Дмитрий Хелион

Последнее воплощение Христа

Убийца шел ровными размеренными шагами, словно машина, отмеряя метры и кварталы к своей новой цели. Один раз на пути ему встретилась маленькая девочка, которая не успела убраться у него из-под ног, и он толкнул ее. Без всяких эмоций, так же, как обычный человек пинком отшвыривает со своего пути мешающую пройти ветку или камень. Девочка больно ударилась о каменную стену дома и тихо захныкала. Вслед идущему нацелилось несколько недобрых взглядов. Но что взять с этого молодого крепкого грубияна, коротко стриженного в черной кожаной куртке и черных же очках — много их развелось по городу в последние годы, героев нашего времени. В глазах, под стеклами солнцезащитных очков, хотя день был пасмурным, не отражалось ровным счетом ничего. Там было пусто и только на самом дне что-то теплилось...

Все было просчитано до мелочей. Телепроповедник приехал и остановился на два дня в гостинице. В тот же вечер убийца снял номер этажом выше и, аккуратно спустившись по веревке вниз, разобрал замок на дверях балкона. Внимательно осмотрел номер и залез обратно. Сегодня наставал День. Он давно следил за этим проповедником и практически сам нарвался на заказ, проявив при этом непростительную для профессионала неосмотрительность. Он не мог терпеть слащавых и толстых святош, которые пространно и с придыханием рассуждали о Боге и вечных ценностях, вечной Жизни и вечном же Наказании...

 

В далеком одна тысяча девятьсот восьмидесятом году от Рождества Христова молодой восемнадцатилетний солдат советской армии Глеб Волжский, с радостью узнал, что Родина послала его в Афганистан исполнять интернациональный долг. Уже через два месяца радость сменилась недоумением, непониманием. А еще через месяц он попал в плен к душманам. Там он провел еще три месяца...

Потом ему удалось бежать из плена. Он попал к своим, которые стали его сторониться как зачумленного. Несколько раз его водили на допросы, задавали глупые вопросы, навроде: "за сколько ты продался Врагу?" Потом вернули в часть, присвоили звание сержанта за "выдающуюся храбрость и боевые заслуги перед Родиной"...

А еще через два месяца взвод сержанта Волжского вырезал три афганских кишлака до последнего человека, до последнего старика и ребенка...

Затем был трибунал...

Его признали умственно неполноценным, и отправили в Союз в психлечебницу. Через год он вышел...

 

— Господин Крамов, вот ваши ключи, — голос администратора гостиницы был слаще меда. — Вам никто не звонил, господин Крамов.

Убийца взял ключи и коротко кивнул. Ему не нравился этот администратор, слишком прилизанный, слишком подобострастный. "Я убью его просто так, для души" — решил он, поднимаясь в лифте в номер. С большим удовольствием он бы поднялся пешком, но это могло бы вызвать ненужные подозрения. Он вошел в номер, запер за собой дверь. Включил воду, постоял несколько минут под холодным душем. Потом одел халат, достал спрятанный под кроватью дипломат. Там, под набором сменного белья находился пистолет с глушителем. Спокойно, не торопясь, он разобрал пистолет, внимательно осмотрел, снова собрал, положил обратно в дипломат. Сел в кресло у окна. Дыхание его замедлилось, глаза закрылись, и у постороннего человека могло возникнуть впечатление, что он спит. Но это было не так. Он ждал, как ждет змея свою добычу, терпеливо, спокойно, бесстрастно...

Значительно проще было бы выстрелить из снайперской винтовки из окна соседнего дома, но он хотел убить этого проповедника, глядя ему в глаза, слыша его последний вздох.

Еще одна недопустимая блажь...

 

...А затем был одна тысяча девятьсот восемьдесят шестой год. Авария на чернобыльской АЭС. Повинуясь какому-то непонятному порыву, ветеран афганской войны Глеб Волжский, словно во искупление своих грехов, был одним из первых добровольцев, отправившихся в Чернобыль, спасать людей...

Все было нормально, хотя те, кто стоял с ним в одном ряду, гибли как мухи. А через три года он плохо себя почувствовал и пошел к врачу. Тот долго его осматривал, а потом вынес вердикт: "У Вас, молодой человек, лейкоз и раковая опухоль мозга. Жить Вам осталось от силы года три...". Он проклял всё и всех. И стал наёмным убийцей. Или киллером, как красиво именовали таких, как он, газеты. За два года приобрел имя в определенных кругах. Он чувствовал, что умирает. И пусть сильное тренированное тело редко давало сбои, периоды плохого самочувствия тоже случались не часто, но он, как дикий зверь, каким-то особенным чутьем чуял неотвратимое тиканье часов. Что болезнь уже дожирает его, что это конец...

Он даже не знал имя заказчика, заказавшего ему этого проповедника. Он много слышал об этом проповеднике, говорили даже, что это сам Христос, спустившийся на землю. По крайней мере, чудеса совершал такие, куда там другим "чудотворцам". В версию про Христа он не верил, он просто хотел спросить его, перед тем, как спустить курок: "За что?..".

 

Наступил вечер. Тьма опустилась на город и поглотила его. Наконец в номере этажом ниже зажегся свет. Он чувствовал этот свет через закрытые веки. Затем хлопнула дверь. Проповедник остался в комнате один. Глеб поднялся из кресла, быстро натянул тёмные спортивные штаны и тёмный свитер, вынул из дипломата пистолет и веревку, которую привязал одним концом к балконной решетке. Взялся за другой конец, бесшумно перелез через решетку и повис между этажами. Спустился на два метра, также бесшумно спрыгнул на балкон нижнего этажа, одним движением открыл дверь и вошел в номер проповедника...

Человек в номере удивлённо поднял глаза на вошедшего в окно. Казалось, что он совершенно не был напуган, когда к нему через окно ввалился человек в чёрном с пистолетом в руках. Лишь немного удивлен. Он не стал кричать, звать на помощь или, наоборот, умолять о пощаде, просто стоял и ждал, когда пришелец заговорит.

Проповедник оказался высоким худощавым человеком с длинными каштановыми волосами. На тонком одухотворенном лице, двумя тёмными озерами выделялись глаза. Эти глаза смотрели с тихой скорбью и печалью на вошедшего. В них не было ни страха, ни ненависти. Лишь понимание и боль...

— Кто ты? — наконец в тишине прозвучал вопрос. Лишь спустя минуту Глеб отважился заговорить.

— Иисус Христос. Я вновь пришел к вам.

Глеб думал, что услышав такой ответ, он спустит курок, но остался недвижим.

— Я уже не первый раз после распятья прихожу к вам,— продолжал странный человек, назвавшийся Христом, — и не первый раз умираю. Меня изрубили в куски крестоносцы на стенах Монсегюра, сожгли на костре католики как еретика во время войн с гугенотами... Меня всегда убивали. Видимо, люди не настолько совершенны, как полагал мой Отец. Они не принимали меня и после того, как я искупил все их грехи. Очевидно, Господь ошибся. И я спустился на землю в последний раз. Если мне удастся завершить мою миссию, то Господь сотворит на Земле, предсказанное пророками, отделит волков от овец и настанет рай на обновленной Земле. Если же меня убьют и сейчас, — а ведь за этим ты пришел, — то Он отвратит свой взор от людей и будут жить они по своему разумению, и не будет Он больше вмешиваться в дела людские и отвечать на молитвы. И вновь продолжатся войны, вражда и болезни и беды всякие, сопровождающие от века людское правление на Земле. В твоих руках будущее всего мира, тебе решать. Я не спрашиваю, кто тебя нанял, сам знаю.

У Глеба по лбу заструились капельки пота. Оказаться ответственным за судьбу целого мира?! Он посмотрел ещё раз на проповедника. В больших карих глазах не было насмешки. Лишь понимание и боль...

Глеб сел, нет, скорее рухнул в стоящее рядом кресло. С трудом смог выдавить:

— Расскажи мне о рае.

— Земля станет цветущим садом. Не будет больше засух и ураганов, землетрясений и цунами. Люди, которые уверовали, окажутся там. Среди них можешь быть и ты. Ты многое претерпел и многое потерял. Раскайся, и Господь примет тебя к себе. Праведники с обновленными совершенными телами, без болезней и горя будут расхаживать по этому саду, трудясь и отдыхая. И в труде и в отдыхе они будут находить радость. И не будет их труд напрасным. И будет в саду этом царить радость и любовь. И Господь будет смотреть за ними и не будет у них в жизни горя или несчастия...

— Стоп, подожди, — оборвал Христа Глеб. — Допустим, я полюблю какую-то девушку. И еще кто-то полюбит эту же девушку, но ей понравиться этот другой. Я же буду страдать? Так?

— Нет, Господь обратит на тебя свой взор, утрет слезы твои и изгонит печаль из сердца твоего. И забудешь ты эту деву, и полюбишь другую, которая полюбит тебя. И будет царить любовь и радость...

— Подожди, — еще раз перебил убийца Спасителя. — Ты хочешь сказать, что Бог будет принимать за нас решения, что нам нравится, а что нет?

— Да. Это ведь человек не может разобраться в своей душе, а Господь создал человека и человек перед Ним как открытая книга. А кто еще может лучше знать стремления и чаяния создания, как не Творец? Представь, что ты цветок, и по своему разумению укоренился в сухой и не благодатной почве и плохо тебе в ней. А мудрый и добрый Садовник выкопал тебя и перенес туда, где расти тебе будет привольно и радостно. Ибо этот Садовник лучше тебя знает, что есть добро и что есть зло для тебя...

— Знаешь что, — затвор сухо щелкнул. — Не нравится мне этот рай...

05.06.05