Warrax

Русофобия

Люди недалекие обычно осуждают всё,
 что выходит за пределы их понимания.
Ф. Ларошфуко

Часть 1

Как известно, русские в официально многонациональной РФ составляют минимум 80%, ну а поскольку к русским относятся так же и белорусы, и малороссы (украинцы), то получается еще больше.

 

 

Кроме того, русские являются государствообразующей нацией. А.Н. Севастьянов сформулировал это так («Время быть русским! Третья сила. Русский национализм на авансцене истории», М., 2004):

«Государствообразующая нация — нация, соответствующая одновременно всем нижеуказанным критериям:

1) исторически создавшая то или иное государство,

2) составляющая абсолютное большинство его населения,

3) являющаяся его этнополитической основой и скрепой,

4) язык которой является государственным языком данного государства.

Мононациональная страна – страна, абсолютное большинство населения которой (не менее 67%) принадлежит к одной национальности. Федеративное устройство страны не противоречит ее мононациональному статусу».

Как сами видите, все совпадает. Пожалуй, стоит пояснить третий пункт — уж очень любят либералы заявлять о многонациональности как о равнозначимости народов. Севастьянов раскрывает этот вопрос:

«...все разумные народы России понимают: если русские сумеют защитить, сберечь, сохранить себя — это принесет благо всем. Россия — это государственно-политическая ипостась русского народа. Что хорошо для русских — то хорошо и для России. А вот если не станет русских — не станет и России. И тогда не удастся сохраниться не только малочисленным, но даже и более крупным народам, живущим в России на землях своих предков. Они ведь тоже не нужны неоколонизаторам».

Казалось бы — все просто. Для того, чтобы обеспечить лучшую жизнь для большинства, надо делать все для русских. Демократия — истинная демократия, а не охлократия! — в действии.

Но в действительности, несмотря на декларируемость демократии, все иначе.

Эти русские ксенофобы

Русские всегда легко сходились с другими народами, если те не выступали против них. Сравните отношение европейцев к завоеванным народам — хотя бы англичан в Индии. Или тех же американцев, приплывших из Старого Света, по отношению к индейцам. Или ранее — испанцы и обитатели нового Света.

При русских же народы, как те, которые напросились в Русскую Империю сами (грузины, армяне), так и завоеванные (народы Крайнего Севера) сохраняли свою культуру, увеличивали народонаселение, их элита могла войти в элиту общеимперскую и так далее.

Короче говоря, уж кого-кого, а русских обвинять в неприязненном отношении к инородцам крайне странно.

Однако такое отношение формировалось в те времена, когда инородцы в подавляющем большинстве жили в местах оседлости, а на русских территориях вполне ассимилировались. Сейчас же ситуация совсем иная: инородцы захватывают жизненное пространство русских, приезжая из своих стран.

Естественно, в такой ситуации просыпается неприязненное отношение к чужакам, которые уже не приходят в гости, а вваливаются в дом объедать хозяина и наводить свои порядки. Но кое-кому очень хочется, чтобы русские не сопротивлялись (и вымирали), и поэтому их обвиняют в ксенофобии — обычно с использованием ярлыков «русский фашизм», «экстремизм» и так далее. Мол, чего это вам вокруг никто не нравится?

Что ж, давайте ознакомимся с тем, что такое ксенофобия, для чего заглянем в. Толковый Словарь Демократического Новояза и Эвфемизмов.

КСЕНОФОБИЯ — (греч.  — чужой). Во-первых, это навязчивый страх перед незнакомыми лицами. Второе значение слова: нетерпимость, неприятие, ненависть к кому-либо или чему-либо чужому, чужеродному. В этом втором значении слово «ксенофобия» является антонимом слова «толерантность». В связи с этим в последние времена, когда происходит массовое насаждение этой самой толерантности среди оккупированных народов, само слово «ксенофобия» стало ярлыком, который навешивается на тех, кто умеет трезво мыслить, кто видит и понимает все омерзительное негодяйство, которое принесли в мир кукловоды, которые используют людей в качестве рабочего скота, но на словах провозглашая разного рода идеалы, светлые образы и борьбу за общечеловеческие ценности.

В биологии ксенофобия является одним из инструментов, который позволяет сохранить не только себя (инстинкт самосохранения), но и свой род. Именно поэтому многие животные, у которых есть зачатки социальной жизни, являют ксенофобское поведение не только в межвидовом плане (защита от хищников, например), но и на уровне своего собственного вида, когда нетерпимость проявляется к особям, не входящим в клан, семейство, стадо. Тем самым свои охраняются от вымирания в условиях, когда идет жесткая борьба за ресурсы. Т. е. ксенофобия — это природный механизм, заложенный во всех животных (в том числе и самых простых, вроде насекомых) для охранения собственной жизни, жизнедеятельности собственного социума. Поэтому сегодня, когда провозглашается борьба с ксенофобией, надо понимать, что эти борцы идут против Природы. И совершенно не важно, что они при этом пытаются возразить, что человек обладает разумом, в отличие от животных, поэтому он может обуздать свои инстинкты. Это — совершеннейшая глупость, ибо зачем обуздывать (а по сути — разрушать) защитный механизм.

Более того, человек сам по себе, по своей природе является врожденным ксенофобом. Когда маленький человечек рождается, он не приемлет никого, кроме своей матери. Только потом, через некоторое время, в круг его маленького мира входят другие близкие родственники — отец, бабушки и дедушки, братья и сестры. Но к чужим людям маленький ребенок относится настороженно и даже откровенно негативно вплоть до вступления в стадию полового созревания.

Таким образом, ксенофобия — это здоровая реакция здорового народа на нездоровую этнополитическую обстановку.

В рамках движения за возвращение слову «ксенофобия» статуса правильного слова, в обиход было введено понятие «кириофобия», которое обозначает недоброжелательное отношение (а то и просто ненависть) гостей к хозяевам. Тем самым ксенофобия просто являет правильную реакцию на кириофобию.

С другой стороны правильному смыслу слова «ксенофобия» противопоставляется слово «ксенофилия», под которой можно понимать болезненное состояние разума, характеризующееся отсутствием национального или расового инстинкта, склонностью к поношению собственной культуры, унижению своего народа и восхвалению всего чужого. Ксенофилия часто сопутствует либерализму и либеральной демократии, ставит под сомнение расовые и национальные различия между людьми, провозглашает, что залогом существования современного человеческого общества является смешение культур (см. мультикультурализм) и народов под знаменем либеральной демократии. Ксенофилия — это теория и идеология, свойственная космополитической интеллигенции, обосновывающие отказ от национальных традиций и культуры, отрицающие государственный и национальный суверенитет во имя т. н. «общечеловеческих ценностей», провозглашающие свободу индивидуума во всех областях жизни как условие развития общества и экономики. Ксенофилия получила стремительное развитие во второй половине ХХ — первой половине XXI ве́ка, и часто сопутствует мондиализму.

Надеюсь, всем все понятно.

Так вот — к чему это я. Изряднопорядочные граждане, насаждая толерантность, обвиняя русских в ксенофобии в том числе и к захватчикам и паразитам, проявляют махровейшую русофобию.

Следует отметить и важный смысловой оттенок терминов. «Ксенофобия» подразумевает именно фобию, боязнь. Речь же на самом деле идет не страхе, а здоровом разделении на «свой/чужой». Аналогичная подмена присутствует в другом насаждаемом ярлыке — «гомофобия». Тоже ведь никто не боится, не так ли?

Простейшая суггестия: мол, раз такое-то явление называется «фобией», то надо перестать его бояться, и все. А само-то явление, мол, нормальное и положительное.

А вот термин «русофобия» как раз соответствует переводу. Русофобия — это боязнь русских.

И вот это явление мы сейчас подробно разберем. Начнем с определения (из того же словаря).

Русофобия — что это?

РУСОФОБИЯ — идеология определенного общественного слоя, составляющего меньшинство и противопоставляющего себя остальному Русскому народу. Русофобия является целенаправленной политикой и идеологией, направленной против титульного народа России — русских. Русофобия использует самые различные приемы, которые позволяют пока что безнаказанно унижать и шельмовать русских, их великую историю и культуру. Среди этих приемов можно назвать историческую ложь, клевету, уверенность в своем праве творить судьбу русского народа без его на это согласия, игнорирование русской исторической традиции и национальной точки зрения, приписывания целой нации различных преступных и асоциальных наклонностей (воровство, пьянство, лень, рабская психология) и т. д. Русофобия опасна для Русского народа, т. к. лишает его веры в свои силы, своего неповторимого национального облика. Русофобия, равно как и геноцид Русских, должны категорически осуждаться, а их носители преследоваться в судебном порядке как распространители антирусской и антигосударственной идеологии, подрывающей основы государства и жизнедеятельности Русской нации.

Русофобия очень часто свойственна представителям интеллигенции, правозащитникам и прочим адептам общечеловеческих ценностей. Более того, эти люди считают за добродетель иметь русофобские взгляды и наклонности. Если среди них попадается человек русский, то он начинает всячески изживать из себя свою русскость, по капле находить чужеродную кровь, отказываться от национальности, от своего народа, превращаясь в гражданина мира. Нерусские русофобы обычно и не собираются отказываться от своих корней, но напирают на то, чтобы отказывались все русские люди. В этом деле доходит до абсурда. Например, попытка сравнения русофобии и антисемитизма (явления одного порядка — виды ксенофобии) вызывает у таких людей приступ ярости и неподдельной ненависти: тот, кто пытается сделать такое сравнение, тут же получает клеймо «антисемита». Да и действительно — разве можно сравнить шесть иллюзорных миллионов, якобы сожженных в печах, и реальные миллионы Русских людей, уничтоженных отпетыми русофобами в годы революций, гражданской войны, коллективизации и т. д.?

Основной тезис русофобии: Русский должен забыть свою русскость, платить и каяться.

Русофобия в России

В конце марта (2008) вышел из печати аналитический доклад Русского Информационного Центра «Русофобия в России. 2006-2007 гг».

С его полным текстом вы можете ознакомится на сайте А.Н. Савельева:

http://www.savelev.ru/article/show/?id=479&t=1

В докладе анализируется подавление русских общественных и политических организаций, de facto антирусское законодательство РФ, использование силовых структур как инструмента политических репрессий, антирусский этнический бандитизм, предвзятость прокуратуры (вкупе с прямыми нарушениями законодательства по отношению к русским националимстам), аналогично — в отношении судебной системы. Также уделяется внимание преследованию русских СМИ и публикациям антирусских материалов в СМИ.

Приведу краткое содержание общей части доклада, конкретные проявления русофобии см. в интернете по ссылке.

Русофобия — неприязнь, ненависть, враждебность или иные негативные чувства по отношению к России, русским или их языку, истории и культуре.

Основными следствиями русофобии являются:

• отрицание права русских на равноправие, статуса русской культуры и русского языка как главных государствообразующих факторов в Российской Федерации, отрицание исторической миссии русского народа как создателя России,

• обвинение русских, борющихся за свои права, честь и достоинство, в шовинизме, возбуждении межнациональной и межрелигиозной розни, распространении идеологии нацизма, а также определение русского национализма как фашистской, расистской, антисемитской идеологии и практики, характеристика русского общественного движения как «русского фашизма»;

• репрессии против русских общественных и политических организаций, против организаций, выступающих в защиту русских национальных интересов, прав русского большинства в России, прав русских соотечественников за рубежом, политических прав русских;

• политика, ущемляющая социальные права русских, приводящая к сверхсмертности, снижению рождаемости, демографическому кризису русского народа;

• политика замещающей миграции, меняющий этнодемографический баланс в Российской Федерации, в отдельных ее регионах, вытеснение русских из традиционных мест проживания путем создания экономического и политического неравенства, ущемляющего русских, либо насильственными методами;

• антирусский этнобандитизм и терроризм, а также их оправдание или провоцирование.

Русские в России лишены каких-либо политических прав, а также прав на устройство жизни в соответствии с собственными традициями и интересами. Являясь федеративным государством, Россия предусматривает существование так называемых национальных республик, где русские являются дискриминируемым большинством (в редком случае — меньшинством) и не имеют возможности ни заниматься доходными видами деятельности, ни занимать ведущие государственные должности. Предпочтение отдается «титульному» населению. Из Чеченской республики практически все русское население насильственно было изгнано или перебито в период войны 1994-1996, 1999-2002. Наиболее ущемленным в политических и иных прав оказывается русское население северокавказских республик, а также Татарии, Башкирии, Якутии. В той или иной мере права русских нарушены во всех без исключения национальных республиках, где «титульная нация» сформировала этнократические режимы. Федеральные органы власти, включая Генеральную прокуратуру, никак не реагируют на это обстоятельство с момента образования Российской Федерации в 1991 году и до настоящего времени. Напротив, «титульный» характер республик в составе РФ подкрепляется экономическими льготами и подчеркиванием национального характера административно-территориального деления.

В отличие от других народов, населяющих Российскую Федерацию, русские не имеют реальной возможности создавать собственные национально-культурные организации. Законодательство о национально-культурных автономиях, предполагающих выделение средств из бюджетов разных уровней на поддержку соответствующих общественных объединений, на русских не распространяется (соответствующие поправки в закон «О национально-культурной автономии» были приняты 2003 году).

В Статье 3 Конституции России записано: «единственным источником власти в РФ является ее народ». Вопреки этому положению русское большинство в России отстранено от формирования органов власти, а сами органы власти не защищают права и интересы русских людей, организуя против русских политических активистов, против партий и движений с ориентацией на русские интересы массовые репрессии, против военнослужащих, честно исполнявших свой долг в войне с этнобандитами. Следствием этого обстоятельства является массовое обнищание русских и вымирание русского населения России со скоростью примерно 1 млн. человек в год.

Русофобия зачастую оборачивается правовым нигилизмом, который провоцируется политической позицией высших должностных лиц правоохранительной системы и государственной администрации. Так, в комментариях к Федеральному закону «О противодействии экстремистской деятельности» справочной правовой системы «Консультант» в октябре 2006 года появился следующий комментарий:

«Все экстремистские организации объединяют следующие черты: 1) акцент темы “русского народа” (обратите внимание: из этого следует, что если организация не имеет акцента на русском народе, то она не экстремистская, что бы она не заявляла по поводу других народов — А.Б.). При этом под русским человеком в одних организациях понимают этнических русских, а в других — и украинцев, белорусов. Определение русского человека является важным классификационным признаком для экстремистов; 2) враждебное отношение к западным и восточным странам; 3) антисемитизм; 4) отсутствие либеральных взглядов. Экстремисты являются активными противниками либерализма. Большинство из них является сторонниками диктатуры, политических репрессий, ограничения свободы слова и демократии в целом. 5) в большинстве экстремистских организациях огромную роль имеет религия. В большинстве случаев экстремисты являются православными, реже язычниками. Однако, так как главным для них являются все же национализм, религия (в частности, история славянского православия) истолковывается по-своему».

В данной интерпретации правоприменителю прямо рекомендуются репрессивные меры против русских людей, а также против православных и язычников, а также всех, кто не придерживается либеральных взглядов или враждебен «к западным и восточным странам».

Принятая государствами-членами ШОС Шанхайская Конвенция о борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом (Шанхай, 15 июня 2001 г.) определяет экстремизм совершенно иначе:

«Kакое-либо деяние, направленное на насильственный захват власти или насильственное удержание власти, а также на насильственное изменение конституционного строя государства, а равно насильственное посягательство на общественную безопасность, в том числе организация в вышеуказанных целях незаконных вооруженных формирований или участие в них».

В нарушение ч. 2 ст. 19 Конституции РФ (согласно которой государство гарантирует равенство прав и свобод человека и гражданина независимо от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного и должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям, а также других обстоятельств) русские в Российской Федерации выделены в дискриминируемую группу, в отношение которой преимущественно применяется «антиэкстремисткое» законодательство.

 

Возникает вопрос: а зачем некто настолько озабочен сдерживанием естественного русского национализма? Почему этот некто так боится русских?

Какие категории людей придерживаются антирусских взглядов — как осознанно, так и бессознательно? И, главное, почему?

Боязнь непонятного

Люди всегда боятся того, чего не в состоянии понять. Стремление «западного» образа мышления «разложить все на составные части и по полочкам» и «восточного» мирозерцания вместо миропонимания, стремления слиться в единое с миром без осознания такового, имеют одну природу: боязнь мира как такового. Запад пытается свести мир к частным проявлениям, таким небольшим, уютным и понятным; Восток уходит в медитацию, чтобы думать поменьше, действовать по наитию.

Вопросы «сколько ангелов помещается на конце иглы» и «как звучит хлопок одной ладонью» здесь сходятся в нечто единое — высокофилософскую оторванность от жизни.

Запад мыслит, склоняясь к дихотомиям — если не белое, то обязательно черное; восток склонен отрицать дихотомии вообще. Оба типа мышления не приспособлены к тому, чтобы воспринимать одновременно мир как целое и частности фактов, причем в глубокой взаимосвязи между собой.

Федор Тютчев некогда высказал взгляд на русских со стороны Европы:

Умом Россию не понять,

Аршином общим не измерить:

У ней особенная стать —

В Россию можно только верить.

Это не значит, что в России нет ума и требуется вера, хотя такие трактовки этих строк и попадаются. Тут главное другое: «аршином общим не измерить».

Русские — я не устану это повторять — в плане менталитета не европейцы и не азиаты. Мы — русские, мы уникальны. Русский человек может найти общий язык и с европейцем, и с азиатом (естественно, если те стремятся к этому), но не является ни тем, ни другим. А вот те русского понять не состоянии. Иностранцу — да, можно только верить и не стараться понять умом.

Но мы сами изнутри умом понять вполне можем. Вот и займемся сейчас феноменом русофобии как явлением беззознательного страха перед русскими.

Какие же категории людей следует разобрать?

 

Не думаю, что имеет смысл затрагивать азиатов — в их среде русофобия как таковая проявляется лишь на территории РФ среди анклавов местечкового национализма. Явление неприятное, но его причины не столь философичны, а сводятся к обычным комплексам малых народностей, почуявших, что можно получить преференций на халяву. Дело тут даже не в народностях, а в психологии так называемых «меньшинств» — будь то меньшинство национальное или сексуальное.

Рекомендую на эту тему статью А. Кочетова «Что такое национализм? Национализм “больших” и “малых» наций”».

«...национализм творит историю. Но необходимо различать два его вида: национализм прогрессивный, державный, и национализм реакционный, местечковый, родо-племенной.

Державный национализм — национализм большой, пассионарной, государствообразующей нации, так или иначе, ведет общество вперед, пусть даже ценой незначительного ущемления интересов периферийных этносов (а прежде всего, их самолюбия) — в конечном итоге они все равно выигрывают. Он не дает проявиться деструктивным, центробежным силам в лице местечковых “национальных элит”, способных разрушить любое государство и пустить насмарку результаты труда нескольких поколений, как это произошло с СССР. При всех стонах национальных меньшинств об их “притеснениях” со стороны державной власти, на самом деле они приобретают многократно больше, нежели теряют. Развивается их культура, наука и образование (которых раньше либо вообще не было, либо были в зачаточном состоянии), появляется промышленность, серьезно улучшается уровень жизни. Многие национальности избегают опасности уничтожения либо порабощения со стороны агрессивных соседей (так, армяне, грузины и многие другие народы, не прими их Россия когда-то под свое крыло, сейчас уже не существовали бы — они были бы давно истреблены турками). Более того, крупные периферийные этносы получают автономии (это, скорее всего, большая ошибка. Результаты этой ошибки мы сейчас чувствуем на собственной шкуре).

Местечковый же, родо-племенной национализм — явление совершенно противоположное. Он нацелен прежде всего на грабеж, на разрушение. Ему совершенно чужд созидательный порыв, движение вперед, он руководствуется узконациональными интересами (псевдоинтересами), его главное стремление — отобрать что-то у державообразующей нации, и поделить между «своими», а на деле получается — внутри “нацэлиты” (хотя и другим тоже кое-что перепадает). Главная декларируемая цель — создать “хоть маленькое, зато свое” государствишко, и “чтобы мы там были главными”. И это — не средство для последующего созидательного рывка, а именно самоцель. Причем родо-племенных националистов совершенно не интересует, как и на что это государство будет существовать в дальнейшем, после проедания награбленного. Главное — это выгнать со “своей” территории государствообразующую нацию (подвергнув ее по максимуму всевозможным унижениям и грабежу, а еще лучше — геноциду), а все созданное ею — промышленность, инфраструктуру, все материальные богатства — присвоить. В качестве же основного источника доходов своего “государства” многие родо-племенные националисты вполне серьезно рассматривают, как в средние века, грабеж богатых соседей, как бы “в компенсацию” за многовековое “угнетение” ими. Либо (чаще) — “материальную помощь” со стороны врагов бывшей своей метрополии в качестве оплаты за различные, большие и малые, пакости ей (как правило, сепаратисты, в случае реализации своих планов, сразу же занимают резко агрессивную внешнеполитическую позицию по отношению к бывшему “старшему брату”».

Р.Л. Перин в «Психологии национализма» четко различает «национализм белой расы» и «национализм неарийских народов».

«Если национализм белой расы в основном носит оборонительный характер, то агрессия цветных лишена всяких нравственных критериев. Исходя из того, что бессознательное, к проявлениям которого мы относим и инстинкт национализма, когда-то у народов былой расы был сознательным, мы можем сделать вывод о вытеснении у них в силу разных причин приобретенного инстинкта национализма в область сознания. Отсюда ограниченность агрессии национализма арийских народов, которая чаще характеризуется как оборонительная агрессия. Можно утверждать, что инстинкт национализма арийских народов находится в «предсознательном» (предпороговом) состоянии. Т. е. подлежит частичному контролю со стороны сознания. У неарийских же народов инстинкт национализма сидит в глубоком бессознательном и поэтому более агрессивен и абсолютно бесконтролен».

 

В связи с вышесказанным имеет смысл разбирать только действительно крупные группы людей, имеющих русофобские взгляды.

Чтобы закрыть вопрос с азиатами, вспомним про Китай — весьма крупная группа, да. Но в китайцах нет русофобии как таковой: они издревле относятся ко всем не-китайцам как к варварам, не выделяя русских в особую группу. Китайцы умеют ждать — и надеются постепенно захватить весь мир.

Так кто же проявляет русофобию в своей массе?

Понятно, что эти группы должны непосредственно взаимодействовать с русскими — негры не будут русофобами, так как живут далеко. Конечно, отдельные негры могут очень даже ненавидеть русских, но для этого они должны с ними пересечься в массе, т.е. — приехать в Россию.

У групп русофобов должна быть еще одна общая черта: стремление переделать русских «под себя», что сделает их понятными, просчитываемыми и уберет страх.

Еще одно важное замечание. Иногда приходится слышать, что нации может противостоять лишь другая нация (или государству — другое государство). Это — ошибка.

«...нации и ее интересам может противостоять любое сообщество, устроенное на любых принципах, и объединенное только “отрицательным интересом” по отношению к данной нации» (с) К. Крылов

Подобные сообщества — более широкое понятие, так как могут существовать и на вполне рациональных интересах, скажем, «пограбить». Мы же разбираем именно фобию. Тем не менее, тезис работает и здесь: русофобскими могут быть любые сообщества, «на подкорке» боящиеся русских.

Конечно, классификации могут быть разными, и было бы глупо заявлять об некоей «самой верной». Я лично выделяю всего две категории, существенные для темы.

Первая: европейцы. Для европейцев Россия была, есть и всегда будет оставаться серьезным, по крайней мере, потенциальным, если не противником, то конкурентом и соперником. Но дело не только в этом сознательном понимании, а в отношении к «этим русским» на подсознательном уровне. «Вроде бы на вид — тоже европейцы, но неправильные, так быть не должно, такого не может быть» — и так далее.

Смотрели фильмы ужасов? Когда некто, только что вполне обычный, вдруг превращается в зверя или инопланетянина? Вот такой ужас. «Не может быть!!!».

Маленький пример

Приведу вам маленький пример, причем он даже в положительном плане — страх не выражен, даже наоборот... Заодно развлечетесь. Автор — Bob Lee. В сокращении.

 

«Довелось мне как-то отдыхать в Турции...

Попадались и наши, русские семейные пары с детьми, с одной из которых я и познакомился. Глава семейства был классическим “новым русским”, каким их рисовали анекдоты и истории, посвященные началу девяностых.

Зрелище он являл собой монументальное. Килограммов 120 живого веса выгодно отличались от сопоставимых по массе бюргеров тем, что основным их источником являлся не громадный пивной живот, а общая комплекция и физическое развитие.

...немцы объявили семье Вовчика бойкот, шумные шалости малолетнего отпрыска старались не замечать, но что-то обсуждали между собой, презрительно морщась.

Полоса отчуждения вокруг Вована тем временем все расширялась, немецкие гости отеля его демонстративно игнорировали, постоянно одергивая своих чинных и воспитанных детей, которые с тоской наблюдали за тем, как Вовчиков наследник буйно резвится и звонко хохочет, с разбегу прыгает в бассейн “бомбочкой”, оглашая окрестности воплями “вождя краснокожих” и вообще живет в свое удовольствие.

Ситуация молчаливого противостояния радикально изменилась буквально на следующий день.

Весь отель проснулся от странных и удивительно непривычных звуков и нарастающего шума. С трудом стряхнув с себя сон, я добрался до окна и выглянул. Картинка была феерической.

Из остановившегося у отеля автобуса вываливалась куча каких-то непонятных людей, издававших гортанные звуки. Все они как один были одеты в цветасто-полосатые длинные халаты, выглядящие даже с моего наблюдательного пункта засаленными, а на головах — это в 40-каградусную жару под лучами утреннего, но уже палящего солнца — красовались мохнатые шапки из овчины.

Все эти граждане представляли собой представителей отдаленных районов Казахстана, оказавшихся лидерами по продаже столь популярного в те годы чудодейственного комплекса препаратов под названием ”Гербалайф”. Вся эта компания оказалась за границей в первый раз.

Пронесшись по дорожкам и побросав где попало свои халаты, эта живая биомасса устремилась в бассейны, образовав там какой-то невероятный человеческий бульон, причем некоторые даже забыли снять с себя мохнатые бараньи шапки.

Двое гербалайфщиков в халатах, явно страдающих водобоязнью, не сняв свои халаты, оцепенели рядом с какой-то немецкой пенсионеркой, привычно загоравшей топлесс. Бивис и Батхед, пожалуй, покраснели бы от стыда при виде манер этой парочки, которая, указывая пальцами, на изрядно потерявшую свою форму немецкую грудь, дико и безостановочно ржала, явно входя в какой-то транс. Даже когда немка, тщетно пытаясь закрыться и закутать свои телеса в полотенце, начала визжать, они не остановились и даже не постеснялись стянуть с нее полотенце, просто умирая от хохота.

Со стороны бассейна в ресторан забежала тщетно прикрывающая свой топлесс немка, преследуемая двумя гогочущими специалистами по вопросам “как похудеть”.

А со стороны лобби в ресторанную зону вошел Вовчик с семьей и обвел зал оценивающим взглядом.

Пожилая немка уже в голос ревела, тщетно ожидаясь поддержки со стороны впавших в какое-то оцепенение соотечественников. В этот момент наверняка многие из них ощутили на собственной шкуре — чего именно удалось избежать цивилизованной Европе за счет того, что волна нашествия монголо-татар разбилась о русское сопротивление.

Рев немки уже напоминал паровозный гудок, впрочем еле слышный на фоне общего бедлама, и тут Вовчик, явно завершивший оценку ситуации, целеустремленно направился к ней.

Попадавшиеся ему на пути обладатели халатов разлетались в стороны как кегли, роняя тарелки, забитые снедью и недоуменно выкрикивали ему что-то гортанными голосами.

Смеющиеся над немкой Бивис и Батхед “гербалайфного разлива” явно не учли изменения в расстановке сил и в сжатые сроки ознакомились с кратким курсом вежливости.

Без видимого напряжения сил, Вовчик поднял одного из них за шиворот, внимательно изучил надпись на криво приколотом значке, поморщился и выбросил владельца сакрального знания “как похудеть” прямо в окно. Полет был впечатляющим и пожалуй, до бассейна, находящегося метрах в 10 от открытой террасы ресторана, деятель не долетел совсем чуть-чуть, грохнувшись оземь на самом бортике.

Его приятель отправился в полет секундой позже…

После этого Вовчик одним движением свалил сидящих за соседним столом и весело чавкающих джигитов на пол, сорвал скатерть, вывалив тарелки со всех их содержимым на копошащихся на полу поборников биодобавок и неожиданно бережно укутал всхлипывающую немку в скатерть и помог ей сесть.

В этот самый день компания “Гербалайф” потеряла большое количество потенциальных клиентов, а ее лучшие специалисты на отдельно взятом региональном рынке столкнулись с суровой прозой жизни.

Вова отлавливал бывших собратьев по Советскому Союзу по всему ресторану, жестко пресекая безуспешные попытки противостоять ему «кучей» и преподавал всем пойманным краткий курс вежливости и толерантности. Его мощный организм, расслабленный солнцем и пивом, с радостью отозвался на возможность физических нагрузок, а его мрачная и убедительная ярость практически парализовала любое сопротивление граждан, в этот самый момент возможно впервые задумавшихся о том, что такое правила приличия и манеры поведения.

Закончив в ресторане, Вовчик отправился в рейд по территории отеля и где бы не находил обладателя цветастого халата и мохнатой шапки, отправлял его в бассейн по замысловатой траектории. Продолжалось ”избиение младенцев” — так это выглядело со стороны — примерно полчаса и принесло удивительные результаты. В отеле как по волшебству вновь воцарилась атмосфера сонно-тягучего расслабления и покоя.

Вечером, когда Вовчик пришел в ресторан на ужин, все немцы, а было их среди отдыхающих подавляющее большинство, не сговариваясь встали, и оглушительно зааплодировали, чем изрядно его смутили, и Вова, как-то сразу ссутулившись, устремился за дальний столик ресторана».

 

Обратите внимание на разницу менталитетов. Начиная от «стала бы русская пенсионерка загорать топлесс» и заканчивая «стал бы немецкий бюргер вступаться за русскую пенсионерку». Причем — мог бы и вступиться, вызвав полицию и ожидая ее в сторонке. Но вот — самостоятельно, причем режиме «один против толпы», при этом действуя ни разу не толерантно...

Да, в этом случае немцы аплодировали. Но в ситуации, когда надо было бы не смотреть зрелище, а взаимодействовать с русским, у них появилась бы боязнь — кто знает, что можно от него ожидать?!

 

Вопрос с русофобией европейцев мы разберем подробно чуть позже — он важен и обширен (и логично оставить на отдельный номер газеты). Сейчас же займемся другой русофобской группой, разговор тут будет более короткий..

Русофобия паразитов

Паразхиты —  вторая группа русофобов «на подкорке». Процитирую Ю.И. Мухина:

«За базу для классификации нужно взять цель жизни животного, поскольку люди являются одновременно и представителями животного мира. Цель животного — в его воспроизводстве, в вечной жизни его вида; эта цель заложена ему в инстинктах: самосохранения, половом, удовлетворения естественных надобностей, сохранения энергии (лени). Животное следует заложенным в нем инстинктам потому, что за удовлетворение инстинктов Природа награждает и животное, и человека чувством удовольствия.

Но человек — больше, чем животное. Природа дала ему способность подавлять инстинкты в случаях, когда человек служит Великой Цели — той цели, ради которой он готов жить и ради которой готов умереть. Это первый класс людей, это и есть собственно люди, а не человекоживотные, и давайте их так просто и назовем — Люди.

Второй класс — обыватели. Их цель в жизни, как и у животного, — в воспроизводстве рода. Они собственных Великих Целей не имеют и всегда находятся под внешним влиянием: поступают “как все”. При этом они могут легко пойти на подавление своих животных инстинктов, если все это делают. Если все верят в Бога и руководствуются в своей жизни его заповедями, то и они ими руководствуются, даже если их животные инстинкты требуют другого. Если все служат Великой Цели, то и они служат и без особых проблем могут пойти за эти цели в бой, о чем ниже.

Третий класс самый страшный. Это класс людей, у которых цель жизни в удовлетворении своих животных инстинктов. Эти люди страшнее животных, поскольку животное удовлетворяет свои инстинкты ровно настолько, насколько это требуется для его цели — воспроизводства вида.

Вот мне приходилось наблюдать охоту львов в саванне. Семья львов убивает антилопу буффало весом до 600 кг. И вся семья лежит возле этой антилопы и ест ее, пока не съест. (По словам егеря, до недели). В это время остальные антилопы могут по этим львам пешком ходить — львы, пока не съедят и не оголодают снова, никого не тронут.

При опасности животное спасается, но оно никогда не будет спасать себя за счет убийства себе подобного. Совокуплением животные занимаются, как правило, только тогда, когда самка может понести. Животные не наносят непоправимого ущерба планете.

В отличие от животных, люди третьего класса не знают меры в получении удовольствий от удовлетворения инстинктов: они совокупляются, но не имеют детей, т.е. совокупляются только ради совокупления; они ради спасения собственной жизни или даже ради удовлетворения естественных надобностей готовы убить кого угодно; для удовлетворения последнего инстинкта они гребут под себя больше, чем могут усвоить, даже если другие вокруг умирают. Инстинкт лени у них гипертрофирован: они ненавидят работу в принципе и стараются жить за счет других людей. В том, что такие люди есть, сомневаться не приходится, чтобы в этом убедиться, кому-то достаточно посмотреть в зеркало, остальным, в крайнем случае, включить телевизор: сегодня на экране правят бал организмы именно третьего класса.

Как их назвать? Сами себя они называют людьми, но надо ли остальным их так называть? Ведь это вносит путаницу и не дает возможности понять происходящее.

Назвать их животными? Но ведь настоящие животные далеко не такие. Может быть, из-за их стремления взять, но ничего не дать, назвать их халявщиками? Но халявщик не обязательно имеет цели людей третьего класса.

И я решил назвать их жидами.

Я понимаю, что этот термин вызовет и споры, и недоумения, и неприятие. Что поделать — таково мое право автора, а читатели вольны по своему усмотрению этот термин использовать или нет. Главное, чтобы мы понимали, о ком идет речь».

«Сами жиды, причем любых национальностей, пытаются внушить остальным мысль, что термин “жид” является презрительной кличкой любого еврея и только еврея. Причем жиды иных национальностей таким утверждением отводят обвинение в жидовстве от себя. А жиды еврейской национальности этим утверждением прячут свое жидовство за якобы общей нелюбовью “некультурных людей” к евреям.

Я пишу по-русски, о России и для ее граждан, поэтому и утверждаю, что жид — это не национальность, а человек особых моральных устоев.

В “Толковом словаре живого великорусского языка” Владимир Иванович Даль собрал три толкования слова “жид” применительно к людям. Это народное название еврея, это презрительная кличка еврея и, наконец, это безотносительно к национальности название корыстного человека, обогащающегося за счет вымогательства, недоплаты, чрезмерных процентов. Иными словами — крайне бессовестного человека любой национальности».

«...можно дать такое определение: быть жидом — это стремиться паразитировать, стремиться получать с других то, что ты не заработал, при этом паразитировать требуется с видом порядочного человека. Последнее условие обязательно, поскольку если вы просто воруете и не выказываете претензий, чтобы вас именовали достойным человеком, то вы не жид, а вор; если вы открыто выпрашиваете милостыню, то вы не жид, а нищий. А если делаете то же самое, но требуете, чтобы вас прекратили оскорблять антисемиты или коммунисты, то вы — жид. Заметьте, быть жидом — это стремиться паразитировать, а не действительно паразитировать. Это моральный облик человека, а не конкретный поступок. Вот человек стремится паразитировать, да не получается у него — другие жиды не дают, либо общество начеку. Но он все равно жид!
Жид стремится паразитировать не из любви к искусству, а, повторю, чтобы удовлетворить инстинкты — быть в лени, быть в безопасности, жрать и сношаться. Более высоких целей у него нет, слава, если она не дает материальных благ, скажем, посмертная, ему тоже, естественно, не нужна. Но в чистом виде, тем более в СССР, паразитировать было трудно, поэтому-то к развалу страны в быт вошло альтернативное “паразитированию” слово — “устроиться”. Не завоевать себе место в жизни, не заработать его, а “устроиться” в жизни, т.е. как можно меньше другим отдать и как можно больше от общества взять».

 

Приношу извинения за длинные цитаты, но здесь важно было раскрыть значение термина полностью, чтобы оппоненты не могли демагогически свести все к какому-нибудь «антисемитизму».

Так почему же у этой группы имеется русофобия?

Как уже говорилось, из-за неспособности понять.

Ведь что требуется обычному паразиту?

Не работать — это, пожалуй, главное. Ради этого он даже готов поступиться в некоторой степени материальными благами. Интеллигенты (см. мою статью, публиковалась в «Спецназе») — типичные паразиты, придерживались именно точки зрения «пусть платят немного, зато не работаю». Тут дело не в отсутствие физического труда как такового — головой надо тоже уметь работать (это делают интеллектуалы). Суть именно в «где бы не работать, лишь бы не работать». Художник творит, а интеллигент-паразит малюет поделки «современного искусства» (см. статью в предыдущем номере газеты); публицист и журналист образовывают людей, доносят до них правду — а паразиты на их месте пропагандируют «общечеловеческие ценности», превозносят то же «современное искусство» в ущерб настоящему (для которого надо хотя бы уметь рисовать и т.д.), развлекают народ на уровне «интеллект не затрагивается»; ученый делает открытия, изучает явления природы — паразиты окопались в «комитетах по биоэтике» и тому подобном, а в СССР являли собой типичное «научный сотрудник, пьет чай и решает кроссворды вместо работы».

Впрочем, типичный интеллигент — это, конечно, жалкая, ничтожная личность (вспомните образ Васисуалия Лоханкина), но при этом паразитизм у него интеллигентский, скрытый даже от него самого. Интеллигент искренне убежден в своей полезности, или, как минимум, в безвредности (мол, «а что делать, жизнь такая»).

Жид, в отличие от интеллигента, паразитирует вполне сознательно. Он не скрывает от себя своей паразитарной сущности. И даже ей гордится — мол, какое-то быдло там пашет, а я вот сумел устроиться в жизни так, чтобы ничего не делать.

Кроме того, жиду хочется богатства. При этом — не «для чего-то», а как самоценность. Всем нужны деньги, чтобы меньше зависеть от жизненных обстоятельств, и в самих деньгах нет ничего «плохого» или «хорошего», они — лишь инструмент. Но именно для жидов деньги представляют собой самоценность, смысл жизни, так сказать.

При этом — важно! — ценностью является не просто «иметь много денег», а «иметь больше, чем другие». Важны не свои возможности для творчества и созидания, а лишь превосходство над другими. Очень хорошо это расписал К. Крылов в «Аллегории» о Храме Тьмы. Привожу отрывок по сути вопроса:

 

«— Добрый день. Я принес вам душу, — сказал клиент, завидев Темные Силы, — и хотел бы получить кое-что в обмен.

— Да, у него есть душа, — сказала Левая Часть Силы, всмотревшись в суть клиента.

— В таком случае, говори, чего ты хочешь, — сказала Правая Часть Силы.

— В общем-то, обычных вещей, — пожал плечами клиент. — Я хочу быть богатым, сильным, великим и знаменитым. В этом я не оригинален.

— Хорошо, — пожала отсутствием плеч Левая Часть Силы. — Значит, ты хочешь, чтобы мы дали тебе деньги, высокие должности, известность и…

— Нет, — твердо сказал клиент. — Я этого не сказал. Я сказал, что хочу быть богатым, сильным, великим и знаменитым.

— Разве это не одно и то же? — деланно удивилась Левая Часть Силы, посмотрев на клиента с некоторым интересом.

— Разумеется, не одно и то же, — сказал клиент. — Допустим, вы дадите мне мешок золота. Но у меня его отберут, как только я выйду за пределы земли Уц, ибо я не смогу защитить свои сокровища. Вы, конечно, можете дать мне стражу или вложить деньги в какой-нибудь банк страны Нод на мое имя. Но все равно я их довольно быстро утрачу, так как я не умею управляться с большими деньгами, и у меня их выманят или я сам вложу их в неверное дело. То же самое произойдет и с властью: я никогда не занимал высоких должностей и не имею к тому способностей. Поэтому во власти я не удержусь. Что касается известности, то об этом и говорить-то смешно: как только люди обратят на меня внимание, всем будет видно, сколь я ничтожен. Я же хочу именно того, чего хочу — быть богатым, сильным, великим и знаменитым, и не менее того.

— Что ж, ты трезво смотришь на вещи, — признала Левая Сторона Силы. — В таком случае мы могли бы изменить тебя, даровав тебе соответствующие способности. Ты сможешь заработать себе состояние, занять высокие должности, и в тебе даже пробудится величие…

— Нет, — сказал клиент, — меня это тоже не устраивает. Потому что люди, достойные богатства, власти и славы, как правило, не очень ценят эти блага, а стремятся к чему-то другому. Например, к тому, чтобы создать нечто масштабное, или осчастливить своим правлением народы, или познать природу вещей. На само же богатство, славу и прочие подобные вещи они смотрят в лучшем случае как на орудия и инструменты своей настоящей работы, и мало ценят их сами по себе. Я же хочу именно того, чего хочу — быть богатым, сильным, великим и знаменитым, и не более того.

— Что ж, твоя позиция, по крайней мере, последовательна, — сказала Правая Часть Силы. — В таком случае не согласишься ли ты на такой вариант: ты останешься тем, кем был, но тебе будет казаться, что ты велик, силен, знаменит и все прочее? Глоток воды будет иметь для тебя вкус изысканного вина, черствый хлеб заблагоухает изысканным яством, дерюга будет ласкать твои плечи, как виссон, а приветствие друга раздастся в твоих ушах ревом толпы. Ты получишь все, что хотел — во всяком случае, для себя. Если хочешь, мы даже сделаем так, чтобы ты забыл об этом разговоре, и принимал все за правду. Многие на это соглашаются.

— Я думал и об этом, — сказал клиент, — но отверг такую идею. Нет, меня не устраивает жизнь в иллюзиях, за которые я заплачу своей настоящей душой. Я хочу быть богатым, сильным, великим и знаменитым на самом деле.

— Есть и такой вариант, — сказала Правая Часть Силы. — Мы можем сделать так, что люди будут видеть в тебе достоинства и величие, которыми ты не обладаешь. Каждое твое слово будет считаться исполненным мудрости, каждый жест — величия. В таком случае ты достигнешь богатства и власти очень быстро, и все это будет настоящим.

— Я читал Гофмана, — сказал клиент, — и помню, что крошка Цахес плохо кончил. Но дело даже не в этом. Мне неприятна мысль, что мною будут восхищаться за те свойства, которыми я не обладаю. Это будут почести, воздаваемые не мне, и богатство, дарованное другому. Нет, я, такой, какой я есть, хочу быть богатым, сильным, великим и знаменитым, — не более и не менее того, и без всяких иллюзий, по-настоящему.

— Но тогда, — развела отсутствием рук Правая Часть Силы, — у нас просто не остается вариантов.

— Почему же? — ухмыльнулся клиент. — Вариант есть. Я хочу остаться тем, чем являюсь. Я лишь хочу, чтобы все остальные люди лишились того, чем они обладают. Пусть червь подточит их дома, пусть зараза поразит их стада, а золото истлеет. Далее, я хочу, чтобы они утратили всякие способности управлять чем-либо. Пусть они ненавидят друг друга и не будут способны договориться даже по самым простым вопросам, а я останусь единственным, к кому они могут обратиться за советом и помощью. Далее, пусть они забудут о своих способностях и талантах, а я сохраню свои. На таком фоне я буду выглядеть великим. Изуродуйте также их лица, чтобы я был прекраснее их. Наконец, пусть они предадутся самым мерзким и бессмысленным порокам — например, дрянному вину и опиуму. Ибо я хочу превзойти всех не только в богатстве, власти и прочем подобном. Нет, я хочу самого сладкого — быть лучше их, причем в их же собственных глазах. Пусть они видят бездну своего падения и мою чистоту. Именно это мне доставит величайшее удовольствие — за которое и души не жалко.

Обе части Силы замолчали.

Наконец, заговорила Левая Часть Силы:

— Твоя просьба необычна, но, пожалуй, мы готовы ее исполнить. Все равно никто не приходит в Костяной Храм, а ты все-таки принес душу. Сделка заключена.

— Ничего, — ухмыльнулся клиент, — скоро людишки к вам потянутся. И они будут предлагать свои души по цене горсти бобов или куска конины.

— Нет, — сказала Правая Часть Силы. — Мы уходим из этого мира, ибо нам тут больше нечего делать. Ибо в таком мире у людей больше не будет душ.»

 

Очень образное и очень верное описание сущности жида. Третье их свойство — стремление к деградации окружающего. Почему — понятно из приведенной аллегории.

Пожалуй, все можно свести к тезису «жидовство — это стремление к деградации окружающего и паразитированию на этом».

Это верно, какую бы область мы не взяли.

Политика? Жиды паразитируют на любом общественном устройстве, будь то тоталитаризм или либеральная демократия. Конечно, второе их устраивает куда больше, так как паразитировать можно разнообразно: становясь политиканами, продвигая «права меньшинств», а при тоталитаризме приходится хоть что-то делать, но «устроиться» они могут везде.

Искусство? Наука? — уже говорилось.

При этом процесс лавинообразен: чем больше влияние жидов, тем больше деградирует соответствующая область, и тем больше жидов может «устроиться», а их паразитизм становится легитимным. Сравните любое «интеллектуальное» шоу нынешнего ТВ со «Что? Где? Когда» — причем тех времен, когда оно еще не было «интеллектуальным казино». Почувствуйте разницу.

 

Русофобия жидов происходит именно из-за понимания того, что русским не просто чужды их устремления, а они для русских неприемлемы, образно говоря, на органическом уровне.

Русские — трудолюбивы. Да, мы умеем и отдыхать, расслабляясь со страшной силой, но когда надо — работаем так, как никто не может. Русский может не хотеть работать «на дядю» или на государство, если он его не уважает, но он не может сидеть без дела вообще, и всенепременно найдет себе занятие, требующее приложения рук и/или мозгов.

Жиду не понять, что такое стремление для кого-то естественно, и он ужасается: как так — работать, когда можно не работать? Это порождает иррациональный страх. Что ожидать от этих русских, если они, в отличие от нормальных людей, мотивируются не только материальным вознаграждением? На них не работают стандартные подходы, веками работающие на европейцах.

Русские безразличны к богатству. Этого жидам не понять в еще большей степени.

Конечно, русские — не принципиальные бессеребренники, но с русской точки зрения богатство должно быть заработанным (заслуженным), что уже не умещается в жидовский менталитет, для которого лучший способ заработать — это на ссудном проценте и «торговле воздухом». Более того, русские не признают богатство как главный критерий уважения в обществе. А когда в менталитете прописано «можно купить все», очень неуютно, когда выясняется, что, на самом деле, не все.

Я не утверждаю, разумеется, что все русские — такие принципиальные, но доля тех, кто не продается, выше, чем в других народах, особенно в современном мире.

А, самое главное, для русских первично понятие СПРАВЕДЛИВОСТИ.

Это такая штука, которую русскому объяснить сложно — понятие базовое, понятное с детства и «на подкорке», вербализуется с большим трудом, а уж четкое определение дать и вовсе невозможно, как и другим базовым понятиям. Но если понятие «время» или «пространство» базовое для всех, то «справедливость» — именно для русских.

Другие народы могут руководствоваться чем угодно, но не справедливостью.

Возможен вариант «кто сильнее, тот и прав» — совсем примитивная модель. Если раньше имелась в виду физическая сила, то в современном мире она заменена деньгами. Это жидам понятно.

Возможен вариант «прав тот, кто соблюдает обычаи». Тоже модель примитивного общества, в современности развившаяся до трактовок оригиналов — будь то религиозные тексты или же юридические. Какой простор для паразитирования!

Возможен вариант «кто сумел доказать в суде свою правоту, тот и прав» — модель современного либерального общества. Тоже понятно, тем более, что можно паразитировать на такой системе очень легко, от адвокатуры и до замены законов на другие, более устраивающие.

Многие народы под справедливостью понимают беспристрастность. Dura lex — sed lex. Но для русского такой подход кажется диким: как можно подходить формально к живым людям?

Во врожденном понятии справедливости заключается Сила русского народа.

Именно поэтому русских постоянно нагружают чувством вины. Пока есть чувство «все по грехам нашим», может быть чувство горя, скорби, но не будет чувства попранной справедливости.

И понятно, почему жиды так боятся русских — паразиту понятно, что, когда его возьмутся изгнать из организма, то меры будут жесткими и тотальными.

И. если европейцы изменили свой менталитет от исконно-арийского давно (окончательно — с возникновением протестантизма), то русские сопротивляются до сих пор.

Часть 2 - европейцы

Русские на самом деле — это такие немцы в квадрате. У немцев: «везде, всюду и всегда должен быть порядок любой ценой». У русских: «порядок должен быть там, где надо, и когда надо». Немцы — народ, умеющий обращаться с Порядком (Амбером). Русские — народ, умеющий обращаться с Хаосом (Логрусом). Бойцовый кот Мурз

 

Речь, разумеется, идет не о немцах конкретно, а об европейцах вообще. Впрочем, некогда на Руси всех европейцев называли именно «немцами»…

Как уже говорилось, главная причина русофобии европейцев — в том, что русские выглядят как европейцы, генетически являются европейцами (и очень чистыми), но при этом напрочь не соответствуют европейскому менталитету. Помните фильм Джона Карпентера «Нечто»? Вот и тут — вроде бы европеец на вид, а чуть что — и оттуда вылазит русский! Мерзость-то какая!

А.Н. Севастьянов, «Итоги и выводы XXвека для России»:

«История не дает серьезных, глубоких оснований русским идентифицировать себя как европейцев. Мы сильно отличаемся от большинства европейских народов своим историческим прошлым, национальным характером, отношением к миру и человеку, типом реакций, моделью поведения, шкалой ценностей и т. д. Определенная унификация, нивелировка в эпоху глобализации, конечно, неизбежна, но неизбежен и периферийный характер этого процесса, не затрагивающий ядра нации. Русским присуще свойственно стремление причислять себя к европейцам, но в этом мало как чести, так и истины.

Европейцы понимают эту суть вещей гораздо лучше нас, отторгая русских и не желая от них ничего, кроме корысти, на всем протяжении истории. Проверенный веками факт: если даже мы выступаем за Европу, она, тем не менее, никогда не выступает за нас, никогда не ценит наших жертв, не спешит нам на помощь. Мы для нее — разменная монета в лучшем случае. Как ни печально, но это касается даже славян — к примеру, поляков, спасенных нами от татар и (дважды) от немцев, но ведущих с нами войны с Х века, или болгар, за освобождение которых мы пролили моря русской крови, но которые воевали против нас и в Первую, во Вторую мировые войны».

Действительно — попытайтесь припомнить, чего хорошего русские получили от любой европейской нации либо государства? Не от отдельных представителей, а целиком? Да еще — чтобы искренне? Я лично такого не припомню.

Вот, скажем, не так давно на конференции «Будущее Белого мира» (2006 г.) Гийом Фай говорил:

«Те, кто заявляет, что Россия — азиатская страна, заблуждаются. Те, кто говорит, что Россия — Западная страна, заблуждаются тоже. Россия – страна европейская; я даже скажу — сверхевропейская.

Ее особая судьба — объединить все европейские народы. С Россией европейцы смогут объединиться и отстоять свой мир; без России, без ее пространств, без ее народа, без ее гения — невозможно ничего.

Да, Россия сейчас больна, — но не более, чем мы, западные европейцы; и мы должны вылечиться все вместе. Общие ресурсы Евросибири — вне конкуренции.

... Безусловно одно: ваша Россия, наша Россия — сейчас в центре судьбы мира. Мы не раз сражались друг с другом, но больше мы себе такого позволить не можем. Мы должны объединиться и вспомнить, что у нас — общие корни, что мы — единый народ на своей земле».

Правда, красиво сказано? А комплиментов-то сколько! А перспектив!

Вот только «ваша Россия» плавненько переходит в «нашу». Что характерно.

Конечно, я не обвиняю Гийома Фая в осознанном намерении «было ваше, стало наше». Но даже здесь вкупе с уважением к русским присутствует намерение их использовать в своих целях. А, как показывает история, такое всегда происходило за русский счет.

При этом Европа всеми силами стремится не допустить сильной России — помните победоносный поход генерала Скобелева против турок? Спасали европейцев. В благодарность Европа объединилась и попросила турок не добивать, а через полгода после окончания войны в Берлине был пересмотрен заключенный договор… но не будем отвлекаться на историю. Давайте рассмотрим психологию вопроса.

Для чего?

Извечный русский вопрос «Что делать?» неразрывно связан с «Зачем делать?».

Можно долго и убедительно раскрывать тему о том, «что немцу хорошо, то русскому смерть» (равно как и наоборот), и прочие особенности национального мышления. Вспомнить, например, монолог Задорнова: «Я бы управлял немцами очень просто — писал бы распоряжения на заборах. Немец, как только прочтет приказ, сразу его исполняет. Он даже у нас если прочтет на заборе, то пойдет, хотя и будет удивлен концом пути» (пересказ по памяти). А русские — они другие, знаете ли.

Некий Штольц (вероятнее всего, псевдоним) на АПН как-то опубликовал статью содержания «иностранцы должны управлять русским быдлом».

«Хороший подчиненный понимает своего начальника. Даже когда он уклоняется от исполнения его приказов, преследуя собственные интересы, он понимает, почему и зачем начальник приказал ему сделать то-то и то-то. Он не будет лишний раз уклоняться от выполнения своих обязанностей. Русский же обычно не понимает, почему и зачем ему приказали сделать то-то и то-то.» — сетует русофоб.

Какой безалаберный этот рюски мюжик, не желает арбайтен при наличии дер орднунга. Вот только «управляющий проектом», не будучи русским, не может понять, что русский как раз очень даже понимает, почему и зачем ему что-либо приказывают. Но не очень-то хочет в этом участвовать.

«Понимание» европейца сводится к «мне платят деньги, поэтому я делаю работу». А вот русскому надо действительно знать, зачем он это делает. Не просто «за деньги», а — в чем цель? Русский, особенно прошедший советскую закалку — плохой рабовладелец, но раб из него еще хуже. И никакая палка не поможет. Из-под нее русский человек будет делать вид, что работает — и не более того.

А вот когда русский понимает, зачем, и с этим согласен — вот тогда он трудится (и воюет, кстати) героически. Вспомните Великую Отечественную и восстановление страны после нее — очень даже наглядно.

Дело в том, что у русских и у европейцев (а также американцев, но они — потомки европейцев, так что в этом вопросе они не отделяются) разные жизненные цели.

У европейцев это — максимально удобно и выгодно устроиться в том мире, который есть.

А у русских —даже не цель, а Путь. Жизненная сверхзадача русского — «доработать» мир так, чтобы он стал справедливым с его точки зрения.

Н. Холмогорова справедливо замечает: «Русский — творец и первооткрыватель; европеец — торговец и бизнесмен. Русский — воин; европеец — наемник. Русский — сам себе царь и бог; европеец — служака, игрок, ловкий адвокат, придворный интриган... кто угодно, но не хозяин собственной жизни. Даже если он король — вокруг всегда есть соседние короли, с которыми он вынужден считаться и вести сложные игры; и такое состояние для него естественно.

При этом русский вовсе не лишен ценных качеств, свойственных европейцам. Миф о “бестолковых, непрактичных и мечтательных русских” — именно миф. История, например, русского купечества ясно показывает, что у русских все в порядке и с практичностью, и с организованностью, и с инициативностью, и с деловыми, управленческими и дипломатическими (в широком смысле) качествами.

Но, в отличие от европейцев, русские не считают эти добродетели ключевыми и предельными. Нам нужно что-то еще. Те состояния, в которых европеец чувствует себя как рыба в воде, для русского неидеальны. Не то чтобы плохи: но русский всегда ясно чувствует, что есть что-то другое, и это другое — лучше. Там, где у европейца happy end — у русского только начало пути.

Поэтому отождествлять русских с европейцами — значит принижать нас и лишать нашей сильнейшей (может быть — именно отличительно “арийской”) стороны».

Интересно развивается эта мысль в «Братьях Карамазовых». Достоевский устами Коли Красоткина, сравнивая русских с немцами, приходит к следующему выводу: «Самомнение — это пусть, это от молодости, это исправится, если только надо, чтоб это исправилось, но зато и независимый дух, с самого чуть не детства, зато смелость мысли и убеждения, а не дух ихнего колбаснического раболепства перед авторитетами».

Если для Азии мы европейцы, то для Европы — чуть ли не татары (как они любят рассуждать о якобы значительной доли азиатской крови у русских!) и варвары, которые время от времени заходят в Европу повоевать.

Достоевский в «Дневниках» метко заметил, что ненависть и недоверие к нам Европы коренится в том, что «они никак не могут нас своими признать». Мы для них воры, укравшие у них просвещение. «Турки, семиты, им ближе по духу, чем мы, арийцы».

Мы разные. Мы действительно разные. Самая большая проблема для Запада в том, что мы белые. Будь мы другого цвета, было бы все понятно. Они могли бы объяснить, почему мы не такие как они, а тут — когнитивный диссонанс.

Главная причина всему этому в том, что мы несем человечеству Идею, противоположную европейской. Самое забавное: Европа, даже если это осознает, не может понять, какую именно.

А все просто: важно наличие самой Идеи, отличной от «сыто жрать». Иногда лучшие из европейцев сами приходят к этой идее («пушки вместо масла»), но ненадолго. Идея у русских меняется. Некогда был, скажем, «Третий Рим». В другое время — «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», чуть позже — «построение социализма в отдельно взятой стране». Не имеет значения (в контексте рассуждения), верные это идеи или же вредоносные; главное, что это были Идеи. Путь России, свой собственный, а не просто цель «как бы урвать побольше».

А вот для европейцев наличие Идеи — редкость. Вот и не могут понять. И, следовательно, боятся: от этих русских можно ожидать всего, причем без какой-либо понятной (с европейской точки зрения) причины.

Поэтому и реакция идет «на русских вообще». То они — «жандарм Европы», то — «красная угроза»… Но, как не называй, суть одна — «русские опасны, их надо бояться».

Пространство

«До бога высоко, до царя далеко» — гласит русская пословица.

Европейцу такую точку зрения понять сложно.

До бога, так сказать, лично, может, и далеко. Зато его представители в лице святой инквизиции — рядом и бдят. Для полноты картины надо понимать, что католическая церковь имела власть, которая вынуждала монархов Европы с собой, мягко говоря, считаться. Для русского человека это слабо представимо: церковь на Руси всегда играла вторичную роль относительно государства, а уж Петр Великий вообще все привел в порядок, учредив Синод.

Не буду раскрывать подробно вопрос двоеверия, но этот феномен исключителен. Вплоть до XVI-го века писались поучения против язычников!

Примечание: встречается точки зрения, что двоеверие было и в Европе. Однако не следует путать двоеверие per se (облечение языческих верований в христианскую форму) и суеверия, равно как и отдельные народные праздники. Но не будем отвлекаться, здесь важно то, что религия на Руси куда менее официальна, чем в Европе.

 

Царь же действительно был далеко: в Москве или в еще более отдаленном Петербурге.

Отнюдь не европейские расстояния, да.

Вильфрид Штрик-Штрикфельдт, «Русский человек»:

«Русский человек, который еще и сегодня представляет собой решающий фактор на огромном пространстве с его многими народами. Ведь это не кто иной, как он, наложил неизгладимую печать на это пространство вплоть до Тихого океана и малой Азии.

Не касаясь истории открытия и расширения этого пространства, следует указать на своеобразный народно-психологический факт: одну шестую земной поверхности с более чем 160 миллионами населения можно проехать вдоль и поперек, обладая знанием только одного — и даже почти без диалектов — русского языка».

Казалось бы, что тут «такого»?

Но это — с русской точки зрения.

А как это выглядит для европейца? Плотность населения Европы намного больше, чем в России. «Широка страна моя родная» нельзя сказать ни про одну европейскую страну. Тесновато.

И если зависть приводит к ненависти, то попытка осознать, что как-то русские справляются с такими территориями, приводит к короткому замыканию в мозгах. «Ужас что».

Сюда же добавляется лингвистика — как может быть один язык на такой территории?

Возьмем для наглядности Германию — там ситуация вообще анекдотическая.

Из энциклопедии: «Система функциональных стилей немецкого языка включает в себя литературный язык (Schriftsprache, Standardsprache, Hochdeutsch), сближающийся с литературной нормой обиходно-разговорный язык (Umgangssprache), региональные (территориально окрашенные) обиходно-разговорные языки (берлинский, северонемецкий, верхнесаксонско-тюрингенский, вюртембергский, баденский, баварский, пфальцский, гессенский), многочисленные полудиалекты (возникшие на базе диалектов региональные разговорные наддиалектные формы языка, отличающиеся от собственно диалектов устранением наиболее специфических диалектных признаков) и собственно территориальные диалекты.

Например, для баварского языкового ареала предложение литературного языка Ich habe es ihm gegeben “Я это ему дал” в литературном обиходно-разговорном языке звучит как Ich hab's ihm gegeb'n, в региональном обиходно-разговорном –— как Ich hoob's ihm geb'n, в полудиалекте — I hoob's eahm gebm, в диалекте — I hoos eahm gem».

Также не является редкостью наличие нескольких государственных языков в одной стране. В Бельгии и Люксембурге — три государственных языка, а в Швейцарии — даже четыре.

А эти русские обходятся одним.

Конечно, на ментальном уровне это страшным не кажется. Но страх всегда возникает из бессознательного (вот попробуйте специально испугаться — не получится). А как бессознательное воспринимает такой контраст? Именно как «возле нашего гемютного мирка с разными, но одинаково цивилизованными соседями, есть какой-то безбрежный океан русских, которых много, которые непонятные…». Варвары — они такие, чуть что — и захватывают невинных цивилизованных граждан. А вдруг их вообще несколько веков назад татаро-монголы покусали и они от них заразились? Вот как хлынет азиатская орда…

Вот и получаем все тот же когнитивный диссонанс: с одной стороны — «чего бояться этих лапотников», с другой — «эти страшные азиатские орды». Так что даже не получается отвести локус внимания.

К тому же, если вспомнить историю Великой Отечественной, то если для России (СССР) — это история пусть тяжелой, но Победы, а для подавляющего числа стран Европы история Второй мировой войны — это история позорного поражения. Собственно говоря, для всех, кроме Великобритании — ее Гитлер просто отпустил в Дюнкерке. Европейцы потерпели поражение. Сначала от Германии, потом от Советского союза. Одни — от этих, другие — от тех. А некоторые — и от тех, и от других.

А далее была «красная угроза» холодной войны.

Так что многовековое опасение русских получило подтверждение в исторически недавнем прошлом.

 

Немаловажно и то, что русские воспринимаются именно как огромная, глобальная, единая масса. Часто даже слишком — все не раз слышали о «русской мафии», которая на самом деле оказывается то еврейской, то грузинской, то еще какой, но не русской. Европейцам же это все равно: из России, значит, русский! Причем нельзя сказать, что европейцы не могут понять суть проблемы: те же ирландцы или баски вполне наглядно показывают, что «прописка» и «кровь» — далеко не синонимы.

Но кто будет разбираться так тщательно в том, что вызывает страх?

Говоря о пространстве, стоит отметить, что дело не только в физическом, а в метафизическом «пространстве» государственности.

Европейцы — скученные индивидуалисты. Атомарное общество. Им практически безразлично, кто «у руля». Герцог такой-то захватил земли барона сякого-то — а какая разница крестьянам и ремесленникам? Точнее: разница-то быть могла, но менялась она настолько часто, чтобы не заморачиваться по этому поводу, тем более, что любое недовольство подавлялось очень жестоко.

Помните знаменитое «вассал моего вассала — не мой вассал»? Вот квинтэссенция европейского мышления: кто с кем о чем договорился, то и есть, а остальных это волновать не должно. Русское «вставай, страна огромная» европейцам не просто не понятно, но недоступно в принципе.

Русская великодержавность простив европейской мелкотравчастости.

Свобода

Часто приходится слышать о якобы «рабской сущности» русского народа и о свободолюбии европейцев.

Конечно, можно и нужно противодействовать мифу о «рабской сущности» (из рабов не выходят партизаны против иноземных захватчиков — уже этого достаточно), но важнее вопрос «о свободолюбии европейцев», который разбирается крайне редко.

 

Честно говоря, европейцам свободу давать нельзя вообще, они к ней не привыкли. Вопреки усиленно насаждаемому мнению о русском варварстве и жестокости, русская история куда менее жестока, чем европейская, а общественная мораль — взыскательнее. На Руси в принципе были невозможны индульгенции, инквизиция, выплата денег за скальпы. В православных монастырях в то время нельзя представить разврата, каковой царил в монастырях католической Европы и в Ватикане. На Руси невозможно обнаружить такого падения нравов, какое было распространено в европейских городах эпохи Гуманизма, либо массовой кровавой бойни, как в Варфоломеевскую ночь во Франции, при Столетней войне в Германии, при сжигании «ведьм» по всей Европе. При этом русские летописи нелицеприятно называют зло — злом. Европейцы же, при всех злодеяниях у себя в Европе и при истреблении аборигенов на всех материках, — считали и продолжают считать — себя самыми цивилизованными в мире.

Когда у европейца пропадает надсмотрщик — он начинает творить такое, что русскому в голову и не придет. «Слишком большая свобода опасна для тех, кто не может справиться с ответственностью, сопровождающей независимость.» © А.Ш. ЛаВей. А для своей выгоды европеец готов творить все, что угодно, не оглядываясь на окружающих.

И очень удивляется, когда у русских не срабатывает такая мотивация. Инопланетяне какие-то! А непонятное всегда вызывает страх и называется «злом».

Русским бесполезно пытаться «стать хорошими» перед Западом — европейцы перестанут опасаться русских только тогда, когда они перестанут быть русскими. И то лишь через поколение-другое.

Русофобия — не случайное недоразумение, а исторически сложившаяся действительность, игнорировать которую — глупо и преступно.

 

Дело не в «кто свободнее», а в том, что европейцы и русские понимают свободу принципиально по-разному.

Что такое «свобода»? Четкого и универсального определения вы не найдете ни в одном словаре. Термин считается «интуитивно понятным», в этом-то и проблема.

Не уважаю Дугина, но в редких случаях он высказывается очень адекватно. Процитирую:

Свобода для

«Свобода» в либерализме понимается совершенно не по-русски, это негативная свобода. Лучше всего сослаться на общепризнанного теоретика либерализма — ведь он знает, что говорит — английского философа Джона Стюарта Милля. Что говорит нам о свободе этот столп либерализма, почтенный английский джентльмен, чье имя украшает философские словари и научные энциклопедии? Почтенный Милль не может ошибаться, не может, ему виднее.

Оказывается, по Миллю, есть две свободы, обозначаемые к тому же разными английскими словами. «Свобода» как liberty, и «свобода» как freedom. Это совсем разные вещи, уверяет нас Джон Стюарт Милль. Liberty — это то понятие, из которого возник термин «либерализм». Но тут-то и начинаются сюрпризы: «liberty», по Миллю, это «свобода негативная», «свобода от». Ее Милль считает самой главной, важной и единственной.

Милль конкретизирует: задачей либералов является освобождение от социально-политических, религиозных, сословных традиций и взаимообязательств. «Свобода от» — это свобода индивидуума от общества, от социальных связей, зависимостей, оценок. Либерализм настаивает: мерой всех вещей является «торгующий индивид», он — смысл бытия и полюс жизни. Не мешайте ему делать, что он хочет, т.е. торговать, и мы попадем «в счастливейший из миров». Торгующий индивид, движимый эгоизмом и алчностью — а «эгоизм» и «алчность» считаются добродетелями либеральной философии, — должен быть взят в качестве универсального эталона. Все правовые, административные, нравственные, религиозные и социальные ограничения должны быть с него сняты; произвол его капризов, его интересов, его расчетов и выгод ложится в основу новой системы ценностей.

…

Это и есть «свобода от», отрицание в ней вполне конкретно, то, от чего предлагается освободиться, — вещи осязаемые и реальные. Да, человека в обществе ограничивают многие вещи, и процесс избавления от этих преград, нравственных норм и социальных обязательств вполне прозрачен — меньше налогов, меньше запретов, меньше отчетов.

Но тут возникает каверзный вопрос: а для чего нужна такая свобода? «От чего» понятно, но «для чего»?

Тут Милль подбирает новое слово — freedom, понимая под ним «свободу для». Ясность, пафос и последовательность либеральной философии Милля останавливается перед этим пределом, как курица, завороженная чертой на песке. «Свобода для» кажется ему пустым и бессодержательным понятием. Оно пугает Милля и либералов тем, что отсылает к глубинам метафизики, к основам человеческого духа, к безднам, с которыми не так легко справиться. «Свобода для», freedom, требует более высокой цели и более фундаментального понимания человека. Она ставит трудные вопросы: в чем позитивный смысл жизни? Для чего человек трудиться, живет, дышит, любит, творит? Куда и зачем направить тот сгусток энергии, с которым человеческий детеныш рождается в мире людей, возрастает в нем, делает первые шаги, говорит первые слова, сажает деревья, строит дома, заводит семью? «Свобода для» — это удар по струне человеческого сердца, это новый животворящий мрак, куда нас бросает философское вопрошание... Это риск, это безумие, это вызов, это далекий зов наших последних, глубоко запрятанных бездн...

Джон Стюарт Милль бледнеет перед этим вопросом, он подавлен ужасающим бытийным объемом открывающейся позитивной свободы, он не знает, что с этим делать, он пасует, он прячется, он уходит от ответа.

Тут на горизонте европейской философии появляется худой немецкий профессор славянского происхождения. Тонкие желтые пальцы ловко и немного брезгливо хватают англичанина за мочку пуританского уха.

Фридрих Ницше, блистательный, беспощадный, фатальный, как ветер пустынь сирокко:

«Свободным называешь ты себя? Твою господствующую мысль хочу я слышать, а не о том, что ты сбросил ярмо с себя.

Из тех ли ты, что имеют право сбросить ярмо с себя?

Таких не мало, которые потеряли свою последнюю ценность, когда освободились от своего рабства.
Свободный от чего?

Какое дело до этого Заратустре!

Но твой ясный взор должен поведать мне: свободный для чего?»

— «Так говорил Заратустра (о пути созидающего)»

Одним этим коротким пассажем либералы окончательно и бесповоротно уничтожены. На них поставлен крест — немногие способны преодолеть проклятие Заратустры. «Свобода от» — это чаяние извечного законченного раба, свободный дух выбирает только «свободу для» — с нее он начинает и ею заканчивает. Ты хочешь торговать, мужчина? Иди и торгуй, не хочешь, не иди и не торгуй! Вставай, улыбайся, твори, рискуй, ошибайся — ты заплатишь за все и по полной шкале, и никто тебя не спасет от жестоких и беспощадных стихий полнокровного живого человеческого бытия. Гарантировать «свободу от» невозможно. Свободу берут сильной мужской рукой и больше не хнычут и ни от кого не ждут пощады.

Либерализм — политическая платформа уродов и пройдох, стремящихся правовым образом сохранить награбленное, уворованное, стащенное. Русскому человеку такая гадость чужда. Мы гордый славянский народ, сильный и смелый...

Почему же мы веками стоим на коленях? — спросит язвительный англосакс, поигрывая бумажкой с биржевыми котировками... Потому, что мы не можем нащупать этого тайного, трудного, кристально чистого и не терпящего ни малейшего обмана «для». Мы слишком любим истинную свободу, чтобы разменивать ее на пошлое, рабское, уродское либеральное «от». Мы лучше постоим еще так, как стоим, соберемся с духом... А потом скажем наконец, скажем свое великое русское слово, последнее слово мировой истории. Это будет слово ультимативной свободы, позитивной и солнечной.

Свободы для...

Есть ли свобода вообще?

С одной стороны, абсолютной свободы нет вообще. Все феномены окружающего мира в той или иной мере ограничивают возможности реализации воли: пространство, время, законы природы, действия других субъектов.

Про свободу от действия физических законов мира заикаются редко (только идиоты да мистики, но и последние такое говорят, приспосабливаясь к настроению и умственному развитию аудитории).

Но и в социальной области не легче. Как писал по этому поводу Д.Т. Судзуки: «Я живу социальной жизнью в группе, ограничивающей мою физическую и духовную свободу. Я не свободен даже в одиночестве, ведь многие импульсы и порывы собственного “я” мне неподконтрольны. Пока мы находимся в этом ограниченном жизненном мирке, бессмысленно говорить о свободе или волеизъявлении. Даже наши желания, по сути, нам не принадлежат».

И еще: «Свобода — понятие субъективное, не имеющее объективного истолкования. Любая такая попытка ведет к противоречиям. Поэтому я и утверждаю, что рассуждать о свободе в рамках объективного мира ограничений по меньшей мере абсурдно».

С другой стороны, можно говорить, что свобода абсолютна. Закон мира таков, что любой может поступать так, как ему заблагорассудится или, по крайней мере, попытаться... Но у любого действующего лица ограничены возможности. Это объективные ограничения. Т.е. получается не «что хочу, то и делаю», а «что могу, то и делаю, если хочу». И такой свободы никто никогда не может лишить (а вот человек сам себя — запросто). Для иллюстрации этого прекрасно подходит классический чаньский диалог:

— Пожалуйста, укажи мне путь освобождения!

— Кто же и когда тебя поработил?

 

У каждого действия есть последствия. Кто разумен, тот это учитывает. Опять приходим к тому, что свободы все-таки нет. Т.е. есть, но в определенных рамках: «свободен, как муха в чемодане».

Что же имеют в виду, когда говорят о свободе, ее достижении, борьбе за нее? Существуют объективные и субъективные препятствия для реализации некоторых наших желаний.

Когда неустранимость этих препятствий осознается, это обычно приводит к отказу от желаний, мол, не очень то и хотелось, «виноград зелен». Ну а когда препятствие выглядит устранимым, это провоцирует усилие к его устранению ради реализации того желания, которому оно препятствует. А для большей благовидности проведем эту операцию под знаменем борьбы за свободу — широко признанного фетиша.

Желания бывает разного рода — обладать что-то вещественным или иметь ту или иную возможность. Понятие «свобода», как правило, связывается с последними, но не строго. А вот понятие «равенство» прекрасно подходит и к тем и к другим. Поскольку желание — дело личное, то свобода — вещь субъективная.

У каждого субъекта собственные рамки, в которых он ощущает себя свободным. Имеет значение, конечно, объем «свободного пространства», но даже при одинаковом объеме по-разному ориентированные субъекты воспринимают в качестве стесняющих разные факторы.

Понятие «свобода» применимо только в приложении к конкретным факторам. Применять же «свободу» в абсолютном смысле — это популизм и одна из методик манипуляции субъектами. Т.е. оно как раз тоже подчиняет этих субъектов чужой воле: «Мы знаем, что такое свобода, и вы всенепременно должны поддержать нашу точку зрения»

Русская свобода

В современном обществе часто превозносится идея принципиального отсутствия возможности свободы в обществе, обосновывая тезис зависимостью каждого члена общества от государства и других людей (товаров и услуг, ими производимых). Да, именно так выглядит действительность с европейской точки зрения.

Русский анархист Бакунин разрубает казалось бы, неразрешимый парадокс с решимостью Александра Македонского, которому подсунули некондиционную упряжь:

«Наконец, свобода является истинной и полной только в целостной взаимосвязи каждого и всех. Нет изолированной свободы, она по своей природе взаимна и социальна. Для того, чтобы я был свободен, необходимо, чтобы мое право и моя человеческая сущность были признаны, чтобы их образ, если можно так выразиться, был отражением как в зеркале свободного сознания всех других. Я могу быть действительно свободным только среди людей таких же свободных, как и я. Утверждение моего права за счет права раба или даже человека менее свободного, чем я, может и должно внушить мне сознание моей привилегии, а не сознание свободы (Этот тезис наглядно иллюстрирует то, что стремящимся к свободе не нужна власть, если обладание таковой не является в обществе необходимым условием хоть какой-то степени свободы — прим. А.Б.).

Но ничто так не противоречит свободе, как привилегия. И поскольку моя свобода, чтобы быть полной и действительной, должна отражаться в свободе всех, наличие хотя бы одного человека менее свободного, чем я, стесняет, уродует, ограничивает и отрицает мою свободу. Всякое посягательство на свободу отдельного индивида, а тем более нации, есть покушение на мое право и мое человеческое естество».

Впрочем, несмотря на четкое и логическое изложение вполне здравых идей, у Бакунина происходит фетишизация пустого понятия (см. выше). Все «священные» понятия, такие, как «свобода», «равенство» не имеют номинального значения, но всегда сопряжены с издержками, т.е. за эту иллюзию приходится расплачиваться. Эти понятия даже не метафизичны, как «человек», «жизнь», «бытие» и т.п., а именно иллюзорны. Можно говорить лишь о субъективном ощущении (даже не субъективном понятии) свободы, возникающем, когда собственная воля вписывается в возможности. И уже сама озабоченность свободой раскрывает отсутствие этого субъективного ощущения.

И вот тут появляется разница: европеец чувствует себя свободным, когда у него нет обязанностей; русский чувствует себя свободным, когда творит то, что ему по душе.

«Свобода для» требует некоторое количество «свободы от», и русские понимают оба виды свободы, т.е. могут регулировать «от» в зависимости от «для». Европейцы же фетишизируют «свободу от», очень слабо понимая «свободу для».

У русских свобода стоит не на первом месте в шкале жизненных ценностей, служа лишь для обслуживания чего-то более «высокого».

Европейцы, соответственно, ставят свободу на первое место.

При этом, что характерно, справедливость у русских первичнее свободы, а у европейцев она где-то далеко и весьма специфична.

Русские отнюдь не менее свободолюбивы, чем европейцы, но свобода у них — иная. Аналогов казакам в Европе нет. Анархизм как политическая теория был развит именно русскими. И так далее.

О партизанах я уже упоминал. Существовали народные движения против поляков и шведов в Смутное время, и отнюдь не по приказу возникло и нижегородское ополчение Минина и Пожарского.

Да и сопротивление Гитлеру — очень наглядно.

«Тот факт, что русский человек не является рабом по своей сути, подтверждается его готовностью пойти на смертный бой по приказу той самой власти, которую он считает несправедливой. Как известно, народы, живущие в рабстве, не воюют за своих хозяев, а войска, набранные из рабов, разбегаются при первой возможности.» — А. Горянин, «Мифы о России и дух нации»

И. Николаев пишет: «Откуда же такое постоянство в стремлении обвинить русских в отсутствии свободолюбия и рабских наклонностях? Вот главный вопрос. И речь идет о различных пониманиях свободы в русском и европейском смысле.

Субъект, как представитель единичного самосознания, резко выделяется и противостоит окружающей его косной, темной, враждебной эмпирической стихии, которая давит на него со всех сторон и стремится подчинить своему неразумному влиянию. Он вынужден вести жестокую борьбу с влиянием враждебного окружения, отстаивая собственное пространство, необходимое для элементарного существования, и одновременно старается расширить границы своего личного влияния. Процесс освобождения от внешних ограничений рассматривается как осуществление накопленного знания, направленного на завоевание природного и социального пространства. Именно знание и сила, проистекающая из него, гарантирует индивиду победу над враждебным инобытием.

Процесс самоосвобождения человека есть в то же время процесс самоутверждения и самоактуализации. Состояние свободы и независимости достигается в результате жестокой, героической борьбы, с помощью собственных неимоверных усилий, благодаря личным способностям, знаниям и силе. Приобретение свободы здесь есть исключительно личное достижение индивида. Он никому не обязан ничем, кроме самого себя, ему некого благодарить за обретенную волю и самостоятельность. Естественно, что процесс достижения свободы культивирует чувство собственного достоинства, самоуверенности и самоценности личности, постепенно переходящее в откровенный, торжествующий культ индивидуализма со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Кстати, в английском языке слово privacy несет как раз соответствующую смысловую нагрузку и обозначает некое качество жизни, определяемое реальной возможностью человека осуществить автономию и свободу в той сфере жизни, которая может быть названа «частной». Это слово-термин употребляется и для выражения права человека на автономию и свободу в частной жизни, права на защиту от вторжения в нее других людей, органов власти или каких-либо общественных организаций и государственных институтов. И вот что примечательно. Если в английском языке существует слово-термин, емко обозначающее это право человека, то в русском языке сколько-нибудь адекватного по содержанию и смыслу слова нет. Одной из основных черт качества жизни, базирующегося на принципе частной собственности, несомненно, является отгороженность от целого — от народа, от нации, от государства, от человечества и от своего ближайшего соседа. Отгороженность реально осуществляется с помощью развитой системы экономических и политических прав, гарантирующих и обеспечивающих определенный минимум индивидуальной свободы.
Движение к свободе есть бесконечное множество абсолютно дискретных, статических друг в отношении друга участков, четко разграниченных между собой всякий раз: на окраине покоренной территории ставится граница, потом снимается и переносится немного подальше (немного — в смысле некоторой единицы длины, вполне конечного числа) и так далее до бесконечности. Процесс достижения свободы в западном ее понимании идет в плоскости чисто количественной, а любое количество живет числом, поэтому наличное состояние достигнутой свободы вполне измеряемо, счисляемо и фиксируемо. Недаром в современном западном обществе поклоняются одному богу — деньгам, как некоей непреложной и объективной количественной реальности, однозначно характеризующей степень достигнутой наличной свободы. Свобода западноевропейского человека имеет внутри себя количественную меру, но не имеет качественной. Наоборот, любое качество человек Запада стремится свести к количественной мере…

Правительственные экономисты так прямо и говорят, что это все равно, за счет чего поднимать ВВП, — за счет ли увеличения добычи сырья, или за счет наукоемких технологий при производстве современной техники. Ведь и то и другое сводится к чисто количественной мере — сумме стоимостей товаров, продаваемых по рыночным ценам.

Так как абсолютный идеал свободы абстрактен, а стремление к нему, процесс его достижения, напротив, жизнен и напряжен, но принципиально ограничен, и потому идеал принципиально недостижим, возникает бесплодное, “злое”, возбужденное желание все большей и большей свободы, необузданную страсть к независимости. Наличной свободы постоянно не хватает, и это обстоятельство способствует тому, что свобода становится одной из наивысших ценностей гражданского общества и всегда находилась и находится в первом ряду его ценностей».

Европеец — это именно атомарный индивид, который в одиночку сопротивляется окружающему миру. Но миру не просто в смысле природы и даже не общества, но противодействует другим индивидам. «Человек человеку — волк». Каждый стремится расширить свою личную маленькую свободу, что неизбежно связано с ущемлением личных свобод других. Каждый рассматривает каждого как конкурента. Вы в курсе, что в учебных заведениях Европы и Америки не принято давать списывать задания?

Русские же (не путать с «россиянами») воспринимают других не как препятствие для расширения личной свободы, а как ресурс, позволяющий успешнее продвигать общую для всех свободу.

И вот этого европеец понять, опять же, не может — и опасается «этих унтерменшей-рабов», которые как-то равнодушно относятся к личной свободе, просто нелюди какие-то! И которые сражаются насмерть в условиях, когда добропорядочный цивилизованный европеец давно уже сдается.

 

Необходимость русскими понимается не как антоним свободы, а как гармоничное дополнение. Чтобы достигнуть своей цели (свободно принятой), необходимо делать то-то и то-то. Понятно, что свобода здесь — средство, а не цель.

Более того, даже на уровне обыденного сознания существует твердое убеждение, что свобода сама по себе, без «для чего», не представляет из себя особой ценности.

В. Розанов некогда писал по этому поводу:

«Свобода есть просто пустота, простор.

— Двор пуст, въезжай кто угодно. Он не занят. Свободен.

— Эта квартира пустует. Она свободна.

— Эта женщина свободна. У нее нет мужа, и можете ухаживать.

— Этот человек свободен. Он без должности.

Ряд отрицательных определений, и «свобода» их все объединяет. Я свободен, не занят.

От «свободы» все бегут: работник к занятости, человек – к должности, женщина – к мужу. Всякий – к чему-нибудь.

Все лучше свободы, “кой-что” лучше свободы, хуже “свободы” вообще ничего нет, и она нужна хулигану, лоботрясу и сутенеру».

Для европейца это — не просто когнитивный диссонанс «чего-то я не понял», а несовместимость на базовом, первичном уровне. Эти русские — инопланетяне какие-то. Или орки.

Которые страшны именно тем, что они есть.

Помните знаменитую комедию ужасов «Семейка Аддамс» (двухсерийный фильм, а не сериал)? Собственно говоря, Аддамсы не делают ничего «такого» — просто они живут так, как им хочется. Они вызывают всеобщую опасливую неприязнь просто потому, что не желают быть «как все», и при этом не являются аутсайдерами, а прекрасно живут и вполне довольны собой. Интересно, что в фильме есть упоминание о русских корнях Аддамсов.

Вот «опасливая неприязнь», пожалуй, и есть чувство, соответствующее русофобии. Конечно, есть и совсем буйные экземпляры, но мы ведем речь не о «профессиональных русофобах», а именно об русофобии обывателей-европейцев.

Позднее примечание: см. «Психопатологоанатомия II: Вольному свободы недостаточно».

Право и совесть

Еще одна ярко выраженная инаковость русских и европейцев — это «чем они управляются».

В атомарном обществе каждый стремится захватить побольше «свободы от», достичь максимально возможного. Основу отношений между людьми составляют соперничество, страх и антагонизм, а общее состояние межчеловеческих отношений наиболее точно и емко выражено в известной формулировке Т. Гоббса «война всех против всех».

И, спрашивается, как выжить в таких условиях? Самосохранение требует возможности ужиться всем вместе, и граждане вынуждены пойти на создание государства, то есть — на добровольный отказ от части личных «неотчуждаемых» прав.

При этом какие-либо обязанности перед государством понимаются как уступки некоей необходимой силе, чуждой и отделяемой от себя. Всегда идет торговля: свободу за права. За гражданином признается полное законное право отстаивать своекорыстный интерес, но требование любить государство, страну — нелепо. И для европейца оно противоестественно (тут есть внешний ура-патриотизм американцев, но он настолько поверхностный, «потому что так принято», что его обсуждать смысла не имеет).

Показательно, что европейская история не знает народных войн против захватчиков. Скажем, на стороне гитлеровской Германии против русских воевало значительно больше французов, чем во всем французском Сопротивлении против немцев.

Если не сильно затронут личный интерес и частная жизнь, то идти воевать подвергать смертельной опасности высшую ценность для европейца — собственную жизнь, без которой не будет и материального благополучия и свободы, не имеет ни малейшего смысла.

Поэтому европеец управляется исключительно внешним — законами.

И. Николаев, «Русская свобода и достоинство»:

«Основу социальных отношений на Западе составляет право, а не совесть, которая свободна от всякой принудительности. Господство закона снимает чувство личной вины, обезличивает акты совести и постепенно выхолащивает, формализует межчеловеческие отношения. Самоограничение в действиях индивидов происходит не столько из внутренних религиозно-нравственных императивов, а значит — свободно, сколько в силу принудительной системы ограничений, существующей в форме юридических норм, правил и постановлений. Внутренний, духовный мир человека не включается в систему межчеловеческих отношений, которая ограничивается исключительно внешним контактом. Никто друг за друга никакой ответственности не несет, заботы и помыслы, надежды и верования остаются сугубо личным делом каждого. Для сограждан не особенно важно, каково мое внутреннее настроение (идеалы, ценности, намерения, побудительные мотивы), для них существенно лишь внешнее поведение, потому, что только последнее касается их благополучия, выражает мое отношение к ним. Это дает совершенный произвол в душевной жизни. Выражением и вместе с тем оправданием состояния внутреннего духовного произвола является принцип плюрализма, принцип равноценности идей, мнений, представлений, существующих в обществе. Суждения по каким-либо вопросам не имеют здесь объективно-истинного содержания, выражают лишь субъективные установки тех, кто их высказывает, следовательно, каждый имеет право придерживаться тех принципов, которые ему по тем или иным причинам наиболее предпочтительны. В одном ряду уважаемых граждан государства, если, конечно, не нарушил правила “не пойман, не вор”, оказываются и ростовщики и, шулера, проститутки и т.п. Все внимание сосредотачивается на внешних формах существования».

«Либерально-демократическая концепция государственного устройства признается наиболее эффективной в деле организации и сохранения индивидуальной свободы и торжественно провозглашается венцом и окончательным итогом политической истории человечества (Фукуяма). Однако, по справедливому замечанию русских философов, в частности Карсавина, демократия (в ее западноевропейском варианте) является переходным периодом между анархией (абсолютной свободой, произволом) и тоталитаризмом (абсолютным рабством). Дело в том, что в “правовом” государстве исходное состояние войны всех против всех сохраняется, но в более благообразной форме — юридического сутяжничества. Оные действия индивидом регулируются жесткими правилами, нормами, законами, нарушение которых воспринимается, как дерзостный вызов всему общественному строю. Индивидуальная свобода находится по-прежнему в состоянии постоянной опасности».

Для западного человека (как типажа, конечно, есть индивидуальные исключения) не существует такого понятия, как ответственность перед собственной совестью. То есть, единственным фильтром для поступка является юридический запрет.

Скажем, брачный контракт для русских — нечто дикое, а там — норма. А право несовершеннолетних детей подавать в суд на родителей?

Или, скажем, гарантии «прав» сексуальных меньшинств публично глумится над чувствами людей нормальной ориентации — закон с этим обязывает смириться. Русский все равно будет возмущаться, а европеец сразу по выходу закона включает политкорректность.

Общеизвестно, что в Америке и Европе без зазрения совести друг на друга стучат по каждой мелочи. И это вполне соответствует атомарной морали. Конечно, обычно стучат люди с тем же складом характера, с которым у нас начинают скандалить; но стучать у них — естественно, а не позорно.

И. Николаев о русских: «Юридические нормы признаются по сути только тогда, когда являются интуитивно понятными, то есть когда не противоречат традиционной морали. …скажем, я активно пользуясь пиратской продукцией, в принципе могу представить себе русского, который этого принципиально не делает, но не могу представить, чтобы он считал это грехом, чем-то вроде кражи серебряных ложек в гостях. Просто нарушением закона. Закон в нашем представлении должен следовать за моралью, а не предшествовать ей, он должен лишь дополнять мораль, а где можно — просто не вмешиваться (почему у нас вызывает оторопь юридическая зарегулированность семейных отношений на Западе). Или, например, у нас, среди тех, кто считает гомосексуализм грехом, лишь немногие сожалеют об отмене соответствующей статьи в УК. В западном же понимании отдельного от закона греха нет. Насколько я понимаю, там не считается зазорным поставить власти в известность о мелком нарушении закона твоим соседом. В нашем же представлении такой доносчик, хотя и совершил юридически безупречный поступок, бесповоротно опускается на самую низшую ступень моральной иерархии.

Конечно, все это гораздо сложнее, все переплетено, но генетически в российском и западном сознании мораль и закон связаны диаметрально противоположным образом: на Западе — “запрещено, поэтому плохо”, у нас — “плохо, поэтому запрещено”».

Вот мнение из блога mike67, русского, долгое время живущего во Франции:

«…современные французы из деревни, в которую я часто езжу, поголовно улыбаются при встрече, но в полях забивают насмерть кошек… Внутренний барьер против гнусности отсутствует, есть только барьер цивилизационный, составленный из писанных и неписанных правил. Где в нем случается прореха, западный человек предстает совершенно в другом обличье. Эта ментальность слишком криво пересекается с русской, поэтому мы обычно интерпретируем такое поведение с помощью своих, не подходящих к случаю понятий. Вежливый человек в нашем представлении добр, а потому не может избить кошку, заставить негра пересесть в автобусе или швырнуть в лицо документы. Если же он делает это, значит притворяется добрым. По этой причине мы часто считаем западную вежливость “притворной”».

И если описанное поведение европейцев вызывает у русских брезгливость, то поведение русских, для которых закон отнюдь не первичен, вызывает у европейцев страх вида «живут не по закону, а по своим понятиям — значит, бандиты!».

Русский, живущий по «северной» этике (см. «Поведение» К. Крылова) не делит жизнь на «частную» и «общественную», не боится практической деятельности (в том числе применения силы), не делает фетиша ни из своих, ни из чужих прав и свобод; у него есть четкие представления о достойном и недостойном, и недостойного он не намерен терпеть не только в себе, но и в других.

Ну просто нецивилизованный и опасный варвар!

 

Пожалуй, наиболее выпукло показывает разницу менталитетов небольшая зарисовка, на которую я случайно наткнулся в интернете.

«В детстве мне случилось играть в мяч с немецкой девочкой в ГДР, в саду ее деда. Вдруг из дома выскочил старик и, строго крикнув: “малшик!”, указал на пару упавших с дерева яблок. Я знал, откуда ему знакомо это слово: “на стройках немцы пленные на хлеб меняли ножики”. Этот эпизод не переводится на язык русских понятий. С моей точки зрения, немец должен был испытывать раскаяние либо ненависть, либо подхалимский страх или, хотя бы, галичевское примирительное “вертухай и бывший ‘номер такой-то’ — нам теперь невмоготу друг без друга”. Любые, сколь угодно глубокие и сложные душевные движения. Но одного не могло быть в наших отношениях — этих двух яблок. Пойти войной, убивать и жечь, потом пухнуть от голода на стройке — и как два яблока об мяч».

Война народная

Н.Я. Данилевский говорил о том, что Россия — одно из немногих государств, которому чужда захватническая политика. «Итак, — писал он в “России и Европе”, — в завоеваниях России все, что можно при разных натяжках назвать этим именем, ограничивается Туркестанскою областью, Кавказским горным хребтом, пятью-шестью уездами Закавказья и, если угодно, еще Крымским полуостровом. Если же разбирать дело по совести и чистой справедливости, то ни одно из владений России нельзя называть завоеванием — в дурном, антинациональном и потому ненавистном для человечества смысле. Много ли государств, которые могут сказать про себя то же самое?»

А.Н. Севастьянов также отмечает:

«Четвертая особенность — мечтательность, непрактичность русских людей, воспитанная необъятными просторами Родины. Мы всегда развивались не по интенсивному (как Европа или Азия), а по экстенсивному пути; у русского человека всегда оставалась возможность все бросить и бежать: в Запорожье, на Дон или в Сибирь, не важно куда — вместо того, чтобы преобразовывать неугодную ему жизнь на месте. Там, где бельгиец (плотность населения 500 человек на кв. км.), или китаец, или японец прилагал все силы ума и тела, чтобы выжать из блохи масло, русский уходил, куда глаза глядят (плотность населения 8 человек на кв. км.), и распахивал целину дедовскими методами. В этом одна из причин того, что русские всегда хотят всего и сразу, что они так неохотно занимаются простыми, малыми, нудными ежедневными практическими делами по самозащите и самоорганизации, предпочитая им споры о глобальном и вечном, мечтая о невозможном».

«Русским весьма свойственна амбивалентная комплиментарность (обращенная на всех равно доброжелательность и отзывчивость), часто выражающаяся в рекордно высокой ассимилятивности. Мы способны ужиться и сжиться со всеми. Это не значит, увы, что все способны сжиться с нами, отчего наша история, особенно минувшего столетия, преисполнена горьким разочарованием».

Здесь важны два аспекта.

Во-первых, исторически европейцы привыкли к «цивилизованной войне», когда один рыцарь побеждал другого, брал его в плен, и они вместе благородно пили пиво, пока везли выкуп за латы. Всякий же мелкий крестьянско-солдатский сброд никто не считал. Также в европейских традициях — широкое использование наемников. Роль народа сводится к восстановлению вытоптанных полей и выплате налогов на войну.

Во-вторых, все решается «наверху», политикой, а народ не лезет в «не свое» дело. Тут и «правительства в изгнании», и альтернативные версии марионеточных правительств, и еще куча всего интересного, но место для народа не предусмотрено, и он смирно ждет своей участи (которая сильно и не меняется.).

А с русскими — представьте себе! — такой номер не проходит.

Вот уже все, по всем европейским понятиям — победа, а тут эти варвары достают дубину народной войны — и ка-ак...

Русских можно уничтожить, можно взять в плен, можно усадить на трон инородца, чтобы правил в нерусских интересах.— но невозможно сделать рабами.

Как таких не бояться?

Часть 3 - современность

Только когда все умрут, закончится большая игра
Редьярд Киплинг

Важно понимать, что русофобия — это не поиски «русских фашистов» внутри России и тому подобное, эти действия — лишь отголосок общей ситуации. Которая весьма проста: русофобия — это не внутренние конфликты с либералами и диаспорами, и даже не антигосударственная позиция чиновничества РФ. Русофобия — это именно что «Россия против всего остального мира». Конечно (и я об этом уже писал ранее), негры далеко, а азиаты традиционно, по-азиатски, терпеливы. Так что непосредственно русофобия — все же особенность Запада. Забывать про остальных не стоит; просто в межрасовых противостояния русские выступают как часть белой расы, но внутри таковой имеет место русофобия.

Обратите внимание: у России и у русских действительно особый статус. Если во время «горячих», военных конфликтов обе стороны обрушивают друг на друга лавины пропаганды с обвинениями в бесчеловечности, зверствах и т.д. и т.п. (рекомендую двухтомник Н.Л. Волковского «История информационных войн» — СПб, Полигон, 2003), но на Россию подобные обвинения сыпятся с завидной регулярностью.

«Спецназ России» уже затрагивал эту теме, но публикация давняя (январь 2004), поэтому процитирую. А. Асриян, «Функциональная русофобия»:

«…уже в послевоенное время известный итальянский писатель Итало Кальвини написал эссе “Германия — Азия Европы”. (Как похоже на “диких казаков” и “монгольские орды большевиков”! Арсенал приемов уж очень невелик… А впрочем, если на среднего европейского обывателя действует набор одних и тех же заклинаний — зачем же придумывать новые!… Просто, как в старом анекдоте: “Ну не нравишься ты мне, не нравишься…”

И вдруг — все заканчивается к пятидесятым годам, спустя каких-то десять-пятнадцать лет после войны! Причем единственной войны, в которой немцы вели себя в некотором соответствии с образом варваров, который до того был несправедливой карикатурой…

Мистика? Отнюдь нет. Просто к пятидесятым годам сложилось впечатление, что Германия, наконец, уничтожена. Энергичная, переживающая экономический подъем ФРГ казалась абсолютно безопасной, в отличие от нищей Версальской Германии. Было сделано главное, что не удалось после первой мировой — была уничтожена немецкая наука, прервана преемственность научных школ, была уничтожена немецкая система среднего образования, был уничтожен сам немецкий культурный дух. И сразу наступила благодать и европейское единство…

Образно говоря, идеальный немец — и продолживший ту же традицию русский — это воин и инженер, осознающий себя на переднем крае, где впереди — неведомое, а за спиной — все человечество. Идеальный англосакс — дипломат и бухгалтер, натасканный на соперничество с людьми, на внутреннюю грызню, изыскивающий хитроумные способы, которыми можно было бы завладеть чужой добычей.

Так что сегодняшняя русофобия, как ни парадоксально, служит скорее комплиментом для ограбленной и обессиленной России. Она, всего лишь, означает, что еще не все кончено. Гораздо хуже было бы, если бы Россию “простили и возлюбили”, как в свое время Германию.

 

Пока же — еще можно надеяться, что Россия не только со временем завершит прерванный на самом интересном этапе русско-немецкий проект — и не позволит подменить его никакими симулякрами вроде “либеральной империи”, но и когда-нибудь реализует свой, уникальный, первые наброски которого можно различить в работах “русских космистов” околореволюционного времени».

Гоббс как выразитель менталитета Запада

Многие совершают ошибку: пытаются понять причины русофобии со своей точки зрения.

Если это делает интеллигент, он неизбежно впадает в рефлексию «раз нас не любят, мы — плохие» и начинается стандартное интеллигентское покаяние во всем подряд — вдруг простят и полюбят?

Если же об этом задумывается нормальный человек, то вопрос у него вызывает недоумение, так как идет проекция с себя. «Я же вот никого не ненавижу без причины, значит и все так должны думать». Т.е. рефлексии нет, но есть ощущение «что-то мы друг друга не понимаем — надо бы выяснить проблему, поговорить».

Но, чтобы понять истоки русофобии, надо смотреть не с «русской стороны», а со стороны Запада.

Игорь Шафаревич, «Русофобия»:

«Вся концепция тоталитарного государства (как в монархическом, так и в демократическом его варианте), подчиняющего себе не только хозяйственную и политическую деятельность подданных, но и их интеллектуальную и духовную жизнь, была полностью разработана на Западе, — а не будь она столь глубоко разработана, она не могла бы найти и воплощения в жизни. Так, еще в XVII веке Гоббс изобразил государство в виде единого существа, Левиафана, “искусственного человека”, “смертного Бога”. К нему он относит слова Библии: “Нет на земле подобного ему; он сотворен бесстрашным; на все высокое смотрит смело; он царь над всеми сынами гордости”. А более конкретно, Суверен обладает властью, не основывающейся ни на каких условиях. Все, что он делает, справедливо и правомерно. Он может распоряжаться собственностью и честью подданных, быть судьей всех учений и мыслей, в частности и в вопросах религии. К числу главных опасностей для государства Гоббс относит мнения (“болезни”), что частный человек является судьей того, какие действия хороши и какие дурны, и что все, что человек делает против своей совести, является грехом. Отношение подданных к Суверену, по его мнению, лучше всего выражается словами “вы будете ему рабами”. В этом же веке Спиноза доказывает, что к государственной власти вообще неприменимы нравственные категории, государство принципиально не может совершить преступления, оно в полном праве нарушать договоры, нападать на союзников и т. д. В свою очередь любое решение государства о том, что справедливо и несправедливо, должно быть законом для всех подданных. В XVIII веке Руссо разработал демократический вариант этой концепции. Он полагает, что верховная власть принадлежит народу (тоже называемому Сувереном), и теперь уже ОН образует “коллективное существо”, в котором полностью растворяются отдельные индивидуальности. Суверену опять принадлежит неограниченная власть над собственностью и личностью граждан, он не может быть не прав и т.д. От Суверена каждый индивид “получает свою жизнь и свое бытие”».

В этом — квинтэссенция Запада.

Без толку слушать политиков, философов, социологов, политологов, психологов и так далее. В лучшем случае они сами находятся внутри этой системы, а нередко сами помогают ее поддерживать, маскируя ее сущность.

Просто почитайте Гоббса. Как пишет Маршал Сахлинс: «Гоббсово видение человека в естественном состоянии является исходным мифом западного капитализма».

Все откровенно: «…хотя блага этой жизни могут быть увеличены благодаря взаимной помощи, они достигаются гораздо успешнее подавляя других, чем объединяясь с ними».

«Когда же… граждане,… требуют свободы, они подразумевают под этим именем не свободу, а господство».

«Следует признать, что происхождение многочисленных и продолжительных человеческих сообществ связано... с их взаимным страхом».

Вот так, честно и откровенно. Сейчас подобные сентенции принято маскировать, но суть их остается прежней с XVII-го века (да и тогда Гоббс лишь свел все воедино, традиции куда древнее).

Страх перед русскими

А. Панарин, «Правда ”железного занавеса”»:

«…исключительная ревность к чужому могуществу. В истории США не раз встречались случаи, когда они были готовы к нападению и разрушению другой страны только потому, что ее подозревали в способности достигнуть равной им мощи. Объединенный комитет начальников штабов в ноябре 1945 года сформировал доктрину, предусматривающую атомное нападение и разрушение СССР не только в случае предстоящего советского нападения, но и тогда, когда уровень промышленного и научного развития страны противника даст возможность напасть на США либо защищаться от их нападения…»

Сравните с цитатой из Гоббса: «...равными являются те, кто в состоянии нанести друг другу одинаковый ущерб во взаимной борьбе». Показательно, не так ли?

Почему, спросите вы?

А все потому же. Русские — единственный «цивилизационный проект», который может реально противостоять Западу. Не просто «не пускать к себе», а именно что полноценно противостоять. Причем Великая Отечественная была не так давно, а тогда СССР противостоял фактически в одиночку всей Европе. Любая страна «цивилизованных европейцев» капитулировала бы максимум зимой 41-го. А эти русские — они, знаете ли, опасны.

Из интернета, ЖЖ-пользователь 17ur:

«…я ссылаюсь на Free Republic. Русские биты, унижены, вытирают кровавые сопли и в ужасе бегут от сияния свободы и демократии. Я тут не издеваюсь даже, выражения именно такие. Всякие “смерть русским животным” (нет, не beasts, размечтались. Animals), “каждый грузин должен убить одного русского”, “смерть Путину”…

…не говорите мне, что русофобии не существует. При этом — очень важное наглядное подтверждение моей мысли — их русофобия была самодостаточна. Она не являлась продуктом рациональных рассуждений — наоборот, рациональность ее обслуживала. Зрелище, точнее, читалище отвратительное.

Просмотр вполне мэйнстримовских статей в сочувствующих республиканцам СМИ только усугубил те же впечатления. Это русофобия as is, феномен, который не продуцируется какими-то интеллектуальными усилиями индивида, а напротив, подгребает их под себя для своего оправдания и усиления.

Мне сейчас скажут, что у русофобов, как у террористов, нет национальности, что в каждом народе есть русофилы и русофобы… Отнюдь нет. Если присутствующая русофобия самодостаточна в указанном выше смысле, то она уже — явление, присущее не отдельному человеку как личности, а ему же как представителю общества — или, точнее, цивилизации, в данном случае “западной”.

Может быть, у меня поинтересуются, чем это русские такие особенные, что удостоились отдельной фобии со стороны свободолюбивых, добрых, милых и мудрых представителей “запада” — как Заокраинного, так и не очень. Увы, в эту ловушку я попадать отказываюсь, ибо согласие с тем, что русофобия есть нечто качественно иное сравнительно с обыденным отношением “запада” к “иным”, суть прямая дорога к фофудье. Если русофобия уникальна, то получается, что она вызвана православием, валенками, матрешками, мечтой о всеобщем коммунистическом счастье и еще чем-нибудь эндемичным и сверхценным…

“Фобия” есть обычный фундамент всякого отношения “запада” к иным цивилизациям — или цивилизационным проектам в рамках самого “запада”, признанным выходящими за рамки некоторой “нормы”. Русофобия выделяется на этом фоне лишь количественными параметрами, ибо “большому кораблю — большая торпеда”.

Что такое “фобия” вообще? Словарь вам подскажет: “страх и ненависть”. При этом, будь это явление обычной, разъемной суммой страха и ненависти, отдельного слова оно бы себе не снискало. Это именно переживание страха и ненависти, слитых воедино. Страхоненависть. Ненавистьрах.

…русофобия есть страх того, что русские отберут у “западного” человека что-то, принадлежащее ему, и ненависть, направленная на отъем у русских того, что принадлежит “западному человеку”. Прошу заметить некую тонкость: не того, чем западный человек хочет обладать, не того, что ему должно принадлежать, а того, что ему принадлежит, потому что ему принадлежит все. В том числе все, что было, есть или будет у русских (или у объектов иных “фобий”)».

Здесь я не совсем согласен с автором. В целом рассуждение верно (иначе бы я его не использовал), но страх и ненависть — не первичны, они, как и все эмоции, являются лишь постфактумной реакцией на события. Замечу, что в данном случае речь идет о чувствах — устойчивых по отношению к какому-либо объекту эмоциях.

Таким образом, страх и ненависть по отношению к русским именно что не вызываются какими-либо действиями русских либо России, они могут лишь обострить ситуацию и т.п. Такое отношение постоянно.

И первично, как верно замечено, именно «потому что ему принадлежит все» — так Запад считает «на подкорке». И снова Гоббс:

«Мнение о том, что суверен подчинен гражданским законам. Четвертое мнение, противоречащее природе государства, сводится к тому, что тот, кто имеет верховную власть, подчинен гражданским законам. …суверен не подчинен тем законам, которые он сам, т. е. государство, создает».

В Западном менталитете нет понятия «справедливость». И даже понятие «закон» верно лишь для обывателей, сам же суверен, вне зависимости от того, как он называется, «монарх» или там «всенародно избранный президент», законам не подчиняется. Именно от этого концепта идет менталитет вида «если закон поменялся, то правильно делать уже не так, а так» — что весьма странно выглядит с русской точки зрения, в которой законы должны соответствовать справедливому мироустройству.

Как выглядит фобия

Давайте посмотрим на примеры (мини-подборка взята с сайта, сейчас закрытого).

Видный либеральный философ Дж. Грей пишет: «Враждебность Запада по отношению к русскому национализму имеет долгую историю, в свете которой советский коммунизм воспринимается многими в Восточной и Западной Европе как тирания Московии, выступающая под новым флагом, как выражение деспотической по своей природе культуры русских».

По западной прессе гулял афоризм нашего историка Арона Гуревича: «В глубине души каждого русского пульсирует ментальность раба». Красиво сказано, хотя по смыслу дрянь. Миф о рабской душе был нужен, чтобы ударить по государству как важному символу русского национального сознания. При Горбачеве это была важная часть русофобии.

Объект издевательств — русский тип хозяйства, хоть в царской России, хоть в СССР. А ведь хозяйство связывает людей в народ. Модный во время перестройки экономист В. Найшуль даже написал статью под названием «Ни в одной православной стране нет нормальной экономики». Нелепое утверждение. Православные страны есть, иным по полторы тысячи лет — почему же их экономика ненормальна?

Русофобам-экономистам лозунг дал А.Н. Яковлев: «Частная собственность —материя и дух цивилизации. На Руси никогда не было нормальной частной собственности… На Руси никогда не было частной собственности, и поэтому здесь всегда правили люди, а не законы. Частная собственность — первооснова автономии личности».

Под «автономией личности», как вы понимаете, замаскировалось атомарное общество. Да, на Руси было всегда понятно, что такое личная собственность, но вот «частная»… Опять же, это не хорошо/плохо, а просто такая особенность. Которую нужно учитывать.

В последнее время активно создают образ «русского фашизма». Это — оружие психологической войны против русских. Клеймо фашиста — «черная метка», оно ставит народ вне закона. На Западе сильна ксенофобия, скинхедов полно, не сравнить с нами; но никакой отморозок не осмелится сказать «английский фашизм». Да и про Россию никому не позволят сказать, например, «татарский фашизм» или «еврейский». Узаконена только русофобия.

Вот еще хорошее изложение вопроса: А. Никонов, «Русофобия на Западе» (из газеты «Наша Страна», 16 января 1999 г., Буэнос-Айрес). Текст, конечно, старый, но тут важно то, что в те времена Россия не представляла даже теоретической угрозы Западу. Изменилось ли отношение?

«После распада СССР русофобия на Западе не только не ослабла, но и, напротив, усилилась. Газеты, журналы, телевидение, кинофильмы, театральные постановки — словом все, что воздействует на так называемое общественное мнение, — выливает на западного потребителя потоки русоненавистничества, как в самые тяжелые времена противостояния Российской Империи и Европы. Несколько лет назад в пропагандном образе России (между нею и СССР традиционно не делалось никакого различия) на общем фоне резкой враждебности еще появились “положительные” герои — немногочисленные демократы западной складки, надежда Америки и Европы, подаваемые как надежда России. В последнее же время пропаганда в контексте полного и безоговорочного отрицания нашей страны стала часто нападать даже на свое любимое детище — постсоветскую демократию.

По западной установке, в России плохо все: русские по натуре ленивы, жестоки, и духовно ограничены; “настоящая” демократия в таком государстве невозможна; монархисты все сплошь ретрограды, националисты и пьяницы — то же, что и коммунисты; православная Церковь тоже до мозга костей реакционна и деспотична; все предприниматели преступники; все товары плохого качества; простые люди — рабы, склонные к хамству и алкоголизму; армия состоит из дикарей и убийц с имперскими амбициями и т. д., и т. п. — и так в “этой стране” было всегда.…

С наследием “холодной войны”, вопреки отчасти бытующему на Западе мнению, эта пропаганда имеет мало общего. Бросается в глаза ее однозначно расистский характер: это не критика отдельных моментов, представляющихся авторам дурными, а ненависть к целому народу; это плохо скрываемое или не скрываемое вовсе заявление, что весь данный народ по природе своей плох и ничего положительного от него принципиально исходить не может. Особенно явным видится исключительный характер антирусской пропаганды, если вспомнить, что расизм в западных странах преследуется законом и оскорбительные высказывания в целом об африканцах, азиатах, евреях, арабах, любой другой расе или нации считаются правонарушением. Непрерывная же травля всего русского не смущает, судя по всему, никого».

Как фобия делается

Теперь давайте прикинем, как именно выглядит фобия, которой удостоились русские (используются те же материалы, что и в главе «Страх перед русскими», но значительно переделанные, так что цитаты не проставляю). Что можно сказать по фактической стороне дела? Каким было сырье для этой фобии, кроме абсолютной уверенности Запада, что ему принадлежит весь этот мир безраздельно?

1. Иноверческая страна. Русские, придерживаясь своей веры, хотят отобрать у нас убежденность в истинности нашей веры. Конечно, речь идет не о прямом противостоянии «православие против католицизма» или еще какой веры — сейчас все же не средневековье. Тем не менее, начало этого аспекта русофобии идет и с тех времен. Причем тут задействовано как католичество («все Папе подчиняются, а русские какой-то там Третий Рим строят»), так и протестантство — слишком разный менталитет. Идея предопределения русским чужда полностью.

В современной Европе/Америке религия имеет значение «традиционных ценностей», фактически лишена сакрального смысла (об этом еще К.Г, Юнг писал). И они все равно отличаются принципиально (здесь важно не забывать, что восприятие христианства русским народом и МП РПЦ — это не одно и то же, но не будем отвлекаться). Кроме того, русские сумели в СССР обойтись без массовой религии, что тоже не может не вызывать неприязнь у той части «цивилизованных европейцев», которые с пиететом относятся к религии (зависит от страны).

2. Россию невозможно завоевать, то есть нанести ей такое военное поражение, в результате которого прежний/новый суверен на ее территории будет выполнять волю завоевателя. Вот обмануть — можно, способствовать «элите» грабить и распродавать собственную страну — тоже можно, а вот завоевать — как-то ни у кого еще не получалось после татаро-монголов, причем тогда Россия была еще лоскутным одеялом княжеств.

А дальше идет выверт сознания. Нельзя же признать, что русских завоевать нельзя «просто потому, что русские». Надо найти более «приличное» объяснение: если Россию невозможно завоевать, следовательно, она всегда готова к войне. Следовательно, она всегда готовится к войне с Западом. Если она всегда готовится к войне с Западом, то любое ее политическое усилие направлено на подготовку к войне. Россия — вечный и постоянный агрессор (это самоподдерживающееся утверждение, которое сопровождает со стороны Запада практически любое действие России в международных делах).

Мол, мы тут на Западе мирные, а русские тоталитаристы все направляют только на войну, поэтому завоевать их не получится, но от них уходит «русская угроза».

3. Как следует из п.2, Россия теоретически может оказать влияние на военные и политические усилия любого суверена в Европе. А дальше — проекция: раз может, значит, осуществляет, причем — широчайше, с размахом всего своего общеизвестного милитаризма. Все на ловлю агентов Кремля из оплота европейской (вариант: азиатской) деспотии!

4. История ясно показывает недюжинную способность к научным и техническим изысканиям на уровне, сопоставимом с европейским. Но не могут же эти русские быть такими умными! Так что все очевидно: вся наука, техника и философия украдены Россией у Запада; русские лишь все криво копировали.

Доказанная же способность к индустриальной организации населения (хотите, относите это к постройке броненосцев в начале ХХ века, чем гордятся монархисты, хотите, относите к индустриализации 30-х) — это работа русских рабов из-под палки.

5. Не в меньшей степени доказанное наличие культурных достижений — то, что русские пишут в книгах, на нотных листах и холстах, обычный европеец может потреблять без особенных поправок на экзотику. И оно — мирового уровня (не буду оригинальным, вспомню Достоевского, раз он Западу нравится, и приснопамятный балет).

Рецепт тот же: вся русская культура есть полное заимствование у Запада, и все тут! Ну, разве что кроме matryoshka и balalaika.

Принцип, думаю, понятен.

Отношение к иному в западной этической системе — всегда есть фобия в той или иной степени, причем степень прямо пропорциональна возможностям этого иного.

Небольшое лирическое отступление

Все помнят про «красную угрозу» времен холодной войны?

За этот период западная пропаганда внедрила в сознание европейцев и американцев образ жестоких и коварных монстров, главной опоры «Империи зла». При этом использовалась стандартная методика: если приходилось признавать какие-либо достижения Советского Союза, заслуги приписывали чему угодно, но только не таланту русского народа. Одновременно с этим недостатки (которых, честно говоря, в СССР было немало) объясняли не столько дефектами государственного строя (в смысле «есть такой-то недостаток»), а пороками русской натуры — мол, что же вы хотите от этих русских?.

А. Панарин метко замечает:

«Совсем не случайно наши западники приняли основной тезис победившего Запада о том, что коммунизм — не заимствованный продукт, насильственно — методами беспощадной гражданской войны — перенесенный на нашу почву левыми западниками — большевиками, а порождение “почвы”, принявшее превращенческие формы. Тем самым Запад избавлялся от всяких поводов для самокритики, обретая незамутненное выражение мирового Добра, а Россия — от всякой перспективы, обретя столь же чистое выражение мирового Зла».

Надеюсь, никто не будет спорить с тем, что марксизм — не русская идея?

А вот пара цитат из Ф. Энгельса («Армии Европы»), которые мало кто знает:

«…в настоящее время русские, к какому бы классу они ни принадлежали, еще слишком варвары, чтобы находить удовольствие в научных занятиях или в каком-нибудь умственном занятии (исключая интриг), поэтому почти все выдающиеся люди, какие имеются на военной службе, — или иностранцы, или — что значит почти то же самое — “остзейские” (“ostezeiski”) немцы из Прибалтийских губерний».

Там же, прямое вранье:

«За все время существования России русские еще не выиграли ни одной битвы против немцев, французов, поляков или англичан, не превосходя их значительно своим числом. Даже при перевесе сил они всегда были биты другими армиями, исключая пруссаков и турок…»

Ради справедливости отмечу, что есть и то, что можно воспринять как комплимент:

«Русский пехотный строй сопротивляется и сражается плечом к плечу еще долго после того, как кавалерия разбила его; и всегда обнаруживалось, что русских проще повергнуть, чем заставить их бежать.» Далее приводится цитата Джорджа Кэткарта, характеризующего русских как неспособных к панике.

Но и здесь нет, мягко говоря, восхищения стойкостью русских. Есть удивление — причем смешанное со страхом: цивилизованные европейцы давно бы уже разбежались, а русские продолжают сражаться.

Если обратиться к новейшей истории, то страх перед войной с русскими лишь интенсифицируется. Конфликт с Грузией поставил все по своим местам: русские вновь готовы сражаться. Чего, похоже, никто не ожидал.

Особенно контрастно эта история смотрится на фоне военных «цивилизованных стран». Про то, как танкисты бундесвера попали в плен к уличной банде, я как-то уже писал. Был случай, когда то ли английские, то ли американские (не помню, извините) офицеры попал ив плен, приняли там ислам, а потом прост оказали, что их заставили. В обоих случаях не то, что трибунала не было, но поступки были полностью одобрены начальством. Грузинскую армию вторжения тренировали американские и израильские инструкторы — и полностью облажались.

Ни сам Запад, ни его сателлиты воевать разучились. Разве что издали — но Россия не Сербия и может ответить.

Так что русофобия в XXI веке будет только возрастать — и это объективный факт.

Образы русских

Еще немного иллюстративного материала. Как именно выглядит образ русских, инспирируемый Западом «для себя»? Русским агенты (либо добровольные помощники) Запада преподносят образ «русского» — алкаша, лентяя и так далее. А вот как воспринимают русского на Западе?

Обнаруживается интересная картина. Вариант «про алкашей» здесь не популярен. Надо было создавать образ врага — и сейчас его продолжают создавать. Возьмем, скажем, фильмы — для наглядности.

Из интернета: «…есть что-то еще, что-то, что заставляет воспринимать Россию как безусловного врага, как абсолютного “иного”.

Недавно смотрел сериал StarGate. В нем русские появляются только эпизодически, зато всяческих алиенов полно. Так вот, договариваются со всеми: червяками-паразитами, контролирующими носителя, жуками, человекоподобными всех цветов и видов, тоталитарными режимами. И не просто договариваются. Основной посыл при контакте — не навреди, постарайся понять, помоги. При этом рисковать жизнью американцев, чтобы спасти союзника — не просто нормально, а как бы единственно возможный вариант.

Союзничают даже с вампирами и пауками — а ведь какие базовые страшилки!

Но не с русскими. На русских этика не распространяется. Главный герой — Очень Хороший Парень — в совместном рейде с русским спецназом радуется, что удалось из подставить, скрывает важные для выживания сведения, причем это как бы самой собой разумеется. Из русских в живых остается только очаровательная девушка, невесть каким образом оказавшаяся в спецназе.

Важна также подача. Сожалеют обо всех уничтоженных врагах, хотя бы как о источнике знаний. Типа — “Ну так получилось, мы или они. Очень жаль, но ничего личного”.

Но к русским это не относится. Их, по большей части, вообще нет в Мире. Но если они появляются, то это: 1) Придурки; 2) Опасные придурки; 3) Никакая этика и мораль на них не распространяется; 4) Совместная работа может быть только вынужденной и кидание русских в процессе, это не заслуга даже. Это вообще не вопрос. Лучшее, что могут сделать русские, это умереть за человечество, для этого их и терпят. Такого отношения нет ни к “желтомордым обезьянам”, ни разумным паукам, ни к вампирам.

Совершенно такое же впечатление производит большинство другой продукции Голливуда, причем именно массовой».

Образ русских в Голливуде — опасный.

Иногда это «пушечное мясо» в мешкообразных шинелях, как в «Рэмбо III», где герой Сталлоне в одиночку освобождает Афганистан. В таких образах русские показательно варварского образа, и, хотя по одиночке не опасны, производят впечатление орков из Мордора, которые вот-вот захватят мир. Это, пожалуй, самый «не страшный» образ русских.

Русские могли даже оккупировать Америку — «Красный рассвет».

Даже в случае, когда русский герой фильма вроде бы в достаточной степени положителен, он очень опасен, показательно лишен стандартных европейских черт в поведении и непредсказуем — так, герой Арнольда Шварценеггера из «Красной жары», вышедшей на волне перестройки в 1988 году (т.е. когда Запад радовался происходящему в СССР), был роботоподобным гигантом. Да и Дольф Лундгрен, распевающий «Союз нерушимый…» («Красный скорпион»), тоже производит впечатление.

Подобные образы продолжают регулярно появляться на экранах. Тот же русский Борис с характерным прозвищем в «Карты, деньги, два ствола». Совсем свежее — «Индиана Джонс и Королевство Хрустального Черепа», фильм 2008 года. Герой Гаррисона Форда вынужден разбираться с русскими во главе с Ириной Спалько (между прочим, доктор наук и все такое, неоднократный лауреат Сталинской премии и прочая, и прочая).

А давайте оккупируем?

Еще раз И. Шафаревич. Не по поводу кино, а про журналистику и т.п.

«Приходится признать, что мы имеем здесь дело не с искренними попытками понять смысл русской истории, не с “историософскими размышлениями”. Перед нами деятельность совершенно другого типа: это журналистская публицистика, пропаганда, стремящаяся внушить читателю некоторые заранее заданные мысли и чувства. Но тогда ее и надо исследовать как пропаганду. А всякая пропаганда имеет определенную ЦЕЛЬ. Мы приходим к важнейшему вопросу: какова же цель всей этой литературы, зачем понадобилось внушать читателям взгляд, согласно которому русские — это народ рабов, всегда преклонявшихся перед жестокостью и пресмыкающихся перед сильной властью, ненавидевших все чужое и враждебных культуре, а Россия — вечный рассадник деспотизма и тоталитаризма, опасный для остального мира?

…ПОИСК собственного пути (конечно, без ограничения его направления, так что, в частности, результатом мог бы оказаться и какой-то собственный вид демократии) здесь отклоняется. Причина в том, что, по мнению авторов, вообще существуют лишь два решения, выбор возможен лишь из двух вариантов: современная демократия западного типа или тоталитаризм. … Отметим эту характерную черту, которая будет дальше полезна для анализа взглядов наших авторов: они предлагают выбор только из двух возможностей или “европейской демократии”, или “авторитаризма”, да еще в его “самых крайних тоталитарных” формах. Вряд ли реальная жизнь укладывается в столь упрощенную схему. …

В несколько упрощенной, но зато очень яркой форме все эти вопросы — и планы для будущего России, и их национальный аспект — предстают в теории, которую выдвинул Янов и изложил в ряде статей и в двух книгах. В классическом духе “анализа расстановки классовых сил” он делит наше общество на два слоя — “истеблишмент” и “диссидентов”. Каждый из них порождает как “левое”, так и “правое” течение. Все свои надежды автор возлагает на “левых”. “Истеблишментарная левая” (термин автора!) состоит из “партийной аристократии”, или “элиты”, и “космополитических менеджеров”. Она нуждается в реконструкции и “модернизации их архаической идеологии”, а для этого — в союзе с “самыми блестящими умами России, которые сейчас концентрируются в диссидентском движении”, то есть с “диссидентской левой”. Для этого необходимо преодолеть “эгалитарный и моральный максимализм интеллигенции” и “высокомерную нетерпимость интеллектуально и этически ущербного нового класса”. Но — и тут автор подходит к центральному пункту своей концепции — этого они сделать сами не в состоянии:

“Однако это противоречие зашло так далеко, что его разрешение невозможно без арбитра, авторитет которого признан обеими сторонами. Западное интеллектуальное общество может служить таким арбитром. Оно может выработать точную и детальную программу, чтобы примирить все позитивные социально-политические силы СССР, — программу, которая их объединит для нового шага вперед…”

Вот это и есть секрет Янова, его основная концепция. И чтобы выразить ее понятнее, автор предлагает в качестве модели — оккупацию:

“Это предприятие грандиозной, можно сказать, исторической сложности. Однако оно по существу аналогично тому, с которым столкнулся ‘мозговой трест’ генерала Макартура в конце второй мировой войны.
Было ли правдоподобно, что автократическая Япония может быть преобразована из опасного потенциального врага в дружелюбного партнера по бизнесу без фундаментальной реорганизации ее внутренней структуры? Тот же принцип приложим к России…”

Тот слой, на который это “грандиозное предприятие” будет опираться внутри страны, Янов тоже характеризует очень точно, приводя в качестве примера — героя одной сатирической повести. Речь идет о паразите, не сохранившем почти никаких человеческих черт (кроме чисто внешних), вся деятельность которого направлена на то, чтобы реальная жизнь нигде не пробивалась через преграду бюрократизма. Настоящая жизнь для него — это поездки на Запад и покупки, которые он оттуда привозит. Его мечта — привезти из Америки какой-то необычайный “стереофонический унитаз”. “Предположим, что он хочет стереофонический унитаз, — рассуждает Янов,— правдоподобно ли, что он хочет мировой войны?”»

Оккупация снаружи по отношению к России смысла не имеет, поэтому Запад проводит политику «оккупации изнутри» через «пятую колонну» — как реально работающих на Запад так называемых «правозащитников», так и добровольных помощников-интеллигентов, которые по сути своей практически всегда работают против государства.

Причем наступление идет на всех фронтах: от прямого навязывания чуждой России либеральной идеологии и до культуры потребления, причем опять же — популярного западного продукта. От Кока-колы и до негров по МТВ.

Что делать?

Стандартный русский вопрос. Избавиться от русофобии как факта нельзя. Игнорировать — глупо. Уподобляться интеллигентам — архиглупо.

Можно ли как-то преодолеть этот барьер?

Константин Крылов рассуждает следующим образом:

Иррациональную ненависть почти невозможно преодолеть — потому что она иррациональна. Что бы не делал ненавистный человек, как бы не стремился понравиться — все его действия будут пониматься и толковаться в самом невыгодном для него свете. Любой доброе слово будет пониматься либо как унизительное лизоблюдство, либо как утонченное издевательство, любое доброе дело — либо как проявление слабости, либо как попытка коварно обмануть. Любое, даже самое мелкое проявление недовольства будет встречаться восторженным «ага, ну я так и знал, он на самом деле сволочь».

Более того. Чем больше ненавидимый пытается доказать, что он хороший, тем больше его ненавидят. Ведь он, по сути, говорит ненавидящему, что он неправ. А кому охота чувствовать себя неправым? «Неет, сука, врешь-не-обманешь».

Западная — и, шире, мировая — русофобия является чувством иррациональным. Что бы не делали русские, всякое лыко им в строку: уступки становятся поводом для презрения, минимальное упорство в отстаивании своих интересов — для вспышки дикой ярости, до пены с губ.

И это очень мешает нам жить, ага-ага.

Преодолеть иррациональную неприязнь «добром» невозможно в принципе. Подозрения питаются подозрениями, тучи клубятся, а дождь не проливается, и все это тягостно, и сама эта тягостность становится дополнительным поводом для ненависти. «Наверное, они что-то такое гнусное готовят, что мы и вообразить-то не можем».

Но есть один радикальный способ, который, в принципе, может помочь.

А именно — сделать иррациональную ненависть рациональной.

ОПРАВДАТЬ ожидания.

Для этого нужно на самом деле сделать на самом деле все то, в чем тебя подозревают. Совершить те злодейства, которых от тебя ждут. Если тебя считают вором — украсть, причем достаточно много. Если убийцей и растлителем — убить, наконец, кого-нибудь, ну и растлить заодно. Если последним негодяем — ну, понегодяйствовать. Желательно получив от этого прибыль, пользу и удовольствие. Но можно и без этого. Главное — чтобы подозрения, наконец, оправдались, «тучи пролились дождем».

Ненависть, конечно, от этого вначале усилится. «Могут и убить». Но если все же не убьют — то после взрыва ненависти всегда наступает время договариваться, а потом мириться. Поскольку же теперь ненависть перестанет носить иррациональный характер (под «пирамиду» будет подведено основание), то и дальнейшее развитие событий будет подчиняться рациональной логике. Подрались — помирились. Путь к примирению может быть долгим, но все-таки его можно пройти.

Это работает и между людьми: иногда, чтобы «выяснить отношения» и найти путь к их нормализации, надо пойти на конфликт (так сказать, «подраться до кровянки»). Но и между государствами и народами — тоже.

Не будем размениваться на мелкие примеры. Возьмем самый крайний, предельный случай — историю европейской германофобии. Немцев не любили, даже отказывали им в праве считаться европейцами. После Первой мировой германофобия была очень сильной и имела существенный иррациональный компонент. А вот после Второй, как ни странно — довольно быстро пошла на убыль, несмотря на дикую, выходящую за всякие разумные рамки демонизацию фашизма. Ну, это-то «понятно кто старался» (но они вообще всех ненавидят, немцы просто оказались удобной жертвой), а вот именно в Европе – да, как-то быстро прошло. Во всяком случае, никто больше не требовал от Германии репараций аж до конца XX века (как по Версальским соглашениям). Да и вообще — отношения «вошли в колею».

А если бы Германия не была разгромлена до такой степени (кстати, если бы не СССР, не была бы), и дело ограничилось бы «переделом сфер влияния» и т.п., то и вовсе - - -

Русским, в общем-то, следует поступать так же. «Показать себя» примерно так, как от них того ждут. Желательно только, чтобы самим было не слишком противно.

После чего, если выдержим первый накат — начнутся нормальные разговоры. «Че вам нужно и че нам нужно». А там, глядишь, в нас разглядят людей, а не орков.

Это, конечно, стремно. Но других выходов, кажется, просто не остается.

 

При всем личном уважении к автору — я с этой концепцией не согласен.

Она направлена именно на соглашательство, подстройку под Запад. «Смотрите, мы тоже люди, как и вы». Не сработает — выше я как раз расписывал, почему (и пример с Германией приводился).

Чтобы западная русофобия прекратилась, Россия должна либо исчезнуть (например, развалившись на мелкие «княжества»), либо обрести западное мышление. Впрочем, во втором варианте все равно будет реализован первый, и наоборот, просто очередность поменяется. Сильная единая Россия никому на Западе не нужна.

Это никак не изменить. Русофобия является системной частью межполитических отношений, пока есть русские и Запад.

Без великой Россия не будет великого русского народа; без русского государствообразующего народа не будет России.

Именно поэтому Россия должна пойти своим путем, восстановив статус великой Державы.

Если останется что-то, зараженное вирусом западного мышления, это будет уже не русское. Так, нечто аморфное — и без малейших перспектив на будущее. Сырьевой придаток, не более того.

И этого — нельзя допустить.

Почему, спросите вы?
Для русского — очень странный вопрос. Но вдруг кому интересно обоснование?

Знаете, когда я писал эту статью, то думал ее закончить пафосно-стандартно: «Будущее принадлежит нам!» или, скажем, «Победа будет за нами!». Это очень правильные лозунги, их надо внедрять в сознание масс хотя бы простым повторением.

Но как раз недавно я прочел отрывок из военно-морских баек, который закончит эту статью гораздо лучше.

«— Ээээ... Товарищ командир, разрешите обратиться? — лейтенант за вечер тоже уже нагрузился. Ровно настолько, чтобы в лейтенантском сердце пробудилась тяга к сокровенному знанию.

— Рррразрешаю.

— Один вопрос, товарищ командир... Вот на нашем “железе” шестнадцать баллистических подарков загранице. В каждом лукошке — четыре “яичка” по сто килотонн... Товарищ командир, если по нам чем-то подобным бабахнут и будет приказ на адекватный ответ, неужели пустим? Это же...

— ...[удалено цензурой] всему. — закончил за летёху пан Зюзя. — Гм? Конечно, пустим. Ещё как пустим. А всё почему? — командир прищурился.

— Почему? — на автомате переспросил Тарасов.

— Из жалости. — подвёл черту капраз. Увидел недоумение на лице подчинённого и уточнил: — Потому что без России мир жалок, скушен и убог. На фига он такой кому нужен?!..»

Так что либо Россия займет в мире свое место по праву как Русская Империя, либо мира не будет вообще. И точка.

 

Примечание. Я не касался в этой работе аспекта русофобии внутренней политики — таких публикаций и так достаточно. Увы, именно из-за распространенности