Niflung Gert

Ночи черные

Статья написана по докладу, сделанному на научной конференции "От заката до рассвета. Ночь как культурологический феномен", прошедшей 24-26 ноября 2003 года в Государственном институте искусствознания (ГИИ) и предназначается для издания в сборнике материалов конференции (сейчас на стадии редактирования).

При рассмотрении понятий, так или иначе связанных с миром ночи, и в поисках более глубокого подхода к изучению их происхождения и смысла, как необходимость возникает стремление пойти по пути "вспять", через трактовку их людьми прошлого и, далее, – неизбежное обращение к архаике. Однако имеется еще одна причина именно такого подхода. Ночь и связанные с ней явления "тёмного" понятийного ряда, как правило, ассоциируются у людей с вещами "негативными"¹. Но при попытке более пристального рассмотрения ночи и ее детищ односторонний, резко отрицательный взгляд не уместен хотя бы потому, что все "ночные" явления оказываются в культуре удивительно живучи и даже вызывают неослабевающий на протяжении многих веков интерес. Тут и возникает вопрос – почему? Нить ответа же ведёт очень далеко в прошлое, теряясь во временах, культурах, ментальностях….

С чем ассоциируется понятие "ночи" у большинства? В сознании возникает следующий ассоциативный ряд: “ночь”, “тьма”, “чёрное”, “зима”, “лёд”, “Север”, “холод”, “буря”….. и т.д., венчает который "смерть" (в противоположный ряд, соответственно, входят понятия – "день, свет, белое, лето, солнце, тепло...”, которые аккумулируются понятием “жизнь”). Как можно заметить, в связи с понятием "ночи", ночной жизнью, ночным миром в области психики и культуры возникают отнюдь не позитивные ассоциации. Однако, кем, как ни самим человеком решено, что черный цвет – это “плохо”. Притом обоснований этого утверждения, способных выдержать критику и не дать развиться увлечениям “черным” у населения, не выдвинуто. А возникло такое отношение, судя по всему, довольно давно, ибо понятия "ночи и черноты" воспринимаются негативно уже на уровне рефлекторном, моментально вызывая при упоминании "отрицательные" эмоции². Видимо, придётся признать тот давно забытый факт, что природа и ее явления амбивалентны. Конечно, гораздо удобней прикрепить к вещи плоский однозначный ярлык и не задумываться более над сутью. Это – одна из причин, по которым сложилось такое отношение к "мрачному" понятийному ряду. Но ведь день, солнце, огонь с лёгкостью могут убивать³, а высшая ценность оппозиционного ряда – жизнь – отнюдь не всегда гуманна. И в реальном мире, и в фантастике, понятие “жизни” очень часто связывается с тупой многочисленной плотью, а смертность является отличительной особенностью мыслящего сознательного индивида⁴. Равномерное размножение безмозглых одноклеточных организмов; тяжёлая поступь агрессивно настроенной толпы, в едином мерном дыхании, едином пульсе и движении подминающей под себя всё, обладающее индивидуальностью; так же как и расползающиеся в разные стороны “города-спруты”, ритмично пульсирующие звуками, рождёнными из их воздуха; бессмертное механистичное тиканье часов; размножение губительных болезнетворных бактерий..... Что это? Жизнь. Так же как и равномерный пульс ритуалов, призванных оградить человека от неведомого Хаоса, ритм природных циклов, суток, часов, ритм сердца. Смерть, прерывающая пульсацию резким глиссандо рассекающей воздух косы, с одной стороны, является эксцессом, с другой – платой за индивидуальность и сознание. Таким образом, при более детальном рассмотрении, и жизнь и смерть, и день и ночь оказываются столь же амбивалентны, сколь и все остальные явления природы. И как правило, человек творчества, человек искусства ощущает эту игру светотеней острее, чем его собратья. Более того, ночь, чаще всего, рождает творчество.

“Ночь. Какое красивое слово! – восклицает шведский писатель Яльмар Сёдерберг, – Ночь старше дня, говорили древние галлы. Они верили, что короткий преходящий день рождён необъятное ночью. Великая, необъятная ночь. Ну, положим, это еще и просто фраза... Ведь что такое, по сути, ночь, что это такое то, что мы называем ночью? Это узкая конусообразная тень от нашей планеты. Маленький узенький конус тьмы в океане света. А сам этот океан света, что он по сути? Блестка в мироздании. Крохотное колечко света вокруг крохотной звёздочки: солнца”.⁵

Таинственность ночи, – биологически обусловленная неспособностью человека видеть в темноте, что так же затрудняет процесс познания ночной стороны времени, – соотносима с таинственностью, обусловленной той же непознанностью, других явлений "ночного" ряда: ночные представители фауны и кошмары, чаща леса и болото, обратная сторона луны и глубь воды, древние боги и Сатана, представители ночных профессий, в конце концов, самая непознаваемая вещь в жизни – смерть. Именно непознанность (а зачастую и невозможность познать, во всяком случае, при жизни) этих объектов и явлений дала человеку, опирающемуся в способах познания мира на эмпирию, логическое объяснение, рационализм, экспериментальные данные, словом на то, что находится в “ясных” областях сознания, повод для соотнесения “плохо зримых” объектов, постановки их в один понятийный ряд. Непознанное же часто вызывает страх, потому человек вообще старается изгнать его из сознания. Но такого рода “экзорцизм” не освобождает от наличия, следовательно, все непознанные вещи, к тому же обросшие множеством домысленных деталей, перемещаются в бессознательное, а оттуда могут бить неожиданно и больно. Если мы не хотим признавать влияния ночи, это не значит, что его нет, если мы не хотим видеть смерть, это не значит, что ее нет.

При этом Ночь и Хаос с их обитателями, Ад с его чертями, многоликая Смерть – с косой, без косы иль с колосьями, подземный мир с его неясными склизкими формами и многие другие вещи, вызывающие в сознании современного человека негативные ассоциации, и, практически, отождествлённые им, являются, зачастую, понятиями несопоставимыми, совершенно разными этимологически и семантически. Впрочем, понятия эти довольно часто бывают смешаны и у “ночных” представителей современной культуры – у различных маргиналов – металистов, сатанистов, готов... и многих творческих людей, заигрывающих с “иной” реальностью.

Не во все времена человек воспринимал ночь и ее мир так же, как сегодня. В разных культурах отношение к ночному миру могло заметно отличаться. При этом в древности наблюдается гораздо большее благоговение перед Ночью, и в наше время такое отношение начинает вновь появляться. Ночь ассоциируется с воспроизводящим началом (день рождается из ночи), поэтому во многих культурах это начало выступает женским, олицетворяется женщиной; а само понятие выражено существительным женского рода, в то время как “день” – мужского. Ночь ассоциируется с Хаосом, но с Хаосом животворящим, космологизирующим. Если же Ночь находится ближе к Хаосу, нежели к вакууму, то, следовательно, она предполагает внутри себя свою жизнь.

Из хаотической бездны бессознательного рождается творчество, из хаоса звуков – структурированная музыка. Глубина Хаоса оказывается животворяща. Хаос – это, скорее, “до-жизнь”, или, если мыслить циклами, “пост-смерть”, нежели смерть. Бергсон считал, что в самом бессвязном Хаосе всегда может проявиться какая-то упорядоченность. В различных мифологиях Хаос и все его существа (как правило, гиганты) дают начало Космосу. С Хаосом ассоциируется женское, воспроизводящее начало; начало же космоса, начало демиургической деятельности богов (мужское начало) символизирует уже "обратный" путь, движение к эсхатологии, к смерти. Если говорить о восприятии искусства в сознании древних (в частности, скандинавов), то оно изначально и прочно связывалось с силами Хаоса. Не только люди, но и боги постоянно получают знания и ценные вещи из враждебного “внешнего мира”. Не случайно у древних северных народов существовало представление о поэте, как о существе маргинальном с соответствующей троллеподобной внешностью, связанном с силами Хаоса⁶ и представление о связи музыкантов с водяным. Сам мёд поэзии, добытый Одином, так же имеет гномическое происхождение. В одном из самых "мрачных" стилей музыки конца ХХ в. – Black metal, – образная сфера которого как раз-таки тяготеет к ночи, хаосу, холоду и другим “тёмным” явлениям – Хаос бессознательного, рождающий творчество, мифический Хаос и его образы скрепляются чёткими ритмоинтонационными структурами и остинатными приёмами, что является прямым откликом ритуальной практике древних как на внешнем (декоративном), так и на внутреннем, глубинном уровне.

Непосредственно повествование о Хаосе иногда носит в Black metal прямой религиозный и даже социальный оттенок.

Триумф Хаоса – вот наша цель.
Святой Синай мы низвергаем – мечи победу нам дадут.
Бездонной ненависти нашей силы незримы.
Наши плоды созреют, когда мы бросим взгляд
На следующее тысячелетие.
Darkthrone. In the shadow of the horns. ’91.

Вот так шумно, злобно и нахально наступал Black metal. Но так ли наступает Смерть? Хаос ломает старое, но порождает новое. Если же говорить о смерти, то она, напротив, – велит своей инверсией позитивности движения остановиться любому началу. “Триумф смерти”⁷ – это победа небытия. Смерть бесшумна. Вздоха почти не слышно. Остановка сердца шума не делает. А что творят, воспевая ее, нерадивые служители ее же культа Black-музыканты? Создаётся впечатление, что, на бессознательном уровне, они стремятся своим шумом и скрежетом отогнать не только мёртвых, но и живых. Если же принять во внимание еще диссонантное звучание, то от такой музыки отвернётся всякая уважающая себя Смерть. “Языческий шум”, происходящий от древнейших ритуалов плодородия, – вот праисточник шума Black metal, и отождествлён он может быть, скорее, с животворящей бездной Хаоса, нежели со смертным вакуумом.

Сочетание порядка и хаоса, сознательного и бессознательного есть предпосылка для возникновения любого творчества и творимой этим творчеством Жизни. Плодоносящим началом и жизнеутверждающим принципом является космологический хаос у Гесиода. Таким образом, Хаос и репрезентирующая его "Ночь" ни в коем случае не относятся к мортальной сфере. Смерть, в определённом смысле, – нечто противоположное жизни, ее инверсия. Ночь и Хаос же характеризуются наличием каких-то своих героев, сил, которые живут, взаимодействуют, рождают "положительных" героев и силы – солнце, день, богов, перволюдей, словом, – обладающих более-менее "ясным" сознанием и "мужской" природой. Ночь и Хаос креативны.

С такой трактовкой ночи была связана смысловая нагрузка ночных культов и ритуалов, которые восходят к древнейшим культам плодородия (хтонические культы Праматери племени, в дальнейшем Нинту, Тиамат, Гекаты, Исиды...). Их постепенно изменяющуюся форму можно видеть в культах, связанных с "вечным возвращением" (Осириса, Бальдра, Диониса…), где фигурирует уже и женская и мужская составляющая. Собственно, этот момент – момент инициации путём перерождения и следующего затем перехода в иное качество, остался характерен для всех более-менее связанных с сакральным ночных действ (христианское воскресение, германский Оскорей, алхимическое духовное делание, рок-концерт...).⁸ Таким образом, ночь тесно связана с "сокрытым", сакральным и с процессом инициации.

В дальнейшем ритуалы, сохраняя свою инициирующую функцию, стали менять образность и становиться "мужскими" ритуалами, по большей части – воинскими. Но какова природа любой инициации? Любая инициация это есть “умирание” для предыдущего стадиального этапа. И древние воины, и современные деятели Black metal понимали это – сознательно или интуитивно. Моменты "инициаций" в Black metal – тема для отдельного разговора, – они имеют там несколько форм. Прежде всего, инициирующие черты имеет само построение концерта, где возникают черты ритуального действа. Другие формы смены стадиальных этапов связаны здесь с явлениями более древними, нежели Black metal. В Норвегии до конца прошлого века среди молодых людей существовал обычай, известный и в русском “ряжении”, который является отголоском более древних культов, связанных с зимним солнцестоянием. Время самых длинных ночей года обладало в древности сложной комплексной смысловой нагрузкой и связывалось, в том числе, с появлением Оскорея – в последствии, “Дикой охоты”. Австрийский художник, музыкант и исследователь оккультизма Кадмон пишет об этом обычае в журнале “Аорта”: “Обычно в таком облачении они (ряженые) появлялись в дни зимнего солнцестояния. Они носили маски на лицах, рядились в диковинные одежды и придумывали себе вымышленные имена, чтобы остаться нераспознанными. … Их задачей было наказать того, кто нарушал карнавальные традиции. Мстили, а точнее вредили, они как могли: заколачивали двери, забивали трубы, похищали или крушили домашнюю утварь или вешали в кухне козла. Самой же вожделенной их целью было хозяйское пиво… Кони тоже были, чаще, краденые. Наутро их приходилось искать, т.к. “всадники апокалипсиса” могли бросить их где вздумается”.⁹ Описанное действо очень напоминает концертные "ритуальные оргии" в Black metal. Что же касается вымышленных имен участников древнего Оскорея, то по именам находящихся внутри Black metal культуры можно составлять отдельную энциклопедию, где также небезынтересно будет рассказать о существующем мистическом влиянии этих имён на их обладателей. Подобная метаморфоза играла значительную роль в оборотничестве. Особую симпатию питают Black музыканты к именам мифических волков, да и вообще к этому животному (хотя, справедливости ради, надо отметить, что данная тенденция проявляется во всей современной культуре). Влияние зверя, играющего роль наставника при инициации человека сохранилось, в какой-то мере, по сей день. Это можно наблюдать как в геральдике, так и в обыденных выражениях – при сравнении какого-либо качества человека с аналогичным характерным качеством животного (“сильный как бык”, “храбрый как лев”). Истоки такого рода зооморфных представлений следует искать еще в мифах о тотемных первопредках (чаще имеющих функцию “юридическую”, законодательную), позднее – в оборотничестве (способность шаманов и воинов¹⁰). Звериной сущностью человек-“оборотень” обязан экстатическому магико-ритуальному действу, включающему в себя танец под соответствующее сопровождение, употребление веществ, изменяющих сознание, внешнее уподобление какому-либо зверю (повадки, шкура, амулеты из частей тела). Происходило установление магической связи человека с его тотемным животным. Для воинов, зачастую, в их качестве выступали волк и медведь, отсюда происходят скандинавские Berserkr — “медвежья шкура” и Ulfhedhinn — “волчья шкура”. Мифы и предания о полулюдях-полузверях имеются, практически, у всех народов: Ахилл воспитывался кентавром, Ромул и Рэм вскормлены волчицей, Святослав Полоцкий обращался в волка. Надо заметить, что роль этих полулюдей-полузверей, как “законодателей”-первопредков, так воинов и шаманов в зверином обличии, состояла в обеспечении порядка в данной социальной системе, притом что сама система являлась гарантией высшего космического порядка. У северных народов особенной любовью пользовались волки и медведи, – возможно, потому в Скандинавии были распространены имена Ulf и Bjorn. До недавнего времени в датском фольклоре бытовало поверье, что всякий, надевший железный ошейник, может превратиться в медведя¹¹. Почему-то сразу вспоминаются Black metallers с их ошейниками, амулетами, другими элементами внешнего вида, с их именами и неистовством на концертном действе.... Возможно, что такое уподобление не всегда является профанацией.

С большой долей вероятности можно сказать, что не секуляризованы возникшие в Black metal бессознательно переклички с Оскореем. Не является ли одной из причин появления параллелей между основополагающими элементами современной культуры “in Black” и культурой древних то, что многие обычаи, поверья и даже практики продолжали жить на этой земле в течении длительного времени? В своей рабте Nordisk Jul шведский собиратель фольклора Хильдинг Силандер описывает не столь отдаленное по времени празднование дня св. Штефана (26 декабря) в шведской деревне. “Мы мчались по полям и лугам как безумные, не разбирая дороги и ни о чем не задумываясь. Некоторые из нас на скаку становились на колени на круп своего скакуна, крича при этом во всю глотку, как умалишенные, самые же лихие становились на коня в полный рост – и никто из них не упал…. Мы распевали песни, но ни одна из них не была посвящена Штефану, хотя вся эта затея и называлась “гонкой Штефана”…”.¹² Все эти описания, на мой взгляд, являют собой крохи, остатки древних, некогда мощных, ритуалов, постепенно десакрализованных. Как оборотни-берсерки и тотемические полулюди-полузвери (в большей или меньшей степени имеющие черты человеческие или звериные) служили, до введения христианства, обеспечению порядка в данной социальной-религиозной-космической системе, так и Оскорей, даже в более позднем варианте, не нес лишь деструктивного начала. Кроме наказания тех, кто не хотел пускать Оскорей на порог, этот обычай имел и другое значение. Если всадники получали еду и питье, то они приносили гостеприимным хозяевам довольствие и достаток. Иногда хозяева сами оставляли в стойлах лошадей, как залог плодородия земли. Крестьяне рассматривали потери, сопряженные с Оскореем, как часть сделки с силами природы.

Во многих древних празднествах важная роль отводилась шуму, так же не очень “положительному” явлению с точки зрения современного человека. Мистический шум способствовал доведению присутствующих до состояния исступления и был характерен для большинства нехристианских ритуалов. Бонифаций, убитый язычниками за то, что срубил “дуб Тора” и за этот же акт вандализма впоследствии канонизированный церковью, проклинал шумные зимние процессии германцев. “Гробовая” тишина является отличительной чертой христианской литургии. Бесшумной поступью обладает смерть. Потому в музыке момент ее присутствия, чаще всего, изображается отсутствием звуков – паузой, и эта практика была использована, в том числе, музыкантами Black metal. На древних празднествах же целью шума – символа Жизни – было разбудить природу, спящую в замерзшей земле и отогнать злых духов (по множеству поверий, тролли не переносят барабанного боя, который ассоциируется у них с громом Тора – злейшего врага великанов и троллей). Австрийский фольклорист Отто Хефлер в своей работе “Тайные обрядовые сообщества германцев” пишет: “Во многих сказаниях говорится, что Дикая Охота приближается под звуки чарующей музыки, которая зачастую сменяется шумом и дикими криками”¹³. Интересно, что многие Black metal альбомы начинаются с порой удивительного по красоте “intro”, которое обрывается не всем приятным Black metal тембром. Слушатель словно возвращается из мира идеального в реальный или познаёт крайности небес и ада (правда, при этом, благостные intro очень часто отождествляются самими музыкантами отнюдь не с небесами). Тот же мистический шум был свойственен и воинским ритуалам, имевшим сходную природу с Оскореем. Приведу слова свидетеля боевых ритуалов древних германцев. “Есть у них и такие заклятья, возглашением которых они распаляют боевой пыл. Стремятся они больше всего к резкости звука и попеременному нарастанию и затуханию гула и при этом к ртам приближают щиты, дабы голоса, отразившись от них, набирались силы и обретали полнозвучность и мощь”.¹⁴ О музыке ритуалов древних германцев – громкой и неприятной – повествуют римские и арабские путешественники и хронисты¹⁵. Арабский путешественник Ахмад ат-Тартуши, посетивший в 900-х гг. Германию в районе Шлязвига, писал, что он никогда не слышал ужаснее песни, чем там, – “Она состояла из рыков, исходящих из человеческого горла и напоминала собачий лай, но еще более дикий”¹⁶. Такое звукоизвлечение встречается в музыке не у только древних германцев. Музыка второй половины ХХ в., metal music, и, наиболее концентрированно, Black metal – неясно по каким причинам обращаются к не самым приятным, давно забытым тембрам.

Таким образом, отголоски давних ритуалов – их выразительных средств, образной сферы, их смысловой назначенности, – притом ритуалов, связанных с воинскими культами, культами плодородия (во всех них проявляется инициационный аспект), оказались прочувствованы в современной музыке Black metal. В то время, когда прежняя традиция казалась безвозвратно утеряна, музыканты и другие, принадлежащие к Black культуре, обнаруживают ее знаки в каких-то неизвестных глубинах бессознательного. Просыпается сакральность.

Для всех "тайных", сокрытых, потому "ночных" объектов и явлений всегда существовала необходимость сохранения сакраментального элемента. Так возникали сказки для непосвященных (часто призванные запугать), рождалось повествование о позитиве языком негатива, появлялись жуткие или ни о чём не говорящие имена¹⁷, или, как в случае известного пожелания охотникам – "ни пуха ни пера" (предполагавшего и "пух" и "перья"), – своеобразное пожелание “от обратного”. Так возникали "страшные" маски ряженых, способствующие запугиванию всех подряд: и гадких троллей – в целях изгнания, и замечательных богов – для острастки, и "средних" между этими двумя категориями созданий (людей) – дабы не жалели сил и средств в целях своего же собственного благополучия. Получается, что многие вещи, не подлежащие профанической огласке, охранялись сведующими за счет их маскировки, за счет придания им совершенно иного, даже противоположного, внешнего значения, которое, таким образом, зачастую, оказывалось связано со сферой “негативного”. В дальнейшем, формированию "негативного" восприятия некогда сакрального способствовало то, что с введением христианства, высшая мифология трансформировалась в христианскую демонологию и потому стала восприниматься и трактоваться, как "тёмное начало". Знание прежнего sacramentum оказалось утеряно, а незнание породило страх.

Но не только чувство страха рождает ночь и близкие ей “мрачные” явления. Своей неизведанностью, таинственностью они всегда вызывали интерес. Интерес же, в свою очередь, служил предпосылкой игре воображения. То, что находится в "ясных" областях сознания и подлежит рассмотрению при "дневном свете" не вызывает столько чаяний и, тем более, поэзии. И это не только в буквальном, "хронологическом" смысле, подразумевающем активизацию творческих порывов в ночное время суток, и не только в смысле преобладания в художественном произведении “ночной” образности. Поясню на примере сопоставления научной фантастики и fantasy. Первая, создавая некий свой мир, объясняет его законы некоторым "разумным" путём, притом законы эти часто оказываются соответствующими рациональным законам реального материального мира. Научный фантаст, моделируя какое-либо техническое фантастическое изобретение, пользуется понятиями, гипотезами и даже законами точных наук, благодаря чему такая "модель" может быть в дальнейшем воплощена в жизнь. Получается, что такая модель уже не является полностью фантастической, – вся ее “фантастичность” имеет место быть, фактически, лишь на момент создания в фантазии автора-художника; соединившись же с мыслью изобретателя-инженера, она становится проектом – космическим кораблём, подводной лодкой, лазерным лучом.... Совсем рядом, казалось бы, с литературой научной фантастики, пролегает область литературы fantasy. Но в том-то и дело, что они рядом, как противоположенные грани одного мира: если фантастика может быть сравнена с дневным временем, то fantasy – область господства "ночного", подсознательного элемента. Сразу оговорюсь, что речь идет не о “мрачности” сюжетов, – как фантастика и любая другая литература бывает мрачной, так и fantasy, к примеру “Заповедник гоблинов” Саймака, может быть идиллически светлой и нежной. Но сами законы "фэнтэзийного" мира – это, скорее, законы "мистической" художественной литературы рубежа XIX – XX веков, романтической фантастики XIX века, эпоса и мифов, архетипических ситуаций; то есть не законы логически продуманных и рационально объяснённых конструкций, а "свои" законы бессознательного (преимущественно коллективного) и его тёмных закоулков, населённых бог не знает какими химерами.

В социуме всегда находилась такая категория людей, которые то ли по личной склонности, обусловленной какими-то физиологическими данностями, то ли по какой-то другой причине, не боялись окунуться в “ночную” сферу. Почему я говорю – "не боялись"? Потому что ночная сфера, как и любая таинственная (так же запретная) сфера, вызывает интерес у всех – это явление чуть ли не биологическое, – но большинство людей этот интерес скрывают (как правило из этических соображений), отгораживаются от него стенами человеческой морали, пугаясь перешагнуть за эти стены не столько из-за коварной неизвестности, сколько из-за коварной “репутации”. Однако человеческая мораль, мораль культуры мало соотносится с моралью природы.

Многие творцы, в том числе музыканты Black metal, высказываются о сознательном обращении к данной идейно-образной сфере. Благодаря такому обращению их миссия, на мой взгляд, имеет позитивные, даже лечебные с точки зрения психоанализа последствия, ибо выдвинутое из бессознательного в область сознания уже не несет гнетущего и угрожающего характера, освобождая индивида. Агрессивность, проявляемая на концерте, не сравнима с агрессивностью, проявляемой в действительности, а значит музыка, в данном случае, реализует в игровой форме различные деструктивные тенденции. Такой ход свойственен Аниме, влияние которой на искусство fantasy, в том числе и в его звуковом варианте, несомненно.

Анима-душа является жизненным началом в человеке, и потому только она способна свести воедино все проявления бессознательного – духов, язык, религию. Анима дана a priori, она живет из самой себя и делает людей живущими. Это жизнь под сознанием, которое не способно её интегрировать. У мужчин Анима, – а Black metal, большая часть fantasy и другой разнообразной "мистики", является мужской культурой, – имеет женственную природу. То, что не принадлежит “Я” (а именно мужскому “Я”), выражено женским. Юнг считает, что “каждому полу внутренне присущи черты противоположного пола, и из огромного числа генов мужчины лишь один имеет решающее значение для его мужественности. Небольшое количество женских генов образует у него женский характер, остающийся обычно бессознательным. ... Всё относящееся к Аниме нуминозно, то есть безусловно значимо, опасно, табуировано, магично. Это змей искуситель в раю тех безобидных людей, что переполнены благими намерениями и помыслами. Им он представляет самые убедительные основания против занятий бессознательным. Вроде того, что они разрушают моральные предписания и будят те силы, которым лучше было бы оставаться в бессознательном. Причем нередко в этом есть доля истины, хотя бы потому, что жизнь сама по себе не есть благо, она также является и злом. В эльфической жизненной сфере такие категории просто отсутствуют. И телесная, и душевная жизнь лишены скромности, обходятся без конвенциональной морали и от этого становятся только более здоровыми… Анима консервативна, она в целостности сохраняет в себе древнее человечество. Поэтому она охотно выступает в исторических одеждах…”¹⁸. Такова Анима, – отражающая в своих проявлениях все объекты “ночного” понятийного ряда, которые могут претворяться в жизнь фантазией художника, – и причины страха перед ней, а отсюда и появления отвращения у обывателя. Но не будь этой переливчатой подвижности души, человек пришел бы к мертвому покою. “Иметь душу значит подвергаться риску жизни, ведь душа есть демон – податель жизни, эльфическая игра которого со всех сторон окружает человека”¹⁹. Человек наделен животным инстинктом самосохранения и с самого начала своего существования находится в борьбе с собственной душей и ее демонизмом. При этом Аниму нельзя однозначно отнести лишь к миру мрака, и в этом так же состояит ее двойственность, она может предстать и как ангел света, явиться ведущей к высшему смыслу. Как мудрость она приходит к тому, кто находится в постоянном общении с нею и в результате тяжелого труда готов признать, что за всей мрачной игрой человеческой судьбы виднеется некий скрытый смысл, соответствующий высшему познанию законов жизни. Осмысленное отделяется от бессмысленного, а когда они более не идентичны, уменьшается и сила хаоса. Возникает новый космос. Человек ХХ века оказался запутан в бесконечности своих переживаний, вызванных бурными жизненными ситуациями, не поддающимися объяснению. В чем-то он оказался близок древнему человеку, еще не структурировавшему окружающий мир – для того и другого это был момент крушения и поражения, сопровождаемого страхом и деморализацией. “Когда рушатся все основания и подпоры, нет ни малейшего укрытия, страховки, только тогда возникает возможность переживания архетипа, ранее скрытого в недоступной истолкованию бессмысленности Анимы. Это архетип смысла, подобно тому как Анима представляет архетип жизни”²⁰. Таким образом, всегда существовала категория людей, которые не боялись тьмы, более того, – шли ей навстречу. Вести их генеалогию можно от шаманов, деятельность которых как раз пролегала в областях бессознательного. Но за знание надо было расплачиваться. В самом факте “оплаты” полученной информации ничего особенного нет, – если информация представляет действительную ценность, то за обладание ею, как правило, требуется платить: в единицах времени, здоровья, денег или в ином ценностном эквиваленте. Плата “знающих” древности составляла жизнь. Человек умирал символической смертью²¹, – так рождался шаман, сущность, способная к переходам: из состояния в состояние, из мира в мир. Если же говорить о людях искусства и об одарённых неординарных личностях, то можно отметить, что творцы во все времена тяготели к потусторонней, ирреальной тематике и не только с точки зрения "декоративной", внешней. В искусстве практически всегда происходит стремление к воспроизведению мира “иного”, будь то мифологическое хтоническое содержание или одухотворенное восприятие природы. В любом случае, а особенно это усиливается в музыке, художник старается уйти от слишком натуралистичной подачи образа. А к поэзии ночи обращался, наверное, каждый творчески-одарённый человек. Очень часто художники тяготеют к "мрачной" тематике. Это обусловливает появление инфернальных героев: от простейших призраков, чертей, Бабы Яги, ведьм до “любимого” многими Мефистофеля; сюжеты шабаша и мифов; сюжеты взаимодействия героя с потусторонними силами, где песнопение “Со святыми упокой” приобретает страшный оскал.

Как ни покажется это странным, но многих деятелей привлекала не поэзия лунного света, а откровенный мрак, видимо по принципу "чем страшней, тем интересней". Ночь неизведанна, но есть вещи, более неизведанные и не менее притягивающие (можно даже сказать – затягивающие). Например, смерть. В творчестве художников романтизма происходит развенчивание прежних идеалов жизни. Отвращение, вызываемое процессом разложения, романтики преподносят как привлекательность наизнанку. Погребальные скерцо и чардаши Листа, с их “позвякиванием костей”, звучат святотатственной пародией. Полные буффонады staccato и pizzicato “Пляски смерти” высмеивают звуки Dies Irae – одного из "мрачных" символов в романтической музыке. Мефистофель (так же личность инфернальная) в “Фауст - симфонии” не имеет собственной темы. Он только пародирует и уродует темы Фауста и Маргариты, своими гримасами аннулируя доверие и любовь. Гротескный Сатана, воплощенный здесь духом бурлёска, царит безраздельно, как и в Мефисто-вальсе, Мефисто-польке, в “Inferno” Дантовой симфонии. Но мир наизнанку может представать и не как пародия, а как мир, полный трагизма. В проникнутых возвышенным настроением “Песнях и плясках смерти” Мусоргского следуют друг за другом и “Трепак смерти” и “Колыбельная”, в которой трагически ассоциируются колыбель и могила, рождение и смерть (такая трактовка жанра колыбельной довольно часто встречается у романтиков), и “Серенада”, где смерть принимает облик весны и любви, а также “Военный марш”, в котором смерть празднует свой триумф. В двух мрачных баркаролах Листа, озаглавленных “Похоронная гондола”, лодка, обычно предназначенная для любовных прогулок, становится в насмешку той гондолой, на которой прогуливается через Стикс перевозчик Харон. Даже образ Сатаны в искусстве не столь мрачен, как мортальная образность. И дело здесь не только в том, что творчество не всегда от бога, а скорее в том, что и Мефистофель, и Воланд, и Демон, и прочие ипостаси этого "ночного" персонажа живые.

В мрачном видении художников-макабристов пестрота, многоцветие и многообразие внешних форм жизни начинают звучать вариациями на единственную бесстрастную тему – тему смерти: фоном многокрасочности является чёрный цвет, основой полиморфизма – аморфность²². Такое “двойное” видение присутствует в картинах Дюрера, Гойи, Верещагина, Бальдунга Грина, в музыке Мусоргского.

Нездоровая заинтересованность смертью могла и притянуть объект к субъекту. Чуть ли ни с самых первых произведений, у Чайковского происходило "окликание смерти"²³. В одном из писем Глазунову Чайковский, сам не предполагая, указывает симптомы, появлению которых способствовала его чрезмерная увлеченность некросферой: "Переживаю очень загадочную стадию на пути к могиле”, и далее, в письме к Модесту Ильичу – “Что-то такое совершается в моём нутре, для меня самого непонятное: какая-то усталость от жизни, какое-то разочарование; по временам – безумная тоска, но не та, в глубине которой предвидение нового прилива любви к жизни, а нечто безнадёжное, финальное и даже, как это свойственно финалам, банальное"²⁴.

Иногда стремление к "иному" оказывалось близко к смыслу жизни и, в таком случае, всецело проникало в искусство. Тогда перед нами предстают такие фигуры как насквозь мистический Якоб Бёме, очень неоднозначный художник-пророк Блейк, "изживавший" себя Чайковский, рафинированный надломленный аристократ Эдгар По, "певец nigredo" Майринк, мрачный Метерлинк, запутанный умничка Лавкрафт, не совсем "нормальный" с точки зрения обывателя Скрябин, замученный прежде всего самим собой Керкегор, "близнецы" сквозь времена – Босх и Гигер, овеянный духом иконографии macabre Гойя, впитавший мрак северного мифа Киттельсен и очень многие другие.

Если теперь обратиться к metal music, то можно смело констатировать, что она не открыла в образной сфере фактически ничего нового. Другое дело, что многие, в том числе вышеперечисленные, тенденции, получили в ней большее развитие. Не стану отрицать тот факт, что “потусторонняя” и мрачная тематика приобрела здесь одно из главенствующих мест. Однако, сказать, что фигуры metal-деятелей по своей трагичности дотягивают хотя бы до Керкегора, Ницше, Шпенглера, а музыка бесцеремонно бросает слушателя в ту же бездну, что и музыка финала “Шестой” Чайковского, – нельзя.

Также на сегодняшний день одним из наиболее доступных и популярных искусств является искусство кино, которое довольно часто обращается к явлениям “мрачного” ряда. Вот уж с чем поистине не сравниться metal music, учитывая большую доступность киножанра. Показ “тёмных” сторон реальности и ирреальности оказался здесь очень обширен и многогранен, так же как и уровень профессионализма деятелей кино, обратившихся к данной образной сфере.

Вообще в искусстве ХХ в. очень сильно экспрессионистическое тяготение к "ночной" стороне. Можно сказать, что вся рок-музыка (за очень редким исключением отдельных "светлых" баллад), большая часть techno, gothic, вся metal music, trip-hop и acid jazz с их мертвенной городской романтикой вся эта довольно значительная часть современной культуры, а не только Black metal – культура ночной стороны бытия.

В этом плане уместно, на мой взгляд, говорить о "nigredo" в культуре ХХ века. Этим понятием в средневековых тайных орденах и в алхимии характеризуется первая ступень посвящения – посвящение в черном, прохождение через черноту²⁵. Чёрная стадия – nigredo – внутренний духовный сакральный Апокалипсис, который предваряет “рождение в белом”, а с ним рождение мысли и шестого чувства (в алхимии такой целью являлся символ "философского камня"). Момент инициационный, подкреплённый сгущёнными красками художественных произведений, ощутим в культуре ХХ в. очень чётко, как возможный переход к другой культурной стадии. Как возможный... Ведь nigredo можно и не преодолеть.

Мой голос тих, Я отыскал слова
В пустых зрачках полночного покоя
Божественно-пуста моя глава
И вне меня безмолвие пустое.

Скажи я прав ведь эта пустота
И есть начало верного служенья
И будет свет, и будет наполненье,
И вспыхнет роза на груди креста.

Но нет ответа тянется покой
И кажется следит за мной другой
Внимательно и строго ожиданье
И я уже на грани естества.
И с губ моих срываются слова
Равновеликие холодному молчанью.

С. Калугин. Сонет №1 с альбома “Nigredo”.

Примечание: очень неудачный пример. Стадия нигредо отлично передана тем же Калугиным в том же альбоме в песне "Под восходом Черной Луны". В этом же сонете - не преодоление нигредо, а так, надежда от избавления от скуки... В общем, из статьи этот пример выкидывается, и от этого ничего не меняется :-)

Nigredo тяготеет к сфере нуминозного, что подтверждается акивной трансформацией в современное искусство Анимы, и усилением, как говорилось выше, "женской", "ночной" сферы. Этой инициационной стадии посвящены все романы Майринка. Nigredo становится в них главной сюжетной линией, обрисованной каждый раз по новому, в зависимости от эпохи и ситуации. Благосклонен писатель-мистик и к понятию "тьмы". "Тот, кто слишком резко меняет благородную тьму на сияние дня, рискует испортить зрение. Такова роковая ошибка вас всех, европейцев!" – говорит один из персонажей романа "Ангел Западного окна", живущий вечно, ко времени описываемых событий представший в обличии русского.

Своё предположение о художниках-мистиках высказывает один из основоположников литературы ужасов – Лавкрафт. "Сторонники оккультизма, как правило, менее, чем материалисты, сильны в создании потустороннего и фантастического, поскольку для них фантомный мир – объективная реальность, и они относятся к нему без особого страха, отчего не умеют произвести такое впечатление, как те, кто видит в нём абсолютную и страшную угрозу естественному порядку"²⁶.

Для художника-мистика животворящая тьма и ее порождения реальны и прекрасны, содержат бесконечный творческий потенциал. Языком символов повествует Блейк о поэтическом вдохновении:

"Но вдруг, пронзая сонмы белых пауков и чёрных, вспыхнул поток огня прогрохотав сквозь пропасть, чернеет всё внизу, и чёрная что море бездна стала вырастать, и витриолью завихряясь по спирали свернулась с диким рёвом; Внизу под нами ничего теперь не видно лишь чёрной бури клокотал водоворот, пока с востока не узрели меж туч и волн, мы водопад кровавый смешанный с огнём, и в камня нескольких бросках тут показался и погрузился вновь чешуйчатый изгиб чудовищного змея; Но наконец, к востоку, на отдаленьи около трёх уровней, над волнами предстал огненный гребень; Он медленно вздымался подобно горному хребту скал золотых, и тут мы обнаружили два шара-ока, что пламенели пурпурно-багрово, от них морская бездна побежала прочь, вдаль, в тучи дыма; и тотчас мы узрели – то была глава Левиафана; Его лоб разделён был полосами зелёными и багровыми как-то на лбу тигровом: а после показалась его пасть и жабры красные восставшие над яростною пеной, окрашивавшие глубь чёрной бездны сияньем крови, и устремившиеся к нам со всем неистовством духовной жизни".²⁷

Именно в самой непроглядной тьме мерцает вышняя тайна, или, по мысли Бёме, вспыхивает огонь свободы²⁸. Философы говорят о “Таинственной тьме, похожей на прозрачное пространство ночи”, которая “есть потенциальное богатство и предвестник бесчисленных будущих самоопределений. Сумерки бессознательного жаждут света. ... Псевдо-Дионисий Ареопагит говорит о “лучах тьмы” и Григорий Нисский – о светлом мраке. ... Сумерки, становящиеся синтезом дня и ночи, в большей степени благоприятствуют рождению образов, чем ясность дня. ... Точно так же, как божественный сумрак является для нашего видения чем-то вроде полутьмы, где проступают бесчисленные рождающиеся фигуры, так божественное безмолвие похоже на сверхчувствительное pianissimo. ... И, наоборот, как тьма смерти – это абсолютная чернота и слепая ночь, так безмолвие смерти – абсолютно немое молчание”²⁹. Последнее – есть “молчание” в музыке – паузы, застывшие аккорды, лишенные живительной пульсации мелодии.

Человечество действительно закрыло глаза на “тёмную” сторону бытия, на своё собственное бессознательное, на различные стороны своего же существования, отдав предпочтение аксиологическому подходу к полярным силам, заложенному в околохристианских мифах. Всё тёмное связывается с Дьяволом. И с Дьяволом лучше не связываться. Хорошо. Пусть наши собственные эмоциональные стороны так и именуются, и бессознательное отождествляется с Сатаной. (Что, собственно, и происходит.) Но вот парадокс. Чем больше вы избегаете этой тьмы… тем больше она вас “преследует”. Искушение? В свете определённых теорий – конечно да. Но помимо этого – самый обычный психо-физиологический процесс – непознанное из бессознательного настойчиво требует осознания, выведения на поверхность и придания ясных форм. Что и совершили музыканты Black metal. Они увидели в тьме не только тьму. Их тьма густо заселена различными образами и субстанциями, имеющими чётко очерченные формы, и, наверняка, чтобы их разглядеть во тьме, потребовалось мужество, либо необдуманная пылкая юношеская решительность, ибо тьма, как ни крути, таит много опасностей, и вернуться из нее без психических травм возможно либо будучи подкованным в теории мудрецом, либо… как в сказке… неискушённой девственницей.

С образом, скорее даже с субстанцией, тьмы неразрывно связан чёрный цвет – наиболее часто встречающаяся цветовая характеристика в Black metal, как в текстах, так и в имидже. И это не вызывает недоумений, так как “black” фигурирует уже в названии стиля. Но, как тьма заселена множеством своих героев, так и чёрный цвет является основой многокрасочности и пестроты, включая в себя все цвета спектра. Черный является символом глубин – и индивидуальных психических и метафизических – в процессе брожения которых постепенно получают воплощение разнообразные зримые формы. Но рождаются они там. Во мраке утробы Хаоса. Произведения искусства близки к этим глубинам в наибольшей степени, будучи прожиты и прочувствованы творческой глубиной художника. Чем большую обработку сознанием они получают, чем отточеннее их архитектоника, язык и логика взаимодействия элементов ткани, тем дальше они от своей хаотической Праматери. Black metal воспринял почти все черты тварной черноты Хаоса и, из всех современных искусств, подошел к нему наиболее близко. Но Хаос является, также, промежуточным звеном между Смертью и Жизнью³⁰, и “чёрный” объединяет два важнейших момента – момент смерти (ухода “со свету”), и связанную с ним цветовую символику, данную ему живыми, и момент рождения – появления “на свет” из тьмы. Как можно заметить, при сопоставлении этих двух моментов возникает обратная цветовая (и световая) проекция, чёрный же оказывается близким “не-жизни”: после-жизни и до-жизни. Смерть приходит с Чёрным³¹. “Чёрный феномен” – таковое название получило действие, шаг совершаемый в момент разлада с жизнью, в момент вторжения в её желаемую упорядоченность хаоса (но не того – первородного вселенского Хаоса, а социального хаоса). Black metal – “Чёрное ремесло”³² – жизнь. “Чёрный феномен” – суицид – смерть. Мировым эпицентром того и другого стали скандинавские страны. Black как репрезентация Хаоса порождающего; суицид – как последствие вторжения хаоса внутри жизни, хаоса уничтожающего.

Та же двойственность прослеживается в Black metal при репрезентации тьмы и образов, с нею связанных, где они, зачастую, соотносятся не со смертью, а с бессмертием. (Об идее вечной жизни “говорит” даже название цитируемой группы – Immortal (Бессмертный)).

В час ночной я слышу голоса-призывы,
Что похоронный сон прервали мой
Во времени до-света, в тисках ночных глубин.
Пыль из моей могилы развеяна ветрами.
В странствии таинственном другою стороной,
Зло управляет страхом в пустоте низин
Под скалами и нижними вратами.
Во тьме я просвещён, для существующих во тьме.
Свет ищет способ дать душе моей спасенье,
Но слеп он и не зрит врата в бессмертье, –
О них все знают, звон их – приветствие мне.
Гляди, – открыта Вечность. Свет исчезнет,
Его вовек здесь не было, на этой стороне.

Эту группу – северян из Трондхейма – можно назвать “Певцами холода и его проявлений” (снега, льда, ветров, мороза, т.е. явлений “мрачного” понятийного ряда). Ни одна их композиция не обходится без подобной образности. Звук соответствует – холодный и “вьюжный” даже для Black metal. Все Black metallers просто обожают холод и явления с ним связанные, что приводит к мысли о значимости для их культуры архетипа Севера.

В европейской культуре со странами Севера ассоциируется эпико-архаическая образность. Также в сознании европейца Север устойчиво связан с хтоническим началом, к чему, в принципе, предрасполагали события, о которых рассказывают саги, калевальские руны, христианские апокалиптические доктрины. Во многих культурах север демонизирован, связан семантически с "ночным" понятийным рядом и даже непосредственно с самой ночью (полярной). Разумеется, такое отношение не могло не отразиться на северной культуре Black metal. Здесь имеется момент как сознательного использования, и даже утрирования образной сферы нордического демонизма – с целью попугать профанов (не напоминает ли это о жутких именах, масках, историях, призванных охранять sacramentum), так и факт действительного, не контролируемого сознанием, наличия “мрачных” сторон в северной ментальности. Эти стороны и их отражение на творчестве серверных художников неоднократно были отмечены разными авторами – и европейцами, и самими скандинавами. Совпадает с ними взгляд американского писателя: "На востоке повествование о сверхъестественном тяготело к пышности и веселью, которые почти превратили его в нечто фантастическое. На Западе, где мистический тевтон вышел из северного черного леса, а кельт не забыл о странных жертвоприношениях в друидских рощах, атмосфера повествования приобрела невероятное напряжение и убедительную серьёзность…"³³.

Но, как полярная ночь имеет своим противовесом полярный день, так и Север семантически амбивалентен, как амбивалентны ночь, тьма, Хаос....

Многие скандинавские композиторы обращались к национальному прошлому. В произведениях Грига, Нильсена, Сибелиуса, Петерсона-Бергера, Альфвена, Палмгрена и других слышны национальные импульсы, которые, по традиции, связывались с эпикой и архаикой. На севере Европы сохранились наиболее архаичные фольклорные формы, что сыграло в ХХ в. позитивную роль для развития в Скандинавии различных направлений folk музыки (folk-rock, -jazz, -metal, neo-folk...), и metal music.

Не следует забывать, что с Севером ассоциируется одна из высших сакральных ценностей человечества – Ultima Thule (Крайняя Туле). Это понятие появлялось у многих авторов – мыслителей и художников (Black-музыканты не являются исключением), и трактовки его были схожи. Север всегда притягивал к себе человечество. Во многих традициях – германо-скандинавской, каббалистической, кельтской, индийской ориентация к сакральному строится снизу вверх (с юга на север).

Уже в античности существовало географическое понятие, сыгравшее первостепенную роль в определении "нордической традиции". Это остров Туле, представлявший крайний северный предел ойкумены. Заслуга его открытия принадлежит великому массалиотскому путешественнику, исследователю, астроному, математику Пифею (VI в. до н.э.). Его экспедиция на север мира имела, прежде всего, экономические (торговые) и научные цели. Однако был еще один мотив, гораздо более трудноуловимый, – это одержимость Пифея космической тайной Севера.

В разные времена существовали различные подходы к дислокации Туле – от чисто материалистических с уточнением координат, до метафизических. Первые дислоцировали его в Гренландии, Исландии, Швеции, Норвегии, среди островного окружения Северной Европы. В средние века и в эпоху Возрождения особенное значение получила духовная традиция, где Туле представлялся сакральным центром, изначальной родиной современного человечества, "потерянным раем" всех мифологий. Большое значение Туле придается в магической географии алхимии. Арни Сакнюссем, исландский алхимик XV в., написал несколько работ, посвященных магической географии Севера. Практически всех их ждал костёр. Сохранившийся отрывок из сочинения "Туле и другие места" повествует языком символов о пути к северной земле: "Где искать Туле? Всюду и нигде. Или ты думаешь, что выход из подземелья, скованного демоническими звездами, ты отыщешь с помощью меча и компаса?… Ты проплывешь проливом Норд-Минч, и потом копьё Скаффинов укажет путь к истинному солнцу… в гигантской ледяной горе. Дотронься острием копья и гора рассыплется, и откроется путь к первой обитаемой земле. Дерзай и покоряй смерть"³⁴. Сине-золотую звезду Арктур поэтичные алхимики называли "животворным солнцем Гелиодеи". "Над Гренландией горит звезда, луч коей в предрассветный час указывает путь в королевство белой лилии. Доступ к этому королевству охраняет зеленый лев. Из его пасти льется ядовитый витриоль…"³⁵. В романе "Парцифаль" Робера де Барона рассказывается о Гелиодее – необъятном материке, путь к которому знали мореплаватели Туле: "Корабль останавливается посреди океана, и даже ураган не в силах сдвинуть его. Сушу образуют застывшие сапфировые волны – там растут прозрачные деревья, плоды коих нет нужды срывать, ибо аромат их утоляет жажду и насыщает"³⁶.

Я сознательно не останавливаюсь на научных гипотезах, связанных с местонахождением Туле, так как в данном случае более важным является раскрытие сущности его, как духовного сакрального центра. Это представление, если оно сказалось на таком количестве разных традиций, тем более являет собой ядро духа арктической культуры и оказывает влияние на всё ее содержание даже в наше время. И, несомненно, дух этот, стремление к высшей сущности Севера, не могли не сказаться на творчестве современных музыкантов, всеми частичками души и тела устремившихся к ней. Что же касается населяющих северные земли демонических существ (к классу которых вполне могут быть отнесены вурдалаки и тролли от Black metal), то стоит вспомнить, что любая, представляющая ценность, а тем более сакральную ценность, вещь никогда не достаётся на известном “блюдечке”³⁷. Такая вещь всегда сопровождается “негативом”, призванным либо защитить её (дракон, василиск, волк...), либо сбить с толку тех, кто недостоин ею обладать, вызвав их отторжение (ряженье, оборотничество). Таким образом, противоположности вновь оказались взаимооправданы и уравновешены.

Так же в европейском понимании неоднозначным выступает символизм льда. В скандинавской мифологии, наряду с огнём, лёд является одной из основных субстанций, присутствующих в мире вечно – как до его начала в мировой бездне Хаоса, так и в Космосе. Более того, именно две этих силы порождают Вселенную. Лёд при этом выступает женским началом, в роли хранителя жизни, генофонда и памяти, связывая в единый цикл Жизнь и Смерть. Почти с теми же функциями связана руна iss – руна промедления внешних событий, но концентрации внутреннего потенциала для дальнейшего плодотворного толчка. Не тем же символизмом обладает “ночь”? Хаос? Анима? Тьма и чёрный цвет? Так же, как в случае с этими понятиями, семантика “льда” может быть совершенно противоположна сказанному выше. Лёд парализует воду – символ жизни, – таким образом, олицетворяя смерть. Североевропейские музыканты Black metal конечно чувствовали, что образная система льда связана в сознании европейцев именно с этой “негативной” стороной. Но, представьте себя человеком одной культуры, попавшим в совершенно иную. Вы лишь сильнее начинаете осознавать свою самобытность – мусульманок нисколько не смущают платки и шаровары, а африканца убийственное для северян солнце. Разве может “убивать” лёд нас, если мы средь него родились, если наша космогония несёт этот образ в качестве креативного? Врят ли…. А вот попугать других им (а заодно и собой любимым) можно сколь угодно, не неся за это ответственности ни от каких метафизических сил. Есть еще один немаловажный момент – в культуре скандинавского Black metal произошел удивительный для воспитанных на унифицированной американо-европейской культурной жвачке подростков подъём интереса ко всему “родному”. Довольно своеобразно, – но, как мы увидели, своеобразие это заключено уже в самих условиях Севера, в его природе, его древних ритуалах, – они воспели свою землю. Патриотизм, конечно, сейчас не в моде… Но кто сказал, что он плох?

Еще один необходимый атрибут ночи, о котором следует упомянуть, – это луна – также, один из "персонажей" бессознательного, сопровождающий почти все ночные бдения. “...И много лун видел я с тех пор. – вспоминает герой романа “Доктор Глас”, – Кроткая и сентиментальная луна меж берёз за озером... Луна, ныряющая в морских туманах... Луна, что мчится сквозь рваные осенние тучи... Луна любви, что светила из сада в окошко к Гретхен и заглядывала на балкон к Джульетте... Одна немолодая уже девушка, очень хотевшая выйти замуж, рассказывала мне, как она плакала, увидев в лесу освещенную луной сторожку... Луна распутна и похотлива, говорит один поэт. Другой же пытается толковать лунный свет в смысле этико-религиозном, сравнивает лунные лучи с нитями, из которых дорогие нам усопшие плетут сеть с целью уловления заблудшей души... Для юноши луна – обещание всего великого, что ожидает его впереди, для старика же – знак того, что обещанное не исполнилось, напоминание обо всём несбывшемся, обратившемся в прах”.³⁸ По своей природе луна, как и многие явления “негативного” ряда, связана с женским началом. Символизм луны так же двойственен. Она может выступать как в позитивном аспекте – Царицей ночи, так и в условно негативном – Черная луна, Черная Богиня. Однако Черная луна является одним из важных атрибутов nigredo – первой стадии посвящения, то есть функционально она связана с трансформацией, инициацией. Современная (христианская) культура усилила лишь негативные качества ни в чем не повинного небесного тела³⁹. А поэты, поддразниваемые этой неоднозначностью, продолжают воспевать ночное светило.

"Я был застигнут накатившей тьмой, когда бродил один в лесах, в тиши теней… Горькая обида – что дар Печали. Луна… Кроваво-пурпурная полная луна освещает мою чёрную сердечную ночь. Зарницы молний небеса пронзают, и гром гремит. Сквозь ночь и хаос нарастает буря. И пламя страстно ловит мои взоры.… В тиши теней я правлю на холодном троне… атмосферой и меланхолией. И в вечности мне суждено гореть… средь тишины теней". Emperor. '94.

В этом лирическом излиянии вновь фигурирует обращение к "вечности". Black metallers хотят жить. И не просто жить – они желают и претендуют жить вечно и сейчас! Поскольку, будучи человеком, быть "вечно и сейчас" невозможно, то почему бы не реализовать свои стремления, став не-человеком? Чем, в конце концов, люди хуже ангелов. Ведь торжествовать над смертью и тем более – откладывать её сколько вздумается – значило бы быть ангелом или,… если ангелом никак, – вампиром. Ну а если Бог не позволяет стать ангелом, то Чёрт уж точно позволит стать вампиром.

В последний час моего жертвоприношения
Звенящей стали хлад откроет мои вены,
Плетенье крови кожу разукрасит
Наполнится серебряная чаша.
…
Цветы судьбы поднимутся раскрывшись -
Так ты узришь бессмертье наше!
Darkthrone. ’93.

Своеобразная, конечно, но вечная жизнь.

Витальную устремлённость в Black metal можно обнаружить не только на поверхностном текстовом уровне. Если рассматривать глубже, то, действительно, можно заметить, что образный ряд музыки Black metal представлен сферой жизни: сама смерть как часть жизни, инициационный переход, хтонические персонажи и животные, животворящий Хаос, ночь, сакральный центр в сердце Зимы…. Способы преподнесения творчества перекликаются с древними ритуалами, которые прежде были связаны с культами плодородия и культами предков, представлявшимися как часть единой общей Жизни. Музыкальные средства также из “жизненной” сферы: структурная организация, динамика, фактура и даже тембр. Отдельно хочется сказать о технике риффа, которая свойственна всей metal music и частично rock music, но в Black metal стала чуть ли ни главным ритмоинтонационным и даже формообразующим приёмом. Семантически и психологически рифф связан с проживанием времени. Притом, благодаря остинатности риффа, время здесь уже не линейно. Black построен на чётких космологизирующих риффах, черпая поэтическое вдохновение в глубинах Хаоса. Таковое сочетание вообще свойственно искусству fantasy. И то и другое – Жизнь.

Именно неосознанный протест против “ничто” и пустоты, – столь часто репрезентируемых современной культурой, социальной и исторической ситуацией, – которые несет в себе смерть выдвигает на бессознательном уровне все музыкальные, литературные, визуальные средства, философию и образ жизни, как средства противодействия смерти, дабы с их помощью “обессмыслить бессмыслицу смерти”, найти смысл личной смерти, выразить в себе и для себя смысл смерти как смысл итога всей жизни. Указание на подобный путь содержится в альбоме ULVER 1999 г. “Themes from William Blakes “The Marriage of Heaven and Hell”” – цикле на слова одноименной поэмы Блейка. Генеральная пауза в конце произведения обрывает борющиеся противоположности – Бога и Дьявола, Космос и Хаос, Человека и Ангела – но по её прошествии возникает музыкальное построение, синтезирующее музыкальные элементы предыдущих частей. Притом синтезу подвергаются ранее противопоставляемые с помощью музыкальных средств категории, которые теперь приводятся к единому модулю, хотя в целом музыка этого заключения не похожа ни на одну из предыдущих частей. Таково новое начало после смертной инициации. Пройдя её, человек принимает “жизнь вечную”, идеальную, где время циклично.

Неоднозначные Ночь, Хаос и другие явления “тёмного” ряда оказываются, на глубинном уровне, связаны с самым главным шагом в жизни человека – шагом в неизвестность. Знание о них, пришедшее из древности, помогает хотя бы частично составить представление о тёмной, бессознательной, но, таким образом, не состоящей в мертвом покое, а просто “другой” стороне бытия. Так получилось, что процесс исторического развития и многовековые представления о жизни и смерти, привели к расцвету некрофилии в культуре в ХХ в. Противовесом этому чуждому живой природе явлению выступают “тёмные” стороны природы, выдвигая из множества своих начал, начало животворящее.

Во всяком случае, таков первый ответ человека на просьбу высказать своё мнение относительно понятий “ночного” ряда. Подумав чуть более... он откроет вам массу своих “ночных” увлечений – от интернета и поэзии романтизма до борделей и желания ощутить тепло струящейся из раны жидкости. Раны, нанесённой им....
При этом почему-то, мало кто задумывается, что (даже если говорить об официальной западной религии) многие сакральные действа совершаются именно в это время суток, в частности, и Христос рождался и воскресал не днём.
“Мы благословляем солнце только потому, что находимся на должном от него расстоянии. На несколько миллионов миль ближе или дальше, и мы либо сгорели бы, либо замёрзли”. Сёдерберг Я. Доктор Глас. Пер. со швед./ Фиорды: Скандинавский роман XIX – начала ХХ века. – М.,1988. – 528 с. С. 514.
См. об этом Хуземан Ф. Об образе и смысле смерти. / Пер. с нем. – М.: Энигма, 1997. – 144 с. С. 89.
Сёдерберг Я. Доктор Глас. Пер. со швед./ Фиорды: Скандинавский роман XIX – начала ХХ века. – М.,1988. – 528 с. С. 482.
Наиболее яркий пример – известный скальд Эгиль Скаллагримссон. См. об этом Гуревич Е.А., Матюшина И.Г. Поэзия скальдов. М.: РГГУ, 1999 (II). 752 с. Глава “Мёд поэзии”.
Помимо расхожей метафоры, известный иконографический сюжет средневековья.
Не хотелось бы, чтоб меня приняли за приверженца вульгарного феминизма, но, и в повседневной жизни этот аспект, связанный с трансформацией, наиболее ярко выражен у женщин, и в ритуальной практике был изначально связан с женским началом. Рождение макрокосма очень чётко ассоциируется с рождением микрокосма. Тьма ночная (тьма бездны) имеет свою аналогию в утробной тьме. В этом смысле, представительниц одной из древнейших "ночных" профессий можно рассматривать как некий выродившийся, отголосок культов плодородия, подвергшийся десакрализовавшей его коммерциализации.
Moynihan M., Søderlind. Lords of Chaos. / Пер. с англ. Издательство: “Unholy Words”, 1998. – 356 с. С. 346.
В этой связи интересно заметить, что, на первый взгляд, противоположные по целому ряду показателей деятели духа – шаманы, и люди физической силы – воины вновь оказываются рядом. Возможно, что эта “противопоставленность” обусловлена уже нашими современными представлениями, для человека же древности эти две функции – шаманская и воинская – являлись более близкими, о чем свидетельствует их неразделённость у некоторых богов, в том числе верховного бога германцев и скандинавов.
Подробнее о проявлении звериного аспекта у воинов см. Кандини Ф. Истоки средневекового рыцарства. М.,1987. С. 111.
Moynihan M., Søderlind. Lords of Chaos. / Пер. с англ. Издательство: “Unholy Words”, 1998. – 356 с. С. 347.
Moynihan M., Søderlind. Lords of Chaos. / Пер. с англ. Издательство: “Unholy Words”, 1998. – 356 с.С. 348.
Тацит К. Германия. // Сочинения в двух томах. С-Пб.,1993. С. 338.
См. об этом Гринде Н. История норвежской музыки. Л.,1982.
Гринде Н. История норвежской музыки. Л.,1982. С.6.
Один из самых известных примеров – Заратуштра, точная трактовка имени которого до сих пор не установлена. Два наиболее распространённых мнения – это “Имеющий старых верблюдов” и “Обладающий золотистыми верблюдами” – указывают на смысловую двойственность, возможно, не случайную.
Юнг К.Г. Об архетипах коллективного бессознательного./Архетип и символ. М.: Ренессанс. 1991. 304 с. С. 117.
Юнг К.Г. Об архетипах коллективного бессознательного./Архетип и символ. М.: Ренессанс. 1991. 304 с. С. 116.
Юнг К.Г. Об архетипах коллективного бессознательного./Архетип и символ. М.: Ренессанс. 1991. 304 с. С. 121.
Впрочем, такой вид смерти не особо отличался в представлении древних от смерти физической, потому отношение к нему было похожим. Да и сейчас можно ли сказать с уверенностью, что имеет большее воздействие на личность – смерть физическая или метафизическая.
Хёйзинга Й. Осень средневековья. М., 1988, С.152.
См. об “окликании” Устюшкин Ю.М. Личная метафизика смерти./ Идея смерти в российском менталитете. СПб.: РХГИ, – 1999. – 304 с. С. 107.
Цит. по Кунин И.Ф. Петр Ильич Чайковский. М.: “Молодая гвардия”, 1958. 368 с. С.288.
Впрочем, таковая модель посвящения свойственна не только средневековым орденам. Ритуалы последних базировались на более древних мистериях, которые включали, в том числе, этап испытаний, погружения в глубины.
Лавкрафт Г.Ф. Сверхъестественный ужас в литературе./Зверь в подземелье. Пер. с англ. М.: издательство “Гудьял – Пресс”, 2000. 454 с. С.421.
Уильям Блейк. Бракосочетание Неба и Ада. Пер. мой.
К этому пламени взывают творческие личности всех времён, вечно неудовлетворенные жизнью. Эта неудовлетворённость, практически, не зависит от социальной или религиозной организации системы, в которой живёт художник, здесь кроется нечто другое. Там, где в искусстве начинает проявляться личностное, возникает напряжённость – конфликт между “я” и “не я”.
Янкелевич В. Смерть. / Пер. с фр. М.: Изд. Лит. института. 1999. – 448с. С.83.
Существуют еще метафоры, обыгрывающие Хаос внутри жизни – "социальный" Хаос – и, если говорить о современной музыке, то он интересует, в большей степени, направления, связанные с панк-роком. В Black metal речь чаще идет о Хаосе очищающем и порождающем, а не разлагающем.
Ассоциирование смерти с чёрным цветом установилось около XIV - XV вв. До XIV в. участники похоронной процессии одевались в яркие и самые красивые одежды, чтобы почтить усопшего. Возникновение черного платья может быть связано с формированием символической системы траура и с возможностью избавиться от необходимости более личного и более драматического изъявления горя, какое имело место в прошлые времена (к примеру, реакция окружающих на смерть рыцарей и вассалов в “Песни о Роланде”, в Артуровском цикле). См. об этом Арьес Ф. Человек перед лицом смерти: Пер. с фр./ Общ. ред. Оболенской С.В. – М.: Издательская группа “Прогресс” – “Прогресс-Академия”, 1992. – 528 с. С. 164 – 165.
Метафоричная характеристика стиля некоторыми музыкантами.
Лавкрафт Г.Ф. Сверхъестественный ужас в литературе./Зверь в подземелье. Пер. с англ. М.: издательство “Гудьял – Пресс”, 2000. 454 с. С.374.
Широкова Н. С. Культура кельтов и нордическая традиция античности. СПб.: Евразия, 2000. - 352 с. С.66.
Широкова Н. С. Культура кельтов и нордическая традиция античности. СПб.: Евразия, 2000. - 352 с. С.67.
Широкова Н. С. Культура кельтов и нордическая традиция античности. СПб.: Евразия, 2000. - 352 с. С. 67.
Во всяком случае, у европейцев. Илья из Мурома может стать героем после тридцати трёх лет безделья, Иван дурак способен жениться на принцессе, не слазя с печи... – это уже другие представления. В их основе лежат два, неведомых североевропейцу, понятия: “авось” и “халява”.
Сёдерберг Я. Доктор Глас. Пер. со швед./ Фиорды: Скандинавский роман XIX – начала ХХ века. – М.,1988. – 528 с. С. 472.
Хотя от солнечной активности люди страдают в гораздо большей степени, чем от полнолуний, реакции на которые, по большей части, из области самовнушения, спровоцированы общепринятым мнением.