Skydger

Бобральный принцип

Сказка

 

В лесу одной далекой-далекой галактики бушевали...

Трансбобральные войны

Начало этой истории было весьма и весьма обыденным. Его часто забывали, а в последствии Бобер в своих мемуарах попросту опустил его. Не из-за того, что он не помнил деталей, как раз наоборот: детали он помнил, даже в большем количестве, как ему казалось, чем Козел. Бобер не хотел выглядеть менее бобрым, чем он должен был быть. Как именно быть бобрым будет разъяснено позднее, так как понятие это немыслимо без предыстории пангалактической борьбы Бобра и Козла.

Эта предыстория не давала Бобру покоя, он не мог ее забыть, и ее появление на публике означала конец бобриной славы. Впрочем, как будет видно дальше, никто не хотел разочаровываться в Бобре, разве что так называемые сторонники Козла.

Задолго до начала написания своих мемуаров Бобер и не подозревал о будущей известности, а просто подгрызал деревья и строил плотины. Дом у Бобра был скромным, но ему всего хватало. В первые дни его самостоятельной жизни он уплыл от родителей и обустроил себе жилье на окраине одного леса планеты одной далекой-далекой галактики. Окраина леса, как и подобает, была сопряжена с лугом, на которой любил пастись Козел тоже с самых первых дней его самостоятельной жизни. Однако в отличие от Бобра, Козел не ушел от родителей, а остался без них.

Будучи еще козленком, он остался сиротой благодаря стае волков, которые и съели половину его родного стада. Козленок остался один, но выжил и стал самым настоящим матерым козлищем, причем самым осторожным козлищем Прилесовья. В Лесу царили свои законы, но он и не думал ступать туда и копытом, так как хорошо знал, что, поедая траву близ деревьев, он рискует стать чьим-то обедом, а это ни на пункт не соответствовало его далеко идущим планам.

Стоит ли упоминать, что Козел в свободное время любил покозлософствовать, или козлословить (как впоследствии стали именовать мыслительный процесс Козла жители Леса), а так как других занятий, кроме пережевывания и переваривания пищи у него было немного, то и времени за мудрствованием он проводил предостаточно. Достоинством его козлософии было то, что он ни с кем не делился своими мыслями, за что Козла считали замкнутым и эгоистичным, и со временем даже страдающим особой формой неприязни к другим животным – мизотерией. Кроме того, никто не знал, сколько лет было Козлу. В лесу знали, что он любил размышлять, но также были уверены, что он слишком молод для размышлений о таинстве бытия в своем возрасте. Ведь именно накопленный опыт всей, или, по крайней мере, большей части жизни поможет в поисках истины. Почти все обитатели Леса зачитывались трудами Удода, Льва и прочих популярных мыслителей тех времен, но это не мешало Козлу следить за окружающим его миром и некоторыми обитателями, попадавшимися ему на глаза, опрометчиво считая, что их никто не видит. Козел часто на Всеобщем Сборе Леса получал заочно звание самого глупого и мерзкого животного. Иногда какой-нибудь обитатель Леса из особо болтливого племени, решая поддразнить Козла, садился на безопасном от него расстоянии – на ветку одного из деревьев Прилесовья – и начинал подробно описывать церемонию выражения публичного неодобрения поведению Козла. Хотя все эти сообщения по началу все же удивляли Козла, так как он никак не мог понять, почему он называется самым глупым в лесу, если он в него ни копытом? После своего излюбленного занятия за едой (а часто и во время еды он размышлял над тайнами бытия), он прозрел, и решил, что лучше быть глупым в лесу и туда ни копытом, чем быть там съеденным за несколько минут гением.

Впрочем, смысл этого до Козла дошел несколько позже, когда он, являясь парнокопытным стадным животным по признаку, фактически таковым не являлся, изучил стадность, как один способов существования видов.

Так или иначе, но Козел не стал обращать внимания на зверей леса, как, впрочем, и до этого он не уделял и минуты своего времени на лесную философию.

Бобер был другим. Это был работяга за нескольких бобров. Он часто выдвигался в Лесу на премию Полезный Зверь Года и слыл хоть и не самым умным, но зато одним из почетных. Звание Умнейшего Зверя Года выигрывала, как правило, Сова, тупая как пробка, но зоркая и крикливая (особенно в ночное время суток), за что и получала свое никчемное почетное звание, дабы не декламировать на весь лес увиденное, описывая во всех деталях. Часто же то, что видела Сова, было настолько странным по отношению к установленным в лесу правилам, что это не могло не удивлять и некоторых «неофициальных» жителей леса или лимитчиков, как их звали все уважающие себя звери в лесу, участвовавшие в советах Леса. Впрочем, никто не мешал уважать себя и лимитчикам, но это отдельная область взаимоотношений населения, которая лишь частично относится к Великому противостоянию Бобра и Козла, поэтому здесь она подробно не рассматривается.

Итак, каждый в лесу имел хоть какое-то звание года (кроме лимитчиков, разумеется), и какие-то бесполезные заслуги перед Лесом, и, как правило, до своей смерти. Хотя многие хотели получить звание получше, но, имея более серьезного и порой более сильного конкурента не решались претендовать на его титул. Разумеется, полностью борьбу нельзя было исключать, но таких прецедентов было не очень много. Кроме того, часто номинантов той или иной премии рассматривали с точки зрения существования каких-либо связей с авторитетными обитателями Леса.

Впрочем, описание всей иерархической структуры Леса не имеет большого значения по отношению к надвигавшейся угрозы существования Бобра, ведь эта угроза напрямую исходила от Козла, а и по сравнению с масштабами намечавшейся борьбы Бобра и Козла структура эта ничтожна.

Однажды Козел решил, что попробовал траву во всех уголках луга, кроме травы, растущей у берега реки, и он незамедлительно отправился дегустировать растительность береговой области. Трава ему понравилась, да и вода была недалеко. В этот день с переменной облачностью, который навел Козла на разгадку очередных тайн бытия, и оказался началом той конфронтации, в которую превратилось безмятежное существование двух совершенно разных и не знакомых до этого друг другу существ. Точнее было бы упомянуть, что Козел все же что-то слышал о Бобре, но поскольку не мог подтвердить информации из третьих уст, то относился к ней с осторожностью. Зато Бобер, впервые услышав о Козле, не смог поверить, что такое животное, олень-недоросток, вообще существует в далекой-далекой галактике. Впервые о Козле ему рассказал Медведь. Он видел еще молодого козленка, объедающего любимый Медведем малиновый куст, но дальше споров это не зашло, так как Бобер уступил Медведю, решив, что все же останется при своем неверии в сказки, на которые Медведь, по слухам, был падок. Надо отметить, что Медведь не относился к группе постоянных членов совета Леса, да и заседания он посещал крайне редко, за что и удостоился звания «Самого безответственного, но решительного» в лесу, так как летом от него было сложно добиться какой-либо помощи, а зимой он бросал все ради сна, в то время, когда необходимо было решать вопросы относительно политики Леса в период зимовья.

Однажды Медведю чем-то приглянулся Бобер, но, как показала история,– это было мимолетным увлечением. Одной из главных причин этого, как считал Бобер, было постепенное отдаление Медведя от Бобра, становление первого на путь «ложного умствования» и впоследствии безоговорочного принятия стороны Козла. Впрочем, пока рано забегать вперед.

Примечательно, что Бобер не любил существ с лишней растительностью на голове. По его представлениям, нормальный житель леса должен был быть усат, хвостат, передвигаться на четырех конечностях, быть полезным Бобру и всему, что с ним связано, ибо если "служить Бобру" (как поначалу шутливо называл любые услуги Бобер, а впоследствии это словосочетание посчитали естественным), значит это хорошо и весьма полезно самому Бобру.

Любое существо, что вне этого описания (а об этой классификации еще будет сказано) – не должно иметь права на существование. Впрочем, и Олень, и Лось тоже были рогаты, как и Козел и растительность у них на макушке была более богатой, нежели у Козла, но Бобер опасался Лося и старался избежать любых контактов с ним, Оленя же Бобер видел очень редко, но на всякий случай тоже опасался его. Иногда он обнаруживал лосиный помет недалеко от своего дома, что в особенности раздражало Бобра, но на собраниях он долго не смел заявить об этом. Тем не менее, вынеся однажды вопрос о помете Лося на рассмотрение и добившись публичного выговора Лосю, Бобер обнаружил на следующий же день... впрочем, об этом остается только догадываться, так как ни один из источников однозначно не указывает на то, что именно сделал Лось. Одни говорили, что Лось закопал землей вход жилища Бобра, другие утверждали, что завалил он вход ничем иным, как собственным пометом. Третьи выдвигали гипотезы о том, что Лось на самом деле разрушил дом Бобра, не учитывая, впрочем, вообще реальность такого факта.

Сколько бы не было идей мудрствующих бобрософов в последствии, но в одном они сходились – духовная жизнь Бобра была нарушена, ведь Лось фактически нарушил атмосферу жизни Бобра, который на дух не переносил чужого присутствия на своей территории, тем более следов чьего-то пребывания на ней. Тем не менее, разные бобрософы по-разному воспринимали проблему – некоторые считали, что духовная жизнь Бобра была нарушена еще до решения совета о наказании, в то время как другие были уверены, что после. Впрочем, для Лося это было безразличным, существенным было то, что его исключили из почетных жителей Леса. С тех пор Лось перестал называть себя «Самый неожиданный зверь», а на вопрос о том, кем он является, он скромно откликался: «Лось, просто Лось».

Неожиданный оборот в духовной жизни Бобра приобрело продолжение истории с экскрементами, но на сей раз – с козлиными. Бобер, с одной стороны уже не мог обвинять во всем Лося, а с другой – никак не мог выследить это странное животное.

Таким образом, неприязнь к рогатым парнокопытным у Бобра после этого только укоренилась, и хотя Кабан все же был копытным, но у него не было рогов, и этим себя успокаивал Бобер, да и сам Кабан не так часто появлялся вблизи владений Бобра.

Медведя же Бобер, как повествовал в своих мемуарах, какое-то время любил. Вероятно, это было из-за того, что летом Медведь ловил или отгонял крупных рыб от его маленькой запруды с любимой Бобром «мелкой закуской».

Но в один из осенних сезонов Медведь и Бобер окончательно рассорились. Более того, Медведя исключили из Совета Леса, так как Бобер уже стал набирать популярность.

Неизвестно кто натолкнул Бобра на мысль о сочинительстве, которая впоследствии овладела всем его небольшим мозгом. Засуха давних лет, которую уже не помнил ни один молодой обитатель Леса унесла много жизней. Бобер нашел причину этой засухи, о которой узнал от Крота. Не то, чтобы Крот сам был очевидцем всех событий, произошедших в давние времена, но он твердо знал все слово в слово от своего отца, тот, в свою очередь, от своего и т.д.

Бобер подробно описал все причины возникновения засухи, которые вкратце содержали в себе обвинения рода Козла во всех смертях той поры.

Труды Бобра после этого приобрели определенную популярность, однако возвышение Бобра не имело бы смысла без наводнения, случившегося как-то раз в летнее время, на следующий летний сезон после ссоры с Медведем. Случайно вырытая и заброшенная в последствии Бобром яма оградила Лес от поднятия воды на большой уровень. Фактически, яма способствовала тому, что вода «чудесным образом» обошла Лес и затопила близлежащую низину, на которой иногда пасся Козел. Поскольку Козлу все же хотелось есть, а питаться в Лесу его не очень-то тянуло, он всеми силами пытался помешать затоплению одного из своих пастбищ.

Именно за этим занятием его застал Бобер, что неслыханно возмутило последнего, и в ярости Бобер решил укусить Козла. Бобер уже тогда понял, что это наводнение играет ему на лапу, и поэтому он был бы очень недоволен, если бы его на собрании Леса не наградили какой-нибудь привилегией. Видя пробегающего мимо Волка, Бобер было решил обратиться к нему за помощью в разрешении этого конфликта, но Волк был занят другим, более важным делом, нежели унимать Козла, который потом в качестве пищи ему не достанется, ведь Бобру необходимо было иметь подтверждение существования Козла. Волк так и пронесся мимо, не уделив особого внимания обеим сторонам. Не помогло и бобриное предложение о рассмотрении насущных вопросов родной стаи Волка на Совете Леса, так как Волк привык полагаться во всем на себя и частично на своих соплеменников, в зависимости от ситуации, которая предусматривала коллективную охоту.

Лось, проходивший мимо в задумчивости, также не обратил на Бобра внимания, так как он уже не находил ничего привлекательного участвовать в посиделках обитателей Леса. Таким образом, инцидент был исчерпан после получения Бобром удара от Козла.

Кто первым покинул поле битвы – история умалчивает. Бобрые языки говорили, что Козел, испугавшись своих действий и осознав всю пагубность совершенного поступка, козлые – что Бобер упал без сознания после удара Козла и чудом выжил благодаря усилиям знахарки Белки.

В итоге, после этого происшествия в качестве речи на Совете Леса, Бобер сформулировал главный принцип – все бобро идет на пользу обитателям всего Леса, все козло – во вред им. Конечно, он старался как можно более мягко представить этот тезис на суд аудитории, устроив перед этим опрос. И только потом он сделал такой вывод. Почитатели Бобра подхватили этот принцип и начали формулировать его каждый на свой лад.

Например, Крот высказывал мнение, что именно у Бобра зверь обретает счастье, а у Козла – только несчастье. Более того, многие не только не хотели узнать больше о Козле (в том числе и о «несчастье», идущем от него), напротив, они хотели дружить против него. Слабость интеллектуальная ничем не подкреплялась. Получалось, что частые сборища по вынесению общего «фи» и других букв бобреческого алфавита Козлу стало иметь большой успех. Получалась интересная картина: все объединявшиеся были настолько ничтожными и никчемными существами, что признавали свою слабость перед Козлом. Разумеется, открыто этого никто бы не сказал (так как, зная, что сторонники этого не обобрят, нужно было поступать вслед за системой, а не за своими помыслами и желаниями). Однако именно в этом и заключался весь страх перед Козлом, иначе сложно было объяснить постоянное пополнение жителями леса движений за дело Бобра. Действительно, после объединения необходимость в борьбе за существование с одной стороны пропала, но с другой – никто не был застрахован от смертельных схваток. К тому же система не теряла производительности от потери рядового члена.

Козла же со временем стали обвинять и в более существенных происшествиях в Лесу, нежели просто нарушение духовной жизни Бобра и всего Леса. Например, Козел считался похитителем детенышей, виновником исчезновения солнца после заката, похитителем ночного сна, повелителем кошмаров, приходящих взамен сладких сновидений и прочая, и прочая.

Все эти гипотезы, разумеется, не носили никаких фактических подтверждений, кроме измышлений сторонников Бобра о всеобщем равенстве и бобратстве: так как бобро абсолютно хотя бы из-за большого числа сторонников Бобра (которых с каждым днем становилось больше), то оно не содержит в себе козла, так как бобру ненавистно козло. Козло же может содержать в себе часть бобра, ибо это неотъемлемая часть всего живого, что свидетельствует о том, что в тайне Козел и его приспешники, в число которых попали и Волк и Лось, являясь эгоистами, как бы любящими себя, себя же и ненавидящими, но не прямо, а косвенно, так как отказались от Бобра и от помощи ему.

Все без исключения сторонники Бобра с удовольствием увидели бы сторонников Козла своими друзьями, естественно, после справедливо перенесенного ими наказания за все свое козло, которое они причинили Бобру и Лесу.

Далее начали выдвигаться гипотезы о том, что бобро безгранично и вечно, а козло преходяще и временно. Кроме того, Козла вообще перестали воспринимать всерьез. Принцип отсутствия Бобра был принят за принцип существования Козла, то есть там, где нет первого, всегда обязательно присутствует второе, чем доказывалось бесконечности Бобра в безрассудных пределах. Таким образом, ни бобро не могло содержать козла, ни козло – бобра. Первое доказывалось многими бобрософами с помощью как минимум 2-3 трудов, где переливание из пустого в порожнее доходило до того масштаба, когда уже изнашиваются сосуды для переливания.

Часто, откуда ни возьмись, возникала вода – появлялась в самый подходящий момент, когда предполагалось зазеваться читателю, и, через несколько десятков страниц, в последствии туда же и исчезала. Каждый бобрософ силился сделать успехи там, где уже побывал его предшественник, но не увидел какую-либо несущественную деталь. Иными словами, основная идея таких трудов сводилась к доказательству по приблизительно следующей схеме:

Постулат: Бобро существует и оно вечно. Козло конечно.

Теорема: Бобро абсолютно и всегда вытесняет козло.

Убедительство:

  1. Кто с этим не согласен, пусть опровергнет.
  2. Если все же есть сомневающиеся, следующий ход мыслей развеет все сомнения.

Бобро, согласно постулату, существует. Каждое существо стремиться к Бобру (так как и оно существует), так как козло – это отсутствие бобра, и надо быть самим Козлом, чтобы не стремиться вообще ни к чему (а это исторический факт). Козло не может быть бобриным (далее опущено обоснование того, почему бобриный = бобрый и козлиный = козлой), а, следовательно, – бобрым. Козлу противна мысль о Бобре и он пытается вытеснить Бобро, оставаясь Козлым, в то же время Бобро действует и в области действия реально вытесняет Козло, поэтому Бобро не содержит Козла. Поскольку Бобро существует вечно, то очевидно, что оно всегда вытесняет Козло, и, следовательно, абсолютно.

3) Указанный постулат универсален. Вечный <=> бесконечный <=> абсолютный.

Над приведенной схемой тужилось не одно поколение бобрософов – как для усовершенствования теоремы и стратегии убедительства, так и для того, чтобы разобраться в проблеме противостояния Бобра и Козла, и только немногие козлословы, как их нарекали бобрософы, отстаивали честь Козла в предназначенных для этого емкостях. Но все же появились и другие почитатели Бобра – бобрословы, боброведы и даже бобрологи.

Но все они появились намного позднее того момента, когда Бобер смог создать свой основной проповеднический труд, и тем самым привлек к себе особое внимание. Он назвал его «Бобриное Пятикнижие», но мемуары так и не издал, сначала из-за осторожности, а в позже их не хотели публиковать последователи, дабы не явить на свет противоречия с основными трудами, которые и без того содержали несоответствия и разночтения, но заметны они были лишь наблюдательному читателю.

Бобриное Пятикнижие содержало в себе "Нытие" (Брешит), "Доход" (Жмот), "Бобрит" (Заика), "Чресел", "Проклятия с примечаниями в 6 томах" (Твари!). В скобках указаны названия книг на исконно бобрином языке – бобрите.

Позже, на закате лет Бобер заключил с Кротом договор – «Свет во тьме», заключавшийся в создании шахты познания и озарения, но после этого никто их более не видел на собраниях. Поговаривали, разумеется, козлые языки, будто Бобер с Кротом решили запутать возможных нечестивцев, способных проникнуть в их священную шахту и прорыли альтернативные норы, но окончательно запутались и до сих пор не могут выбраться на поверхность.

Однако достоверно известно из недописанных мемуаров о некоем важном понятии Багра, действующего для поднятия и временного возвышения уже умерших водных животных (часто бобров). Лишь таинство Багра предоставляется истинным и достойным жителям Леса. Кроме этого, Багор это и есть бобер, который создал бобров по образу и подобию. Багроизбранное или боброизбранное племя – бобры более всего подходят под эту классификацию, так как и Багор и бобры реально существуют. Но истинный мессия – это осененный Багром бобер – то есть сам Бобер, впрочем, Багор действует не непосредственно на избранного им, а лишь затрагивает его род, когда мессия только формируется или же планируется.

Но чтобы осуществить намеченное необходимо совершить чудо, являемое Багром через своего боброка.

Далее боброк проводит свою тяжелую и скромную миссию в Лесу далекой-далекой галактики и отправляется в трансбобральность – место обитания абсолютного Бобра. Причем Багор сам может поднимать своих последователей на должную высоту. К сожалению, Бобер не был поднят Багром живым, так как исчез в глубине земной.

Кратко это все выражалось следубщим образом: «Существование уже есть в этом мире, в том смысле, что бытие всегда живет внутри некоторого уже интерпретированного живущего объекта. Существование просто не может выйти из этой интерпретации, равно как этот интерпретированный объект не реален, он больше, чем реальность, ведь объект содержит еще одну часть – трансбобральные свойства и тем самым выдает свою трансбобральность, в то время как противоположного трансбобральности понятия не существует и не может существовать! В этом смысле реальное Козло только мнимо, ибо не имеет другой сущности, нежели отсутствие Бобра, но поскольку Бобро присутствует и в реальности и трансбобральности, то оно абсолютно, в то время как нет объекта без трансбобральности. И в этом великая тайна заложенная Багром во все объекты мира сущего.»

Впрочем, в определенный момент от догматического бобраизма стали постепенно отделяться некоторые еретические течения, которые проповедовали приход спасителя Леса, который погряз в Козле.

"Не спите полуфабрикатами!" – гласил лозунг борцов за абсолютное Бобро и веривший в воскрешение великого проповедника Бобра – Виируса Эрста, что в переводе с древнебобреческого означало «разносчик спасения сознания от Козла именем Бобра». Однако ортодоксальный бобраизм отвергал этот лозунг, и провозгласил бобрианство – ересью. Это было отчасти из-за того, что Виирус призывал отказаться от насиженных нор и вылезать всем животным к нему, ибо только он мог спасти заблудших от Козла, явно засевшего в их сознании. Многие бобрословы современники Эрста были настроены против него, так как Виирус, по их мнению, пытался отвоевать у них звание любимца публики, и пытались открыто с ним устраивать споры на бобрософские темы. В свою очередь Виирус пытался избежать этих разговоров, так как был слаб не только в теории, но и практике, поэтому он шел в основном к погрязшим в Козле, а фактически лишь к мелким животным, забывая о крупных хищниках, которым и так не было дело до Эрста. Но именно спасение он нес всем козлым, оправдывая тем самым бессмысленность несения Бобра уже имеющим его. Это, разумеется, не отменяло борьбы «погрязших в Козле» с обретшими Бобро за обретение абсолютного Бобра, а наоборот ужесточало ее. Это борьба с каждым днем была все ожесточеннее, и даже после смерти главного идеолога, Виируса, это напряжение не спадало. Сомнительный лозунг, однако, привлекал все больше и больше внимания к движению борцов за Бобро.

Надо отметить, что смерть застигла Виируса врасплох – он и не подозревал, что не сможет завершить начатое, а ему придется оставить свою паству и неожиданно воскреснуть, как то предсказывали бобрословы времен бобриного пятикнижия. Виируса предательски завалил один из его пеньковиков – одного из тех, кого Виирус хотел сделать своими правыми и левыми лапками, так как Виирус был членистоногим и имел по 4 лапы с каждой стороны, тем не менее в качестве пеньковиков он набрал именно 9 существ различной ориентации в пространстве, и именно Змеуда, которому не хватило лап, а надо отметить у него самого их отродясь не было, и решил удавить Виируса. Поговаривали, будто Змеуду подкупило бобровенство (части бобрософов, непомерно возвеличившихся с помощью проповедей и следованию путем Бобра, считавшимся фактически наивысшей формой трансформации сознания для познания Бобра), разрешив ему в качестве оплаты стараний после убиения переварить Виируса, но Змеуда отказался, мотивировав это тем, что не питается членистоногими. В итоге всю грязную работу за Змеуду сделало бобровенство, способствовав тому, что Виируса подберет исследователь в свой инсектарий и, если уж Виирус действительно является проповедником Абсолютного Бобра, то он воскреснет и вернется в Лес, как и обещал, ссылаясь на чьи-то записи. Змеуда же должен был заманить Виируса в оговоренное ранее место, за что ему было предложено 30 тушканчиков. Взяли Виируса на одном из кустов его любимой малины, где нередко он досаждал своим присутствием и Медведю, заранее предупрежденного (и вознагражденного) в воздержании поисков малины, чтобы не спугнуть исследователя.

Виирус не воскрес, хотя этого так жаждали его последователи и поэтому упорно начали распространять слух о том, как некая Виирия видела воскрешение Эрста. Эрстос же занял свое почетное место на полке исследователя рядом с со своим семейством двукрылых под стеклом в рамке с надписью «Муха обыкновенная» урожай хххх года. Поскольку Виирия была не столь сообразительна в вопросах гигиены, то проповеди пеньковиков приобрели новый оттенок. Теперь, раз их не признавали в кругах бобровенства, они пошли к тем, кто, по их утверждениям, все же погряз в Козле еще больше, чем они сами, правда до знакомства с Виирусом. В итоге проведения в жизнь таких методов очень резко сократилось количество волков, лисиц и прочих «нечистых», «скверных» и «поганых» с точки зрения бобрианства животных. К сожалению, например, семейство волчьих пострадало не из-за бессилия физического, а из-за низкого иммунитета по весне к учению Виируса Эрста, на которое были падки тщеславные представители многих отрядов.

Борьба же за Бобро продолжалась. Впрочем, никто так и не мог разъяснить сомневавшимся в необходимости этой борьбы, зачем нужно бороться за то, что вечно, бесконечно и вездесуще, ведь борьба не добавит больше Бобра, чем уже есть, тогда зачем это делать? Но вопрошавшим резко отвечали, что таинства Багра не обсуждаются, и что его ипостась – Бобер погиб смертью мученической, докапываясь до истины, и он истинный пророк Багра, тогда как продолжатель всего дела, Виирус Эрстос, был самым великим мучеником за дело Бобра и испытал на себе муки игл – рогов козлиных: «А это ли не пример для подражания, это ли не жизнь праведная?»

Дело усложнялось тем, что многим проповедникам Бобра являлся сам Багор и рассказывал о своем велении. Смело и весело начали абстрагироваться от реальности проповедники с потребностью в ораторстве в толпе и продолжать интерпретировать Багра в разных "образах с безобразием" и осуществлять ошибки, характерные для внедрения догм без цели, впрочем, цель была и у каждого своя, но это отдельная тема.

И все же разные отдельные фразы, записанные со слов самих бобрословов, отдаляли рядовых жителей Леса от понимания Бобра, казалось, что только узкий круг специалистов по абсолютному Бобру мог понимать друг друга и самое главное выдвигать в качестве непреложного факта тезисы, справедливость которых выяснялась голосованием. Впрочем, смысл сей оргии не дошел в том изначальном виде, каком он существовал, но было доподлинно известно, что совать тоже нужно было с умом, иначе можно было получить галиматимью от верховного бобровенства.

В близлежащем лесу возникло иное течение – бобрисам, которое основывалось на учении Бобра, но более простую его модификацию придумал другой бобер – Боброммад. Фактически он объединил многих жителей Другого Леса под своими знаменами, что позже привело к вражде бобрислимов (последователей бобрисама) и бобриан.

Нет необходимости перечислять все течения, возникшие на основе ортодоксального бобраизма, бобрианства Эрста и бобрисама Боброммада. Однако стоит упомянуть о некоторых из них. Но прежде необходимо пояснить – каким образом от ортодоксального бобраизма отделилось бобрианство. Это произошло еще до дробления основной идеологии. Бобрианство, разделившись на разные течения все же немыслимо без внесения в основную доктрину Виируса идеи о нутриединстве Бобра. Как и полагалось в те времена некто Нутриия на большом сборе истинных последователей Бобра заявил, что в болоте на него снизошла бобродать. Таинство нытия, о коем писал еще сам Бобер приоткрыло перед ним свою портьеру. Перечитав "Проклятия с примечаниями в 6 томах", Нутриия понял, что Багор не спроста таков, его природа нутриична – он обладает нутремя оконечностями, кои есть он сам, его сын, и общий дух, исходивший от них.

Смысл сего выражался следующим образом – «бобро для первых рыл», «бобро для вторых рыл» и «бобро для всех остальных». Однако «бобром для первых рыл» обладает только Багор, через своего сына, произошедшего надо сказать из грязных тряпок, – Виируса – Багор по задумке Нутриии являет «бобро для вторых рыл». Не говоря уже о самом таинстве рождения Виируса Эрста, которое объявили непорочным, ибо отряд мух, родственных Эрсту зарождается и развивается только в помете и трупах, но сын Бобра не мог появиться на свет в том, из-за чего в свое время и началось Великое противостояние Бобра и Козла. А рождение из тряпок не только не порочило Бобра и его сына, но и дух Бобра не мог быть иным.

Чтобы не отвлекаться от самой важной части принципа нутриичности, необходимо отметить, что Багор передает пищу «для первых рыл», то есть ртов непосредственно всем избранным животным, Эрстос через бобродать передает еду для «вторых рыл», то есть через анальное отверстие или гениталии еду обратно (то есть внутренние органы поедали пищу, питаемую самим животным необходимыми веществами во внешнюю среду) и лишь через общий дух пищу получали все остальные – более мелкие субстанции, но только по размерам, «ибо таинство равноправия перед Бобром любого животного неоспоримо».

Основные ответвления Бобраизма:

Также возникало множество течений, среди которых и панбобризм, утверждавший, что Бобро есть во всем, Козла нет почти нигде. Знаменитый панбобрит Боброза в своем важнейшем произведении «Бобрэтике» сформулировал множество теорем, помогающих неопытным животным разобраться в проблемах Нытия, которые он рассматривал и в своем основном труде: «Бобрословско-аграрном трактате». Вкратце стоит затронуть и его мировоззрение. Восьмая теорема «Бобрэтики», например, гласила: «Познание Бобра и Козла есть не что иное, как аффект удовольствия и неудовольствия, поскольку животные сознают его». Главной линией убедительства было рассмотрение познание вещей через доставляемое ими удовольствие или неудовольствие и т.д.

Теорема 28 сообщала, что «Высшее благо для души есть познание Багра, а высочайшая бобродетель – познавать его». Убедительство весьма простое, как и любое доказательство тавтологий, поэтому не имеет смысла о нем здесь упоминать.

Теорема 63 призвана приблизить читателя к пониманию Бобра: «Кто руководствуется страхом и делает Бобро для того, чтобы избежать Козла, тот не руководствуется разумом». Убедительство же настолько краткое, что многие бобрословы поражались его простотой: Боброза исходил из того, что все аффекты, относящиеся к душе, поскольку она активна, т.е. относящиеся к разуму, суть только аффекты удовольствия и желания (это должно было быть очевидным хотя бы из теоремы 8). А потому (исходя из установленным Боброзой определения аффектов), кто руководствуется страхом и делает Бобро из страха перед Козлом, тот не руководствуется разумом; в чем и требовалось убедить (если таковые находились, разумеется).

Впрочем, довольно теорем Боброзы. Главное заключается в том, что установилось четкое понимание неадекватности познания Козла, так как это есть, по сути, само неудовольствие, так как каждый сознает его. Неудовольствие же в, свою очередь, есть переход к меньшему совершенству, который поэтому не может быть познан через самую сущность животного. И потому оно есть состояние пассивное, зависящее от идей неадекватных и т.д.

Так как Бобро свободно от пассивных состояний, то оно не может быть неадекватным и в этом Боброза еще одним способом предложил уверовать, что Бобро не содержит Козла.

Идея пангалактического значения понимания Бобра стремительным образом набирала обороты, и каждый бобрософ стремился создать наиболее истинное течение Бобраизма. Как бы не декларировали важности Абсолютного Бобра, но все время забывали о Козле, так как невольно он часто привлекал абобритов в ряды любого из направлений, где «познавалось Бобро через актуализацию Бобральных энергетик животного тела с духовными конечностями, подавляя тем самым эгрегор Козла, являя эзобобрические тайны нытия». Компетенцию магов тех времен той далекой галактики, точнее шмыгов (как их прозвали спецаилисты) в этой истории рассматривать не имеет смысла, так как никакого вклада в науку и искусство вызывать изменение посредством желания, а не инстинкта, они не внесли. Но не упомянуть о них нельзя, так как не без лишних стараний со стороны шмыгов эгрегоры Бобра и Козла начинали не просто «открыто конфликтовать» друг с другом, но и устраивать Бобральные войны.

Разумеется, это противоречило всякой козлогике, которая была оружием абобристов и вызывала негативные эмоции у любых последователей Бобра. Один из законов козлогики не позволял существовать третьему суждению, если было изначально задано только два. Но поборники монобобризма, особенно бобриане очень не любили козлогику, отрицавшую, по сути, существование не только самой нутриичной природы Бобра, но и самого Бобра. Так, конечно, считали сами бобриане, которые в козлогике видели врага всего Бобрианства. Хотя враг был более чем очевиден – само бобрианство, страдавшее параноидальной формой шизобобрии ко всем остальным, не истинным течениям.

То, что Козел и Бобер до одностороннего конфликта сами по себе и не имели друг к другу никакого отношения, в последствии мало заботило любых последователей Бобра, но всегда заставляло задуматься всех остальных, тех, кому Бобро было либо безразлично, либо вообще презренно. Презрение же их было не столько из-за какого-то странного понятия, а вполне было заслуженным ко всем бобрософам и бобрологам, так как последние не уважали козлогики и одно время даже препятствовали ее распространению.

В один момент как противопоставление бобрианству появилось течение ктенизма , которое утверждало первостепенность одного ктеноса над всей структурой стада. Впрочем, эта модификация бобрианства была перспективной только на первых этапах его становления, когда бобростики (животные, не считавшие необходимым показывать свою приверженность Бобру) не видели плодов ктенизма, впоследствие же ктенизм превратился в такую же форму тяготения к Бобру, как и любое истинное (счет которых переваливал уже за две тысячи) течение Бобраизма. Поздний ктенизм рисовал некоего абстрактного ктеноса, который стал мерой всего. На что один мудрый козлогик не преминул ответить, что «Ктенос – мера всех вещей, как удобно! Раз меряют лабораторной крысой, раз – слоном». Стоит также отметить, что поедание одних животных другими не исчезло после появления ктенизма, более того ктенисты поедали более слабое или больное зверье без зазрения животности, забывая об антиктенистичности этих поступков. Это было и неудивительным явлением, так как само описание ктеноса было весьма расплывчатым, да и ктенос был, по сути, тем идеалом, к какому нужно было стремиться всем, при этом он обязательно должен быть... бобрым. Сомнение в бобральных принципах не только не приветствовалось, но даже преследовалось самым актеничным образом, но это не было осуждаемым действием, ведь по бобрологии – исключения всегда подтверждают правило!

Агония ктенизма продолжалась долгое время, с одной стороны ктенизм пережил бобраизм, бобрианство и даже бобрисам. Она продолжалась вместе с деградирующим движением вялотекущей эзобобрии. Тем не менее, о том, стерлось бы понятие борьбы Бобра с Козлом со временем так и осталось неизвестным в виду того, что большой астероид покончил со всем Лесом раз и навсегда...

© май- июль 38

Благодарю Руслана Хазарзара за консультацию в области греческого языка.