Анатолий Шалыто

Как это было, или Почему раньше хорошо учили вычислительной технике

В настоящее время, наряду с важнейшими вопросами русской жизни, стал на очередь университетский вопрос. Это — наш всеобщий вопрос, по тому значению, какое имеет у нас университетское образование.

И. А. Гончаров

Отечественное ИТ-сообщество “бушует”: развитие бизнеса сдерживается отсутствием квалифицированных кадров.

Постоянно появляются статьи об ИТ-образовании и проводятся конференции, в том числе и международные (например, “Современные информационные технологии и ИТ-образование”. Эта конференция проходила в МГУ в сентябре 2005 г.).

В каждой статье, в каждом выступлении звучат предложения по подготовке или переподготовке кадров, но воз и ныне там. При этом все больше молодых руководителей ИТ-фирм ужасается тому, что претенденты на высокие зарплаты программируют, не зная основ этого вида деятельности и порождая таким образом “монстров”, которые, однако, почему-то работают.

В настоящей статье я не буду предлагать еще одну концепцию подготовки квалифицированных ИТ-специалистов, а кратко расскажу, как раньше (во второй половине 60-х годов прошлого века) была организована подготовка специалистов по вычислительной технике в ведущих вузах страны. При этом отмечу, что только в конце 70-х математическое обеспечение ЭВМ было выделено в отдельную специальность и программистов стали готовить, как и прикладных математиков.

В то время большинство сегодняшних руководителей ИТ-компаний еще даже и не родились, но многие из них слышали, что раньше хорошо учили вычислительной технике. Не понимая причин того, как это обеспечивалось, они часто предлагают простые рецепты устранения сегодняшних проблем, которые, к сожалению, стали системными и поэтому не имеют простых решений. (Замечу кстати, что на моей памяти простые решения приводили к успеху только группу “Тату”, но и этот успех оказался кратковременнымJ.)

Знание прошлого для успеха необходимо. “Мне хочется идти дальше вперед, спиной к цели, глядя на то, что прожито, на то, что было до нас”, — пишет режиссер Петр Наумович Фоменко. Об этом же, только кратко, сказал Александр Трифонович Твардовский: “Пушки к бою едут задом. Это надо понимать”

Учебный процесс

На сильных кафедрах вычислительной техники были сильные заведующие, многие из которых прошли войну и поэтому не боялись конкуренции. На таких кафедрах могло работать до десяти докторов наук, и практически каждый из них через некоторое время становился профессором.

Каждый профессор возглавлял учебный цикл, который мог включать несколько дисциплин. Естественно, что руководитель цикла не мог один (как это часто бывает сейчас) обеспечить весь учебный процесс (чтение лекций, проведение лабораторных и семинарских занятий, руководство курсовыми и дипломными проектами), так что ему помогали несколько доцентов, старших преподавателей и ассистентов. В целом это приводило к тому, что в состав кафедры входило более ста квалифицированных преподавателей, которые проводили большую учебную и методическую работу, выпуская множество учебных пособий и даже учебников.

Это было действительно так, и в качестве документального подтверждения я рекомендую ознакомиться, например, с книгой В. Б. Смолова и Д. В. Пузанкова “Шесть поколений вычислительной техники (из истории кафедры ВТ)”. — СПб.: СПбГЭТУ “ЛЭТИ”, 2001. — 242 с.

Научная работа

В то время как-то все понимали, что прав был великий русский хирург Н. И. Пирогов, когда говорил: “Отделить учебное от научного нельзя. Но научное без учебного все-таки светит и греет. А учебное без научного — только блестит”. Поэтому группа преподавателей, обеспечивающая определенный учебный цикл, образовывала также и научную группу для решения исследовательских задач по тематике, близкой к тому, что они преподавали.

На кафедрах велись научно-исследовательские работы по заданиям различных промышленных и оборонных предприятий. Проводились также и опытно-конструкторские работы. Их необходимость для вуза была обусловлена двумя причинами: объективной (высокая квалификация преподавателей) и субъективной (желание представителей промышленности защищать диссертации).

Объем этих работ обычно был довольно велик, и поэтому кроме преподавателей в научные группы дополнительно принимались научные сотрудники. Часто научные группы организационно оформлялись как научно-исследовательские лаборатории.

В некоторых вузах (например, в Таганрогском радиотехническом институте) для обеспечения научного роста сотрудников и еще большей интеграции с промышленностью были организованы научно-исследовательский институт и опытно-конструкторские бюро.

Таким образом, с одной стороны, преподавание подпитывало знаниями научные исследования, а с другой — получаемые научные результаты широко использовались в учебном процессе.

Отечественных научных журналов было достаточно, конференций (в том числе и очень высокого уровня, включая международные) в СССР проводилось много, книги (в частности, переводные) регулярно выпускались и стоили дешево, в известные библиотеки поступали практически все ведущие иностранные журналы, причем некоторые переводились на русский язык. В то время Интернет нам, конечно, даже и не снился, а с заграничными контактами, естественно, было значительно сложнее, чем сейчас, но в стране ежемесячно выходило немало толстых реферативных журналов. Кроме того, имелась возможность заказать копии заинтересовавших материалов. Так что любой желающий мог быть в курсе всего, что происходит в мире науки.

В результате в стране были все условия для формирования и поддержания такого уникального для мировой науки явления, как научные школы, каждая их которых развивала свое собственное направление. Структура таких школ строилась по принципу пирамиды и была очень устойчивой, что объяснялось, в частности, тем, что в СССР даже в другой город из-за проблем с пропиской и жильем практически невозможно было уехать. Об отъезде на работу за границу говорить и вовсе не приходилось, а на стажировки туда направляли лишь в исключительных случаях.

“Вспоминаю послевоенные годы. Страна была разрушена, гола, голодна. Однако через десять лет мы сделались второй державой мира в области науки и техники. Как это могло произойти? По одной простой причине — в России были научные школы. Что это такое? Это не просто группы людей, занимающихся одним и тем же делом. Это еще и определенные нравственные узы. Ответственность всех за успех или неудачу каждого. Было у кого принять эстафету нашему поколению. И еще был престиж научной профессии”, — писал академик Никита Николаевич Моисеев (“Нам — 250. 250-летний юбилей Московского университета”. — М.: МГУ, 2005).

Сколько зарабатывали преподаватели?

Зарплата зависела от должности, ученой степени и звания, научного и педагогического стажа каждого преподавателя, а также от статуса вуза.

При этом доцент (кандидат наук с десятилетним педагогическим стажем) имел оклад до 320 рублей в месяц, а старший научный сотрудник (кандидат наук с десятилетним научным стажем) до 300 рублей. (Для сравнения: оклад молодого специалиста не превышал 110 рублей, а инженер со стажем мог зарабатывать до 220 рублей.)

Профессора и вовсе казались небожителями. Оклад заведующего кафедрой или лабораторией мог достигать 500 рублей — это были очень большие деньги по советским меркам.

А была еще работа по совместительству, выплачивались премии, вознаграждения за авторские свидетельства, гонорары за книги и т. д.

Если профессора были близки к небожителям, то академики — к богам. Материально это выражалось в дополнительных пяти сотнях рублей в месяц.

Надо сказать, что среди действительных членов Академии наук СССР были ученые, которыми гордилась не только страна, но и весь мир. В эту когорту входили, например, П. Л. Капица, А. Н. Колмогоров, А. Д. Сахаров, Л. В. Канторович, Л. Д. Ландау, М. Л. Келдыш, Н. Н. Семенов и многие, многие другие выдающиеся ученые. При этом Академия была особой организацией: несмотря на сильнейшее давление со стороны ЦК КПСС, в “большую” Академию не избрали Т. Д. Лысенко, а при таком же давлении, но направленном в обратном направлении, — не исключили А. Д. Сахарова.

Высокий статус академика определялся не только тем, что на это звание в подавляющем большинстве случаев избирались ученые за исключительные научные достижения, но и тем, что отсутствовали псевдоакадемики, избираемые различными общественными академиями, как это очень распространено в настоящее время.

Для того чтобы оценить, какие деньги получали преподаватели вузов и научные работники, приведем некоторые цены: проезд в трамвае — три копейки, в троллейбусе — четыре, в метро — пять. Черный хлеб — 16 копеек, колбаса — от двух до пяти рублей, книги — от рубля до трех. Первый взнос на однокомнатную кооперативную квартиру — 1600 рублей.

Указанные выше зарплаты вузовских преподавателей обеспечивали им высокий уровень жизни и соответственно высокий социальный статус, а также стимулировали занятия научной работой, хотя бы из карьерных соображений.

Сегодня преподаватель вуза, как и научный работник академии наук (в вузах научных работников практически не осталось), является в обществе изгоем, так как для обеспечения приемлемого уровня жизни семьи он либо должен честно работать “на ста работах”, как ломовая лошадь, либо быть преступником!

Каждый мужчина (к сожалению, кроме руководителей страны, которые широко известны) может достаточно просто получить подтверждение этих слов. Для этого надо познакомиться с какой-либо нормальной женщиной, сказать ей, что он преподаватель или ученый, и посмотреть на ее реакцию. Мало не покажется, как бы сказали молодые люди.

Сегодня преподаватели выживают кто как может: одни много преподают, другие по совместительству работают в таких фирмах, в которых их знания востребованы, третьи — занимаются черт знает каким бизнесом, четвертые — тихо грустят о загубленной жизни, а пятые — пьют. Лишь немногие выстояли и не изменили себе и своему делу.

Сколько времени преподаватели проводили на работе?

Ответ на этот вопрос прост: много. Во всяком случае, не меньше 40 часов в неделю, как того требует законодательство для работников даже не высшей школы, а промышленности.

При этом помимо чтения лекций им было чем заняться еще — наукой, методической, воспитательной и общественной работой, и было где этим заниматься, так как учебные площади тогда в аренду не сдавались.

В общем, многие работали в вузах по двенадцать часов в день — с десяти утра до десяти вечера — и никуда не бежали в поисках дополнительных заработков. Это могло быть разве что летом, так как некоторым доцентам, например, очень хотелось J построить, допустим... коровник, что приближало их к покупке кооперативной квартиры или машины.

Аспиранты

Чтобы обеспечить “связь времен”, а также стабильность и устойчивость научных школ, на кафедрах были очные аспиранты, которые тоже никуда не бежали за дополнительным заработком (за исключением, быть может, постройки “коровника” летом). Темы их диссертаций определялись выполняемыми научно-исследовательскими работами, в которых они являлись основными исполнителями.

Аспиранты не только учились и работали, но могли узнавать страну, участвуя в конференциях, которые проходили в разных концах СССР.

За время аспирантуры они приобщались и к научной, и к учебной работе. Поэтому после ее окончания (обычно с защитой кандидатской диссертации) такие специалисты в большинстве случаев из вуза не уходили, а оставались там преподавателями.

Конечно, их жизнь до достижения должности доцента была, что называется, не сахар (хотя и не хуже, чем у инженеров в промышленности), но перед ними стояла цель, которой можно было добиться, не меняя профессии и убеждений. Нервные клетки сохранялись, а карьера развивалась честно и по нарастающей.

Студенты

Но пора рассказать и о тех, ради кого вузы существуют, — о студентах. Все студенты учились бесплатно и при хорошей учебе получали стипендию от 35 до 100 рублей (в последнем случае — Ленинская стипендия). Конечно, на такие деньги без родительской поддержки прожить было трудно, но все-таки удавалось, и студенты если и работали, то только на кафедре — либо лаборантами (в учебном процессе), либо техниками (при выполнении научно-исследовательских работ).

Кроме разовых работ типа разгрузки вагонов и постройки сельхозобъектов летом (стройотряды) студенты обычно нигде больше не работали На кафедре, начиная с третьего курса, работала примерно половина студентов. Причем, как ни странно, они тоже никуда не бежали за дополнительными заработками и работали в основном только в вузе.

Именно благодаря этим ребятам и формировалось мнение о том, что в вузах хорошо учат, так как они обучались не столько в ходе учебных занятий, сколько при личном общении с преподавателями, принимая участие в выполнении научно-исследовательских работ или создании лабораторных установок для обеспечения учебного процесса.

Эти студенты составляли основание пирамиды научной школы. Они вместе со своими преподавателями писали статьи и делали доклады на конференциях.

Такие студенты приобщались к институтской жизни, и многим из них предлагали после окончания института остаться в вузе аспирантами или ассистентами. Это считалось большим успехом, так как в обществе они были уважаемыми людьми и у них была перспектива нормальной жизни, в которой они могли заниматься только преподаванием и научной работой, как происходит во всем мире.

Таким образом, обеспечивалось выполнение “принципа Гумбольдта”, в соответствии с которым у настоящего специалиста учебное и научное неразделимы.

“Наука немыслима без передачи знаний от поколения к поколению, без постоянного вовлечения в научный процесс молодых умов, так же как образование не дает результатов, если оно оторвано от науки” — из московской декларации “О роли фундаментальной науки и образования в современном мире”, текст которой согласован 12.12.2004 г. на совместной сессии Общего собрания РАН и Ученого совета МГУ.

Надо особо отметить, что без проведения научных исследований вуз ничем не отличается от техникума или курсов повышения квалификации (пусть даже называемых академиями), следовательно, он должен быть аккредитован соответствующим образом.

И на солнце бывают пятна

Может показаться, что в лучших технических вузах страны в то время жизнь была идеальной. Это, естественно, не так — были свои проблемы и трудности. Например, далеко не каждого даже очень толкового выпускника брали в аспирантуру по причинам, которые вслух не назывались и о которых не хочется говорить и сейчас, порой научные школы были “дутыми”, не все было ладно с внедрением научных результатов и т. д.

Однако все это даже близко “не лежало” рядом с тем, что переживают высшая школа и наука в нашей стране сейчас.

Как это было еще раньше?

В соответствии с уставом МГУ, принятым в 1804 г., профессору предоставлялось потомственное дворянство, что служило укреплению статуса науки как социально значимой деятельности в России.

“Студенты ценили профессоров, профессоры понимали студентов. Те и другие гордились университетом, тех и других уважало общество”, — писал историк Василий Осипович Ключевский.

И было за что уважать, так как среди них были люди, которые могли о себе сказать: “Я жил, всегда руководствуясь тем тезисом, что истина — благо, что наш долг — находить и отстаивать ее независимо от того, приятна она или неприятна. Во всяком случае, в своей сознательной жизни я всегда исходил из этих положений” (Андрей Николаевич Колмогоров).

Вместо заключения

У меня нет рецепта, как всем вместе выбраться из ямы, в которую мы попали. Я знаю, как можно спастись небольшому коллективу, и написал об этом статью (Шалыто А. А. Триединая задача одного педагогического эксперимента в области ИТ-образования //IT news, . № 15/2005, c.14, http://is.ifmo.ru/belletristic/triedin/).

Отметим, что многое из изложенного выше существует в вузах и сейчас, но это, к сожалению, “не греет, а только блестит”.

Из сказанного можно сделать только один вывод: при решении рассматриваемой проблемы нет простых ходов, так как даже если резко повысить зарплату преподавателям, то им будет некого учить — студенты и аспиранты “убегут за деньгами”, а на бегу нельзя научить даже бегу.

Таким образом, необходимое условие для обеспечения нормального ИТ-образования — это обеспечить условия, чтобы все участники учебного процесса перестали бегать за дополнительными заработками. Эту задачу можно решить только всем миром, так как само по себе государство такую проблему никогда не осилит. При этом вспоминаются слова бывшего министра финансов Александра Лившица, который предлагал делиться.

В заключение отмечу, что для выживания руководители ИТ-сообщества должны думать не только, например, о создании технопарков, но еще и о том, кто в них будет работать после того, как для их заполнения по всей стране будут сняты последние “сливки”, а также и о том, чтобы слова “преподаватель” и “научный работник” не были эквивалентны слову “неудачник”.

“России нужна эта светлая, культурная общественная сила, которая называется университетом, и для этой силы все мы, насколько можем, должны работать. ...В школе — все будущее России, и никакие жертвы, необходимые для ее устроения и подъема, не должны останавливать правительство, которое хочет блага стране и желает поднять свой авторитет”, — писал первый избранный ректор МГУ князь Сергей Николаевич Трубецкой (“Нам — 250. 250-летний юбилей Московского университета”. — М.: МГУ, 2005).

Это надо помнить, особенно учитывая, что “…одно просвещение в состоянии удержать новые безумства, новые общественные бедствия” (Александр Сергеевич Пушкин).

_____________________________________________________________________

Об авторе: Шалыто Анатолий Абрамович — докт. техн. наук, профессор, заведующий кафедрой “Технологии программирования” Санкт-Петербургского государственного университета информационных технологий, механики и оптики. С ним можно связаться по адресу[email protected]