О герцогах, новых русских и первоначальном накоплении капитала

или

О том, почему Соломон Израилевич Кацман не любит, когда его двоюродного племянника Мишеньку называют коммерсантом.

Примечание: из ЖЖ erwin_langman, авторство мне неизвестно

Историю подслушал ЧК в части К. Заранее извиняюсь перед С.И. и читателями за цены, ибо их привожу от балды — не запомнил в силу математического кретинизма, но сути оно не меняет. Честно. Читайте — сами увидите.

 

Что есть певоначальное накопление капитала? Ты, внучек, послушай деда Моню, он тебе зря не скажет. Что-что? Девяностые годы? У нас???? Первоначальное накопление??? Ой, не пугай меня так, мое сердце этого не выдержит. Слушай сюда:

Вот в некоторой Британии жил-был герцог. Был у него замок тринадцатого века, и куча квадратных миль лесов, болот и плохой пахотной земли, где гнездились арендаторы, ведшие почти натуральное хозяйство, и платившие арендную плату зерном и свиными тушами.

Было все это малоликвидно и абсолютно неприумножаемо. Не капитал, в общем.

Быт у герцога был относительно скромный, питался он просто, одевался по модам прошлого столетия, и при дворе появлялся редко — ему было достаточно чувствовать себя полновластным хозяином своей земли.

Но все же что в нем такое торкнуло, и решил он, по примеру соседей, устроить у себя пастбище.

Несколько тысяч семей аренддаторов были согнаны с земли и превратились в бродяг. Произошла парочка мелких бунтов, подавленных собственными силами без привлечения королевских войск, дороги украсились виселицами, но на каменистой земле заблеяли многочисленные стада.

Продажа шерсти, шкур и мяса приносила неплохой барыш, и герцог, которому по-прежнему не хотелось менять свой скромный быт, решил потратить указанный барыш с толком, пригласил мастеров, построил сукновальню и стал продавать некрашеное сукно.

Так появился первоначальный капитал. Приумножаемый. Ликвидный.

Дальше больше — барыш растет, скромность в быту все таже, детей держат в строгости, учат правильным вещам: верховой езде (боевой, а не парадной) фехтованию (чтоб человека наискось прорубить, а не дуром пыряться до первой крови) и стрельбе.

Барыш же надо куда-то девать — герцог сгоняет еще часть арендаторов, срубает дубраву, зарабатывая неплохие деньги на поставке строевого леса на верфи, и разбивает льняную плантацию. С ткацкой мануфактурой. Начинает гнать парусину, твердую и тяжелую как дерево.

Дело разрастается, и при герцоге появляется фактор — Соломон. В быту тоже скромный, ворует весьма умеренно, и занмается делом из любви к процессу приумножения капитала, который ему явно нравится.

Время идет, все продолжается своим чередом, постаревший герцог размышляет, не завести ли ему кузнечную мануфактуру на местной руде, но... все мы смертны.

Поместье, титул и капитал наследует старший сын. Мужик толковый, рубака видный, но вот его потомок — назовем его внук — уже не в отца и деда. То есть тоже рубака видный, и отличный наездник, но толковым его не назвать. Не нравится ему процесс приумножения капитала. Он в Лондоне видел французских б-дей в голландских каретах, и ему нравится процесс растраты капитала на указанные предметы.

Дед однако внуку денег много не давал — да и не было их много — все в дело шло, отец тоже.... но отца прибрала красная старуха — чума.

Отгоревав положенный траур, внук призвал к себе постаревшего Соломона, и вопросил, обведя рукой горизонт: Сколько все это стоит?

— Пять тысяч фунтов ежегодного дохода к услугам Вашей светлости, сказал Соломон, почтительно поклонившись. Причем, хочу заметить, доход будет возра...

— Ты не понял меня, старик. Мне неинтересны эти овцы и эта парусина. Я хочу, чтобы в моем поместье можно было охотиться и устраивать балы. Сколько все это стоит, если все это продать?

— Но, Ваша светлость... прошептал Соломон — зачем продавать такой гешефт?

— Я велю оценить имущество и сказать мне, сколько я за него получу, уже не слушая фактора, бросил герцог и развернувшись на каблуках, ушел.

Через три дня враз согнувшийся и поседевший Соломон принес лист бумаги, где было несколько длинных столбцов, а внизу общая калькуляция: мгновенная продажа стада, запасов шерсти, сукна, урожая льна, и оборудования мануфактур могла принести его светлости сто тысяч фунтов разом. Фактор еще приложил свою записку с планом, как будет возрастать доход в случае нормального продолжения дела, но ее читать герцог не стал, а велел Соломону заняться продажей. Выполнить приказ сюзерена фактор впервые в жизни не смог — добравшись до дома слег с приступом, а вскоре его препроводили на кладбище.

Тут долгого траура не было — через неделю, к вящему удовольствию Его светлости, двоюродный племянник Соломона, юркий малый, успешно провернул дело.

Началась новая жизнь. В сохранившиеся в овражках между полями перелески запустили зайцев и лис — чтобы было на кого охотиться. Из Италии выписали архитектора — и тот перестроил старый замок в дворец итальянского стиля, с бальной залой и двадцатифутовыми окнами. Сооружение стало жрать чертову уйму дров, но кто считал дрова?

Балы стали регулярными, соколиная охота — еженедельным развлечением, а в Глазго своего хозяина ждала новая трехсоттонная яхта о двенадцати пушках.

Потратив бешеные деньги, из-за десяти морей привезли многосотенный табун тонконогих арабских скакунов — перед герцогом впервые возникла и помаячила тень финансовой пропасти, но эту мысль он отбросил как надоедливую и лишнюю.

А зря. Барыш расти перестал. Впрочем, для кого как— двоюродный племянник Соломона, назовем его Мойша, был вполне оборотист, и продав старую дядюшкину халупу, купил дом в Эдинбурге, ездил в карете, запряженной шестеркой цугом, и ссужал деньги в немалый рост. Кроме того, завел в строении бывшей сукновальни — вискикурню, и начал продавать местному населению дешевое пойло, воняющее торфяным дымом. Продавать в том числе в кредит под шейлоковские проценты, не брезгуя и вещами, недвижимостью особенно.

Жизнь продолжалась, балы шумели, охота была великолепна— дополнительным допингом стала гражданская война — герцог явил все свое искусство недюжинного наездника, стрелка и фехтовальщика, присягая то Карлу, то Кромвелю, и умудрился сохранить голову на плечах.

Но сто тысяч фунтов не бесконечны. Не бесконечны и перезаложенные земли. И замок. И табун. И сокола. И однажды герцог обнаружил на золотом подносе письмо, в котором со всей учтивостью, но предельно ясно говорилось, что если его светлость в течение недели не погасит предъявленные векселя, то к нему явятся приставы, и препроводят под микитки в королевскую тюрьму.

Решение пришло быстро. Схватив шпагу, пару пистолетов, мушкет и саквояж, герцог сел на коня, и взяв в повод еще одного, рванул к морю.

Спустя три недели, поливаемый унылым дождичком, он, верхом на коне, миновал обомшелую избушку пограничного поста. Стрельцы, вчера весь вечер пропивавшие полученное за два прошлых года жалование, не спешили вылезать и досматривать нежданного гостя, но, напротив, сотрясали окрестности мерно рокочущим храпом.

Москва же, открывшаяся тремя сутками спустя с очередного всхолмья как чудное видение, была великолепна. Изрядно терзаемый похмельем после очередного дорожного кабака бывший герцог, завороженно глядя на сияющее куполами небо, икнул и неожиданно для себя перекрестился на местный манер.

В немецкой слободе нашлось место, а у царя — служба. Понравившись Алексею Михайловичу в соколиной охоте, и явив талант наездника и стрелка в нескольких пограничных сшибках с крымчаками, герцог пришелся ко двору, и основал род, давший новой Родине кучу разного люда, включая несколько десятков кавалергардов, парочку адмиралов, одного великого поэта, пяток аншефов, епископа, комкора, нескольких врагов народа, заместителя наркома, два десятка полковников, толпу инженеров и кучку записных диссидентов.

На этом, собственно, британская часть истории заканчивается. Ах да, заброшенный дворец был полуразобран на стройматериалы, Мойша укатил в Новый свет, а вискикурня продолжала давать пойло. В конце восьмидесятых годов XX века, чуть облагороженное, оно прогремело на весь мир, теперь уже как "настоящий односолодовый виски с тонким дымным ароматом — напиток для истинных ценителей Традиции".

Руины же дворца стали местом облапошивания туристов.

 

Тут Соломон Израилевич опрокинул стопарик, закусил редисочкой, и дыхнув в рукав, произнес: а теперь, внучек, обратимся к нашим пенатам.

Вот было море. Берег. Безвидный и пустой. И однажды, кому-то умному пришло в голову, что порт и адмиралтейство здесь смотрелись бы вполне кошерно. Дальше много чего было — в принципе если я сейчас все этапы повторять начну, то это будет скучным пересказом британской истории, только с поправкой на то, что капитал приумножался в виде верфей и кораблей, а не в виде ткацкого и суконного производства.

Короче говоря, слушай, внучек, сюда: в то время, когда твой глупый дед занимал в Совторгфлоте изрядное место, это был КАПИТАЛИЩЕ!

У меня занюханный клерк треть Амстердамских терминалов в кулаке держал! В честь главы представительства бельгийский премьер-министр обед давал! Латиноамериканские контейнерные перевозки наполовину на нашем тоннаже шли! Англичане от зависти кипятком писались, когда "Алексей Косыгин" по сто тысяч тонн зараз брал и лихтерами разгружал в любом Зажопинске без дозаправки, потому как атомный. С отчислений в бюджет адмирал Горшков по дивизии подлодок ежегодно вводил. В общем, был твой дед — КОММЕРСАНТ и крутил НАСТОЯЩИЙ гешефт по всему шарику — от Бостона до Сан-Франциско. И жить было интересно и неплохо — с поездками, квартирой на улице Горького, дачей в Барвихе и двумя "Волгами". Да ты сам небось те времена помнишь, хоть и мелкий был еще.

Но тут разразилась тяжелая Демократия, и все пошло прахом. Совторгфлот раздергали по пароходствам — ладно, переживем, там каждое пароходство с иной суверенный тоннаж будет. Прибыль, правда, упала резко, ну да ладно. Плохо стало, когда явился ко мне некий хмырь с мешком ваучеров, и заявил, что он мою контору приватизировал — экое слово неприличное. Ну, я как самый умный, ему планчик: вот такой объем перевозок, вот такие контракты, вот такой план развития, вот такое предполагается строительство... Тут-то он меня и пресек.

— Какое, нах, строительство? Ты мне, Израилич, скажи, сколько за всю эту посуду выручить можно? Если ее продать сразу?

— А-а-а... зачем?

— Ну, ты даешь! Говорят умный, а фишку ваще не рубишь! Тут же бабла глянь сколько! Сколько у тебя там чистой прибыли сверху всех затрат остается? Пятьдесят лимонов? Что мне твои пятьдесят лимонов ежегодно, щас мы это загоним скопом за сколько? За мильярд? Ну во! Загоним за мильярд, кое-кому откатим, цену покажем те же пятьдесят лимонов, чтоб налогов не платить, и все пойдет разлюли малина....

...и начал рассказывать мне про то, какой у мерса крутой новый S-класс.

В общем, свезли меня с инфарктом. Сейчас медицина посовершеннее, чем триста лет тому, поэтому оклемался я, и с тобой, неучем, разговариваю. Оклемался я, и узнаю, что крутит у него там делами Миша. Двоюродный мой племянник.

Ну что сказать.... тоннаж разошелся быстро. Продавали они его по цене лома, заодно и чужое прихватив кое-что. Котейнеровозы, сухогрузы, танкеры, лихтеровозы, портовые суда... в помещении пароходства устроили пивзавод, гонят жуткое пойло, ослиной мочой отдающее.

В общем, в долгах хмырь с мешком оказался весьма скоро, и быстро смылся за рубеж, к жене-модели и младенцу-отпрыску, а также к красному хаммеру, яхте, двум виллам и счету в оффшоре. Смылся как раз в Англию. Уж не знаю, какой он там род оснует, но сильные у меня подозрения в его возможностях. Герцог тот хоть и кутила был, но имел ряд полезных навыков, как-то: стрелял, рубился, наездничал, мог командовать, охотиться и умел гнать брагу.

А этот из полезного умеет только утюгом человека пришпандорить и жопу себе подтереть. Потому что жрать ему по жизни готовили и шнурки гладили другие. А машину он водит так: гаишник — сто баксов, гаишник — сто баксов. Поэтому в Англии, говорят, боится за руль садиться — его один раз уже дубинкой там отходили. О прочих полезных для нашего века навыках я вообще молчу.

Теперь сидит он там, и грустно гавкает насчет проклятого полицейского режима в этой немытой России. Пароходство еле дышит на ладан, перебиваясь малым каботажем. Несколько судов в аресте в загранпортах. Порт запустел, кроме нефтяного терминала — понятно, и импортного — шмотье везут сюда.

В общем, внучек, 90е годы — это не первоначальное накопление капитала, это его первоначальное истребление. Ведь, в отличие от той английской истории, у нас оно массово пошло.

А Миша... Миша, царствие ему небесное, хорошо пожил, конечно. Но мало. Когда хмырь уехал — с кого спросили? С финдиректора, понятно. И не называй его коммерсантом, не надо. Барахольщик он...