал от радости, — Да мы на этом материале столько работ напишем мирового значения!

— Ну что ж. Рад, что вам помог, — сказал Чекист, — хоть какая-то польза от этих типов.

— Ещё какая! — сказал врач, — я даже не знаю, как вас и благодарить. Вы новых присылайте, если что. А то их при старом режиме, к сожалению, не лечили. А уж какова была степень психопатии в обществе... Только сейчас на нормальный более-менее уровень выходим.

— Пришлём, — вздохнул Чекист. Таких по интернетам до сих пор предостаточно шарится.

Самая лучшая работа

— Порноактриса. Жена и подельник порнографа, — сказал Чекист с неприязнью рассматривая смазливую мордашку посетительницы

— Вот поэтому-то поводу я к вам и пришла! — миловидная блондинка с пустыми жадными глазами села в кресло и закинула ногу на ногу, отчего короткая юбка заголилась чуть выше приличного. Но посетительница этого не заметила.

— По поводу порнографии? — спросил Чекист, — У вас есть информация о подпольных порностудиях?

— Нет! Я по другому поводу! Я не имею никакого отношения к порнографии! — она подалась вперёд, раскрасневшись, будто бы от возмущения, — это была не порнография! Это была эротика! Ведь нету чёткой границы между эротикой и порнографией! Ведь это нигде не прописано в законе! Кроме того! Я жертва буржуазной морали, — она откинулась назад, одарив Чекиста томным взглядом из под длинных ресниц и мотнула головой. Волна светлых волос взметнулась и опала на плечи. И вдруг разрыдалась, уткнув лицо в ладони. При этом нога заголилась ещё больше.

— Ну-ну... Успокойтесь! Выпейте стакан воды! — Чекист заботливо подал даме стакан и налил воду из графина.

— Вы даже не представляете, что я вынесла! Какие унижения от этих буржуазных моралистов! Я лишилась самой лучшей работы на острове Гамильтон, а ведь у меня были все шансы на победу. О, эта людская зависть!

— Да-да... это печально, — сказал Чекист, — Так о чём вы меня, собственно, пришли просить?

— Меня ссылают на сто первый километр! Помогите мне, я вас умоляю!

— Ну уж нет! — искренне возмутился Чекист, — такой женщине как вы — и вдруг сто первый километр! Пока я жив, я не допущу этого! Остров. Всенепременно райский остров для такой прекрасной леди!

— О, как я вам благодарна...

— Вот только не могу вспомнить, где у нас там самые подходящие условия для вас...— задумался Чекист, — Соловки? Новая земля? Пожалуй, Новая земля — подальше от мужа-порнографа.

Чекист был прекрасным практическим психологом, и потому, предвидя ситуацию заранее, успел так ловко увернуться от летящего в голову стакана, что лишь две капли упали на лацкан комиссарского френча. В следующую секунду он уже ловко закрутил руку с длинными ногтями, которая нацелилась исцарапать его лицо, а вбежавший на шум сержант сноровисто защёлкнул на тонких запястьях браслеты.

— Хотела стать леди Гамильтон, будет леди Новая земля, — сострил он как обычно неудачно, заставив Чекиста поморщиться...

Шляпа

— Понимаю, сударь, ваши финансовые сложности, — сказал Чекист, — семья большая и все хотят есть.

— Ха! Есть! Не только есть! Но ещё и сниматься в кино, чёрт возьми!

— Кстати, шляпу снимите, вы в помещении, — сказал Чекист, — неприлично же.

Посетитель снял шляпу и стал комкать её руками, вмиг став очень маленьким и жалким.

— Лучше, наденьте, — милостиво согласился Чекист, — пожалуй, эту привилегию, дарованную вам путинским режимом, мы сохраним. Но, чёрт возьми, только эту!

— Благодарю вас, сударь! Так что там с моим делом?

— Вообще-то это не ко мне, это в министерство культуры. Вы были там?

— Тысяча чертей! Был ли я там? Мне определили пенсию как артисту первой категории и внесли в актёрскую базу, при этом сказав, чтобы я особо не рассчитывал на роли в кино! Я не могу жить на одну зарплату в театре!

— Но ведь насколько я слышал, это вполне приличные деньги вместе с пенсией.

— Да, но мою дочь отказались брать на работу во все театры!

— Я понимаю вас. Думаю, что эта проблема решаема.

— Не знаю, как и благодарить вас!

— Не надо благодарить. Мы разрешим вашей дочери сниматься в картинах и играть в постановках с вашим участием, при условии, что вы будете работать бесплатно. Так сказать, она в нагрузку к вам и вместо гонорара. Зрителя немножко жалко, но из уважения к вашим старым фильмам... В общем, министр культуры был так любезен, что согласился на это пойти.

— Но... Чёрт побери, сударь!

— Сожалею, сударь, но это моё последнее слово. Если вас не устраивают эти условия, то я не смею вас более задерживать.

— Я... Тысяча чертей... согласен! Ради счастья единственной дочери я готов на любые жертвы!

И кавалеристской походкой мушкетера посетитель удалился, щёлкнув перед выходом каблуками.

Чекист сокрушённо покачал головой. Ему было жалко зрителя, который будет вынужден терпеть дочь великого артиста на сцене. Но это решение было в компетенции министра культуры, а у того было весьма специфическое чувство юмора.

....

Вариант, предложенный министром, не принёс артисту счастья. Через полгода житья на одну пенсию и одну зарплату, мушкетёра нашли висящим в своей многокомнатной квартире на сине-бело-голубом шарфе.

Этот этого

— Не успели с Тату разобраться, так теперь ещё этот этого, — бородато пошутил сержант, вталкивая в кабинет двух певцов. Одного тёмненького и одного светленького.

— Н-да.. .— задумчиво сказал Чекист, оглядывая звёзд отечественной эстрады, — даже не знаю... В тюрьмах мест свободных мало, да и толку от вас — сдохнете через два дня, даже затраты на транспортировку не окупятся.

— И потом, наша красота там исчезнет, — томно сказал светленький и закатил глаза.

— Исчезнет не напрасно, — поправил Чекист, — там ценителей мужской красоты навалом, найдут вам применение.

— Вау! — взвизгнул тёмный, — не отдавайте нас туда, товарищ военный. Мы вас очень просим. Хотите, мы вас отблагодарим?

Чекист только плюнул в пол.

— Вот что, — сказал он после минутного молчания, — через два часа последний пароход отходит на запад. Так называемый артистический пароход. Там вся ваша братия — весь цвет нации: поющих, сосущих, танцующих и т.д. Мы решили, что и запад с вами раньше загнётся, и нам без вас проще. Пшли вон.

И сержант достаточно грубо вытолкнул двоих певцов на улицу, закрыв за ними калитку с надписью "проход запрещён"

— Сергуня! Правда, этот военный душка? — спросил чёрненький.

— Вау! — ответил светлый, — Просто красавчик!

— Ты на него так смотрел, противный! Ты хотел мне изменить с этим мужланом!

— Неправда! Это он на меня смотрел. У него такие красивые глаза...

— Ты дурашка! Он смотрел на меня! Если бы я зашёл к нему один, без тебя... Вполне возможно, что...

— Дурачок! Кому ты нужен с такими волосами. Ты себя в зеркало видел, мой маленький дружок?

— Как ты смеешь? Я ненавижу тебя!

И светленький вцепился тёмненькому в волосы, а тот стал пытаться выцарапать другу глаза. Вышедший из ворот дежурный пинками отогнал двоих артистов на квартал от здания ЧК. Но те не чувствовали пинков. Они даже почти не ничего не видели. У обоих перед глазами стояла облачённая в кожанку стройная фигура Чекиста, его волевой подбородок и сильные мускулистые руки...

В поле зрение ЧК парочка больше не попадала. Однако доподлинно известно, что на "артистический пароход" они не попали: видимо опоздали, увлекшись сценой ревности. Что сталось с ними потом? Одному богу известно...

— А вот представляешь, — отхлебнув чаю из стакана в подстаканнике, сказал Чекист, — если через сто лет не дай бог, опять всё погибнет — то вновь начнут говорить, что мы цвет нации из страны высылали.

— Всенепременно начнут, товарищ комиссар, — ответил сержант, — В «Правде» писали, что на Западе уже начали, когда мы им первую партию заслали...

Беспроигрышная лотерея

Девушки делились на две категории. Либо достаточно миленькие, либо просто очень грудастые. Чем это объяснилось, сержанту было неясно. Видимо у разных каналов была несколько разная политика в этом отношении, поскольку разные каналы обслуживали разные консультанты. До консультантов предстояло, впрочем, добраться несколько позже, а сейчас задача была проще и конкретнее.

Девушек объединяло одно: не закрывающийся ни на секунду рот. Уж что-что, а говорить они умели. Правда, не всегда грамотно, путали падежи и ударения, но зато не умолкали ни на секунду. Языки без костей!

— Кто? Кто сможет отгадать это слово? — вновь спросил сержант, показывая на нарисованные на школьной доске буквы

СХИС

НОЖД

ИНЕЕ

Ну неужели никто не сможет отгадать это слово? Ну, подумайте! Ведь это именно то, о чём так мечтает каждая из вас, сидя здесь, в нашей замечательной чрезвычайной комиссии! Ну, неужели никто не хочет выйти на свободу? Я совершенно не слышу вас! Активнее, активнее. Друзья мои! Активнее!

Нестройный гомон, в котором можно было без труда угадать нужное слово, растекался по кабинету ЧК, но сержант лишь мотал головой:

— Не слышу! Не слышу вас совершенно! Это ведь такое простое слово! Одна из вас, та, что угадает его первой, выйдет на свободу. Как говорится на свободу с чистой совестью! Ну, неужели никто не может отгадать это слово! Оно ведь такое простое! Ну-ну... Ну, пожалуйста! Я прошу вас отгадать! Неужели никому не хочется выйти из этого подвала!..

Шутить таким образом сержант собирался ещё минут пять — до конца обеденного перерыва. А потом надо будет вести задержанных на допрос к комиссару. И там уже будет не до шуток.

***

— "И текли куда надо каналы, и в конце куда надо впадали...",  — напевал Чекист, разглядывая стоящего перед ним человека. Тот со страхом смотрел под ноги и нервно теребил полы ватника. Не торопясь выкурив папиросу, Чекист спросил:

— Как вы считаете, вы искупили вред, нанесённый вами обществу?

— Б-безусловно нет... Я... Я нанёс обществу такой вред, что я... его не возможно искупить...

— Совершенно верно, — сказал Чекист, — именно так. Но ведь вы хотите послужить обществу, принести ему хоть какую-то пользу.

— Да! Я мечтаю об этом! — ответил тот и поднял влажные расстроганые глаза.

— Ну, вот и хорошо. Набирайте ваших ребят и будем строить. Устроим соцсоревнование между бригадами вашего канала и другими телевизионными бригадами. Назначаю вас, бригадиром Специальной Трудовой Студии.

— Разрешите идти, гражданин начальник? — радостно блестя глазами, спросил заключённый.

— Идите, — ответил Чекист.

Хозяева будущего

— Поезд из Москвы в Женеву... Куда ты, Ева? — спросил Чекист, разгладив билет, и убрав в карман шинели.

— Но это мой билет! — толстая бабёнка разрыдалась и попыталась схватить Чекиста за руку.

— Готов меняться. Вы возвращаете народу всё, нажитое нетрудовыми доходами. У вас ведь одно новое платье стоит больше, чем весь дом простого работяги... Вот не надо этого! — Чекист поморщился, — заголение молочных желёз не помогает. Любить вас по-чекистски никто не будет. А что вы, милая, хотели? В гостях себя надо вести согласно правилам этикета. Вы здесь гость, а мы хозяева...

Справедливая кара

— Ну что ж, товарищ Бегемотов, — сказал прокурор по надзору, — найденные нами недостатки очень незначительны, в целом, я полагаю, результаты проверки вашего учреждения очень хорошими. Это что касается прокурорских дел, хе-хе. Ну, а что скажут коллеги, я судить не берусь.

Начальник лагеря довольно улыбнулся. Он-то лучше всех знал, что в его учреждении, которое заслуженно считалось лучшим исправительно-трудовым учреждением республики — всё образцово-показательно. Комар носа не подточит!

— Пойдёмте посмотрим, как проходит вечерняя проверка, — сказал он и взял под руку единственную даму — главного санитарного инспектора.

На огромном плацу поотрядно аккуратно чёткими рядами выстроились заключённые. Высокие гости вместе с руководство колонии уже двинулись по направлению к трибуне...

— Гражданин прокурор! Разрешите обратиться! — из толпы зеков выскочил один оборванный заключённый.

Прокурор социалистической республики Иудея повернулся к заключённому.

— Меня здесь не должно быть! Надо мной не было суда! Меня схватили и посадили в зону без суда и следствия!

Прокурор Пилатов недоумённо оборотился к сопровождающим лицам.

— Неужели это правда? — спросила у начальника лагеря главный санитарный инспектор.

— Истинная правда, Маргарита Николавна, — ответил Бегемотов, — это известный в прошлом режиссёр-антисоветчик. Знаменит тем, что на пиру у Воланда в его картине присутствовал ещё живой товарищ Сталин.

— А, понятно, — сказал Пилатов и посмотрел на зека, — вы, гражданин осужденный, здесь находитесь в качестве специального гостя. Бегом в строй!

И заключённый побежал обратно в строй, вытирая рукавом сопли.

Бегемотов повернулся к оперативному дежурному:

— Оформите осуждённому штрафной изолятор за незаконный выход из строя во время проверке. Кто там дежурный сейчас по шизо? Прапорщик Крысобоев? Вот и ладушки, у него не забалуешь...

И инспекция продолжила прерванный путь к трибуне.

Муфтий

— Я почитал ваши изречения, статьи против православия, — сказал Чекист, глядя на съёжившегося в углу комнаты муфтия, — вы совершенно безграмотны. Это если отбросить самопиар, политическую клоунаду и эпатаж, которые так не красят лиц духовных. Однако выход есть! Мы решили заняться вашим религиозным образованием. Дабы вы не говорили впредь заоблачной чуши о православии, мы вас отправляем на стажировку на Соловки. Там вы найдёте много оппонентов для ведения благочестивых споров с православными и узнаете много нового.

Особый правовой статус

— Мы сочли ваше прошение о предоставлении потомкам императорского дома особого правового статуса вполне уместной, — сказал Чекист.

— Вы врёте! Вы издеваетесь надо мной! — взвизгнула взбалмошная особа императорских кровей.

— Ничуть, Ваше императорское Величество, — ответил Чекист мягко.

— Что? Но... Неужели я... Когда я смогу занять по праву причитающееся мне место?

— После смерти мы вас похороним в Петропавловском соборе, и тогда вы займёте ваше законное место, — ответил Чекист, — а пока Её Императорское Величество Государыня Императрица и Самодержица Всероссийская сможет заниматься благотворительностью.

— Я так и знала! Палач! Чекист! НКВД-шник!

— Особый правовой статус будет заключаться в том, что у вас не будет советского гражданства, но тем не менее вы сможете проживать на территории республики. Благотворительная деятельность будет заключаться в уходе за могилами на оном из кладбищ.

— А на что же я буду жить?

— Имущество у вас мы конечно конфискуем. А жить... Вы знаете, возле кладбищ всегда много православных людей, приверженных монархической идее. Я думаю, он вас в беде не оставят. Честь имею!

И Чекист, щёлкнув каблуками и приложив два пальца к виску, удалился.

Младший лейтенант, мальчик молодой

— Вот это сексодром! — присвистнул Чекист, оглядев запредельно-огромную кровать, застеленную шёлковым бельём.

— Рота солдат поместится, — сдвинув на затылок фуражку, меланхолично согласился младший лейтенант Поспелов.

Чекист оглянулся на милиционера, и в очередной раз поразился габаритам этого добродушного сорокалетнего дядьки. Создаёт же природа таких богатырей! Поспелов — личность в милиции легендарная. После срочной — 20 лет в милиции, начинал ещё при старом режиме, взяток не брал, чем поражал начальство и коллег. Может, потому карьеры и не сделал. Будучи сержантом, исполнял должность участкового едва не десять лет — случай и вовсе уникальный. Офицерское звание он получил всего полгода назад: как раз к сорокалетию. Свой участок знал как свои пять пальцев, и территорию его даже уличная шпана обходила стороной. Да что шпана — бытовуха реже случалась, будто какое-то заклинание этот крестьянского вида гигант наложил на вверенную ему часть Москвы.

О борделе, расположенном в квартире известной в прошлом певички, сообщил в Комитет как раз Поспелов: информацию ему выдал поселившийся по дурости на его участке сутенёр. А больше сутенёров Поспелов не любил только наркоторговцев, при общении с этой публикой добродушие слетало с него вмиг. Вообще-то дело было чисто милицейским, уголовным, но раз в нём фигурировала личность, известная при старом режиме, от Комитета должен был присутствовать наблюдатель.

— Я-то думал всё, кого она мне напоминает, — пробасил Поспелов, — глядя на съёжившуюся в углу певичку, — только теперь и понял. Хозяйку борделя она и напоминала всегда!

— Причём "играющую" хозяйку! — добавил Чекист, огладывая по-мещански безвкусно обставленное помещение.

— Как играющий тренер? — уточнил на всякий случай Поспелов и расхохотался.

— А спорим, баксы и цацки она под кроватью хранит? — спросил Чекист.

— Это ещё почему?

— Посмотри вокруг. Квартиру бы так обставила Эллочка Людоедка, если бы миллион долларов нашла. Где тут ещё деньги могут быть, как ни под кроватью... Да не пытайся, её с места не сдвинуть!

— Спорим? — спросил Поспелов и ухватился ручищами за задние ножки. Слегка покраснев от натуги, он сдвинул кровать в сторону, явив миру коврик, под которым оказалась дыра в паркете.

— А вот и цацки! — Чекист высыпал на белоснежную простынь камешки.

— Ну и что же тут криминального? Без вины виновата я! — взвизгнула вдруг певичка и бросилась на Чекиста...

Когда на шум вбежали конвойные, Поспелов легонько подтолкнул певицу к старшему и произнёс:

— Привет, Андрей. Ну где ты был, ну обними её скорей и уведи... Да! А потом в матрасе посмотрите. Там наверняка ещё чего-нибудь завалялось.

Глаза у певицы сделались обалденными. Просто как у дикой волчицы. Из чего Чекист понял, что второй и последний тайник Императрицы (так называли окрестные проститутки свою мадам) Поспелов угадал верно...

— А вы к нам, товарищ Поспелов, на оперативную работу не хотите перейти? — спросил Чекист на улице, глядя в след отъезжающему козелку.

— Да нет, куда мне. Я тут на земле... Привык уже за двадцать-то лет. И потом, если честно, не для меня это. Уголовники они хоть на людей похожи, а у вас вообще какая-то мразь. Я бы не смог — удавил бы кого сгоряча...

— Ну, как знаете. Привет супруге. И Чекист зашагал к метро...

Начальник холокоста

— За что меня арестовали?

— Как за что? Мы ведь борцы с холокостом, вот и арестовали вас.

— Как? Но ведь я...

— Вы председатель фонда Холокост? Вот вы и ответите за все преступления холокоста. Увести!

И Чекист перелестнул страницу в большой папке, которая называлась "правозащитная деятельность".

Тварь

— Рома тварь, — сказал сержант, втолкнув задержанного в кабинет.

— Зверь, — неуверенно произнёс задержанный, — Рома Зверь. Солист группы звери.

— Двери? — удивлённо переспросил Чекист, — The Doors?

— Да нет. Звери. Зе. Как Сергей Зверев, — объяснил сержант.

— Да я вижу, что как Сергей Зверев. Что-то общее действительно есть, — Чекист пристально посмотрел на зверя, и тот моментально упёрся взглядом в свои модные остроносые полусапожки.

— Зверь, значит? — спросил сержант, — а что за зверь? Хорёк?

— Скорее скунс, — поправил Чекист, поморщившись, и открыл пошире форточку, — увёл бы ты его отсюда.

— Куда его?

— Такими Юлианыч с Евгеничем занимаются.

Сержант вытолкал Зверя за дверь и вскоре вернулся с двумя уборщиками-либерастами.

— И где его продюсеры выкопали? — спросил вслух Чекист, — специально наверно выбирали, чтобы был на Кинчева похож.

— А вдруг, это внебрачный сын, товарищ комиссар?

— Тогда будет как у Гоголя... Я тебя породил, я тебя и... эх, бедный зверь...

— Стояли звери около двери, в них стреляли, они умирали...— сказал сержант.

Hi-Fi

— Высокая точность, значит? Ну, вот и прекрасно. Отправляйтесь-ка вы на завод работать.

— Но мы не можем! Мы не хотим! Мы певцы! — хором завизжали на разные голоса расфуфыренные ребятки.

— Вопросов нет, — ответил Чекист, — не хотите, как хотите. Нашим бойцам нужно повышать точность стрельбы. Там вы тоже пригодитесь.

— Нет, уж лучше на завод!

— Хорошо. Только уже не на завод звуковой аппаратуры, как мы сначала собирались, а на урановый обогатительный. Шагом марш.

Эх, сменить бы пешки на рюмашки!

— Что вы можете сказать о предстоящем финале чемпионата зоны по шахматам, гражданин Тайсон?

— Кирсан, я иду к тебе! Я неудержимый, моя защита непробиваема. И я очень злой. Я уничтожу своего соперника. Я хочу вырвать его сердце и заставить съесть его. Я хочу сожрать его детей. Я затолкаю всех в мешок для трупов, — ответил здоровенный негр, и усмехнулся, показав щербатый рот.

— Что, друг степей, — обратился инспектор ко второму финалисту соревнований, — лучше бы не восстанавливаться в партии и продолжать пить в общественных местах? Эх, сменить бы пешки на рюмашки.

Друг степей бессильно заплакал. Он понимал, что юношеские занятия боксом, вряд ли помогут ему в борьбе за честь шахматной короны.

Глюкозёл

Не поднимая головы, брели зечки к огромным деревянным воротам лагеря. Шёл съём с работы, сопровождающийся выборочным "шмоном". Тишину нарушал лишь кашель и редкий предостерегающий лай доберманов, следивших, чтобы никто из зечек не покинул строй. Младший инспектор подозвал жестом одну из заключённых, проходивших мимо него.

— Все секреты по карманам, я гуляю с доберманом? — спросил он, проворно выудив из кармана осуждённой деталь, отвинченную от швейного станка, которую можно было использовать как оружие.

— Пожалуйста, гражданин начальник, будьте человеком... — заныла зечка странно знакомым голосом.

— Пошли-пошли, — сержант потащил заключённую в сторону дежурной части.

— Болею очень, температура-а-а-а! — завывала зечка.

Завывания нисколько не помогали, и тут зечка неожиданно разрыдалась, и сержант сразу вспомнил гламурную певичку, которая набивалась в любовницы врачу в санчасти, где по ачалу работала санитаркой. Но тот глюкозлом стать не захотел...

...— Айн цвай драй Шики-шики швайне, — напевал прапорщик, закрывая осуждённую в камеру штрафного изолятора за попытку проноса в жилую зону запрещённого предмета. Второе взыскание — и прощай УДО.

Космос

Раздавив ногой ампулу с кетамином, Чекист посмотрел на шевелящего мокрыми от слюны губами человека, валяющегося на обмоченном матрасе.

— Значит, действительно, сидите на ширеве, — сказал он.

— А? — мутный утомлённый взгляд обратился на Чекиста, — нет-нет. Космос. Этот, как его... забыл...

Чекист помолчал, ожидая продолжения, но его не последовало. Вместо этого из глотки вырвалось хрюканье, переходящее в храп.

— Не может он говорить. Сторчался уже, — сказал сержант.

— Аы.. .— донеслось из-под матраса, под который зачем-то стал зарываться, нещадно увлажняя слюнями пол бывший городской голова, — Аы Кыев. Мои мэр... мэрские заповеди.

— Мерзкие, мерзкие, — согласился Чекист, расстёгивая кобуру стечкина.

— Да ну, пулю ещё тратить на него, товарищ комиссар. И так сдохнет без своего зелья через пару дней. Теперь этой дряни в Киеве не найти.

Чекист внимательно посмотрел на шевелящееся тело:

— И то верно.

И добавил в рацию:

— Труповозку сюда. Но не сегодня, а через два дня.

Цифровые наркотики

— Так-с. Что мы тут имеем? — Чекист последним вошёл в помещение, где под дулами автоматов, уперев руки в гору, уже стояли человек десять, размазывая по стенам сопли. Чекист зачем-то пнул носком сапога перевёрнутый в короткой схватке системный блок, оглядел стоящую по стенкам уцелевшую аппаратуру, и вдруг резким движением вытащил за ухо из-под стола из узкого промежутка между стенкой и большим сабвуфером ещё одного субтильного прыщавого упырька.

— Вот зараза! — удивлённо выдохнул сержант, — это ж как надо исхитриться, чтобы туда влезть!

— Эти ещё не то умеют! — наставительно сказал Чекист, — они умудрились ещё и цифровые наркотики придумать и по Интернету распространять. Вот так вот, не выходя из офиса статью за наркоту отработали! Чуешь?

— Это не наркотики! — взвыл упырёк, и, отпустив распухшее покрасневшее ухо, попытался рухнуть на колени, но крепкие руки конвойных его удержали, — вы же знаете, что они на самом деле не действуют! Это обман!

— Знаем, — согласился Чекист, — так что кроме наркоты у вас ещё и мошенничество. А две такие опасные статьи в наше суровое революционное время— это расстрел на месте преступления.

И закурив, Чекист вышел, оставив подчинённых приводить приговор в исполнение.

Хохлокост

— Голодомор, это на самом деле хохлокост, — сказал задумчиво Чекист, и выключил экран телевизора, — вот так-то, ребятки.

Он повернулся к сидящим в зале совещания чекистам и замолчал ненадолго.

— А я ж этого Мыколу в своё время брал. Мы его тогда не шлёпнули, — отправили на принудительное лечение. Потом тюрьма. А вот вышел — и опять за старое. Уж не знаю, что там с ним в тюрьме было, но головой он там подвинулся окончательно. И вот результат: не успел выйти, как кинулся под памятник Ленину, который краном на пьедестал устанавливали. И в лепёшку. Как говорится, за что боролись... Судьба, товарищи чекисты, — дама хитрая, помните это.

— Разрешите вопрос, — один из молодых сотрудников встал с места.

Чекист кивнул.

— А вы его когда брали, он на каком языке разговаривал?

— Да будь он хоть негром преклонных годов, и то без унынья и лени он выучит русский хотя бы за то, что им разговаривал Ленин — уклончиво ответил Чекист, — Всё. Информирование окончено. Разойдись.

Гнусинский

— Ну до чего ж гнусная у вас биография! Просто невероятное что-то, — невольно воскликнул Чекист, — я даже со счёта сбился в скольких уголовных делах вы фигурантом проходите. От лужковских афер до первых продающих страну совместных предприятий, от выборов 96 до аморалки на телевидении. Вы просто ценнейший человек для нас.

— Предлагаю сделку, — упитанные щёки подследственного немедленно порозовели, а в глазах появился характерный блеск, который не могли скрыть даже массивные затемнённые очки.

— Да уж! — с восхищением сказал Чекист, — вижу, что вы потомок сефардов! Сделки не будет. Будет просто чистосердечное раскаяние и 20 лет лагерей.

Бывший олигарх опять побледнел, покрылся испариной и в сотый проклял тот день, когда наивно решил прогуляться без охраны по средиземноморскому побережью Израиля.

— Хотя постойте! — сказал вдруг Чекист, расстегнув кобуру стечкина, — существует ведь принцип равноудаления олигархов! А это, уж извините, означает, что всех олигархов придётся удалить в равной степени.

Грянул выстрел.

Однако

— Однако, здравствуйте, — произнёс телеведущий, и тут же упал со стула, увидев Чекиста, входящего в студию прямо во время записи телепередачи.

— Однако, до свидания, — ответил Чекист, и выстрелил от бедра. Перед тем как развернуться, чтобы уйти он успел заметить лишь трясущуюся седеющую бородку да подивиться хилости и субтильности этого телепублициста: двумя пальцами, кажется, можно было раздавить!

Говнорок

— Мы теперь не пилигримы! Мы теперь комсомольцы называемся, — высоким голоском ответил холёного вида хлыщ. Готовы петь песни про коммунизм! "Слава Советам, народу слава!"— вдруг взвизгнул он фальцетом.

— Не надо, — ответил Чекист, — такая воинствующая бездарность только во вред. Вы лучше скажите, где вы денег на свои "музыкальные" развлекухи наворовали? Вы ведь ещё и шансоном пытаетесь пробавляться.

— Я... Я честный бизнесмен, заработавший своим трудом деньги. Куда хочу туда и вкладываю...

— А хотите вы их вложить в строительству консерватории и музыкальных школ, — сказал Чекист.

— Да. Хочу, — после некоторой паузы ответил бизнесмен, поникнув головой.

— Все без остатка.

— Все без остатка, — окончательно скиснув, согласился тот.

— Вот это и есть единственная возможная форма патриотизма для вас, — сказал Чекист, — больше от вас стране пользы никакой нет. Я вообще не понимаю смысла вашего существования.

— Я... я могу приносить пользу!!! Честно.

— Уговорили. Мужчина вы вроде крупный, лес валить сможете... Кстати, значение слова "пилигрим" вам известно?

— э... Нет... Просто слово красивое, поэтому мы так группу и назвали.

— Ничего страшного. Значит, в Сибирь пойдёте пешком. Заодно и поймёте значение этого красивого слова. Шагом марш!

Джага-джага

Странно косящие глаза певицы невольно заставляли улыбнуться, что Чекист, не удержавшись и сделал. "Черт и кого на эстраду пускают"— подумал он.

— В чём меня обвиняют-то? Что за беспредел? просто кружится моя голова...— взвизгнула певичка, и Чекист в который раз подивился, насколько сильно "живьём" певцы и певицы отличаются в худшую сторону от своих телевизионных образов.

— Вы знаете, — сказал он, — в общем-то, и ни в чём. Просто времена нынче не те, Муси-пуси кончились. Есть такая формулировка "в связях, порочащих его замечен не был". А у вас в точности до наоборот: вы не были замечены в связях, не порочащих вас. Про бездарность я и не говорю: это само собой. Так что отправляйтесь-ка вы, моя мармеладная, на родину в Нальчик, и ищите себе работу. Уборщицей там, или посудомойкой. Ну и естественно конфискация всего неправедным путём нажитого имущества. Не смею вас более задерживать.

Сверкнув окончательно окосевшими глазами, певица удалилась. Она готова была просто съесть Чекиста, но это нисколько никого на свете не волновало: она была не права.

"Муси муси пуси пуси миленькiй мій

Я горю, я вся во смаку поряд з тобiй

Я як метелик пурхаю над усім,

і усё без проблiм

Я зараз тоби з'їм"

Напевал на странном суржике прикомандированный недавно сержант с Украины, стоя в курилке.

Персонифицированная деградация русского дворянства

"Дуня, приезжай! Тебя большевики будут на руках носить", — писала необъятных размеров дама, сидя в купе поезда Париж-Москва. По её замыслу письмо должно было дойти до подруги и в прошлом соведущей именно в тот момент, когда по ТВ будут показывать торжественную встречу, которую большевики организуют почтившей своим посещением их варварскую страну великой русской писательнице. О том, что её авантюра по приезду в Москву закончится совсем не так, как она предполагала, она ещё не догадывалась.

Большевики действительно ждали её с нетерпением, и действительно понесут её на руках сразу по приезде. Но вызвано это будет вовсе не их восхищением писательницей. Причины будут значительно прозаичнее. Обморок, в который она грохнется, когда её ознакомят с постановлением о заключении под стражу, просто не оставит конвою другого выбора. И до машины её действительно понесут на руках, матерно ругаясь на неподъёмный вес закоренелой антисоветчицы и зоологической русофобки.

The antisoviet story

— Вы знаете, — сказал Чекист, облокотившись на край стола, и слегка подавшись вперёд, — изначально, мы, конечно, планировали вас на философский пароход отправить, дабы вы там своё тлетворное влияние распространяли. И вы бы там тихо мирно померли бы с голоду, поскольку благодарность англосаксов уже давно стала притчей во языцех. Но к несчастью для вас открылись новые обстоятельства. Тут один порнописатель доказал, что вы его порнорассказ использовали в качестве исторического источника в книге о второй мировой. Вот мы и решили ему вас отдать. Отдать, что называется с потрохами. У него фантазия богатая, вы ей воспользовались, а теперь придётся ей же, этой фантазии, послужить.

Рыдающего "историка" уволокли в коридор.

Охота на мартышку

Жалобно повизгивая, сидела в углу напоминающая обезьянку Анфиску из мультика дамочка средних лет. Визг всенепременно должен был выдать её местонахождение, но сдерживать ужас на не могла, и тихонько визжала, мысленно проклиная себя за это.

Внизу топали сапогами чекисты, производя обыск в редакции, существовавшей на деньги западных хозяев газетёнки, которая была прибежищем и кормушкой для всевозможных неизлечимо больных либерализмом головного мозга юродивых и проституток (причём одно не исключало другого). Подняться наверх и заглянуть в закуток, в котором притаилась колумнистка — для "кровавой гебни" лишь вопрос времени. Это понимала своими куриными мозгами даже она. "О господи!!! Ну зачем же мне было так высовываться, — думала она, — статью саму о себе в викепедии писать, скандалы создавать на ровном месте, книжки свои везде пиарить... Сидела бы тихо спокойно, никого не трогала...". Воспалённое сознание обезьяноподобной журналистки рисовало жуткие сцены насилия и надругательств, которым должны будут подвергнуть её чекисты. Как они будут нарушать её человеческие права, унижать и попирать достоинство, ограничивать свободу слова... Всё то, за что она так боролась! Так боролась, что безбедно существовала, получая награду за наградой от всевозможных американских, израильский и евросоюзных организаций, а один раз даже из рук самой Кондолизы Райс! Хватало не только на шикарную жизнь, но и свободного времени было достаточно, чтобы кропать одну за другой удивительно бездарные книженции...

Мартышкообразная мадам прислушалась к приближающимся шагам... "Что делать? Что делать?!" Она глянула вниз... Сознание мутилось от ужаса. Некоторые группы мышц обрели свободу от тоталитарного контроля головного мозга, и немедленно расслабились. Теперь местонахождение писательницы выдавали не только звуки, но и запахи. К повизгиванию прибавился стук и скрежет зубов, с которыми журналистка тоже не могла бороться. Почти ничего не видя, она вдруг с диким воплем бросилась к свободе, пытаясь прорваться мимо сотрудников ЧК, производящих внизу обыск. Но первая же ступенька подломилась, и она с грохотом рухнула вниз. Громкий животный визг прервался глухим шмяканьем об пол. Наступила тишина.

— Ничего удивительного, — сказал Чекист, — вся редакция наполнена падалью, как и сама газетёнка. Так что было бы даже странно, если бы она попала к нам живой...

Оранжевые мечты

"Через насыщенные историческими событиями десятилетия мы чувствуем гениальную неповторимость личности, — Яворивский задумался на секунду и уверенно продолжил, — Иосифа Сталина. Все то, что творила его неповторимость, остается дорогим и священным для нас: его учение, революционный темперамент, способ мышления, умение говорить с тысячами людей, его улыбка и одежда".

Яворивский дописал абзац и откинулся на спинку кресла. И ведь никто не догадается, что в 1985 году, он ещё совсем молодой человек, написал этот текст, использовав имя Владимира Ленина. В 1991 году заменил Ленина на Степану Бандеру, затем, когда к власти на Украине пришли откровенные фашики— на Адольфа Гитлера. И вот теперь собирался стать новой власти столь же полезным, как и власти любой другой. Сейчас надо обязательно присосаться к какому-нибудь фонду, занимающемуся расследованием деятельности всевозможных голодоморных организаций. Так же как в своё время удалось присосаться к гуманитарке, отправляемой чернобыльцам. Яворивский оборвал полёт фантазии и вновь взялся за ручку, собираясь выплеснуть на бумагу свои мыслишки. Однако вместо мыслей на бумагу неожиданно выплеснулось из простреленного черепа то, в чём только что эти мыслишки бродили. Звука выстрела он услышать не успел, как не услышал и шаги Чекиста, вошедшего в комнату. Он был слишком поглощён радужными оранжевыми мечтами.

Иван Музобозов

Человек глядел неподвижным испуганным взглядом на оперуполномоченного и скороговоркой говорил:

— Осужденный Музобозов Иван. Осужден по статье 135 УК РСФСР. На срок...

— Это ты с ведром и тряпкой по сцене прыгал? — прервал его тюремный опер.

— Да, гражданин начальник. Разрешите...

— Отлично. И профессию менять не придётся. Трудовую адаптацию можно не проходить.

— Мне нельзя в уборщики, гражданин начальник, — из глубокопосаженных глаз скатилась слеза, — там же одни либерасты. А я молодогвардеец.

— Ерунда, — сказал опер, — статья у вас одинаковая — растление несовершеннолетних всякой чушью. Так что сидеть вам вместе. А тебе и вовсе легко — у тебя без ведра и швабры мало кто представляет. И вообще у нас тут не до политики, лишь бы план выполнить. Не пришьют... А пришьют, так одним гадом меньше будет.

Кардиолог

Неприятная овощная бабёнка глядела на Чекиста преданными коровьими глазами, пытаясь изобразить преданность сторожевой овчарки.

— Скажите, — спросил Чекист, а вы действительно кардиолог по профессии?

— Да. И даже работала одно время по специальности.

— А как же вас на госслужбу занесло? Решили небось, что медицина — дело для свиней и овец. А вы из благородных. И надо управленческую карьеру делать?

— Ну... я...

— Скаковая лошадь арабских кровей? Ну вот, что милая моя. Знаете поговорку "загнанных лошадей пристреливают"?

— Знаю, — побледнев, ответила чиновница.

Но есть и другой вариант. Вы ведь аппаратную карьеру с самых низов делали? Вот и теперь попробуйте изучить сельское хозяйство с самого низу. С самых основ. Так что отправляйтесь-ка вы дояркой в колхоз. И посмотрим, на что вы способны.

И Чекист жестом указал бывшему министру на дверь.

Солнце

— Ч-уд-ин-ов... — Чекист будто смаковал фамилию бородача, сидевшего перед ним на стуле, и блестящего злобными маленькими глазками, — что ж. Приступим. Совершенно очевидно, что буква Ч — это славянская руна, означающая русскую цифру 4. Уд — это уд. С этим всё понятно. А вот ин-ов — это древнерусские предлоги, которые в современном языке не сохранились, но зато перешли в германские языки. In и of, в английском, к примеру. Предлоги в и из... У англичан звук v на конце смягчился. Таким образом получается, что четыре уда входят и выходят... Тяжело вам будет с такой фамилией в тюрьме. И даже козырная статья "мошенничество" не поможет...

— А может...

— Может. Отправляйтесь на солнце фотографировать трещины в виде русских букв. Мы как раз беспилотный аппарат готовим в том направлении.

Озерки

Тонированный автомобиль с правительственными номерами остановился перед площадью. Не проехать! Тысячная толпа перегородила движение. Министр нервно оглянулся назад:

— Разворачивай! — крикнул он шофёру.

Машина сделала крутой вираж и рёвом стала набирать скорость. Но уже на первом перекрёстке облегчённо перекрестившийся министр смертельно побледнел. Толпа была и тут. Водитель резко с визжанием затормозил и выскочил из машины. "Его, может, и не тронут", — подумал министр и принялся закрывать окна, в тщетной надежде, что до него не доберутся. Народ уже обступил машину, и министр теперь лишь молился, проклиная решение посетить очередной саммит в Питере, и надеялся, что его спасёт бронированный мерседес.

Когда его вытащили на свет божий, наступила тишина. Люди молчали, не зная, что делать с нежданно негаданно попавшим к ним в руки ненавистным министром.

— Шувалова — в Озерки! — вдруг радостно крикнул кто-то. И толпа потащила министра к известным питерским водоёмам.

И вновь о хохлокосте

— Вот вы же националист. Гордитесь своим народом. И прививаете ему комплекс обиженного со своим голодомором.

— У каждой нации должны быть свои мифы. Свои герои, и свои мученики. Если их нет — надо их создать.

— И привить народу стремление выпрашивать компенсации за голодомор и негодовать на коммунистов, как евреи на нацистов? Вы в это украинцев превращаете? Зачем?

— Но ведь голодомор был! Это факт!

— Так же как и голод в Поволжье и в других регионах страны в то время. А в штатах во времена великой депрессии ещё больше народу с голоду перемёрло. Вы требуете, чтобы жизнь украинца оценивалась деньгами, да ещё к тому же дороже, чем жизнь представителя другого народа?..

Не дождавшись ответа, Чекист продолжил:

— Вы у нас главный исследователь голодомора? У вас есть шанс перейти к практическим исследованиям. Чтобы объявить смертельную голодовку особого ума не надо. Как и чтобы кричать о холокосте. Если вы эти запорожские усы, которые носили казаки, считавшие сами себя русскими, и русский князь Святослав не сбреете, то думаю, сокамерники вас точно голодом уморят. Вот вам и будет голодомор.

 Дембель

— Ну что ж, — сказал Чекист, — пора на дембель, а? Срок свой отслужили, и пора возвращаться к гражданской специальности.

Министр облегчённо вздохнул и расслабился. Всего-то? Ну подумаешь, мебелью торговать в магазине!

— Только не торговать, а собирать, — продолжил Чекист, будто угадав министерские мысли, — у нас заключённые не торгуют. А собирать — пожалуйста.

— Как заключённые? Повзольте...— залепетал министр, вмиг став пунцово красным.
— Ваши генералы в фуражках с клоунски высокими тульями ведь говорили, что люди, имевшие судимости, не повредят моральному климату в воинских коллективах. Вот и мы предположили, что и определённое количество людей в генеральских погонах из руководства министерства обороны не повредит моральному климату в среде людей, отбывающих наказание. Так что служба кончилась, добро пожаловать на гражданку. Теперь на всю оставшуюся жизнь ваша специальность — мебель.

Эльвира

Эльвира в прошлом повелительница не тьмы, а денежных потоков, затравленно оглядывалась по сторонам. Жители родной Уфы окружали её плотным кольцом. В зловещем свете факелов перекошенное лицо той, кого когда-то называли серым кардиналом Грефа, казалось поистине сатанинским. Кольцо сужалось. Всё ближе и ближе подходили люди, к последнему невыкорчеванному ростку младоэкономической поросли, насаженной старым циррозным садовником. Лицо людей были мрачны, решительны и угрюмы. Башкиры, русские, татары — все они вне зависимости от национальности и вероисповедования сегодня были инквизиторами. Ведьму ждало аутодафе.

— Н-да, — сказал Чекист, ковыряя сапогом пепел, — самосуд, дело такое. Попробуй теперь виноватого найти, если весь город виноват? Да и виноват ли? Видать без искупительной жертвы экономическое развитие невозможно...

Не Солану хлебавши

Чекист достал из кармана выпуск Магаданской Правды и прочитал:

Как на лесосеке
Хавьера съели зеки.
Было пресновато
Есть генсека НАТО.

Вот такие частушки пишут. Вопиющий случай людоедства произошёл в магаданском лагере особого режима. Группа бывших военнослужащих НАТО из Французского контингента, принимавшего участие в иракской компании, сварила в котле и съела бывшего генсека этой организации, который отбывал заключение в одном лагере с ними. Все преступники родились в африканских странах, и лишь затем приняли французское гражданство. По словам следователя, поедание г-на Солано было произведено из религиозных мотивов. Африканцы полагали, что, съев белого человека, они обретут повышенную устойчивость к холоду...

Чекист отложил газету и вздохнул. Плохо всё-таки тюремное начальство занимается просвещением и обучением заключённых. Работы непочатый край!

Осуждены порознь.

— Но мы же только артисты! Мы же не виноваты, что мы снимались в таком... В таком... В общем, нам же нужно было на что-то жить.

— Вас насильно заставляли? — удивился Чекист.

— Нет, но...

— Ну вот и хорошо. Значит, вы не жертвы, а соучастники.

— Но ведь разве снимать очень-очень тупые пошлые фильмы это преступление?

— Разлагающие безнравственные и асоциальные — безусловно. Так что степень вашей вины будет определять суд. Увести.

Сколько их таких уходило в лес?

— А не спеть ли мне песню? — привычным движением рокер взял аккорд Am.

— А не спеть, — ответил вошедший Чекист, — уже напелись. Помните про комиссара, который жену увёл, коня отвязал? Я как раз комиссар и есть!

Побледневший рокер выронил гитару и вскочил со стула.

— Вот что. Отправляйтесь-ка вы лесником в подмосковный лесхоз. А гитару я у вас действительно заберу. Вернее, конфискую. У нас подшефный детский дом без гитары. И уходите в лес на здоровье.

Прошло лет десять.

— Сколько их таких уходило в лес? — спросили Чекиста на встрече однополчан.

— А не так уж и много. Даже наоборот, мало, — ответил полковник КГБ Чекист, — счёт на сотни идёт.

А в это время в подмосковном лесхозе
Встал лесник от водки синий,
Ба, да я же здесь живу,
И кричит: "Спасай Россию",
Не во сне, а наяву.

Эх, ты зонушка, ай да мачеха.

— Ну что, граждане монополисты, лоббисты, корпоратисты... Есть желание поработать?!

Топ-менеджеры известной сети магазинов выстроились в кабинете Чекиста и кусали холёные ногти, сплёвывая огрызки в рукава дорогих пиджаков.

— Из пятёрочки прямо в шестёрочки, — схохмил сержант.

— Кстати, да, — согласился на этот раз Чекист, — пятёрочкой вы вряд ли отделаетесь. Впрочем, суд решит. Тут и воровство, и просроченные консервы, и взятки, и нарушения трудового законодательства, и безнравственная реклама, и насаждение корпоративной культуры, которая была признана религиозной сектантской пропагандой. В общем, тюрьма вас ждёт. Как там у вас в рекламе? Удар по яйцам? Нисколько не удивлюсь!

А "партбилеты" работников пятёрочки мы, естественно приобщим к уголовному делу!

За Родину, за Власова!

— Мы не воюем с религией, и церковью. Ну, а те, кто выступает за канонизацию Власова, называет блокаду Ленинграда "божьей карой за революцию", с теми, кто ставит мемориальные доски Краснову и Шкуро... С теми разговор короткий. Сначала — ссадить с иномарок на землю и пешком отправить по этапу, чтобы плели себе в лагерях верёвки, а потом на этих же верёвках вешать как бешеных собак! — Чекист окончил речь и сошёл с трибуны.

Участники собора почесали бороды, поправили рясы, да и одобрили предложение уполномоченного ЧК по делам РПЦ.

Леблядиное озеро

В озерский ИТЛ прибыл этап. Зечки с сумками, в которых содержалось их имущество, выгружались из автозака и строились вдоль стены.

— Это кто? — спросил дежурный у начальника конвоя, кивнув на одну из зечек с расцарапанным лицом.

— В автозаке подралась с другими заключёнными. Характер стервозный донельзя, так что за волосы её такают регулярно.

— Морда знакомая, — сказал дежурный, оглядывая растрёпанную зечку, оправляющую поредевшие волосы.

— Балерина! — ответил начальник конвоя.

— Точно! Та самая. Ну, эту мы в пятый барак определим к той самой кобыле, дочке мэра и сенатора. Раньше они элитных жеребцов поделить не могли в ночных клубах, а теперь пусть за шконку и шлёмку воюют, стервы.
И дежурный, взяв папки с личными делами, подошёл к строю заключённых...

Одетта сменила белоснежное платье на чёрную зековскую робу Одиллии с биркой, на которой был корявыми буквами написан номер отряда, срок и статья.

О братском интернационализме

— Что вы мне инкриминируете?! — ведущий ТВЦ перешёл на визг, и, упав на колени, стремительно пополз по направлению к кровати, с явным намерением спрятаться под ней.

— Абсолютно ничего, — сапог Чекиста придавил журналиста к полу, и тот замер, будто парализованный, не помня себя от счастья.

— Т.е... Как ничего? — подал он, наконец, голос, — неужели... ничего?!

— Ничего. Мы вам абсолютно ничего не будем предъявлять!

Журналиста насторожило слегка выделенное Чекистом слово "мы". Не меняя позы, он искривил шею, силясь заглянуть Чекисту в лицо.

— А...— сказал он и замолчал, будучи не в силах задать мучающий его вопрос.

— Мы вас правительству братской республики КНДР выдадим, — сказал недождавшийся вопроса Чекист, — они вас ждут с нетерпением.

Нечеловеческим усилием журналист выскользнул из-под сапога и глистом уполз под кровать, сопровождаемый хохотом конвойных.

Самолёт с товарищами из Северной Кореи должен был прибыть через пару часов...

О физиогномике

— Ну вот и всё, г-н Исмаилов, — сказал Чекист, доставая стечкина, — допрыгались!

— Я не Тельман, я Гусман! — завопил его собеседник.

— Это не существенно, вы нам тоже нужны, — ответил чекист и выстрелил аккурат промеж глаз.

— И фиг поймёшь, — кто из них кто, — раздосадовано сказал сержант. Все на одно лицо, будто плодит их кто!

— Известно кто, — ответил Чекист, такие при капитализме усиленно плодятся!

Лицо современного украинского образования

— Спойте чего-нибудь, ректор, — попросил Чекист.

— Юный орэ-эл...— затянул было потасканного вида мужчина, но Чекист жестом велел ему замолчать.

— Н-да... И вот такое было ректором института культуры! Всё, собирайтесь. Хоть вы и совсем не юный, и не совсем орёл, но по птичьей части в тюрьме вполне сгодитесь. И мой вам совет: не вздумайте там говорить, что вы учёный. Точно не поверят, и совсем тяжело придётся. Мало того, что птица, так ещё и фуфлыжник.

Однофамилец Штирлица

— А! гр-н идеолог консерватизма! — сказал Чекист, вытащим из-под стола сального неопрятного человечка с рыжеватами редкими волосами и поблёскивающими в полумраке стёклами очков, — вы даже не представляете, как давно мы хотели с вами побеседовать!

Человечек что-то бормотал, но когда его попросили говорить разборчиво, неожиданно замолчал, будто набрав в рот воды.

— Я вашу статью, г-н идеолог, храню специально под стеклом у себя на столе, — сказал Чекист, — ту самую, где вы, идеолог медвежьей партии, ставите на одну доску фашистов и коммунистов. И удивляетесь потом, чего это о нас в Европе ноги вытирают. А знаете, что с вами за такую статью сделал бы ваш кинооднофамилец?

Пойдёмте, я вам продемонстрирую.

Чекист вытолкал идеолога наружу за дверь. Через несколько секунд послышался сухой одиночный выстрел пистолета системы Стечкина.

Контра

— Бандера? Пулю ему и весь разговор!

Сержант выстрелил, и кепка, слетевшая с головы, закрыла продырявленный пулей рот, где недавно торчал золотой зуб.

— Он же не Бандера, он Петлюра! — сказал Чекист.

— Один хрен, контра, — невозмутимо ответил сержант.

Чекист молча согласился. Всё равно менять что-либо было слишком поздно.

Эксперт

— Границы закрыты, сбежать не получится, — просто сказал Чекист, переменив на прямо противоположный смысл известной фразы единороса.

— Но ведь... Я ведь ту фразу по поводу выборов говорил...

— И я по поводу выборов. У нас не было выборов тогда, а сейчас нету выбора у вас. Пшёл!

И Чекист подтолкнул истероидного журналиста в сторону воронка.

Блин-клин

— Клин клином вышибают, так у вас говорят? — спросил командир сербского спецназа у русского Чекиста, начальника особого отдела ограниченного советского контингента.

— Так-так, — улыбаясь ответил тот.

— Ну так давай нам Клина, вышибать будем.

— Уже заняли Приштину? — удивился Чекист, — ай молодцы! Быстро!

Не прошло и часа, как извивающийся седовласый янки, привязанный к чугунной бабе, под аплодисменты толпы рассекая со свистом воздух, полетел навстречу своему шестиметровому изваянию.

"Сре?ом", — говорил прослезившийся старый сербский генерал, — "Сре?ом".

Частушка

Посылал Полонский в жопу, у кого миллиарда нет,
А в тюрьме торгует ею за две пачки сигарет.

Услышал частушку Чекист, выходя из столовой. "Народные поэты в погонах, сочинившие эту частушку, явно осведомлены о происходящем в местах не столь отдалённых", — подумал он, и усмехнувшись, пошёл дальше.

Роковые яйца

— Яйца на стол! — громко крикнул Чекист.

Банкир немедленно, в какие-то доли секунды спустил штаны и выложил на стол их содержимое.

— Да не эти же! — Чекист с досадой хлопнул по столу ладонью, и массивная зелёная лампа, потеряв равновесие, грохнулась прямо на край стола...

— Ну вот видишь, — сказал Чекист наклонясь к валяющемуся на полу и воющему фальцетом олигарху, — а положил бы те, золотые, которые ты на украденные у народа деньги купил на аукционе, — остался бы живым и здоровым. А теперь, тебя ещё в тюремной больнице держать... Лечить... Ждать пока на ноги встанешь, и начнёшь лечение в трудовом лагере отрабатывать. Так где яйца-то?

Олигарх не отвечал. По его лицу текли слёзы, и он тоненько-тоненько чего-то бормотал.

Социальная ответственность

— Так... Какие жалобы? — обратился прокурор к построенным в ряд заключённым.

— Я... разрешите, гр-н начальник! Меня-таки не кормят. Это нарушение. Всех кормят, а меня нет! А работать заставляют! Я уже четыре дня не ел!

— Как фамилия? — спросил прокурор удивлённо.

Заключённый назвался.

— Так вы ж говорили как-то, что не обязаны нести перед обществом социальной ответственности, так?

— Ну, говорил.

— Вот и общество вас теперь кормить не обязано, господин альфа-заключённый.

— Он не альфа, — буркнул кто-то из образованных в толпе заключённых,  — он самый последний омега.

Смысл слов "альфа и "омега" для большинства зека был не очень понятен. Но смысл сказанного они уловили прекрасно, и принялись негромко посмеиваться.

Сломанная башня

Старик присел на лавочку и задумался. События тех тревожных дней вновь встали перед его мысленным взором. Сейчас около полудня, светит яркое солнце, красиво отсвечивая на раннем осеннем снегу. А тогда пасмурным ноябрьским утром под холодным моросящим дождём они бежали к этому же зданию от моста, стреляя на ходу. Сейчас из окон отсвечивают солнечные блики. А тогда оттуда летели пули газпромовской охраны. Им всем тогда пришлось бы ой как туго— на почти открытом месте, против хорошо вооружённой охраны. К счастью тогда вовремя подоспели моряки-балтийцы, прикрыли их огнём из автоматических пушек со стороны Невы.

Им всё же удалось прорваться в здание, и он по рации, уже дважды раненый, корректировал огонь моряков по зданию. Почти до вчера шёл бой. В коридорах, залах заседаний, кабинетах, офисных помещениях, узких вентиляционных шахтах... кинжальный огонь, схватки в рукопашную...

А затем почерневшую, обугленную покосившуюся башню свалили взрывом.

Он встал с лавочки и пошёл к торчащему, как единственный гнилой зуб, обрубку. Каждый год он приходил сюда, и каждый раз казалось ему, что в воздухе по-прежнему висит запах гари, и вот-вот из-за Охты покажется трёхцветный БТР, чтобы зайти им в тыл, и начнёт пальбу.

В середине огромной площади перед комплексом музея истории города стоял обелиск павшим во время штурма башни. К нему-то и направлялся Чекист. Если пойти от него налево — то можно будет полюбоваться раскопанными фрагментами Ландскроны и Ниеншанца. Там же — большие выставки, видеоэкпсозиции, тематические инсталляции, посвящённые допетровской истории мест, на которых стоит город. Туда очень любит ходить Сашка — младший внук, который уже сейчас хочет стать историком. От неолитической стоянки его за уши не оторвать.

Направо  — современная, послереволюционная история. Упавшие обломки башни, законсервированы, и перестроены в странное здание в виде изломанной трубы. Под ней устроены подземные помещения. Там очень много интересного. Показываются наглядно достижения советских инженеров, большая экспозиция посвящена метрополитену, кварталу "сверхлёгких" небоскрёбов, выросшему в бывшем пригороде Колпино... Но Чекист не очень любил этот комплекс. Он всё-таки напоминал о башне.

А вот прямо — прямо торчал пятидесятиметровый обрубок, будто только вчера взорванный, и в нём был музей преступлений капитала. Там можно было наглядно увидеть, как выглядел город в последние годы антинародной власти. С торчащей над Невой уродливой вышкой. С кричащими рекламами с нерусским текстом, с сексшопами, с бездарными стекляшками на месте историчесих зданий, город задыхяющийся без зелени. Захламлённый "торгово-развлекательными центрами", стоящий в пробках...

Сюда Чекист заходил только один раз, и то в качестве эксперта. Его, как одного из немногих очевидцев события попросили консультировать создателей реконструкции штурма, и внутренней отделки офисных помещений. Здание снаружи, и часть помещений изнутри выглядит так, как будто здесь только что свистели пули, а взрыв, снёсший большую часть небоскрёба произошёл час назад. Это он знал. И именно поэтому никогда сюда не ходил.

Он подошёл к обелиску, и сразу положил к подножию принесённые цветы. Память в последнее время начала подводить, но имена всех он помнил, и можно было не смотреть на табличку, на которой выгравированы имена. Юра... Олег... В прошлом году на юбилей приезжали ветераны из других городов. Их уже осталось не так много — полтора десятка человек. В позапрошлом году умер не дожив до восьмидесяти Иван Николаевич — земляк, с которым они ходили сюда вдвоём столько лет.

Некоторое время он стоял, полуприкрыв глаза от слишком яркого солнца, а потом по военному чётко развернулся и пошёл в сторону метро. Дома уже ждали деда за праздничным столом. И Сашка опять заберётся на колени и потребует рассказать, как дед воевал с контрой на Охте...

Тиньков

— Фарцовка, спекуляция, нетрудовые доходы, хамство, жлобство. Вы знаете, г-н Тиньков! Мы вас не будем расстреливать во внесудебном порядке!

— Ну и отлично! — обрадовался олигарх, — Я пошёл?

— Да, идите в камеру. Мы над вами устроим показательный процесс. Лучшего объекта чем вы и не найти пожалуй, с вашими то высказываниями о "быдле", которое должно на вас горбатиться. Увести! И стенающего олигарха поволокли в камеру. Только теперь он понял, что "капитал" Маркса надо было изучать тщательнее.

Архитектор

— Господин архитектор? — насмешливый голос надзирателя разрезал гробовую тишину хаты.

Руководитель творческого коллектива из нескольких уборщиков (в прошлом архитекторов, работавших с ним над общим "гениальным" проектом) устало поднялся, ничего ещё не понимаю спросонок, и засеменил к смотровому окошку.

— Гражданин начальник, в камере находится восемь осужденных...— начал было докладывать он.

— Тебе касатка пришла, — прервал его коридорный, — на. Распишись.

Архитектор, как его называли коллеги-уборщики, носивший также погоняло Стеклописька среди прочих заключённых, просмотрел ответ на кассационную жалобу. Ответ, естественно, был отрицательный. А к ответу был приложен набор открыток с видами города. Это были те самые виды, которых, согласно многократно высказанному мнению архитектора, не существовало, поскольку "в городе за 80 лет большевизма не было построено ничего существенного". Даже в тусклом свете ночного освещения, даже на мелкоформатных фотографиях Московский проспект был великолепен. Слеза архитектора скатилась на фото "города без амбиций, города с провинциальной судьбой".

Госпожа-губернатор

— Мой Серёженька, он такой талантливый, такой чудный мальчик был, кровиночка моя, — костлявая сморщенная рука с облупленными крашенными ногтями смахнула слезинку, и на лице появилась борозда: ноготь как плуг пропахал сантиметровый слой штукатурки, — я ему тут пасылочку... сальце, картошечки. Домашнее всё, с Шепетовки...

Посетительница затрясла головой.

— Какая Шепетовка?! — Чекист едва сдержался, чтоб не выругаться по матери, — мы его два часа как посадили! Вы второй день как из смольного сбегли, Из вот соседнего кабинета, где теперь тов. Новиков застройщиков допрашивает. Мы ещё вас в розыск не успели даже, а вы уже!..

— Ой, пожалейте бедную старушку! — посетительница упала на колени и запричитала, — Сыночечка моего отпустите Христа ради. Один он у меня. Кормилец, надёжа моя и опора, кровиночка моя ненаглядная...

— Встаньте! Ну встаньте же! Прекратите придуриваться! — Чекист поднял посетительницу. Та вновь бухнулась на колени, и когда Чекист после долгой борьбы усадил её наконец в роскошное кресло, на котором ещё совсем недавно располагался жирный зад одного из вице-губернаторов, и вытерев со лба пот стал аккуратно вытаскивать из карманов и класть на стол пачки денег, которые ему во время борьбы распихала по карманам посетительница.

— Надеюсь, не будет сегодня больше спектаклей?! — спросил он, сложив аккуратной стопкой зелёные купюры, и с укоризной поглядел на симулирующую обморок башнесторительницу.— Сообщаю вам, что вы задержаны до выяснения. Вернее даже до вынесения. Выяснять тут нечего, и так всё ясно. Так что ждите приговора. А сынок ваш задержан с героином на кармане. Завтра его начнёт ломать и он нам много интересного расскажет, и про вас и про подельников своих — банкиров. Увести.

И чекист залпом выпил стакан. Воды.

Окрасился месяц...

— Громче, пой, мразота, — сказал сержант и влепил бывшему олигарху хорошую затрещину.

Тот послушно заблеял:

Окрасился месяц багрянцем
Где волны шумели у скал,
Поедем, красотка, кататься,
Давно я тебя поджидал.

— А теперь ты, сучка! — растрепанный член общественной палаты продолжила визгливой сороговоркой:

Кататься я милым согласна,
Я тачки крутые люблю,
Плевать мне что ездить опасно
Проблемы я все разрулю.

— А теперь целоваться! Быстро! Как тогда!

Олигарх с членом обществнной палаты принялись немедленно целоваться в засос.

— Эй, хорош! Хватит! Всё, репетиция прошла. Марш в машину! — Сержант запер машину снаружи и уселся вместе с отделением на некотором расстоянии от дорогого автомиобиля.

— А как песня заканчивается? — спросил его недавно прикомандированный молодой солдатик.

Сержант откашлялся и продекламировал хриплым баритоном:

Всю ночь как скоты просношались
И даже взопрели слегка.
Феррари к утру доставали
Из-под парового катка.

Адвокат

— Вы до сих пор считаете, что система МВД не подлежит реформированию, и её нужно уничтожить? — спросил Чекист.

— Нет, что вы! Я и тогда так не считал. Я это образно. Я в том смысле, что... хе-хе... ну, что при старом режиме оно всё так прогнило, что просто ай-ай-ай! Ну, вы же понимаете!

— Понимаю. Не понимаю только, чего вы этот режим хаете, когда были одним из первых персон в правящей партии...— не дождавшись ответа, Чекист продолжил, — мы в Чрезвычайной Комиссии рассмотрели ваше предложение и решили, что куда проще ликвидировать вас, чем МВД. Тем более что вы точно реформированию не поддаётесь, а с МВД ещё можно повозиться.

В августе 2044

— Что это? — спросил журналист.

— Момент истины, — ответил Чекист и сдул дымок со ствола стечкина.

Наше дело

— Бонджорно, синьор! — Чекист улыбнулся и изящно присел на край стола.

— Простите? — сенатор насторожённо сделал шаг ближе и втянув голову в плечи покосился бегающими глазками в сторону.

— Вы же возглавляете общественную организацию coza nostra?

— Наше дело, — поправил сенатор Чекиста и поправил тщательно ухоженную прядь волос.

— А чем красите? У вас такая импозантная седина...

Моложавый сенатор не ответил, лишь заскрипел зубами.

— Ваше дело, — чекист выразительно похлопал по толстой папке, лежащей на столе.

— Моё дело...— сенатор с надеждой взглянул на чекиста.

— Ваше дело— табак, — сказал Чекист, — ваше "Наше дело" накрылось.

— Наше дело...

— Наше дело правое, победа будет за нами. А вот ваше дело в ближайшие лет 25 будет находится в дальлаге, — сказал Чекист.

Мишико

— Что скажите? Патологии есть?

— Нет, не выявлено.

— А то, что галстук грызёт?

— Это для данного вида нормально. Это, как и понос— реакция на акклиматизацию. Так что двухнедельный карантин, — и может занимать своё место в московском зоопарке.

Певец

— Да как вы смеете? Я Леонтьев! — кричал похожий на гея певец в модном шарфике.

— А я Кузнецов, ответил Чекист, и нажал на курок стечкина — просто, чтобы не слышать надоевших воплей.

Чёрная пантера

— Не чёрная, а афроамериканская, — назидательно сказал Чекист, — будьте политкорректны.

Он обошёл вокруг клетки, постукивая дулом стечкина по прутьям.

— Нет, — наконец сказал он, осмотрев рычащее и кидающиеся на прутья существо, — не годится. Выпустим на волю.

— Как на волю, товарищ комиссар? — спросил сержант, остолбенело раскрыв рот.

— А вот так. Выпустим. Где там у нас раньше жили пантеры, а потом вымерли? В Ираке, в Иране, в Афганистане... Вот туда и выпустим куда-нибудь. И пусть живёт в дикой природе.

Развлекательная психиатрия

— Палачи! Гниды! Подонки! Каратели! Тоталитаристы! Политруки! — несмотря на лошадиную дозу успокоительного, глаза больного продолжали блистать, а зубы издавать животный скрежет.

— Эх, жаль ветеранов у нас мало в живых осталось, а тех кто есть тревожить не хочется, нервы им трепать, друг мой сердечный. Ну да ничего, друг любезный. Мы вас по вашей первой специальности пустим. Вы ведь в своё время всё карательной психиатрией занимались? Статейки на запад писали, хотя сами клиентом не были. Вот теперь побудьте немного клиентом, а писать не надо.

— Каратели! НКВД-шники! Сатрапы! Вертухаи! — пациент задохнулся от ярости, и некоторое время молчал. Словарный запас у него кончился, и он поник головой.

— Вы на камеру снимаете? — спросил Чекист сержанта, — эту плёнку обязательно нужно будет показать всему миру. Пусть видят правозащитное движение во всей красе.

Пациент вдруг резким движением вырвался из рук конвойных и, подбежав к Чекисту, остановился перед ним, страшно вращая глазами.

— Гебня! — выпалил он и попытался укусить Чекиста за нос.

...........

— Ну как там наш пациент?

— Отказался... как бы сказать... справлять естественные надобности до тех пор, пока все коммунисты не повесятся на деревьях.

— Долго держался?

— День. Потом обделался, теперь отказывается подмываться. Говорит, в знак протеста.

— Забавно.

— Да, комиссар, забавно, — врач закурил сигарету, — раздели и вымыли из шланга, стал орать, что к нему пытки применяют. Объявил голодовку. На следующий день у соседа отобрал пайку хлеба, сожрал и визжит, что его накормили насильно. Сказал, будет в ООН жаловаться. Когда сказали, что ООН больше нет, заявил, что не будет ни с кем разговаривать в знак протеста...

— Н-да... протянул Чекист.

— Вот так. А вы это всё действительно в он-лайн на весь мир транслируете?

— Транслируем.

— И что мировое сообщество?

— Ну как вам сказать... — Чекист улыбнулся — на доходах от рекламы этого реалити-шоу советское правительство заработало уже 100 млн. $. Если к нему Людмилу Алексееву подсадят, обещали ещё столько же заплатить.

— А вы?

— А что мы? Вы врач, вы и решайте, можно или нет...

Быдлунов

— Всех куплю! У меня связи! Быдло! Презренная чернь! Сдохните! Вы, животные! Да завтра же, завтра же вас не будет на этом свете! Мерзавцы! Твари! Хамы! Да вас уже завтра здесь не будет! Куда вы меня тащите! Только не по лицу! Не стреляйте... А!!!!!!

— Хотел купить пятёрочку, получил пулю в пятачок.

— Какой ж это пятачок? Это самое натуральное рыло откормленного жирного борова, — поправил Чекист, посмотрев в остекленевшие маленькие поросячьи глазки бывшего председателя смольнинского комитета.

Эх, яблочко!

Голова старой правозащитницы так напоминала печёное яблоко, что если бы не пучок пакли, прикреплённый сверху, можно было бы легко обознаться.

— Эх, яблочко, ты запеченное, Ща ты будешь у меня заключённое! — пропел сержант, звонко стукнул каблуками и сделал выход.

— Это ты где так научился? — спросил Чекист.

— В училище русской культуры, — браво ответил тот, — жаль, нас там заплечным делам не обучали. А то при Малюте Скуратове, такие народные промыслы были... ого-го!

— Ну, положим, ты и так контру расписать под хохламу или под гжель способен.

— А то! Это врождённое. Талант!

— Прекратите!!! — взвизгнула вдруг правозащитница. Немедленно прекратите говорит про этот мерзкий поганый народ! Кто такие русские? Нет никакой русской культуры! Нет!!!!!!

— А почему у неё изо рта так воняет, как думаешь? — спросил Чекист.

— Дык, это, товарищ комиссар... Столько лет задницу дяди Сэму лизать, и чтоб потом из рта не воняло. Тут хоть каждые пять минут зубы чисти — запах ничем не убьёшь.

— Что со мной будет? — спросила правозащитница уже спокойнее.

— Посмотрим. Как доктор решит. Вменяема — расстреляем, невменяема — усыпим. Нечего народное добро на вас переводить, — ответил Чекист.

Примечание. Четыре главки я убрал — не прошли цензуру, так сказать :-)