Жрецы в золотых одеждах торжественной процессией шествуют по городу, распевая древние гимны и неся над головами ящик с мумией. Это не съемки костюмного фильма из жизни Древнего Египта - это сегодняшняя Москва. Ящик - рака, мумия - мощи, а тысячи и тысячи москвичей, встречающих процессию, веруют не в Озириса, Изиду и Гора - эту едва ли не первую божественную троицу, а в Отца, Сына и Святого Духа - троицу уже христианскую.
Впрочем, подобные сцены можно наблюдать не только в столице, но и повсюду в нашем отечестве. Мало отстает и Петербург. В громадных храмах - Исаакиевском и Казанском - снова воскуряют благовония и, произнося магические заклинания, претворяют вино в кровь.
Все эти архаические ритуальные действия производятся потому, что на них есть спрос. Потому что спрос растет. Огромному количеству недавних советских атеистов понадобилась вера в сверхъестественное. И немедленно явилось предложение. Свою мифологию предлагают и солидные традиционные конфессии, и старинные суеверия, вроде астрологии и разного рода магий, и модернистские эрзац-религии, такие, как уфология (UFО = НЛО).
Если говорить о содержании мифов - христианских и языческих.- то принципиальной разницы никакой. И бог-творец На-Реау, созданный фантазией микронезийцев, право же, ничем не хуже еврейского Яхве, унаследованного затем всем христианским миром; На-Реау, естественно, создает небо и землю - с этого начинают все творцы,- а когда ему понадобились наконец люди, На-Реау приказал соединиться песку и воде. Воскресающий Христос ведет свою родословную от умирающих и воскресающих богов, имеющихся буквально во всех религиях, и вообще число бродячих сюжетов, из которых, как из кубиков, складываются все биографии богов, до смешного ограничено.
Провозглашение единобожия ничуть не позволяет более поздним и как бы более утонченным религиям выделиться из множества грубых языческих верований. Лишние боги превращаются в сонмы ангелов и святых - только и всего. Даже иудаизм с его невидимым и неназываемым богом не может удержаться на высоте положения. Забавное происшествие приключилось с Моисеем, который и заменил идолов невидимым богом. Дело в том, что сам Моисей все же что-то видел. Он, по слабости, попросил Бога показаться, чтобы укрепиться в вере, но Бог ответил, что лица Его человек увидеть не может, ибо узревший обречен смерти, но Моисею в виде особой милости Он, так и быть, покажет зад. (Вариант мифа о Зевсе и Семеле, но изложенный гораздо менее пристойно.) В современном русском переводе читаем: "Ты увидишь Меня сзади" (Исход 33:23). В церковнославянском же: "Узриши задняя моя".
Различия пытаются найти в этике: "возлюбите ближнего... прощайте врагов своих...", словом, "бог есть любовь". Христианские богословы гордятся, что только их бог вочеловечился, страдал - и страданиями своими искупил гпехи всего рода людского. Непонятно, правда, почему однократные страдания явившегося инкогнито бога искупают бесчисленные прошлые и будущие грехи детей Адама и Евы, но - сия тайна велика есть. Пусть. Во всяком случае, простить врагов и возлюбить их - это выход. Это единственный способ положить конец бесконечной череде насилия, составляющей содержание всей человеческой истории. Жаль только, что с рождеством Христовым череда эта нисколько не прервалась: последние две тысячи лет оказались несравненно кровавее, чем тот же период прошлой эры. И христиане - одни из главных действующих лиц кровавой драмы истории. Они показали себя ничуть не менее нетерпимыми, чем, скажем, мусульмане, мифология которых не знает бога, страдающего ради искупления людских грехов. Подводя исторические итоги, о крахе христианской идеи приходится говорить гораздо более уверенно, чем о крахе идеи марксистской: несравненно дольше период наблюдения. За двадцать веков образовались могущественные церковные институты, эксплуатирующие первоначальный миф, обслуживающие и воссоздающие сами себя, но братская любовь не только не восторжествовала в мире вообще, но и в той его части, которая называется христианским миром.
Да и не нужно углубляться в старинные фолианты. Достаточно выйти из Петербургской Публичной библиотеки, перейти Садовую - и приобщиться к сегодняшней христианской практике. Ведь все собирающиеся здесь русские ультрапатриоты - истово православные люди, все видят спасение и возрождение России в возвращении к традиционным христианским ценностям, но какая же злоба и нетерпимость пропитывает здесь самый воздух! Кто здесь вспомнит, что "несть бо разнствия иудееви же и еллины" (Римл. 10:12)? Нет, национализм всегда слит с национальной религией, которую запросто вырывают хоть из мирового христианства, хоть из мирового мусульманства.
Сегодня русские националисты цитируют Иоанна Кронштадтского. восклицавшею: "Перестали понимать русские люди, что такое Русь: она есть подножие Престола Господня". Не за подобные ли афоризмы возведен он недавно в ангельский чин? Идея богоизбранности своего народа всегда была крайне опасна и приносила одни лишь бедствия и самому народу-богоносцу, и соседям его.
Среди православных иерархов достаточно таких, которые по нетерпимости и крепости выражений ничем не уступают светским публицистам из "патриотической прессы". Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн так характеризует протестантских и иных проповедников, пытающихся сеять на русских просторах свою версию христианства: "Эти лжеучители и лжепророки... на деле есть дерзкие и наглые самозванцы, стремящиеся отравить чистые животворящие источники православного христианского вероучения мутным и ядовитым потоком собственных измышлений". Какая уж тут христианская любовь... Впрочем, гнев архипастыря понятен: уменьшится паства - оскудеют и доходы.
Русская Православная Церковь в лице ее Московского Патриархата - РПЦ(м) - активно занимается экономикой, а экономика тянет за собой и политику. Яркий тому пример: попытки - безнадежные - удержать в подчинении Украинскую Православную Церковь. Но государственная независимость Украины сделала неизбежным и отделение УПЦ-ведь и под руку Московских патриархов Украинская церковь попала после Переяславской рады.
Границы православных патриархий всегда совпадают с государственными. Дело в том, что православие изначально тяготело к цезарепапизму - то есть к слиянию духовной и светской властей. Русская церковь всегда была служанкой государства, - реформа Петра только закрепила законодательно существовавшее положение вещей. И вот, преодолевая затяжной послеоктябрьский кризис, РПЦ(м) явно стремится занять привычное место у стремени московского государства, сделаться снова официальной государственной религией. Патриарх Алексий II поздравил президента Ельцина во время церемонии инаугурации, и это поздравление очень походило на благословение.
Когда православный священник в своем старомодном облачении благословляет и освящает новый банк или новую баню - это скорее забавно, но когда он же благословляет вновь произведенных офицеров, заменив стоявшего прежде на этом же месте комиссара,- дело уже очень серьезно! Когда в Мариинском дворце открывается собственная церковь для депутатов, это означает, что городской совет Петербурга перестает быть органом, представляющим всех жителей города - и атеистов, и православных, и мусульман, и католиков, и иудеев, но становится советом православной общины.
Уже упомянутый митрополит Иоанн обосновывает притязания РПЦ(м) теоретически: "Критерием государственного устройства должна стать его богоугодность, соотнесенная с тысячелетними святынями веры". Таким образом, церковь (в который уж раз!) демонстрирует забвение известных любому атеисту слов Христа: "Царствие мое не от мира сего" (Иоанн 18:36). Потому что такое забвение неизбежно: громадная организация - не только РПЦ(м), но любая церковь - не может оставаться не от мира сего! И всякое обращение к богу служит лишь к лучшему (по разумению молящего) устройству земных дел - от национальных притязаний до финансовых успехов.
Любопытное соглашение подписали Ю. Соломин (в недавнюю бытность его министром культуры РСФСР) и патриарх Алексий: "Отдел религиозного образования и катехизации Московского Патриархата берет на себя обязательство оказывать методическую и консультативную помощь учебным заведениям Министерства культуры, а также музеям в подготовке экскурсий по темам, связанным с историей Русской Православной Церкви". Ясно, что при такой помощи студенты будут знать об истории церкви не больше, чем знали их предшественники об истинной истории большевизма, сдавая "Историю КПСС".
Почти обязательным становится освящение андреевских флагов - точно наша армия вновь превратилась в "православное воинство". В Мариинском дворце открылась домовая церковь - православие вернулось в государство. Поповские рясы не сходят с телевизионных экранов. В массовой печати повествуют и об истории РПЦ(м), и о трудах и днях нынешних ее служителей в тел же умиленных тонах, в каких недавно принято было повествовать о таких заботливых и бескорыстных секретарях комитетов КПСС, не знающих других интересов, кроме интересов народа...
Такая преемственность совершенно естественна: ведь рай-, об- и прочие -комы прежде были не только органами безраздельной власти, но и прежде всего - идеологическими центрами. Марксизм, объявляя себя наукой (точно так же, как еще раньше возвеличивала сама себя теология), внедрялся именно как религиозная догма, недоступная критике, а следовательно, и непредвзятому исследованию. И когда говорят сегодня о непрерывном насилии, на котором будто бы держался коммунистический режим,- это вольная или невольная ложь. Человеку вообще свойственно исправлять прошлое, переносить сиюминутные свои настроения, сиюминутные свои верования на прошлое и будущее, и если сегодня разочаровался он в марксизме, то искренне начинает ему казаться, что и прежде не принимал он опостылевшие сегодня догмы, что и прежде подчинялся лишь грубой силе. Нет! Верили. Огромное большинство наших сограждан верили, что мы идем впереди, указывая путь остальному человечеству. Видели "перегибы", "искажения", но продолжали верить в существование истинного марксизма, истинного ленинизма, который и определяет движение общества к светлому будущему. Верили вчера и, как знать, может быть, поверят завтра. Потребность в вере, в идеале, освещающем пусть несовершенную, пусть грешную жизнь, несомненно, свойственна массовому сознанию. И разрушение коммунистической веры - сегодняшняя трагедия старшего поколения. Большой его части. То и дело приходится слышать: "Даже в блокаду нам было легче! Мы знали, где друзья, где враги! Мы верили в победу!" Конечно, это полемическое преувеличение. Конечно, с неимоверными блокадными страданиями простых ленинградцев ничто не может равняться. Но сегодня - сегодня говорится это искренне. Рядовому человеку всегда живется трудно, помимо проблем материальных, его угнетает зависимость от сильных мира - и вера в некую высшую цель, которая объединяет его, одного из малых сих, с царями и вождями, помогает примириться с тяготами существования, со стеснением свободы. Принадлежность к "рядовым строителям коммунизма" придавала жизни смысл, и потому в тяжелые сталинские годы было столько счастливых людей. Потеря веры переживается мучительно - отсюда я стремление как можно скорее заполнить образовавшуюся пустоту.
Массовое сознание склонно к мифологизации действительности. Марксизм изначально был наукой - насколько он приблизился к истине, вопрос другой, но оперировал он научными методами,- однако в массовом сознании мифологизировался и уже в этом качестве завоевал миллионы последователей. (Отдаленную аналогию можно провести с буддизмом: появившийся как система чисто этическая, он быстро деградировал в религию: оброс сонмами святых, причем, наряду с вымышленными персонажами, буддами и бодисатвами, объявлялись и вполне реальные лица - и только в таком виде распространился по миру.) Постоянно наблюдается мифологизация действительности и сегодня: происходящие в политике всем явные события объясняются тайными происками неких могущественных, но скрытых сил - масонов, сионистов, "всемирного клуба миллиардеров"... Знаменитые люди не могут умереть простой смертью: Гагарин, оказывается, не погиб в авиакатастрофе, но зачем-то тайно содержался в больнице; Берия, разумеется, не был расстрелян, но переправлен в Аргентину, на суде же его место занимал двойник. И всегда находятся добросовестные свидетели, которые встречали после объявленной даты смерти и Гагарина, и Берию, и самого Николая II! Мейерхольда видели в середине 40-х годов, Валленберга - в конце 70-х... Снова и снова разыгрывается тот самый сюжет, который привел две тысячи лет назад к образованию новой религии: ведь и тогда нашлись свидетели, которые видели воскресшим распятого за три дня до этого бродячего проповедника.
И если так легко распространяются мифы, родившиеся сегодня на наших глазах, мифы, которые легко проверить и опровергнуть, но которые почему-то неохотно проверяются и опровергаются, то как же не возродиться мифам тысячелетним, опирающимся на громадную традицию, громадный пласт культуры. На литературу и искусство.
Дело даже не в том, что христианство породило прекрасную музыку, прекрасную живопись, что с нею связана замечательная литература. Это - очевидно. Менее очевидно, но куда более любопытно и куда более лестно для литературы: что религия - литература на сто процентов. Любая религия.
Сначала появился фольклор - песни и сказки. Некоторые песни и сказки так и остались развлечением, другие же были объявлены священными текстами. Священные песни и сказки записывались - и родились Библия, Коран, Трипитака. В них всё - литература в широком смысле, поскольку сочинения исторические - о египетском или вавилонском пленении евреев, например,- по понятиям древних, входили в литературу, недаром же греки включали в общий хоровод и музу истории, и музу лирической поэзии. Но греки не догадались сочинения своих поэтов, своих историков объявить священными, продиктованными богами. Евреи же догадались - и явилась Библия. Распевать в храмах гимны Гомера или Гесиода можно было бы ничуть не хуже, чем псалмы Давида. Но Давиду повезло больше. Особенный успех имели все же романы, недаром же роман - любимейший народом жанр. Иоанн, Лука, Марк и Матфей - самые удачливые романисты в истории мировой литературы. А что их герой, по-видимому, имел реального прототипа, делает их романы еще более близкими современным: ведь существовали прототипы и у князя Волконского, и у Робинзона Крузо. Как происходит сакрализация литературных произведений, мы имели случай наблюдать воочию, когда в нашем атеистическом обществе явственно началось обожествление Пушкина - и собственного его жития, и сочинений. Пушкинисты же всеми своими повадками вполне уподобились теологам.
Сакрализация иного рода происходит сейчас, в конце XX века, в период религиозно" о ренессанса. Если Пушкин и житием своим, и сочинениями призван был заместить отвергнутую традиционную религию, то романы фантастов возбудили воображение настолько, что самые ярые их читатели начали разыгрывать традиционные для Артура Кларка или братьев Стругацких сюжеты в жизни - так родилась уфология, не замещающая религию, но конкурирующая с традиционными верованиями. Явились многочисленные свидетели приземлений межпланетных аппаратов, десятки счастливцев уже побывали на планетах "Ку" или "Пси", переносясь во мгновение ока туда и обратно, "контактеры" находятся в непрерывной телепатической связи с обитателями далеких миров. Трудно сказать, кого больше среди путешественников и "контактеров" - честных больных, пересказывающих свои галлюцинации, или мошенников, уловивших конъюнктуру. Психически больные всегда играли огромную роль в создании мифов. (См. статью о медицинском взгляде на религию - Warrax) Интересны не сами галлюцинации, интересна и поучительна готовность общества их воспринять за истину. В 910 году юродивый Андрей увидел во Влахерском храме в Константинополе богородицу, простершую над молящимися белый покров - омофор, и с тех пор весь православный мир приобрел праздник Покрова богородицы. В 1992 году так же доверчиво воспринимаются рассказы очевидцев, видевших приземление всякого рода яйцеподобных аппаратов и выходящих оттуда белокожих и чернокожих гуманоидов. (По мнению наших отечественных - бледнолицых! - авторитетов, бледнолицые же гуманоиды с мягкими пальцами всегда доброжелательны, чернокожих же с когтями рекомендуют опасаться - оно и понятно: скогтят! Черными в классической демонологии всегда бывали черти, белыми - ангелы. Правда, в представлении белокожих европейцев. В Африке же - наоборот: черти белые, а добрые духи - черные. Интересно, в этой связи как смотрят на проблему африканские уфологи: разделяют ли они гипотезу про злобный нрав чернокожих гуманоидов, или в Африке те ведут себя иначе?)
Уфология появилась потому, что многих людей уже не могут увлечь древние, слишком уж нелепые мифы; этим людям нужно, чтобы сверхъестественное подавалось в современной научной упаковке - и потому в их пантеоне гуманоиды заменили ангелов и святых; всемогущего бога, пекущегося о детях своих, - столь же всемогущая внеземная цивилизация, которая не допустит гибели всего живого на чашей бедной планете. Впрочем, и традиционные религии ныне пытаются опереться на науку. В этом смысле самым показательным было исследование туринской плащаницы с помощью радиоуглеродного метода - исследование, ради которого папская курия не пожалела кусочка от этой знаменитой реликвии. Акция эта поначалу всемерно рекламировалась, но, когда беспристрастные эксперты установили. что плащаница - поздняя подделка, интерес прессы заметно увял.
Исследование плащаницы - это все же серьезно, но желание получить научные подтверждения своим суевериям принимает и вовсе пародийные формы. На встрече в Ленинградском Доме писателя, где собирается все-таки довольно интеллигентная публика, специалиста-ганатолога спросили, правда ли, что в момент смерти тело теряет в весе 7 граммов? Оказывается, в публике ходят слухи, что именно столько яесит отлетающая бессмертная душа...
Вообще средний человек чужд подлинной науке. Он с удовольствием использует ее прикладные результаты, но красота научной мысли ему недоступна. Человеческий разум объемлет всю Вселенную, оставаясь на своей планете, ученые измерили расстояния до отчаленных галактик, исследовали возраст и состав звезд. Но что до этого маленькому человеку. Ему хочется, чтобы вся Вселенная вращалась вокруг него, чтобы звезды определяли его судьбу, чтобы образовывали они в своих движениях небесные письмена, которые он бы читал как грандиозные сивиллины книги.
Тревоги нашего времени многократно повысили спрос на сверхъестественное. Это характерно не только для нашей страны. Религиозный фундаментализм самого различного толка особенно возрастает в неблагополучных районах земного шара. Но есть опасности, которые грозят всем: атомная война, природная катастрофа. Потому и в странах богатых сейчас оживились религиозные искания.
Религиозное возрождение обычно объявляют синонимом возрождения нравственного. Нынче бесконечно цитируют одну и ту же фразу Достоевского, фразу, никак не делающую ему чести, заставляющую заподозрить, что писатель этот не крал, не убивал, не лжесвидетельствовал только лишь из страха божия: "Если бога нет, то все позволено..." - причем цитирующие по своему произволу ставят в конце то вопросительный, то восклицательный знаки.
Мысль, что вездесущая небесная тайная полиция составляет досье на каждого человека для предстоящего страшного суда, совершенно естественна для общества, устраивающего небесную жизнь по образу и подобию земной. И коль скоро земная полиция не справляется, остается уповать на небесную.
У земной полиции, как и у небесной, не было бы никаких шансов, если бы желание убивать и грабить заложено было бы в каждом человеке и лишь страх способен был бы человека удержать. В действительности абсолютные нравственные ценности существовали не только задолго до Моисея с его скрижалями, но и задолго до появления человека вообще. Здесь уместно напомнить, что человек на самом деле произошел от обезьяны, то есть явился продуктом эволюции земных животных. Тому накоплено громадное количество доказательств, и только смешное и жалкое нежелание признавать родственников (вполне сходное с нежеланием выбившегося в люди кухаркиного сына признаться, что вон та, плохо одетая безграмотная старуха - его мать) заставляет противников эволюционной теории из числа наших современников упираться и требовать новых и новых доказательств. Но гораздо убедительнее даже не громада антропологических фактов, а разительное психологическое сходство "человека разумного" со своим хвостатым предком: эта гениальная способность к подражанию, стадные инстинкты, шумные бестолковые ссоры. Я уж не говорю о том, что, если человеку и есть чем гордиться, так это тем, что он создал себя сам, что он все-таки преодолевает иногда свою животную природу, что, начав с палки, которой уже его предок умел сшибать бананы, он поднялся до шедевров техники и искусства. Созданный же богом "по образу и подобию". он являл бы собой лишь жалкий продукт постепенного прискорбного вырождения.
Так вот, выйдя из животного царства, человек унаследовал инстинкты, благодаря которым только и можно выжить в этом мире. Инстинкты самосохранения и продолжения рода общеизвестны. Но существует еще один инстинкт, без которого невозможно было бы существование стадных животных.--его можно назвать "инстинктом социальности" или "инстинктом коллективного самосохранения". В последние годы этологи показали, какая строгая внутренняя организация царит во всяком стаде: вожак повелевает всеми, каждый член сообщества занимает определенное место в иерархии, младшие слушаются старших, сильные самцы избегают пускать в ход против сородичей свои смертоносные рога, клыки, бивни. Уничтожение же старых и больных животных также вполне укладывается в социальный инстинкт, подобные же обычаи наблюдаются у первобытных народов, а в слегка завуалированном виде - и у вполне цивилизованных. И так же, как утонченная человеческая любовь возможна только на базе полового инстинкта, общего для всех двуполых тварей, так же и заповеди "не убий", "чти отца своего" опираются на социальные инстинкты, унаследованные нами от хвостатых предков.
Мысль же о том, что человек удерживается - далеко не всегда, впрочем, удерживается! - от убийства и прочих смертных грехов только из страха перед божьей карой, мысль эта ставит человека морально гораздо ниже животных предков, от которых ныне он постыдно открещивается. В мире, в котором бог раздает посмертные наказания и награды, преступление делается нестрашным, а праведность обесценивается. Потому что. если человек не грешит, твердо уверенный в последующей божеской награде, он всего лишь удачно помещает свой духовный капитал, чтобы затем вечно получать с него непомерно высокие проценты: за краткий свой земной подвиг - нескончаемое райское блаженство. Да и подвиг-то относительный: ведь рай обещан не только за муки во имя веры, не только за истовое служение человечеству -- за это полагается святость, ангельский чин: нет, чтобы попасгь в рай, достаточно не совершать совсем уж чудовищных грехов, в остальных вовремя покаяться, но главное - блюсти истинную веру. То есть, рай прежде всего предназначен для товарищей по победившей духовной партии. Таким образом, Бог рисуется мелочно тщеславным старичком, который вознаграждает только тех рабов своих, кто исключительно правильно Ему служит, и отвергает всех прочих, кто служит Ему же, но немного ошибается в догматах, даже в обрядах. (Представьте себе энтомолога, который поощряет лишь тех муравьев, которые особенным образом ему поклоняются, прочих же сжигает вместе с муравейниками. Да он был бы просто опасным сумасшедшим! Но таков, по представлениям истовых приверженцев всех религий, их Бог!)
В то время как праведники, зарабатывающие молитвами и воздержанием вечное блаженство, оказываются обыкновенными корыстолюбцами, преступники становятся вовсе не страшными, потому что бессмертную душу убить они не в состоянии, гибель же бренного тела только облегчает душе дорогу в рай. Таким образом, убийца самоотверженно губит собственную душу, чтобы добыть место в раю душе другого, часто совершенно постороннего ему человека - убийство становится чуть ли не подвигом братской любви. Ведь без предательства Иуды не состоялся бы и подвиг самого Христа - что признает и сам Иисус (Иоанн 17:12) - и род людской остался бы без спасения, Так кто Спаситель - Христос или Иуда?!
Представления о бессмертной душе, о райском блаженстве и адских муках безнадежно запутывают ситуацию, а, главное, делают земную жизнь несерьезной, чем-то вроде театра, на подмостках которого люди играют не ими написанные роли. Но вот спектакль окончен, костюмы сняты - и актеры выходят кланяться под аплодисменты или шиканье небесной публики.
Насколько же нравственно выше атеист, который совершает самоотверженный поступок, жертвует иногда самой жизнью - и знает, что все это всерьез, что жизнь у него одна и другой не будет, что награды за свой подвиг он не получит. И сколько таких истинных праведников нашлось хотя бы во время Великой Отечественной войны!..
Правда, из представления о существовании бога отнюдь не следует. что человек наделен бессмертной душой. Во многих библейских текстах говорится о смертности души: "Выходит дух его, и он возвращается в землю свою, в тот день исчезают все помышления его" (Псалом 145:4); "Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают" (Екклезиаст 9:5). (Имеются в Библии и прямо противоположные утверждения - ну на то и конспективный сборник.) И действительно, бог вполне мог создать эфемерные существа, не наделенные никакой бессмертной душой, но такой бог никому не нужен, бог и получает все жертвы, все молитвы и восхваления только как гарант бессмертия души. Помню, один мой хороший знакомый, профессор-химик, ученый мирового класса, провозгласил тост на своем дне рождения: "Выпьем за наших ушедших друзей! Я верю в Бога и знаю, что их души сейчас здесь с нами". Удивительно не то, что ученый-естественник верит в бога - ныне это дело обычное; удивительно, что он, скрупулезно корректный в своих научных выводах, не замечает элементарного отсутствия логики в собственных словах: "Я верю в Бога - и знаю, что души друзей здесь". Он верит в бессмертие души - вот в чем дело, а Бог ему требуется лишь постольку, поскольку без него существования бессмертных душ пока еще никто не вообразил.
Другой химик тоже, по-видимому, неплохой, хотя и не профессор, а только доцент, в зрелые годы уверовал настолько, что, не оставляя своей первоначальной профессии, сделался священником старообрядческой церкви - и значит, не просто пришел к христианскому богу, но усвоил взгляды узко-сектантские: ввязался в споры о двуперстии, о сугубой Аллилуйе, счел истинной орфографию Исус в пику антихристу-Иисусу... Так вот, когда коллеги пристали к нему с расспросами, как он, химик-аналитик, привыкший заниматься точнейшим анализом сложных веществ, верит в библейский миф о сотворении Адама, химик-священник отвечал с детской простотой: "А так и верю буквально: Бог слепил Адама из глины". Буквально. Потому что он химик, а не эмбриолог. Эмбриологу переварить глиняного Адама и непорочное зачатие куда труднее.
Всякий специалист может быть религиозен. Но ни один не пустит бога в свою узкую профессиональную область. Не пустит потому, что если допустить в работе чудеса, то профессионалу делать нечего. Конан Доил был мистиком, спиритом, но Шерлок Холме во вмешательство потусторонних сил не верил категорически, он знал априори, что собака Баскервилей - вполне земной зверь, и Конан Дойлу приходилось с этим считаться: оставить столоверчение для частной жизни, а, создавая рассказы о Шерлоке Холмсе, быть материалистом. Химик же сколько угодно может верить в глиняного Адама, но не может - будто бог нейтрализует серную кислоту - азотной.
Даже теологи, принимаясь, например, за новый перевод Библии, становятся в своей профессиональной работе стихийными атеистами. Они должны критически сверять тексты - какая уж тут богодухновенная книга! Одно то, что до сих пор в Библии сохраняются следы ранних прабиблий, сохраняется различие между Элохистом и Яхвистом, что не смешиваются термины "Бог" и "Господь", говорит о том, что трудились редакторы-профессионалы, рассматривавшие Библию как свод различных по происхождению - и следовательно, вполне земных источников.
Парадоксальная это наука - теология. Бог объявляется непознаваемым, вместить его не может слабый человеческий разум - и в то же время он становится объектом бесконечных спекулятивных рассуждений, его непознаваемая природа подвергается всестороннему рассмотрению и мелочному исследованию. Не имея ни малейших экспериментальных данных, теологи рассуждают, например, о свойствах Святого Духа: истекает ли он от одного Бога-Отца или от Сына тоже. И подобные абсолютно беспочвенные рассуждения, абсолютно беспредметные споры становятся поводом для ожесточенных многовековых распрей! Спекулятивный характер всех богословских рассуждений является причиной того, что существует национальное богословие, региональное богословие. Национальная физика невозможна, попытки создать "арийскую физику", например, покрыли позором тех ученых, которые участвовали в этом фарсе. А национальное богословие - если религия является национальной, как иудаизм или синтоизм,- никого не удивляет. А там, где религия наднациональна, то уж региональна во всяком случае; ведь так и говорят: "христианский Запад", "мусульманский Восток". Но ведь религия - это целостное мировоззрение, в том числе и космогония: совместить же христианские представления об однократной земной жизни и последующем вечном блаженстве или вечных муках с индуистскими и буддийскими учениями о переселении душ и законе кармы невозможно! И значит, на Земле существует одновременно множество взаимоисключающих космогоний, что возможно именно потому, что каждая из них - лишь свободная игра воображения, не связанная никакими фактами, не опирающаяся ни на какой реальный опыт, но лишь на старинные мифы, на галлюцинации знаменитых святых, на мечты, наконец...
Абсолютная произвольность и нелогичность теологических построений прекрасно видна на примере одного из основных библейских тезисов: "И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему... И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их" (Бытие 1:26-27), Уж не буду спрашивать: что же Бог этот имел мужскую и женскую ипостаси, а если нет, то кто же более богоподобен - мужчина или женщина? (Многие эту первую библейскую версию об одновременном творении мужчины и женщины попросту забывают; гораздо более популярна другая, изложенная во второй главе той же книги Бытия: многократно цитированная и пародированная история об операции на ребре Адама...) Когда-то утверждение об "образе и подобии" понималось буквально: бог - некое антропоморфное существо, обладающее неограниченным могуществом. Но в наше время просто неприлично представлять Саваофа в виде бородатого старца, сидящего на облаке, и доводы типа: "Гагарин слетал и бога не встретил", справедливо считаются примером самого вульгарного атеизма. Но если бог не имеет головы, рук и ног, то как же быть с "образом и подобием"? Понимать чисто духовно? Но бог, по определению, всемогущ и всеведущ, к тому же и всеблаг, как же можно уподобить ему несовершенный человеческий дух - заблуждающийся, склонный к сомнению, глубоко греховный?! Нет, "образ и подобие" духовные выглядят еще более кощунственными, чем телесные! И все-таки современные проповедники снова и снова повторяют эту формулу. Многие старые мифы, опровергнутые ныне наукой, преданы забвению: если говорят о "шести днях творения", то лишь метафорически, уподобляя "день" геологической эпохе как минимум; о том, что мир будто бы сотворен за 5508 лет до рождества Христова, не упоминают вовсе - но "образ и подобие" человека богу по-прежнему утверждается. Несомненно, тезис этот нужен богословам как некий пропагандистский лозунг, несравненно менее реальный, чем даже лозунг: "Коммунизм - светлое будущее всего человечества!", но зато не менее воодушевляющий.
Однако и рассуждения о богоподобии человека кажутся солидными и фундаментальными рядом с базовым утверждением всякой религии: утверждением, что Бог (или боги) - действительно есть!
А откуда это, собственно, известно?!
Когда-то доказательств и не требовалось. Сократа, обвиненного в том, что он отрицает существование бессмертных богов, заставили выпить цикуту. Ныне же богословы либерально говорят, что существование и несуществование бога равно недоказуемы. Это - логическая подтасовка. Доказать, что бога нет - вообще невозможно, как невозможно доказать несуществование любой вещи, любого явления. Невозможно доказать несуществование теплорода, например, или мирового эфира. Доказывать можно и нужно только - существование. А так как существование бога утверждает теист, бремя доказательства лежит на нем. И хотя все религии всегда ценили в своих последователях слепую нерассуждающую веру ("Если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: "перейди отсюда туда , и она переидет" (Матф. 17:20), тем не менее во все века одной веры оказывалось недостаточно, и богословы пытались если не добыть в природе, то хотя бы сконструировать "доказательства бытия божия". Известные четыре доказательства могли удовлетворить лишь самый невзыскательный разум: если всесовершенное существо существует в нашем сознании - значит, оно должно существовать и вне нашего сознания... мир устроен целесообразно - значит. кто-то должен эту целесообразность установить... мир существует - значит, кто-то его создал...
Современные астрофизические представления о первичном взрыве теологи, естественно, отождествляют с актом творения. Мы ничего не знаем о природе и причине первичного взрыва - и, возможно, никогда не узнаем. Нужно это спокойно понимать и принимать, а не замещать наше незнание мифологией. Какова бы ни была эта первопричина, она не имеет никакого отношения к богу любой из земных религий, потому что нет ни малейших доказательств, что первопричина эта продолжает действовать, что представляет она собой некое сверхсознание, в котором начертан план дальнейшего развития вселенной, что такое сверхсознание не только установило мировые физические законы, но и входит в подробности жизни каждого человека, судит его поступки, требует покаяния и поклонения - словом, всего того, что составляет содержание любой религии. Верующим нужен только такой Бог: пекущийся о своих чадах, награждающий и карающий; отошедший же от дел бог-творец, установивший, что электроны отталкиваются друг от друга, а абсолютный нуль - это минус 273 по Цельсию, и посчитавший, что на этом его миссия закончена,- такой бог никому не нужен и не интересен. Не такому богу воздвигают храмы и возносят хвалы жрецы.
Называть же некую непознанную первопричину "богом" - значит, всего лишь запутывать понятия, ничего при этом не объяснив. Утверждение: "Бог существовал вечно до начала мира" - не более понятно, чем зеркальное ему: "Вселенная существовала вечно". Сказать: "Бог установил законы природы, придал материи ее свойства" - значит, поставить нас перед следующим неразрешимым вопросом: "А создал ли кто-нибудь этого бога? И есть ли у бога свойства?" Вообще ссылка на бога не разрешает ни один вопрос. Кратковременная жизнь не имеет смысла?! Я решительно не согласен с этим, но предположим на минуту. Ну а каков смысл жизни вечной? Вечно сидеть одесную или ошую Господа -- занятие бессмысленное, потому что абсолютно статичное. И даже представление о переселении душ не придает жизни смысла: от Брахмана, абсолюта, отделяются бесчисленные духовные монады. Атманы проделывают долгий земной путь, подвергаются тысячам рождений, подчиняясь закону кармы, грешат и искупают грехи, но, наконец, преодолевают свою карму, достигают совершенства и снова сливаются с тем же Брахманом... Зачем же столько хлопот, чтобы вернуться снова к исходной точке? В краткой земной жизни ничуть не больше и не меньше смысла, чем в бесчисленных воплощениях и вечном блаженстве. Все религии лишь уводят от вопроса о смысле жизни, а не отвечают на него.
Ссылка на бога не разрешает ни один вопрос - но обращение к богу издревле было главной формой постановки мировоззренческих вопросов: в другой форме пробуждающийся человеческий разум ставить эти вопросы и не мог. Как нужна сказка каждому ребенку, так нужна она и ребяческому сознанию человечества. Реальный мир, развивающийся по естественным законам. бесконечно сложен, и подлинная его сложность, бесчисленность взаимных связей предметов и явлений не дает простора для умственных спекуляций. Познание мира - это прежде всего трудоемкое и скрупулезное добывание фактов, на которые и уходит 99% всех усилий, и лишь 1 % остается на их обобщение, на абстрактную работу ума. Потому такой мир кажется скучным; философ, скованный фактами, подобен художнику-реалисту, который изо дня в день пишет одни и те же зеленые листья, то же синее небо - где же его, художника, индивидуальность? И так же, как нетерпеливые живописцы спешат отбросить реальность и выразить "собственный мир" - собственную грезу или горячечный бред, так и подобные им философы пренебрегают надоевшими фактами, творят собственный мир, собственный миф, черпая из реального бытия лишь отдельные случайные черты. На основе двух-трех произвольных посылок строится громадная система --подобный мыслитель пытается поставить себя на место демиурга, он описывает мир таким, каким создал бы его, будь он сам богом-творцом. У этого великолепного занятия единственный недостаток: оно бесплодно, так как представляет собой умственное самоудовлетворение. Ведь чтобы явились плоды, нужен контакт, нужны двое - тот самый контакт с миром, с фактом, который из века в век повторяется с однообразием восхода солнца, а потому кажегся банальным детскому нетерпеливому духу.
Детское нетерпение познать мир было непреодолимым, философия не могла быть иной, самоудовлетворение было для нее не только простительно, но и неизбежно, как простительно и почти неизбежно оно для нетерпеливых незрелых мальчиков. Философия давала преждевременные ответы на коренные вопросы бытия. За неимением других, ответы эти составили громадный многовековой культурный пласт, вобравший в себя подлинные достижения человеческого гения -- подлинные достижения, катализатором для которых стала условная идея бога. Как в сказке про суп из топора, когда добавленные приправы и составили-то наваристый суп, но приправы не соединились бы, не опусти сперва солдат топора в горшок. Религия была порождена страхом. Прежде всего - страхом смерти. И собственное уничтожение, и потери дорогих существ были непереносимы. Потому явилась вера в бессмертие души. Но и вера не смогла преодолеть этот страх полностью. По-прежнему люди боятся смерти, по-прежнему горюют, теряя близких. Редкая мать радуется, что ее умерший ребенок, не успев нагрешить, прямиком отправился в рай. И то, что страх не преодолен, горе не изжито, доказывает, что истинно верующих очень и очень мало. Преобладает полувера, достаточная, чтобы смягчить страх смерти и горе от потери, но не способная уничтожить страх и горе полностью. Страх всегда обращен прежде всего в будущее: что ждет человека впереди, какие опасности притаились за горизонтом? Страх перед будущим порождает повышенный спрос на всякого рода прорицания. Вера в возможность провидения будущего предполагает, что будущее это предопределено. И следовательно, человеческая воля несвободна. Всегда существовали религиозные течения, которые прямо провозглашали, что человеческая воля несвободна. На этом настаивал в свое время еще Блаженный Августин. Учение об абсолютной предопределенности всего будущего проповедует кальвинизм. Фаталистические воззрения очень распространены среди последователей ислама. Если принять концепцию несвободной воли, то исчезает понятие греха, исчезает ответственность человека за свои поступки. Бог же, по этим представлениям, глубоко аморален: он заранее решает, кто и как обречен грешить, а затем безжалостно карает за совершенные по его же предначертанию преступления!
Учение о предопределении уничтожает нравственность, но оно, по крайней мере, последовательно. Потому что совместить представление о свободе воли с существованием бога, который так или иначе вмешивается в земные дела, невозможно. Когда верующий молится, просит бога исполнить даже самое скромное свое желание, он тем самым просит бога предопределить события. Девушка стыдливо молит, чтобы ее полюбил равнодушный к ней юноша. Если это произойдет по ее молитве, нарушится свобода воли этого юноши. Изменится судьба и возлюбленной этого юноши, и его родителей, и друзей и знакомых отвергнутой им прежней возлюбленной - и так далее. Это как цепная реакция! Все люди связаны между собой, в четвертой или пятой степени мы знакомы со всем миром, и изменение судьбы одного человека так или иначе отзывается на всех жителях Земли! И выходит, чтобы исполнить молитву одной девушки, бог должен лишить свободы воли всех остальных людей. Вера в возможность вымолить у бога протекцию, устроить себе с его помощью желательное будущее основана на глубочайшем эгоцентризме, на невольном допущении молящего, что он - главный герой человеческой драмы, все же вокруг - лишь статисты. Ну а поскольку одновременно возносятся миллионы молитв, поскольку все люди, как уверяют богословы, равны перед богом, то невозможна частичная свобода воли, совмещающаяся с не слишком жестким, но все же провидением. Тут либо - либо: либо воля всех людей свободна, а будущее - результат соединения миллиардов стремлений, страхов, страстей; либо будущее подобно плотному ковру, в котором каждая судьба - вплетенная в ковер нить, потревожить которую, не распустив весь ковер, невозможно. Эпизодические божественные вмешательства в земные дела исключены.
Тут опять вопрос бремени доказательства. Каждый волен верить, что его сознание - единственное, все же, что происходит кругом и будто бы воспринимается его чувствами,- лишь сон. Или иллюзия, Кто хочет - пожалуйста, пусть пребывает в своем солипсизме. Но поскольку такое представление достаточно вычурно, поскольку оно противоречит повседневному опыту, то доказывать истинность своих воззрений должен именно солипсист - если он пожелает что-то доказывать теням, которые, по его представлениям, ему лишь снятся.
Представление о предопределенном будущем - как бы коллективный солипсизм. Все мы - не действующие лица, но лишь зрители, мы смотрим разыгрывающийся спектакль, сценарий которого неизвестен нам, но уже написан божественным автором. Исчезает свобода действия, поступка. Исчезает, фактически, сама жизнь. Потому что даже наши мысли, вопросы, сомнения - они тоже, в таком случае, предопределены, тоже проецируются в нас откуда-то сверху. Мы - марионетки. Вот тогда-то существование теряет всякий смысл! Если бог есть - то все бессмысленно. Повторю. Если есть бог, влияющий на земные дела, то нет никакой свободы воли, свободы мысли, потому что предопределение не может быть частичным. Если есть бог, тот, которому молятся и постоянно просят вмешаться, то все мы - лишь марионетки.
Если бог есть - то все бессмысленно!
Замечу, кстати, что если даже верить в пророчества на чисто бытовом уровне, не задумываясь о проблеме свободы воли, то приходится признать, что все популярные провидцы, такие, как знаменитая Ванга и доморощенные ее подражатели, имя которым легион - существа исключительно злобные. Потому что, демонстрируя впечатлительным зрителям мелкие чудеса, ни Ванга, ни один астролог, ни один юродивый во Христе не предостерегли жертв грядущих землетрясений, грядущих катастроф, которых так много случается в наше время. Будущее всегда оказывается неожиданным, катастрофы - внезапными. Иначе и быть не может. Сбывшееся пророчество создало бы такой же парадокс, как и машина времени: если бы можно было вернуться в прошлое и что-то в нем исправить, то изменилось бы и то настоящее, из которого мы уехали; если бы можно было провидеть опасность и избежать ее, то изменилось бы предсказанное будущее - и разошлось бы с предсказанием. Так что Ванга - не злодейка, а милая старушка, которая знает о будущем не больше нас с вами.
Знать будущее - хочется, а мечта всегда воплощается в веру. Как на наших глазах мечта о встрече с высшей цивилизацией породила уфологию, так от начала века мечта о постижении будущего воплощалась в веру пророков. Тем более, что вера эта периодически подкреплялась: ведь существуют всегда просто умные люди. которые могут кое-что предвидеть,- и каждое оправдавшееся разумное предвидение укрепляет веру во вдохновленных богами пророков. Оправдавшее предвидение окружало умного человека ореолом таинственности. В неразумной толпе умный часто становится мучеником, но иногда - вождем, пророком, святым...
Сегодня, когда в нашей стране разрушился привычный уклад, когда мучает неуверенность в завтрашнем дне, потребность в гадателях и пророках возросла многократно. И никого не интересует, что пророчества - те из них, которые можно истолковать однозначно.- не сбываются. Ведь утешает самый процесс гадания: ведь удовлетворение клиент получает в ту самую минуту, когда внимает словам прорицателя. А что там после - уже не важно. При желании истолковать в нужном смысле можно почти любые слова. Да и редко кто вспоминает вчерашние гадания, людская память на удивление коротка - всегда гораздо приятнее внимать новым пророчествам. Каждый день, каждый час нам приходится делать выбор, принимать мелкие или крупные решения. Бремя выбора мучительно для слабых душ, и гадатели, как и любые жрецы, это бремя облегчают. Вера в высшие силы - это всегда неверие в себя, желание опереться на авторитет, довериться кому-то сильному. Это ребяческое желание переложить ответственность на всесильного и всезнающего отца.
Нужно ясно представлять себе, на какой ступени развития находится сегодняшнее человечество: талантливое, любознательное, жестокое, безответственное детство. В детстве боятся буки, который наказывает шалунов. В детстве любят ряженых в пестрых праздничных одеждах - жрецов ли в храмах, вождей ли в мундирах-иконостасах. Но особенно нужны в детстве сказки, особенно сильна мечта о чуде. Посмотрите в светлые наивные глаза сегодняшних кумиров, зовущих к религиозному возрождению - ведь это седовласые дети! Вот и пугающий их материализм они понимают по-детски: как возможность объесться и упиться в тот момент, когда взрослые отвернулись. И это - естественно: корифей должен выступать на один шаг впереди хора, то есть должен разделять вкусы и воззрения толпы, но являть их в гармонизированном, облагороженном виде. Корифея, ушедшего вперед на два шага, хор перестает понимать, да и теряет из вида. Но только там - свобода. Свобода - это прежде всего независимость от хора, от толпы. "Зависеть от царя, зависеть от народа - не все ль равно..."
Человечество взрослеет постепенно. Постепенно сменяются и объекты поклонения. Сначала - это грубые идолы, затем - человекоподобные античные боги, позже - единый бог, объемлющий собой всю вселенную. И наконец, открывается последняя тайна: бога нет вовсе. Свято место пусто.
Точно так же должен пройти свой путь и отдельный человек. Поэтому я не зову сегодня к массовому атеизму. Паситесь, мирные народы. Заполняйте храмы. Внимайте жрецам в пышных одеяниях.
Немногим посвященным адресую я эту статью, их хочу ободрить среди всеобщего молитвенного рвения, им спешу послать благую весть: бога все-таки нет.
А потому жизнь имеет смысл.
И все на этой Земле - всерьез.
© 1997, М. М. Чулаки
Web production © 1997, Nevalink
Warrax Black Fire Pandemonium™ http://warrax.net e-mail: [email protected]