Out

Сумерки

Введение

Представлению о том, что пространство, которое человек воспринимает как реальность, есть нечто не настоящее, уже не одна тысяча лет. Разные культуры по-разному обозначали эту идею. Но всегда у этих обозначений был один контекст: что восприятие реального, которым обладает человек, есть искажение, иллюзия, мешающая познать нечто более истинное.

Вероятно, в современности идея мира как иллюзии актуальна, как никогда. Это можно видеть по множеству признаков: кризис культуры как единой образующей социальной жизни, выражающийся в нигилизме и безразличии к происходящему вокруг себя, возникновение представления об отделённости обозначения от смысла, нашедшее широкий отклик в искусстве, высокая интенсивность информационных потоков, сочетающая в себе правду и фантазию в таких пропорциях, что первая совершенно растворяется в последней... Так или иначе, в современном мире можно выделить два расходящихся начала, проявляющихся в различном соотношении, и иногда так, что заметным оказывается только одно из них. Первое начало — это концепция действительного. К ней относится любое суждение, не связанное с окружающей человека конкретикой: что хорошо и что плохо, актуальность тех или иных тем, представления о жизни и мире, социальные необходимости, — в общем, всё, что касается сознательного отношения к окружающему человека пространству. Второе начало — это мир вне категорий сознания, мир как самостоятельная реальность, которую человек познаёт через концептуальное восприятие. Упрощая, можно назвать эти начала "миром мысли" и "миром действия". В разное время эти начала находились в различном соотношении друг к другу в зависимости от того, насколько человек осознавал себя отделённым от окружающего. Состояния невыраженного сознания, которые можно наблюдать у так называемых "примитивных культур", прямо соотносят мир, переживание мира, и идею об этом переживании. Поэтому представления, даже семантически соотносимые с современными понятиями, для них могут иметь совершенно иное значение просто по факту иного нахождения во внутреннем мире человека. Вероятно, именно эта невыраженность создала представление о магической силе слов. Современная же культура почти потеряла эту связанность: сегодня говорить можно о чём угодно и как угодно. Это редко к чему ведёт, и редко означает нечто настоящее (что и эксплуатируется в творчестве постмодернистов). И если в практически ориентированных мыслях эта рассогласованность не проявляется как нечто неадекватное, любое отвлечение от практики очень легко создаёт идеи, оказывающие реальное влияние на окружающее, но при этом не имеющие совершенно никакого места в самой реальности.

В первую очередь эта проблема касается религиозных и мистических воззрений. В этом есть изрядная доля исторической иронии: то, что началось как поиск чего-то более настоящего, сегодня создаёт наиболее устойчивые в своей бессмысленности суеверия.

Сам механизм такого возникновения очень прост: человек ощущает потребность в выражении определённого внутреннего состояния. Но мир, в котором происходят реальные вещи, уже поделен так, что для этой идеи места в нём не оказывается. В самом деле, откуда взяться тому же Богу в мире, состоящем из молекул, когда точно известно, что будет за следующим поворотом, а ньютоновская механика описывает подавляющую часть доступных обыденному опыту процессов? Здесь есть три варианта. Можно разочароваться, и фрустрировать свою потребность к такому выражению, разражаясь ехидным скепсисом там, где речь заходит о возможностях такого выражения. Можно поискать в этом мире бреши, как правило, представляемые социально авторизованными религиями (или, для эстетов, — сектами, действующими предельно неавторизованно). И можно просто выйти за грань происходящего в реальности куда-то в собственную фантазию, начав создавать свой мир именно там.

Во всём этом человек может найти свою правду или призвание. Но проблема в том, что такие пути не будут проходить в реальном мире, перемежаясь с фантазией даже там, где будут предполагать пересечение с реальностью. В этом ключе можно взять любую идеологическую, эзотерическую или религиозную тусовку, и посмотреть на плоды их достижений и образ жизни. Скорее, прежде всего остального в такой жизни будет проявлен очень сильный разлад меж её обыденностью и предметом человеческих воздыханий.

Выражаясь в более универсальном смысле, чем больше человек причастен иллюзорному миру, тем более иллюзорно всё, что он делает. Именно по этому пути пошёл современный сатанизм. Различные "ордена" создают свою собственную космологическую игрушку, и проводят дни и годы, пробуя на вкус состояния, которые эта игрушка способна принимать. И, по всем заветам постмодерна, слова здесь произносятся не для того, чтобы производить изменения. Вспоминая одну из книг Виктора Пелевина, в этих играх достаточно поставить указатель "Сатана находится вот там". Это разделяется другими участниками, и всё продолжается как взаправду, не будучи призвано обозначать нечто иное. Разве что время понемногу выходит, делая эти игры менее богатыми на события, потому что всё большее оказывается привычным и отыгранным уже по множеству раз.

Данная статья предпринимает попытку выразить концепции Пути Тьмы без выхода в новую видимость, как метод действия здесь и сейчас и присутствия здесь и сейчас.

Сумерки — это время, когда день растворяется в ночи. В них нет ни того, ни другого, но вместе с тем, присутствует каждое. Это время неясности и непостоянства, которое благосклонно к отдыху и новому началу, разрушая течение событий явного мира. И вместе с тем, это невозможность продолжения текущих дел. Желающие могут попробовать, но дорога уже видна не так, как раньше, и можно прийти куда-то не туда, либо свернуть себе по неосторожности шею. Так оно, вероятно, и было бы, имей существующие сегодня идеи хоть какой-то действенный потенциал. Но поскольку "слово" уже не значит "действие" — блуждать здесь можно бесконечно. "When they think they've been running for ages — on and on. But hardly moved a square at all...", как в своё время пелось у Dreams of Sanity.

Попробуем наметить границы этой игры и пути её завершения.

Ретроспектива

Исторически появление сатанизма связывается с двумя тысячелетиями христианства как доминирующей религии на европейском пространстве. Но реальные предпосылки чуть более многомерны. Христианство выразило идею Зла. Но для того, чтобы эта идея обрела свою собственную жизнь, нужно нечто большее, чем просто представление: например, пока ничего не слышно о почитателях Сансары, или людях, впечатлённых даосизмом, и поклоняющихся деянию. Требуется оставить за гранью существующих воззрений нечто важное, чтобы однажды потребовалось возродить его, отказывая в правомерности существующим концепциям "добра" — и здесь явно прослеживается две тенденции.

Первая тенденция связана с проблемой теодицеи. То есть — оправдания божественного присутствия перед лицом различных невзгод, перепадающих людям, приводящего к представлению о "хорошести", либо "нехорошести" той или иной сущности внутри мира. При этом сугубо психологически возникновение такого вопроса возможно только когда человек противопоставляет себя миру. Если принимать трудности как должное, то не будет ни причитаний, ни воззваний к небесам. Человек будет просто выживать, более, либо менее успешно. Для того же, чтобы дать начало воззваниям, нужно, чтобы он перестал определять себя через происходящее вокруг него, сказав: "вот это я, а вот это — мир". И только задавшись проблемой бытия "я" в мире можно задаться вопросом, почему не всё получается хорошо.

Когда такой вопрос поставлен, возникает первая концепция качественности окружающего бытия. И то, когда эта концепция перестанет отражать мир, и начнёт претендовать на определение собой мира — вопрос лишь времени. Когда это время настаёт — появляется представление о едином боге. По сути, представляющее предел синтеза оценок происходящего, и всё больше выходя из бессознательной и экспрессивной сферы в сферу чистого рацио.

"Зло" в этом случае изначально отражает участки столкновения человека с опасностью. Будучи вне противопоставления с миром, человек воспринимает его как должное, что очень хорошо отразилось в языческих воззрениях, где боги имеют двойственную природу, или наделены более сложной качественностью, нежели чистая "вредность", или "полезность" человеку. Постепенно представление об этих участках всё более абстрагируется от реальности опыта, также соединяясь в синтетический образ всего неприемлемого, который рано или поздно начинает выражать второе начало мира.

Вторая тенденция была обозначена самим христианством. Поскольку оно претендовало на реальность, всё, что утверждалось им, также имело соотнесения с реальностью. Вряд ли его воспринимали как очередную идеологию: искренность веры во что-то означает отождествление себя с объектом веры, что, в свою очередь, создаёт вполне реальные изменения внутри личности, перестраивающейся в согласии с той картой мира, которую она приняла за достоверную. И здесь, с одной стороны, свою роль сыграло разотождествление, которое христианство проводило с физическим миром, и с другой — демонизация языческих божеств, отражавших важные для внутреннего мира человека динамики, что также усиливало раскол с миром, создавая стерильность христианской морали.
Таким образом, мир внутри христианской культуры разделился на два противопоставленных друг другу начала: Небо как обитель божественного присутствия, чистоты и непорочности, и Землю как обитель греха, несовершенства, боли, смерти, и лишённости блага в конечном смысле. При этом Небо и Земля — не просто знаки, отражающие линию раскола. Это состояния человеческого бытия в мире (что, в частности, показывает, что колея для христианского мировоззрения была проложена задолго до него самого), имеющие куда больше проявлений, чем способны вместить в себя слова, которыми выражаются формальные признаки этих состояний. Здесь можно найти символизм мужского и женского начал, в частности — связанность мужского начала с духом, неизменностью, абстрагированностью и нравоучением, а женского с плотью, сексуальностью и жизненностью в её конкретном физическом аспекте. Христианство противопоставило эти состояния друг другу. Или — само появилось из их противопоставленности, продолжив её. Со временем всё, что связывалось с Землёй, накачиваясь негативом, стало выражать нечто ужасное. Тогда как человек бежал к Небу, всё менее соотнося себя с данностью материальных порядков.

В этом смысле христианство создало культуру где-то с невротическими, и где-то с психотическими содержаниями. Которая рано или поздно должна была потребовать освобождения, со всей симптоматикой этих состояний: конфронтацией, навязчивыми фантазиями, паранойей, преувеличениями, и так далее. Слова об освобождении начали звучать с разных сторон. Можно вспомнить Ницше с его "Антихристом", обращавшегося к христианству как к религии, утверждающей ценности чумы. После него был Фрейд, который посвятил себя изучению рассогласованности сознания человека и его животной части. И смысловую точку в этом процессе поставил ЛаВей, выразивший современную психическую реальность в психодраме Чёрной Мессы, и давший возникшей необходимости её новые время, место и название. Сатанизм в обозначенном им ключе — не более чем терапия, восстанавливающая целостность человеческой личности. Правда, сама наследующая черты невроза: не просто устраняя раскол, а создавая фетиш из, в общем-то, естественного свободного состояния.

Но христианство дало не только повод для терапии. Помимо этого, оно создало зеркало для выражения чего-то куда более глубокого: образ Врага и места его существования. Что впоследствии и было выражено в слове "Тьма".

Здесь возникает одна из первых проблем сатанизма как мировоззрения. Какая-то его часть указывает на внутреннее воссоединение, совершенно не предполагающее дороги дальше. Но другая наследует религиозную практику, в которой мы можем найти всё те же христианские методы: эсхатологический культ и отрицание мира. Сейчас почти каждая трактовка слова "сатанизм" апеллирует к одной или другой части, иногда смешивая их, и почти всегда дополняя их своими личными предрасположенностями.

При этом возникает новая дуальность: терапия, не будучи предназначенной для чего-то иного, воспринимает религиозность как симптом, и требует скальпель. Религия, возникнув на почве отделения от материи, не рассматривает принцип бытия в ней. Или же, рассматривает материю как самостоятельную проблему — и сатанизм в познании этой проблемы зашёл не намного дальше христианства.

На этом можно подвести черту под историческими формами сатанизма.

Метафизика и реальность

Прежде чем последовать дальше, имеет смысл сказать о принципе минимализма. Если мы даём имя некоей вещи оправданно, эта вещь должна иметь свою собственную сущность. Если оно не имеет её, являясь иносказанием или композицией ряда признаков, мы злоупотребляем словами. Что хорошо для литературной деятельности, но не очень действенно там, где предполагается что-то менять. "Иметь сущность", в свою очередь, означает "как-то выражать себя в мире". Хотя тут есть один нюанс. Он выражен в тезисе "бытие есть, небытия нет". То есть, всё, о чём мы можем мыслить или говорить, присутствует в реальности (точнее, в действительности. — W.) так или иначе. Другое дело, что знак, фиксирующий определённое опытное содержание, может не отражать его прямо. Так, например, есть идея Бога. И есть ряд признаков, которые с ним соотносят. Всё это в целом — не более чем набор слов и представлений. Реально для кого-то этот набор может значить только слова и представления. Для кого-то другого надежду, для третьего — определённый способ обобщения определённого опыта. И везде "Бог" будет разным, хотя соотнесён будет с одной и той же идеей. Принцип минимализма вводится для того, чтобы отражение состояний в понятийном ключе было наиболее прямым.

Таким образом, дальше под "сатанизмом" будет иметься в виду не терапевтический метод, и не клише вроде "разумный эгоизм" или "уничтожение мира". А определённая качественность и определённое направление работы. И, соответственно, конкретные проявления этой работы, согласующиеся с самой сущностью, и при этом — не выходящие из обозначенного исторического контекста.

Далее, если мы говорим о самостоятельной сущности и работе с ней, то должен быть обозначен момент перехода в более вовлечённое состояние. Человек может копать и может не копать. Вовлечённость, либо невовлечённость в этот процесс не изменяет его в сущности. И если мы назовём его землекопом, то это название не будет чем-то самостоятельным. Оно будет просто констатацией рода занятий.

Соответственно, если — и особенно если — мы говорим о сатанизме как о пути, претендующем на место в вечности, нужно обозначить переход от человека к чему-то вечному. Метафизика предоставляет тут более простой способ работы с вещами, заявляя, что переход есть ("демон в теле человека", "смерть души", и так далее). Давая ему название и говоря о качествах, но совершенно не связывая всё это с самой данностью. Это ещё один повод смотреть на сущность, а не на задействуемые слова: метафизика не работает. В реальности всё выражается через состояния. Если есть состояние один и состояние два, вопрос перехода от одного к другому приобретает сугубо технический вид. Если же есть Бог и Дьявол, и идёт Война, то вопрос достижения Победы становится крайне вариативен. Но времени и сил на её достижение — и особенно на разговоры о ней — можно потратить неизмеримо много.

Воля к жизни

Ещё один из важных вопросов, который имеет смысл обозначить, прежде чем перейти к конкретике — это вопрос соотнесения операции и оператора. Есть человек, который совершает определённое действие. Вопрос: результат этого действия зависит от выбранного метода операции, или от того, кто проводит её? Это вопрос не для размышления и пересчёта вариантов, а, скорее, для обозначения двух принципиально различных мировоззренческих парадигм.

Первая парадигма предполагает, что мир возвышается над человеком. Сам человек есть часть мира, и от его действий зависит только порядок внутри мира, но не само его качество. Поскольку мир определяет и человека, и возможности, результат зависит только от метода, которым воспользовался человек (и сам человек есть такой же инструмент, реализующий метод, как и другие вспомогательные средства, которые могут быть задействованы).

Вторая парадигма предполагает, что человек возвышается над миром. И здесь именно качества человека определяют качество достижения, поскольку возможности определяет уже он, а не законы внешней реальности. Соответственно, метод здесь — продолжение принципа существования человека.

Сугубо онтологически разобраться, какая парадигма "вернее", не представляется возможным. Но если говорить о практическом аспекте, особенно в ключе магических операций, то вторая парадигма предоставляет куда более широкую практическую базу. Вопрос о достижении результата здесь задаётся не тому, как произведена операция в мире, а тому, как проявлял себя действующий в ней. В первом случае не ясно, чему вообще задавать этот вопрос: то ли что-то пошло не так, то ли вмешался случай, то ли были не учтённые в действии параметры. Во втором случае работа исключительно интроспективна, и причина удачи или неудачи может быть только одна: сам оператор.

Наиболее явно разница в подходах показывает себя в ритуальной практике, где действо в ключе первой парадигмы концентрируется на обращении и последовательности действий — и может выглядеть очень эффектно и вдохновляюще. В то время как действие в ключе второй парадигмы может вообще не выражаться никак. Человек будет делать свои повседневные дела, общаться с окружающими, или просто работать — но вместе с этим же, проводить намерение в мир. Исключительно на динамике внутренних состояний.

Помимо прочего, мир в ключе второго подхода не есть нечто самосущее или довлеющее. Он не более чем пространство для утверждения воли оператора, что также лучше отвечает целям магии (конечно, если идёт дальше деклараций, показывая, как именно можно выходить в состояние причины происходящих вещей). Но тогда возникает закономерный вопрос: если оператор уже не двуногое без перьев, существующее в мире вещей, и подчиняющееся его законам, то кто он?

Для ответа на этот вопрос нужно вернуться к идее мира как переживания. Мир человека состоит из опыта, через который ему довелось пройти. Человеческое "я" тоже формируется на этом фундаменте как соединение некоторых внутренних динамик и самого прикосновения к миру. При этом сам опыт может быть крайне разнороден, и соотносим не только с физическим миром. Он — это также внутренние переживания, оценки, различные странные состояния и явления. Всё это в целом составляет эмпирическую реальность человека, которая затем может быть отражена в его представлениях.

В различных околомистических кругах существуют представления о "тонком" и "грубом" мире. Как и всё околомистическое, эти представления дополнены ворохом и тележкой слухов и расхожих мнений, которые создают, в свою очередь, прочную базу для скепсиса в отношении этих категорий. Но пояснить функциональную часть этих представлений на самом деле не так сложно. Грубое — это, как ни странно, всё то, что грубо, а тонкое — это всё то, что тонко. И всё это, конечно, относительно и условно. Например, восприятие присутствия человека, ориентированное на грубые динамики, даст нам визуальный образ этого человека. Более тонким восприятием будет являться восприятие присутствия этого человека без акцентирования визуального образа: насколько комфортно быть рядом с ним, на какие аспекты самочувствия влияет приближение к нему, и так далее. Люди, умеющие работать с тонкими потоками, могут доставать из ощущения этого присутствия различную информацию о человеке, его окружении, взглядах, отношениях с обществом, его положении в нём, и так далее. Говоря предельно просто, "грубое" — это то, что дано в наиболее ярких, весомых и ощущательных формах. "Тонкое" — это то, что находится в предпосылках этих форм, менее явное и менее видимое. В социальной жизни человек ориентируется на работу с грубым миром. И поскольку этот мир занимает его внимание, сознание не выходит за грань очерчиваемых этим миром возможностей. Шаг к более тонкому восприятию состоит в том, чтобы посмотреть на грубый мир, и затем понять, кто именно его воспринимает. И если грубый мир находится как переживание внутри восприятия человека, то где находится сам человек? И что его окружает?

Примерно к ответу на этот вопрос и стремится медитация. Следуя ей, можно увидеть достаточно интересную штуку: помимо человека, определяемого через восприятие окружающей действительности ("я — сотрудник компании ХХХ", "я — слушаю блэк метал", "я — ненавижу мир"), есть человек как существо, находящееся вне конкретики и движений, просто сущее в универсуме, которому, по большому счёту, нет дела до окружающего пространства ровно до тех пор, пока это существо само не пожелает принять в нём участие. Именно эту вещь феноменологически и можно назвать "духом": в её присутствии в мире есть свой собственный смысл, который существо может отражать в реальном мире, если начинает действовать, не только изменяя что-то руками, но и вдыхая своё присутствие в окружающие формы мира. Это дыхание можно найти в работах лучших представителей искусства, когда смысл творения не сводится к очередной концепции, парадигме, или оригинальному оформлению, а выражает нечто более универсальное и общезначимое: вопросы и состояния, которые связаны с самим фактом человеческого существования.

Чтобы подвести слова ближе к центральной теме этой статьи, можно взять рассказ Говарда Лавкрафта "Изгой" для иллюстрации различия духовного и "материального" смысла.

Сюжет рассказа представляет собой воспоминания его центрального персонажа, повествующие о выходе из подземелья. Лишённый человеческого присутствия и скитающийся в мрачных стенах, он стремится найти выход из своей гнетущей данности. Лишь для того, чтобы, найдя общество людей, посеять ужас меж ними, увидев затем в зеркале себя — и поняв, что меж ним и человеком не может быть ничего общего. Материальный смыл здесь предельно механистичен: чудовище выбралось из подземелья. Есть и другие трактовки. Например, "мастер современной литературы ужасов" Роберт Блох говорит об этом произведении как о "теме дегенеративной мутации" (статья "Наследие ужаса", опубликована в качестве введения к сборнику рассказов Лавкрафта "Азатот"). Подобные трактовки неизбежны в ключе "грубого мира": человек, восприняв нечто, ищет те категории, которые смогли бы выразить смысл этого восприятия, предсказуемо находя их. Духовный смысл идёт по другой дороге, видя в обстоятельствах сюжета выражение определённой самодостаточной реальности. Он не оперирует описаниями или концепциями, пытаясь уместить в них формы своего опыта, он исследует состояния, которые создали предпосылки для появления этих форм: дух, который входит в мир через них. "Грубая реальность" представляет любую самобытность как нечто вторичное по отношению к миру. Взгляд духа видит только самобытный исток, воспринимая реальность как соединение влияния каждого из этих истоков.

Можно привести другой пример, связанный уже с психологией, а не литературой. Существует мнение, что идея о Тьме получила негативный контекст, поскольку темнота всегда соотносилась с опасностью. Люди чувствовали себя уверенно при свете дня, а ночью на них могли напасть хищники, или другие люди. Это типичное "грубое" представление, основанное на подборе объяснений, но не на понимании. Ведь, скажем, лифты — тоже очень опасная штука, особенно если вы заходите в него этаже на десятом. Не говоря уже о самолётах. Но боится лифтов или самолётов далеко не каждый. Для возникновения страха разбиться объект должен явно связаться с таким исходом. То есть, садясь в лифт или в самолёт, человек должен здесь и сейчас переживать этот исход, чтобы испытывать страх перед этими вещами. То же самое и со страхом нападения: нужно, чтобы опасность была реальной. Ощущаемой. Витающей в воздухе. В таком ключе боязнь темноты из-за нападения может означать только одну вещь: параноидальную пандемию. Которая, по странным причинам, не только не разрушила зарождающееся общество, но и перешла к людям, которые давно уже не живут в лесах. Куда более реальной здесь представляется самодостаточность ужаса перед ночью. Глядя в неё, человек оказывался один, потерянный в небытии, перед ужасом сокрытого. Это чистое духовное переживание. И познание этого переживания позволяет познать и то, что именно скрывается в темноте.

Исходя из сказанного, можно дать определение термину "духовное развитие". Это исследование содержания присутствия в мире. Сам "дух человека" постигается через характер переживаний, связанных с существованием самим по себе. Не ре-акциях человека на окружающие его раздражители, а состояниях, связанных с самим фактом его бытия в мире. Именно поэтому такое познание универсально: оно направлено не на выявление частных взаимоотношений, но на само пространство, где они происходят. В таком ключе мало заявить о том, что воспринимается как близкое или не близкое себе. Имеет смысл также и увидеть, какая грань духа отражается в этой близости или не близости. Что предполагает выведение восприятия за влияние грубых форм туда, где остаются только человек и универсум.

Вместе с тем, духовное состояние также является некоторым самоограничением. Оно существует в универсуме, и является его частью. Можно пойти дальше него, попробовав выйти за грань духа к пространству, которое будет наполнять его своим присутствием. В нём уже не будет индивидуальности в привычном для человека представлении. Оно будет проявлением чего-то куда более изначального, чем другие формы присутствия — дух и сам человек. Для получения выхода в него, нужно работать уже с качеством духовного присутствия, воспринимая его как нечто самодостаточное вне контекста бытия.

Часто к формам присутствия обращаются в ключе преемственности Отец-Сын-Мать, где Сыном является дух, а Отцом — сущность духа. Форма присутствия в грубой реальности может быть связана с материнским началом, от которого дух должен отделиться для познания своего собственного бытия, воспринимая динамики Отца, и продолжая его замысел, либо соединяя в себе каждое из начал, и создавая уже принципиально иную дорогу в мире. В целом же динамику перехода от одной формы к другой — воплощению воли Отца, и возвышению присутствия Матери — можно назвать "волей к жизни".

Воля к жизни — это дорога, которой предпочитает следовать человек. Определённый духовный опыт, определённое содержание, выражающееся в нём, и определённая форма бытия в мире. Воля к жизни выражается полностью, когда конкретная форма полноценно принимает в себя потенциал других уровней. И воля к жизни нарушена, если человек воплощается искажённым. Здесь нет никакого целеполагания, задач или миссий: любое внешнее проявление или последствие является результатом гармоничного, либо негармоничного выражения воли к жизни.

Сатанизм в таком контексте — это конкретная динамика такой воли. Эмпирическую данность которой можно будет обсудить ниже.

Тьма как пространство опыта

Каждый уровень существования располагает своим спектром доступных состояний. И каждое состояние должно быть воплощено для полноценного присутствия на уровне. Например, сложно быть убийцей, никого не убив. Можно сколько угодно вдохновляться убийством, говорить об убийствах или представлять себе убийства — но убийца это тот, кто делает вещи, а не тот, кто мыслит их. И нет никаких гарантий, что, пойдя на этот шаг, человек затем не сломается, и не окончит жизнь с лезвием в руке и тёплой ванной. При этом же, нет никаких гарантий, что реальный убийца будет лишён сентиментальности, или не будет мечтать о покое и безмятежности где-нибудь вдали от людей: то есть, не факт, что тот, кто делает вещи, следует в них своему духу. А тот, кто следует своему духу, не факт, что следует сущности убийцы, а не просто глубоко обижен на жизнь. Именно поэтому здесь уместно говорить о воле к жизни в целом: в своих превращениях она иногда принимает очень странные частные формы (чего стоит хотя бы непризнание своей сексуальности, в которой человек может яростно отрицать секс только потому, что столь же яростно желает его). И именно поэтому говорить о идеях или принципах тут не уместно: идеи и принципы выражают не более чем мнения и ожидания. Реальности не много дела до них.

Попробуем посмотреть, какие вещи понимаются под словом "Тьма" — как содержательно, так и в ключе участия в них человека.

Есть одна хорошая идея, выражающая суть инициации на Путь. Она выражается словом "Пробуждение". Изначально человек — продолжение культуры, внутри которой формировалась его личность. Он живёт её жизнью: делает вещи так, как она предполагает это, и мыслит так, как она показала ему. Будучи частью культуры, он может прочесть о Тьме. И прочтённое может даже ему понравиться. Но поскольку он продолжает оставаться частью культуры, увлечение "Тьмой" скажется не более чем на образе мыслей, интересах, или проведении времени. Так же люди проводят время, увлёкшись Толкиеном или духом средневековой культуры. Но иногда бывает и так, что вдруг мир переворачивается: оказывается, что в человеке есть нечто, находящееся по ту сторону динамик культуры. Нечто, что совершенно другое, отличающееся от всего, что было в его жизни до этого — и он может смотреть глазами этого нечто, видя мир уже в совершенно ином ключе. Так у него появляется новая система координат, которая в состоянии сформировать не только отношение к одной вещи с позиции другой, но и ко всему происходящему в целом. Это и становится духовной инициацией.

Можно сказать, что первейшим откровением в ключе Пути Тьмы является тот факт, что Тьма существует. Не плохие люди или плохие вещи. Не убийства и не отрицание ценностей. А нечто Другое. Как отдельное пространство, объемлющее мир, вдруг обратившее на человека свой взор. В этом пространстве человек находит существо, говорящее с ним. Только вдруг оказывается, что это существо — он сам. Состояния, которые рождает этот взор, могут быть очень различными, и очень по-разному проявляться. Это могут быть сны, полные странных, потрясающих, и порой ужасных переживаний и образов. Это могут быть странные переоценки происходящего, когда занимавшие внимание вещи вдруг обнаруживаются совершенно пустыми и не значимыми. Это может быть зов, который на манер едва различимого шёпота говорит с человеком, и влечёт его куда-то (и понять, куда именно, бывает очень непросто). Это могут быть видения, состояния, накрывающие человека в бодрости и сознании как штормовой вал, события, вызывающие крайний внутренний резонанс независимо от того, насколько невзрачными являются.

Все эти вещи выбивают человека из привычного для него мира, показывая новую возможность осмысления происходящего и участия в нём. И здесь есть три опасных момента. Первый связан с рационализацией происходящего, когда человек начинает диссоциироваться со своими состояниями через объяснялки вида "это всего лишь глюк", "я не адекватен реальности", "дедушка Фрейд говорил, что такие вещи относятся к ...", и так далее. В лучшем случае это не позволит понять смысл и субъективную ценность происходящего. В худшем, вызовет не самые конструктивные смещения в психике. Второй опасный момент: полное отождествление с происходящим. Здесь человек начинает принимать происходящее за чистую монету, целиком переводя своё "я" на более тонкий событийный поток. Соответственно, прежде всего здесь теряется утверждающая способность, связанная с материальным миром. Человек закрывается в своих переживаниях, и не смотрит никуда кроме них, пуская "мир тщеты и суеты" на самотёк. Типичный результат выглядит как "несчастный поэт", фонтанирующий образами и идеями, которые ничего не стоят с точки зрения изменения мира, и живущий в бардаке и затхлости, потому что с презрением относится к простым и конкретным вещам. И самое забавное тут случается, когда состояния, вдохновлявшие этого поэта, уходят. Он остаётся один в мрачном и холодном мире, который не способен его хоть как-то заинтересовать или порадовать. В итоге, он либо находит способ выхода из него, либо начинает цепляться за прошлое, живя памятью и попытками пережить нечто подобное тому, что было ранее, напоминая в этом стремлении заевшую пластинку, которая с годами только ухудшает качество звука. Третий опасный момент: всё то же приятие за чистую монету, но вне возможности абстрагироваться от окружающей конкретики, когда приходящие переживания переполняют бытовую данность, создавая крайне гротескные и вульгарные ландшафты. Здесь человек прямо переходит к инспирированному духом представлению, не изменяя самого своего присутствия в мире, и начиная (в случае тёмных инспираций) рассматривать разрушение и саморазрушение как продолжение духовной необходимости, выражая его в различной антисоциальной деятельности, извращениях, отрицании таких качеств как спокойствие, доброта, или направленность на успех (социальный, финансовый, личный, или любой другой). Что прямо приводит к маргинальному существованию, в котором вся способность выражения себя поглощается негативными настроениями, направленными против мира, совершенно безразличного к происходящему.

Если говорить о сути приходящих состояний, то они часто граничат с чернотой, ужасом, смертью, ночью, и отражаются во всём том символизме, который связан с ними. При этом человек, не сталкивавшийся с "тёмным дискурсом", или вообще с чем-то "тёмным", может выбирать для выражения своих чувств едва не любую систему, которая позволяет хотя бы отчасти сказать о них. Иногда это воспринимается как "выход за грань своего "я"", как "уничтожение отражений", как "предельная реальность", и даже как "контакт с богом" — проблема тут только в том, что подобными категориями может выражаться множество состояний с различной сутью и экспрессией.

Можно попробовать выразить сущность этих состояний, используя некоторые мистические идеи, которые отчасти уже были затронуты в этой работе.

Мир вещей, который осознаётся человеком прежде всего — это конструкция, состоящая из частных состояний. Как если бы мы брали числовой ряд, и пробовали описать его перечислением всех натуральных чисел. Когда человек начинает замечать единство, пронизывающее частность окружающих проявлений, он приходит от набора чисел к самому "числу" как принципу, отражаемому в каждом из доступных ему примеров. В точке осознания единства частностей человек соприкасается с универсумом. И если частные состояния всегда подвижны и относительны, универсум всегда неподвижен и абсолютен. Если смысл частных состояний вариативен, и постигается исключительно как соотнесение одного с другим, смысл универсума непреходящ, и проявлен как утверждение каждой его точки, излучающей своё собственное существование (и в совокупности рождая мир вещей).

Идея окружности (которая символизирует целостность и замкнутость, и соотносится с миром), в которой центр находится везде, а радиус нигде — это один из вариантов описания Бога. Принимая его как рабочий, можно прийти к выводу, что Бог есть везде. И человек, который не признаёт Бога как действительное, просто не достиг точки осознания универсальности (при этом имеет смысл различать веру в него и его восприятие — вера признаёт его наличие, но не прикасается к нему), замкнувшись на частных формах окружающего бытия. Но это не мешает ему быть в сообщении с ним. Что выражается в переживании человеческой жизни как стремление к гармонии отношений человека с миром. Ведь даже очень "плохие" люди следуют не "абсолютному злу", а закону выживания. Вопрос в том, почему они не последовали более светлому ключу этого выживания, крайне часто приводит к негативному опыту: отчуждению от чего-то важного для человека, боли, нужде и страданию. Его разрушающая и саморазрушающая жизнь оказывается не более чем криком отчаяния. Всё это в целом повторяет богословскую концепцию "privatio boni", и указывает на возможность исцеления (для которой, впрочем, нужны более изящные методы, чем карательная психиатрия и её производные). Человек, реализовавший себя в гармонии, становится одним из центров мира. Центром — потому что он оказывается вне обусловленности миром или судьбой окружающих его людей. Именно к этому ведут так называемые "светлые духовные системы". Этот человек находит мир в себе, и становится способен дарить мир окружающим. При этом сам "мир" далёк от христианских идеалов благости и добра, и куда более богат оттенками. В немного ином ключе его можно было бы назвать "радостью", "самореализацией", "красотой" или "свободой".

Если же говорить о более промежуточном варианте, то человек всегда стремится к удовлетворению и благополучию. Не всегда он способен осознать это, и не всегда его представления о благополучии отражают высокие и нравственные вещи. Но тем не менее, гармония (то есть, согласованность с универсумом) всегда остаётся.

Тёмное откровение в ключе такого размышления — это децентрализация. Лишение центра, который поддерживает существование в целом, когда умирают надежда, ожидания, счастье, смысл... Человек остаётся один на один с чистым Ничто. Беззащитным, и полностью раскрытым ему. Часто такое состояние описывают как "смерть души". В этом находит отражение вульгарная метафизика, мыслящая аристотелевскими категориями вида "есть"/"нет" без прямого соотнесения этих категорий с миром. Потому что, строго говоря, душа есть, пока есть человек. Состояния лишённости, приводящие к человеческому злу всего лишь искажает связанность материальной формы человека с миром в целом. "Убить душу" — означает уничтожить активный и своевольный компонент человеческого "я", фактически превратив человека в растение (при этом куда чаще она не "убивается", а всего лишь отсекается от физической плоскости). В случае с децентрализацией изменяется наполнение души и характер её инспираций. Качество, но не сам факт наличия-отсутствия.

Если переход пройден успешно, человек обретает себя по другую сторону бытия, имея возможность взаимодействовать с Тьмой. Факт этого перехода даёт повод для тематики трансцендентализма, говоря об опыте восприятия Тьмы как о "познании запредельности", "бытии небытия", и так далее. При этом картинка в целом получается куда сложнее, чем её обычно представляют: есть Сущее и цели и задачи в нём, как более, так и менее универсальные. И есть Тьма и её собственные динамики, которые сами по себе вообще никак не связаны с универсумом ("Aquila non captat muscas"). Человек, находящийся по обе стороны мира, просто работает с более широким опытом присутствия. Он может выбрать развитие трансцендентного компонента, исследуя внешние пространства, и может выбрать развитие имманентного компонента, работая над вхождением себя как принципа в мир. Идеальным вариантом является, конечно же, работа в обе стороны, поскольку даже если человек заинтересован в полном выходе во Тьму, работа в ней не будет иметь прямых отражений внутри мира: "нельзя справиться с облаками, строя корабль", как это сказал один из персонажей фильма Джармуша "Мертвец" (фраза может быть не дословной). И изменение качества своего присутствия настолько, чтобы уметь изменять его в масштабах реальности требует понимания, как эта самая "реальность" устроена.

В этом же смысле можно сказать о противопоставлении Тьмы и мира, которое часто находит отражение среди её почитателей. Такое противопоставление — следствие неразличения каждого из начал, и, в том числе, неумения быть в мире, которое очень легко рационализуется как "я другой! Я не отсюда!!", с отождествлением неблагополучия с "настоящей тёмностью" в качестве своеобразной гарантии, чтобы ненароком не стать для этого мира "своим".

Классические термины, используемые для отражения становления личности сатаниста — "альбедо" и "нигредо", заимствованные из психологической интерпретации алхимии, вообще не имеют прямого отношения к Пути Тьмы: это вопрос сугубо бытия в мире и нахождения своего места в нём (или "становления центром", как это было названо ранее). Конечно, хорошо, когда талант получает возможности полноценного существования — но суть и задачи таланта отнюдь не в нём.

Функциональная модель

Дав некоторые необходимые сведения, можно собрать модель мира, в ключе которой понятия, связанные с Путём Тьмы, получат более практическое значение.

Прежде всего, мироздание. Говоря о "мире", можно иметь в виду много разных вещей. Например, можно обозначить словом "мир" всё сущее. Здесь будет использована несколько иная трактовка: мир есть пространство выраженного (оформленного, данного, наблюдаемого) опыта.

В таком ключе можно выделить три состояния. Это запредельность, не относящаяся к миру, и работающая где-то с самосущими состояниями, не входящими в мир прямо, и где-то — с прямыми предпосылками воплощения в него. Это универсальность, выражающая константы действующих в мире принципов. И это "тьма вещей" (конечно же, речь идёт о "множестве", а не "Тьме"), существующая как явный опыт.

Человек — это принцип существования внутри "тьмы вещей". Или — это принцип существования штуки, которую можно было бы обозначить словами "субъект", или "наблюдатель". Качества человека определяются положением в мире вещей, мерой его вовлечённости в этот мир (мерой невосприятия себя как наблюдателя) и суммой пережитого опыта. Качества наблюдателя безусловны по отношению к материальности вещей, но его вовлечённость в них (это же можно определить как "бессознательность участия") рождает человека. Эти качества, в свою очередь, обусловлены тем, что даёт начало наблюдателю извне мира. Качества пространства запредельности не обусловлены ничем.

Тьма — это состояние запредельности. И не факт, что единственное. Его нельзя определить, поскольку оно само создаёт определения. Его можно лишь обозначить через отвлечённые идеи, или познать, став его частью. При этом сами эти идеи всего лишь создают зеркало, чтобы наблюдатель, привязанный к миру, мог увидеть в нём отражение своей подлинной реальности, и развернуться к ней. Здесь можно говорить о мраке, смерти или небытии, указывая на саму запредельность переживания. Можно говорить о Ничто, бесформенности, вселенском ужасе и Бездне, указывая на подобия качественности Тьмы. Достоверных формальных признаков не существует. Но затронутый Тьмой будет всегда носить в себе её печать, которую увидит другой человек, причастный ей.

Помня о условности обозначения качеств, можно также сказать, что если Свет излучает, Тьма — поглощает. Свет создаёт, Тьма рассоздаёт. Стремясь к сердцу Тьмы, практик проходит процесс рассоздания, пока сам не становится Тьмой. В этом ключе он может подчиняться её динамикам, соединяясь с ней через самоотречение, либо идти в неё, продолжая своё присутствие всё дальше в её глубины. Этот процесс есть Падение — он начинается с выходом из реальности Света, и продолжается до тех пор, пока практик вновь не оказывается в нём, отказываясь от дальнейшего пути, либо пока он не достигает конечной точки, находящейся в сердце Тьмы («конечная точка» на мой взгляд — несколько неудачное выражение; познание Тьмы — это именно Путь, а не стремление к некоей Цели. — W.).

Тьма бесформенна, но не безжизненна. Некоторые её части имеют относительную самостоятельность и возможность влияния на мир. Эти части можно назвать словом "демоны". Некоторые демоны отсутствуют в мире. Некоторые представлены как духовные принципы. Некоторые воплощены как люди, теряя знание о своей природе и свои возможности, поскольку, входя в мир, они подчиняются его законам. Со всеми ними можно входить в контакт, получая знание, и раскрывая часть себя. Люди часто придумывают себе такой контакт, рассказывая о труде, с которым улавливаются эти потоки, или напряжённой внутренней работе, предшествующей какому-то малозначимому эффекту. Подобные разговоры не должны восприниматься как повод для размышлений. Быть может, демона сложно найти, но найдя, не заметить его присутствие не проще, чем не заметить взрыв дома, в котором находится человек. Его проявление связано с множеством аномалий восприятия — навязчивыми образами, несущими с собой сильное экспрессивное содержание, беспричинным ужасом, картинами, разворачивающимися внутри разума в воспоминания и связные повествования, значительным изменением палитры ощущений... Каждый контакт — это потрясение и множество открытий, рассказывающих о Другой Стороне без сознательного участия практика в этом рассказе.

Путь Тьмы — это те процессы, которые происходят во Тьме. Практик может отражать их, и работать с ними осознанно. Путь Тьмы — это не отношения к миру, не события в мире, и не личные достижения в мире. Это то, что касается только Тьмы и процессов в ней. Так же, как выражение "русская судьба" может иметь отношение к перипетиям культурной и политической жизни России и её влияние на народ или уклад жизни в целом, но не проблемам конкретного человека, живущего в ней (только на правах гиперболы, отражающей его судьбу как проявление глобальных общественных процессов), или англичанина, который пробует получить визу на въезд в неё. Для конкретного практика слово "Путь" имеет смысл либо в ключе проникновения во Тьму и присутствия в ней, либо выражения осознанных необходимостей в мир. Если, произнося слова о "Пути", он не может хотя бы приблизительно обозначить, что именно имеется в виду, или переходит на слова, касающиеся мира вещей — то, скорее всего, он просто пытается быть романтиком.

Теперь то, что касается человека. Тёмность — это состояние духа, но не личности. Контакт со своим духом, и через него — контакт с Тьмой является трансценденцией по отношению к себе и миру. Такой опыт разрушителен для прежней личности, и учит совершенно иным принципам, категориям и методам ориентирования в окружающем пространстве. Человек, прошедший через него, получает определённые качества, которые можно назвать "качествами присутствия в запредельности". Это или странный взгляд на вещи, не умещающийся в категории вербального/категорийного познания, или определённая харизма или сила, которые исходят от него. Такой опыт уникален, и он делает уникальным самого человека. К этому опыту можно стремиться. Но ответ, вероятно, не будет дан каждому. А когда такой ответ будет получен, он не будет дублировать всем известные истины, рассказывая о чём-то очень своём, но вместе с тем — и очень узнаваемом. После чего начинает изменяться всё, чем жил этот человек — либо, если начало дороги не получает продолжение, однажды этот человек вновь замыкается на человеческой жизни, переживая это замыкание как крайне тяжёлую утрату. Которая вряд ли пройдёт без разрушения всего, чем он был.

Воплощение в мире

Для отражения практики постижения Пути Тьмы требуется не отдельная статья, и даже не книга. Лучше всего показывать её лично, ориентируя конкретного человека на те методы, которые скорее найдут отклик в нём. Но общие принципы в рамках текущей формализации всё же могут быть обозначены.

Вот пути работы, которые могут быть задействованы здесь:

1. Пробуждение или продолжение контакта с духом.
2. Деконструкция личности (здесь важна дефиниция — Out явно подразумевает под «личностью» всего лишь человеческую индивидуальность вкупе с социализацией — это вполне конвенциально, я бы даже назвал мейнстримом психологии; я же называю Личностью достаточно психику, когда индивид смог создать собственное мировоззрение и обладает Волей отстаивать его и продвигать, см. «Теории личности» — W.) с целью более полного выражения личного могущества и своего духовного потенциала.
3. Выход на уровень контакта с сущностью, инспирирующей дух.

Первый путь задействуется для осознания своей универсальной роли и выхода за грань власти вещей и обстоятельств. По факту, это совершение трансценденции. Есть одна забавная банальность, актуальная для почти любого практика. Она выглядит вот так: здесь и сейчас никакой Тьмы нет. Это легко доказывается эмпирически: можно попробовать пощупать предметы, попробовать их на вкус, или попробовать их поломать, пока не придёт явное понимание того, что происходящее ничем не отличается от человеческой реальности. И если "здесь и сейчас" её нет, нужно идти за пределы своего текущего "здесь и сейчас", находя такое место, которое будет совершенно другим по отношению к данному — и где она будет. Это первая практическая установка. Её можно реализовать сугубо медитативно — но это требует умения работать с медитацией, и как минимум, понимания, куда нужно идти через неё. Есть более простой способ: прийти в место, в котором можно пробудить то, что люди называют "суеверным ужасом". Ночь как время подходит для этого лучше всего. Из мест — поля, кладбища, заброшенные дома или заболоченные местности — любое, которое будет сочтено подходящим.

Вначале, это место следует найти. Так, чтобы что-то внутри откликнулось на него, сказав: да, это должно быть здесь. После чего туда нужно прийти, и совершить нечто. Сам характер совершаемого не имеет особенного значения. Имеет значения открытость опыту, молчание ума, и те переживания, которые будут проявлены в нём. Метод выражения — не более чем способ пробудить себя. Действо считается получившимся, если человек переживает нечто потрясающее. Действо считается неудавшимся, если в конце он просто говорит "гм...", и уходит домой. Подъём сил, странные ощущения, часто случающиеся на ритуалах — всё это прекрасно. Но едва ли это можно назвать "проявлением запредельного". Поэтому опыт, сопровождающийся  этими ощущениями, можно считать просто полезным, но не решающим. Решающим будет переживание, разбивающее целостность текущей жизни. Приносящий в неё нечто качественно иное.

Говоря на грани метафоры, задумав такое действие, человек вверяет себя Силе. И странные вещи могут начать происходить не на ритуале, а до него, или после него. Имеет смысл не расслабляться, работая от начала воплощения задуманного до времени возвращения. Вместе с тем, не стоит и ждать чего-то, выдумывать, прислушиваться, отмерять секунды и миллиметры в схеме ритуала, и так далее. Достаточно просто хорошо сделать то, что было решено. Знание о духе будет рождаться постепенно. Или будет подобно молнии — но чем более полно оно проявится сразу, тем более сильным потрясением окажется. И к этому тоже надо быть готовым.

Деконструкция личности — процесс, который является общим для любого пути, предполагающего активные изменения. И в принципе для неё подходят любые методы, которые акцентируют внимание на переживании, осознании, течении жизни и взаимосвязи событий. Их не стоит принимать совсем всерьёз — они должны вести к результатам, а не становиться личной религией. Но они так или иначе должны быть задействованы.

Основная идея деконструктивизма уже была изложена в этой работе: человек движется от наиболее глобальных состояний к наиболее незначительным. Со временем своей жизни он создаёт всё больше связей с миром и становится всё более зависимым от него, теряя возможность действовать как наблюдатель. Поэтому любое приобретаемое в мире качество приобретается именно человеком, и является продолжением человеческого опыта, всё сильнее закрепляющим его в мире. Для выхода в менее обусловленные состояния присутствия нужно исследовать человека и его опыт, находя узлы, связывающие его с миром, и отпускать их, разрывая свою взаимосвязь с окружающим. Часто такое отпускание понимается как отказ от определённых сфер жизни или аскетические практики, но такое понимание не верно: отказ создаёт новые узлы. В конце должна остаться чистая свобода, а не новая ограниченность.

Выход на уровень контакта с сущностью происходит через осознание себя как наблюдателя, когда каждый элемент опыта будет восприниматься как переживание своего существования, а не механический или рефлексивный процесс. Когда это происходит, разуму открываются картины иного бытия: странные ландшафты и образы, для обозначения которых нет слов — они будут слишком глобальны даже для того, чтобы умещаться в сознании. Такой выход начнёт изменять и восприятие, преобразуя его к менее линейным законам и большей чувствительности, давая возможность более глубоко улавливать происходящее, или видеть его в ключе множества влияющих на него сил. И пробуждая мудрость, или эффекты, которые люди любят называть словом "паранормальные способности".

Так или иначе, любой верный способ действия будет создавать изменения. Будучи подверженным им, человек начнёт меняться стремительно, пока не окажется в состоянии чистой реализации себя... или пока не упрётся в стену, над преодолением которой нужно будет поработать. Человек, который перестаёт меняться и совершать открытия на Пути — это человек, сошедший на обочину. Поэтому не стоит ждать правды там, где нет движения.

Все остальные нюансы, отражающие Путь, вроде идеи "служения" или "уничтожения мира", касаются исключительно личного выбора практика и его взгляда на вещи. Необходимой является взаимосвязь и воплощение своей собственной Воли к жизни. Если практик изменяется на Пути — меняться так или иначе будет и сам мир вокруг него. В самом конце либо мир одержит верх над ним, превратив в прах и память в согласии с знаменитым "sic transit gloria mundi", либо практик одержит верх над миром, превратив его в объект своих операций.

И третьего варианта здесь не будет.