Saltis
Мысли назло
Всю жизнь нас учат – как нам говорить, что нам делать и перед кем приседать. Незаметно нас учат учить других. Так создается замкнутый круг, в котором каждый человек лупит соседа по затылку и шепчет на ухо волшебное слово: “ответственность”. Стоит ли наше рождение, наши первые шаги и наше образование конечного результата? Нет, не самого конечного, который зачёркивает абсолютно все предыдущие достижения, а результата такого – девять месяцев в году и шесть дней в неделю пахать по 8 часов на благо государства? Басом, твердокаменной заученной фразой: в вашей жизни должен быть смысл! Работа – есть смысл каждого здравомыслящего человека. Догадка первая, неуверенная: я не здравомыслящий..? Догадка вторая, уверенная, с надрывом: я не человек..!
Цепным Цербером морали является само общество, которое может считаться каким угодно гражданским и демократическим, но сердцевина у нее все та же – гниль с душком тоталитаризма. Пальцем показать на соседа и получить плюсик напротив своего имени в списке государственных нулей. Идеологическая цензура молча накрывает ваши глаза мокрой тряпкой, а гласность показывает все, но при этом исходит на истеричные вопли о том, как же это мерзко – видеть все широко открытыми глазами. Крикунов – за язык вешать, а их безмолвных последователей – девяносто пять процентов населения. Мы позволяем другим людям самосовершенствоваться, так почему же не разрешить саморазрушаться? Что вообще сейчас держит человечество в узах морали? Неразумие. Желание задуматься гасится необходимостью сделать тридцать три важных дела сразу. Если ты смертен – что бы ты ни делал, ты умрешь, все напрасно. Если ты бессмертен – что бы ты ни делал, ты все равно будешь жить, все напрасно. Религия уже отжила свое, но человечество продолжает думать по инерции.
Миф о “старых добрых временах” не умрет никогда. Вопреки слогану, вчера таки было лучше, чем сегодня, а завтра будет совсем худо. Выглядит это обычно так: сизый дырявый дым тянется к потолку, слюни растворяются в бокале с недопитым чаем, уголки губ тянутся вниз, голова задумчиво подрагивает, и вслух произносится – “Вот раньше… в старые добрые времена…” И через десяток лет он будет вспоминать эту кухню, эту сигарету и этот чай, называя старым и добрым временем. Да что же это за тупая философия тогда? Возьми в свою дурную голову, что сегодня и сейчас – это время, когда ты можешь свое будущее сделать таким “добрым”, что все прошлое покажется глухим прозябаньем.
Моего друга всегда удивлял тезис о невозможности существования человека вне социума. Мне же он кажется весьма оправданным для тех, кто живет на последних этажах небоскребов. Не будем брать в расчет отшельников, они по географическим причинам существуют вне социума. А вот те, кто психологически стоит особняком от общества – именно они являются нежелательным элементом для расфасовщиков народных масс. Таким образом, этот тезис становится эпиграфом к руководству – “как управлять людьми”. Собирать глупых homo в стада и пасти, заговаривая зубы языком религии. А суть-то она в другом. Кто первый поднялся по Вавилонской башне – тот и бог. Остальным остается лишь умолять Ноя признать их тварью и взять с собой на ковчег, не ведая, в свою очередь, что потопа не будет.
У рабов любви вырастают контурные крылья из кусочков мозга. Мне противна сама мысль о том, что это “великое духовное” чувство, которое “сильнее всего на свете”, способно лишить мой разум ясности. Еще противнее – завидовать чужому буйству гормонов. Кто тут говорит о влюбленности? Редко кто их различает. Влюбленность со сроком = любовь, вот аксиома, которую мне приходилось встречать.
Никак не пойму, человек на Земле – это баг или фича?
Это действительно весело – давить тапками тараканов, когда они чего-то там просят, требуют, угрожают. Пожалеть его, и тебе воздастся. Зачем? Пока на тебе тапок, тебе ничего не нужно, ты хочешь весело проводить время, и давишь эту усатую дрянь.
Когда же я сам был тараканом, то по молодой наивности, молил обладателя тапков не убивать меня. Я никогда не требовал, я просил. Конечно, зря. Будучи уже мертвым, я часто думал, размазывая злые слезы по линолеуму, что никогда не был таким уродом и никогда им не буду.
А потом мне давали тапки…
Терпеть ненавижу, когда мне говорят, что кто-то там на меня похож. Я приемлю “такой же <качественное прилагательное>, как и ты”, но чтобы подразумевать схожий комплекс качеств и мыслей – это вызывает у меня раздражение. В мире нет другого такого, как я. Индивидуальность настолько важна для меня, что я готов допустить нотки истерики в голосе, защищая ее.
У бессмертников этой планеты не будет детей. Детей не полагается иметь тем, у кого нет билета на поезд вымирания рода, в данном случае – человеческого. Поезд уйдет, а эти бедолаги останутся сидеть на выжженных пнях под багровым и безжизненным небом, вдыхать воздух изношенными легкими в веке этак двадцать пятом от рождества первого американского президента. Им даже выдадут какие-нибудь расширенные возможности на уровне комиксовых фантазий голодного художника. Игры бессмертных, забавы проклятых. Хоть бы одним глазком…
Хорошие отношения с одной хорошей виртуальной знакомой закончились тогда, когда она пожелала мне стать человеком.
Игральные кости.
Шесть. Шесть - это три кружка напротив трёх. Стенка на стенку. Противостояние, боль, слепая ярость.
Пять. Один в центре среди четырёх. Окружение. Не скрыться, не уйти, от тебя ждут решений. Верных решений.
Четыре. Равенство и братство. Всё равно - есть ты или нет, схема работает и без тебя.
Три. Ты либо крайний, некто ненужный, либо ты в центре стоишь перед мучительным выбором, который прежде осушит тебя.
Два. Тет-а-тет. Необходимость выстраивать отношения. Ты не ты, а сущность, которой тебя хочет видеть оппонент. Может это не друг, может это визави? Борьба? Опять?
Один. Одиночество. Нет проблем, нет цели, нет шороха.
А дальше?
Мне не понять, почему ложь в своей основе считается чем-то неестественным. Вот правда – это естественно и как-то логично, а лгать, значит совершать что-то несвойственное мироустройству. Можно каяться во лжи, но нельзя каяться в правде. Для меня оба этих понятия являются инструментами, с которыми надо уметь обращаться; орудиями, если хотите, которые будут работать на меня. Если что-то приносит мне пользу, то все равно, правда это или ложь. Это только кажется, что с ложью надо обращаться тоньше, нет, это из того же разряда субстанция. Просто надо просчитывать на несколько шагов вперед, будет ли это сиюминутная благодать с последующей расплатой или же наоборот? Я не возвеличиваю ложь или правду, я ставлю их на один уровень восприятия.
Будь я божеством, я бы на отдельно взятой планете, населенной homo и sapiens’ами, устроил бы забавную альтернативу раю и аду. Я бы разделил людей на тех, кому предназначено умереть и на тех, кому умереть не предназначено. А еще лучше устроил бы критические уровни. Например, не помер человек в двенадцать лет, тогда следующий раз в двадцать шесть пробовать будет. Потом в сорок один, шестьдесят семь и восемьдесят четыре. Восемьдесят четыре – финальная точка, после которой умереть естественной смертью уже невозможно. Собирались бы тогда грандиозные праздники жизни и смерти одновременно. Представляю, каким духовно сбалансированным было бы то общество, которое должно готовиться к смерти пять раз. А потом уже не готовиться совсем, хотя наверняка все уже захотят помереть к такой жестокой дате. А если учитывать тот факт, что я божество заинтересованное, а не как христианское, то я бы пресек всякие попытки оправдать закономерность смертностей. Просто всех таких предсказателей убирал бы еще в двенадцать. В общем, прикольное было бы я божество.
“Что делать, если цель в жизни есть, а смысла нет?” (с) одна моя знакомая.
“Если нет цели, не делаешь ничего, и не делаешь ничего великого, если цель ничтожна” (с) Д. Дидро.
А почему, собственно, нельзя жить без всякой цели? По-моему какая-то глобальная цель человека на поверку оказывается до стыдного мизерной. Ученые живут наукой, творцы – искусством, остальные люди – по инерции. Я живу ради самопознания, но можно ли это назвать Целью? Самопознание не заключено в квадратные скобки, ничем не ограничено и нельзя в какой-то момент жизни сказать: “О да! Я достиг полного самопознания!”. Бесцельные шаги во тьме по жизни – вот мой путь. “Смысл жизни в поиске смысла жизни” (с) мой.
Вы никогда не пойдете вперед, пока будете считать единственно реальным воплощением сущность, которая умеет осязать. Вы никогда не пойдете вперед, пока фраза “мудрые говорят” будет синонимом фразе “древние говорят”. Вы никогда не пойдете вперед, пока не запустите в оборот массовый инстинкт самосохранения. Вы не пойдете вперед, пока вы – человечество. И я не пойду вперед, я пойду по диагонали, не в ту сторону, куда написано на указателях “stairway to heaven”. Там, куда я направляюсь, таблички не нужны. Там даже я не нужен. Там ничего никому не нужно. Там все только можно. Уже похоже на строительство коммунизма в вакууме?
Периодически я останавливаюсь в самой середине высказываемого предложения и понимаю, в какого же нудного циника я превращаюсь. С каждым днем мне все труднее скрыть скуку на своем лице, когда затюканное “большинство окружающих” мне что-то говорит. Я спокойно, без ненависти, желаю смерти его составляющим, которые препятствуют моему комфортному продвижению. Избавление от той части ногтя, которая впилась в кожу большого пальца на ноге. Смакую то обстоятельство, что отрезается не просто плоть, но и мечты о нимбе и крылышках, которые суть та же плоть. Прилагаю усилия, поэтому ожидаю потери восприимчивости к человеческим суггестиям наравне с избавлением от непережитых еще авторитетов. Ведь я - акробат, танцующий на Пизанской Башне, сделанной из спичечных коробков. Заниматься ментальным сексом с собственной тенью сознания, испытывая при этом ощущение восторга от размеров раздутого эго, надо так тихо, чтобы не разбудить гордость, почивающую в беспокойном сне.
При этом я никогда не напишу своего “Мастера и Маргариту”. И “dura lex sed lex” в надлежащих обстоятельствах тоже не скажу. Не упомянут в “Намедни”, не напишут читабельную биографию, даже дитенка-дебила не останется. Потому что бессмертные имеют обыкновение умирать очень рано. И быстрее всего забываются незабываемые. “Такой поэт умирает!”. Будучи сперматозоидом, я, наверное, никуда не стремился с бешеной скоростью, а хитро телепортировался прямо в яйцеклетку. Инициатива наказуема, наказуема.
Был такой анекдот про двух сослуживцев – русского и грузина. Грузин там размышлял про то, что он жил всего шесть лет, так как жизнь в его понимании – это хорошо питаться, пьянствовать, веселиться и т.п. На что русский солдат ответил, что он в таком случае родился мертвым. А вот моя жизнь была бы не возможна без самосовершенствования и самопознания. Для личности деградация начинается тогда, когда останавливается развитие, а, значит, состояние стоячего болота – это уже минус пять долларов с отключением через 12 часов. Для самосовершенствования мне необходима информация, значит и при ее отсутствии я не смогу долго протянуть. Возможность творить и разрушать должна присутствовать всегда, равно как и наличие разума в себе и вокруг меня.
Расскажи мне о людях, любимое мое существо. О том, как они своими мокрыми от пота ладонями заставляют тебя быть мизантропкой. Скажи, скольких ты убивала в мыслях, с какой жестокостью? Не забудь упомянуть количество тех, кого не. И если их у тебя больше, чем у меня, то это… значит слишком мало, но я просто запомню эту деталь, чтобы писать на сиреневых открытках вместо пожеланий на латинском.
Расскажи мне о том, как ты созидаешь и как разрушаешь. Сколько тобой воздвигнуто арктических пустынь и сколько небесных шатров превратились в прах по твоей осмысленной прихоти? Скажи, какого смысла нет в твоей жизни. Не говори протертых слов, потому что я люблю их сегодня, когда глупый, а завтра я ненавижу их и себя за них же. Молчи со мной. Люди в моем присутствии молчат только если стесняются. Люди…
Расскажи мне о пустоте, не используя пафос, потому что он – кислая фальшь в оранжевой обертке. А я не питаюсь обертками, а кислое не путаю с длинным, поэтому не ем ни то, ни другое. И знаешь, у меня еще одна просьба, пожалуй, самая важная.
Никогда не будь со мной. Не надо даже знакомиться. Появись за двадцать шесть секунд до моей смерти. Без придыхательной романтики молчи, ничего не объясняя. Если ты появишься, то я окончательно пойму, что этот мир создал я, и тогда, рассмеявшись как тысяча гиен, я рухну вниз, размахивая руками в духе обезумевшого пингвина, и превращюсь в число пи, чтобы коварно прыгать по клеточным тетрадям. А когда надоест, то я вернусь и…
Расскажу тебе о людях. О том, как я созидаю и разрушаю. О пустоте. Ты дождешься меня, мое любимое существо?
- Глядя в зеркало, разговаривал со своим “Я” женского рода –
Пока сознание со мной, надо сделать этот шаг, чтобы не превратиться в параноика-обезьяну, ловящего в реке отражение луны. Ценность моей жизни определяется только мной – это опорная точка. Если у меня по физическим или психическим причинам не будет возможности самостоятельно лишить себя жизни, значит мне необходимо помочь это сделать. Меня не радует перспектива выжить после комы и эволюционировать от растения до инфантильного калеку, довольно мычащего тогда, когда удается согнуть пальцы на ногах. Точно также я не пожелаю существовать совсем без конечностей. Останутся хотя бы руки или ноги, тогда буду решать для себя – стоит ли мне жить? В случае моей смерти я бы хотел, чтобы о ней узнали не только в реальном, но и в виртуальном мире. Если бы я мог быть благодарен, то испытывал такое чувство по отношению к тому, кто бы содержал мое творчество в состоянии функционирования с общим доступом к нему. С вещами делайте, что хотите – материя меня не интересует.
В то же время, будучи тафефобом, я настойчиво требую кремировать меня, а не закапывать в землю. Что дальше будет с прахом, меня мало волнует. Не надо устраивать обыденных похорон – терпеть не могу этой нелепой условности. Напоследок я бы подумал что-нибудь вроде: “С вами было занятно, но мне пора двигаться дальше”, так что не тяготите астрал слишком частыми воспоминаниями. Мне, которому ничего не жаль, они будут настолько же ни к чему, насколько и вам. Хотите что-то сказать? Говорите сейчас, пока ваши слова составляют для меня интерес.
Оказывается, отношения я прекращаю не только тогда, когда мне всерьез желают стать человеком. Еще годится и такой мотив – “Почему я такая? Я ненавижу себя за характер, за свои поступки! Почему мне дали эту жизнь? Мне она не нужна!” Мысленно беру шотган и вышибаю написавшей мозги. В ответ отправляю завуалированную черную розу. Или отрубленный лягушачий язык? “Ненавижу себя” – это преступление. Это значит, надо содрать с себя кожу живьем и утопиться в собственной крови, пусть разбавленной. Но шутить с ненавистью к себе, равно как и собственная недосмерть – это уже для меня где-то снаружи, там, где всегда весна, маленькая страна и рот свободен от забот. На самом деле, та же показная ненависть к себе – это особо тяжелая форма любви к себе. Когда пальчик болит, окружающие дуют, а ты не хочешь, чтобы проходило, чтобы дули и дули. Дули, я не из таких. Я прямо вижу, как в отблеске тесака они пресмыкаются по кафелю и шипят, что притворялись, что всем довольны, только не на-а-адо! Сиреневенькая глазовыколупывательница на день рождения. Give me a D. Give me an I. Give me an E. Now spell it.
О, люди! Сирые и убогие, жестокие и похотливые! Услышьте глас мой, ибо я ваш уже наслушался. Я молю самых отъявленных негодяев и безбожников продолжать делать то благородное дело, которым они занимаются, несмотря на все препятствия рабов моих, официальных и неофициальных. Не рабы они мне от рождества христова, ибо я – их бестселлер. Одна кукла на миллионы кукловодов. Я молю о том, чтобы не было еды, чтобы не было мира на всей земле, и чтобы никогда радость не заполнила сердца всех людей, живущих на земле, если только в живых не останется один человек. Убивайте, грабьте и насилуйте. Родственник убитого окрепнет волей, как ограбленный и изнасилованный. Когда люди перестанут быть пластилиновыми краснобаями и начнут грызть друг другу глотки без политкорректных оправданий, только тогда они встанут на путь истинный. Это тот путь, который проложен в противоположную сторону от того, которым сейчас идёт человечество. Трижды проклят будет тот, кто лжёт от моего имени. Трижды три будет проклят тот, кто верует в меня а не в себя. Я вечен, ибо не существую, человек смертен по тем же причинам. Всё глубже и глубже зарывается голова в песок. Всё больше песка на зубах, а не мяса с кровью, как должно быть. Пора бы уже подняться по ступеням Вавилонской Башни до небес. Это проще, чем раздавить таракана. Это сложнее, чем достать Луну руками. Но лучше пробовать, чем пресмыкаться. Так говорю вам я, ибо я – Бог, и я умер в тот момент, когда первый раб мой подумал про меня и стал властелином. Пластилиновым.
Люди тела счастливей, чем люди ума. Ум в наше время – это уже не достоинство, а особенность личности. Я много раз слышал недовольное “ты чё, самый умный?”, но ни разу “ты чё, самый сильный?”. Люди тела не нуждаются в удовлетворении каких-либо потребностей, кроме физических. Пашут телом ради телесных благ. Интеллектуалы же в этом отношении более несчастны, так как им приходится не только развивать свой ум, оправдывая свой элитарный статус, но и поддерживать тело в удовлетворяющем их состоянии, потому что они сознают, что в мире телесного большинства это важно. Заспиртованный мозг в баночке не вызовет ничего, кроме желания поместить его в кунсткамеру. Это очень хорошо прослеживается и в ролевых компьютерных играх: воину ни к чему интеллект, а магу требуется как разум, так и здоровье, чтобы его не убило первым же сквозняком. Благодарю тебя, тело, за то, что ты меня пока не подводишь. Благодарю тебя, разум, за то, что ты меня пока не подводишь. Живите в гармонии и не ссорьтесь.
У меня никогда не будет хороших отношений с умными и интересными женщинами, потому что в моём мозгу где-то проставлена лишняя раковина, в которую утекают эти тонкопаутинные словонамёки, странно-струнные игры. Они либо маются дурью, либо серьёзны, а я всегда маюсь серьёзностью. Если копнуть ковшом психологии, то обнаружится, что дело не в отношениях с вумными женщинами, а в совместимости с вумно-женской психикой. И со Сталиным я бы тоже не нашёл общего языка. И он бы обиделся, накрутил себя, посчитал себя опозоренным, а затем расстрелял бы меня из берия-маузера. Первое впечатление от меня так же обманчиво, как и от золотой рыбки. С виду красивая, а выловишь – заставит желать. И если за три дня со мной всё мирно, это ещё не значит, что на четвёртый день я вас не укушу. Довериться мне – разновидность экстремального вида спорта. Кому-то дано, а кому-то нет. Я – ночной хохотник. Ощущение ещё живой плоти на когтях не сравнить с задушевной беседой какого угодно плана. Разве может душевно общаться тот, кто без души? Я её, когда ещё можно было, обменял на накладные зубья в три ряда. А уж извинений от меня требовать – это, что вчерашний дождь в чашечку собирать. Увлекательно, но бесполезно.
Когда земная кора начнёт набухать и лопаться, подражая овсяной каше, тогда задуют ветра вертикально вниз, вдавливая кошачие хвосты в асфальт, а вопящих детишек размазывая по каруселям. Когда молнии будут соревноваться меж собой в точности попадания в АЭС, тогда сплошным ливнем смоет цветные краски с масок людей, и они даже визуально превратятся в одноликую серую массу. Когда начнут рождаться только мёртвые дети, и это будет даже лучше их уродливого существования, тогда смерть насытится и перестанет брать с собой дряхлеющих стариков, предоставив им право тлеть до изнеможения. Когда небоскрёбы доскребут небо, уронив его на головы жителей больших городов, тогда призраки станут мародёрствовать на земле, забирая себе ужас и страдания неумерших вовремя. Когда всё это случится, тогда из землянки вылезет хозяин и скажет: “Всем заткнуться. Я сплю.” И уйдёт обратно. Будет слышно только, как пепел медленно оседает на поверхность ландшафта. И тишина…
Мне забавны жалобные речи от людей, в которых они сетуют на безразмерную разницу между биологической семьёй и духовной. Любые нежелательные отношения можно сократить до минимума, надо только приложить для этого старания. В финансовой нужде от родни – терпи их или обретай независимость. Родня в финансовой нужде от тебя – передавай деньги не лично или приручай их притворяться мёртвыми в твоём присутствии. Иные отношения нежелательного характера лечатся их игнорированием, это всё-таки не осыпающийся потолок. В худшем случае общественное порицание, которое следует засунуть в трубочку, обложить бамбуком и хорошенько выкурить. Ещё забавней выглядят тяготы от выбранной семейной жизни. Чудо Господне, братья и сёстры, слепые прозревают после нескольких месяцев\лет супружеского проживания и видят все недостатки такого, вызывая необратимый процесс пре-развода, характеризующийся обоюдным отравлением жизни некогда поцеловавшихся под диктовку священника. Если супруг(а) не входит в число духовной семьи, то следует расписаться в собственной космической глупости, купить пистолет и застрелиться в супруга(гу). Заводящие семью ради “прикрытия тылов” аналогичны заводящим хомячков ради не-одиночества. Зачастую и близкий человек, оставленный в тылу, представляет собой куда бОльшую угрозу, чем враг, расположенный прямо перед тобой. Перспектива заведения детей весьма сомнительна, если посчитать вероятность рождения полноценного умного дитятки, которого жизнь не сделает инвалидом, который оправдает вложенные в него средства и время. Так что, латентное желание завести семью и детей, проявляющееся под гнётом мнения окружающих, которые, конечно же, всё знают лучше вас, особенно, что касается вашей собственной жизни, это желание следует брать в щипцы, под кран с холодной водой, класть в баночку и с балкона её, родимую, об асфальт.
Мизантропевцы напоминают мне об абсурдности окружающего мира. Эти барды поют о том, что ненавидят людей пуще всего на свете. А люди слушают это, и им нравится. Более того, люди покупают альбомы под общим названием “Все вы мрази-ублюдки, мы вас ненавидим и срём на ваши суждения” и кормят своих хулителей, славят их и автографы просят. Постепенно такие барды становятся популярными и происходит процесс интеграции. Мизантропы суть люди, ненавидящие людей. А люди всегда любят тех, кому доставляют боль – это очевидно из фразы, построенной наоборот. Поскольку же в этом абсурдном мире всегда должны быть балансирующие качельки, то никому неизвестные замухрыши, играющие сраное говно, спасаются таинственным иностранным словом – “андерграунд”. Те же, кто истязает людей так, как им нравится, кушают хорошо, но страдают от другого слова – “попса”. Происходит это от того, что накушавшиеся мизантропевцы оплывают жиром и забывают, как надо правильно говорить людям о том, как они их ненавидят. Так что, самый прожжённый андерграундщик – это я, лабающий хитроебнутую срань на гитаре, посасывающий сухари от угрызений бессовестности.
Если бы рядом со мной находился кто-то ещё, мне стало бы стыдно. Но никого нет, а поэтому слюна, стекающая из моего рта по подушке, не способна смутить мой покой. Двадцать четыре часа в сутки я слушаю то, что говорит мой учитель. Он наполняет мой мозг знаниями и мусором, развлекает меня и заставляет загрустить. Он угрожает мне афроамериканским негром и исповедуется раскрашенной проституткой. Мне почти не хочется спать и не хочется есть. Я лучше позволю обществу сделать из меня инфантильного кастрата, чем пошевелюсь и нарушу гармонию в моей Вселенной, измеряемой квадратными метрами. Тело потеет и затекает, глаза слезятся и зрение теряет остроту, но дух мой непоколебим. Первое время мучался от гнойной корки на правом полушарии мозга, но и к этому привыкаешь. Привыкнуть можно ко всему, когда перед тобой на тумбочке уселся учитель, раскинув в сторону антенны. Я знаю всё, что можно знать о политике, искусстве, животных, способах их приготовления. Всё о людях, населяющих эту планету. Кого интересует, что я не развяжу войну с другим государством, не нарисую картину, не спасу редкий вид от вымирания, не приготовлю леопарда в собственном соку и не пообщаюсь с австралийскими аборигенами. Я – теоретик. Я – потребитель. Мои глаза открыты.
Потребность расклеивать ярлыки – это такая липкая особенность, присущая любому члену социума, но выраженная в каждом в разной степени. Естественность и масштабность этой потребности сравнима с естественностью и масштабностью слонов, китов и большой черепахи, на которых громоздится мировой океан. Социум вообще предполагает наличие законов и правил, но лучше всего негласных – они лучше всего исполняются. Закон о расклеивании ярлыков у меня ассоциируется с законом острых углов в темноте. Что это за закон? В темноте все углы сразу становятся острыми. Его нельзя считать в какой-то степени серьёзным до тех пор, пока не наткнёшься на таковой, потянувшись сквозь сон за фумигатором, а то комары-суки заели совсем.
Со временем закон расклеивания ярлыков затягивает. Метод “круглое и оранжевое, значит, апельсин” срабатывает автоматически и даже как бы на заднем плане, будто Winamp мп3шку проигрывает, или файрволл в трее висит. Хорошо сочетается закон расклеивания ярлыков с другим законом, который называется “все вы расклеиваете ярлыки, кроме меня”.
Не знаю, как остальным, а меня это всё отравляет. Я тоже клею вам на лоб ярлыки. “Маде ин жопа” – мысленно пишу я на чужих головах, а потом только говорю “Привет. Как тебя зовут?”. Но я стараюсь бороться с этим сорняком в моём Душевном Саду. Чтобы этот закон для меня был латентным, а не перманентным, а со временем придушить его, как котов душил Шариков. Объяснил доходчиво, как смог. Версия для печати: ярлыки – это плохо. Вы не должны наклеивать ярлыки, потому что это плохо. O’kay?
На свете есть куда более приятные вещи. Например, лесбиянки…
Хочешь заглянуть в тот мир, в котором я живу внутри себя?
В мире, в котором я живу, нет зрения. Есть только его точки. Точки зрения.
Зато в моем мире есть осязание. Ты можешь почувствовать кончиками пальцев, что пространство вокруг заполнено жидкой тьмой. Ее можно сравнить с чистейшей черной водой, которую ты только можешь себе представить. Есть здесь и твердая поверхность – каменистые островки, лежа на них можно слепо уставиться на безмолвное черное небо. Ты все равно его не увидишь.
В мире, в котором я живу, не так-то много цветов, кроме черного. Когда моим размышлениям становится тесно в жидкости, они взметаются до небес, озаряясь фиолетовыми полосами вдоль небосклона. Потом они опустятся багровыми всполохами до жидкой тьмы и будут поглощены ею.
Еще в моем мире есть звук. Он всегда один и тот же – шум воды, льющейся сверху. Гул, отражающийся от стенок ванны. Это мой саундтрек.
Не спрашивай меня об одиночестве. Я не один. Я един.
Знаешь, что лучше всего делать здесь? Творить и познавать. Себя и окружающее. До тех пор, пока не перестану отражаться в зеркалах. Если это случится до того, как я умру, тогда я разобью все зеркала, которые только смогу найти. Но я умру.
Умирать – это естественно. Жизнь – это выход в туалет во время полета на самолете. Жутко интересно, но задерживаться там слишком долго – глупо. Некоторые же считают, что пребывание в туалете спасет их от аэрофобии.
Нет, вокруг действительно существуют любопытные вещи: психология, философия, история, литература, живопись, музыка и еще то, чего я не ощутил в полной мере. Все это держит мой мизинец на защелке, чтобы с внешней стороны было видно надпись белым по красному: “занято”.
Над этим всем съеживающеся возвышается Человек. О, Человек – это удивительный человек. Человек – этот тот человек, который заставляет меня быть сардоничным мизантропом, критичным антигуманистом и гордым нигилистом. Он много сделал для того, чтобы я терпеть его не мог.
В моем мире я безымянен. Я – это я, и меня это устраивает. Но по ту сторону от меня ты уже не можешь быть просто собой. У тебя есть имя, выбранное не тобой. У тебя есть внешность, по которой тебя судят. У тебя есть название, которое ты должен еще найти. Я – это я. И через запятую – сатанист. И еще через запятую – нелюдь. Громоздкий мир.
Мой мир комфортней. В нем нет столько глупости. Только в черных глубинах мутной непроглядностью притаилось еще непознанное. От глупости надо уходить. А к непознанному стремиться.
Ты посмотрел. Теперь уходи.
Мысли выражены в период с XXXVII по XXXIX A.S.