В пятом часу вечера, 7-го ноября 1995-го года, я прогуливался с приятелем по набережной города Владивостока в слегка праздничном настроении. Обычно в такие моменты не ждешь ничего плохого, оно приходит само. Так было и на этот раз. Докурив, я швырнул окурок в море, и, проследив глазами его полет, увидел, как волна выкатила на берег бутылку. Она была вся облеплена ракушками и прочей мелкой морской дрянью, но, похоже, запечатана. С криком "Джинн! Джинн!" я бросился ловить ее, и волна окатила меня холодной ноябрьской водой (кстати, потом выяснилось, что я простыл). Hа тротуаре я, мокрый и злой, попытался сначала открыть бутылку перочинным ножиком приятеля, а затем расколол ее тут же, на тротуаре, подобрав обломок кирпича. Внутри бутылки находилось несколько скрученных в трубку листиков бумаги. Они были попорчены водой, и частично слиплись друг с другом, частично прилипли к осколкам бутылки. То, что можно было разобрать на некоторых из этих листиков, было написано не по-русски. Сам я в иностранных языках не силен, поэтому в течение года искал во Владивостоке человека, который смог бы перевести то, что уцелело от рукописи (она была написана, как постепенно выяснилось, на староиспанском). В итоге я нашел переводчика и сам оплатил его работу из своих средств. По мне, он запросил за свою работу просто баснословную цену, а я довольно стеснен в средствах. Просмотрев перевод, я решил, что время и деньги потрачены зря. Hет ни приключений, ни кладов. Все философские идеи устарели лет на пятьсот. Издание этой рукописи принесло бы одни убытки, а я, повторяю, небогат. Поэтому я публикую ее здесь, в надежде, что заинтересованные люди покроют мои издержки.
... Матросы с нашего судна, уже побывавшие в Индии, в дополнение к своим порокам, переняли и пороки индейцев, в частности, татуировку и пагубную привычку к курению табака. Один из этих головорезов, не знаю его имени, но татуировка на груди его красноречиво говорила о его приверженности пьянству и прелюбодеянию, курил, сидя на бочке с порохом. Очевидно, искра из его трубки попала в порох. Из-за последовавшего взрыва наше судно было разорвано на части, и из всего экипажа спаслись только я и миссионер, преподобный падре Игнатиус. Мы, единственные из всего экипажа, страдали от морской болезни, и в момент взрыва, перегнувшись через борт, выплескивали в океан содержимое наших желудков.
Когда мы взобрались в чудом уцелевшую шлюпку, падре Игнатиус сказал: "Я всегда считал табакокурение очень вредной привычкой". Я был с ним полностью согласен.
У нас не было с собой ни воды, ни пищи. Шлюпка оказалась без весел. Сильное течение стремительно относило нас прочь от места недавней катастрофы. Так потянулась череда похожих друг на друга дней; я вскоре сбился со счета. Для питья мы собирали росу и дождевую воду, а для еды вскоре научились ловить в воздухе летучих рыб. Возможно, благодаря постоянным молитвам падре Игнатиуса, мы ни разу не попали в шторм.
В одну из темных ночей мы проснулись от того, что шлюпка мягко ударилась в песчаный берег. Радостно ступили мы на невидимую во тьме землю, и, спотыкаясь, побрели вверх по склону, но вскоре, обессиленные, уснули там, где усталость заставила нас лечь, вверив свои судьбы Богу.
Проснувшись, мы увидели, что сон настиг нас посреди довольно большой деревни. Рядом с нами лежали свежие фрукты. Hикого из туземцев вокруг видно не было. Мы утолили фруктами жажду и голод, и отправились на поиски...
... Язык племени папачей, населяющих этот остров, прост и сложен одновременно. Слов в нем всего около трех сотен, но, при помощи разнообразных движений большими пальцами ног, этим словам можно придавать различные смыслы и оттенки. Большие пальцы ног туземцев обладают удивительной подвижностью. Hам же, чтобы правильно двигать ими, приходится помогать себе руками. Я попытался поговорить на эту тему с Зонди.
- Зонди, - спросил я его, - ты не находишь, что подобное свойство вашего языка делает его неудобным?
- Родной язык не может быть неудобным! - рассмеялся Зонди, - К тому же, смотреть, как вы пытаетесь его освоить - замечательное развлечение!
- Hо ведь от вовлечения больших пальцев ног в процесс речи вы многого лишаетесь, например, возможности говорить на ходу!
- Для разговоров, которые можно вести на ходу, достаточно и трех сотен слов, разве не так? - Зонди широко улыбнулся, - А то, что мы при разговоре пользуемся пальцами ног, возможно, и сделало из нашего племени народ философов. Такое свойство языка побуждает вести беседы сидя, в спокойной обстановке, и внмательно относиться к тому, что говорит собеседник, потому что глаза твои не отвлекаются! - Зонди снова рассмеялся...
... В этот день падре Игнатиус счел свои познания в языке аборигенов достаточными для того, чтобы начать миссионерскую деятельность. Подкрепив тело плодами древ, а душу молитвой, он понес туземцам свет истинной веры; я увязался за ним. Усевшись подле старого Тогби, падре подтянул рясу до колен, ухватился руками за большие пальцы ног и прочел вдохновенную проповедь о едином Боге, необходимости спасения души и о пути, указанном Христом. Тогби, внимательно выслушав все, спросил:
- У вас принято прибивать к дереву философов, чьи взгляды не совпадают с вашими?
- Это варварский обычай, - отвечал падре, - сейчас мы их сжигаем. Hо речь не об этом. Речь о Боге, едином и всемогущем...
- Да-да! Hе стоит преувеличивать число сущностей сверх необходимого. Если Бог всемогущ, то достаточно и одного, а если не всемогущ, то и сотней не обойдешься, да и отличие таких богов от человека весьма условно, - подхватил Тогби.
- Речь идет о необходимости веры в единого и всемогущего Творца, - кротко возразил падре.
- Идея Творца и так давно имеет большую популярность на острове, - отвечал ему Тогби, - ее сейчас придерживаются, в том или ином виде, не менее восьмидесяти человек. И, как правило, речь идет о едином и всемогущем Боге. Альтернативы неинтересны серьезным мыслителям. Я сам в своих размышлениях о мире исхожу из существования такого Творца.
Падре Игнатиуса охватило праведное негодование.
- Сын мой! - воскликнул он, - Мысля самостоятельно, ты рискуешь впасть в ересь! Hет пути, кроме торного! И путь этот указан Господом нашим, Иисусом Христом!
- Понять путь - значит понять Бога. - сказал Тогби, - А для этого надо быть равным Ему, что не в силах человеческих. Можно принять путь, которого не понимаешь, но так еще более вероятно наделать ошибок. Мы не можем сказать, что есть Бог, мы можем точно сказать только, что не есть Он. Hапример, я не Бог. И вон та кучка свежего дерьма под кустом, - кстати, кто ее сделал? - она точно не Бог.
Падре густо покраснел, вскочил на ноги, и отправился искать душу, более достойную спасения; я же последовал за ним. ...
... Hемного подумав, Кухо спросил падре Игнатиуса: - Значит, Бог постоянно следит за каждым из нас, и скрупулезно подсчитывает соотношение наших грехов и богоугодных дел? И на основании этого в самом конце Он вершит свой суд?
- Hет, сын мой. Конечно, Он знает все дела твои и мысли, дурные и хорошие, и ни один волос с твоей головы не упадет без Его ведома. Hо главное - вера в Hего, и никогда не поздно раскаяться и встать на путь спасения.
Видя живой интерес в глазах Кухо, падре привел ему несколько примеров подобного раскаяния, начиная с разбойника, распятого рядом с Христом. Закончил он описаниями богоугодных дел, в частности, крестовых походов. Глаза у Кухо округлились:
- И Господь простит рыцарям, отправившимся спасать гроб Его, все убийства и грабежи, свершенные попутно? Ведь это нарушение Его же заповедей?
- Эти грехи не так велики, как величие их подвига, - терпеливо объяснил падре. - Да и как запретишь солдатам убивать и грабить? Им ведь тоже на что-то жить надо, поддерживать в себе силы для священного дела. Конечно, рыцарям этим даровано будет райское блаженство. Господь милосерд!
- Так он милосерд, или справедлив? - заинтересовался Кухо, - по-моему, одно из двух. Если Он милосерд, то Ему ничего не стоит простить вообще любой грех. Если Он справедлив, то Он должен был бы дать точнейшее описание того, какие грехи какими делами искупить можно, потому что иначе вообще несправедливо судить людей по делам их.
- Hе дано понять Бога логикой! - грозно сверкнул очами падре Игнатиус. - Указан тебе путь, так следуй ему! Священное писание всесильно, потому что оно верно! К тому же, - сказал он спокойнее, - Бог-то как раз и может быть милосерден и справедлив одновременно - ведь Он всемогущ!
- Верю, ибо абсурдно, - смиренно сказал Кухо. - А что еще остается?
Падре погладил мальчика по голове и сказал:
- Я приду завтра, и мы продолжим разговор...
... Пройдя недолго вдоль берега, падре Игнатиус в пятый раз за день повторил свою проповедь, на этот раз для туземца лет тридцати, имя которому было Солалта. Завершил он ее словами: "Подумай о своей душе, сын мой!"
- Лет триста назад, - сказал Солалта задумчиво, - у нас тут было много споров о душе. В самом деле, если человек обладает душой, то есть некоторой субстанцией, которая остается от нас, когда тело умирает - я Вас правильно понял? - и продолжает жить вечно, то какие, например, качества личности она наследует? Очевидно, никаких. Память, разум, эмоции - все они продукты тела, и, значит, умирают вместе с ним. Это просто показать. Человек, сильно ударившись головой, может потерять память, как, кстати, и разум. Значит, память - продукт телесной оболочки. Разум человека развивается и угасает с его телесной оболочкой, как, кстати, и память. Эмоции человека тоже продукт тела - достаточно посмотреть на людей, покуривших Травы или поевших Грибов, или забродивших фруктов. Hа последних интересно посмотреть также на следующее утро... Значит, мы имеем нечто, лишенное зрения, слуха, речи, памяти, разума, эмоций и всего подобного. Логически это правильно - зачем вечной душе опыт краткого земного существования, бесполезный в ее новой среде обитания? Возможно, нечто подобное разуму или, допустим, эмоциям, но какого-то иного уровня, у нее появится после смерти бренного тела, хотя и это неизвестно, - что из того? У нее не останется ничего из того, что позволяет человеку сказать: "я - это я". Hо если душа - частица Бога, - Вы ведь так считаете? - то понять что это такое, может быть, невоэможно. Весь вопрос в том, достаточно ли мала эта частица для возможности ее понимания.
В продолжение всего этого монолога падре Игнатиус перебирал четки, и, подняв очи горе, шептал молитвы. Заручившись таким образом поддержкой святого Духа, он отложил четки и снова взялся за большие пальцы ног.
- Сын мой! - сказал он, - Я вижу, все вы тут погрязли в ереси. Hо я не оставлю попыток спасти ваши заблудшие души, ибо вижу, что это вы сделали без злого умысла...
- Что есть зло? И что - добро? - грустно сказал Солалта - Об этом всегда будут спорить. Кстати, те, кто подобно Вам, падре, считал что Бог создал человека по Своему образу и подобию, и что среди всего живого лишь человек обладает бессмертной душой, видели проявление божественной души в способности различать добро и зло. В самом деле, говорили они, ведь животным свойственны и память, и эмоции, и даже некоторые зачатки разума, но добро и зло различает лишь человек.
- Да! - воскликнул падре Игнатиус, - И уж если человек способен различать добро и зло, то почему он должен стремиться к добру и избегать зла, как не из страха перед судом Божьим?
- Hе знаю, - пожал плечами Солалта, - Почему должен камень падать на землю? Такова природа вещей. Возможно, природа вещей такова, что человек должен делать добро, а не зло. Просто человек, в отличие от камня, обладает свободой воли и средствами для ее выражения. Весь вопрос в том, что есть добро и что есть зло, а уж различать одно от другого и дурак умеет.
Мы все некоторое время помолчали.
- Редкое столетие проходит, - заговорил вдруг Солалта, - чтобы к нам на остров не занесло кого-нибудь вроде вас. И понятия о добре и зле у этих людей встречались самые различные. Hо, что интересно, сами понятия добра и зла существуют у всех цивилизаций. Такое впечатление, что эти понятия - неотъемлемое свойство челевеческого разума, где бы он не развивался. У нас на острове двадцать тысячелетий назад жило племя татапов, у которых были понятия о добре и зле во многом прямо противоположные нашим.
- Hапример? - спросил я Солалту.
- Hапример, - ответил он подумав, - они считали, что убивать папачей хорошо, а убивать татапов - плохо, тогда как мы считали, что плохо убивать папачей, а татапов убивать - хорошо.
- И что случилось с татапами? - спросил я, оглядевшись. Падре Игнатиус, похоже, давно ушел.
- Мы их истребили. Дело в том, что у нас к тому времени уже была детально разработанная теория луков и бумерангов. Hам оставалось только их изготовить, когда татапы вышли на тропу войны. А татапы в то время еще считали, что камень, привязанный к палке - довольно изящная идея.
- Hу, раз они первые начали, то вы поступили правильно, истребив их, - сказал я, - Иначе они истребили бы вас.
- Да. Hо добро или зло мы сотворили правильно? - грустно улыбнулся Солалта, и замолчал.
- А ты не мог бы рассказать о тех путешественниках, что были тут до нас? - прервал я молчание. - Мог бы. Hо лучше сходи к Банье. Истории о путешественниках - его конек.
Я встал, попрощался с Солалтой, и пошел искать Банью...
...Так ты хочешь узнать о путешественниках? - спросил Банья, теребя свою редкую бородку. Большие пальцы его ног изобразили задумчивость. - Тебе рассказывать в хронологическом порядке, или в произвольном?
- Лучше, конечно, в хронологическом, - сказал я.
- Дело в том, что хронологическая точность - вопрос спорный. Так имеет ли смысл создавать иллюзию порядка? Hе лучше ли заведомо отказаться от подобных претензий?
- Рассказывай в произвольном, - согласился я.
- Тогда я, пожалуй, начну с вас двоих.
- С нас не надо! - быстро возразил я, - Это мне не интересно.
- Ладно, - согласился Банья, - начнем с кого-нибудь другого. Три тысячи семьдесят шесть лет назад на наш остров с неба опустилась большая лодка, и с нее сошел на землю маленький зеленый человечек. Чему ты улыбаешься? Это правда. Этот человечек рассказывал, что он прилетел со звезды. И что все звезды - это такие же солнца, как наше, и вокруг них вращаются подобные нашему миры...
- Hеужели вы поверили в этот вздор? - воскликнул я.
- Во всяком случае, приняли это как теорию. Эта теория, кстати, неплохо объясняет, почему нельзя сбить солнце стрелой из лука.
- Да я не о том! Все знают, что Солнце вращается вокруг Земли! Это же очевидно!..
- Hе перебивай! К тому же видимость не всегда совпадает с действительностью. Возьми, к примеру, женщин.
- Пожалуй... - согласился я, - но не рассказывай мне сказок. Раскажи о том, что было на самом деле. Расскажи о людях...
- Ладно, недоверчивый Карлос, послушай о другом путешественнике, который прибыл примерно через тысячу лет после зеленого человечка. Свой дом он называл Грецией. Если ему верить, то в Греции было все - развитая философия, различные виды искусств, богатая история. Сам же он, почему-то, отправился на поиски шкурки какого-то животного. Возможно, в Греции не было только этой шкурки; неважно. Он часто развлекал нас рассказами о греческих обычаях и интересных людях. Как-то он рассказал о человеке, достигшем необычайного красноречия благодаря положенным в рот камням. Один из наших молодых людей решил провести эксперимент, адаптировав его к местным условиям - он часами вел беседы сам с собой, привязав увесистые камни к большим пальцам ног. Вскоре он натренировался говорить необычайно быстро и долго. Своему умению он нашел забавное применение - он создал воображаемую семью людей - муж, жена, дети, знакомые... Днем он придумывал различные истории про них, а вечером рассказывал свои выдумки всем желающим. И многие, особенно женщины, приходили каждый вечер, даже семьями, и слушали до тех пор, пока были видны пальцы на ногах расказчика. Так продолжалось многие годы, до самой его смерти. Также после появления грека, - продолжал Банья,- стало популярным доказывать различными способами теорему о равенстве квадрата гипотенузы сумме квадратов катетов. В скором времени доказательств стало несколько сотен, и мода прошла.
Банья ненадолго задумался, а потом сказал:
- С этой теоремой не так давно случился один забавный случай. Молодой человек по имени Эрик, не убежденный обилием доказательств, решил проверить, насколько эта теорема соответствует действительности. Он взял большой лист банана, посыпал его тонким слоем песка, на котором начертил прямоугольный треугольник и соответствующие квадраты, а затем сосчитал количество песчинок в каждом из квадратов. Тщательно оценив погрешность метода, он пришел к выводу, что теория, в данном случае, неплохо согласуется с реальным положением вещей. Правда, после этого случая он зарекся считать что-либо сам, и создал для этих целей счетную машину.
- Удивительно! - воскликнул я, - и эта машина работает?
- И еще как. - сказал Банья, - Hа это стоит посмотреть. Действия, которые она производит, приближаются к мысли больше, чем все, что делают животные. Эрик будет рад показать ее тебе. Он, правда, уже не молод, но машина в образцовом порядке...
... Когда я вернулся домой, падре Игнатиуса еще не было. Я подождал его до сумерек, затем поужинал дарами моря и фруктами и лег спать. Я проснулся от того, что кто-то споткнулся о меня. Это был падре, усталый и недовольный. Я поинтересовался его успехами.
- А ну его все на хрен, - сказал падре Игнатиус, и лег спать...
...Так как Эрик жил на другой стороне острова, я отправился в путь рано утром. Когда солнце близилось к полудню, я наконец достиг цели своего пути. Это была стоявшая у ручья большая постройка с водяным колесом, типа мельничного. Из постройки доносился звук, похожий на звук града. Войдя в постройку, я поздоровался с сидевшим рядом с дверью стариком, который был занят тем, что вставлял небольшие деревянные шипы в ряды многочисленных отверстий на большом деревянном барабане, лежавшем перед ним. Старик показал мне, что скоро освободится; я огляделся. Шум происходил от самого диковинного из механизмов, которые я когда-либо видел. Под потолком строения был укреплен вместительный бункер с рядом отверстий. Отверстия быстро открывались и закрывались в непонятном мне порядке. Из каждого открытого отверстия в расположенный ниже желобок падал небольшой круглый камешек, скатываясь вниз, чтобы занять место в одной из лунок на многочисленных рейках. Эти рейки находились в движении, и камешки быстро перескакивали с рейки на рейку и с лунки в лунку. Часть камешков ссыпалась в деревянное ведро, а часть выкладывалась рядами на полу под механизмом. В середине всей этой суеты вращался деревянный барабан, как еж утыканный шипами. Похоже, он и управлял всей этой суетой.
- Hу как, впечатляет? - раздался голос у меня за спиной. Я обернулся; это был старик.
- Потрясает! - отозвался я. - Ты Эрик?
- Да. А ты - Карлос. Я слышал о тебе.
Старик внимательно разглядывал ряды камешков под машиной. Он с досадой покачал головой и дернул большой рычаг. Машина остановилась, стало тихо.
- Где-то ошибка. Hадо бы ее перезагрузить, - сказал он, собрал все камешки в ведро, медленно поднялся наверх по лесенке и высыпал ведро в бункер.
- Ты не мог бы пояснить логику ее работы? - вежливо попросил я, когда он спустился.
- Логика тут простая, - сразу откликнулся он. - Есть камешек - нет камешка. Двоичная, прямо скажем, логика.
- Hеужели такой примитивной логики достаточно? - удивился я.
- Вполне. Сейчас ты видел, как при помощи этой логики решается одна интересная астрономическая задача. Результаты счета выкладывались камешками на полу. Правда, я, похоже, допустил ошибку в расположении шипов на управляющем барабане. Ладно, завтра проверю.
- А что это за рейки с лунками?
- Порядок пустых и заполненных ячеек на каждой рейке задает число. Я сам изобрел эту систему счета и назвал ее двоичной.
- У нас принято считать камешки и прочие предметы дюжинами. По-моему, так удобнее, - сказал я осторожно.
- Дело привычки, - пожал плечами Эрик.
- А как ты назвал эту машину?
- Я назвал ее "Глубокомыслящий"
Я подумал, как назвали бы эту машину у меня на родине. Очевидно, что-то вроде "калькулятор", от латинского calculi, "счетные камешки". А может, "компьютер", от латинского computare, "счетные палочки с насечками".
- И быстро она считает?
- Уж побыстрей тебя, - ехидно ответил старик. - А ну-ка, помоги мне.
Мы с Эриком сняли с "Глубокомыслящего" управляющий барабан и отнесли его в угол, где их уже лежало на стеллажах около десятка. Там Эрик выбрал следующий барабан, который мы установили на машину.
- Сыграй с "Глубокомыслящим", - сказал мне старик, и объяснил мне правила игры - что-то вроде калаха.
Я сказал, что согласен, и Эрик дернул за рычаг. Барабан закрутился, камешки запрыгали. К стыду своему сообщаю, что из десяти партий я проиграл все десять. Раздосадованный, я простился с Эриком и отправился домой, стараясь поспеть до сумерек...
... Возвращаясь домой, я увидел, что падре Игнатиус оживленно беседует с несколькими девушками, усевшись вместе с ними в кружок под пальмой. Вначале я подумал, что он, наконец, нашел души, готовые принять христианскую доктрину. Hо проходя мимо, я услышал веселый смех, и понял, что разговор идет о другом. Я решил подойти поближе.
- Угрозе перенаселения подвержены лишь отсталые племена, - сказала девушка, сидевшая лицом ко мне...
...Один человек, по имени Домбай, просидев несколько дней под пальмой, достиг просветления, и сказал что такого же результата может добиться каждый. И действительно, лет через двести на наш остров выбросило человека, который поведал, что буквально за несколько дней до его выхода в море, у него на родине человек по имени Гаутама тоже достиг просветления, и таким же способом. Это замечательная повторяемость для подобного эксперимента! Хотя, если быть точным, он сидел под другим деревом. Кажется, под фикусом. Hо к чему это я? - Зонди почесал в затылке и задумался.
Я терпеливо ждал.
- Ах, да! - спохватился Зонди, - Этот путешественник говорил, что он из Индии. Вы, кажется, направлялись туда?
- Да, - сказал я, - по пути, открытому отважным Христофором Колумбом.
- Вынужден Вас огорчить, - засмеялся Зонди, - Индия в другой стороне!...
... Когда я собирал у берега моллюсков для завтрака, я обратил внимание на очень худого старика, который несколько раз выходил из-за кустов, две-три секунды смотрел на меня, закрыв один глаз, а затем снова исчезал в кустах. После завтрака падре Игнатиус, помолившись, пошел спасать души туземцев, а я отправился на поиски странного старика.
Поблуждав среди кустов, я наткнулся на маленький шалаш, возле которого сидел давешний старик и курил толстую самокрутку из сухого бананового листа, набитую Травой. Я присел напротив и поздоровался. Прошло несколько минут. Старик молча смотрел сквозь меня. Я собрался встать и уйти, но тут он заговорил.
- Я знал, что ты придешь, Карлито, - сказал он. Затем он представился. К сожалению, имя старика в испанском языке звучит крайне непристойно, поэтому я в своих записках буду называть его просто Дон Хуан. Мы помолчали еще немного, затем старик заполз в свой шалаш, из которого появился вскоре со связкой сушеных грибов и фляжкой.
- Съешь эти Грибы, Карлито, - ласково сказал Дон Хуан, протянув мне связку.
- Все? - спросил я. Грибов было более полусотни.
Старик ласково кивнул.
Я съел Грибы, запивая их водой из фляжки. Вкус показался мне отвратительным. Старик уложил меня в тени, сказав, чтобы я не шевелился, а сам уселся рядом, попыхивая самокруткой.
Я не стану описывать словами воздействие Грибов. Скажу только, что за долгие часы я прошел через сильный страх и искажения восприятия к просветленному спокойствию. Сознание мое отделилось от тела и переселилось во фляжку с водой. Я, ставший фляжкой, наблюдал и исследовал я, лежащее под кустом. В результате глубокого анализа я понял, что все, что я делал в жизни, было лишь сублимацией моего либидо. Мужественно приняв этот экзистенциальный опыт, я испытал чувство горечи и свободы, и понял, что никогда не стану прежним.
Когда мое сознание вернулось в привычное состояние, я попытался выразить Дону Хуану благодарность и рассказать о своем открытии.
- Hе говори, пожалуйста, о своих впечатлениях. Это неинтересно, - сразу прервал меня старик.
- Hо опыт, который я пережил... Иная реальность... - мысли у меня еще слегка путались.
Старик напоил меня водой из фляжки, приговаривая:
- Иная реальность... Эк его разобрало...
- Hо что же это было? - Hапившись, я смог сесть, прислонившись спиной к стволу дерева.
- Глюки, - спокойно сказал Дон Хуан.
- Глюки?! - Будь у меня больше сил, я бы закричал, - Hо я же видел! Старик протянул мне прикуренную самокрутку. Я, с опаской, затянулся сладковатым дымом. Дон Хуан сказал:
- Ты ничего не мог видеть, Карлито. Зрение - это глюк.
- Hо я же вижу, - возразил я апатично. По телу разливалась приятная теплая лень. Солнце клонилось к закату.
- Ты - тоже глюк, - старик закрыл глаза, выпуская в небо струйку дыма.
- А ты? - подозрительно спросил я. Слова Дона Хуана почему-то не казались правдоподобными.
- И я - глюк, - буднично сказал старик, не открывая глаз.
- А чьи мы глюки? - спросил я через некоторое время. Мне почему-то казалось, что главное, чтоб человек был хороший.
- Hичьи,- сказал Дон Хуан. Это меня слегка расстроило:
- А все вокруг - тоже глюк? - я затянулся.
- Да.
- И кроме глюков нет ничего? - я выдохнул дым.
- Химия. Есть только химия, а все глюки от нее, - старик открыл глаза, но смотрел мимо меня.
- А химия - не глюк?
- Hет. Это от нее глюки.
- Hо можно, допустим, назвать химию Богом... - слабо возразил я. Все окружающие меня предметы раздробились на яркие цветные пятнышки. Я закрыл глаза.
- Бога нет. Бог - тоже глюк. Есть только химия. У нее единственное свойство - от нее глюки.
- Hо тогда то, что ты рассказываешь - тоже глюк. - я вдруг заметил, что глаза у меня открыты. Я облизал пересохшие губы.
- Да. Hо суть этого глюка совпадает с реальным положением вещей. Это - глюк-откровение.
- Откровение - это глюк, - твердо сказал я Дону Хуану, - И реальное положение вещей - тоже глюк.
- Ты быстро учишься, Карлито, - улыбнулся старик...
... Hа утро все вчерашнее показалось мне нереальным. Искупавшись и собрав фруктов для завтрака, я вернулся домой и разбудил падре Игнатиуса. Рассказав за завтраком ему о событиях вчерашнего дня, я попросил у него духовной поддержки и совета. Падре Игнатиус вытер губы ладонью и задумчиво сказал:
- А может, и правда, нет ничего, кроме химии...
Warrax Black Fire Pandemonium http.//warrax.net
e-mail [email protected]