http://2000.net.ua/2000/svoboda-slova/istorija/93084

Питер Уайльс

Советская экономика обгоняет западную

Данная статья — перевод материала, первоначально опубликованного в журнале Foreign Affairs в июле 1953 г. © Council on Foreign Relations. Распространяется Tribune Media Service.

Перед вами статья, написанная 60 лет назад. Но несмотря на прошедшие годы, ее можно с полным правом назвать удивительной и даже ошеломляющей. Представьте себе, в далеком 1953-м, когда разоренный страшной войной Советский Союз только-только вставал на ноги, профессор Питер Уайлз предсказал, что в ближайшем будущем СССР опередит страны Запада в экономическом развитии. Так вскоре и произошло.

Не менее потрясающим было и другое его пророчество, что советское руководство в силу своего догматизма не сумеет воспользоваться успехами и значительные ресурсы будут потрачены не на улучшение жизни сограждан, а на поддержку революционного движения в странах Азии, Африки и Латинской Америки.

Чтобы победить СССР в экономическом соревновании, давал совет ученый, Запад должен обратить особое внимание на т. н. второстепенную сферу промышленности — производство бытовых товаров, развитие пассажирского транспорта и индустрию развлечений. Рекомендации Уайлза воплотились жизнь. К чему это привело, нам хорошо известно — в глобальной борьбе двух систем наша страна потерпела сокрушительное поражение.

Впервые статья Питера Уайлза была опубликована на страницах журнала Foreign Affairs. Исследования профессора, как и материалы других авторов, заставляют читать это издание с удвоенным вниманием. Почему? Потому что их прогнозы имеют свойство сбываться.

***

Во время Второй мировой западные державы совершили ошибку, отказавшись включить воображение и представить, как будет выглядеть Европа, когда Красная армия оккупирует ее восточную половину. Сегодня Западу трудно признать возможность более высоких темпов роста экономики (особенно в стратегических отраслях, а не в производстве предметов роскоши) в коммунистических государствах по сравнению с некоммунистическими, как и осознать долгосрочные последствия данного факта. Но нам жизненно важно сформировать представление о вероятном состоянии дел в экономике через, скажем, еще два десятилетия «холодной войны». В этой статье приведен только минимум гипотетических, предварительных материалов, позволяющий читателю задействовать воображение. Уменьшится ли напряженность или нет, окажется ли Маленков лучше Сталина или нет — все это не может сколько-нибудь существенно изменить тенденцию, обозначенную данными материалами.

I

Трудности оценки относительных темпов экономического роста отчасти объясняются недостоверностью советской статистики. При этом почти все эксперты сходятся на том, что хотя некоторые цифры необходимо отвергнуть, часть из них вполне пригодны для использования — и даже самые скептические исследования демонстрируют превосходящие темпы роста. Кроме того, надо избавиться от одного предрассудка — куда более сильного, чем тот, который в свое время не позволил нам признать: нацистская Германия перевооружается быстрее Запада. Тогда, поскольку нацистская экономическая система была по сути своей капиталистической, никто не отрицал возможность ее эффективности. Однако советская экономика — некапиталистическая, и вся теория коммунизма зиждется на утверждении ее превосходства. Некоторые настолько зашорены, что в их представлении признание такого превосходства равнозначно поражению идеи свободного мира вообще. А многие из нас настолько догматичны, что упорно настаивают: подобное превосходство невозможно. В ответ на это скажу: коммунизм в любом случае — какие бы критерии оценки состояния экономики ни применялись — побивает «капитализм» (будь то в форме государств свободной конкуренции или всеобщего благосостояния) по темпам роста. А в длительной «холодной войне» темпы роста — самое главное, поскольку в конечном счете наиболее быстрорастущая страна становится ведущей, и все экономические преимущества принадлежат ей — и военное могущество, и доминирование на мировых рынках, и даже более высокий уровень жизни. Наблюдаемое коммунистическое превосходство в темпах роста, конечно, не следует считать необратимым и постоянным — оно обусловлено определенными особенностями, которые «капитализм» вполне может перенять или усовершенствовать.

Не буду пытаться вникать в бесчисленные сомнения и характеристики, связанные с приводимыми далее оценками, — просто процитирую некоторые из наиболее достоверных данных. До войны темпы роста промышленного производства в Советском Союзе составляли, по очень приблизительным оценкам, 10,5—13,0% в год при доле рабочих, занятых в промышленности, примерно 8,0—8,3% (сводный показатель за 1928—1940 гг.). В сельском хозяйстве очень приближенные данные показывают прирост объемов производства 1,4% при сокращении сельского населения 0,9%. Следовательно, производительность труда выросла на 2—5% в промышленности и примерно на 2,3% — в сельском хозяйстве. [i#1]

Какие выводы на будущее можно строить на основании этих данных? Там, где исходная цифра мала, рост, вероятно, поначалу будет идти намного быстрее, чем позже. Другими словами, согласно закону убывающей приростной отдачи дальнейшие инвестиции в разработку определенных природных ресурсов (например, железной руды) приносят, как правило, меньший доход, чем первоначальные. Ясно, что любая страна способна в начале своей промышленной революции достичь высоких темпов роста, но затем они, скорее всего, снизятся.

Более того, накопленные другими странами технические знания могут быть применены одновременно, а это дает очень быстрый одноразовый прирост производительности. Но слишком часто мы забываем, что закон убывающей приростной отдачи функционирует надлежащим образом только при отсутствии технического прогресса, т. е. если не изобретаются новые технологии и не открываются новые источники природных ресурсов (как старых, так и новых видов). Изобретения и открытия действуют в противоположном упомянутому закону направлении, и поскольку в промышленности всегда в конечном итоге можно найти замену любому определенному материалу при его дефиците, этот закон способен только замедлить, но никак не остановить промышленный рост. При нормальном среднегодовом темпе совершения открытий и изобретений любое общество, способное поддерживать полную занятость и обеспечивать достаточное финансирование всех необходимых инвестиций, может бесконечно поддерживать высокие темпы промышленного роста. А СССР, как известно, может (и делает) и то, и другое. Поэтому, обобщая, скажу, что хотя темп роста промышленности в дальнейшем приобретет тенденцию к снижению, так как наиболее очевидные возможности промышленной революции будут уже освоены, а изначальный избыток сельхозрабочих израсходован, разумно было бы ожидать значительного развития в будущем.

Однако это наблюдение неприменимо к сельскому хозяйству, даже с учетом высокого уровня инвестиций и появления новых изобретений. Во-первых, ресурсом чрезвычайной важности для сельского хозяйства выступает сама земля, занимая в этой сфере экономики место, на которое не может претендовать ни один другой природный ресурс в промышленности. Во-вторых, «открыть» новые пригодные для соответствующего использования земли практически невозможно, а возвращение в эксплуатацию заброшенных участков обходится очень дорого. Вышесказанное, безусловно, относится к грандиозным сталинским проектам преобразования природы: они очень дороги, их техническое обоснование сомнительно и для них изначально требуются земля и рабочая сила, которая могла бы быть использована в обычном сельском хозяйстве. [ii]

В-третьих, коммунисты — убежденные противники Мальтуса. Они верят в способность плановой экономики прокормить неограниченное количество людей на определенной территории. Они не предпринимают никаких мер по ограничению прироста населения, и в долгосрочной перспективе такой подход не может не привести к серьезным последствиям.

Сельское хозяйство часто называют ахиллесовой пятой советской экономики. Оно и верно, но при этом мы почему-то редко вспоминаем, что Ахиллесу его пята не мешала успешно передвигаться. За период с 1928-го по 1939 г. выросло производство сельхозпродукции на душу не только сельского населения, но и — весьма незначительно — населения страны в целом. Часто упоминаемое снижение урожайности на акр земли в эти годы легко объясняется переходом к культивации менее плодородных земель. К тому же на этот период приходятся страшные годы собственно коллективизации — с голодом, забоем скота и перспективой гражданской войны. Крестьяне продолжают ненавидеть колхозы, но уже не оказывают яростного сопротивления. Это, вероятно, позволяет прогнозировать такой же невысокий темп роста, как в прошлом (что и демонстрируют приведенные выше цифры).

Упомянутые прогнозы относительно сельского хозяйства и промышленности подкреплены и другими соображениями. Пятый пятилетний план (1950—1955 гг.) (1951—1955 гг. — Ред.) предусматривает 12%-ный прирост общего промышленного производства в год (оценка сделана по опубликованным физическим данным), что не отличается от результатов, полученных в прошлом. Следует помнить, что сегодняшние достижения в России редко существенно отстают от плановых показателей, так что и этот темп роста вполне может быть достигнут. Так, около половины физических показателей, установленных для промышленности, строительства и горнодобывающей промышленности четвертым пятилетним планом, были перевыполнены, а остальные недовыполнены. [iii] Исходя из этого логично предположить, что темп роста, равный 6% в год, или половине запланированного, и есть гарантированный минимум. С другой стороны, задачи четвертой пятилетки для сельского хозяйства были выполнены гораздо хуже и при этом были ниже. Новая пятилетка предусматривает 8,5% роста в этом секторе; можно уверенно предсказать серьезное недовыполнение и спрогнозировать всего 3%. Так как население растет примерно на 1,5% в год [iv], для Советского Союза такой прогноз будет означать очень благополучное положение дел.

II

Как эти темпы роста выглядят в сравнении с нашими показателями? При поисках ответа следует помнить о двух целях: академической — изучить, какая система растет быстрее в примерно сопоставимых обстоятельствах, и практической — определить, чего нам следует ожидать в будущем, исходя из существующих обстоятельств.

Давайте начнем с академического сопоставления. На старте плановой эры в 1928 г. у советской экономики было два огромных преимущества: наличие на местах многочисленных трудовых резервов и разнообразные природные ресурсы, ожидающие освоения. Имелось также промышленное ядро в давно существующих регионах. Канада и США находились в аналогичном или более благоприятном положении (в Канаде оно сохраняется и поныне) — с двумя небольшими отличиями. Во-первых, трудовые резервы отсутствовали на местах, но были относительно легкодоступны по ту сторону Атлантики; образовательный уровень трудовых ресурсов был выше. Во-вторых, было заимствовано немало иностранного капитала. Промышленное производство в США (сводные темпы ежегодного роста за 1860—1914 гг.) выросло на 5,3%, а трудовые ресурсы — на 3,5%. В сельском хозяйстве (1870—1910 гг.) чистое производство повысилось на 2,5%, а трудовые ресурсы увеличились на 1,5%. Иными словами, производительность поднялось на 1,9% в промышленности и на 1,0% в сельском хозяйстве.

Из крупных стран только Япония и Канада были и остаются лучшей рекламой для капитализма, чем США. Обе способны демонстрировать — во всяком случае на протяжении длительных периодов — рост промышленного производства в мирное время, не превышающий 6—7% в год в совокупности. Конечно, государства поменьше (как и отдельные регионы крупной страны) периодически могут превышать данный уровень, но это явно некорректное сравнение. Рост производительности труда в промышленности, в отличие от объемов производства, в США также выше, чем в среднем среди капиталистических государств. Поэтому будет более чем справедливо оценивать капитализм, сосредоточившись на Соединенных Штатах.

Таким образом, становится ясно, что при академическом сопоставлении показатели экономического развития Советского Союза выглядят лучше всех официально зафиксированных для Запада данных. Капиталистическая система демонстрировала сопоставимые темпы роста только во время войны, т. е. когда переставала быть капиталистической и заимствовала многие из недостатков и преимуществ централизованного коммунистического планирования. В такие периоды некоммунистические страны могут достигать таких же успехов, как коммунистические, но только ценой регламентации и усилий, которые они вряд ли сочтут приемлемыми.

Мы часто слышим довод, что качество советских товаров намного хуже. Это действительно так, но на протяжении плановой эпохи оно улучшилось. Качество следует принимать во внимание только при сравнении производств в абсолютных объемах.

Практический аспект сопоставления наиболее очевиден, если взять последние несколько лет периода послевоенного восстановления и перехода на мирные рельсы. Хотя такое сравнение нельзя считать показателем относительной эффективности капитализма, именно оно играет определяющую роль для будущей экономической и дипломатической политики Запада. Есть все основания предполагать, что темпы роста в Советском Союзе слегка снизятся в ближайшие годы. Но это произойдет просто потому, что в СССР только-только завершился «медовый месяц» легкодоступных природных ресурсов и бескрайних трудовых резервов. В Соединенных Штатах и Западной Европе он закончился давным-давно, и с учетом этих двух обстоятельств мы можем согласиться с предположением комиссии Пэйли (Созданная в США при правительстве Трумэна рабочая группа, известная как комиссия Пэйли, в 1952 г. представила прогноз ситуации с природными ресурсами. — Ред.), что темпы роста останутся такими же, как в недавнем прошлом.

Но наступит ли резкий экономический спад? Или постоянная незначительная безработица? Нам уже известно, что инфляция способна вылечить капитализм от безработицы, и можно с достаточной уверенностью предположить, что такое лекарство, пусть и непопулярное, будет применяться и в будущем — так, как использовалось на протяжении последних семи лет на большей части планеты. И в этом — еще одно обоснование прогноза о сохранении недавних темпов экономического роста на Западе в наших расчетах. Конечно, если этого не произойдет, то дела того, что мы называем «капитализмом», обстоят хуже.

Итак, каковы темпы роста в последнее временя? Опустим непосредственно послевоенные годы гиперинфляции и простого восстановления. В 1947—1952 гг. показатели США были следующими. Объм промпроизводства возрастал на 4,3% в год, а занятость — на 0,7%. В сельхозпроизводстве объем продукции увеличивался на 0,5%, а занятость сокращалась на 3,5%. Исключительно благоприятный пример «капитализма» представляет собой Канада: там промышленное производство росло темпами в 7%, а занятость — в 3%. Сравнивая ситуацию с СССР, можно утверждать, что период непосредственно восстановления длился до 1948 г. Затем с 1948-го по 1951 г. промпроизводство росло на 17% [v] в год, а занятость повышалась примерно на 5%. [vi]

Точные данные о количестве лиц, занятых в сельском хозяйстве СССР, отсутствуют, но цифры, приведенные в таблице, в какой-то степени проливают на это свет [vii]. Представленные показатели выглядят лучше соответствующих данных во многих свободных странах.

Да, такое улучшение объясняется разовыми неповторяющимися факторами: аннексией новой территории и приостановкой роста численности населения во время войны. Признаки подлинного прогресса в сельском хозяйстве практически незаметны, но и «мальтузианский волк» пока что далеко от порога, а ожидать коллапса сельского хозяйства явно не приходится.

Совершенно верно — советский гражданин по-прежнему беден, что объясняется тяготами прошлого: коллективизацией, чистками и войной. Реальное потребление в Москве составляет менее половины аналогичного показателя в Великобритании — при одинаковом объеме труда. Хотя с тех пор как почти все домохозяйки вышли на работу, оно, без сомнения, больше половины в пересчете на душу населения. [viii] Кроме того, Москва, пожалуй, самый богатый город в стране. В исправительно-трудовых лагерях и зерновых колхозах показатели потребления, несомненно, намного ниже.

Страны НАТО и Австралазии явно с большим отрывом лидируют по уровню жизни. Причем Япония, Аргентина и Уругвай в этом аспекте примерно на одном уровне с Москвой, а остальная часть свободного мира значительно беднее. [ix] Более того, по основным продуктам, обеспечивающим стратегическое могущество, разрыв меньше: в пересчете на душу населения Советская Россия ненамного «беднее» Франции, а в абсолютных числах, конечно, намного «богаче». И она легко обходит Италию.

Данную таблицу, разумеется, следует рассматривать только в совокупности, в комплексе, поскольку любая отдельная строка может дезориентировать. Так, превосходство Великобритании в производстве угля и стали — товаров, которые она экспортирует, — уравновешивается ее слабостью в производстве пшеницы — товара, который она импортирует, — и т. д.

В Европе благодаря деятельности Европейской экономической комиссии ООН есть возможность провести более подробное сопоставление, хотя его точность, вероятно, очень низка. В 1948 г. 14,5% промышленного производства в Европе [xiii] приходилось на долю государств-сателлитов — Восточную Германию, Польшу, Румынию, Болгарию, Чехословакию и Венгрию, а в III кв. 1951-го — 21,5%. Индексы производства (которые определили, принимая уровень 1948 г. за 100%) распределились так: свободные страны — 124,2, Югославия — 127, страны-сателлиты — 154,3. Эти данные, сами по себе неутешительные, выглядят еще более удручающими, если учесть, что у стран-сателлитов, в отличие от их «оппонентов», не было никакой поддержки в форме Плана Маршалла, зато наличествовали обременительные торговые договоры с СССР, тормозящие их развитие.

Более того, абсолютный объем производства свободной Европы фактически сократился начиная с IV кв. 1951 г., и темпы роста, основанные на более поздних данных, оказались бы намного ниже. Однако если исходить из существующих цифр, объем промышленного производства стран-сателлитов сравняется с тем, который будет достигнут в свободной Европе примерно в 1976-м.

Закон убывающей приростной отдачи, без сомнения, приведет к замедлению роста в обоих лагерях и, таким образом, снизит темп, с которым сателлиты догоняют свободную Европу. Но при этом маржа в их пользу сохранится. С учетом этого мы, вероятно, можем позволить отсрочку и отодвинуть срок, когда страны-сателлиты в экономическом плане сравняются со свободной Европой, до 1984 г.

Возникает вопрос: демонстрирует ли Чехословакия, единственная развитая и промышленная страна, тем не менее побежденная коммунизмом, более низкие темпы роста, чем другие страны-сателлиты? Ответ отрицательный. Ее индекс производства выглядит следующим образом: 1948 = 100; 1949 = 115; 1950 = 135; 1951 = 156.

Иными словами, перед нами среднестатистический прогресс для страны-сателлита. Так что здесь нет ничего утешительного, и никакого подтверждения доктрины, согласно которой коммунизм не способен захватить развитую страну и успешно руководить ею. Да, уровень жизни в этой и других странах-сателлитах постоянно снижается — до советского уровня. Но это не доказывает неэффективности: это политический момент. В долговременной перспективе, если существующие темпы развития сохранятся, жизненные стандарты, конечно, повысятся.

Однако такие прогнозы нужно воспринимать с осторожностью. Многолетний опыт исследовательской работы позволяет нам достаточно точно определять, какие из советских статистических данных недостоверны и почему. К сожалению, мы не можем выразить степень этой недостоверности в точных цифрах. А страны-сателлиты ученые до сих пор упускали из внимания: мы знаем только, что их экономические показатели имеют тенденцию к росту. Перед нами чрезвычайно важная сфера для исследования.

III

Вполне вероятно, что даже с учетом полной занятости в большинстве капиталистических стран на протяжении большей части времени, советская экономика в частности и коммунистическая в целом будут расти более быстрыми темпами. Почему так происходит и какие у этих стран преимущества?

Первое — безусловно, в том, что они сами накапливают большую часть своего национального дохода. Здесь, конечно, существует бессчетное количество ловушек, и я, как обычно, привожу наиболее качественные данные без обсуждения. Из чистого национального продукта с учетом «факторных издержек» [xiv] СССР накопил около 33% в 1937 г., 38% — в 1940-м и примерно столько же в 1948 г. Это значительно превосходит накопления Великобритании: 18% в 1948-м и 21% — в 1951 г. Не лучше показатели и в США; так, в 1950 г. — всего 20%.

Во всех трех странах оборонные расходы входят в число целей, на которые затрачиваются накопленные средства — статистика действительно не позволяет разграничить вооружение и другие инвестиции. Опять-таки все цифры раздуты до неопределенной степени за счет включения некоторых позиций, в действительности представляющих текущую замену изношенного существующего капитала.

Более того, в двух свободных странах общая сумма накоплений складывается в значительной степени из так называемых «инвестиций в мороженое»: т. е. в предприятия по производству потребительских товаров и прежде всего — в недвижимость. В Советском Союзе инвестиции направляются преимущественно в сырьевые предприятия или в средства производства. Таким образом, с учетом целей проводимого анализа наше сравнение выглядит еще более неблагоприятно для свободных стран.

Преимущество коммунизма — более высокий уровень накопления — трудно переоценить. Это всем достаточно хорошо известно, но каким-то странным образом такое знание не учитывается в выработке общего подхода. Например, в одном из номеров журнала Economist (20.12.1952) можно встретить подобные пассажи:

«Демократическое правительство просто не умеет накапливать... Авторитарное правительство — по восточной модели, — готовое накапливать большие суммы принудительным путем и само несущее ответственность за большинство инвестиционных объектов, способно накапливать столько, сколько считает нужным. А вот в либеральном обществе уровень накопления зависит от помощи членов общества. Именно жители Великобритании как индивиды и как держатели акций предприятий должны осуществлять накопления...

Преобразование Китая будет происходить под эгидой коммунизма и при тоталитарном правлении. Если воспользоваться аналогией с Советским Союзом, экономический рост станут выбивать из людей. Индия, выбирая путь либеральной демократии, отказалась от инструментов, способных обеспечить впечатляющий прогресс. Оставшись наедине со своей нищетой, она не может выиграть в гонке на пути к экономическому могуществу, в которую она, с точки зрения всей Азии, вовлечена против Китая».

Конечно, это банальные, прописные истины. Но извлекаем ли мы из них выводы? Продвинутые люди давно утверждают: свободный строй эффективнее тирании, поскольку, подвергаясь свободной критике, в конечном итоге приводит к меньшему количеству ошибок и повышает уровень сотрудничества с гражданами. Наверное, так и обстояло дело в те дни, когда еще не появились телефоны и печатные машинки, когда никакое государство не в состоянии было контролировать экономику. Но напрашивается вопрос: с внедрением этих достижений, добавляющих в арсенал тирании эффективные экономические рычаги и методы принудительного сбережения, описанный баланс, возможно, уже не сойдется?

Другое преимущество советской системы — отсутствие в СССР независимости потребителя, а также крайней озабоченности правильным распределением скудных ресурсов между конкурирующими целями. Эти два фактора служат тормозом для прироста объемов производства. Из-за чего мы приостанавливали и искажали механизм ценообразования в военное время, если не из-за спешки? Советская экономика всегда пребывает в спешке, и такая возможность у нее есть в силу пренебрежения интересами потребителя и более деликатными проблемами рациональности выбора.

Очевидно, что такой подход снижает качество жизни. Не просто высокий уровень накопления, но сама система не позволяет советской экономике удовлетворить потребителя — сколько бы ресурсов ни имелось в распоряжении. Но если их количество увеличивается быстрее, то когда-нибудь должен повыситься и уровень жизни, вне зависимости от неравномерности распределения ресурсов. Опять-таки советский руководитель не несет никакого инвестиционного риска, и он бы не стал задумываться об этом риске, даже получи он позволение поразмыслить об этом. Он просто выполняет плановые распоряжения об инвестициях. Таким образом система устраняет еще один «тормоз» на пути прироста производства.

Кроме того, в Советском Союзе существует крайне мало ограничительных методов борьбы со стороны рабочей силы. Здесь не бывает забастовок, у предприятий практически нет профессиональных секретов друг от друга, так как все это квалифицируется как уголовно наказуемый саботаж. Тут практически полностью отсутствует уважение к имущественным правам. Налоговая система стимулирует работу по всем фронтам: подоходный налог низок и применительно к дополнительному труду не превышает налога на основные доходы. А вот непрямые налоги почти одинаково высоки — и для товаров первой необходимости, и для предметов роскоши.

Единственная задача в Советском Союзе — перевыполнение плана. Неважно, какой ценой за это придется заплатить, какими перекосами в экономике или какими неудобствами. Говорить при этом о цене человеческой жизни и свободы не приходится.

Таким образом, советская экономика — отнюдь не воплощение доброты, и ее общественные блага не предлагаются всем без разбору. Высокие пенсии и санатории — для сильных, много работающих и лояльных. И никто не подставляет постоянно надежные руки, готовые подхватить неумелых, ленивых, аполитичных, неудачников или тех, кто оказался смещенным с хороших постов в результате изменений в экономической политике.

В современном мире существует три типа экономики: построенная на невмешательстве государства в свободную конкуренцию, на принципах обеспечения социального благосостояния и просто несправедливая система. В первой прогресс достигается постепенно, а определяется прибылью (в качестве мотивации) и свободным поступлением накоплений. Во второй прогресс обычно ограничивается, чтобы не ущемить чьи-то интересы в краткосрочной перспективе. В третьей прогресс — это Молох, в жертву которому приносятся все существующие ценности. Несправедливое государство невероятно конкурентоспособно.

При сопоставлении западной экономики с советской нас слишком часто убаюкивали былыми неудачами СССР. Первый пятилетний план потерпел крах из-за вопиющих упущений и политического преследования специалистов, а также из-за колоссальной катастрофы коллективизации. Выполнение третьей пятилетки сорвала война; четвертая, естественно, оказалась чрезвычайно успешной, поскольку это был просто план восстановления, а восстанавливать всегда проще.

Опять-таки вполне вероятно, что русский уровень жизни сегодня ничуть не выше, чем в 1928-м, когда началось советское планирование, а поголовье скота определенно сократилось. В предвоенный период наблюдалась почти неуправляемая инфляция рубля, а советская статистика была не просто лживой, но вводила в заблуждение даже советские планирующие органы.

Но все эти моменты спровоцированы особыми историческими обстоятельствами; не следует полагать, что явная неэффективность советской статистики и планирования сохранится и в будущем. Нельзя ожидать, что в будущем Советы повторят такие катастрофические ошибки, как коллективизация и масштабные чистки 1936—1938 гг.

Возьмем, например, предложение члена Политбюро Хрущева по принудительному объединению маленьких колхозов в гораздо более крупные образования — так называемые агрогородки. Его предложение предусматривало ничем не обоснованное перемещение всех домохозяйств из маленьких деревень в одну центральную, причем переезд должны были реализовать сами крестьяне — бесплатно, в зимние месяцы. Проект агрогородка предусматривал меньшее количество, а то и отсутствие личных приусадебных участков для обработки в свободное время, тем самым лишая советского крестьянина существенного источника дохода и самоуважения. Эти меры вызвали бы столь же сильное сопротивление и причинили бы сельскому хозяйству не меньший вред, чем начальная коллективизация. Но план был отклонен. Колхозы укрупнены в разумных пределах, домохозяйства не перемещали, а приусадебные участки не уменьшили. В будущем таких просчетов, скорее всего, уже не будет.

Лживость статистики усыпила нашу бдительность. Д. Маккорд Райт писал в своей работе «Капитализм» (с. 99), что «доступная русская статистика, по моему мнению, не может служить надежным основанием для сопоставления» темпов роста, — и, пожалуй, большинство западных экономистов на этом и остановилось. Такое решение равносильно нашему гипотетическому отказу от изучения сводок немецкого верховного командования во время Второй мировой.

Да, советская власть демонстрирует и другие глупости. Режим явно готов принести научную истину в жертву догме марксизма. Биология Менделя дарит человеку лишь небольшую власть над наследственностью, а потому должна уступить дорогу более марксистской версии Лысенко, не основанной ни на каких известных науке фактах. В долгосрочной перспективе такой подход нанесет определенный ущерб сельскому хозяйству, и, скорее всего, от версии Лысенко без лишнего шума откажутся.

Советские плановые органы, видимо, не пользуются математической теорией вероятности, потому что в плановом обществе таким неопределенностям, конечно, не место. Физики и химики вынуждены отказываться от квантовой теории. В такой атмосфере свободные исследования едва ли могут процветать; инициатива ученого ограничена, если в любой момент он должен быть готов отчитаться перед правоохранителем о своей деятельности. Чрезвычайно важно, что русская научная мысль, когда-то полная изобретательности и живого ума, с 1928 года внесла столь незначительный вклад в прикладную науку. Наибольший вклад в советскую науку внесут Фуксы (Немецкий физик Клаус Фукс, будучи одним из участников американского «Манхэттенского проекта», предупредил Советский Союз о том, что ведутся работы по созданию ядерной бомбы, а впоследствии передал в СССР некоторые сведения по ее устройству. В 1950 г. был арестован британскими спецслужбами и приговорен к 14 годам заключения за шпионаж в форме передачи военных секретов другому государству. — Ред.), а не Лысенки, что наверняка приведет к техническому отставанию советского развития. Более того, пока технологии в России существенно отстают от проверенных временем и доступных западных технологий, прогресс страны едва ли можно ускорить. Даже если бы ее ученые были свободны, наука развивалась бы медленнее из-за необходимости догонять.

Но все это мало утешает. Количество компенсирует недостаток качества, а безжалостность — отсутствие обширных научных познаний. Заявления о слабости советской науки могут оказаться преувеличением: плохая теория, даже когда сам ученый в нее верит, подобно Лысенко, не исключает возможности успешной практики. Еще в меньшей степени можно помешать подавляющему большинству советских ученых, поддерживающих догмы только на словах, добиваться полезных практических достижений.

Не существует видимых причин, по которым страны-сателлиты не могли бы производить больше Западной Европы, а СССР это наверняка удастся. Но, возможно, Советский Союз, к счастью для Запада, не сможет в обозримом будущем обогнать США по объемам производства. По оценкам Гарри Шварца, России сложно было бы к 1980 г. достичь американских показателей производства на душу населения 1948 г.; тем труднее будет догнать Штаты, если они продолжат развиваться — пусть даже нынешними низкими темпами. Однако абсолютного уровня американского производства, даже с учетом его дальнейшего роста, для СССР вполне реально достичь менее чем за 50 лет. Нельзя также забывать о Китае — по аналогии с другими коммунистическими странами он вполне может обогнать остальную Азию за 50 или 100 лет.

И тогда мы столкнемся с богатым тоталитарным обществом, недостатки которого будут носить скорее моральный и политический, чем экономический характер. Вовсе не будучи сильнее остального мира в экономическом плане, коммунистический блок станет, тем не менее, почти таким же мощным.

Конечно, уровень жизни не будет столь же высоким, так как второстепенными отраслями промышленности (сферой развлечений, пассажирским транспортом и пр.) коммунисты по-прежнему станут пренебрегать, а потребительский капитал (например, жилье и мебель) не будет создаваться еще долгое время, даже при сохранении нынешнего высокого темпа производства. Но экономическое могущество — вовсе не то же самое, что уровень жизни. Его, пожалуй, можно определить как совокупность, с одной стороны, способности накапливать и инвестировать, а также производить абсолютное количество первичной и вторичной продукции (за счет добывающей и перерабатывающей промышленности), а с другой — способности соблюдать баланс между объемом такого производства и численностью населения. Коммунизм будет расти быстрее нас — по крайней мере, в плане наращивания экономического могущества.

IV

Не существует вообще никаких оснований строить теорию, согласно которой коммунизм поутихнет и станет более моральным по мере того как будет расти его богатство. В демократическом обществе электорат может стать более порядочным или, по крайней мере, остепениться по мере обогащения. У коммунистов даже есть для этого термин — «обуржуазивание пролетариата». Но коммунистический блок управляется людьми в Кремле, а вовсе не электоратом, так что в этом случае возникает вопрос: что делать этим людям с новым богатством? До сих пор (1929—1952 гг.) Кремль неуклонно становился более агрессивным и отталкивающим по мере наращивания экономической мощи. Нет оснований полагать, что такая тенденция будет прервана. Если Маленков миролюбивее Сталина, то не потому, что он представляет более богатую страну, а потому что просто изменил тактику. Чистым самообманом было бы надеяться, что, подобно либерализму или социализму, коммунизм сам покончит с собой в результате собственного успеха — по достижении заявленных целей. А все дело в том, что цели его безграничны: новый человек на новой Земле — всей Земле. Hic ego nec metas rerum nec tempora pono: imperium sine fine dedi («Для них я не ставлю границ во времени и пространстве: я даю им империю без конца». Вергилий. Энеида. — Прим. переводчика).

Можно попытаться спрогнозировать только некоторые цели, на которые Кремль захочет потратить свое состояние. Он организует достоверную пропаганду среди свободных, но отсталых наций — о темпах своего экономического прогресса. Он может предпринять серьезную попытку по захвату мировых рынков за счет демпинга, ведь если Советский Союз способен накапливать, он также может иметь активное сальдо внешнеторгового баланса. И это произведет немалое впечатление на азиатов, африканцев и латиноамериканцев.

Советский Союз даже может разработать что-то вроде собственного плана Маршалла и наводнить бедные свободные страны техническими советниками и менеджерами. Неамериканскому миру следует знать, что за этим стоит. Государствам — членам НАТО хорошо говорить о том, что они — не материалисты, что свобода значит для них больше, чем экономический прогресс. Это действительно верно для сытых, но такими словами не убедить хрупкий молодой материализм голодающей Азии. Ее реакция на коммунистический прогресс будет радикально отличаться от реакции более зрелых и умудренных опытом, в чем-то даже более идеалистических, цивилизаций Западной Европы.

Таким образом, складывается приблизительно следующая ситуация. Кто-то изо всех сил старается нас обогнать, а мы с ним даже не соревнуемся. У нас просто обычная пробежка. У нас существует значительный, но неопределенный отрыв. Тренер соперника опубликовал поток неправдивых материалов, изобилующих преувеличениями, из которых вытекает один конкретный факт: этот человек бежит быстрее нас. Если наш забег — бесконечный марафон, то наш проигрыш логически неизбежен, как бы ни был велик отрыв.

Кстати, речь идет не только о гонке вооружений, хотя и о ней тоже. С другой стороны, приз на кону — это вовсе не определенный уровень жизни. Это гонка накопления и производительности — крайне скучное мероприятие, на которое нехотя подписались западные государства всеобщего благосостояния и страны со свободной конкуренцией.

Но Советскому государству скука неведома. Это не то место, где можно точно сказать, что нужно делать, даже если инициатор действий предполагает, что он это знает. Превентивная война — аморальна, революция или принуждение к миру — практически невозможны. Не стоит возлагать слишком больших надежд на возникновение проблем в Кремле по поводу преемственности власти. Решение поднятой нами здесь проблемы, несомненно, лежит в сфере экономики. Нам следует повышать собственную производительность и сохранять существующий на сегодняшний день разрыв. В противном случае время окажется на их стороне.

Перевел Константин ВАСИЛЬКЕВИЧ

i Для промышленного производства — взято из Н. Ясного: «Советская экономика в плановую эру» (Stanford: Stanford University Press, 1951. — С. 22); валовое промышленное производство за 1926—1927 гг. в рублях, сильно откорректированное, включает горнодобывающую промышленность и исключает строительство. Также Д. Ходжман, в частной беседе; основывается только на советских данных о материальном производстве, со взвешенными оценочными данными за 1934 г. (Полный пересмотренный список приведен в книге Абрама Бергсона «Советский экономический рост». Evanston: Row-Peterson, 1953.)

Для промышленных рабочих — взято из источника «Рабочие и служащие в национальной экономике», 1934—1941, из официальных советских данных по занятости и прерванного войной плана на 1941 г.: включает горнодобывающую промышленность и исключает строительство. Рост этих показателей в 1928—1932 гг., как известно, в значительной мере вопрос толкования, хотя оно никогда не бывает вполне всеобъемлющим. Но нет причин, по которым такой прирост после 1932 г. не отражал бы точный рост совокупной рабочей силы в промышленности. Взято из источника Bergson, Review of Economic Statistics, November 1947. См. также данные переписи, адаптированные Ф. Лоримером, — «Население Советского Союза» (New York: Columbia University Press. — С. 100): включает ремесла, торговлю, кредитование, транспорт и горнодобывающую промышленность.

Для сельского хозяйства: взято из источника: Н. Ясный «Коллективное сельское хозяйство СССР», с. 676 (чистое производство, включая крестьянское потребление); Ф. Лоример, op. cit. — с. 138, 153, 158—159.

ii См. информацию о симпозиуме в Land Economics (Висконсин), ноябрь 1949.

iii Цитируется по: Н. Ясный, Quarterly Journal of Economics, 1952 — С. 64—67.

iv Рост населения составил 9,5 млн. за 4 года, вплоть до конца 1951-го: Маленков, «Правда», 6.10.1952.

v Ходжман, ibid.

vi «Рабочие и служащие в национальной экономике», принимаем 35 млн. как количество на конец 1948 г.

vii Данные о населении взяты у Лоримера (op. cit.) и Маленкова; урожай зерновых оценивается «на корню», а после обмолота: около 20% следует вычесть для сопоставимости с другими странами; данные по урожаю зерновых в Советском Союзе являются средними за 1950—1952 гг. (Плановое хозяйство, 2/1951 и 1/1952.) Данные по поголовью скота, свиней, овец и коз за 1940 г. взяты у Шварца (op. cit.); за 1950-й — из журнала «Посев» (Франкфурт), 8.02.1953, приводящего официальную статистику. Данные представлены с учетом расширенной в 1940 г. территории. См. также U.N. Economic Survey of Europe Since the War. Нью-Йорк: ООН, 1953.

viii Шульц и Уайлс, Oxford Institute of Statistics Bulletin, сентябрь 1952.

ix Это приблизительный и общий обзор. Цитируется по: United Nations, «National and Per Capita Incomes in 70 Countries—1949» (Statistical Papers, series E, no. 1).

x Среднестатистические данные по 1949—1950 и 1951—1952 сельскохозяйственному году.

xi Среднестатистическое количество намолоченного зерна в 1950—1952 гг. было принято за 100 млн. т.

xii Только календарный 1951 г.: данные демонстрируют ярко выраженную положительную тенденцию, объясняющуюся, вероятно, увеличением с каждым годом сельхозплощадей.

xiii United Nations, Economic Bulletin for Europe, II/1952. — С. 81 (1948). «Европа» включает Турцию, Великобританию и Ирландию, но не включает Швейцарию, по которой не приводится индекс промышленного производства. «Свободные» страны включают Западный Берлин, Финляндию и Испанию.

xiv Я использовал эту концепцию, потому что превышение розничных цен над оптовыми в Советском Союзе намного больше, чем в свободных странах, из-за взимания огромного налога с оборота. Следовательно, рубль, потраченный на вооружение или инвестирование, оборачивается намного быстрее, чем потраченный на потребительские товары, потому что оружие и кирпичи облагаются намного меньшим налогом на оборот. Даже рубль, выплаченный сотруднику спецслужб, пожалуй, покупает больше потребительских товаров, чем рубль, выплаченный рабочему в промышленности, потому что у первого есть привилегированный магазин. Поэтому искажающий эффект налога на оборот должен полностью устраняться путем учета всех позиций по издержкам на производство. Источники советских данных: Баран «Обзор экономической статистики», ноябрь 1947. — С. 230—231. (Я принял средний уровень налога на оборот для инвестирования, перевооружения и расходов на полицейские функции равным 5%.) Бергсон, Quarterly Journal of Economics, 1950. — С. 218, 220. (Я предположил такое же значение налога на оборот, как и для Барана.) Данные для 1948 г. приводятся по книге Н. Ясного «Советская экономика в плановую эру», с. 85.

 

 

 

 

 

 июль 1953