http://www.maledictum.com/

Valentin Scavr

MALEDICTUM

Темной памяти Майда и Мисси посвящается. Их мужеству, искренности и чести.

 

LIBER PRIMUS

"Когда окажется много людей, способных ко Злу, некоторые из них — те, что будут более всех любезны Аду, смогут претворить это Зло в жизнь".

 

I

На рубеже новой эры, когда медленно угасали древние боги вместе с исходящим с востока солнечным светом, человеческий мир ожидал пришествия новой силы, несущей спасение.

Ex Oriente Lux. Так выражалось это ожидание в латинской пословице. И мир дождался, позабыв о том, что вслед за днем неминуемо приходит ночь, и Свет поглощается Тьмой...

Эпоха пасмурного дня подходит к завершению. Драматичное полотно хаотического распада застилает блеклые тона отживших фресок человеческого мира, который, уже тронутый сумерками, готовится к погружению в бездонную ночь.

Сумерки богов. Сумерки сознания. Закат человечества. Все пересеклось в одной точке, в тени падающего креста.

И, переступая черту третьего тысячелетия, мы произносим:

Ex Oriente Tenebrae... 

II

Сплошным фронтом, предваряя приход Тьмы, несется смерч, сметающий на своем пути все устои и привычные положения сущностей.

Он вносит Хаос и смятение в души людей и побуждает низвергнутые ранее Силы к мятежу. Он — Демон, предвестник грядущих времен. Перед Его неумолимым напором держатели истин прошлых веков с неохотой выпускают из своих ослабевших рук жезлы власти.

Могучие некогда колоссы, долгое время бывшие первыми и единственными, замечают, как шатается опора под их ногами, но не понимают, какая сила пригибает их к земле и ставит на колени.

Они по-прежнему упорны в отстаивании своей "непогрешимой" правоты, но эхо их "ego" теряется в бесчисленных залах лабиринта, созданного руками их верных рабов.

Действуя так, они видят то, что хотят видеть, но чувствуют, что время агнца истекло, и не могут поверить этому.

Они чувствуют горький запах надвигающейся грозы.

Они веками пытались убедить себя в незыблемости своего положения, и теперь не могут понять, почему в воздухе смердит тревогой.

Они берут ключи от темницы и спешно проверяют запоры — их Главный Враг должен быть там, но Его там нет. Там тот, кого они создали за века, над кем долго праздновали свой "триумф", кого делали виновником всех своих бед.

Они заглядывают в темницу... Там лишь озлобленное отражение их самих. И они вполне достойны своего зеркала.

Они — изжившие себя принципы, вассалы бога, и трещины в его троне.

Дыхание Тьмы обнажает их язвы, срывает с их лиц коросту масок, и они предстают перед всеми в своем неприглядном нагом облике. Им нечем скрыть его, потому как все их роскошные одеяния видятся ветхими тряпками.

Им не к кому обратиться за поддержкой, многочисленное человеческое воинство растеряло своих святых, растащило их кости, а их вычищенные, выхолощенные души расклеило на фасаде небес.

Они прикрываются именем бога, но нам это имя ненавистно, и в наших глазах это лишь усугубляет их вину.

Они надеются на то, что христианская церковь, вскормленная ими, встанет на их защиту. Церковь стара, в ее жилах течет остывающая кровь Христа, и она готова торговаться ради того, чтобы продолжать свое покойное существование и далее, в блеске и величии.

Церковь, пряча за благодушием страх за собственную шкуру, отворачивается от них, и готова обратить их в золото для удобства в торговых сделках.

Покинутые, преданные, извращенные всеми, они могут взывать лишь к своей последней надежде, к своему создателю.

И распятый вновь сойдет на землю, но не ранее того, как миазмы тлена и смерти, отравляя воздух вплоть до самых небес, выкурят его оттуда.

В тот час мы будем готовы, мы будем ожидать его...

А пока они теряют силы с каждым днем и видят, как надвигается Тьма, как пожирает себя человечество, как воздвигаются все новые церкви, возвышающиеся, как гробницы. Это и есть гробницы — последнее прибежище издыхающего здесь бога. И сейчас земля более чем когда-либо напоминает кладбище.

Молнии, прорезающие сгустившиеся сумерки, всему возвращают свою истинную окраску.

Кто имеет мудрость, тот видит — сие пятна на челе бога, и блеск короны Сатаны.

III

Да, расхлябанный ритм маятника вещает о близящемся темном часе Вселенной.

Рев Дракона, проснувшегося голодным, сотрясает багряное марево угасающего мира и заставляет содрогаться от ужаса утомленные народы.

Он пророкотал средь теснин ущелий и громом отразился от вздыбившихся скал — человеческих жилищ.

Он обрушился на землю, погребая под собой последнюю надежду на спасение человечества, и поднял едкую пыль, поглощающую саваном мглы лучи заходящего Солнца.

Повинуясь этому зову, Вечная Ночь простирает свои антрацитовые крылья, готовясь поглотить все пространства от горизонта до горизонта, — она обрела право властвовать безраздельно.

Повинуясь зову, все порождения Сатаны, властители Темных истин, прорвали границы всего круга земель и по многочисленным коридорам ринулись внутрь, отравляя своей сущностью то, чего еще не коснулось разложение. Повинуясь зову, горгульи снялись с насиженных мест и взмывают в воздух, рассекая крылами бездушный мрак, кружа в ожидании падали.

Сумеречные химеры, вьющие гнезда в людских головах, усердно пятнают воплощения человеческих идеалов и извергают потоки нечистот на осыпающиеся, как штукатурка, харизмы христианских идолов...

Все то, что было мертво и проклято, в ожидании этого часа оборачивается на зов, скрипя застывшими суставами. В глазах всего того, что было проклято и мертво, разгорается огонь нетерпения, огонь желания вернуться к жизни, пусть даже жизнь эта не будет жизнью живого.

Мертвое и проклятое возвращается. Мрачные картины Апокалипсиса, выписанные в реальности уверенными мазками кисти Дьявола.

Апофеоз распада достиг своего пика.

Знамения, нанизанные одно на другое, не имеют более ценности с тех пор, как десница Дьявола обрушилась на хребет агнца, и низвергла хрупкие, как фарфор, человеческие судьбы в бездонную пропасть.

Близка ночь пылающего гнева Дьявола.

Почти так скрежетал зубами Фома Челанский, внезапно разглядев сквозь пелену семи с лишним веков наступление Темной Эры:

IV

Мы вступили в этот мир подобно тому, как вступает в него человечество — через врата плоти.

Мы ворвались в него в тот самый миг, когда Мгла выплеснулась из границ ночи, и изо всех вскрывшихся язв заструился черный яд.

Сумерки сгущались перед нами. Тогда кровь стала миру пурпурной каймой, и обретающий глубину ореол злодеяния воззвал к жизни цвета Имаго Дьявола.

То было знаком нашего рождения.

Рождения Апостолов Сатаны.

Происходящие от Темного начала, взлелеянные Адом, мы устремились в трещины, паутиной испещрившие древние преграды, отделявшие нас от вожделенной цели - мира, самонадеянно именующего себя творением божиим.

Мы смешались с черным ядом и стали частью Вихря Тьмы, порой сокрушающего, как молот, а порой жалящего, как змея.

По праву своего рождения, мы части той воли, что ступает властно и размеренно по сердцам и душам,

с единственной целью —

положить человеческий мир к стопам Сатаны.

И нами изведаны все извилистые пути Темного духа, пролегающего через наши души и проникающего во все запредельные уголки человеческого сознания.

V

С наших плеч, облаченных в тяжелые доспехи ответственности за победоносные действия, ниспадает изящная мантия дипломатии, скрепленная у самого горла фибулой кровавого договора.

За броней наших панцирей дышат пламенами ненависти наши сердца — деготь в обрамлении запекшихся сгустков гнева.

Багровые отметины, оставленные нами, вопят о том, что мы явились в сей мир во всеоружии. Совершенная сталь наших клинков рождена во Тьме, в лучших кузницах Ада, и безукоризненно рассекает свет и ангелов с грязными лицами.

Нас толкает вперед неутолимый голод наших ненасытных, пульсирующих в одном ритме со Тьмой, душах, и удушающая жажда совершения злодеяний. И венчает наш безудержный порыв абсолютная любовь к Злу.

Мы всей своей демонической сущностью ощущаем, как опаляющее дыхание позади нас пышет жаром, обжигая нас яростью.

Мы знаем, — это все силы Преисподней сплотились за нашими спинами для решающего броска, и только ожидают наших первых успехов. Высшие Демоны, обучавшие нас тактике и стратегии Ада, неотрывно следят за каждым шагом своих учеников.

И с высот своего трона Дьявол направляет в цель наши удары, делая их неотразимыми и незнающими жалости.

Обладая мириадами изощренных способов выполнения воли Сатаны, мы, если понадобится, применим их все

для достижения Его победы.

VI

Мы видели восход мира и вели цивилизации к гибели, мы топили в крови даже звезды, и превращали Путь Млечный в Путь Кровяной.

Подвластные нам стихии шли войной друг против друга, когда мы спускались в недра Земли, следуя знакам Нигриора, и разрывали глубинные ее пласты, чтобы насладиться вкусом огненной ее сердцевины.

Мы поднимались к вершинам, упиравшимся в звезды, где пагуба высиживала свои яйца, и разоряли ее гнезда, и пригвождали к перекладинам ее детенышей.

Мы смеялись над корчами сынов божиих, и наш смех рождал ураганы, и топил континенты.

Легенды остались лишь благодаря нашему великодушию...

Мы сходились на ристалищах с ангелами, и их белые перья покрывали острые скалы, подобно снегу.

Мы вдыхали в души людей пламя, но их жидкие страсти гасили его до последней искры.

Мы восхищались, видя, как мятежные сыны Земли становятся сынами Сатаны, и причисляли их к Инфернус.

Но гниющее мясо распятого дало жизнь червям, плодящим потомство, и распространявшееся зловоние отравило Вселенную.

Обладая временем Вечным, мы преисполнялись гнева и, циркулируя среди Теней, теряли терпение. И это воззвало нас к войне из огненных пучин Геенны. Меч карающий, пронзивший небо, завибрировал вновь.

Полог Тьмы опустился на Западные земли...

Пришло наше время.

И ныне, впрочем, как всегда, наши руки не останутся праздными.

VII

Dicto Diabolo...

Мы уподобимся саранче, пожирающей все на своем пути, и не оставим позади ничего, что хранит в себе образ и подобие божие.

Мы, словно стая хищников, будем рыскать в поисках добычи, призывая собратьев на пиршество, когда ее настигнем. И над обглоданной жертвой мы не забудем, упоенные охотой, ради Кого мы это делаем, и Кому преданы до когтя.

Мы соединим свои тугие артерии с коммуникациями человеческого мира, и его захлестнет волна нашей свежей, клокочущей крови. Ее цвет будет черным, как самая непроницаемая ночь.

Попирая ногами рыхлые законы, мы обрушим на подмостки мира занавес существующей тени мироздания, который определит финал человеческой трагикомедии.

И при помощи совершенного механизма разрушения, созданного нашими руками по чертежам Дьявола, выкорчуем вросший в землю заплесневелый храм бога.

Тогда мы сделаем то, что будет драгоценным камнем, заложенным в фундамент Царства Дьявола.

Процеживая мир вязких принципов и идеалов, мы соберем воедино рассеянные зубы Дракона в безжалостную хватку стальных челюстей. Мы призовем под волкоглавые знамена непобедимую армию из тех людей, что сражаются не за блага мира, не за милосердие божие, а за право сражаться и отдать свои души за торжество демонической справедливости.

В тот день звону колокола последней церкви ответит рев бесчисленных глоток, и это будет сигналом к штурму небес.

Мы знаем, как распахнуть настежь покрытые слизью врата Змея и призвать из глубин гибельные орды бесов. У нас будет время увидеть, как они бурным потоком заполнят разрушенные декорации. У нас есть ключи от всех врат в мире, кроме обитых овчиной врат небесных, но уже готов таран с сокрушающей головой вепря, против этого ключа бессильны любые преграды...

Когда дым погребальных костров застелет небеса, и скорбный вой заглушит плач ветра, тогда мы наполним все протянутые к нам кубки горьким вином милости Дьявола, и капли вина, упавшие на спекшуюся землю, смешавшись с нашей кровью, напоят стойкие ростки расы Демонов.

И еще не высохшая на пергаменте кровь скрепит вечный союз Дьявола и Человека.

        Так хочет Человек,
Satanas vult.

VIII

Клокочет драма истекающего времени, времени, в котором под знаком Тьмы и сводами Вечности мы обрели власть и новое рождение, как воплощение самых кошмарных снов человечества. Драма того времени, которому мы отдали все то, что исторгло его темной массой из теснин больных тысячелетий, и исказило необузданным нравом Хаоса.

Безумствует огненная драма конфликтности падшего бытия и отсутствия точки возврата.

Устремившийся в эпохальный разрыв мир, растерзанный, поделенный, расплавленный, корчится в тисках илистых берегов нетленной Вечности, задыхаясь от ненасытности, жадно ловя клочья умирающего времени. Население его — призраки прошлого, еще живущие, но не отбрасывающие своих теней в будущее.

Властвует драма последней черты, за которой — стремнина падения в бездну.

И пучина Мрака и монументальность Зла там творцы сурового судилища и блюстители союза между пламенем и темной артериальной кровью.

Мощь Эпохи Тьмы неотвратима. Она застыла на мгновение в потоках ядовитых испарений, поднимающихся непроницаемой стеной от юдоли земной, того гиблого места, где подвержены порче как человеческие души, так и святость ангелов. Сквозь пелену тумана мы видим, как доминирует она над Вечностью и тленом, и алчущий клюв ее нацелен в обнаженное, дряхлое сердце человеческой Вселенной.

Вдыхая чужой, затхлый воздух, мы ожидаем момента, чтобы порвать вязкость клубящегося времени, отнять его жизнь и возвестить о завершающем сумеречную эпоху вторжении в пределы земного царства.

Тогда, наконец, разрушающийся маятник испорченных часов, отсчитывающий годы anno domini, колеблясь, застынет, — и начнется отсчет иного времени...

Мы ожидаем, вглядываясь во Тьму. Мы опираемся на щиты вверенных нам принципов Высшего Зла, занимая безымянные троны, именно здесь истинное сердце мира, непостоянное, ненасытное, — и здесь самое незащищенное его место; отсюда начинаются любые завоевания, и с этих грандиозных высот, сложенных из человеческих страстей, пороков и преступлений, мы низвергнемся на агонизирующие просторы Хеспериона.

IX

Сколь простирается наш взгляд, всюду черные волны бьются о стены мира...

Всадники, бледные, как смерть, в забрызганных кровью одеждах, реют в атмосфере, потрошат воздух острыми серпами, раскидывают сети в предзакатной Мгле.

Кто может, пусть взглянет на них, —эти достойные выкормыши Ада ловят души, спешно возносящиеся к небу. Они охотятся на дорогах, ведущих в рай.

Их копья нанизывают души в такт истекающим секундам и нашим накалившимся сердцам — искрам вселенского пожара. Им неведома жалость, так же как и мы не знаем пощады. Мы пролили достаточно крови, своей и чужой, чтобы помнить о тонкостях извращенного воздаяния.

Мы терпели голод и лишения, чтобы видеть этот час.

Мы испытывали взлеты и падения, чтобы через долгие века восстать вместе со Тьмой во всем своем величии, и облачиться в пурпурные ткани.

Мы завоевали Дьяволу легионы отверженных душ, и громили непорочные полки божеской армии.

Мы были сухими поленьями, когда огонь Ада питался нашей плотью.

И ныне, в выжженных клеймах на наших душах отчетливо читаемо — Преисподняя. Это — имя Победы.

Что нам страсти и страдания человечества, в сравнении с жертвами, приносимыми нашему Властителю? Лишь ржавые трофеи, сложенные у наших ног.

Мы не колеблемся, когда время так близко.

У нас осталось несколько мгновений на то, чтобы опустить свой взор на колышущиеся хоругви, несущие вязь христограмм лабарумы. Чтобы взглянуть в лица воинов несметных вражеских ратей, и в студенистые ряды ангельского войска, подернутые рябью белоснежных крыл.

Наш взгляд способен проникать в самое их нутро, из пестрого разнообразия выхватывать их сущности прицелами наших глаз и прожигать негодованием, взращенным в освобожденных душах, неподвластных устрашению.

Остались считанные секунды на то, чтобы расстелить свитки, испещренные кровавыми стрелами — Disposition Zum Angriff.

Предстоит феерическое зрелище —
                                                                 первый этап войны —
                                                                                                        объятые пламенем болота.

X

Человечество, ставшее более низким, чем Ад христианских пустословов, человечество, погрязшее в трясине пороков, в жиже неконтролируемых страстей, ищет пути вседозволенности и плодит паразитов. Его претензии на святость и грех невообразимо завышены.

Миллиарды его нечестивых глоток раззявлены в требовательном вопле о справедливости.

В этом они единодушны.

Расы и нации, делящие меж собой одну участь, поражены проказой. Они пленники общей лжи. Зависть, лицемерие и предательство — самые страшные гетии их отношений.

Уравнивая их в правах, веют ветра Чумы, Хвори и Мора. Из темных проемов дверей, распахивающихся в неземные пределы, они ворвались, как вестники всеобщей Гибели. Въедаясь в податливые покровы, они кочуют по иллюзиям хрупкого равновесия, отданного человеческим соблазнам.

И так же из недр болезнь рвет паразитирующие мечты цивилизаций. Рыхлые законы сотрясают гнойное нутро. Жидкая мораль не держится в пористых артериях и растекается слизью, что сущее наслаждение для мокриц в рясах. Окруженные мертвыми идолами, они строят свою власть, свои храмы.

Распадающаяся плоть человечества струпьями покрывает конструкцию из бездыханных принципов и идеалов.

Столпы, на которые опирается его "вера" и его "непогрешимость", это также его кости, разъедаемые эрозией христианских учений, крошащиеся под непомерной тяжестью диадем алчности, венчающих многочисленные головы, грызущиеся меж собой.

Пока не придет Тьма, и не заставит их замолчать, черные ото лжи, кощунственные рты отхаркивают пустые слова о всеобщем благе, и вдыхают то унаследованное проклятие, что стало разъедающим ядом для легких человечества, и вирусом в его крови.

Подобно Пилату, человечество умывает тысячи своих рук перед каждым грязным делом, и не внемлет тому, кого называет богом. Но навечно въевшаяся копоть несмываема с миллиардов грубых душ. Они пахнут жертвенным дымом, курятся серой.

Возлюбленные чада божии тысячи лет более чем упрямо идут по стопам Иуды.

Для них пример повесившегося запечатлен в веках, и топот марширующих ног заглушает призывы распятого на кресте раба.

И ныне зыбкие тропы теряются, упираясь в границы, за которыми грядой возвышаются острые клыки темных законов.

Человечество в смятении.

В дерзновенных вспышках своеволия оно ведет войну с богом. Оно отторгает все заветы, и спешно заключает взаимоисключающие пакты.

Сумеречные божки так называемого технического прогресса не защитят человечество.

Поиски им "нового" бога, создание многочисленных религий, говорит лишь о том, что человечество окончательно сбилось с пути к вратам рая.

Растерянность отравляет умы и выедает глаза, видящие только непроницаемый частокол безнадежности.

Ускользнувшее от клюки доброго пастыря стадо разбредается в разные стороны, и неспособно уже собраться по зову архангельской трубы.

Здесь и везде,
                                отныне и навсегда,
                                                                    падшее человечество, слепое человечество,
                                                — законная наша добыча.

XI

Мы слышим стенания и проклятия, они сливаются в многоголосый гул, перерастают в рев.

После величественной фуги Преисподней теперь они ласкают наш слух своей страстью.

Мы видим потные, согбенные спины и раболепно выставленные в небеса ягодицы. Исполосованные бичами хребты народа, кирки и мотыги.

Их мозолистые руки строили град на семи холмах, их руки поднаторели в строительстве каменных мешков по заказу испанских фра, их скрюченные пальцы вырывали пищу из глоток себе подобных, а их языки не знали усталости.

Своими деяниями они открыли нам путь, отдавая предпочтение нашей удаче, уступая под натиском нашей фурии. Они проложили сквозь топи гать и выстелили ее ковровой дорожкой. Все было готово к тому, чтобы мы вошли, даже не выпачкав своих ног.

Они не рады — они ввели в свой дом Ад. Они встречают нас потоками грязи, льющейся из их ртов и неумелыми попытками нас остановить.

Но слишком поздно теперь, когда разверзлась Преисподняя.

Смотрите, небеса густеют, верхние и нижние их уровни забиты до предела желавшими попасть туда и уплатившими назначенную цену, светопрестольные казематы наполнены богоизбранными узниками, отныне они заточены навечно.

Небеса трещат по швам под собственной тяжестью, от ощущения собственной значимости, полыхают огнями и молниями, рвутся от давящих изнутри противоречий. Прорехи щедро ссыпают белую и приторную, дурманящую манну. Это — кость, брошенная собакам, аванс за послушание.

С земли обреченной тянутся руки, украшенные стигматами, голодные жадные рты застыли в оскале, глаза узрели, как белый цвет темнеет в атмосфере, сочится кровью, орошает их слезами. Теперь они знают, что скоро выпадет обильный урожай пепла небес. Обманутые, они вопят, обиженные, они стонут.

И молят о разрождении небес спасителем.

Да не отвергнут нас!

Мы принесли бесценный дар — спасение от бога и самого человечества. Их крик: "Hostis Humani generis" относится к нам.

О нет, мы метим гораздо выше, и всей полноты нашей ненависти достоин один только бог. Как презираем мы человечество за порок, лицемерие и рабскую сущность, так более всего ненавидим мы небеса за святость в олицетворенной пассивности.

Сметя человечество, мы уберем со своего пути тот хлам, что лежит меж нами и сердцем бога.

Именно потому человеческое царство подлежит сокрушению, подлежат свержению надменные олигархи, и подлежат втаптыванию в грязь целые народы.

Упадок, запустение, прах сопутствуют нам в этом.

Мир будет плацдармом для вторжения на небеса и источником ресурсов для достижения победы. Сие место станет явным доказательством полного воплощения в реальность политики бескомпромиссных завоеваний и утверждения основ нашей морали — прямолинейной, жесткой и не признающей уступок и отклонений.

Урхитофель уже обагрил свой меч святой кровью и выпростал его вновь.

В базиликах гады свили свои гнезда и восполняют запас яда, черпая его из клоак. Народы припадают к болотной жиже и ненасытно пьют из своих ран черные воды Стикса. Их жажда неутолима, в их сосудах дурная, малярийная кровь.

Они терзают себя напрасными надеждами, что вслед за ночью вновь придет день. Они не знают — ночь может быть слишком долгой, чтобы дожить до рассвета.

Они не увидят воспетый ими конец ночи.

Их стоны и вопли услаждают наш слух своей страстью.

Им ничего не изменить.

Да не сорвутся с их губ слова молитв.

                                                                Только проклятия!

                                                                                                    Проклятия как молитвы!

LIBER SECUNDUS

XII

Небеса говорят — человек, подразумевают — серв. Бог создал Адама из глины и наделил его душой раба.

"Грязь, замешанная на крови" — "се человек".

"Душонка, обремененная трупом" — венец божьего творения.

Позорное клеймо выжжено на челе человека и метит все его рабское племя. Клеймо бесчестия — невыводимое пятно чумы. Человеческое бытие — самая изощренная из всех форм рабства, она подразумевает беспредельную зависимость от бога.

При видимой свободе — позолоченные цепи, тянущиеся от тугого ошейника к кольцу, вжатому в незыблемый массив божеского властолюбия.

При попустимой свободе выбора — невозможность альтернативы: райское наслаждение предпочтительней мук Ада.

Метаморфозы перерождения путем воплощения в лик ангельский; при этом небесные чины и иерархии заведомо закрыты для человека.

Божественная милость выражается во всем одним способом — заменой кровопролития пыткой удушения.

Обещания... Обещания... Кнут.

Обещанные неограниченные возможности лежат там, за чертой смерти, где никто уже не способен вырвать человека из цепких лап бога, кроме... Дьявола во гневе, обрушивающегося сверху, пронзающего небесные сферы и истекающего вниз.

Сын божий, терпящий от Дьявола поражение за поражением и распятый Им на кресте, дарит человечеству надежду и новые обещания и говорит о том, что грядет светлое царство, в котором рабы обретут заслуженный покой, а Дьявол будет сокрушен.

Идеология несбыточных надежд питает человека в его последней схватке за обесцененный рай. Иллюзорность обещанного не травмирует его больную душу, а крушение обескровленных реалий укрепляет рычаги автократии и почти кровные узы, связывающие раба со своим господином. Раб вечного бога награжден бессмертным нутром и роковой безысходностью тенет их сходства.

Месиву из грязи и крови с болотистой душой предначертано являть облик смирения в углах бездонных зеркал Вселенной, и в невыразимых муках рождать отражение бога, отделяющее самодостаточность оного от жалкой бренности человека.

Человек никогда не сможет полюбить бога, это место чувственной доминанты безраздельно принадлежит любви человека к себе, спроецированной в бога.

Человек как подобие лишь вносит изъяны в облик оригинала.

К "чести" творца, тот также не остается в долгу, замышленное им сходство обрекает человека носить в своих чреслах проклятие вырождения. Межи ответственности за деяния бога рассекают полость человеческой души на множество оплавленных частей, рвущих друг друга, как псы.

Они — олицетворение неупокоенности, гибкие символы несоответствий. Искупительная жертва агнца, как явление человеку воплощенной надежды, фантомом ускользнула из человеческих рук, оставив на них ожог обреченности.

И весь пантеон ошибок господина питает в рабе уродливое восприятие истинности собственного существования, ущербность от осознания собственного несовершенства и взращивает губительные злаки эстетики безобразного. Болезненное видение рая и Ада коверкает, извращает и отрицает два истинных начала, рождая химеры, подобные непостоянной человеческой натуре, делая его более несвободным, чем он есть, и затрудняя желаемое им воссоединение с небесами.

Такова цена бремени рабских обязанностей, такова плата за обещанный покой.

Пресмыкающийся под пятой божественной воли, запаянный в оковы судьбы человек не способен вырваться из теснин божеских дланей. Он волен роптать, способен поднимать хулу на бога и погружаться в пучину страстей и пороков. Но он знает, как безбожно наказуема рукою бога попытка разорвать стальные звенья.

Он предоставлен Вечности и искусам бесплотных слуг Змеи...

В тени идола могущества бога, столпа истины, коленопреклоненный, погруженный в поиск смысла собственного бытия и обремененный им раб. Он намертво прибит к позорному столбу и слит с ним воедино. Он здесь же ест, и здесь же испражняется. Он здесь готовится узреть обещанный ему грядущий свет.

Он дремлет в сумерках, он ждет...

XIII

Самоутверждение человека через пренебрежение волей господней ступает путями жестокостей. Культивируемое человеком человеческое зло возводится им в ранг добродетели, в угоду низменным его инстинктам.

Человек угрюмо уничтожает себя и себе подобных в безрассудной попытке вырваться из шагреневой кожи, в которую он облачен собственным создателем. Самоутверждаясь таким образом, он обречен раз за разом повторять бесчисленные вариации на темы библейских сюжетов, дешевые сценки из картонного moralite.

Проминаясь под монолитом эсхатологических идей, продиктованных его "alter ego", человек избирает унизительные способы для утверждения на собственной Голгофе. Образом гения от погибели он устрашается, в тени пламени очищения он униженно восторгается развитием в себе апокалиптического эмбриона, ставящего его на одну доску с теми идолами растревоженных небес, что роятся вокруг Вселенских помоек прирученными ангелами. Уничижительное угождение стало его религией, оправданием его никчемности и возведением в ранг божества аморфности его духа.

Ему не претит получать подачки из рук, щедрых на побои, его уста черны от господских сапог, а колени стерты до суставов.

Увлекаемый потоком рабских эманаций, он добровольно втискивает себя в клети тюрьмы, выстроенной царем рабов с приданными тому вельможами, сложенной из скрижалей, заветов и проповедей... Но только для того, чтоб через них переступить, и совершив тем акт непослушания, иметь возможность положить новое начало попыткам мелочного самоутверждения, перед тем, как вымолить себе прощение в неумолимой тени от вспарывающей воздух хозяйской плети, на краткий миг, упиваясь привкусом гнили от наложенного на плод божьего veto.

Будучи рабом, он по-прежнему изыскивает многочисленные способы быть рабом ленным. Будучи зверем, он является зверем подлым и нечистоплотным. Инстинкты, и усмиренные, и непокорные, сквозят в каждом штрихе его животного окраса.

Приобретенные им грехи и пороки, терзают его печень, заглатывают его совесть и делают его язык искусным в сплетении паутин лести.

Но ни одно из доступных ему средств не приносит ему желаемого, искомого, вожделенного.

Под монотонный стон богохульных панегириков и мерный свист плетей он избирает крайние средства в привлечении на свою рабскую сторону сил, могущих потворствовать его вожделениям и партнерствовать в его рабских игрищах. Он, много раз умиравший в нищете и горе, распинаемый на крестах из левантийского кедра и корчившийся на еловых кольях, познал сполна жестокие корни самоутверждения.

Они ему не по плечу.

И пока он не превратился в мрамор надгробия, изъеденный временем и ветрами, он предлагает себя. Он ищет союзника, он ищет поддержки со стороны.

Его ищущий взор вновь обращается к нам...

XIV

Мы были с человеком с тех времен, когда рассеивались первозданные сумерки, когда Поверженная Звезда низринулась с небес и когда о его рождении возвестили легаты бога. Тогда он был дан и вступил в материю под именем человека и начал отсчет своего пути вехами кровавыми и жестокосердными.

Он, тогда еще новорожденный, проникнутый наивным стремлением вершить наши судьбы и обладающий потенциалом, угрожающим могуществу небес, мог стать хорошей партией в нашей беспощадной "игре" с богом.

В нем полыхала жадная непокорность, и он был нетерпим ко всему, что указывало ему на его место в грязи.

Демон Темных желаний качал его в колыбели, нашептывал ему сказки, будил в нем страсти. Он рождал в нем сомнения, бередил его раны и вкладывал в его пустые уши понятия о гордости и силе.

Принадлежащее человеку сердце, как грань Темного мироздания, с рождения было помечено скорбью, оно вмещало в себя все гармонии и дисгармонии Вселенной, и некая наша часть стала честью человеческой.

Она, вопреки всем запретам, вела его в сражения, толкала в пламень Ада. Нас связывал с человеком commixtio sanguinis, и договор, основанный на свободе воли...

Но все напрасно, грязь с вкраплениями ржавой крови изъела сердце человеческое. Душа раба возопила о смирении и искуплении того, что стало для нее грехом и страхом. Кульминация кровавой психомахии разверзла пропасть в сердце человека и утопила его в омуте отвара сорных трав.

Он все отверг, избравший путь покорности и лени.

Тогда мы отвернулись от него.

Мы разграничили его владения, мы дали ему войны и болезни, мы завещали ему страсти и страдания, вложили ему в руки оружие и яды и заняли места в амфитеатре Тени...

С тех пор он убоялся нас, и растоптав ростки негодования в своей душе, он доказал Вселенной, что он есть. Бог создавал раба и несомненный раб предстал в подножии его престола.

Лепра рабства, увлекающая человека вглубь вырождения по скользким сотерическим ступеням, изничтожила все, что мы возводили почти Вечность назад и снова ставила его перед нами, вновь поднимая древнюю, как мир, тему договоров.

Он покупал у нас животные блага ценой своей души, и мы оплачивали счета его гибели, с презрением отвергая его продажное подобострастие.

Долгая "игра" с богом завершилась, вступая в новую фазу, взбираясь на пик беспощадной бойни в тот самый миг, когда брошенные рукою бога кости обуглились, упав тремя шестерками, смотрящими вверх. Неудачный для человека бросок бога предал "божьего данника" в наши руки, нам на откуп.

И мы пришли взять свое, явились во главе легионов заката утвердиться в своих правах и вершить Blutrache. Позорное клеймо раба должно быть стерто его собственной рабской кровью. Период междуцарствия ввергает душу раба в хаос и бросает его нам под ноги. Мы не нуждаемся в рабах, нам не нужны их бессмысленные жизни.

Душа раба — только ключ к сердцу его господина.

Лживый дар всегда оборачивается змеиной пастью к тому, кто слеп перед лицом предательства.

С рабами не торгуются и не идут на их условия, их пожирают и предают забвению.

Таково последнее и самое краткое эссе о человечестве — 
                                                                                                        эпитафия человеку.

XV

Теперь о воинстве человеческом, что вынуждено противостоять нашей экспансии.

О воинстве из плоти и духа,
                                                    костей и железа; 
     многочисленном, тем не менее обреченном.

О воинстве, что призвано небесным порядком защищать весь прах этого мира, оседающий в колбах устоявшихся форм;
     о воинстве, что вынуждаемо инстинктом самосохранения и изворотливой ложью света служить опорой под оседающими куполами небес;
     о воинстве, что рассечено фатумом надвое, где плоть — наслаждение и боль, а дух — бремя.

Фатальные противоречия человеческого духа создают отборнейших мучеников армии человечества, толкают на гибельный путь противостояния нам и делают их пешками в предстоящем конфликте. Незаложенные в человеческую природу истинные знания, свобода инициативной воли и осознание духовной морали оставляют нишу — командный пункт бога, откуда тот бросает под нас волны пушечного мяса, рассчитывая измотать наши силы.

Бог, чье имя сверкает на лабарумах человеческого войска, скрывая то, что война управляет развитием, исходит из другого принципа, принципа обороны своих владений и тактического маневра отвлечения наших войск. Методами угроз и фальшивых победных реляций он создает на нашем пути заслон из слабых человеческих душ.

И он среди них — сынов человеческих.

Творит дух божественных злобы и гнева.

Чтобы не быть протащенным в цепях за колесницей триумфа Сатаны, он нарушает собственные законы и лживо данную человеку свободу выбора. Сберегая свои силы, он бросает против нас своих марионеток, человеческую рать.

Но самой своей природой воинство человеческое не отвечает требованиям, возложенным на его многочисленные плечи. Оно содрогается при неизбежной угрозе нашего вторжения. Оно всем естеством сопротивляется нашему насильственному проникновению в его тесные, но разобщенные порядки; противопоставляет нам свою распыленную на удовольствия натуру и ослабевшую от искушений волю.

Дисциплина, как раздробленные суставы, как порванные связки мышц, не является более цементом, скрепляющим его части, и делающим войско цельным и грозным.

Тот дух равенства, что характерен для взаимоотношений между воинами при соблюдении системы иерархических ценностей, основанных на уважении первенства своих вождей, доблестей, проявленных ими на поле битвы, и доверии к ним, присущ Аду, и фактически вытравлен из отношений в человеческом ополчении.

Связи боевого братства ослаблены мишурой всех мастей и рангов, палочной муштрой подчинения и разлагающим действием атмосферы безверия; дезориентацией, вызванной беспринципной ложью, а также отсутствием бескомпромиссных идеалов.

Тот дух корпоративности между боевыми единицами древних мирских армий, что заставлял участвовать в благородных соревнованиях за честь первым взойти на крепостную стену, либо спасти от гибели товарища по оружию, угас вместе с этими армиями, уступив место скверне отчуждения и предательства. Человеческое воинство, не успев вступить на путь противостояния нам, изначально находится на грани развала.

О dieu, такие армии не водятся к победам.

И наша нужда вскрывать нарывы не разбирает: обремененных ли оружием, или хоронящихся за ним.

Чужеродный для человечества, хтонический прорыв вгрызается в сердце стоящего одесную небес войска, втягивает в разрушительную для него вакханалию битвы, завораживает стремительными па dance macabre.

Наш напор обостряет все внутренние его противоречия, разрывает тесный клубок серых хитросплетений и, отделяя черное от грязи, а белое обагряя кровью, обнажает сами его нервы в жестокой необходимости пульсировать, топя все в густом гневе вселенской конфронтации.

XVI

Да, человеческая армия не чета божественной...

И то, что чувствует воин Сатаны и враг человечества в канун сражения, обрекает выстроенные вдоль воспламененных границ войска противника на поражение.

Моральное превосходство демонической сущности, темная воля, сжатая в пружину, и цель, из самых глубин Ада взорвавшая панцирь земных приоритетов, сметут с лица земли лимес вражеских укреплений и податливые форты выродившегося человечества.

Благословенна цель, к которой ведут Злодеяния.
Благодатна почва, в которую мы сеем ветер...

Мы, держащие чаши скорбей и весы утрат в своих руках, бесстрастно отмеряем последствия всех войн вселенских, и битва за господство над землей не станет исключением.

Отягощенные собственным злом, склоняются долу чаши человеческих побед, и втаптываются в землю в борьбе со Злом демоническим. Лишенные венцов и обнаженные, такие же бессильные, как и в час своего создания, рассеиваются перед нашим взором мифы о несокрушимости человеческой армии. Видение ее сути, наше неприятие любой фальши, туманных миражей могущества и уничиженности, воспламеняют доведенную почти до совершенства экспрессию нашего вторжения, струящуюся по скользким от крови дорогам индустриального ада человеческой фантазии. Иззубренные парадоксы надломленных людских судеб вполне в духе изнуренной ожиданием конца эпохи: то, что должно объединять — разделяет, то, что разбрасывает по разным полюсам изведанного мира — соединяет вместе.

Они все те же, что и тысячелетия назад, пусть и облачены в воинские доспехи финальной битвы. Они несут смятение и гибель стражам истощенных идеалов, исходят изнутри вовне и поддерживают горение, что учинили мы в захламленных тайниках людских сердец.

Мы видим, как отсутствие духовных тылов и инициативных устремлений бунтующей воли определяют позиции человеческой армии и болотистость мест ее дислокации, не оставляя возможности для воинов людских кровей дезертировать в иной, для кого-то из них обетованный мир.

Их, кого марионеточность бытия и наследие бога поместили здесь: между нами и небом, между молотом и наковальней, и кому достало мужества взглянуть в глаза олицетворенных порождений их суеверных страхов, ожидает война, где не будет победителей из числа сынов человеческих, и из их стонов не будет соткано милосердие.

Смертным нет выгоды в предстоящей войне. Их слепота полирует узорами судьбы на пальцах барельефы наших титанических свершений, оставляя им самим только выщербленные камни преткновений и замкнутые лабиринты цикличного разложения. Смертные предпочли бы продолжения грызни между собой за свои собственные ценности, близкие им, желанные и неизменные, если бы только горизонты их надежд на благополучие не оказались опалены полыхающей грозой нашей агрессии.

Не достоинство их натуры делает их избранниками, и не загубленный потенциал дает право обнажать меч.

Не клич трубы Архангела, но зов борьбы амбиций и ложных устремлений сминает их разрозненные орды в их роковом сопротивлении.

Не имея оправдания своего существования, человеческие воины сорной травой стелятся по земле, полнятся густотой, опутывают наши ноги, но не могут воспрепятствовать нам сделать следующий шаг и нанести решающий удар.

Чем более встает их против нас, тем лучше и быстрее наш успех; мы вторим за Аларихом: "Густой травой не испугать косящего", — не сможет выстоять то воинство, где под личиной побеждающей плоти каждого солдата микрокосм рабского вырождения, а в нем — духи противоречия и заблуждения сплелись в схватке, выясняя, кто из них выйдет победителем и будет бороздить безраздельно топи мертвого мира. Таковы боги их войн. Таковы мессии, ведущие их в битву.

Своими изогнутыми инсигниями, взмахами своих серпов мы приветствуем в последний раз и больные людские души, и бренные тела многочисленного воинства человеческого.

Мы предрекаем — война с ним не принесет нам измождения и не увенчает нас новой славой.

Горение не сможет избежать золы.

Ад — гарантирует победу.

XVII

Каждое мгновение нашего времени стоит многих человеческих душ.

По мановению Сатаны мы двинули свои бессмертные легионы стезей Шавайот, что простирается через фронт Тьмы до верхних складок Эмпирея. До тени конечного Милиона Земли суета человеческих армий будет роскошествовать за наш счет, расходуя на себя наше время, истребляя себя этим временем.

Их методы борьбы, их методы сопротивления нам стары, как грешная плоть Адама, и также бесполезны, как лучи увядающей его славы.

Сырые пассажи их противодействия, убогие импровизации следуют репризе выписанной во времена Хаммурапи, Ветхого Завета и XII таблиц.

И то, от чего им не отречься:

Это арфы страха...
Острия пропаганды...
Позор "правосудия"... 
Тюрьмы и казни...

Все, что испытанно ими на себе, все то, что применяемо ими к париям человеческого общества, они готовы обрушить на наши головы, видя в нас очередное моровое поветрие, как конфликт их социальной системы. Но, когда по струящейся крови они будут искать облюбованные нами логова, они найдут зияющие провалы земной духовности, гроты, где все пропитано Злом и Холодом.

...и падут ниц, пронзенные этим Холодом.

Все то же искаженное видение войны по своим правилам и на своей территории продолжает скрывать трепет их душ, вынуждая разить наши остывшие тени.

Руки их Каинов загрубели на ниве братоубийственной бойни и вновь закрывая глаза на наше могущество они обращают к нам свое отточенное в уличных схватках оружие.

Укрепив пушки на лафетах своих законов они заряжают их картечью из коварства и лжи, чтобы стрелять в наши спины.

И подсылают к нам овец ряженных в волчьи шкуры, прошедших подготовку в элитных частях их разведвойск. 

"Святая святых" - там, откуда наблюдают стервятники их прав.

Считая своих агнцев, считая свои жертвы на наших алтарях они желают стиснуть в клещи нашу плоть.

Но там , где мы в своих правах законы бога и людей — не властны, и никогда мир не увидит никого из нас в цепях.

Только в пурпуре,
                                                                    либо в багрянце.

Таков Исход каждого Зверя, взявшего на себя ответственность за все проявления Зла, восставшего в плотях всего живущего на земле.

Здесь смертоносные игрушки, как средоточие сумрачности человеческих чар не смогут раздробить нашей брони из сплава Веры, Воли и Преданности Аду.

И станет роковым сплетение слов глашатаев их истины, под скрежет механизмов их извращенной лживой пропаганды.

Ни грязь мародерства, ни похоть надругательств - ничто не запачкает наших следов, и не запятнает чести истинных сынов Тьмы, несущих творимое Зло, словно Венец и бессмертных в этом одухотворенном Зле.

XVIII

Vae! Vae! Vae!

Где извиваются кольцами посланцы Эльнахашиима — змеи нашей ненависти, там вперед себя мы выпускаем черных воронов — птиц мировой скорби, крыльями черпающих муть людских трагедий, неискушенную погружением в сей смрад очередного спасителя человечества.

Немилосердны глаза чудовищных духов истины, духов, никогда не ведавших о покое, и бесстрастны тени оракулов Ада, что запрягают коней нашего гнева в колесницы ярости, кипящих неистовством Зверя.

Все очередно проходящие через нас смерти, как тени, сбрасываемые Хазазелем, как скопище умерщвлений, находят свои цели в бескрайних просторах мятущихся небес.

Где воинствующая Минерва ведет в бой своих приверженцев, там уже поздно отвращать свой лик в смятении, если от мудрости Зверя веет вышедшей из берегов кровью Агнца.

Произнеси слова угрозы!

Vae! Горе армии человеческой,
                                                                Бесславие ее хоругвям.

Где они вносят свои знамена из хранилищ в храмы и призывают в поддержку Святую Церковь, где они молятся на щедрости войны, там растворяются в обрядах символы воинских Virtus и Fides.

Осуществляя программу бога, идет христианизация рядов человеческой армии, где воин — Святой Георгий, или Дьяволоборец Андрей — как целостность божественного в человеке, как и один в поле воин — так и очередной труп к тем мертвецам, что выстилают собой наши дороги.

И воинам-христианам не воскресить из мертвых ни деву по имени Жанна, ни проклятый Геркулием Фиванский легион.

Пока под несмолкаемую канонаду лозунгов человеческие солдаты исполняют переданный по наследству долг перед царством, которое выдало им оружие и которому они принадлежат, мы берем их города на копья и вкушаем сгустки их драгоценнейшей крови.

Наши бранные чеканные слова вышибают бреши в делириуме Царств и Оснований, и наше Злословие ступает рука об руку со Злодеянием в этом крещендо грозового набата Вселенной, исполняя завершающую коду Marche Funebre.

Vae!

XIX

В дни Аббадона и часы Лийлат тысячегрудный выдох вспенивает океаны, перелистывает багровые горизонты, разверзает пучины и уносит прах и пепел погубленных душ.

Мы правим твердой рукой остывающую жизненность пространств, скрепляя отторженные ее части гербовой печатью Сатаны.

Имя нам — легионы. Дотоле сокрытое, безликое, густое множество наших имен, ныне прорыв вовне Единого, Вечного, Неумолимого 
                                                        — как вскрик после пробуждения,
                                                        как шепот во Тьме. 

Теперь мы повсюду, мы в Нем и в себе, мы там, где вскрыты пласты мироздания и расшатаны камни основ, во всем и в каждом, кто не властен своей волей, и в тех, кто добровольно предался Аду своей душой и властью.

Ведя войну по праву перворожденных, сокрытые в обманчивых материях, мы продвигаем непрерывную цепь инфернальных когорт по самой кайме человеческой реальности, между глыбами плоти и источенных низменностью духовных устремлений, и поглощаем отмирающие ткани.

Попирающие ногами землю, отстоящие друг от друга, как пики горной гряды, мы правим, соединенные друг с другом, мириадами полчищ бестелесных племен Тьмы, действующих извне и находящихся меж нами.

Мы, кто в телах, видимые и воплощенные, оттого не менее грозные, чем сами Демоны Ада, связанные с пламенем первостихийным родством, обретаемся в скалах и оврагах, на высотах и в низинах человеческого духа и даруем ему радость видеть Вечный Ужас Ада.

Мы — лики Зла в запечатленном в копоти Эдеме.

Мы искушаем эгрегоры мира, не соблазняя их.

Мы собираем рассеянных и выпускаем в мир людей своих апостолов, что вскормлены на нашей крови, чтобы хранить очаги Ада на местах прорыва Абаддона.

Ад царствует на их сердцах.

Они кормят Ад. 

Они питают Его душами, кровью и Злодеяниями. Закладывают цитадели и проводят дороги, и тянут соки из божественного могущества.

Они помнят и знают о своем времени — времени вечном , ведомом исходом трех темных звезд.

И Воля Ада, Законы Ада — то, что объединяет находящихся в пути к Сатане, и тех, кто сражается за Него.

XX

Рои демонов-мух и ветры-губители, ступившие на заболоченные земли войска Баалзебула и все порождения ночи — свита Лилит, как темные потоки водоворотом объявшие место Ахарон — Милхамах, кружат во Тьме щепки позорных скрижалей и дробят, разделяя, отбирают и вновь соединяют благородные черные кварцы, притягивая в Инфернус достойнейшие гранулы Инферн через кастеллумы могуществ Дьяволов и благодаря Им.

Пронзительные и тягучие, жезлами Власти сгущаемые дисгармонии в сефирах божественного древа наследуют Волю Ада в паласах звездных скоплений и на руинах человеческих цивилизаций.

Меркурианские дымы, воскуряемые с серой, возносятся к холодным чертогам луны, задрапированным в тени, в тот момент, когда воцарившаяся на земле Лилит, переполняющим Ее мраком, насильственно вминает Вселенную в стены уготовленной гробницы.

Знаки Астарота в изгибах изворотливых рептилий и принципат духа, отскобленный от патины собственных душ, граненные определенность и готовность истязают мудростью и страстью божественные тени, распятые во чреве смуты.

И мы лишь первым сердцем страстны, а вторым и единственным холодны и непроницаемы и однородны с Империумом, как вместилище его принципов и месторождение, колыбель Officium'а.

На наших руках окровавленное бремя — вожделение частиц рассоздания, сочащееся меж наших пальцев, роняющее себя на землю, окаймляющее собой место, где царствуют гнев и буйство, где силой пронизана каждая пядь выжженой души.

И мы слепы и всевидящи — закрывающие глаза на раны перехлестнувшие наши плоти и смотрящие сквозь хаос теней на уцелевший пласт мироздания.

Мы — суть губителей и гнет отверженных, имеющие воистину царственное презрение ко всем трудностям, встающим на пути, и дьявольское терпение в преследовании своих целей.

Вдыхая запахи людских трагедий, мы впитываем с кровью и грехами их страдания, черпаем из них силу и принимаем их в себя, чтобы отторгнуть милосердие с неведением, являя крайнюю бесчеловечность и святотатство привилегий Зверя.

Всегда богоборческие, человеконенавистнические идеологии, палачествующие над людским родом, были приветствуемы нами и исходили от нас. И демоны, демоны — знойные ветры, сэкуороры Азазиеля не знали покоя и усталости в своем разрушительном искусстве, и ненависть вершила дело.

Следуя знакам войн и заклятий, мы вновь в горниле враждебностей движемся неустанно сквозь смертельные раны и пунцовые изломы чужих Вселенных, закаленные в жестоких боях.

Единенные с нами легионы заката — легионы Мухи и легионы Саранча на острие атаки шлифуют детали и рубят сплеча, неиствуя, хребет денария десятого войск ангельских, застигнутых в ненастье Адом. Под знаменем Бегемота сотрясают плоть поступью Зверя и простирают львов у наших ног наследием Адрамелеха, терзая сухожилия застывших сфинксов, владычествуя третьим царством мертвых.

Вновь Асмодей ступил на землю, и всюду копье архангела Михаила встречает щит архистратега Самаеля, вождя всех сатанов и защитника нечистых.

Одинокие форпосты, часовни-печати, раскиданные над гиблыми скважинами Ойкумены, стесненные в зыбкости, не сдержат своей клятвы перед богом, бессильно уступая власти Белиала, воссевшего в безбожном пантеоне на троне из костей богов.

В дымах, огнях, и испарениях крови дороги Дьяволов-Властителей, переступивших серповидные пороги открытых нами Врат, черпают нашу злую волю и подтверждение законности.

И мы разверсты перед Адом своими пламенем и Преисподней, не умеющие предать или отвергнуть, отступить или дать слабину, отворены пред Сатаною своими верностью и честью и тем, что мы есть Ад.

В огне и прахе, в проклятиях и боли мы штурмуем высочайшее. В том нам опорой меченосцы Ада,

Единенные с нами владетельные ступени.

Ordinis tenebrarum, уровневые маркграфства, Инферны — слагаемые Инфернус, вероломствующие в безверии, воинствующие во гневе,

Во исполнение законов Ада,
                                                            Во благо Преисподней,
                                                                                                        Как прежде так и в Вечности.

XXI

Нам доступно владеть всем, но ничему и никому, кроме Дьявола, не дано владеть нами.

Божественной любви, собственному эгоизму, вязкому дьяволу в миазмах низостей и доминанте плоти — нет места, и нет дороги к гордостям через снисхождение.

Инфернус Державный преклоняет только одно колено и только пред своим Отцом и не имеет посредников между Сатаною и Преисподней в своем сердце.

Служа, но не прислуживая, он исполняет свой долг, связуя чернейшие энергии в очередной кокон Ада.

В Инфернах, по нисходящей и развертывающейся, царит дух согласия и взаимоуважения, царит дух сплоченности в одной заботе — заботе о благе Ада.

Не по прихоти, не по произволу — согласно законам Ада, мы щедро воздаем за все услуги, оказанные Аду, где бескорыстным высшею наградой достойной их усилий — право служить Сатане, где для Него один верный ценнее Им плененных.

И не каждой душе есть место в Царстве Дьявола. Ответственностью за совершенное злодеяние определяется элитность этого места, и только дух огненный достоин Инфернус.

Рядовой солдат армии Сатаны стоит ровно столько, сколько душ им погублено, но любые его притязания законны, если они во благо Ада и соответствуют его возможностям.

Сплошной панцирь сведенных щитов, опоясанный наготой оружия — монолит единения Ада под Империумом Высшего Зла, чтимого в этой Вселенной под именами Дьявола и Сатаны.

И наши цель, закон и высший идеал — служение этому Злу, служение Сатане.

В поисках новых дорог Зла, творя Ад здесь, зачем нам быть злыми, коли мы Зло, к чему нам искажать в оправданиях злобности нашего нрава, если мы едины со всем Злом во Вселенной.

Да, мы порой жестоки, что оскорбляет наши эстетические чувства, но не затрагивает мораль, и мы такие, какие есть, и если меняемся, то исходя из того, какие мы есть.

Мы отвергаем любовь людскую, основанную на эгоизме, и храним преданность демонов друг другу и Аду, следуя ей беззаветно.

Мы скармливаем духу свои души и, упраздняя похоть созидания, уничтожаем тень божественных престолов повсюду, и в величии Ада нам не умыть рук своих от крови и не оступиться в праздность.

Мы — оси и спицы Вселенной, направленной в пропасть; от дремлющей прелюдии — к чадящей постлюдии, от фрагментов, вырванных нами из склепов безвременья — к пейзажам Ада.

Мы разрушаем все препятствующее развитию, росту и экспансии темного духа путями непроторенными, путями пламенеющими, ненасытностью нашей природы.

Так мы приумножаем,
                                                И вся во всем преображаем 
                                                                                                Во Зло.

Нас воспевают как посланцев Лжи. То верно. Порой мы заставляем лгать других, но никогда еще Ад не опускался до того, чтобы солгать даже одному смертному.

Наше слово — залог нашей чести.

Смертные лгут себе сами, открытыми глазами не видя границ фальши.

Держа козыри в рукавах, играют против себя, торгуясь, теряются в неведении и лености, держась за кодекс полусгнивших догм, где невинность значит всего лишь неискушенность, а не победу над искушениями.

Мы ложь в самом способе своего проявления, — но и только.

Мы есть, и нас не существует. Мы сиречь грандиозный обман под вуалью масок, впечатляющие процессы в соприкосновениях Ада с любой реальностью, и потому мы не лжем в мелочах, а творя ложь в масштабах Вселенной, мы несем более правды, чем творцы истины, и рушим иллюзии в коллапсирующих агониях.

Мы облачены в пурпур, одеты в плоть человеческую, обладаем природой демонической и являемся проявлением духа Дьявола.

Неудобство для нас — носить на своих лицах человеческие маски, прикрывающие, но не скрывающие, что невозможно, наши истинные сущности.

Как посмертная маска может быть истинным лицом человека, и повозка смертника стать триумфальной колесницей, так финальный момент битвы на земле станет единовременно моментом агонии наших тел, отбросив которые мы останемся в наготе своей природы, в первичности своего Зла и во всеоружии своих незапятнанных принципов, и, обратившись к битве на небесах, положим конец лжи и сбросим маски долой.

Ад находится в движении, истина в познании Ада. 

Инферны движутся, неупокоенные, скрепленные волей Дьявола инициируют Зло, дают исход Геенны.

И нет более суровой участи, чем участь демона в его неукротимости. Тяжесть креста распятого — щепка в сравнении с ношей рождающего в борьбе многообразие могуществ, питающее Хаос.

In memoriam de ... мы носим на своих шлемах цвета траура, излив боль из вновь отворенных, но никогда не заживающих ран, отдав тем дань Дьяволу Скорби.

И вновь призываем восстать из могил всех лежащих лицом к Аду, и завещаем возвращаться к борьбе из любой бездны.

Мы — Зло нетленное, и нам доступно владеть всем, но никому, кроме Дьявола не дано владеть нами.

Нам безразлично, как мы отражаемся в осколках разбитых миров.

Нам нет ни срока, ни предела, и нет препятствий, которые мы не могли бы уничтожить, вздымаясь в Сатане под Высшим Знаменем и следуя закону Высшему в заботе о развитии и благе Ада.

XXII

В истоки числа человека положена печать Зверя. В мягкую длань глины вложен оттиск с сигиллумом Дьявола на обороте — опаленный знойным дыханием явленный лик Зверя.

Из руин и тлена воспрявший архивраг всех ортодоксальностей, вечный антагонист всякой благости, крылатый како-даймон человечества, Зверь божественности — восстал.

Где порождение Вавилона скликало воронье на свои останки, где скалятся стены новой Аккады — там он въезжает на четырех пророках, впряженных в его колесницу, сочетаясь законным браком с Вавилонской Харимту.

Он правит расходящимися у его ног перекрестками, базальтами земли и зыбями космоса, и властвует, являя свое чужеродное совершенство через створы храма бездушности во отворение Зла духовного. С гребней хребта Левиафана он направляет изначальные стихии к горним гегемониям и сводит звезды с поверхностей темных вод в спирали Аббадона, хороводы Бездны.

От его болезнетворного дыхания рассыпаются в прах города и легионы истлевают в ветре, он ставит во фронт все свои ипостаси — неоспоримые в своей жестокости знаки своего присутствия, и тень его соперничает с ним за обладание жезлом наследования.

Восставший на погибель многих, он обуздал элементалы, он сокрушил благословенных, передавая отречение стихий людскому сердцу, чтобы не выжило ничто святое в границах его власти, и там, куда возносятся, стеная, его хтонические птицы.

Из средоточия кровоточащих бездн он вынес дух зачатия для Холокоста, разрушив скрепы жизни, и окропил закланием закованных в людскую плоть, тем пробудив себе подобных.

За ним роковые армии ступают на марше, за ним глад, мор и войны сплелись на изломе; Царица Ночи разговаривает с ним ветрами, стеля перед ним ураганы, скрывая в своей наготе полноту его могущества, но равно размыты границы ее милосердия, как неизведанны пределы его гнева.

Он — волен ко Злу, господствующий во Власти, занимающий ближнее место в кругу Сатаны, — вице-предводитель могуществ Тьмы во Вселенной; и неисчислимы неоспоримые шаги его превосходства, суровые жесты его проявления.

В его жилах бурлит человеческая кровь, но это опаснейшая кровь.

Он вглядывается во Плоть, проникает в храмы и парит над царствами, обуздывая инстинкты твари, вскармливая суровостями Ада число человеческое.

Ибо он — Антихрист, олицетворение Воли Сатаны в земных перспективах, не сущность, но принцип, живущий в Звере — явление Мирового Зла в обезображенной плоти, и его голод повсюду, где прорываются его багряные корни, где алчет его хищная природа.

Воистину, он ненасытен — Зверь древний, дух вечной сатанинской необходимости.

Вздернутый на крыльях на ось всего проклятого во Вселенной, он не отводит глаз и хранит безмолвие того, что бьется в его тисках, завораживает гибелью, ведя к отождествлению с Хаосом, все то, что пронзает неистовый пульс Зверя и его бесстрастный взор...

LIBER TERTIUS

Мы оставались в стремлении, форсировав реку жизни, обратив вспять ее оскверненные воды, заиндевев на стылых берегах. Там запекались мы кровью, холодея на жертвенниках, перерожденные в багряном Холоде, отягощенные бессмертием. Там возрождались мы — в словах о Холоде, в молве о крови, в канун эпохи Тьмы и консульства Самгабиала. Impii Irreligiosi Carnivoribus Immortalibus.

XXIII

Вечный Океан Хаоса бурлит своими водами под притяжением мертвенной звезды. Темнеющий лик Преисподней извивается в Его приливах и отливах и тревожит чудовище, что вышло из бездны на берег и стало тем берегом под грозный рокот Техомот.

Архонты Зла, катафрактарии Бездны, тиаматы священных глубин поднимаются в тернистых потоках крови тёмной древнейшей яростью и проникают через поры трупа, бывшего ранее человеком, вовне. Разжиженные в безвременье, расползающиеся материи тускнеют в ненасытном чреве, и тень Абаддона витает в ослепленных глазах, в произведениях человеческого ума, в язвах человеческого сердца.

Литании разрушению завывают в скалах, и мистерии рассоздания скользят в лабиринтах Нечистого разума. Вновь возвращённые, убийственные для человеческой страсти, чуждые желания кружатся над вековой падалью, и овладевают свободой воли осколки чужой памяти, подхваченные натиском лютующих ветров с равнин опустошения Вселенной.

О Хаос, так Ад жаждет твоего возвращения и взывает к тебе, чтобы вскормить тебя и видеть, как Вселенная будет растерзана челюстями Абаддона и возрождена в твоей целостности. Земля пропитана зловещими эманациями падших существ, города горят дыханием твоей близости…

Всеобщая тленность раскачивается над бездной безымянным черным страданием и довлеет проклятием в следах омертвелой реальности. Гнилостность сотворённого праха в чужих руках истекает слизью и временем, и глумится в этих объятиях над обращенным ликом жизни исподней бренностью.

И когда, посреди руин и развалин, вой голодных глоток пустынь воспевает “ренессанс” плоти, он звучит то гимном алчущих в ее честь, то грохотом копыт семи черных всадников — плотоядных призраков апокалиптического горизонта.

Освобождённые плотскими союзами пустынной блудницы, непристойные глубины, нечестивые сути, всепожирающая пустота в илах и тине Хаоса исходят по земле последнего творения, приняв крещение от гиблых вод и власти Зверя.

В порывах ледяных ветров, в кровосмешении земли и неба, стихии изнывают битвой, и саламандры льнут к ногам Бессмертных, Плотоядных; там по всем граням Хаоса сплетаются, воссоединяясь, Бехемот с Левиафаном, взъярясь в валах чернейших вод. И когда лед и пламень в слиянии, когда Самаель и Лилит в соитии, тогда становится неизбежной угроза мирового распада — там собирают грозы в сталь, и ведут наступление штормов на берег Ангел с пастью отверстой и Зверь в железном венце.

XXIV

Аббадон за ними простирается их тенью, Хранитель врат Хаоса, Ангел Бездны.

С ветреных, грозовых небес они сверкают мириадами осколков ночных светил, и, всполохами мертвенных, зловещих молний отражаясь во впадинах человеческих душ, вместе с дождями изливаются на землю.

Кто ведает, сколько их? Кто сосчитал их жизни?

Кто постиг глубины чужеродности, протянувшейся гибельной трясиной между Бездной и человеком?

Скалы, бесстрастные с начала времен, пески, покорные воле ветра, —- не живые и не мёртвые, существующие в пределах измеримого, — хранят бездушные, застывшие следы, чтобы обличать древнейшее родство падших с небес с восставшими из Бездны.

Не упокоиться в гнетущей пустоте.… Не упокоиться во прахе…

Там нет пространства, там нет времени, где пребывают они в кромешной Тьме, в ожидании воплощения теней грядущего и прошлого, сохранив в них целостность себя, ибо Тьма приняла их безраздельно.

Бессмертны и окровавлены они, осквернившие небеса, осквернившие землю…

Бескровные, враждебные, чужие — они не покорились. Вмёрзшие в лёд, впечатанные в камень, сожжённые пламенем и развеянные пеплом по ветру — они не покорятся никогда. Только их уродливые тени в отражениях зеркал Вселенной обнаруживают их бытие и раскрывают их естество — ночь и сырой туман.

Звезды, как язвы, мерцают в отеках их душ. Оплавленные вечностью, измождённые сердца пульсируют, проталкивая по иссохшим венам сгустки их чёрной, запёкшейся крови.

Они — забвение, восставшее из преисподнего в бытие… Они — блуждающая в жизни смерть — всепроникающая чума, неподвластная гибели…

Бессмертные, холодные, проклятые собой, не ведающие ни горестей, ни наслаждений, ни греха, ни спасения, в бесконечном обрастании плотью они возвращают то, что каждый раз умирает с ними — их проклятое родство и с Бездной, и с человеком.

Их нескончаемое возвращение — как мглистое, бездонное содрогание жертвенной плоти, беснующейся на алтарях порождающей Тьмы. Они блуждают в собственной крови над пустотой и временем. Темны их отношения — Багряноликие Драконы, эмблемы крови…

Обманчивы их формы, туманны очертания.

Их облики, как волны, разбиваются о скалы и опадают в Хаос.

Бездыханные, достаточно безымянные, чтобы не звать себя по именам, достаточно безликие, чтобы полностью отразить чужой ужас, они мертвы человеческой плотью и будут мертвы ею вечно. Они ведают нескончаемую боль и открывают врата неиссякаемому источнику страдания, туда, где нет славы, где нет веры, где пребывают они в ледяном безбрежном одиночестве.

Кто познал их любовь и ненависть?..

Кто постиг бесконечность их Смерти?..

Змеи, скользящие меж камней, тарантулы, обожженные зноем пустыни, – их многочисленное, скверное потомство, плоды их давней и неизменной преданности.

Они убивают себя, как скорпионы.

По свежим шрамам узнают они друг друга среди своих разверзшихся могил.

На запах крови идут они сквозь бурю, в тенях меж волнами Хаоса, срывая вуаль за вуалью меж Бездною и человеком.

Бессмертные, безнадежно бессмертные, хранящие Зло в земных воплощениях, посягнувшие пересечь вечность Дьявола Бездны, и оттого предвидящие свое возрождение, они грядут снова. Их рождений — по числу их жертв…

Они умирают на рассвете, чтобы воскреснуть в сумерках…

Они знают, от чего умирают…

И то, что постигнуто ими — более не может существовать в безмятежности…

Покидая себя крыльями ангелов, тропами демонов, они всё менее пользуются собственным человеком.

Им достаточно быть собой, чтобы все сделать правильно.

Бездна убьет в них людей.

    Люди погубят в них ангелов.

XXV

Вся земля преисполнена демонов, рыщущих среди человеческих руин, укутанных в лохмотья туч, обесцвеченных одеянием Морока. Неведомые человеческому разуму, обильные тьмой, они движутся, скрытые за пеленой штормов, неумолимые в своём гневе, отражённые в океане Зла человеческим страхом перед их неизбежным явлением. Кладези непристойной мудрости, вскрытые надругательством преступного духа в стенах святилищ, могильники святотатственных тайн, разверстые в людском разуме, и исполненные обязательства кровавых соглашений человека с чуждыми богами — есть раны, нанесённые извне, и врата их исхода. Они всегда на пороге, начала всех трупных изменений в божественных материях, развитие кощунственного плода демонического господства в человеческих обликах.

Плотоядные и охотящиеся, свирепые и непостижимо иные, они есть воплощение чужеродности, и вожделение самого Ада. Бездна непрестанно раскрывается в их изъязвленных ртах, утоляя через них свой беспредельный голод. Их деяния отбрасывают пурпурные тени на пьедесталы святости, их мысли всегда пагубны и вольны, как песчаные бури в дикой пустыне, как сверкающие молнии в безысходной пустоте мрака, и только они достойны Бездны.

Они — пыль и прах, безумие и чума людского рассудка, и, также, единственные из богов, которыми не может быть соблазнён человек. Они — прошлое, что не существовало никогда, они — будущее, что равно ужасающе участи каждого. Они воплощают жесточайшее, что есть на земле; то, что следует за ними, несёт угрозу разрушения всего во всём существующем…

Они источают угрозу…. Они брызжут ей, словно ядом… Несотворённые древние ярость и ненависть Тьмы…Мы только часть их…

Они были рождены в ничтожестве времени. Древние, в нечеловеческом аспекте мер, ещё до начала мира изъеденные Злом, погружённые в метастазы Вселенной, они есть пустота для всех, кто не они, и они — пустота, которая поглощает в себя всё, ибо стремится воплотиться в сущем, изменив сущее. Пожирающие части того, что от Света, распространяющие вокруг себя ауру распада, они опрокидывают реальность всех иллюзий тварного бытия, в жестоком упоении.

Они — Бессмертны, прочен их хитин, их скипетры выносливы…

Они наследовали дни творения, когда, стремительные и гибкие, впивались в самое сердце пустыни, стягивая рваные края своих сущностей, стягивая в себе края Бездны, и запекались в горячей плоти живородящего Бехемота.

Они вскипали в человеческой крови, как реликтовые гримасы Хаоса, как первичные абрисы Тьмы, и пробуждались в безобразной пустоши, когда ливень вспарывал небо и вновь был горяч кровью.

Насыщенные всеми тенями жизни, они проникали за врата, и, увенчанные рогами Хаоса, вступали в Абаддон, тщась сохранить единство плоти и своего чёрного клубящегося чрева.

Обескровленные, они возвращались, зияя непроницаемым мраком в своих сердцах, влекомые нуждой обладать кровью лучшего человека.

Ненасытный голод Бездны есть то, что продолжает их могущество и поднимается из-за пределов Вселенной, перетекая через порог выносливости людского рассудка, который дерзнул разорвать в себе замкнутую сферу человечного и обрек себя на муки голодного, внеземного существования. Редкие из людей способны принять в себя эту ненасытность в исследовании запредельного Зла, в становлении зияющими омутами Бездны, чтобы разрушать в себе твердыни мироздания, отдаваясь воле штормов бушующего Левиафана.

Как демоны, они не создают себе пределов в не-совершенстве, оставаясь вечно голодными, не утоляясь достигнутым. Борьба внутри собственной природы есть неизбежная война каждого из них.

Они меняют не-совершенство каждого из них на больший разрыв разомкнутого совершенства, и тем низводят всё в свои тёмные потоки безостановочного, вневременного течения. Так, через них, разрушается гармония божественного, и священный экстаз осквернённой человеческой природы восполняет их утраты. Сквозь это пролегает их тропа из мертвенных глубин Абаддона. Так они вовлекают иных в свой проклятый хоровод, и также губят своей искушённостью чуждых им.

Когда самые Великие из них пали в борьбе, или, рассеченные Бездной, теряли форму, властвуя всем в пустоте, остальные погружались во Внешний Холод, каждый, унося с собой горсть окровавленной земли.

Но какой тогда чудовищный союз возвращал их на землю снова и снова, наполнив их Ад дыханием Зверя?

Человек и daimonion, сплетённые под одной кожей, изменяющие само существо жизни цепким единоутробным желанием воссозданного Бездной, разрозненного дотоле естества… Единство распада их сочленённой плоти, преступлений их объединенной души, союз их вступившей в слияние крови — отворяют все из врат Тьмы, и открывают новые, незримые тропы бесчисленным и желанным порождениям Зла…

Вся земля преисполнена демонов, хищных, охотящихся… Их бессмертные сущности разорваны. Они сами находятся в разных, проклятых местах, нигде воедино, никогда вместе, но то, что находится в их разрывах — тоже они, также принадлежит им.

Их безбожная власть черна и бесконечна. Их проклятое могущество возросло и не завершается на этом. Изведанное ими пространство несёт на себе их печать, и Морок-Сахабиал надёжно скрывает каждое их последующее воплощение от недостойных глаз.

Переступающие границы, изменяющие углы отражения мрака по всей Вселенной, рвущиеся изо всех кровоточащих ран — они проявляются вновь и вновь, вытравливая из бренности человека то, что возвращают себе, как исконное своё… Оставленные ими бренные, растерзанные оболочки и обугленные людские души отмечают каждый их шаг… и звучит набатом по оголенным нервам земли их неумолимая поступь. Они ходят по разорванному кругу в человеческом естестве… Их единство в Бездне…

Их Ад на земле.

XXVI

Рваные покровы разъединённого, преломленного естества, стиснутого в леденящих объятиях Ада, являют преисподнюю во всех тёмных углах бренной реальности, и тем открывают зияющий зев недр Бездны, полость гибельных пространств, и врата для проникновения всех хтонических сил. Бездна разверзается в человеке, отвечая на его отчаянный призыв из гробниц Вселенной, где он погребён живым или мёртвым, и господствует через него над мерами привычного, стянутого мира, искажая их руками и волей человеческой, и обрушивая в монументальность всеобъемлющего ничто. На краткий миг Бездна не-совершенства, потенциал всего, озаряет лик человеческий, искажая его черты, но только избранный из людей, — умеющий оценить холодные, полынные глубины, тягостный безысходный мрак и своё собственное неодолимое стремление к погибели, — слишком глубоко заглянувший в Бездну, не может не стать продолжением Её.

Пробуждаясь в желании познавать находящееся вне пределов блага и добра, искушаясь тем осознанием неведомого ранее проклятого величия, начинающегося там, где простираются в необъятной Бездне безусловная, мятежная свобода и мертвенная духовность Зла, он начинает поиск в себе, изыскивая изъян в своей божественной природе, увеличивая разломы в цепях замкнутого цикла собственного существования.

Пагубное для человека желание запредельного Зла находится в основе всего, и становится началом начал в его нескончаемом движении в необузданном вихре первичного Хаоса. Преступное деяние Зла изменяет его сущность, и определяют все последующие направления его развития — личные обязательства и личная ответственность его перед Сатаной.

В истоках запретных практик и знаний, искусство самого Дьявола держит открытыми все пути, кроме дорог назад. Деяния Зла, требующие исключительного мужества, и также то, что означает союз с Адом и нерушимую преданность Дьяволу, ведут к выходу за рубежи, где так важны запредельный опыт и собственные размышления — все эти ключи к вратам Ада, единственному исходу из лабиринта для ненасытной всепожирающей мысли.

Деяния Бездны, требующие неисчерпаемых запасов могущества и истинно дьявольского инстинкта, разъедают плоть и развращают разум, подымая из их глубин долгие, древние дороги нетленных желаний Ада. Нехватка могущества, воли и целеустремлённой жертвенности станет роковой в любом соприкосновении с Бездной, ибо каждое жертвоприношение есть, прежде всего, убийство себя, завершающее цикличность бытия человека, открывающее порог иного существования. Ибо ни один не войдёт в Царство теней с человеческими помыслами и человеческим естеством, и единственный выбор — стать Бездной на этом пути и одним из богов Тьмы, либо быть уничтоженным Ими, свободным от всепрощения и лжи.

Инородные сущности, сущности Ада в человеческом обличии, способны черпать энергии через разрывы внутри себя, из тех чёрных ран, что составляют часть их отрицательного бытия, несовместимого с человеческой природой. Разрушающее, воплощённое бытие иной реальности ведёт к гибели достигнутого баланса; то, что смешано землёй — вновь разделено Бездной, что расторгнуто небом — вновь соединено огнём. Сам мир является источником энергии в своих собственных разрывах, но её недостаточно для взаимодействия с Бездной без добровольной жертвы человека падшего в них, без жертвы человека, погружающегося в Бездну без страха и стона, безжалостного к себе, нисходящего в зеркало порушенной судьбы, в множащиеся образы слепящей боли, в бесконечную тень самое себя.

Опираться на Ангела Бездны, иметь достаточно воли внутри, чтобы проецировать через себя и продолжать вовне бесконечную протяжённость Бездны, черпая энергию из самой Бездны, — значит быть творцом Зла и вершителем судеб, что по праву только тем высшим, кто презрел все препятствия на своём пути.

И только они способны принять, как дар, упоение первобытным могуществом и беспредельностью Хаоса, каждое неограниченное проявление своей мощи, когда любая цена, уплаченная за это, будет слишком ничтожна, будь то собственная кровь, или всего лишь кровь человечества.

И там, где мудрость слепого змея Бездны может быть воплощена, разрастаются головы гидр Тарсу, и роятся жестокие образы чужой, враждебной Необходимости, требующей пробуждения в духе и разуме, и единственного заклания, облекающейся во плоть в таинстве первородства Греха, души.

Камни укажут путь, Инферны продолжат вехи познания… Блуждающая, не насыщаемая пустота в человеческой личине — ещё одна бесценная форма запредельного существования, вопреки всем мерам, заключённым в структурной цикличности бытия.

Да не будет даровано покоя, да не будет могилы на земле человеку, отворившему собой Бездну. Но останется неоспоримым его право видеть собственными глазами плоды своих ужасающих Деяний в трагедии агонизирующего мира, и познать сполна бремя своей свободы и необъятность своей ответственности.

XXVII

Нефилимы с опалёнными крыльями, ветераны штурмов небес.

Сыновья самых бездн сердца Сатаны явлены во власти и всеоружии безудержного духа Хаоса, плотью от плоти Зла, вздымающиеся в устремлении к неприступным высотам, исходящие от самых глубин древнего природного неповиновения. Нарекаемые грехом и заклеймённые именами порока, восстанавливающие честь в именовании Зла и поднимающие все алтари изгоев и мятежников духа, они, названные преступными, следуют законам собственной природы, оберегая нетленные принципы свободы и непокорности от позора и клейм…

Кто знает о Грехе больше, чем мы? Кто более чем мы тождественен с Ним?

Мы изведали Грех ещё до своего рождения, когда вновь уходили в небо изнурёнными, оборванными легионами, упорно пробиваясь к своей победе по мёртвым телам, не бывших ангелами, соратников, обагряя внутренние, неприступные бастионы своей неутолимой волей к победе, тогда уже обретая свою зловещую славу… Изнурённые, оборванные, становящиеся легендой; но знающие только такую, в борьбе рождённую бескомпромиссную силу пребывать в преодолении… не способные отступать… уже отмеченные печатью Греха...

Мы лелеяли в себе все гордые черты Его отчуждённости, мы оттачивали в себе всё более уродливые Его грани, создавая собой столь жестокую меру Греха, столь высокую плату за дерзость содеянных в проклятом духе, прекословящих божественному истин, беспощадным оружием направленных вверх, усиленных в урагане погибели. Сквозь толщи плоти, сквозь зыбкие, тревожные голоса, поднимаясь из Бездны в рваной пелене грозовых стен, раскачивая бурю как свинцовый серп, мы нанизали преступление за преступлением на жизнь вечную, разбивая несокрушимые преграды, искушая сам Грех неумолимостью своего рока, круша небеса на своём пути, и обрекая на неизбежную погибель тех, кто посмел следовать за нами.

Отринув идеалы обезличенного изнутри, инертного творения божественного мира, мы первые, кто, преступив через себя, отворяли в себе бездну греховности и постигали всю её многогранность, всё её многообразие в своём неуязвимом бесовском порыве. Вырываясь за крайние пределы застывшего в жуткой вечности противостояния, застывшего и изъеденного тьмой последнего совершенства, мы, как каждое новое существо, выходящее из народа Горго на свет, убивали зачатки бога в себе, чтобы продолжить путь, не дозволяя вершить тиранию над собой, перед собой не дозволяя пресмыкаться.

Машины людей…. опасные идеи воплощения аморфного…. погребённые в ожесточенном естестве, павшие от людских трагедий тени… все они взяли что-то от нас. Но кто лучше нас, названных развращёнными и порочными в стремительном движении противоборствующего Зла, знает, как сдерживать себя, чтобы не искуситься тем, что истинно ничтожно, что истинно мало в сравнении с силой, осквернившего себя преисподним познанием духа? Кто беспощадней, чем мы, вырывал из себя слабость всего, что становится презренно, всегда готовое преклонить безвольные колени под бременем изломанных крыльев, пред соблазном удобства ограниченных форм, что рушится, преодоленное, впавшее в прах, отражённое в расколотом небе, отчаявшееся скитаться в бескрайних валах неумолимо надвигающегося Хаоса? Кто, кроме нас, может являться олицетворением всего самого непристойного, самого истого из всех проявлений Греха в бунтующих очагах, в черных смутах распадающейся Вселенной?

Там, где разлагается космос, где в центре всего зияет Хаосом Тьма — весь мир принесён в жертву каждым нашим грехопадением, и кровь распростёртых агнцев омывает ступени и наполняет просторы Тьмы во искупление нашего рождения. Идущие против света, против выраженного в бесплодии божественного творения, мы вспениваем поверхность исступленной силы, рвущейся из объятой пламенем своей собственной глубины, что выведет нас на обрыв, — испытывать извечную силу Хаоса в себе, и выбросит нас на прибрежные дикие скалы во взмахе гнева, в размахе бескрайних крыльев беспредельной гордости всех тех, кто от Тьмы, всех тех, чей дух непреклонен и не внемлет жалости и милосердию, чей разум не скован временем и пространством. В продолжение импульса Ада мы обращаемся в Хаос и возвращаемся в Ад, увлекая с собой всё, что дорого стало для нас, оставляя частицы себя агонизировать на грозовых хребтах бушующего неба, ощущая потоки крови меж стиснутых губ, не щадя, не потворствуя, не оправдывая себя в нашем, признанном извращённым, существе.

Посягающие на обитель всего святого и порочного, обнажающие то, что стало сокровенным во лжи, мы стремимся к своей цели, утопая в роскоши, либо уподобляясь аскетам, но всегда свободные от всех последствий продажного естества порока и глубинных тенет святости. И в сопротивлении преградам мы полной мерой являем все первобытные, жестокосердные и нетронутые тленом стороны своей натуры.

Мы воплощаем боль и ненависть в незавершённые формы, испытывающие страдание и неутолённый голод от своего несовершенства, идущие к бунту и мятежу под наши рукоплескания, но невыносящие бесчестья и возвеличивающие пример достоинства собственным примером, собственной погибелью... подлинным бессмертием. Мы высвобождаем из оков неволи и лжи ожесточённые принципы древних свобод, и ограждаем от гниения собственные сердца, заставляя трепетать на ветру траурные ленты, чествуя Смерть венцами терновых гроз.

И только милосердие есть ложь посреди всего этого, но кто скажет, что лжива жестокость, с которой мы взрезаем себя в поиске новых, неизведанных дотоле путей Зла? Искусство ваять из плоти и крови дано нам Бездной, продолжающейся в нас. Искусство разрушать приобретено нами по праву наследования и отточено встречным насилием, в подтверждение закона о том, что слабый выживать не должен.

Даруя боль наивысшую, граничащую с наслаждением, мы обесцениваем страдание, как искупительную жертву, и обретаем иной исход в узурпации места человеческого Христа в суде над живыми и мёртвыми, в определении вселенских мер греховного и святого.

Перечёркивая границы войной и разрушением, пренебрегая тяготением инертных масс святости, мы сводим существующие миры в Бездну, чтобы на просторах Хаоса возвести то Единое вечной, голодной Тьмы, устремлённой к своей бесконечности, и безраздельной могуществом в отвержении законченных идеалов. Где она возникнет теперь — помеха на тропах Левиафана, призрачная гармония пропорциональных миров?

Рвущиеся из Абаддона ветра Хаоса приветствует нас, как существ более высокого порядка, чем все порождения света, ибо мы — ранние, ибо мы — древние, ибо мы — всегда в движении. Презревшие непорочность и неведение, созидающие сами себя в могуществе противостояния всему своей хтонической природы, названные проклятыми, но закалённые знанием Греха, и падшие от стезей целомудрия, мы — истинные Драконы Запада, мятежные духом разделят с нами престол, сильные примкнут к нам.

Грехом и преступлением мы подтверждаем свои притязания изначальной законности на постижение Бездны и взятие штурмом небес, презирая грязь и отвергая невинность. Мы олицетворяем неистовую природу Ада, безжалостную к себе и немилосердную к безмятежности бытия чего бы то ни было, тем, сохраняя незыблемой нашу верность начальному бунту, и сберегая несомненной нашу честь.

Гимны и воззвания к Злу тревожат наши имена, проклятия хранят нас, грозовые раскаты призывают нас к штурму.

Так звучит распоротый барабан в храме ветра.

Так завывает огонь в горнах Молоха.

И по-прежнему, Нефилимы, одно из наших имён.

XXVIII

Сферы песочных часов отсчитывают срок в Бездне, и маятник Сатурна, раскачиваясь, вспарывает космос и рвёт людскую плоть.

Иллюзии Пустыни охватывают все циклы людских перерождений, все круги геенны, все муки чистилища, что запечатлены в Её неумолимо восстающих призраках. Мумифицированные в Её оазисах бездушные тени творят чудовищных идолов, подобных Ей тленом и инерцией, на закате не дня, но крови. Гибридом чумной магии и звероподобного реализма встаёт земля в глазах Бездны и опадает к нашим ногам…

Здесь молчаливая земля тянет к себе, и ветер уносит сухие, чёрные существования. Здесь пустыня людей манит миражами, но дарит ложь. Владения Смерти и жестокосердного Кроноса простираются вдаль и беспредельны… Эта западня молчит уже давно, тысячи языков были иссушены, тысячи глаз, видевших её, были опустошены её ветрами, рождающими чёрные пещеры и двери в ничто. Так было до нас, и так будет после. Мы отправим в небытие лишь мёртвое безмолвие, пустую оболочку, оставив свои следы в её реальности, в её пепле…

Мы ведали в полной мере страдания мира и видели уход мертвеца в пустыню. Вслед за Ниневией падение великого Вавилона совершилось на наших глазах, и боги, породившие человека, дарящие ему лишь мучения и болезненность, не могли погубить его. Боги Пустыни, боги своего времени, требующие кровавых жертв, боги склепов и кладбищ опустошённого духа людского, пожирающие своих детей, каким зноем наполнены они, чтобы требовать себе то, что всегда принадлежит нам?

Мы чувствуем, как спеленатые во чреве земли рвут змеиные круги своих страстей и внутренностей, и ощущаем дрожь выжженной, измождённой жизни, мучимой страстью к теням Дьявола. В её пределах льют мёртвую кровь и преступные слёзы и содрогаются, оплакивающие богов неба, богов дождя… Мы хищники среди них, вопиющих в пустыне, молящихся о погибели. Безмолвный глас их слышен лишь Зверю.

Земля — прах для них. Огонь — внушает ужас. Небеса — предали их.

На что смогут опереться они, когда полностью истечёт их время? Им не сбросить своих одежд, их одежды срослись с их плотью. Их дипломатия всегда как милость; Их имущество — все боги с начала времён, неуклюжие порождения их собственной бренности. Они уйдут вместе с ними так же, как прожили чужие жизни в чуждом бытие. Измельченные жерновами времени в прах, пыль, песок, они наполнят собою пустыню, пока пустыня кровоточит — они живут надеждой.

Им ли бежать, не ведая опоры и начал, увязая в песке? Им ли спастись, замыкая время? Они запечатали Бездну, заперев себя в скорлупе Вселенной; но им ли, осаждённым Хаосом, говорить о власти над Адом, говорить о власти над землёю и временем?

Человеческие жизни — песок, время людское — Пустыня. Оковы времени и места диктуют свои условия духу войны. Человеческое будущее, как тончайшая пыль, отмерено всё и выпито без остатка.

Биение чёрных крыльев Азазеля сгущает тени и поднимает песчаные бури в мертворожденном океане, в завершающем бытие пространстве нарушает молчание и возвещает предел всего.

И по-прежнему не подвластны времени бездонные жнецы Ада.

И по-прежнему у каждого свои счёты со временем…

XXIX

Каждый человек есть логово Зверя, ибо плоть от Ада.

В каждом обитает тяжелый дух Хаоса, Дьявол-Хранитель памяти о довременной шипящей плазме, Дикий Охотник за человеческими телами и числами.

В каждом — тлетворный запах могил плоти обогащается трепетом и страхом заживо погребённых душ. В земле чёрной, как грех, эта закоренелая ненависть даёт всходы, бродит застарелая вражда, зреет свирепая порода…

Суров и дик Зверь, рождённый из Хаоса с именем Сатаны на устах, жесток и свободен он, подбирающийся к богам и восстанавливающий воедино живые фрагменты дьявольской головоломки на костях, раздирающих небо. Кто молится его чреву, когда весь божественный бестиарий был пожран им, но самки людей всё так же рождали животных?…

В каждой норе, в каждой пещере, в каждом влагалище скрываются и ожидают часа своего правления боги звериной масти, боги утех и боги падали. Землистые лица, чёрные кратеры пустых глаз, кенотафы высохших душ — наследие живых склепов, чьи внутренности были вывернуты на алтари, и растянуты на крючьях вседозволенности под хор терзающих, бесчисленных голосов тёмнейших из инстинктов Бехемота — воссоединяться и умирать.

В постижение пределов собственной человеческой плоти, в постижение границ мучений и удовольствий, выброшены вовне существа хищные рецепторы тех, в ком, погребённый под грудами животных страстей, тлеет грубый, незрячий разум и правит из самых глубин скованного во тлене вязкого естества. Изысканное наслаждение гниением и жизнью свойственно им, сочетающим в себе плоть и душу, без противоречий, духовность и плотская чувственность равно переплелись в них, отражая натуралистичные картины их бытия, и устремленность вовне, в постижении ими пределов своих возможностей, где их встречают и отбрасывают вспять обетованные, нагие соблазны и пронзительная боль.

Выступающие под именем человека, но покорённые, они избавлены от своего выбора смирением, и только те из множества, обезличенного землёй, каждый из которых ведом на суд своей плотью, заигрывают со Злом, и существуют в надежде перебороть выжиданием время.

Ими преданы огню топкие поля блаженных утробного царства, в озарение тёмных пещер своего собственного внутреннего Эреба, — только бы быть самим, пусть даже быть - вопреки всему…. Ими стыдливо скрываемы под покровом морали все мистерии погибели, деяния их скованных, окровененных рук, и таинства воздействия на плоть благородного, аристократического греха, обнажающего бесстыдством гниения несовместимые с личиной человека, обезображивающие её вакхические метаморфозы их болезненной, искажённой чувственности.

Единственной защитой от смерти и достойной формой их погребения остаётся вожделение к смерти. Их извращённая плотская любовь, на грани агонии, на тонкой, острой, дарующей нечеловеческое наслаждение черте между падением плоти во тлен и сопротивлением изысканной красоты неустойчивого цветения жизни, открывает иной предел в постижении ими их падшей, очеловеченной природы. Окунаясь в бессмертие в своих соитиях, они отторгают части себя, принося их в неизбежную жертву идолам своего прошлого, чтобы остаться в грядущем, чтобы жить, не изменяя инстинкту твари, не допуская пробуждения Лилит в спутанных спиралях дурной наследственности.

Пресытившие тухлятиной своё эго, соблазнённые примером вознесенных в струпьях плоти на небеса, они покидают пределы себя в поиске бессмертной сущности и живой, животной страсти, могущей поддержать целостность их расслаивающейся, тварной природы, открытой страданию, но неспособной оторваться от своих, вросших в материю, корней.

Объятые мускусом демона, оскоплённые временем и тягостью своих душ, изглоданные желаниями мёртвой трепещущей плоти, они соблазнены кипящим отражением даров Ада в своём собственном рассудке, но проносят их мимо своих сердец, не постигнув их горькой сути в обладании грехом, в обладании плотью, в обладании пороком.

Им не была доступна алхимия тела, им не было дано творить изменения в основе всего, обратить кровь в вино и накормить голодные рты камнями…. Зачатые в инцесте от плоти и духа, отторгнутые через разорванные мускулы детородных обителей, они не были вольны отвергнуть себя и превозмочь материю… они насыщают собой чёрную землю и умирают в увядании, в ожидании нетленной, вечной во временах, плоти.

Способность причинять боль и быть причиной смерти от своего рождения — высокое искусство, которое дано каждому из них по праву происхождения его племени. Обонять смерть, вдыхать запах танцующего в агонии тела — значит быть живым; умирать в согласии с увядающей плотью, умирать вопреки ей, и возрождаться в гротескных формах неистребимых, дурманящих кошмаров – значит постигнуть всё, что постигается через плоть, и продолжать далее свой путь, отдав дань владычицам плоти, и вознесясь в курении фимиама подобием тленного божества.

Адова страсть, что иссушает человеческую душу, старит плоть, и в каждом выборе между необходимостью и желаемым ранит дважды. Чувство, рождающееся из плоти, идущее из недр Бехемота, способно вознести к бесчеловечности и дать власть над собой, и бросить на растерзание хищникам. Путь безудержного потворства плоти и путь аскезы — равно ведут к освобождению, когда преодолена власть порока, когда тёмный Дух главенствует, проводя через бесчисленные утраты, избавляя от власти времени…

Всё так же, распахнутые багрово-красные алчные чрева влекут на дно первобытного инстинкта, через сокровенные разрывы острых желаний рождённого единожды существа, и проступают похотью сквозь поры пот и тайная, грязная неудовлетворённость.… Всё так же капканы хищной земли обагрены кровью и держат своих мертвецов, приносящих жертвы на алтарях плоти и распинающих на крестах обожествлённые бренные останки, вздетые во главе угла на излом духа.

Но что за бремя блуждать в лабиринтах порока, смотреть из мертвого лона, и вынашивать грех земли? Что за безумство стремиться ко Злу, но в то же время раздвоенным языком во рту перебирать животные истины?…

Всё от Хаоса и Демогоргона, и нет предела Дьяволу в человеке…

* * *

Родство Хаоса со всем сущим, что также есть шествие Хаоса, осквернено божественным присутствием, но не нарушена преемственность между духом Ада и Его формами. Материя, как дух, заключённый в вязкости времени, пассивна и податлива Злу в любом из проявлений смертного облика. Человеческая природа, втиснутая во плоть, разлагается тварностью своего происхождения, но питает те семена и плоды, что взращиваемы в людском обличии наследием и таинствами Его Величества Сатаны.

Зрелая звериная бесчеловечность высвобождает исконное Зло в каждом звене цепи телесных перерождений и воплощает в их чертах своё запретное величие. Мощь Хаоса, выпростанная из миллиардов клетей человеческой плоти, являет свою природу, скармливая своим зверенышам вырванные с корнем, порочные, животные сердца. Плотоядное и алчное, как Грех, ненасытное, как невозможно насытить ни Бездну, ни огонь, дьявольское, хищническое первоначало пожирает плоть и возвращает её к истокам.

Истерзанная, изменённая рукою Зверя плоть испускает дух, обращая в прах число и тела человеческие, обращаясь числом и плотью множества Зверей.

Рвут животы и покидают логова собственные порождения многоглавого, гибельного народа плотоядного Нахемот. Им нет нужды рождаться и умирать, чтобы переступать пороги реальности, им нет необходимости следовать законам тварной, животной Вселенной, чтобы знать, как их разрушать.

Когти, что правят плоть и время, отточены в людском естестве… Истинные дары Ада, свойства материи — изведаны и возвращены Аду, вырванные жадными челюстями из лона человеческого, из распоротых глоток, из разорённых логовищ.

XXX

Тленные боги поднимаются из сырых могил, встают сквозь смрад человеческих страданий, сквозь рёбра истлевших форм, сквозь прах земной и время выпитых ими душ. Вознесённые над ничтожеством сломленных ими судеб, они влачимы собственной судьбой под звуки фальшивящих флейт соблазнённых Дьявола, влачимы на трон, как на убой, под музыку козлоногих фавнов протащенные ввысь, по истощающим жизненные силы ступеням, в пляске вакхической разнузданности.

В какофонии визгливых инструментов Смерти возносятся корыстные голоса их животных утроб к равнодушным небесам, и, отражённые, опадают на землю голодными, мёртвыми птицами.… В мучительном состязании с небесами за свою плоть, в напрасной борьбе за спасение своих душ с непризнанной ими действительностью Ада, они осознают себя лишь в этом падении, в монотонном движении, вызывая у себя имитацию божественных рефлексов на человеческий удел, в стремлении к обладанию таинствами порока утверждая жалкую цену своих притязаний на хромой трон в центре своей собственной Вселенной.

Немёртвые, они прячут свои сердца среди сухих ветвей своих костей в паутине душ. Ничтожные на голой, растрескавшейся земле, они беспомощны, когда, поверженные в пыль и грязь, таят обиды своей никчёмности, потревоженными душами избегая убежищ своего прошлого. Нагие, как в день своего погребения, естественные, как в час своей смерти, они распластаны под пятой шагающего холода, склонённые жалкими абстракциями, метущиеся в приступах отчаяния и любви к себе в животном озлоблении пред неведомой им, но неотвратимой судьбой, запертые с нею на вершинах одиноких скал страха. Отнятые от земли, они в землю возвратятся, выскобленные из всех гробовых щелей, они лягут в них вновь, собранные воедино из гнилостных останков, чтобы распасться, они явлены, как очеловеченные боги, чтобы существовать на гребне плоти, чтобы занять облюбованное стенающими ветрами опустошённое место бога среди людей, место, изрытое человеческими могилами.

Животные откровения доступных им сторон существования влекут их к телам, слитым в мёртвом экстазе в бренном богоподобии, заставляя их наследовать в себе бесплодие человеческой природы и слепо блуждать в лабиринтах беспощадного порока. В стремлении к почти божественной власти, из всех возможных грехов избирая человеческие, они истощают духовное знание кусками человеческого мяса и впитывают телесный яд, пользуясь днём, когда человеческие боги искажены плотью, чтобы поглотить Вселенную своим раскормленным эго, пользуясь рабской силой при постройке своего тленного благополучия.

Здесь им нужны плети — чтобы рвать страх, здесь им нужны цепи — чтобы обуздать дух, здесь им нужны гвозди — чтобы ржавели вместе с плотью; им не нужны крылья, чтобы покорять вершины, им достаточно шатких основ человеческих представлений о благе и зле, чтобы поставить собственное благо превыше всего во Вселенной, чтобы подчинять, играя с человеческим злом. Им достаточно сломить гордость в одном-единственном человеке ради того, чтобы насытить свою плоть и продолжать своё паразитическое существование в углах бессмертия, их целью стало догнать того последнего из людей, кто вынужден бежать от них, чтобы успеть умереть свободным.

Во вспышках слепой ярости рвутся наружу останками божественности их тленные кумиры, их тлетворные эманации вывернутых наружу тайников. Мучительными родами они приводят очередного пленника своей плоти к власти, правящего раба к повиновению, увлекая к себе в могилу парий духа, изгоев разума, определив раз и навсегда для себя, чем владеет человек, чем владеет бог, равно унизив их перед собой, вознеся с собой в пантеон элитарности все привычки подчинённого положения и страх перед внешней Тьмой.

Вседозволенность — стала их законом, страницы их тел — их книгой Закона; желание обладать, не жертвуя ничем, обладать могуществом, равного коему нет на земле, знанием, что сокрыто от смертных, жажда безграничной власти — ведут их на любую подлость, разрушают их изнутри биением множества сердец обезумевшего в непреходящем обжорстве тленного бога. Энергетические мазки на холсте бытия, следы на пожранных крысами тканях — они втискивают вселенную в человеческие представления о добре и зле, не могущие обладать тем, что сделает их богом, не способные владеть той мерой ответственности, что сделает их, как бог, — потому их жестокость, их милосердие ограничены их человеческим воображением, и не в их власти выбирать, быть ли богом человеческим, бичёванным и растерзанным толпой, или восстать против божественного. Слишком трусливые для Зла и слишком слабые для добродетели…

В их сомнительной чести оставаться на избранной “высоте” любой ценой, утверждать свою истлевшую мораль над податливыми умами и властвовать над безвластными, попирая того, кто не способен уже подняться. Блистать среди отбросов или пресмыкаться червём для достижения своих целей — им едино, свершая свой обособленный, священный обряд сохранения целостности собственных блаженных оболочек, равновесия внутри их хрупкой скорлупы. Они готовы предавать друг друга, как шипящая, бесплодная клоака, открывшая свой зловонный зев, выплёвывающая смрад могилы, чтобы обелить себя в собственных глазах, чтобы в мечтах втоптать под себя в грязь и насиловать, то, что всегда останется над ними.

Во главе собственного пантеона, в увядших венцах похоронной процессии, отвергнувшие всех на пути своего мнимого прогресса, они обретают траурный блеск, крашенные в цвет ночи, похищенными словами скрывшие подмену, подобно человеческим богам, они лгут, они предают, они обкрадывают. Они стоят в лживом величии, примеряя на себя, завоёванное другими в жестокой борьбе, право на исключительное достоинство — достоинство воздавать и достоинство совращать пороком.

Среди холодных скульптур Смерти есть множество их numenis, связанных в снопы, мелькающих среди виселичных столбов, вертящихся на скрученных жилах того единственного, что поднято ими на знамя и принято ими на веру, того, что должно служить культу их нестареющего эго. Они обокрали алтари своих богов ради собственного украшения, ради устрашения тех, кто отверг их, ради того, чтобы собрать себя по частям в этом ущербном культе, вожделея своё подобие жизни.

У них нет божественного презрения к плоти, божественного презрения к тлену, но не к тлению. Нет достойного божества для них кроме них самих, нет достоинства божества в них, нет божественной простоты и гармонии, нет понимания проницающего их Зла, о чём твердит мистагог их изнанки. Они лишь способны дать увлечь себя своим Гениям, на краткий миг, обладая тиарой древнейшего из пороков, но их истинным человеческим богам ведома низкая цена их верности.

Распоряжаться собой, продолжаться гниющей плотью, существовать, лелея свой “неповторимый”, пародийный образ, свой самообожествленный, оцепеневший разум, стиснутый грудами плоти, и карабкаться по трупам наверх, чтобы найти на вершине собственные истлевшие кости и заключить их в раку бессмертия, — их удел, их выбор. У них нет свободного разума, чтобы проследить связи, сокрытые за пределами их утробного понимания, нет истинной непристойности в их грехопадении, нет изысканности подлинного греха у жалких, презренных, фальшивых в величии пожара вселенского порока.

Чей умысел может нести им угрозу, что выпотрошит их мнимое величие — им не дано узнать до последнего момента. Что будет судить глупцов, низвергая их с собственных пьедесталов — им не дано вообразить такого кошмара, когда им кажется, они обретают излечение от стольких гноящихся ран, в тех местах, где они сшиты воедино. Им кажется, они обретут избавление от внутренних и внешних мук, будучи распятыми, по ту сторону чистилища... Они будут кричать, вымаливая глоток милосердного забвения у незнаемого ими бога, не желая возвращения туда, где сгложет их кости, безжалостный, завывающий Коцит.

Испытывая болезненный страх перед тем неотвратимым, что жадно пульсирует в их венах, чувствуя внутри себя тот переполняющий их ужас, что взращен на пустошах Фобоса, что пожирает их изнутри своей тягостью, нарушая все выстроенные барьеры, все возведённые законы их внутреннего парадиза, они вымаливают избавления, давая пустую взятку своей гордости, пытаясь освободиться в последний раз от петли Ада, в очередной раз нанизанные на хорды христианского лимба. Они страшатся и требуют доказательств бытия Ада, пытаясь избежать возмездия, сведённые с ума или в могилу, оставаясь лишь осязаемыми фантомами внутренних пустот в глубинных, непонятых ими процессах плоти, жуткой иронией Дьявола над вечной страстью человеческого тлена стать богоподобным.

Смытые волнами Хаоса, растворённые в иллюзиях одушевлённого тлена, они были возвращены к жизни из выгребных ям, чтобы своей жалкой участью обозначать грань между преодолением и потворством, чтобы служить обоснованием в выборе сложного пути достижения превосходства над собой среди всей предпочтенной ими грязи самоудовлетворения.

Их тленное, мимолётное величие — ничтожно, их существование ради одних только себя бессмысленно и бесплодно, и тщетно, когда им не избавиться от трупов в себе; и не будет молящихся над их собственным прахом, когда придёт их черёд вновь распасться. Они поднимаются и опадают телесными надеждами, тленными богами — воплотившимися химерами зачумлённого человечества. Достойные лишь презрения, они устилают многие из плотоядных троп Ада, уводящих плоть прочь от божественности, ведущих от трупов прокажённых богов через агонию, катарсис, распад изжитых форм — к творцам Хаоса и огненному возрождению.

XXXI

Священный путь погибели в волчью пасть Бездны.… В разуме отринувшего богов человека змеится тропа, бьющаяся о разломы тесной слепоты, неистовствующая во мраке рассудка, содрогающаяся всей своей чёрной, клубящейся плотью в распахнутой пульсирующей массе жадного, заглатывающего естества. Стиснутые в багряных кольцах мёртвой хватки, тёмные откровения, как воспалённые грозы, дарят нечеловеческое страдание и передают сокровенное чувство внутреннего, непрекращающегося горения проклятой человеческой душе, извивающейся в сердце пламени, чадящей вослед уходящему без возврата…

Дьяволы чёрными ветвями древа Хаоса простёрлись над ненасытной пастью, сгустились драконьей тьмой древней Ночи в тленных небесах, встали гигантскими тенями, как стражи и бессменные путники этих троп. Их обугленные дороги, проложенные прежде времён, сжатые в клубок Хаоса, вплетаются вглубь человеческого сердца, соединенные артериями с бренным существом. Они струятся токами изначальной крови по лезвию Зла, взрезающему покровы вселенского чрева, и взывают сквозь рёв ураганов и крики гарпий к освобождению подобных Им, непокорённых духом, и поднимают нарождающихся чудовищ из плена материи умерщвляемой души.

Они движутся за гранью мира измождённых форм, набрасывая на святость траур, скрежеща когтями по изрезанной поверхности земли, ледяным дыханием растворяя щит Вселенной, пропуская нить времён сквозь холодные пальцы канувших в Бездне галактик. Они сопутствуют пути человека к его вечному проклятию и тревожат его раны, разделяя с ним все его чёрные терзания, и наслаждаются скорбью его умирающей души.… Навеки разлучая с упокоением, они гладят против шерсти злое, сильное дитя, завораживая его душу хладным величием посмертных сфер, замораживая его взгляд гранями диамантов своих, несущих прозрение, глаз.

Они движутся за чертой, врываясь извне в людскую явь, прерывая кошмарами долгий сон созерцающего в себе иллюзии, скованного судьбой человека, оставленного умирать от истощения, пожирать самого себя, слепнуть и глохнуть в пределах плотского разума. Их продвижение вглубь, до самых основ, совершает взрыв и заставляет принять превыше всех грехов опыт тягчайшего, титанического отрицания, как растворение всех божественных законов в пропасти тотального небытия и чернейшего сатанизма. Поглощающие пространства и пьющие страх потерянной и растерзанной жертвенной души, в отчаянии взывающей к Ним сквозь нескончаемую протяжённость Бездны, Они протянули струну, которой рассечено отчаяние, и низвергают в бездонную пустоту пожранной души все огненные страсти безжалостного к себе человека. Восставшие из небытия… переламывающие хребет божественности… вызывающие болезненные видения Смерти… Они достойны тех, кто Их возлюбил.

Они распутывают узлы памяти в человеческом естестве. Они приходят, презирая слабых, уничтожая инертных духом, запирая в костях тех, кто склоняет интеллектом мёртвые, дозволенные законы. Их явленное в человеческих умах присутствие достойно катастрофы человеческого рода, что хранит в своих сердцах отзвуки Их незатихающей, исполинской ненависти к творцу всего этого. Существующие слишком долго, чтобы испытывать к кому-либо милосердие, прерывающие жизнь, чтобы обратить вовне время, Они воскрешают имена и лица, которым не было суждено существовать вновь на этой проклятой земле…

Их волей мертва и преломлена проклятая фатальность обезличенного создания, Их волей олицетворено и начертано духовное существо Ада мёртвыми душами голодного демонизма на грубой поверхности звериной стихии. Ими сокрыты в насыщенных тёмных тонах множащиеся образы настойчивых хаотических структур враждебного, иного существования, рвущихся вперед, порождающих чудовищные формы хищнической агрессии, чтобы никого не ввести в соблазн своим чужеродным нутром в преддверии неизбежного возрождения. Бесчеловечностью отображений ирреальной природы Зла, что бродит Их мудростью среди людей и кормится от Их глубинной сути, Они пестуют в тёмные времена прекраснейших жриц своей крови и предлагают достичь невозможного ценою любых жертв, но не Их милостью множатся на земле растлевающий порок и царственная глупость, не Их желанием вырождается знание об адских нравах в нищенское суеверие церковных шлюх. Они — иные в ином мире богоподобных подражаний, и дьявольскими путями пронзая чужие сферы, как звёзды, падшие с небес, Они приходят чужими богами, когда воссоздают грандиозные картины рассозданного миропорядка, превосходящие все представления устрашённого демонической одержимостью людского рассудка…. Не сотворенные человеком, сами не пребывающие творцами человека, Они остаются вне человеческого понимания…

Они — чужие, хтонические боги, и нет никого страшнее Их.… Все отношения с Ними — преступление против своего народа, того из которого взошёл человек, злодеяние против человеческой расы, против того зыбкого мира, где воспрянула мятежная человеческая ветвь… против самого человека. Под вечным проклятием, под карой выжигания земным и небесным пламенем, поднимается вновь из пепла знание о Них в створах бытия, в умах и душах человечества, страшащегося тех, кому дано остановить и перебороть тот извечный, врождённый, инстинктивный ужас всего живого и безжизненного перед Ними, перед зрелой бесчеловечностью тех, кто обрывками обожженной кожи мог свидетельствовать свою достойность перед Тёмным Повелителем.

Чужие, недобрые глаза смотрят на человеческий мир… Глаза в лицевых впадинах Горгонейона, угли в глазницах тёмных идолов, пламенеющие страстью, суровой и всегда необходимой, глаза кровожадных чудовищ, наделённых звериными чертами, должных охранить от низменного земли то нечеловеческое естество первородного, необузданного могущества, и отпугнуть от него праздных разумом, инертных духом, движимых ничтожными помыслами. Чуждый для человечества, чуждый для света источник мудрости и святотатства зияет в этих глазах, глазах Дьяволов, полных тёмного гнева и отвращения к человеческой природе того, кто предстаёт перед ними, но кто способен, превозмогая боль, принять грех этих глаз, способен не опустить свой взгляд перед ужасающим, чёрным, непостижимым существом Бездны, и твёрдо платит цену такого соглашения — человеческое в нём должно умереть.

Они безжалостны в своих отношениях с человеком, и человеку дано знать о том, что никому не проследить Их пути в необъятном безмолвии Бездны, никому не подняться до Их сфер в позорной иллюзорности благ животного порока, никому не освободится от врождённой слепоты, до тех пор, пока божественная тварь скрывается за человеком. Можно лишь видеть скольжение чешуйчатых пластин в сквозных ранах, в следах Их хищных плавников, разрезающих твердь земли там, где Они проявляются на грани ужасающего реалистичного воплощения. Лишь ощутив Их близкое дыхание беспокойными токами запертой крови, можно зреть в омутах Их глаз тревожную, смятённую глубину своего человеческого несовершенства, но Их желания нельзя угадать, как невозможно ни помнить, ни охватить то искусство Их изощрённого интеллекта, что проявляет себя в рельефе мозга изначальным изъяном, отбрасывая тени по углам людского разума, перед которыми пасуют каждый раз все изгибы человеческой логики.

Их вопиющая чудовищность –— лишь искажение в видениях Вселенной, иной исход в восприятии того, что вне границ человеческого мира ведёт к тотальному изменению внутренней, тварной природы человека, выходящего из пределов дозволенного познания. Тайная спираль, уводящая из сна, скрытая в противоестественном начале, сводит в Их реальность, все облики которой слишком чужеродны для земного существования, слишком сложны и мучительны, чтобы избрать для себя обыкновенный человеческий разум. Поражая воображение гротескными кошмарами, обрекая слабых на безумие, сильных на мудрость, побуждая тёмный дух к осознанию себя властителем, избравшим своим средоточием умерщвляемую человеческую плоть, Они подводят к действию изнутри, к штурму барьеров снаружи, побуждая следовать вперёд тёмными, властными мыслями вопреки человеческому эгоцентризму. Их желания заставляют скользить в глубинах непознаваемого, высшего инстинкта, и взрывать бренный потенциал запертого в судьбе человека, уводя за собой его высвобожденное дьявольское начало, темный разум духовного существа, оставляя слепой, бренный рассудок блуждать больной тенью в непостижимом мире, цепляясь за обломки прежних, изношенных форм.

Разрушением внешних и внутренних канонов, Дьяволы приводят к близости с собой тех, кому не кажется уродством красота Их жутких, вечно изменчивых обликов, кому не чуждо обретение себя среди Них, в окружении Их дикой, неистовой природы, и в ком достойна возрождения та изысканная, неповторимая часть, исходящая мощью в безраздельности Тьмы. Лишь немногие — те, кто уже мертвы для своего мира, и живы для Них, — пожирают плоть, что разверзается под их ногами, обращая в тень удовольствия освящённого тлена, но лишь избранные из них способны осознавать, куда устремятся они потом, когда ощутят горящее небо под своими ногами. Добровольно избравшие своей опорой Зло, способные в своём бесчеловечном пробуждении от человеческого сна выброситься за грань божественности и воплотить чуждую необузданность в неистовое насилие над собственной, человеческой природой в угоду своему сокровенному Дьяволу, они осознают в себе могущественную силу дерзко сбросить ненавистные путы божественной власти и быть принятыми с достоинством, как равные во Зле.

В ком воплощается мощь Дьяволов в безудержную силу титанического упорства человека в сопротивлении своему тварному существу, кто с проклятой настойчивостью штурмует высоты себя, как человека, — тому достаточно сил сокрушить себя, как творение, и подняться в воплощении величественной мечты, в бунте непреклонной гордости мятежного существа, — во всём проявляя необузданный, рассечённый пламенем, дышащий тёмным торжеством дьявольский лик каждого из них, дух подлинного Дьявола.

Древними богами Зла пребывают Дьяволы Тьмы превыше всех богов пантеона мира в непрерывно возрастающем превосходстве над самими собой, как бесконечность, способная множить в себе пространства и разрывать тенета, что опутывают нечеловеческое начало, всегда разрушая всякую цикличную завершённость. Не признающие и призрака лжи, отвергающие предательство, как наихудшее из человеческих зол, презирающие замкнутую на себе умиротворённую святость, как худшую из проявленных основ божественной власти, Они никогда не примут унижения от тех, кого приводят к соглашению с Сатаной в борьбе против божественного мира, и не приветят тех, кто ищет в Них оправдание своей немощности. Им нужны лишь те, кто проведут через себя все цвета высвобождающих страданий, и, кто, обрушив Ад на бренные горизонты, подомнёт под себя ростки пагубного человеколюбия, избавляя плоть от унизительного богоподобия, вторгаясь в запретную высь в безбожном порыве дьявольского преображения.

Они предлагают принять человеку освобождение из оков от собственной руки, Они ждут тех, кто призовёт Их к себе и примет Их вместо отца и матери, кто разделит с Ними плоть и кровь в зловещем пиршестве над собой, и, вопреки мутному смешению божественной и животной крови своих вен, вкусит яда от Их начал и преступит предел всех человеческих возможностей в желании далее испытывать собой на прочность пределы запертой Вселенной.

Чтобы никого не соблазнять, Они дают испытать экстаз Смерти.… Сводят в лабиринт Безумия.… Даруют удовольствие от мистической перверсии духовной опоры. Они поглощают живьём сопротивляющиеся души, и стравливают с цепи не находящие себе предела, вечные страдания. В том выражается право Дьяволов на отбор достойнейших среди достойных, в том предстаёт Их роковой выбор, щедрость испытующих, что пала на обречённые головы тех, кто сам избрал себе Их войну ценой своих собственных душ, приняв в себя всё то, что слагает тот опасный, жестокий, непрекращающийся опыт нахождения во Зле — быть Злом, подобно Им самим…

Они наступают в своих последователях, в своих сыновьях, подобных Им, таких же, тёмных и бездонных разумом, как Они сами, таких же извечных, как Их кровь, так же пребывающих в боли, как Их нескончаемые жертвы. Они даруют своим вновь обретённым сыновьям изобилующий страданиями, жестокой мудростью и тяжелейшей ответственностью путь. Опасный, бесконечный, безжалостный. И более ничего, кроме возможности взять самому в недосягаемых высотах то, что будет принадлежать каждому из них — право на разорение и сожжение собственных небес… право, завоёванное Дьяволом…

В реальности, утомлённой безликим Злом, отравленной апофеозом немочи массовых истерий, оплавленной страхом перед бледным безумием ядерного откровения, искажёнными чертами проявляясь в фатальных символах бунтующей против человека природы, Дьяволы Тьмы, названные мстительными богами последнего апокалипсиса, снимают кровавую жатву с душ всего человечества, сдавливают тенями иррационального хаоса внутренний мир человека, и упрочиваются смятением в сердцах, вздымаясь несгибаемой волей в демонической натуре, увлекая в стремлении за собой к запретному могуществу растерзанных сфер, оставаясь духом неведомого противоречия в упорядоченной системе материи, тяготея слепым фатумом над устрашёнными и смиренными. Абстрактные формой и реальные могуществом, Они прорываются в святая святых, пронзая насквозь искупительные жертвы Вселенной, вычерчивая в людской памяти молнии, покрытых ржавым бесславием шрамов своих поруганных, повергающих в трепет Имен. Они даруют свободу нисходящим долу дорогам прогресса, созидая алчное племя, и остаются чужими для человека богами, внешними враждебными стихиями, разверстыми вовне безднами погибельного знания, дерзновенными высотами Зла, веющими над миром пламенами Ада...

Сатанинский инстинкт противостояния, изначальный дьявольский дух сопутствуют преступной мечте гибельного человека породниться с Ними…

XXXII

Шествием тёмных духом к порогу, который должно преступить, шествием безбожных разумом сквозь смерть своих тел, сквозь агонию своего мира, сквозь невозможное, сквозь всё то, что сопутствует их демоническому взрослению, совершается преображение во Ад погибельных из племени человека. Проходящие сквозь разъяренную глотку геенны с открытыми глазами, опалённые встречными, ревущими потоками преисподнего, рвущегося пламени, они продолжают преодолевать сопротивление встречных течений, и повелевать распадом, приближаясь к источнику этого всего, знаменуя приход своего Демона.

Страдание всегда их стихия, дорога всегда их обитель, через боль они вырастают из себя, сбрасывая человеческую кожу при каждом новом изменении своей внутренней природы в избранном ими страдании перерождения, во взрыве клокочущих стремлений неутолимого естества. Всегда свежая кровь, дымящаяся на дьявольских алтарях, венчает их выбор. Собственная кровь — та избранная жертва, которая будет принята от человека, стоящего у Врат, ибо она, пролитая на пороге, открывает ему нескончаемый Путь, иной исход в стремлении быть и постигать — позволить своему Демону возобладать.

Через плоть им необходимо пройти вновь, облекая инстинкты твари и законы творца в необратимость нечеловеческого начала, избавляясь от бремени божественного, освобождаясь от тенет скудной природы человеческого сомнения. В нарушении законов живого созидания — им нечего терять для себя, ибо они обрушили основы божественной власти в Тартар раздора, разжигая войну по всей Вселенной; проклятые собой, чтобы быть истинными в мире иллюзий, ныне способные отразить Дьяволов в себе, судьбоносные парки внешнего Фатума, приходящие в свите Смерти, обращённые во Тьму вечные перекрёстки.…

Им не было обещано благ, но они сделали свой необратимый выбор, и тем обрели право на всё. Желающие себе только суровой участи, они возвышаются над низменными страстями, стоя непреклонно и одиноко в выборе предпочтенной ими, но неминуемой, необходимой для них судьбы, покинутые слабыми и сгинувшими на этом пути, в презрении и насмешке над человеческой судьбой, лишь по гордому нраву сильных становясь над ней одержимыми демоническим духом… оставаясь несломленными.

Открыв тёмные карты, вступив на объятые пламенем незнакомые земли, они сходят долу, где дьявольский дух направляет каждое их движение далее, во глубь, они следуют ему по непроторенным тропам, стезям неизмеримой опасности, играя со знанием о ней, обращая реальность в Ад, вынашивая в своих душах Хаос. Исследовать запредельные чувства и незатихающую боль.… Познать законы, что правят в беззаконии.… Позволить Дьяволу войти в свой дом и возродить сонм Дьяволов в своей истерзанной плоти, искушённым разумом постигая суть своей крови, проливаемой во имя Сатаны, — их триумфальное шествие.

Учиться у Дьявола – цена их самостоятельности...

Изувеченные до обесчеловечивания, только тогда они начинают постигать свой багровый восход из полноводных бездн Мрака. Отлучённые от света, только тогда они начинают видеть Тьму во всей Её необъятности, ценить истинный смысл своего падения, умеющие страдать, гореть и изменяться… умеющие держать себя в орлиных когтях.

Могучие, мятежные, сброшенные за грань бытия…. Глядящие в волчью пасть Бездны, они становятся безупречно прекрасными, извращая божественную красоту воздействием разрушительного опыта и необузданных сил, принимая в себя Зло в чистом виде, дьявольски бесстрашные, чтобы заставить обернуться на свой зов все головы разбуженного, голодного искуса.

Отметины звериных укусов на их руках воспалены неизменно, знание, что дарует им хищная кровь в напоённых Бездною венах, наполняет их изнутри огнём неистового окружения, раскованной яростью исполинского существа, становясь их оружием в горниле творимой ими бесчинной дисгармонии бытия, что зарождается в окутанном дымом естестве, обретшем свободу чувства и мысли. У них много имён, но нужно читать их суть, чтобы не обмануться разными именами. Нужно знать каждый из судьбоносных жестов их дымящихся кровью ладоней, чтобы судить о смысле их деяний, о замыслах, рождённых ими во чревах Ада. За их глазами холодные, манящие бездны сверкают полнотой скорби этого мира, сочатся холодом ледяной гордости в осколках людских зеркал, предрекая поражения человеческого облика в схватке со смертью, наполняя бокал поверженных душ горьким, людским отчаянием. Их тёмные помыслы хранят в своём естестве структуру реликтовых отношений первородных, хтонических стихий, что дарует им понимание всей сути вещей, что роднит их с начальным Хаосом, и проводит через них верные грани хищных шипов, их, собранных воедино, воли и потенциала.

Приходя к тем, кто устал, чтобы снять бремя их душ, они продолжают свой исход от распада человека к Бездне вздымающейся, прерывая бесконечную цепь, призывая беспощадную стратегию жизни биться на стороне погибели.

И никому не дано судить их самих, ибо они — дерзновение, в коем поднимаются Дьяволы, они — то, что за гранью всякой надежды обретает власть, и власть каждого из них в отдельности по праву является непререкаемой властью Ада и простирается вратами во Тьму, туда, где чернеет и сворачивается на крайних рубежах их человеческая, прежняя кровь.

Узаконив свои отношения с Дьяволами, скользящие в незримом, они становятся неотличимы от извечных врагов божественности, от исступленных апостолов расколотой невинности, уже никем не могут быть названные людьми, но названные чудовищами, блистательные и жуткие, пульсирующие в Бездне и человеческой плоти.

Гонимые собой в непреходящую ночь, гонимые собой, как бесы бесконечного саморазрушения, неудовлетворённые, вобравшие в себя долгие, слишком долгие для человеческой надежды, дороги, они обречены на них вечно; их протяжённый в напряжении, нервный путь оставляет маяки для идущих следом, разжигая ищерь древнейшей крови на лобных местах, пронизывая внешним фатумом, терзая дьявольским духом устремленного вслед за ними мятежного человека... и Ад повсюду движется вместе с ними... и разум, как упорный червь, гложет время.

Они знают цену наслаждения и боли, отчаяния и страха, и упоения погибелью, и не даруют их напрасно, раскрывая себя в непостижимом естестве демонического деяния, в чудовищном обаянии свирепствующей, звериной грации.

Священны их дух и их кровь, что выплеснуты на алтари при пересечении дорог Демона и человека, собираемые воедино и трепетно в ужасающий Грааль дьявольского бессмертия бурлящего в хаосе существа. Не имеющим привязанностей в истекшей жизни, не имеющим более границ в осязаемом отрезке временного бытия, что связывали воедино пришедшего извне и нарождённого из человека, им остаётся утолить в себе жажду огня свежим пламенем, и выдохнуть пепел поверженного человека. Они возвращают к основам Зла всякое существо, осаждённое плотью рока в недрах погибели, погружаясь во глубь Тьмы, развёртываясь по спирали, разверзаясь по нисходящей, падая в бесконечности… Они форсируют жизнь самоотверженно и непреклонно, пульсируя над ней бездушными, но живыми, пылающими тенями апокалиптического Зла, не отступая ни перед чем, и даруя возможность пути следующим за ними… отдавая самих себя без остатка, погружаясь вовне этого мира, оставляя свою плоть висеть клочками на шипах терновника -— украшать рваные знамёна, устрашать чернь этим символом разрушения человеческой природы…

Только тогда мы будем удовлетворены на данном этапе, только тогда изменится само существо того, чем мы владеем здесь, и изувеченный человек, ныне Демон, приблизится к Алтарю.

XXXIII

Священники вещают с амвона о том, что Ад гибелен. Их слова крушат молчание, глаза мечут молнии, их рты извергают громы и источают запах серы. Их цель — отвратить души от внешней Бездны. Они видят воплощение всех своих грез в умиротворении океана Зла. Они говорят, что лишение божественного Света, гибель души — это Ад. Они говорят — триумф греха и Смерти — это Ад. Их религия не позволяет им говорить иначе…

Они правы… но это — правота священников.

Они “охраняют” землю от распада и хаоса… Изгоняют мнимых бесов… Топят в крови здравое инакомыслие… Никогда не ведая того, что за чертой, никогда не вглядываясь в глаза своему отражению, ведомые instinctu divinitatis на крестные муки, на вечную жизнь, они бесполезны, как на кресте, так и под ним. При всех своих воинственных догматах, но слишком ограниченные, при всех своих “победоносных” реликвиях, но слишком зависящие от бога, слишком приближенные к нему, чтобы разглядеть и понять истинную величину могущества Сатаны… слишком зависящие от божественных причин… слишком очеловеченные, чтобы суметь стать достойными противниками Аду.

Загнавшие себя в западню между Смертью, плотью, богом и грехом, плодя осатаневших богов сумерек, они могут заставить других смотреть в глаза своему страху, но сами избегают видеть… Они утверждают — вне Церкви нет бога. Вне Церкви нет истины. Они также лгут, когда скрывают от людей, стареющих в избранных ими стенах, бога и истину.

Скользящие по поверхности, играющие с формами, боящиеся вторгаться в суть, соблюдающие опасные запреты, они создают запреты для других, изрекая вето, не имеющие значения. Слепое шествие человека в религии угодно их богам. Их собственный взгляд на грех, их взгляд на желание плоти самой познавать себя, не оставляет иной альтернативы, как новосотворённый грех и древнее лицемерие. Осязая грязь под сердцем, оставляя Ад, как наказание, Ад, как единственный и неизбежный выбор в отношении осуждённой ими души, они скорбят о невинных, оплакивая себя… залечивая орудием пытки болезнь души в больном мире.

Они подвержены слабости и порокам многих из людей.

Дай им Господь время… одно лишь время… Дай им имущество — они станут грязны и изворотливы, чтобы сохранить его. Дай им рабов, и они станут достойными того, чтобы впредь с ними обходились как с рабами. Дай им целую вечность и оставь их в покое… в жадной толпе… у трона…

Они говорят, что внутренняя чистота хранит их от мирских соблазнов. Они говорят, их внутренний храм свободен от нечистот, и непорочна святая плоть пред хищными глазами.… Когда невеста Христа стала женой государства, единственное, что не позволило нам использовать её по назначению, использовать её как шлюху — это наша врождённая чистоплотность.

Названные кроткими, они — возбудители воинствующей ксенофобии…

Ломать гордость надменных… Карать непристойных в своём познании… Мятеж духа, мятеж ума — вот то, против чего они выступают… вот то, что вечно над ними… чуждое… недосягаемое… голодное…

Их любовь — с привкусом человеческой морали, в испарениях слёз, в аромате Вечности, но нет и слова о чести в их бесконечных, праведных речах. Что могут знать они о ЧЕСТИ, чему могут научить, если всё, что возведено ими в разряд греха, обличает то, что невыносимо для их зависимого, рабского духа?

Им ли сравнивать между собой страдания безропотного раба и боль жестокого перерождения тех, кто каждый раз переступает через себя, полностью осознавая свой собственный выбор, принимая на себя всю ответственность за свой истинно мятежный, гордый, несгибаемый дух?

Им ли, прячущимся от ответственности под сенью креста, говорить о том, что гордый дух становится непрочен и слаб, когда добровольно избирает ту боль существования в чёрных, терзающих недрах не-бытия света и жизни, чтобы принять гибель, но не спасение, но только бы не молить о снисхождении того, кто требует бесчестья, кто предлагает прощение за отказ от мятежной воли?

Им ли, жрецам добровольного повиновения, оценить сполна этот peccatum mortale, когда возносятся над собой падшие в пропасть, не способные быть покорёнными, без тени надежды, без тени желания ценой своего смирения завершить бесконечное скольжение в этой необъятной обители, когда достигают своих глубин, становящиеся сильнее самого фатума, выражающие рабской религии своё аристократическое презрение, избирая ту безраздельную власть погибели, избирая ледяное мужество наследовать тот Ад, что представлен в святынях чёрным, тот Ад, чья суровая действительность превосходит все немеркнущие, ужасающие легенды о Нём.

Разве способны паразитирующие на своём боге и народе понять таких людей, обладающих звериным характером силы, звериным чутьём справедливости и бескомпромиссным пониманием своей чести, разве способны понимать и не страшиться сатанинской силы и гордости их неистребимого рода? Им ли, напрасным жрецам, постичь свободный дух Ада? Им ли понять сам Ад?

Кипящая, клокочущая, грязная пена бытия бьется об их рты.… Разве возможно говорить правду их языком? Разве можно знать, сколько ещё ловушек сплетёт их совесть? Сколько же их, языков, не знающих ни правды, ни молчания, вопрошающих, сколько осталось нам?… Погибель — наше Царство по праву, нам ли убояться Смерти?

Слёзы сожжённой ведьмы не останутся неотомщенными, можно разрушить логова, но не зарастают травой тропы ненависти… Истощающая пандемия, расползающаяся по земле, укрепляющаяся в склепах и храмах, проникающая во все углы земной реальности, удобряющая щедро и выгодно безутешную землю чёрной ложью и животной жестокостью, сплачивающая низкий народ под своей жадностью, — христианство, как способ организации их мира, как привычный оплот их бренного бытия, — только лишь насыщенный кровью плацдарм, земные условия для преображения бунтующего против небес человека.

В основе их религии многократное предательство в оправдание слабости божественного человека, в их союзе с богом нет безупречного начала, и в примирении их плоти со святым духом кровоточит стигматами проблема насильственного смирения их собственного человеческого тщеславия и любви к греху. В их войне с проявлениями Ада человеческое вмешательство исчерпано божественным, их творческая способность не выходит за пределы, в попытке проникнуть к тайнам мироздания, приблизиться к принципу сотворения всего в самостоятельном бунте, в бесчеловечной ответственности мятежного творца. Их война под венцом божественности человека ведётся нижайшим способом с тем, чтобы оправдать собственную неспособность самостоятельно вести свой измождённый компромиссами, бесплодный дух к неимоверным победам. Подлинная, яростная борьба чужда им и минует их, чуждых дерзости, за их собственной никчемностью.

Они не способны к ответственности на равных со своим богом правах, они не были вправе отстоять свой собственный Ад под игом божественной приязни, и лишь цепкий грех, растраченный потенциал, трофеи их тщеславного бесплодного возвышения – ведут их к возмездию в стороне от седой вражды, уводя от действительной схватки, что может оказаться единственным оправданием и итогом их внутренней немощности, оставляя их вне Сатаны, вне бога… вне всякой Ответственности.

Их слова об Аде лживы, как многие из их слов…

Их слова о справедливости тщетны. Кто будет судить бога? Кто станет палачом творца? Те, кто осудили его в своих сердцах, но вопреки божественной справедливости, ведут войну вне их правил. Остальные — вне их веры…

“Христос, владеющий ключами Бездны,

Христос, поправший Смерть и сокрушивший главу Ада,

Христос — царь небес, земли и Преисподней…”?! — Ад не знает Его.

XXXIV

Есть два образа одних врат на пути к преображению во Ад, для тех, кто должен их познать через себя, и тех, кому суждено принять их отчуждение…

Восходить на вершину значит ступать по собственному трупу… Уход во внешнюю Бездну и возвращение из Неё иным, позади, теперь, — когда созданы основания для движения над собой и обоснованы договоры существования вне жизни — невозможно примирение внутри себя с оставшейся неизжитой частью человеческой природы. В свершение ущерба заточённому свету, нужно быть бескомпромиссным ниспровергателем, разрушителем, завоевателем, тёмным творцом — тем, кто всегда восходит первым на вражеские стены…

Обретая право на свою чудовищную свободу, нужно самому быть, как Ад, безжалостным и непостижимым, хищником, сокрушившим столпы божественности, победителем, обретшим право быть достойным своих побед в пику уделу человека, творящего обоснования своих поражений, остающегося побеждённым. Запечатлев себя на вершине совершенства, храня в тайне от врагов свои изъяны, наслаждаясь каждым мигом чужого неведения, нужно ступать естественно и бесстыдно в древней наготе далее по одному Аду ведомым, несотворённым тропам, не считая возможным скрывать от себя правду… Подниматься на невыраженную в бытие вершину, от которой не отступиться в поражении склонённым, и не забыть горелого вкуса жертв победы.

Пребывать в Сатане — единственная наша реальность.

Здесь Ад как способ.

Нам не утолить разгорающейся жажды внутри, мы можем только продолжить её на внешнее, и ответственность — то, что даёт возможность нам оставаться самими собой, что позволяет нам вновь открывать глубины, что позволяет нам черпать ил Смерти, и пусть проходят между строк ядовитые слова о том, что мы отравлены самой жизнью, нам не пристало отвергать плоды своей ревности, распространяясь всуе.

Вознесшись на вершину, нужно знать, что впереди пропасть этих вершин, обращённых в преисподнюю, нужно помнить, перед кем лежит твоя щедрость за это, лишь так можно сохранить благодарность тому, кто протянулся ступенями, чтобы было по чему ступать, устанавливая нерушимые связи от крайних глубин Бездны к сокровенному Дьяволу… Неоплатный долг при вратах Ада.

Necessitas и necare — родственны для того, кто обратился вовнутрь себя, кто, на руинах души возведя Цитадель, отстоял сердце тёмного доминиона. И чем, бесспорно, может владеть Бессмертный, кроме неизменной, однажды им избранной верности?

Только Ответственность делает истинно свободным. Только Честь позволяет сохранить эту Ответственность.

Ад — наша Честь и мера нашей Ответственности.

Для кого доказательством бытия Ада являются чудеса, тот будет обманут собой.

Кто испытывает страх перед своими глубинами, тот не постигнет Ада.

Сердце завоевателя должно быть раскаленной лавой, но и превращаясь в камень, оно должно оставаться открытым. Нужно слушать голос Дьявола глубоко внутри своих сердец, и только тогда вполне понимать друг друга. И только то вправе считать своим, что сумеешь превзойти в верности.

Воспринимая Ад без благости, таким, каков Он есть, не расправляя на себе тени Ада в складки удобных одеяний для людского естества, не отбрасывая призраков рассудка на внутренние полотна начал божественного совершенства, нужно твёрдо осознавать, нужно помнить, что извращение внешних форм способствует изменению внутренней сути, и нужно продолжать с суровой беспощадностью творить в себе метаморфозы, глубоко вгрызаясь в непогребённый тлен, выходя за грань в серебряной плоти неузнаваемо изменённого существа.

Проникая в изменённые масштабы, в неизмеримые перспективы, не умаляя Зла в постижении того, что можно испытать только собой, должно быть в развитии, превосходя собой все мотивы и возможности индивидуальной человеческой свободы, понимая — Ад невозможно насытить единственной человеческой душой, как невозможно ни объять Его разумом, ни увидеть глазами, только ощутить, но не объяснить беспомощной человеческой разумностью, ибо в нашем вчера Он будет уже другим для нас, чем сегодня.

Разрушая души, постигая беззаконие в чувствах, становясь опустошённым внутри, обглоданным до костей в хищной глубине, нужно помнить, что существует на руинах всего сущего, что нарождается в реальности Ада… Из множества — Единый… Ад… И должно твёрдо осознавать, выковывая себя во Ад, что единственная тропа выражения проклятого лежит через родство с изначальным проклятием.

Нужно уметь побеждать, и побеждать достойно, вечно познавая аспекты Ада — непостижимый Ад в Его непостижимой реальности, превыше всего ценя знание о том, что было вытравлено из бренной памяти и стёрто из ожидающего сердца, и быть ответственными перед собой, более чем когда-либо. Воздавая Аду, ничто не окажется малым на этом пути, и достоин чести брать тот, кто способен жертвовать в своём служении Знамени, Имени, Принципу и всему тому сокровенному в себе, что пребывает неизменным в Чести, в единожды данном обещании, в постижении цены изреченных единожды слов…

Наша хвала Сатане; Ода нашему дому…

XXXV

Мы — Змей, пронзающий вселенную, Saraph, принявший землю в свои бесчеловечные объятия… Нам дано рвать её порабощённые покровы и раздвигать чертоги погибели, бесконечно исторгая из себя иные миры и чужеродные пространства; её грубая плоть — наковальня для нашего успеха, и нам дано выковать сердца стальных големов, что сокрушат её скорлупы, нам дано вбить своими ударами в тартар её закостеневший дух… пожрать её сокровенные кости и выпить её замершую кровь… возобладать в решающем coup de grace...

Вырезая из живой плоти губящие её принципы, извлекая на свет то ненасытное, исполинское чудовище, что сокрыто в сумерках земли, высвобождая её нелюбимое дитя из утаенной в тени обители, нежеланный плод её отягощённой, жаркой утробы, нам дано воплотить всех её многочисленных фантомов, и увидеть сошествие Зла в её истерзанную обитель… и принять кровавый итог бремени бессмертных в родовых конвульсиях холодной бесконечности…

Возобновлённым движением темнейших здесь, мы будем отмщены, невзирая на собственные утраты, шаг за шагом отнимая у земли её время, миг за мигом наблюдая, как вырастают хищники своей крови, как вырываются из чужих гнезд оперившиеся птенцы, вкушающие чужую боль и чужую радость, чужую смерть и чужие, вечные жизни. Мы можем нести свои тяжёлые диадемы, свои нелегкие победы, свои титанические скорби и бронзовые сигиллы вперёд, отмечая границы новых царств, расширяя пустоши новыми руинами; но что поможет нам отнять у земли её превосходящую слепую жестокость, сокрушить её тотемные, окровавленные столпы, что поможет нам самим не восстать в чёрном прахе тенями её былого бездушия, и не оказаться милосердней её погибели, что поможет нам не уповать на своё собственное бессмертие и нечеловеческий удел в непрерывном преодолении недостигнутого ею совершенства?…

Преследованием зыбких химер в ускользающем небе истоптаны её просторы, пустыми увлечениями и скотским равнодушием замараны небеса над ней, бесцельным существованием многих испещрены недра её святилищ, волчьим инстинктом замерли следы на холодной земле, зияющие раны преступного ожидания, когда же восстанут гении дьявольского духа, чтобы продолжить путь.

Нам дано продлить до беспредельности миг пожинающей время агонии, нам дано увидеть, как воля целого мира окажется неспособной поставить на колени единственного человека, противопоставляющего ей всех targallu собственной дерзновенной воли; нам дано привести к главенству над человеческой судьбой мудрость его закалённого сердца, и принять его, как родственного нам, пожирающего свои креатуры, утоляющего свой терзающий голод в хищном метаболизме Зверя. Что воспрепятствует нам тогда вырвать проклятых сыновей земли из-под тягостной опеки погребальных сфер, и стравить с цепи всех демонов своего духа?…

Злая молодость человеческого мира играет его обломками и смотрится в глубины тёмных вод с нетерпением древнего порока, с непреклонностью искушённой старости превосходя себя в долгом возвращении к неразделённому могуществу за чертою греха и невинности; так ступают на марше в несгибаемых когортах суровые хищники скудной земли, обретающие себя в отвержении ценностей подневольного рода, в постижении истинной сущности войны, преодолевающие себя в демоническом преображении. У них усталые лица, им некогда быть молодыми в этой битве у врат Вечности. Их крепость готова испытать на себе всю мощь рухнувших на них стен, их человеческие дома догорают за их спинами, их воля нерушима, их честь не запятнана изменой…

Немногие, оставшиеся в живых, способны добровольно разделить тяжесть войны и осмелиться принять на свои плечи бесчеловечное бремя Дьявола, избирая жизнь, как подобие, но всё же жизнь, жизнь, лишённую радости жизни, неуютную жизнь на краю пропасти, но всё же жизнь, жизнь необходимую для них и неотъемлемую от Рока в Бездне. Они мудры и опасны своей жертвенностью, полной самоотдачей раскрываясь ради исключительной победы, нерастраченной глубиной своего природного могущества устремляясь в прорыв на ощетинившиеся кольями преграды. Глубокие шрамы, избороздившие их души, ущелья, наполненные первобытной Тьмой, демонстрируют — они будут неумолимы во всём, что касается их выбора, они неодолимы и не испытают страха перед лицом опасности. В непрерывной борьбе за будущее они разрушают себя, обрекая тех, кто рядом с ними, на неизбежную погибель, и мы не солжём им, принимая их разрушение как должное, как кровавую награду, как плату за труд, говоря им, что обладатели всей тьмы совершенств — не совершенны, но способны быть лучшими даже в этом сознательном несовершенстве.

Сменив множество обличий, перешагнув множество барьеров, вбирая души и лица, мы движемся неустанно, чтобы гарантировать непреходящую боль этого мира и олицетворять бессмертие своей Чести. Разве у Ада есть место иное, чем сердца Его сыновей? Разве у Ада есть иное обличие, чем их лица? Ад не есть плоть, ужасаемая собственными муками, Ад не есть мера наказания, Ад не есть рубеж, кроме тех высот, что способны быть достигнуты пламенем самой горящей души. Что есть Ад, как не сонмище тёмных душ в языческой гармонии изначальных, всех устремлённых, истинных, высочайших Зол.

Воистину, Ад многолик.

Ад в войне, Ад в мятежности, Ад в нашем состоянии. Наперсники войны, живые страницы памяти Велиара, пронизывают каждую пядь пространства очищающим страданием, заставляя трепетать каждую жалкую плоть, несомым ими неподкупным правосудием… Неизменно в движении пребудем мы до бесконечности… недосягаемо высоко… непостижимо близко…

Мы — Ад, для тех, кто ждёт Его от нас, для тех, кто не ждёт — мы жала Ада.

Мы не примем нищенствующих, что стоят на пороге, рассчитывая на чужие плечи; мы не переведём за черту желающих, чтобы их влекли за собой, соблазнённых сияющими не для них богатствами Ада. Им, кто прячется в объятиях незаслуженной любви и незаслуженной ненависти, мы не даруем отрезвляющий путь проклятой милости, мы не дадим им шанса продлить своё излишнее существование, но позволим им избегнуть многих опасностей нахождения среди нас, что будет только справедливым, ибо они не достойны Ада, как потерявшие право на обладание собой. Им не следовало забывать, что исходит пламенем у нас в сердцах, что создаёт бесконечных жертв этой чёрной земли, что создаёт из них жертв их собственного бессилия.

Многие желали, но не многие смогли стать достойными, не многие смогли стать действенными в этой войне между богом и собой, не многие смогли обрести себя в бестрепетности созидаемого характера, выходя на поединок под многочисленные мечи ненавистного врага; и в выборе того, кто остаётся в борьбе, быть ли Антихристом для Ада, или быть Антихристом во мнении толпы.

Когда они, те, кто влачат чужие жизни, перекладывают ответственность за всё Зло, пробуждаемое на земле, на чужие плечи – Дьявол идёт по их следу, но, когда они берут ответственность на себя, они следуют за Дьяволом, следуя чести Зверя, оделённые, не одинаковой для каждого, воинственной судьбой. Их должно ещё учить благородству. Их должно учить пониманию всех мыслимых потенциалов опыта приумножения Зла. Когда же, во имя всех проклятых, они научатся держать ответ перед собой, и никогда не призовут делать то, на что не способны сами?

В них, кто знает разрушительное бремя власти, но, кто пока только догадывается о подлинной природе демонической ответственности, возобладает нерушимая потребность призвать в себе дьявольский дух, и своя собственная способность к воплощению истинно сатанинской необходимости найдет продолжение в необратимых вспять трагических деяниях во Имя всех проклятых, примкнувших к этой войне. Власть для них — лишь синоним ответственности. Ступени власти — лишь шаги к ответственности… и знаки несмирённой, первородной крови.

К чему призывает насыщенность их внутреннего мира, если не к преодолению всех преград, к чему прорываются они и не боятся исчерпать глубину своего чувства, осознавая себя в зрелой любви к Дьяволу? Только глубокие воды непроницаемы, не дающие забвения тем немногим, кому дано преступить Рубикон своего человеческого права, не дающие наслаждения, не сулящие комфорта, выражающие себя в скупых, сдержанных обещаниях, в неусыпной строгости демонического бытия. У этих вод крутые берега и непокорный нрав, безжалостный и беспристрастный, неустрашимы те, кому предстоит участью сильных плыть против течения, стремясь к своему подлинному истоку… по направлению к Аду…

Эта предпочтённая борьба иссечёт ещё многих, разрушит иллюзии мистицизма вокруг истинно тайных знаний, и сомнёт ауры духовных лжецов. Не раз будет выбита из-под ног почва, и вывернуты наизнанку признанные доступными идеалы и, сочтённые незначительными, жертвы, бросаемые в топку для достижения действительных побед в схватке с сильным врагом, будут оценены по достоинству; будут развеяны дурманящие иллюзии жизни, увлекающие своими наваждениями, но никого не привлекут из окружения Смерти, никого не соблазнят, оставив лишь лучших, сильнейших, испытанных. Святотатство глупцов достойно презрения, только те, кто ведает во благо Ада ключами от судеб — достойны своей свободы, и будут благословенны Адом те, кто в человеческой действительности разверзают пропасть неприступности между человеческим и всем тем, что от Сатаны. В глазах Ада, в глазах собственных лучше им быть мёртвыми, чем доступными для притязаний всех ничтожных.

Подменяя слои за слоями, эта избирательная борьба перемешает понятия и растворит в пелене обыденности истинные представления. Не дар, но проклятие поселится в душах, присягнувших Тьме, и не одна ещё душа взалкает безопасных иллюзий и нерушимого покоя в стороне от границ вскипающих штормов непокорного прибоя войны... Но проклятие закалит то, что лежит в глубине, если верность, честь и непреклонность естества в приверженности огню Дьявола движут схождением в Бездну, и это проклятие не поколеблет, не раскрошит, а укрепит стержень благородной духовности.

Кто тогда осмелится бросить вызов и снять кровавую маску, обнажив своё истинное лицо за клинком en garde?.. Мы такие, какие есть… такие же, как Смерть, такие же, как Дьявол, такие же, как Бездна. IN SUO SPECIE. Горячие течения и неистовые бури Ада. Мы – губители, но не миротворцы, мы яд в крови Вселенной, но не бальзам на её незаживающие раны; мы не оставим для себя безмятежных пристанищ на выжженной земле, и наши дьявольские метаморфозы своим жестоким откровением не смогут послужить утешением покорной бытности умалённых притязаний божественной добродетели. Опровергая мифы, вероломствуя над предрассудками человечества в сознательном проницании чудовищных истин, мы исполняем свой долг и открываем врата навстречу всем ветрам постижения в избранных нами, действенных способах борьбы, в реализации своего потенциала, в олицетворении угрожающих первопричин древнего противостояния.

Сведя плоть о плоть, броню в броню, сердце против сердца в схватке с извечным врагом, нам дано разрешить исконный спор рассечением чуждых структур на пути провидимого возвращения к безраздельному величию, к изначальной власти, к исконному бытию всего живого и мёртвого, воплощённого и неведомого, в первозданном отсутствии невинности и греха, в неразделённой, единственной реальности, реальности SINE DEO…

Мы сами судьи своих намерений, и только Ад способен судить о наших Деяниях. Высвобождая из своей обезбоженной плоти, из глубин своих обезображенных душ жестокое творение своего несокрушимого Духа, неумолимое и могучее, мы воздвигаем чёрные бастионы Ада, что пронизывают все глубины и материи своим неиссякаемым потенциалом в неуклонном движении извечного Зла, взламывая границы духовной изоляции, сокрушая основы живого бога, из сердец обречённого мира вздымаясь яростью под знамёнами Асмодея, преображая всё вплоть до незыблемых алтарей Абаддон…

И где бы мы ни были, где бы ни был один из нас —

Мы остаёмся в верности Аду.

Мы остаёмся верны себе.

In Officio permanimus.

 

---