Наталия Холмогорова

Дело Иванниковой

В этом деле не фигурируют громкие имена и миллионные суммы. Оно не бросает скандального отсвета на власть имущих. В нем нет ни взорванных домов, ни сошедших с рельс поездов, ни упавших самолетов. В судебных документах не упоминаются ни сумки с тротилом, ни взрывчатка в багажнике. Словом, в этом деле нет, кажется, ничего, что в наши дни привлекает журналистов и телерепортеров. Обычное криминальное происшествие, какие в большом городе каждый день происходят десятками, если не сотнями.
Однако история, известная как «дело Александры Иванниковой», сейчас не сходит с газетных страниц, телеэкранов и интернет-форумов. Быть может, это связано с тем, что в этом неброском «деле», как в капле воды, отразились первоочередные проблемы нашего общества — и возможные пути их разрешения.

С ЧЕГО ВСЁ НАЧАЛОСЬ

Морозной декабрьской ночью 2003 года 28-летняя москвичка Александра Иванникова, поругавшись с мужем, оказалась одна на улице спального района Марьино, довольно далеко от дома. «Ловить частника» — в Москве занятие обыденное, но для одинокой молодой женщины, особенно ночью, довольно рискованное. Изнасилование водителями своих пассажирок — отнюдь не редкость, особенно когда речь идет о водителях, как теперь принято говорить, «кавказской национальности». Однако Саша устала, продрогла и очень хотела поскорее попасть домой, и даже то, что за рулем остановившейся «десятки» сидел молодой кавказец, ее не остановило.

Она горько пожалела о своей неосторожности четверть часа спустя, когда Сергей Багдасарян, 24-летний студент-юрист родом из Баку, на полной скорости провез ее мимо указанного адреса, свернул в глухой переулок и заблокировал двери. «Не нужны мне твои деньги, — заявил он, — ты со мной расплатишься по-другому!» На ужас и возмущение Александры насильник отвечал угрозами: если она будет паинькой и сделает ему минет — спокойно отправится домой, а будет ломаться — «отвезу к друзьям, пустим по кругу, а потом тебя никто не найдет».

Возможно, до сих пор подобные «приключения» сходили Багдасаряну с рук: однако на этот раз он наткнулся не на беззащитную жертву. С шестнадцати лет, когда она подверглась изнасилованию, Александра «на всякий случай» носила с собой в сумочке кухонный нож. До сих пор ей не случалось пускать его в ход. Однако теперь, когда насильник уже стянул с себя штаны и трусы и, схватив ее за волосы, потянул к паху, женщина поняла: иного выхода нет. Сумев на секунду отвлечь противника, она выхватила из сумочки нож и ткнула Багдасаряна в обнаженную ногу. Она рассчитывала, что, почувствовав боль, увидев лезвие ножа вблизи своих драгоценных «достоинств», насильник испугается и выпустит её из машины.

Однако дальше произошло нечто неожиданное. Из раны фонтаном хлынула кровь. Нечленораздельно выругавшись, несостоявшийся насильник уронил голову на руль и потерял сознание. Перепуганная женщина, сумев как-то выбраться из машины (она так и не смогла вспомнить, как это сделала), заметалась по улице с криком: «Помогите, я убила человека!»

Когда подоспели милиция и «скорая помощь», Багдасарян был уже при смерти. Медосмотр показал, что удар, нанесенный Александрой, повредил бедренную артерию — такая рана ведет к массированной потере крови и смерти в течение нескольких минут.

СТРАННОСТИ ПРАВОСУДИЯ

События, предшествовавшие смерти Багдасаряна, были известны лишь со слов Александры. Однако ее слова подтверждались обстоятельствами дела. Двери в машине со стороны водителя в самом деле были заблокированы. Удар, нанесенный по голой ноге, не прорезал штаны и трусы — это могло означать лишь, что на момент нанесения удара водитель был полуобнажен. Сознательное убийство исключалось: бедренная артерия находится глубоко в толще мышц, расположение ее при сидячей позе у каждого человека индивидуально, и намеренно попасть в артерию почти невозможно даже для человека со специальной боевой подготовкой. А без подготовки — невозможно вовсе. Экспертиза показала, что удар был нанесен с небольшой силой: так бьют, чтобы испугать, но не чтобы убить. Поведение Александры после происшествия — растерянность, потрясение, то, что она сразу начала звать на помощь — также говорило о правдивости ее слов. В ее пользу свидетельствовало и то, что сама она никогда ранее не привлекалась к ответственности, а погибший Багдасарян имел несколько приводов за хулиганство.

Александру нельзя было обвинить даже в незаконном ношении холодного оружия —кухонный нож ни по каким стандартам оружием не является.

Словом, следователю Люблинского ОВД, казалось, оставалось только закрыть дело и снять с Александры подписку о невыезде. Но... он этого не сделал. Почему — мы, наверное, точно не узнаем уже никогда. В том ли дело, что в нашей правоохранительной системе действует негласный принцип: «Есть труп — должен быть зэк»? Или родители погибшего Багдасаряна — люди далеко не бедные — приняли свои меры к тому, чтобы гибель их сына не осталась неотомщенной?

Так или иначе, через несколько месяцев после происшествия в Люблинском районном народном суде открылся судебный процесс по делу Александры Иванниковой.

Странности этого процесса начались с формулировки обвинения. Люблинская прокуратура предъявила Александре обвинение не в «превышении необходимой обороны», как было бы более или менее естественно в этом случае, а в... «убийстве, совершенном в состоянии аффекта». Обвинители не отрицали, что аффект был вызван «противоправными и аморальными действиями потерпевшего» (т.е. признавали, что Багдасарян действительно пытался изнасиловать Иванникову), однако объясняли ее действия не желанием отбиться от насильника, а стремлением отомстить за оскорбление. Мысль, что человек, решившийся на убийство из мести, будет бить ножом в грудь, горло или в живот, но никак не в ногу, им как будто и в голову не приходила. На возражения адвоката ответ был один: «Психологическая экспертиза показала, что во время происшествия и сразу после него Александра действительно находилась в состоянии аффекта». Иными словами, выходило, что Александру судят за то, что она была сильно взволнована. Другое дело — если бы она, размахивая ножом, сохраняла при этом самурайское хладнокровие...

В процессе суда первый прокурор, ведший дело достаточно беспристрастно, был отозван и заменен другим. Вторая обвинительница, Галина Терентьевна Кобзева, преследовала Иванникову с поистине неженским рвением: в своей речи она постаралась создать у судей и публики представление об Александре как об истеричной дамочке с неустойчивой психикой, которая ночами бродит по улицам с оружием (оказывается, кухонный ножик с 10-сантиметровым лезвием уже рассматривается нашими правоохранительными органами как «оружие») и подкарауливает неосторожных мужчин, чтобы отомстить им за перенесенное в юности унижение.

На каждом судебном заседании присутствовала родня погибшего Багдасаряна — целый клан, 15-20 человек, многие из которых даже не говорили (или делали вид, что не говорят) по-русски. Они требовали, помимо тюремного заключения, взыскать с Иванниковой огромную денежную компенсацию. У Александры же не было ни многочисленных и влиятельных родственников, ни больших денег, позволяющих влиять на ход процесса. Во время суда ее поддерживал лишь муж Олег — простой рабочий-шиномонтажник.

Несмотря на то, что Александра была законопослушной гражданкой и никогда прежде не привлекалась к ответственности, прокурор потребовала для нее максимального возможного наказания — трех лет заключения в колонии общего режима.

МЕЖДУ ПРЕСТУПНИКОМ И МИЛИЦИЕЙ

Казалось, Александре неоткуда искать помощи. Несмотря на явную абсурдность обвинения, чаша весов Люблинской фемиды клонилась не в ее сторону...

Подобные истории — не редкость в постсоветской юриспруденции. В большинстве случаев они заканчиваются печально. И дело даже не в возможном влиянии родственников убитого на правоохранительные органы (хотя и это не стоит сбрасывать со счетов). Опытные юристы говорят, что сейчас в уголовных судах действует негласное правило: не допускать оправданий. Даже во времена «сталинской тирании», которую только ленивый не поминает недобрым словом, процент оправданий по уголовным делам составлял около 10 процентов; сейчас — менее 1%. Как правило, если невиновность подсудимого очевидна, ему дают условный приговор — и пусть радуется тому, что дешево отделался.

Особенно плачевно обстоит дело со случаями, подобными «делу Иванниковой» — т.е. связанными с ситуацией самообороны.

Недавнее изменение УК, по видимости благоприятное для «самооборонщиков», реальную ситуацию не улучшило — дела о самообороне теперь просто переквалифицируются (как в случае с Иванниковой) и рассматриваются по другим статьям.

Как правило, факт самообороны не ставится под сомнение только при наличии нескольких свидетелей, в один голос подтверждающих, что да, действительно, гражданин А. напал на гражданина Б. и пытался его убить/искалечить/изнасиловать, за что и получил телесные повреждения. Однако так везет далеко не всем. Как правило, преступники не вершат свои темные дела на глазах у толпы зрителей. В большинстве случаев (так получилось и с Иванниковой) о том, что произошло, правоохранительные органы могут судить лишь по рассказу обвиняемого и по косвенным уликам. И в конечном счете судебный процесс сводится к старой, как мир, игре — «веришь-не веришь».

Это было бы не так страшно, если бы правоохранительные органы на деле, а не на словах руководствовались здравым смыслом и презумпцией невиновности. Однако ни для кого не составляет секрета ни коррумпированность российских прокуратур и судов, ни их приверженность «цифрам» и «показателям» в ущерб правам простого человека.

Строгость юстиции к «самооборонщикам» была бы объяснима, если бы органы МВД сами успешно защищали граждан от разгула преступности. Но этого и в помине нет: преступность (в том числе организованная) ширится и крепнет год от года, уголовники безнаказанно терроризируют целые районы, уже не только в мегаполисах, но и в небольших провинциальных городках и поселках становится страшно выходить на улицу в темное время суток — а те, кто, не дождавшись помощи от правоохранительных органов, пытаются своими силами остановить криминальный беспредел, защитить себя, своих родных и близких, получают за это срок и отправляются на зону.

Подобных историй множество, и лишь отдельные случаи становятся достоянием гласности. Не случайно опытные люди давно выработали правило: «оборонялся — беги! И никому об этом не рассказывай. Иначе, успешно защитившись от преступника, попадешь в лапы милиции — а от нее кулаками или кухонным ножиком уже не отобьешься!»

Лично автору этих строк знакомый рассказывал историю о том, как на него поздно вечером на улице напали двое грабителей. Знакомый носил с собой складной нож и, порезав руку одного из негодяев, заставил их отступить. Но интересно то, что кричали грабители, убегая. А кричали они: «Ну, сука, ща ментов позовём — сядешь!»

Любопытно, не правда ли? Бандиты, которым не удалось их предприятие, взывают к авторитету... органов охраны правопорядка!

О том, что к «самооборонщикам» милиция и суд относятся куда суровее, чем к «профессиональным» преступникам, о том, что между силами криминала и силами правоохранительных органов существует некое негласное «взаимопонимание», свидетельствуют многочисленные случаи. Приведем лишь один пример.

Четырежды судимый уголовник по кличке «Пряник», вернувшись из зоны в родной посёлок, пытался установить свою власть и терроризировал население. Директор хозяйства «Мельниково» Владимир Попов рассказывал: «Дети маленькие боялись в вечернее время выходить на улицу, потому что Пряник с ножом бегает».

Ситуация в поселке стала невыносимой, когда Пряник подчинил своей воле нескольких молодых людей. Они убили одного местного жителя и стали угрожать остальным.

Районная милиция на жалобы жителей поселка реагировала вяло – то есть вообще ничего не делала. Это породило слухи о том, что уголовник поставлял в правоохранительные органы важную информацию о своих криминальных товарищах, которые заезжали к нему.

Наконец трое жителей поселка с ведома и при одобрении остальных избили уголовника, в результате чего негодяй скончался. Теперь задержанным по этому делу грозит пожизненный срок заключения.

Сейчас жители Мельникова собирают подписи в поддержку односельчан, и надеются, что самоуправщиков выпустят. Но все понимают, что на эти подписи власти будут реагировать столь же «вяло», как и на беспредел.

Мило, не правда ли? Милиция не реагирует на убийство ни в чем не повинного человека, но принимает все меры, чтобы сурово наказать убийц заведомого преступника, негодяя, терроризировавшего целый поселок.

И это — далеко не единственный и даже не редкий случай.

Когда государство не хочет защищать простых людей, что им остается? Только одно: защищать свои права самим. Когда власть заодно с криминалом — что нам остается? Только одно: брать власть в свои руки.

Речь, разумеется, не об «оранжевых» или каких-либо еще революциях. Речь о рождении гражданского общества — неотъемлемого признака современной жизни, без которого все разговоры о «демократии» и «правах и свободах» остаются пустым звуком.

И в «деле Иванниковой» первый шаг к созданию гражданского общества, кажется, сделан.

Но не будем забегать вперед.

НЕРАВНОДУШИЕ

Алексей Паршин, адвокат Александры, видел, что над головой его подзащитной сгущаются тучи. Несмотря на очевидную абсурдность обвинения, суд — по-видимому, не без давления со стороны родственников погибшего — явно склонялся к суровому приговору. Ни рациональные доводы, ни обращения к нормам юриспруденции действия не оказывали. Оставалось одно — обратиться за помощью к общественности.

Юридическая этика запрещает адвокату публиковать судебные документы до окончания процесса или организовывать давление на суд, но не запрещает информировать о ходе дела тех, кто почему-либо может им заинтересоваться. Алексей распространил информацию о «деле Иванниковой» на интернет-форумах, посвященных проблемам самообороны и гражданского оружия, а также в полпулярном интернет-блоге «Живой Журнал» (www.livejournal.com). В собственном «Живом Журнале» он регулярно сообщал новости из зала суда.

Эффект превзошел все ожидания.

«Дело Иванниковой» произвело в русскоязычном Интернет-пространстве действие разорвавшейся бомбы: как видно, в этом деле и вправду сплелся тугой клубок проблем, волнующих наш народ. Засилие этнической преступности, уверенной в своей безнаказанности, предвзятое отношение правоохранительных органов к самообороне, бесправие простого человека перед лицом безразличных и коррумпированных властей — все это мало кого могло оставить равнодушным. Все понимали: то, что случилось с Иванниковой, или нечто подобное в любой момент может случиться с тобой, с твоей сестрой, женой или дочерью.

Однако спорами и обсуждениями на Интернет-форумах дело не ограничилось. В ответ на призыв о помощи москвичи проявили способность к активным и решительным действиям. Наиболее активное участие в «деле Иванниковой» три общественные организации. «Движение Против Нелегальной Иммиграции» (ДПНИ) постоянно публиковало на своем сайте новости по делу, организовало первый пикет в защиту Александры и активно участвовало в последующих. Но основную нагрузку взяли на себя движение «За гражданское оружие» и недавно образованное «Русское Общественное Движение» (РОД) (www.livejournal.com/community/rf2).

Именно члены РОДа организовали в защиту Александры пикет у здания Государственной Думы и митинг на Пушкинской площади, именно они дежурили с плакатами у здания Люблинского суда в дни последних, самых решительных судебных заседаний. Именно они привлекли к этому делу внимание прессы, радио и телевидения.

Однако все усилия организаторов оказались бы тщетными, если бы их не поддержало множество людей. Не только москвичи приходили выразить Александре свое восхищение и поддержку — целые «делегации» приезжали на пикеты из других городов, например, из подмосковного Фрязина. Мужчины дарили Александре цветы, женщины признавались, что восхищаются ее мужеством. Со слезами на глазах Александра благодарила своих сторонников.

«Дело Иванниковой» сплотило людей различных взглядов и убеждений: на пикетах и митингах в ее защиту «либералы» стояли рядом с «фашистами», и теоретические разногласия между ними казались ничтожными рядом с общим делом — спасением невинного человека и восстановлением справедливости.

Лишь представителей одной категории населения не было среди тех, кто встал на защиту Александры. Их отсутствие не прошло незамеченным и оставило неприятный след в душах тех, кто хотел бы верить, что «у преступности нет национальности». Увы, оказалось, что национальность у преступности все-таки есть. На мероприятиях, посвященных «делу Иванниковой», не было ни одного официального лица из армянской диаспоры - никто из них не решился сказать вслух, что Сергей Багдасарян заслужил свою участь.

Разумеется, все это не осталось незамеченным и со стороны судебных органов. Сначала заседания суда, в противоречие действующему законодательству, перевели в закрытый режим (под смехотворным предлогом — якобы во избежание «разглашения сведений об интимной жизни потерпевшего»), затем началось оттягивание приговора. Все свидетели были опрошены, прокурор и адвокат сказали свое слово, с последним словом выступила и сама Александра — а приговора все не было. Ожидание накалялось: трудно было сомневаться, что суд «ловит сигналы сверху», раздумывая, какое решение принять.

Вынесенный 2 июня приговор ни для кого не стал неожиданностью: естественно было предположить, что, испугавшись поднятого общественностью шума, суд вынесет «половинчатое» решение, постаравшись более или менее удовлетворить обе стороны. Александру приговорили к двум годам тюрьмы условно и к выплате родителям Багдасаряна огромной компенсации — 156 тысяч рублей за похороны погибшего насильника и 50 тысяч за моральный ущерб.

Как всякое решение, призванное удовлетворить обе стороны, этот приговор не удовлетворил ни тех, ни других. Иванникова не считала себя виновной, не собиралась выплачивать людям, оценившим жизнь своего сына в денежных знаках, неподъемную для нее сумму, и готовилась продолжать борьбу. Но и родным Багдасаряна мало было того, что суд позволял им ободрать Александру как липку — они требовали крови... или, по крайней мере, тюрьмы.

Однако, не успели все, кого волновало это дело, перевести дух и задуматься о своих дальнейших шагах, как пришло новое, неожиданное известие. 6 июня Московская городская прокуратура (т.е. высшая инстанция по сравнению с районной, которая вела дело и готовила обвинение) направила в Московский городской суд просьбу пересмотреть дело и оправдать Иванникову за отсутствием состава преступления.

Эта новость всех словно громом поразила. Что же такое произошло с прокуратурой, что у нее наконец открылись глаза на очевидное? И почему это случилось лишь после вынесения приговора? Истинной подоплеки этого события — как и большинства судебных пертурбаций вокруг «дела Иванниковой» — мы, наверное, не узнаем никогда...

Так или иначе, это похоже на победу. Однако праздновать победу пока рано: суд еще не снял с Александры обвинение, а адвокат родителей Багдасаряна Николай Рылатко утверждает, что они готовятся подать собственное прошение с просьбой об ужесточении приговора.

Так что борьба еще не закончена.

ВСЁ В НАШИХ РУКАХ

Дело Иванниковой вместе с другими «громкими» судебными делами последнего времени — прежде всего «делом Ульмана» — преподало нашему обществу несколько уроков, значение которых трудно переоценить.

Вот главный из них: наше общество еще живо. Те, кто кричит о «повальном обыдлении России», поторопились нас хоронить. «Способность отличать дурное от доброго» у русских людей не потеряна, как не потеряна и способность стоять за своих. Оправдательный приговор Ульману дважды вынесли не власти, не государственная судебная система, а простые люди — присяжные. И эти же простые люди, не допущенные в зал суда, добились оправдания Иванниковой.

Практическая необходимость, очевидно вытекающая из этого дела — законодательное расширение компетенции судов присяжных. Дела о преступлениях против личности должны разбирать и судить личности — простые люди, неподвластные административному давлению, недоступные для подкупа, но способные взглянуть на ситуацию «наивным взглядом», поставив себя и на место преступника, и на место жертвы, и рассудить дело по справедливости.

И второй урок, вынесенный российским обществом из «дела Иванниковой». Может быть, на бумаге он покажется банальным и примитивным — однако очень важно, чтобы осознание этой мысли вошло в нашу плоть и кровь.

Мы, русские — не бессильны и не беспомощны. Мы можем добиваться того, что нам нужно. Достаточно объединиться и начать действовать — и мы снова станем непобедимы.