Местом поединка избран был сад полковника Маншона на бульваре Королевы, в Версале. Секундантами Мориса были господа де ла Вердельер и Ле Трюк. Рюффек, которые имели постоянную практику в делах чести и знали все соответствующие правила. В католическом мире ни одна дуэль не обходилась без участия г-на де ла Вердельер, и, обратившись к этому воину, Морис поступил согласно обычаю, хотя и не без неприятного чувства, ибо все знали, что он был любовником г-жи де ла Вердельер. Впрочем, на г-на де ла Вердельер не смотрели, как на мужа: это был не человек, а догмат. Что касается г-на Ле Трюк де Рюффек, то честь была его единственной официальной профессией и единственным признанным средством к существованию. И когда злые языки упоминали об этом в свете, их спрашивали, мог ли г-н Ле Трюк де Рюффек сделать карьеру лучшую, чем карьера чести. Секундантами Аркадия были князь Истар и Теофиль. Ангел-музыкант, скрепя сердце и не по своей воле, принял участие в такого рода деле. Всякое насилие было ему противно, и он не одобрял поединков. Он не выносил звука пистолетных выстрелов и лязга шпаг, а от вида пролитой крови падал в обморок. Этот кроткий сын небес упорно отказывался быть секундантом своего брата Аркадия, и, чтобы заставить его решиться, керуб вынужден был пригрозить, что разобьет о его голову бутылку со взрывчатым веществом. Кроме противников, их секундантов и врачей, в саду присутствовало лишь несколько офицеров версальского гарнизона и довольно много журналистов. Хотя молодого д'Эпарвье знали только как сына почтенных родителей, а Аркадия вообще никто не знал, дуэль привлекла порядочное количество любопытных, и все окна соседних домов были заняты фотографами, репортерами и людьми из общества. Особенное возбуждение вызвало то обстоятельство, что причиной ссоры, как выяснилось, была женщина. Многие называли Бушотту, большинство же указывало на г-жу дез'Обель. Впрочем, давно уже было отмечено, что дуэли, в которых принимал участие г-н де ла Вердельер, привлекали внимание всего Парижа.
Небо было нежно-голубое, сад - полон цветущих роз. На дереве свистел дрозд. Г-н де ла Вердельер, который с тростью в руках руководил поединком, соединил кончики клинков и произнес:
- Начинайте!
Морис д'Эпарвье атаковал дублетами и батманами. Аркадий парировал, не отводя шпаги. Первая схватка не дала результатов. У секундантов создалось впечатление, что г-н д'Эпарвье находится в прискорбном состоянии повышенной нервозности, а что противник его покажет себя неутомимым. Начинается вторая схватка. Морис усиливает нападение, разводит руки и открывает грудь. Он атакует, наступая, наносит прямой удар и острием шпаги касается плеча Аркадия. Все полагают, что тот ранен. Но секунданты с удивлением констатируют, что у Мориса царапина на кисти руки. Морис утверждает, что ему не больно, и доктор Киль после осмотра заявляет, что его клиент может продолжать поединок.
Когда истекает обязательный пятнадцатиминутный перерыв, дуэль возобновляется. Морис нападает все яростнее. Противник явно щадит его и, видимо, защищается небрежно, что беспокоит г-на де ла Вердельер. В начале пятой схватки черный пудель, неизвестно как попавший в сад, выскакивает из-за розового куста, проникает на площадку, отгороженную для сражающихся, и, несмотря на побои и крики, бросается под ноги Мориса. У последнего как будто онемела рука, и он делает выпады против неуязвимого противника только плечом. Он наносит прямой удар, и сам натыкается на шпагу Аркадия, которая глубоко ранит его у сгиба локтя.
Г-н де ла Вердельер прекращает поединок, продолжавшийся полтора часа. Морис испытывает ощущение тяжелого шока. Его сажают на зеленую скамейку у стены, увитой глициниями. В то время, как хирурги перевязывают ему рану, он подзывает к себе Аркадия и протягивает раненую руку. Когда победитель, опечаленный своей победой, подошел к нему, Морис нежно обнял его и произнес:
- Будь великодушен, Аркадий, прости мне твою измену. После того как мы дрались, я могу просить себя о примирении.
- Со слезами поцеловал он друга и шепнул ему на ухо:
- Приходи проведать меня и приведи Жильберту.
Так как Морис все еще был в ссоре с родителями, он велел отвезти себя в маленькую квартирку на улице Рима.
Едва только он лег в постель в той самой спальне, где шторы были спущены, как в тот день, когда явился ангел, к нему вошли Аркадий и Жильберта. Рана уже начала сильно мучить его, температура повышалась, но он был спокоен, доволен, счастлив. Ангел и женщина в слезах упали на колени перед его ложем. Он соединил их руки в своей левой руке, улыбнулся им и нежно поцеловал обоих.
- Теперь я могу быть уверен, что не поссорюсь с вами; больше вы меня не проведете. Я знаю, что вы способны на все.
Жильберта, плача, стала уверять Мориса, что его ввели в заблуждение внешние признаки измены, но что она его не обманула с Аркадием и никогда вообще не обманывала, и, охваченная могучим порывом искренности, она пыталась уверить в этом себя самое.
- Не надо, Жильберта, ты на себя клевещешь,- ответил ей раненый,- это было. И пусть было. И это хорошо, Жильберта, ты правильно поступила, когда низко обманула меня с моим лучшим другом здесь, в этой комнате. Если бы ты этого не сделала, мы бы не собрались здесь все трое, и я не испытал бы этой великой радости, которую я испытываю впервые за всю мою жизнь. О Жильберта, как ты неправа, отрицая то, что было и хорошо кончилось.
- Если тебе так хочется, друг мой,- с легкой горечью ответила Жильберта,- я не буду отрицать. Но только чтобы доставить тебе удовольствие.
Морис усадил ее на кровать и попросил Аркадия сесть в кресло.
- Друг мой,- сказал Аркадий.- Я был непорочен. Я превратился в человека и тотчас же содеял зло. И от этого я стал лучше.
- Не будем ничего преувеличивать,- сказал Морис,- лучше сыграем в бридж.
Но едва больной увидел у себя на руках трех тузов и объявил без козырей, как глаза его затуманились; карты выскользнули у него из рук, отяжелевшая голова упала на подушку, и он стал жаловаться на нестерпимую головную боль. Тотчас вслед за этим г-жа дез'Обель уехала делать визиты. Ей было важно показаться в свете, чтобы своим уверенным и спокойным видом опровергнуть ходившие о ней слухи. Аркадий проводил ее до дверей и вместе с поцелуем вдохнул ее духи, аромат которых он принес в комнату, где дремал Морис.
- Я очень рад,- прошептал тот,- что все произошло именно так.
- Случилось то, что должно было случиться,- ответил дух, -Все ангелы, восставшие, подобно мне, поступили бы с Жильбертой, как я. "Женщины,- говорит апостол,- во время молитвы должны закрывать лица из-за ангелов". И апостол говорит так, потому что он знает, что женская прелесть волнует ангелов. Едва коснувшись земли, они уже жаждут соединения со смертными и соединяются с ними. Их объятие страшно и упоительно; они знают тайну неповторимых ласк, которые погружают дочерей человеческих в бездны сладострастия. Вливая в уста своих счастливых жертв пылающий мед, заставляя течь по их жилам неиссякаемый освежающий пламень, они оставляют их в полном изнеможении и восторге.
- Да перестань ты, грязное животное! - вскричал раненый.
- Еще одно слово,- сказал ангел,- только одно слово, милый Морис, в мое оправдание, и потом ты можешь спокойно отдыхать. Точные ссылки - самая убедительная вещь. Дабы увериться в том, что я тебя не обманываю, Морис, прочти о любовной близости между ангелами и женщинами в следующих трудах: Иустин, "Апологии", I и II; Иосиф Флавий, "Иудейская археология", книга I, глава III; Афинагор,"О воскресении мертвых"; Лактанций, книга II, глава XV; Тертуллиан, "О покрывале девственниц"; Марк Эфесский, "Пселла"; Евсевий, "Евангельские назидания", книга V, глава IV; святой Амвросий, в книге "О Ное и ковчеге", глава V; блаженный Августин, "Град божий", книга XV, глава XXIII; отец Мельдонат, иезуит, "Трактат о демонах" страница 218; Пьер Лебье, королевский советник...
-Да замолчи ты, Аркадий, сжалься! Замолчи! Замолчи. И прогони эту собаку,- вскричал Морис. Лицо его побагровело глаза вылезали из орбит, в бреду ему показалось, что у него на кровати сидит черный пудель.
Г-жа де ла Вердельер, занимавшаяся всеми модными делами, как светскими, так и патриотическими, слыла одной из самых очаровательных сиделок французского высшего общества. Она заехала узнать о здоровье Мориса и предложила сама ухаживать за больным. Но, подчиняясь решительному запрещению г-жи дез'Обель, Аркадий захлопнул перед ее носом дверь. Мориса засыпали выражениями сочувствия. Груда наваленных на поднос визитных карточек красовалась перед ним бессчетными загнутыми уголками. Одним из первых явился на улицу Рима засвидетельствовать свою мужскую симпатию г-н Ле Трюк де Рюффек. Протянув молодому д'Эпарвье свою благородную руку, он попросил у него, как человек чести у человека чести, двадцать пять луидоров, чтобы заплатить долг чести.
- Черт возьми, дорогой Морис, о такой услуге, не всякого попросишь!
В тот же день г-н Гаэтан зашел навестить племянника. Тот представил ему Аркадия.
- Это мой ангел-хранитель, дядя. Вам очень понравилась форма его ступни, когда вы увидели следы его шагов на предательском порошке. Он явился мне в прошлом году здесь, в этой самой комнате... Не верите?.. А ведь это чистая правда!
И он обернулся к небесному духу:
- Как это тебе понравится, Аркадий? Аббат Патуйль, великий богослов и хороший священник, не верит, что ты ангел, и дядя Гаэтан, который не знает катехизиса и не признает религии, тоже этому не верит. Оба они тебя отрицают: один - потому что он верующий, другой - потому что у него нет веры. На этом основании можно с полной уверенностью утверждать, что твоя история кому угодно покажется неправдоподобной. И вдобавок того, кто вздумал бы ее рассказывать, сочли бы человеком без вкуса и никак не одобрили бы. Потому что, говоря по правде, это довольно некрасивая история. Я тебя люблю, но сужу вполне трезво. С тех пор как ты впал в безбожие, ты превратился в ужасного негодяя. Плохой ангел, плохой друг, предатель, убийца. Я думаю, что во время дуэли ты сам выпустил мне под ноги черного пуделя, чтобы меня прикончить.
Ангел пожал плечами и сказал, обращаясь к Гаэтану:
- Увы, сударь, я не удивляюсь тому, что вы так недоверчиво ко мне относитесь: я слышал, что вы не в ладах с иудео-христианским небом, откуда я родом.
- Я недостаточно верю в Иегову,- ответил Гаэтан,- чтобы верить в его ангелов.
- Тот, кого вы называете Иеговой, на самом деле всего-навсего невежественный и грубый демиург по имени Иалдаваоф.
- В таком случае, я готов в него уверовать. Раз он невежественен и ограничен, я легко могу допустить его существование. Как он поживает?
- Плохо! В будущем месяце мы его свергнем.
- Не обольщайтесь надеждой. Вы напоминаете мне моего шурина Кюиссара, который в течение тридцати лет каждое утро ожидает падения республики...
- Вот видишь, Аркадий,- вскричал Морис.- Дядя Гаэтан со мной согласен. Он знает, что ты потерпишь неудачу.
- А почему, скажите на милость, господин Гаэтан, вы думаете, что меня идет неудача?
- Ваш Иалдаваоф еще очень силен в этом мире, если не в том. В былые времена его поддерживали священнослужители,- те, что верили в него. А в наше время он опирается на тех, кто не верит в него, на философов. Не так давно нашелся тупой педант, по имени Пикроколь, который пытался доказать банкротство науки, чтобы улучшить дела церкви. И в наши дни выдумали прагматизм специально для того, чтобы поднять авторитет религии среди людей, любящих рассуждать.
- Вы изучали прагматизм?
- И не подумал! В молодости я отличался легкомыслием и занимался метафизикой. Читал Гегеля и Канта. Но с возрастом я стал серьезнее, и меня занимает теперь только то, что поддается чувственному восприятию, что доступно зрению или слуху. Вся сущность человека - в искусстве. Остальное - пустые мечтания.
В том же духе разговор продолжался до вечера, и при этом говорились такие непристойности, которые могли бы заставить покраснеть не то что кирасира - это пустяки, ибо кирасиры часто отличаются целомудрием,- но даже парижанку.
Навестил своего бывшего ученика и г-н Сарьетт. Когда библиотекарь появился в комнате, бюст Александра д'Эпарвье возник над его лысым черепом. Сарьетт подошел к кровати. Вместо голубых занавесок, зеркального шкафа, камина комнату тотчас же заполнили набитые книгами шкафы из залы Сфер и Бюстов, а воздух стал душным от карточек, каталогов и папок. Г-н Сарьетт был настолько неотделим от своей библиотеки, что его невозможно было ни представить себе, ни увидеть вне ее. И сам он, пожалуй, был более бледен, неясен, расплывчат и воображаем, чем образы, возникавшие при виде его. Морис, который очень подобрел, был растроган этим проявлением дружбы.
- Садитесь, господин Сарьетт, с госпожой де Обель вы знакомы. Разрешите представить вам Аркадия, моего ангела-хранителя. Это он, будучи незримым, в течение двух лет опустошал вашу библиотеку, лишил вас аппетита и чуть не свел с ума. Это он перетащил из залы Сфер в мой павильон целую кучу старых книг. Однажды он унес у вас из-под носа какую-то ценную книжицу, и вы по его вине упали на лестнице. А в другой раз он взял у вас брошюру Соломона Рейнака, и, так как ему пришлось выйти из дому вместе со мной (я узнал потом, что он не покидал меня ни на мгновение), он уронил ее в канаву на улице Принцессы. Вы уж простите его, господин Сарьетт, карманов у него не было. Он был невидим. Я горько сожалею, господин Сарьетт, что все ваши книжонки не были уничтожены пожаром или наводнением. Из-за них мой ангел потерял голову, превратился в человека, утратил веру и совесть. Теперь я стал его ангелом-хранителем. Один бог знает, чем все это кончится.
Г-н Сарьетт слушал эти речи, и лицо его выражало безграничную скорбь, безысходную, вечную скорбь мумии. Поднявшись, чтобы проститься, огорченный библиотекарь шепнул на ухо Аркадию:
- Бедный мальчик очень плох... Он бредит.
Морис снова подозвал старика:
- Останьтесь, господин Сарьетт. Сыграйте с нами в бридж. Господин Сарьетт, послушайте моего совета. Не поступайте, как я, не бывайте в дурной компании. Это вас погубит. Не уходите, господин Сарьетт, у меня к вам большая просьба: когда вы опять ко мне придете, захватите с собой какую-нибудь книжку об истинности религии, я хочу проштудировать ее. Я должен вернуть своему ангелу веру, которую он утратил.
Warrax Black Fire Pandemonium™ http.//warrax.net e-mail. [email protected]