Не черной копотью в небесной сини,
Не пулей, убивающей полет, -
Глотком воды средь бешенства пустыни
Забвение пред нами предстает.
Мечтай, половник меж людского супа,
Как некогда, в благословенный час
Ты, вырвавшись, уходишь из-под лупы
Дотошных, подлых, любопытных глаз!
Ты их лишил безделицы приятной,
Им оболгать тебя не суждено...
Но тщетны все попытки, о собрат мой -
Забвение бессмертным не дано.
***
Заклинание
Смерть моя, не уходи далеко!
За Великой темноводной рекой,
Чья волна и холодна, и горька,
Не сумею я тебя отыскать.
Ни богатого житья терема,
Ни седых морей лихие шторма,
Ни гранитных плит застывшая твердь
Не заменят твоей роскоши, смерть!
Отрешившись от побед и утрат,
У зажженного мной греясь костра,
За Великой темноводной рекой
Призываю тебя, смерть-непокой!
***
Испытание удушьем
В этом городе пустом:
Голос тише, суше, глуше...
Все нормально. Все путем.
Твердо знала, выбирала
По себе судьбу. Терпи.
Время строгое настало:
Быть одной среди толпы;
Ночь бродить, забыв о доме,
Что укутан снежной мглой,
И минуты экономить
В переходах под землей;
В магазин идти степенно;
Ждать, не позвонит ли брат;
Нож сложить, не тронув вены
На исходе ноября;
И, подъяв средь черни кубок,
Убеждать себя:"Жива!",
В кровь искусанные губы
Снисходительно кривя.
***
Не в тех краях, где властвует порядок,
А там, где ночи солонее дней,
Разгадыванье сфинксовых загадок
Мы сделали профессией своей.
Прекрасная соуроженка Сета
Глядит на нас. Ее глаза блестят.
Но мы не можем не найти ответа!..
Но под ногами косточки хрустят...
***
Льдинке хочется растаять,
Человеку - умереть:
Все по полочкам расставить
И расстаться - неспроста ведь
Смерти должно душу греть.
Сколь пронзительно желанье
Раствориться, позабыть
Боль, обиды, расстоянья,
Неудачи, ожиданья,
Нищету, обманы, быт...
Но, гордынею безбожной
Озарен, уходишь вдаль,
Прочь от правды непреложной...
И блестит в пыли дорожной
Нерастаявший хрусталь.
***
Черные рельсы. Посмеешь не дрогнуть?
Петли на шее и на сердце льдины.
Черные рельсы обратной дороги -
В дом, где теплее людей холодильник.
Черные рельсы. Дорога обратно.
Погнуты шпалы. Разорвано знамя.
Черные рельсы - рекою булатной -
Резко, наотмашь, по диагонали.
Черные рельсы (здесь нет утешений),
Словно судьба, и печальны, и строги.
Вечно проклятье моих путешествий -
Черные рельсы обратной дороги.
***
Зима. И холод - до костей !
Зима. Уже который год
Мы расстаемся так легко,
Друг друга видя лишь во сне.
Зима, хозяйка наших тел,
Соткала саван из снегов,
Чтоб навсегда остаться здесь,
В глухой, несбывшейся стране.
А мы обречены писать
Диктант с названием "Судьба",
Дышать стихами, пить вино
Да вены резать по ночам ;
Но каплей алого дождя
Застынет память на губах,
И улыбнемся через кровь
Своим грядущим палачам.
***
Уже восходит первая звезда.
И веет ветерок. Душистый. Летний.
Заросший сад. И тишь. И благодать.
Последний вечер. Кажется, последний.
Вино тягуче, солоно, как кровь...
Один Иуда смотрит с пониманьем.
Да, брат-актер, у нас похожа роль:
Тебе веревка, мне же - крестованье.
А прочие - им, право, все равно:
Убьют меня - есть шанс добиться славы.
Я говорил им: "Кровь моя - вино",
Переводили: "Хавка на халяву".
Так. Гефсимань. Возьмут, похоже, здесь.
Как вязнут в горле той молитвы строфы!
Пилат. Бормочет что-то о суде...
О чем он? Добрести бы до Голгофы!
Неблизкий путь среди немытых тел,
И солнце бьет в глаза так зло и резко...
О радость! Наконец я на кресте!
Но нет! Нет, нет! Я не хочу воскреснуть!
О Боже! Я не продлевал контракт!
Ты ж сам сказал, что это - смерти дата!..
Но на рассвете третьего утра
Вошли в пещеру римские солдаты...
***
При взгляде в вулканическое жерло,
Нам сладок вид сгорающих камней,
Как на клыках трепещущая жертва
Сладка самой агонией своей.
И даже смерть отступит перед волей
Могущественных пасынков Земли:
Хоть все наги перед последней болью,
Кто победил ее - тот властелин.
Странники
1
Мы ищем себя на морском берегу
(Нет покоя нам, нет покоя!),
Валов несметных нам радостен гул
На морском берегу.
Но не найти себя в буйстве вод
(Нет покоя нам, нет покоя!),
И снова корабль наш утлый плывёт
Среди бушующих вод.
Мы ищем себя среди чёрных скал
(Нет покоя нам, нет покоя!),
И так же остра любовь и тоска
У чёрных с древности скал.
Но не найдём себя в тайнах глубин
(Нет покоя нам, нет покоя!),
Хоть помнят камни отзвуки битв
Во мраке мудрых глубин.
Мы ищем себя на просторах степей
(Нет покоя нам, нет покоя!),
Где яростна ветра лихого песнь
О дикой воле степей.
Но не найдём мы себя в полях
(Нет покоя нам, нет покоя!),
Полыни, вереска и ковыля
Нам будут чужды поля.
И не оставим поиски мы
(Нет покоя нам, нет покоя!),
Даже в объятьях сжигающей тьмы
Не оставим поиски мы.
Хоть слышен костра погребального треск
(Нет покоя нам, нет покоя!),
Мы продолжаем вперед смотреть
И на погребальном костре.
2
Нас ничто не избавит от тяги к чужим
языкам,
К ним приникли губами мы, словно к колодцу в
пустыне,
Словно знаем, что будем мы живы и кровь не
застынет
Лишь дотоле, покуда чужая речь дивно близка
И сладка, будто спело-медовая, сочная
дыня...
Но везде, и для всех, и навечно нам быть в чужаках,
Ибо сказано было, и правда одна на века:
"Если мыслишь инако - да будешь ты изгнан
отныне!"
Но в изгнаньи свободу мы приняли; кару -
как дар
Мы воспели на странном и терпком смешеньи
наречий,
Языков родниково-хрустальных живая вода
Нас омыла - она от забвенья и смерти излечит;
И мы счастливы, словно безумец влюблённый, когда
Перед встречей с любимой живет ожиданием
встречи.
Василиск
Легендой стать, исчезнуть бы, забыть!...
Пульсирует и жжет, зажат висками,
Недобрый дар насмешливой судьбы -
Волшебный взгляд, что обращает в камень.
Сознаться, кто я, означает - смерть.
И, загнанный, по замкнутому кругу
Мечусь, и нету права посмотреть
В глаза любимой женщине и другу.
Как излучают быстрые зрачки
Талант проклятый зверя - василиска!
И не спасают темные очки,
И молча каменеют окулисты.
Не умереть, не повернуть назад,
Не вырваться к заснеженной свободе...
Я василиск. Я отвожу глаза,
Чтоб не застыло солнце в небосводе.
Из Жюльена дю Вентре
"Любовь - наука" - мудрый римлянин
изрек.
В учение сие я с жаром стал вникать.
И, право, что грешу, не стоит упрекать -
Как истый теолог, я изучаю грех!
Каштановых волос послушная река
Милее мне иных величественных рек,
Когда, забыв про всё в неистовой игре,
Доверчиво лежим в тиши, к щеке щека.
А в мире только мы, и ничего вокруг,
Ещё не разомкнуть объятья наших рук,
Но на дворе уже становится светлей,
Курантов мерный бой истому гонит прочь...
- В посте ли ты провел сегодняшнюю ночь?
- О да, святой отец! Вот только не в своей.
***
Как ласточка в готическом соборе,
Я заблудилась. Здесь тревожный звон
Колоколов землетрясенью вторит.
Пусть назовут его Армагеддон
Иль Рагнарек - но здание разрушит!
Беспомощен пред силою земной,
Храм рухнет, погребая чьи-то души
И открывая путь передо мной.
***
Я не верю безупречным -
Лицам бледным, пальцам млечным,
Хрупким искренним ладоням
Я не верю, не проси!
Верю цинику, эстету,
Ветру, логике, кастету,
Верю в выстрелы, в погони
И в луну на небеси.
Бой - до смерти, для отважных,
Спазм соитий жарких, влажных,
Миг удачи быстротечной,
Алого вина струя -
Это жизни суть земная,
Слаще этого - не знаю.
Я не стану безупречной.
И не верю в бога я.
Анти-Данте
или
Путешествие без Вергилия
Как огонек дрожит на
сквозняке ночном!
Мне снова не до сна. Я масло жгу безбожно,
Не думая, что день дохода не принес
Вчера, не принесет и
нынче. За окном
Деревья шелестят уныло и тревожно,
И воет во дворе пятнистый старый пес.
Сижу, скриплю пером (его
срезал я дважды,
Но затупился нож, и лень спускаться вниз -
Искать точильный круг на кухне у хозяйки).
О, творческий порыв!
Страшнее нету жажды,
Чем тяга превратить весь мир в один эскиз,
В терцинах всю любовь представить без
утайки.
Но все-таки сильней
надежда, вопреки
Классическим словам: "Memento mori, Caesar!",
Победно превозмочь безвестность, тишь и
мрак,
Талантом ли, умом
иль силою руки
Противника сразив (будь смерть он или
цензор),
И вечность укротить, сказавши: "Будет так!"
Гордыня! Ты уже
столь многих погубила!
И я не устоял, и в черноту воззвал,
За миг забыв святых отцов увещеванья:
"О, Дьявол,
Люцифер, неведомая сила!
Прошу, сойди ко мне! Хоть я и слаб, и мал,
Не страх в моей душе, но дерзкие желанья.
Ты Свет с тех пор,
как пожелать рискнул!"
И ангел предо мной предстал, красив и бледен,
И твердым голосом промолвил: "Что ж, идем
К тому, кого ты звал."
Я отодвинул стул
(Легко идти ко всем чертям тому, кто беден!)
И, завернувшись в плащ, покинул старый дом.
ЭЙ?
Недолог был тот путь:
гранитные ступени
Под землю нас вели. Багровые огни
Мне ослепили взор, когда исчез вожатый.
Вергилий, Дантов
друг, ты где? Молчали тени.
Я сделал шаг вперед, и увидал в тени
Высокий грубый крест. И человек, распятый,
Висел там. Закусив
губу, смотрел он вдаль -
Так полководцы на разгромленное войско
Глядят сквозь пыль, совсем не чуя ран своих:
Ведь боль для них
ничто. Упрямство и печаль,
Застывшие в глазах, совсем иного свойства -
Он не повержен, нет! Как Океан, притих
Пред бурей роковой...
Но вывернуты руки,
Пришпилены к кресту - безжалостный металл
Впивается, язвя, в измученное тело.
- Кто ты, великий муж,
что с честью терпит муки?
Как величать тебя, воитель? - вопрошал
Я долго. Он молчал. Тогда легко, несмело
Коснулся я его плеча.
Он, головы
Не повернув, сказал: - Когда-то вел
восставших
К свободе. Для рабов стал богом их Спартак.
И верили, дрались
отчаянно... Увы,
В горах и на полях остались сотни павших;
А выживших - на крест, в постыдный рабства
мрак...
Мне кара поделом -
смотри, учись, прохожий!
Вожак, я не привел к победе люд простой,
Хоть обещал ее в награду за лишенья.
Надеюсь лишь на то,
что кто-нибудь похожий
Помянет и меня в триумфа час златой,
Хоть слабое, поверь, по смерти утешенье!
Но все-таки никак не
мог иначе я!
Я человек- не раб! И об одном жалею:
Что проиграл судьбе - не Крассу проиграл!
Раздавлена давно
сомнения змея:
Мне не под силу жить в цепях, гния и тлея.
И знаю на кресте: я прав был! Я восстал!
- Ты честен, мудр и
смел, и лучшего достоин,
Хоть благороден, но тебе сужден не рай -
Быть может, потому, что горд, без покаянья
И жил, и умирал? Но
улыбнулся воин:
- Живой здесь - редкий гость. Смотри,
запоминай:
Нет слова "суждено" - судьбу ты в
состояньи
Вершить и сам. Когда
ж от слабости людской
Ты к небу возопишь, презренный и смиренный,
С мольбою сохранить, помиловать, спасти -
Ты сам себя предашь
за призрачный покой,
И счастия не дашь ты боле плоти бренной,
И дерзостной душе не скажешь ты: "Лети!"
Но - дале устремись.
Ты встретишь там поэта,
Что красочней, чем я, способен рассказать,
Как жизнь тускла (и смерть!) у сирых и убогих.
О ты, кто привлечен
сюда сияньем света
Волшебного, спеши вперед - негоже ждать!
Я устремился прочь от властных слов и
строгих.
ЭЙ?
Багровый мрак не
мерк, но ярче полыхал,
И море озарял, где волны словно лава,
И пены кружева, и деву, средь камней
Лежащую ничком, и
острых скал оскал -
Так щерится змея, в чьей радости отрава.
Утесы вкруг меня смыкались все тесней,
Когда я подходил,
ступая осторожно
(Темна пучина вод и яростен прибой),
К прекрасному, но всмерть изломанному телу.
Она была жива, хоть
это невозможно:
Не в силах шевельнуть ни кистью, ни стопой,
Казалось, в хладе волн навек заледенела;
Но вскинута была
упрямо голова
И черные глаза отчаянно сверкали:
Таких не укротят ни беды, ни Господь.
Здесь отступила
смерть - ведь и ее права
Не безграничны здесь, где пена цвета стали
Укутала собой израненную плоть.
И я с тоской смотрел
на выцветшие губы,
Когда улыбка вдруг мелькнула на лице
Простертой предо мной в круговращеньи
пенном.
Я наклонился к ней, и
показались грубы
Слова: - Скажи, кто ты? В бушующем кольце
Валов морских своим решеньем дерзновенным
Ты оказалась здесь,
иль кознями врагов
Опутана? - О нет, - рекла, - то я решила.
Свободным не к лицу виновников искать -
Будь за свои дела
ответить сам готов.
- Неужто, дева, ты столь страшно согрешила,
Чтоб в наказанье боль безмолвно принимать?
- Грешила? Нет, чиста
была перед богами.
В ином моя вина: я, слабостью людской
На миг побеждена, - я предала призванье.
На миг побеждена -
смотри, плачу веками,
Что здесь проведены, под пеною морской.
Я выбрала сама за слабость наказанье!
- Но женщина слабей
мужчины быть должна
И телом, и душой - ведь из ребра Адама
Праматерь создана, чтоб за супругом шла
Повсюду, но второй...
- Осекся я: она
Смотрела на меня с издевкой, гордо, прямо -
Божественной тогда и страшною была.
- О да! Для тех, кто
жизнь влачит, как дров вязанку
Дряхлеющий осел - для тех и лишний прут
Обуза. Сделать вид, что груз сей непосилен -
По силе и глупцу.
Болящую служанку
Переведут туда, где легче рабский труд,
И будет взор ее покорен и умилен.
Но кто заворожен
гармониею сфер,
Не вправе отступать, жалеть себя не вправе
На выбранном, пускай и горестном пути.
Тебя призвал сюда
Свет Мира, Люцифер -
Ты душу отворил Кастальской злой отраве -
Не медли же, вставай, чтоб далее идти!
Там встретится тебе
властитель и философ.
Три года правил он - на пять веков вперед
Плотиной стал, что от безумья защищала.
Ответить сможет он
на множество вопросов,
Захочешь ли задать их - ведь адамов род
Робеет, знаю я, пред мудростью Начала?
- Но как тебя зовут, о
дева? Не таи:
Кем прежде ты была под солнцем и луною?
И голос зазвенел среди гранитных скал:
- Меня зовут Сафо.
Стихи читал мои?
А были времена - зачитывались мною
Те, рукописи чьи напрасно ты искал:
Язычников труды
пылали, освещая
Невежество креста и серпика луны -
Тому, кто мудр и смел, жечь книги не пристало.
Как Феникс, ты
сильней становишься, сгорая -
Ведь мысли не умрут, коль вправду рождены...
Но время уходить тебе давно настало.
ЭЙ?
Дорога меж холмов
петляла там и тут.
И в поле, где репью вольготно и просторно,
А возле валунов - терновник с лебедой,
Увидел я того, кто
ратный кончил труд,
Пришпиленный копьем к ковру живому дерна,
Сроднившийся навек с победой и бедой.
Я знал уже, кто он. И
ждал я этой встречи.
Отец мой, в тридцать лет сожженный на костре,
Герметик, еретик, алхимик, чернокнижник
Нарек меня "Жюльен"
- отца я помню речи!
"Меня не посрами! Запомни, дю Вентре:
Хоть кесарь позабыт, былых богов сподвижник,
Но искру от его огня
ты сохранить
Обязан. Труд велик, и не сулит он счастья,
Но это долг, Жюльен, мой сын, мой Юлиан!
Лишь знание сей мир
способно изменить,
Лишь знание, сынок, должно быть в мире
властью.
Но щупальца простер по странам спрут-тиран,
Что жарит тех, кто
смел, на пламени священном -
Чтоб выжечь мысль, готов себя четвертовать!
Но все же под луной и эта власть не вечна.
Запомни: что сейчас
известно посвященным,
То кесарь Юлиан велел преподавать
Народу. Мудрых столь правленье быстротечно!"
Я молча подошел,
колени преклонил.
Вот свиделись. Как он отца напоминает:
Рисунок резкий скул, прямой и тонкий нос,
Закушена губа от
боли... Дальше сил
Уж нет - из глаз слеза катиться начинает.
Мне кесарь руку сжал и тихо произнес:
- Спасибо, что пришел.
Смотри вокруг бесстрастно
И думай! Все поймешь, Жюльен, и сам, один,
Когда не дашь себе и в помыслах поблажек.
Коль не стремишься
ты туда, где безопасно -
Пройди еще вперед, и станешь господин
Для самого себя. Но помни - жребий тяжек!
ЭЙ?
И устремился я туда,
где лился свет,
По огненным мостам, не торною дорогой -
И радостью тогда наполнилась душа:
Так потрясен старик,
что сбросил бремя лет
Внезапно; так вдова пред погребальной
дрогой
На мужа, что воскрес, глядит, едва дыша.
И я предстал пред
Тем, кого бессильно кляли:
Сколь в окруженьи звезд прекрасен светлый
лик!
Но далее молчу и описать не смею:
Бессильное перо
поможет мне едва ли.
Он улыбался - мудр, спокоен и велик.
И приближался я, от робости немея.
- Приветствую тебя,
недрогнувший пиит!
Преодолев препон немало, по заслугам
Ты здесь. Что ж, говори, чего желаешь ты?
Зачем пришел сюда,
отринув страх и стыд,
Что накрепко внушен был верным Церкви
слугам?
Какие привели тебя ко мне мечты?
- Не то, чтобы
просить... О Люцифер, Заря! -
Слыхал я: знанья все подвластны Сатане -
Вот это... И еще - для моего народа -
Пусть сбросит
рабство он! Ведь, верую, не зря
Сапфировым венцом сияет в вышине
Великим естеством нам данная свобода!
- Свобода? Если б так!
Подумай, вспомни сам:
Как часто ты, певец любви, исканий, воли,
Ту волю отдавал неведомо кому -
Любовнице своей,
бесстрастным небесам,
Балбесам-школярам, кабацкой жадной голи,
Священникам-лгунам, хозяйке, в чьем дому
Живешь, et cetera? И ты же
утверждаешь,
Что род людской хорош свободою своей?
Я опустил глаза в смятении великом,
А Дьявол продолжал: -
Ты прав, и сам не знаешь,
Сколь эта правота гранитных глыб прочней.
Пройти сюда дерзнув, ты зрил прекрасных
ликом
Воителей - из тех,
кто вечность победил
В борьбе, что глупый люд считает
безнадежной.
Но кто велик, врага не ищет послабей!
И те, кому беда лишь
прибавляет сил,
Кто крыл не поломал мечте своей мятежной -
Они прекрасны, да! Прекрасен выбор сей:
Остаться одному
пред тайнами Вселенной,
Перед толпой людской, средь океанских вод,
Пред музыкою сфер, пред пламенем любовным -
И выдержать! И ввысь
воспрять душой нетленной,
И далее века, земной свершив поход,
Гореть скозь мглу огнем негаснущим и ровным!..
- Но те, страданья
чьи я нынче видеть мог,
При жизни не тебе - иным богам молились.
Так отчего ж им здесь приют последний дан?
- Запомни навсегда: Я
- Люцифер! Не бог!
Те, кто от суеты навеки исцелились,
Тенета разорвав, что сплел паук-Обман -
Те в Царствии моем
пребудут, коль дерзали!
А верили в кого - какое дело мне?
Пускай ревнует тот, кто слаб и неуверен,
Кто обвиняет мир
:"Ты мне принес печали!",
Виною всем грозит (мол, истина в вине!),
Кто зависти одной лишь остается верен!
- А где же мать моя,
что не чинила зла:
Не поднимала бунт, волшбе не предавалась
(Не до того, когда в дому кати шаром!) -
Готовила, пряла,
стирала, родила
Двух сыновей и дочь, и в сорок лет
скончалась
(И без нее тотчас осиротел наш дом)?
Неужто здесь для
всех готовы истязанья?
- О нет! - ответ мне был. - Скажи-ка, сколько
душ
Простых ты видел тут? Где пекарь, где
садовник?
Их нет - как не было!
И ад не наказанье -
История! Когда оставит славный муж
Потомкам память о себе, а не терновник
На сельском
кладбище заброшенном, тогда
Увидеть можно здесь былого тень величья.
Могучим по плечу самим держать ответ!
А тихий добрый люд
уходит, как вода
В песок - в погоста тишь, где зелень, трели
птичьи,
И сорная трава навек скрывает след
Того, кто был любим;
и заходился в плаче;
И в церковь приходил исправно; и писал
Доносы на друзей; и, пьяный, бил посуду;
Всю жизнь копил
гроши; надеясь на удачу,
Проигрывался в прах; и драку начинал;
Боялся полюбить, остерегаясь худа...
Хоть разные, одна
судьба готова им -
Забвенье. Вот чего высокие избегнут.
Другой вопрос - зачем? Ту участь видел ты.
Столетий сладкий
груз суров, неотвратим.
Запоминай, поэт! Пером готовь себе кнут -
От славы не спасут ни жертвы, ни посты!
- Но где же тот, кому
молитвы возносил я
В часовенке слепой? Где добрый, всеблагой,
Где пастырь наших душ - Христос из Назареи?
- Ты хорошо спросил.
Смотри, коль хватит силы!
Смотри - и все костры предстанут пред тобой,
Все дыбы, плахи все, все виселицы, реи...
Смотри, где был
Христос! Толпой приговорен,
Он возлюбил толпу. О, это оценили!
Костры еще дымят, и долго им чадить...
Горя, еретики
поддерживают трон.
Правитель всяк стоит на общей на могиле.
Так где же тот, кто им владыкой призван быть?
ЭЙ?
В негаснущем огне
увидел лик Христа я:
Как глиняный кувшин, на черепки разбит
И мертв! Живей его, пожалуй, дно морское!
Я в ужасе бежал из
ада (или рая?),
Но виденное раз не в силах позабыть,
И нету мне с тех пор блаженного покоя.
И в чаше не вино, тем
паче не вода,
Но знанье - кровь его в себя переливаю:
И веры не спасти, и не забыться сном -
Я ад прошел - не
стать мне прежним никогда.
Так больно! И душа, смятенная, живая,
Как огонек дрожит на сквозняке ночном!
Перевод Татьяны Луговской 17 января 1998 года
***
Здравствуй, пламя! Жарко, юно,
Очаровывай, мани!
Ты, что породило струны -
Дивной музыке сродни.
Ты во тьме рисуешь знаки
Азбук всех и чисел всех,
Хлебом обращаешь злаки,
Даришь силу, даришь смех.
Мощно, радостно и властно
Зажигаешь страсть в крови,
Так же дерзко и прекрасно,
Как огонь земной любви.
Пусть священник всласть токует,
Лжёт про ад, пугая чернь:
Кто таким тебя рисует -
Глупый, слабый, жалкий червь!
Помним: на кострах сжигали
Книги и еретиков.
Быть из пепла урожаю -
Мыслей свет во мгле веков.
Ослепительность, античность,
Зевс, Озирис, Люцифер,
Гордость, ум, отвага - личность! -
Пламя дальних, ближних сфер,
Навсегда останься с нами,
От невежества храня!
Смейся, пламя! Вечно пламя
Прометеева огня!
***
Когда над городом в небе кресты,
Словно мачт сожжённый остов,
Зорче смотри - и увидишь ты:
Падают позолоты листы
И становится город погостом.
Уберешь обжорство - теперь гляди
На блеск голодный, на злые искры.
И вот уже костры впереди,
Сначала книги в них, но подожди -
И что-то к тебе огонь слишком близко.
Похоть уходит - слабеет плоть.
Сумрачны дни и бесцветны ночи.
Хочет, ревнив, энтомолог-господь
Булавкой бабочку-страсть приколоть...
Всё меньше людей, их жизнь всё короче...
Лень, зависть, алчность идут след в след -
Убрать их, чтоб люди вовек не знали!
Но денег нет - и прогресса нет,
Рабы да стройки грядущих лет -
Новые Беломорканалы...
Гнев убери - и глубже вдыхай
Гарь разорённого пепелища.
Вот входит враг - но безгневен край.
Погибнет, кто не противится, знай!
Гляди в безгрешные мёртвые лица.
Убери гордыню - и падай в грязь
Болотную, глаз поднять не смея.
А быдло плюёт на тебя, смеясь...
Вспомни: кто встал, сказал: "Я князь
Мира сего!", сатанея.
Гнев и гордыня - два чёрных крыла.
Пробуй, птенец - преграды нету.
Над городом-кладбищем - ввысь, где мгла.
Звезду увидишь - она светла,
Утренний свет над юной планетой.
***
Равносторонний крест символизировал
равенство стихий. В христианской же символике
большая часть была отдана земле, гораздо
меньше было воды и огня, и почти совсем не было
воздуха...
Благоговенье, паденье ниц -
Достойному не под стать.
Я перекладину сдвину вниз -
Будет удобней встать.
И ввысь уйти я почту за честь -
В пламень, в ветер, под дождь -
Но не возьму земли больше, чем
Нужно для двух подошв.
Хочет забрать свою долю сама:
Сердце навылет болит,
В левой руке поселилась зима -
Сумрачный зов земли.
Но над мертвящей, стылой землёй
Будет не райский сад:
Крест перевёрнутый, чёрный, мой -
Острой стрелой в небеса.
Здравствуй, мой Вавилон! Город марева, южного жара,
Город каменных профилей мудрых царей и зверей,
Грохотанья повозок, немолчного ора базара,
Мудрых свитков, бордовых гранатов в тенистом дворе.
Проклинали рабы тебя, злобно шипели: "Блудница!" -
Ты отряхивал прах их, при жизни сошедших во прах.
Здесь проходит Иштар горделивой походкою львицы,
Ласки любящих здесь озаряемы светом костра.
Город дерзких людей, и в бою, и в объятиях смелых -
И вольготно нагим, на прогревшейся за день земле,
Проводить языком по мужскому иль женскому телу,
Изгибаться, забывши про всё, в сладкой трепетной мгле.
Кто любим, тот свободен, силён, выше всякого бога!
Потому и возносится - видно отвсюду окрест -
Башня (в небо укол остроги - не решётка острога),
И её не придавит, уродлив, кладбищенский крест.
Руку я рассеку - Вавилон, моей крови отведай! -
Это малый отдарок за то, чем владеть довелось.
Поражение гордых ещё обернётся победой,
Мы вернёмся сюда, в этот город, знакомый до слёз...
Warrax Black Fire Pandemonium http.//warrax.net
e-mail [email protected]