Джагг

Сказка про лубяную избушку

Заяц подбросил камешек и поймал его. Потом ещё раз. А затем кинул его в лесной пруд. Булькнуло. Зашумел в зелёных кронах ветер раннего лета. Заяц вздохнул и нащупал лапой ещё один камешек.

— Скучаешь? — спросили за спиной. Заяц обернулся. Енот, опёршись на полукруглую ручку корзины со свежестиранным бельём, смотрел на Зайца и гадко усмехался.

— Нет, — ответил Заяц и пожал плечами. — Думаю. Ты-то что здесь делаешь?

— Улыбаться я сюда хожу, — просветил его Енот. — Тому, кто живёт в пруду. Ты что, корзины с бельём не замечаешь? Я сюда иду, с тобой поздоровался, а ты сидишь, как соломенное чучелко. Сейчас вот возвращаюсь уже.

— Здравствуй, — отвернувшись, сказал Заяц Еноту.

Судя по приторному тону ответа, Енот осклабился ещё гаже:

— Здравствуй, мой длинноухий друг. Плохо?

— Отстань, а? — попросил Заяц.

Енот задумался, потом с видимой натугой перетащил корзину в поле зрения Зайца. Булькнул ещё один камешек. Енот уселся рядом с корзиной, обмёл траву полосатым хвостом и сделал сочувственную морду.

— Думаешь, значит, — хмыкнул он. — Это хорошо. Пора бы уже начинать, косой. Надеюсь, не над извечными заячьими вопросами "кто виноват?" и "что делать?"

— А если над ними? — напряжённым голосом отповедал Заяц.

— Тогда можешь не думать. Спроси меня. Я существо незаинтересованное.

— Почему? — против воли, Зайцу стало любопытно.

— Потому что я в лесу не обитаю. Я в нём завожусь. Со временем. И в истории с твоей лубяной избушкой у меня ставок нет.

Заяц вздохнул и горестно дрогнул ушами. Енот вежливо выжидал. Не дождавшись, Енот фыркнул и начал сам:

— Ну кто же, кто виноват в том, что нашего труженика, наше золотое сердце изгнали из выстроенной им самим...

— По шее хочешь? — Заяц спросил это таким тоном, что Енот сразу стал серьёзен — впрочем, было видно, что ненадолго.

— Не хочу. Так тебе сказать, кто виноват? Ты сам.

Заяц опять вздохнул. Булькнул ещё один камешек.

— И ты туда же. Весь лес повторяет, что я сам...

— Врут, не верь им. — Енот поднялся и размеренным шагом мыслителя обошёл корзину. — Ты виноват, но не так, как они думают.

— И как же тогда?

— Вот смотри, — Енот улёгся, выглядывая из-за корзины. — Была у тебя избушка лубяная, а у Лисы ледяная. И все тебя считали за лоха. Потому что всё у тебя коряво, грубо, нету этакого изящества и воздушества. Пришла весна. Запели птички. Набухли почки. Изба Лисы включилась в круговорот воды в природе...

— Скажи мне то, чего я не знаю, — прервал цветистую речь приятеля Заяц.

— Хорошо, — покладисто согласился тот. — Ты мог заставить Лису построить лубяную избушку? Ну там, пригрозить ей чем-нибудь. Или объяснить, что до следующего ледникового периода ещё тысяч пятнадцать лет? Или надавить на общественное мнение, считавшее тебя за лоха?

Заяц покачал головой.

— Вот этого ты, похоже, и не знал. Там, где нет возможности, нет и вины. Едем дальше, — объявил Енот. — Избушка у Рыжей растаяла, та вылезла из сугроба, отряхнулась и начала строить планы. Ты мог ей помешать планы строить? Козни? Куры? Ковы?

— Нет, — сказал Заяц. — Но она...

— Нет, — с нажимом повторил Енот. — Про неё потом. Важно, что ты — ты сам — не мог. И не помешал. И вот, она трясётся у твоего неказистого порога. "Зайчушенька, миленький, мы же все братья, пусти меня к себе жить",— произнёс Енот таким похожим голосом, что Зайца передёрнуло:

— Подслушивал?

— Окстись. Ты думаешь, она сразу к тебе пошла? Моя нора поближе будет, а ей тогда только от дождя укрыться бы. Паскудная погодка стояла. Но я Лису послал. А ты?

— А я нет, — угрюмо ответил Заяц.

— Вот. — и Енот торжественно указал передней лапой на что-то в древесных кронах. Заяц посмотрел и ничего не увидел.

— Это ораторский жест, — объяснил Енот. — Вот, я и говорю. Ты мог её не пустить?

— Да как же...

— А вот так, — пояснил Енот. — Сказать, чтобы шла своей дорогой, во тьму, в дождь. В холодную весеннюю ночь, когда силы зла властвуют безраздельно. Альбан Эилер и всё такое. Мог?

— Меня так не учили, — буркнул Заяц. — Меня учили помогать.

— То есть мог, но не захотел. — Гадкий оскал вернулся на енотью морду. — Вот Муравей со Стрекозой не церемонился, да ещё и поиздевался на дорожку — мол, иди попляши. — Енот захихикал. — Уважаю. Ладно. Продолжим. Дальше был трудный, но необходимый период притирания друг к другу, когда ты привыкал к её привычкам и отказывался от своего заячьего образа жизни. Кстати, она тебе дала?

Заяц посмотрел на Енота круглыми от удивления глазами. Ответный взгляд Енота был безмятежен.

— То есть даже такого оправдания у тебя нет, — приговорил Енот. — Каждый раз ты мог послать её всё по тому же адресу, и каждый раз ты этого не делал. Тебя так не учили. Это, кстати, тоже не оправдание. Ты мог это сделать. Ты не хотел этого делать. В этом ты и виноват. И в один прекрасный день ты был снаружи, а дверь оказалась заперта изнутри. И никто во всём лесу не захотел за тебя вписаться. Лиса корчит доведённую до буйства жертву твоего произвола, а общественное мнение сперва считало тебя лохом, а потом хитрой сволочью. А сейчас ты проходишь по разряду сволочи вздорной, неспособной ужиться с этой рыжей очаровашкой и получившей за то по заслугам. Виноватят тебя именно в этом. А ты не лох и не сволочь. Просто не понимаешь, когда надо говорить, а когда молчать и делать то, что надо.

Енот умолк и некоторое время сидел надувшись, с гордым выражением морды.

— Всё сказал? — спросил Заяц. Енот энергично затряс головой.

— Не-а. Даже не начинал. Ты понимаешь, что представления с размахиванием бритвой и визгами про клочки и закоулочки — подстава? Лиса давно забилась и с Волком, и с Медведем... твоя хатка — это же ценность, если ты не знал. Особенно зимой.

— Чего? — вот это сообщение Зайца возмутило. — Это как?..

— Повторяю: а вот так. Мне не веришь, так погуляй, поспрашивай, когда Волка и Медведя рядом нет. Тебя и так тоже не учили? Тебя учили лапками работать? Строить и помогать? Поздравляю, выучили. Однако всякое твоё умение, если не знаешь, как, когда и к кому его применить, тебе же выйдет боком.

— Да почему я виноват-то? — Заяц прямо-таки взвыл от досады. — Если они сделали подлость, я-то при чём?..

— Как всё запущено, — поцокал языком Енот. — Пойми: подлецы — они, а виноват — ты. Быть подлым и быть виноватым — разные вещи. Ну, выяснится, что они могли по-другому. Тебе от этого сейчас легче станет? Избушка твоя к тебе вернётся? Другим жильём обзаведёшься? И не надейся, я тебя к себе не пущу.

— Я не напрашиваюсь, — процедил Заяц.

— Зря, — беззаботно осудил Енот. — Надо было думать и об этом. В связи с чем я рад и счастлив объявить переход ко второму заячьему вопросу—"что делать?". Кстати, сам-то что думаешь?..

Заяц тяжёло вздохнул.

— Понятно, — Еноту надоело сидеть, он улёгся на спину и уставился на быстрые облака, мелькавшие в немногочисленных просветах листвы.— Нас ничему не учили, нам кажется, что всё, что приходит в нашу длинноухую, как у эльфа, голову, неправильно. Хорошо. Вот тебе несколько будущих на выбор.

— Это как? — просто, чтобы поддержать разговор, спросил Заяц.

— Да так. Я тебе скажу, а ты выбирай. Или не выбирай. Говорить?

— Ну, валяй, — разрешил Заяц.

— Валяю, — с готовностью откликнулся Енот. — Будущее первое. Скоро Лиса придёт в чувство и решит тебя простить. Решение будет с радостью воспринято общественным мнением нашего водопоя. Тебе выделят просторный и светлый чулан в построенной твоими собственными лапами избе, и благодарность твоя не будет знать границ. Вся чёрная работа ляжет угадай на кого... тебя там от бешенства трясёт или от холода?

Зайца трясло не от холода.

— Будущее второе. Та же яичница, только в профиль. Ты у нас гордый, ты надрываешь пуп весь оставшийся тёплый сезон и строишь новую избу. Я прихожу на новоселье и приношу выпивку... больше никто не придёт, потому что тебя все будут считать исключительно жестоковыйным ублюдком, причём совершенно искренне. Звери, знаешь, такой народ... повторяю, быть подлым и быть виноватым — разные вещи.

Енот повозился на траве, устраиваясь поудобнее. Корзина с бельём угрожающе закачалась.

— Ранней зимой или ранней весной, — продолжил он, — к твоей новой избе придут. Всё общественное мнение придёт, поголовно. Кроме меня, конечно. Видишь ли, Лиса к тому времени загадит твою избу до невозможности. Встанет вопрос о компенсации.

— Кому, ей? — в голосе Зайца странным образом мешались угасающее удивление и звенящая ненависть.

— Ну не тебе же. Ей, родимой. За всё, что она от тебя вынесла. Ещё Волку и Медведю — за то, что ты втравил их в эту историю, которая могла кончиться трагедией. Только представь себе, доведённая тобою до отчаяния Лиса наносит ужасные раны твоей же бритвой этим святым, тотемным, геральдическим зверям, которых ты решил втёмную натравить на неё... Ещё всяческим приживальщикам, типа белок и лягушек. Ну, и тараканам, конечно. Им вообще вся биосфера по гроб жизни должна за каждую банку дуста. Так что пожалуйте на выход из нашего общего теремка. Встретимся здесь же. Я сюда часто бельё полоскать хожу.

— Ещё что-нибудь? — спросил Заяц. Енот скосил на него жёлтые глаза и уже без фиглярства ответил:

— Ещё ты можешь жить без своего дома. Замёрзнешь либо сожрут. Это будущие номер три и четыре соответственно. Есть и пятое. Обратись к Петуху, он Лису точно выкинет. На него ужимки с бритвой не действуют, он сам кого хочешь закошмарит. И будете вы потом вместе с Петухом жить, поживать и добра наживать.

— Всё? — уточнил Заяц.

— Всё, что я могу посоветовать от себя. Хочешь выбирать, выбирай из этого. — Енот выделил интонацией слова "я", "себя" и "выбирать". Заяц кивнул. — Ну пока тогда, — сказал Енот.

— До встречи, — ответил Заяц.

— Корзину не хочешь помочь дотащить? Я заплачу, — предложил Енот.

Заяц криво улыбнулся и отрицательно покачал головой. Подбросил камешек на лапе и швырнул его в воду. Булькнуло.

...Енот устроился на одной из нижних веток дерева, поодаль от ограды заячьей избы. Он недовольно морщился, то и дело беззвучно чихал. Глаза Енота слезились. Ночной ветер, похоже, так и не определился, куда именно нести дым, искры и пепел, так что Еноту временами доставалось. Однако засидки своей Енот не покидал. Ещё не хватало встретиться с общественным мнением, присутствовавшим внизу в полном составе и молча взиравшим на Зайца.

Заяц сидел сразу за оградой, на скамейке из половинки бревна, и на общественное мнение внимания не обращал. Похоже, Заяц ждал, когда обрушится крыша. Лиса уже давно прекратила выть, биться в подпёртую брёвнышком дверь и пытаться снести прочные ставни — Заяц строил на совесть; вообще, всё, что он делал, он делал на совесть.

Первым не выдержал Волк. Он отделился от общественного мнения, вызвав судорожное перешёптывание лесной мелочи, и подошёл к Зайцу.

— Косой, это ты сделал? — спросил Волк. Заяц, не вставая, повернул к нему голову.

— Сам-то как думаешь? — дружелюбно спросил он. Енот на дереве ухмыльнулся.

— Косой, ты вообще понимаешь, что натворил? — Заяц молча кивнул и отвернулся посмотреть на пожар.

— Ты знаешь, что с тобой за это будет? — Волк уже начал заводиться. Заяц встал и повернулся к Волку, брякнув по скамье какой-то железякой, неразличимой в скачущих тенях с багровой оторочкой.

— Серый, а хочешь, я тебе глаз выну? — всё так же дружелюбно спросил Заяц.

— Ты что, косой, совсем нюх поте... — Волк расправил плечи. Заяц ощерился совершенно не травоядным оскалом и махнул лапой. В ночном воздухе что-то свистнуло, Волк сдавленно крякнул и упал. Общественное мнение, не исключая Медведя, попятилось. Заяц сел на прежнее место.

— Так же нельзя, мы живём в одном лесу, мы же все звери, мы не можем... — Енот вновь поморщился, однако на сей раз не от дыма; истеричное цвирканье Козодоя вызывало у него раздражение. Общественное мнение зашевелилось в одну пятую голоса, не отрывая встревоженного взгляда от Зайца. Волк заворочался и заскулил. Заяц вновь поднялся, подошёл к лежащему и дважды ударил его. Судя по звукам, волчья шкура оказалась слабой защитой против железяки в лапе Зайца. Волк умолк. Общественное мнение тоже. Остались только треск пожара и — если прислушиваться — шелест листьев.

Медведь фыркнул, поднялся на лапы, подчёркнуто неторопливо, презрительно развернулся и направился в лес. Громоздкая тень, отвечая пляске языков пожара, дёргалась перед ним. Остальное общественное мнение заторопилось за ним; на расстоянии шагов пятидесяти Козодой заблажил о чём-то чудовищном и недопустимом. Енот ухмыльнулся ещё раз, обождал некоторое время и свалился с дерева, шумно шлёпнувшись на траву.

Заяц так и сидел на половинке бревна, созерцая пожар. Волк то ли вырубился окончательно, то ли боялся привлечь к себе внимание.

— Строиться будешь? — спросил Енот и потянул носом. Запах горелого мяса был слаб, но явственен.

Заяц, не оборачиваясь, кивнул.

— Могу помочь, — предложил Енот. — Не задаром, конечно.

Заяц кивнул ещё раз.

— Тогда до завтра, — попрощался Енот и, не дожидаясь ответа, бодро двинулся прочь по лесной тропинке.