Миф о «красном колесе»

Осенью 1920 года, 90 лет назад, заканчивалась Гражданская война. Россия, в числе других великих стран мира, пережила в своей истории подобный кровавый излом. Тем не менее, мы склонны рассматривать нашу Гражданскую войну как нечто исключительное. Есть ли для этого основания и целесообразен ли такой взгляд сейчас, спустя столько времени после её завершения?

1. Самокопание как недуг

Не так давно в одной из очередных передач 5-го телеканала «Суд времени» участники и телезрители решали вопрос: «Кем были большевики – спасителями или губителями России?» В отличие от специально подобранной аудитории в студии, 72% позвонивших на телевидение и 88% проголосовавших на сайте телеканала согласились с первым мнением.

Вряд ли большинство из них точно задумывалось над формулировкой самого вопроса. В самом деле, почему только «спасители» или только «губители»? Исторические роли намного сложнее и, как правило, не исчерпываются одним лишь позитивом или негативом. В данном случае мы просто можем констатировать, что среди интернет-аудитории этой телепередачи семь человек из восьми склонны оценивать роль большевиков в истории нашего Отечества более положительно, нежели отрицательно. Только и всего.

Категоричность постановки вопроса для повышения интереса к телепередаче вполне понятна. Но в плане выяснения истины она мало корректна.

Вообще, откуда это стремление рисовать события нашей истории исключительно в катастрофических тонах?!

Да, история России ХХ века во многом трагична. Но и другие страны переживали трагические периоды своей истории – кто-то раньше, кто-то позже. Однако, как представляется, почему-то только у нас из трагедий нашей истории делают фатально пессимистические выводы.

Поразительно, но почти каждый интересующийся историей наш соотечественник может уверенно назвать моменты (иногда один, а чаще несколько), которые, по его мнению, стали роковыми в судьбе нашего Отечества. Самые недавние из этих моментов, по мнению многих, связаны с развалом СССР и демонтажем социализма. Кто-то полагает, что всё плохое в нашей истории связано с Октябрьской революцией. Больше, на мой взгляд, таких, кто придаёт значение решающего негатива Февральской революции, а Октябрьскую считает логическим продолжением и завершением (но кто-то – и отвержением) Февральской.

Но если революции 1917 года стали неким извращением органического и гармонического развития России, то должны же у них быть какие-то предпосылки в более раннем прошлом?! И вот Бердяев, ничтоже сумняшеся, доводил первопричину Октябрьской революции до реформ Петра Великого. А Солженицын – и того дальше: до церковного Раскола XVII века.

Наша история предлагает любителям покопаться в ней богатейшие россыпи самородков, всяк из которых можно выставить как «первоисточник русских бед». Вот, дескать, до момента Икс всё было нормально, а дальше всё пошло наперекосяк. Из глубин мифологического сознания то и дело всплывают потуги добраться до некоей первопричины «сдвига по фазе». Это похоже на попытку самостоятельно излечить психическую болезнь. Но, как известно, методом самокопания такие недуги не лечатся, а только усугубляются. Тем более, что подлинной болезнью является не наличие в прошлом какой-то «критической точки», а лишь навязчивое убеждение в том, что такая точка была.

Видимо, закономерно, что такая болезнь развилась сразу вслед за исчезновением казённого оптимизма, десятилетиями внушавшего, что «всё идёт по плану», и что мы – страна самого передового общественного строя.

В каком-то смысле нынешняя неудовлетворённость собственной историей – естественная реакция на крах такого оптимизма.

Одной из самых трагических страниц истории России уже традиционно представляется Гражданская война начала ХХ века (с большой буквы, так как речь идёт о конкретном историческом событии). Её, опять-таки, привыкли осмысливать в терминах трагичности и безысходности – и по её содержанию, и по её результатам. Такое отношение исключает её спокойную объективную оценку. И, соответственно, очень мешает преодолению стереотипа о «несчастной России» и несчастных нас самих. А этот стереотип, в свою очередь, является главной причиной отчуждения значительной части наших сограждан от проблем собственной страны, ухода во «внутреннюю эмиграцию», когда определяющим является убеждение, что «в этой стране» всё всегда якобы было плохо (по сравнению с «нормальными странами») и ничего исправить уже нельзя.

Распространённые у нас мифы о Гражданской войне служат оправданием этой безнадёжной пассивности. Наша задача – показать, что эти мифы не отвечают исторической истине.

2. Стереотипы о Гражданской войне

Почти всяк пишущий о Гражданской войне подчёркивает её продолжительность, разрушительность, масштабность и кровавость. По типу: Гражданская война бушевала на просторах огромной России пять лет – с конца 1917 по конец 1922 года – и унесла несколько миллионов жизней. Во всём этом содержится сразу несколько неточностей.

Во-первых, полномасштабные военные действия в европейской части страны продолжались с мая 1918 по ноябрь 1920 года, то есть два с половиной года. До весны 1918-го, то есть до начала иностранной интервенции, при помощи которой только и начали складываться крупные вооружённые антибольшевистские силы, военные действия носили локальный характер. Было несколько русских «Вандей» в казачьих областях. Войну революционной Франции против Вандеи никто не считает полномасштабной гражданской войной. Также было и у нас с осени 1917 по весну 1918 гг. и с осени 1920 по осень 1922 гг. –военные действия носили ограниченный характер или велись на далёких окраинах России.

Таким образом, Гражданская война, строго говоря, продолжалась у нас всего два с половиной года. Сравним это с гражданскими войнами в других государствах. Гражданские войны во Франции (между католиками и протестантами) шли с перерывами почти всю последнюю треть XVI столетия. Гражданская война в Англии продолжалась шесть лет – 1642-1648 гг. Полномасштабная Гражданская война в США, ставшая предвестником «тотальных войн» ХХ века, длилась ровно четыре года (без трёх дней) – с 12 апреля 1861 по 9 апреля 1865 гг. Гражданская война в Китае началась с кровавого переворота Чан Кайши в 1927 году, а события 1946-1949 гг. были только её заключительной стадией. В Мексике гражданская война бушевала семь лет (1910-1917), в Греции – пять лет (1944-1949). Лишь в Испании продолжительность гражданской войны оказалась сравнима с российской – два года и девять месяцев (июль 1936 – март 1939).

Мы будем неправы в оценке гражданских войн в других государствах как якобы принципиально менее кровавых, менее жестоких, менее разрушительных по сравнению с российской.

Одна Варфоломеевская ночь во Франции как эпизод гражданской войны – достаточно яркое свидетельство её ожесточённости! Во время Гражданской войны в Англии погибло, как считают историки, около 100 тысяч человек. Всё население Англии в то время составляло всего 5 млн. человек. Гражданская война в Соединённых Штатах Америки унесла жизни, как традиционно считает историография США, 600 тысяч североамериканцев при общем населении страны 31 млн. человек. Испанцы скорбят о гибели 500 тысяч – 1 миллиона своих соотечественников в Гражданской войне 1936-1939 гг., явившейся своеобразным полигоном Второй мировой. Население Испании составляло тогда 26 млн.

Точное количество людских потерь России за время Гражданской войны всегда, очевидно, будет являться предметом дискуссий. Однако достаточно красноречивым фактом выступает уже то, что за эти тяжёлые годы Первой мировой и Гражданской войн население России не только не уменьшилось, а увеличилось – с 154 млн. (без Польши и Финляндии) в 1914 году до 158 млн. в 1920-м!

Большинство потерь во время Гражданской войны – не убитые на поле боя, а умершие от эпидемий (одна пандемия испанского гриппа унесла в России несколько сот тысяч жизней) и общего ухудшения жизненных условий, а также убитые в результате террора. Какое-то количество народа покинуло Родину. Что касается погибших непосредственно в военных действиях Гражданской войны, то проведшие большую вычислительную работу составители авторитетного справочника «Россия и СССР в войнах ХХ века. Потери вооружённых сил» (М.: Олма-пресс, 2001) насчитывают (с.62) около 250 тысяч убитых и умерших от ран в рядах РККА за 1918-1920 гг. (нужно учесть, что здесь же подсчитаны ещё и потери в войне с Польшей 1919-1920 гг.). Нет оснований считать, что непосредственные боевые потери Белой армии были выше, тем более, что по своей численности она всегда уступала армии Советской республики.

Таким образом, непосредственными жертвами военных действий российской Гражданской войны в армиях противостоявших сторон стали около 500 тысяч человек.

Как-то не вяжется эта статистика с расхожим представлением о миллионах убитых на фронтах Гражданской войны! Но она правильна. Как мы ниже покажем, сами масштабы военных действий Гражданской войны не позволяют предполагать миллионы жертв в ней.

Потери России в военных действиях Гражданской войны, будучи даже в абсолютных цифрах ниже аналогичных потерь США и Испании, в относительных цифрах составляют всего 0,4% населения страны. Тогда как в Испании в аналогичной ситуации погибло 2-4%, в США – 2% и даже в Англии в гражданской войне XVII века – тоже 2% всего населения. По-видимому, 2% погибших – обычная «норма» жертв полномасштабной Гражданской войны. В этом смысле российская Гражданская война была в разы менее ожесточённа, чем в названных странах. Однако в этом нет ничего удивительного.

Вопреки распространённому мнению, российская Гражданская война не была массовой и вообще пользовалась крайней непопулярностью в народе. К нашей чести, среди русских нашлось сравнительно мало таких, кто был готов по собственному желанию проливать кровь своих братьев в междоусобной брани.

Обе армии – Красная и Белая – были вынуждены уже летом 1918 года прибегнуть к массовым насильственным мобилизациям, так как добровольцев изначально не хватало. Сравним это с Гражданской войной в США 1861-1865 гг. Там далеко не сразу, а только в середине войны обе стороны вынуждены были объявить общую мобилизацию. На Юге, менее богатом людскими ресурсами, всеобщая воинская повинность была введена в 1862 году, на Севере – годом позже. Однако она сопровождалась многочисленными льготами по семейному и профессиональному положению, а кроме того от воинской повинности можно было официально откупиться. Поэтому армии федералов и конфедератов до самого конца войны оставались преимущественно (где-то на две трети) добровольческими. Но этого вполне хватило, чтобы, как мы видели, за четыре года отправить на тот свет больше народу (в относительных цифрах – впятеро), чем во время «кровавой» российской междоусобицы.

Боеспособность элемента, насильственно мобилизованного в Красную и Белую армии, была очень низкой. Его приходилось задействовать почти исключительно в тыловых и гарнизонных службах. В результате в нашей Гражданской войне численность тыловых частей была сравнима, а то и превышала численность действующей армии. Это, очевидно, верно как для Красной, так и для Белой армии. Но при этом ещё в действующей армии количество так называемых «едоков» в несколько раз превышало число «сабель и штыков».

Так, на 1 июля 1919 года в списочном составе Красной армии числилось 2,3 млн. человек. Из них только 1,3 млн. в составе действующей армии. Однако «штыков и сабель», то есть боевого элемента, из них насчитывалось лишь 356 тысяч человек. На 1 млн. служивших в тыловых частях приходилось только 204 тыс. вооружённых. На 1 июня 1920 года из 4,4 млн. списочного состава РККА в сражающихся частях находилось 1,5 млн., но при этом вооружено из них было только около 350 тысяч. Итак, на одного бойца в среднем приходилось 4-5 «едоков».

Не лучше обстояло дело и в Белой армии. Весной 1919 года на огромном фронте от Ледовитого океана до Каспийского моря сражалось 140 тысяч бойцов армии Колчака. Тогда как вообще в этой армии числилось около 800 тысяч человек. Такого дисбаланса между боевым и небоевым элементом в пользу последнего не знала ещё ни одна армия мира в новое и новейшее время! Это показывает крайне низкую боеспособность вооружённых сил обеих противостоявших сторон российской междоусобицы.

Соответственной была и боевая насыщенность фронта. Говоря о нашей Гражданской войне мы привыкли оперировать огромными стратегическими масштабами. Театром военных действий была одна шестая часть земной суши. Протяжённость фронтов превышала таковую в годы Первой мировой войны.

Однако на деле все эти фронты состояли из… огромных дыр.

Сплошные фронты в Гражданскую войну появлялись только иногда на отдельных участках, где временно возникала большая оперативная плотность войск: на подступах к Царицыну осенью 1918 и к Петрограду осенью 1919 гг., на плацдарме у Каховки и на Перекопе в 1920 году. В то время как Гражданская война в США, особенно на завершающем этапе, – это преимущественно траншейная война. В этом отношении она предвосхитила характер Первой мировой. Спустя полвека от Балтики до Чёрного моря на тысячу километров протянулись сплошные ряды окопов с проволочными заграждениями и минными полями. Друг другу противостояли по несколько миллионов человек с каждой стороны. Гражданская же война в России – это столкновения отдельных отрядов, где задачи стратегического масштаба нередко решались удачным кавалерийским наскоком. Если в Первую мировую минимальной была оперативная плотность 1 человек на 1 метр фронта, то в Гражданскую редко где она достигала 1 бойца на 10 метров фронта. Самым обычным было в среднем 1 человек на 25-50 м фронта.

Короче, по плотности огня и войсковых масс российская Гражданская война никоим образом не походила ни на одну из больших войн ХХ века. В условиях дезинтеграции страны и развала инфраструктуры она как будто воскресила период феодальной раздробленности. На это указывает даже сам факт возрождения сражений в конном строю с применением холодного оружия – немыслимых в условиях только что перед этим бушевавшей Мировой войны.

Конечно, Гражданская война стала трагической страницей нашего прошлого и о ней нужно помнить. Но также необходимо правильно оценивать её масштабы и место в нашей истории. Российская Гражданская война не представляла собой чего-то из ряда вон выдающегося. Более того, по степени продолжительности и ожесточения, сравнительно с подобными событиями в истории других народов, она была скоротечной и не самой кровопролитной.

Представление об «особой ярости» русского народа в междоусобной брани оказывается одним из русофобских мифов, внедрённых в массовое сознание за последние десятилетия.

Это представление нужно отправить туда, где ему место – в мусорной корзине псевдоисторических мифов. Хватит представлять себя какими-то особо обиженными Историей, ущербными по отношению к остальному миру, и кивать на любое неустройство в нашей жизни как на якобы «наследие тяжёлого прошлого», посему не подлежащее, дескать, исправлению. От комплекса «несправедливо и тяжко страдавших» необходимо избавляться.

16/09/2010