https://tradicionalist.livejournal.com/5465.html

tradicionalist

Марксизм и наука — борьба противоположностей

В СССР марксизм представляли «наукой». В ВУЗах был даже предмет «Научный коммунизм». Говорят еще что «марксизм проник в Россию с Запада вместе с наукой». Это тоже неверно. Марксизм не является неизбежной примесью импортированной с Запада науки. Более того, марксизм — ее противоположность. Не только наука может прекрасно существовать без марксизма, но марксизм представляет собой смертельную угрозу науке, что мы и видели на примере лысенковщины. (Тут, однако, "всё сложно" (с) — W.)

Современные критерии научности, например критерий фальсифицируемости Поппера марксисты отвергают с порога — мол, Поппер нарочно придумал такой критерий, чтобы доказать ненаучность марксизма. Ну что же, обратимся к создателю научного метода, Фрэнсису Бэкону. Бэкон изложил основы научного метода в книге «Новый органон», изданной в 1620 году, за четверть тысячелетия до Маркса. Его в заговоре против марксизма не обвинишь. Бэкон изложил принципы научного исследования в виде афоризмов, которые должны предостеречь ученого от ошибок:

«Тонкость природы во много раз превосходит тонкость чувств и разума, так что все эти прекрасные созерцания, размышления, толкования -- бессмысленная вещь...»

Действительно, каждый, кто когда-то занимался наукой, знает, что подавляющее большинство гипотез неверно. Вероятность, что первая же гипотеза окажется, верной примерно такая же, как вероятность сразу написать программу в десяток тысяч строк без ошибок и необходимости отладки. Так не бывает. Природа слишком сложна и многообразна. И только перебирая множество гипотез, безжалостно отвергая их, если они не подтверждаются экспериментом, можно постепенно придти к более-менее приемлимому описанию явления.

Бэкон весьма скептически относился к логике и человеческим понятиям, прекрасно понимая, что они лишь описания явлений, а не их «суть». При чем описания часто негодные, сложившиеся в ограниченной бытовой практике:

«Силлогизмы состоят из предложений, предложения из слов, а слова суть знаки понятий. Поэтому если сами понятия, составляя основу всего, спутаны и необдуманно отвлечены от вещей, то нет ничего прочного в том, что построено на них. Поэтому единственная надежда -- в истинной индукции.»

Поскольку новая гипотеза почти наверняка ошибочна, громоздить на ней многоэтажные логические конструкции — пустая трата времени. Все эти прекрасные и совершенно логичные умопостроения рассыпятся в прах, если исходная гипотеза неверна:

«Два пути существуют и могут существовать для отыскания и открытия истины. Один воспаряет от ощущений и частностей к наиболее общим аксиомам и, идя от этих оснований и их непоколебимой истинности, обсуждает и открывает средние аксиомы. Этим путем и пользуются ныне. Другой же путь: выводит аксиомы из ощущений и частностей, поднимаясь непрерывно и постепенно, пока наконец не приходит к наиболее общим аксиомам. Это путь истинный, но не испытанный».

Для Бэкона эксперимент — мощный и совершенно незаменимый инструмент познания, неизмеримо превосходящий силу разума. Эксперимент дает ответы на вопросы, перед которыми разум бессилен:

«Представим себе обелиск значительной величины, предназначенный для ознаменования триумфа или подобного торжества, который должно перенести на другое место. Если люди возьмутся за это голыми руками, то не признает ли это любой трезвый наблюдатель проявлением некоего тяжкого безумия? И не признает ли он еще большим безумием, если они увеличат число работающих и решат, что таким образом они сумеют это свершить? А если они сделают известный выбор, и отделят немощных, и используют только сильных и здоровых, и понадеются, что таким путем они выполнят работу, то не скажет ли он, что они еще сильнее отступают от разума? А если, наконец, они, не довольствуясь и этим, решат обратиться к атлетическому искусству и прикажут всем прийти с хорошо умащенными и подготовленными для этого руками и мышцами, то не воскликнет ли он, что они трудятся только для того, чтобы сумасбродствовать по известному правилу и умыслу? Так люди с подобным же неразумным рвением и бесполезным единодушием принимаются за дело разума, когда они возлагают большие надежды на многочисленность умов или на их превосходство и остроту или даже усиливают крепость ума диалектикой (которую можно почитать некоей атлетикой); а между тем тому, кто рассудит правильно, станет ясно, что при всем их усердии и напряжении они все же не перестают применять только голый разум».

Диалектика Гегеля

Если английская наука выросла из капитализма, где ошибочная гипотеза немедленно бьет по карману, то в Германии наукой занимались университетские профессора на ставке. В оранжерейных условиях университета расплата за ошибку была не так быстра и непосредственна, как у английских капиталистов. Отсюда склонность немецких философов влюбляться в собственные гипотезы, выстраивать на них многоэтажные конструкции и объявлять их абсолютными истинами, совершенно не утруждая себя экспериментальной проверкой своих выводов. На эмпирицизм английских коллег немецкие профессора смотрели свысока. Вот, например, что писал Гегель о Фрэнсисе Бэконе в своей истории филисофии:

«Бэкон все еще восхваляется, как тот, который указал познанию его истинный источник, опыт. На самом же деле он, собственно говоря, вождь и представитель того, что в Англии называется философией и дальше чего англичане еще и теперь не могут пойти. Ибо они, по-видимому, представляют собой в Европе народ, который ограничивается пониманием действительности, предназначен, подобно сословию лавочников и ремесленников в государстве, жить постоянно погруженным в материю и иметь своим предметом действительность, но не разум... Общей тенденцией нашей эпохи и английского способа рассуждения сделалось стремление исходить из фактов и судить, руководясь ими... Бэкон был также образованным светским человеком, жившим в богатстве, занимавшимся государственными делами, практически изучившим действительность, наблюдавшим людей, условия жизни, отношения между ними и действовавшим, как образованные, размышляющие люди, если угодно, как философствующие светские люди. Он, таким образом, сам прошел школу испорченности людей, находящихся у кормила государственного правления. При испорченном характере он был вместе с тем человеком умным и ясно смотрящим на вещи, но не обладал способностью рассуждать, исходя из всеобщих мыслей и понятий. Методического научного рассмотрения мы у него не встретим, а лишь внешнее рассуждение светского человека... Это, как кажется, было самым характерным свойством Бэкона. Людей он больше изучил, чем предметы, заблуждения философов больше, чем заблуждения философии. Он в самом деле не любил абстрактных рассуждений. И хотя такого рода рассуждения необходимы для философствования, мы у него их находим очень мало... Как он во время своей государственной карьеры действовал практически, руководясь утилитарными соображениями, так он и теперь, после окончания этой карьеры, также обратился практически к научной деятельности и трактовал науки, руководясь конкретным опытом и разумением».

Бэкон просто испорчен политической карьерой, поэтому не может пронзить мысленным взором суть вещей и вынужден ковылять на костылях эксперимента. Разве же у англичан философия? Вот нам, немцам, разгадать божий замысел — раз плюнуть. И зауми настрочить пятьдесят томов — пусть студенты помучаются. А эмпирическая реальность просто не может не подчиниться нашим умопостроениям.

Германия отставала от Англии на несколько столетий. Немцы не открывали законы Ньютона, а учили их по учебникам. Немецкий профессор заставлял студентов зубрить готовые формулы, не имея понятия, как эти формулы были получены. Впечатленные евклидовой геометрией, где множество теорем выводятся из шести аксиом без всяких экспериментальных данных, а также логикой и простотой законов Ньютона, немцы считали, что природа проста и все тайны мироздания непременно откроются — стоит лишь немного подумать. А от экспериментов одни погрешности и стоят они не дешево.

Вероятно, отсюда уверенность, что истину можно «вывести на кончике пера», не тратя время, силы и деньги на эксперименты. Этой целью и задался Гегель в книге «Наука логики». Если Ньютон основывал свою науку на эксперименте, Бэкон предупреждал, что логика оперирует с человеческими понятиями и ведет к ошибкам, если эти понятия ошибочны, то Гегель вообразил, что именно понятия истинны, а ошибочны эксперименты.

Гегель утверждает, что Бог создавал мир логично, и, постигнув эту логику, мы получим абсолютное знание. За каждой существующей вещью стоит «сущность» этой вещи, задуманная Богом. Логика, с точки зрения Гегеля, не способ мышления, а закон природы:

«Чистая наука, стало быть, предполагает освобождение от противоположности сознания [и его предмета]. Она содержит в себе мысль, поскольку мысль есть также и суть вещи, поскольку суть вещи есть также и чистая мысль. Это объективное мышление и есть содержание чистой науки... Логику, стало быть, следует понимать как систему чистого разума, как царство чистой мысли. Это царство есть истина, какова она без покровов, в себе и для себя самой. Можно поэтому выразиться так: это содержание есть изображение Бога, каков он в своей вечной сущности до сотворения природы и конечного духа».

Отсюда следует презрение к эксперименту и вообще реальности. Если сознание и предмет тождественны, если в вещах заключена некая «суть вещи», которая «чистая мысль», то и незачем тратить время и деньги на эксперименты. Зачем отвлекаться на реальные вещи, когда можно сразу постигать их «суть»? Абсолютную истину можно открыть голой логикой, как теорему Пифагора. А все, что может добавить к этому «абсолютному знанию» эксперимент — это ошибки и погрешности.

Словом, «наука» в понимании Гегеля — прямая противоположность научному методу или, проще говоря, — мракобесие.

Маркс — гегелянец

Во всем собрании сочинений Маркса Фрэнсис Бэкон упомянут три раза. Два раза в перечислении философов через запятую и один раз Маркс снисходительно похлопывает Бэкона по плечу — мол, у него «материя улыбается», не то что у Гоббса. Ленин упоминает Бэкона только однажды, в конспекте Маркса — «У Бэкона материя улыбается».

Научному методу Маркс обучен не был. Маркс учился у Гегеля. У него Маркс научился сосать палец и объявлять высосанное абсолютной истиной. А если кому нужны эмпирические доказательства — пусть сам идет и наблюдает. Марксу не до ерунды. Маркс делает именно то, от чего предостерегал Бэкон — воспаряет от нескольких бездоказательных предположений к самым общим утверждениям.

Наука учит осторожности в суждениях, У Маркса никакой осторожности нет и в помине. Нет даже попыток проверить гипотезы эмпирически. Без всякой прверки он начинает громоздить многоэтажные конструкции. Возьмем для примера «Немецкую идеологию», где Маркс излагает основы своего метода и просо сделаем поиск на слово «эмпирически».

«Предпосылки, с которых мы начинаем, — не произвольны, они — не догмы; это — действительные предпосылки, от которых можно отвлечься только в воображении. Это — действительные индивиды, их деятельность и материальные условия их жизни, как те, которые они находят уже готовыми, так и те, которые созданы их собственной деятельностью. Таким образом, предпосылки эти можно установить чисто эмпирическим путём».

Можно установить эмпирически, но мы не будем. Зачем нам? Не до ерунды — палец сосать надо.

«Эмпирическое наблюдение должно в каждом отдельном случае — на опыте и без всякой мистификации и спекуляции — вскрыть связь общественной и политической структуры с производством. Общественная структура и государство постоянно возникают из жизненного процесса определённых индивидов — не таких, какими они могут казаться в собственном или чужом представлении, а таких, каковы они в действительности, т. е. как они действуют, материально производят и, следовательно, как они действенно проявляют себя в определённых материальных, не зависящих от их произвола границах, предпосылках и условиях».

Маркс указывает эмпирическому наблюдению, что оно должно показать. А если оно не покажет что Маркс велел? Если оно как у Макса Вебера покажет что доход и профессия человека определяются его религией и протестанты в Бадене получают вдвое больше католиков, а евреи в десять раз больше? То есть как индивиды производят определяется тем каковы они в их собственном воображении? Это же скандал! Но не для Маркса. У него если реальность не соответствует всесильно-верной теории, то тем хуже для реальности.

«Даже туманные образования в мозгу людей, и те являются необходимыми продуктами, своего рода испарениями их материального жизненного процесса, который может быть установлен эмпирически и который связан с материальными предпосылками. Таким образом, мораль, религия, метафизика и прочие виды идеологии и соответствующие им формы сознания утрачивают видимость самостоятельности. У них нет истории, у них нет развития...»

То же самое — жизненный процесс может быть установлен эмпирически, но Марксу это не интересно. Сосать палец куда увлекательнее. В научной работе в таких местах должны быть собственные экспериментальны данные или ссылки на эксперименты других исследователей. Но Марксу не до ерунды.

«Этот способ рассмотрения не лишён предпосылок. Он исходит из действительных предпосылок, ни на миг не покидая их. Его предпосылками являются люди, взятые не в какой-то фантастической замкнутости и изолированности, а в своём действительном, наблюдаемом эмпирически, процессе развития, протекающем в определённых условиях. Когда изображается этот деятельный процесс жизни, история перестаёт быть собранием мертвых фактов, как у эмпириков, которые сами ещё абстрактны, или же воображаемой деятельностью воображаемых субъектов, какой она является у идеалистов».

Ну что тут сказать? Марксистский метод, конечно, не лишен предпосылок, но предпосылками его являются именно воображаемые люди, взятые в фантастической изолированности. Нагромождения фактов у Маркса, конечно, нет. У него фактов нет вообще. Одни домыслы.

«Эта семья, которая вначале была единственным социальным отношением, впоследствии, когда умножившиеся потребности порождают новые общественные отношения, а размножившееся население — новые потребности, становится (исключая Германию) подчинённым отношением и должна тогда рассматриваться и изучаться согласно существующим эмпирическим данным, а не согласно «понятию семьи», как это делают обыкновенно в Германии».

Маркс вроде бы и знает, что рассматривать надо согласно существующим эмпирическим данным, но не собирается этого делать.

«Коммунизм эмпирически возможен только как действие господствующих народов, произведённое «сразу», одновременно».

«Но столь же эмпирически обосновано и то, что эта столь таинственная для немецких теоретиков сила уничтожится благодаря ниспровержению существующего общественного строя коммунистической революцией».

В этом месте уже возникает подозрение, что Маркс просто не знает значения слова «эмпирически». Эмпирически наблюдать, и тем более эмпирически обосновать, можно только то, что уже существует. То, чего еще нет можно предсказать или обосновать только теоретически. Эмпирическая реальность для Маркса — некое несущественное дополнение его умопостроений. Почему? Ну потому что, как скромно заметил Гегель, «мысль есть также и суть вещи».

С научной точки зрения марксистский метод недопустимо неряшлив:

«Этот способ производства надо рассматривать не только с той стороны, что он является воспроизводством физического существования индивидов. В ещё большей степени, это — определённый способ деятельности данных индивидов, определённый вид их жизнедеятельности, их определённый образ жизни. Какова жизнедеятельность индивидов, таковы и они сами. То, что они собой представляют, совпадает, следовательно, с их производством — совпадает как с тем, что они производят, так и с тем, как они производят».

Тут необходимы эмпирические данные. Маркс исходит из предположения, что человек все свое время занят производством. Только в этом смысле можно трактовать фразу «что они собой представляют, совпадает с производством». Почему Маркс решил, что человек «совпадает с производством»? Видимо, потому что в Библии написано «В поте лица своего будешь есть хлеб свой». В реальной жизни это, очевидно, не так. И современный человек занят производством 8 часов в день и 5 дней в неделю. А уж дикари, о которых тут у Маркса речь, и подавно. Эмпирические данные по рабочему времени примитивных народов собрал Маршал Салинз в книге «Экономика каменного века». Вот типичные результаты изучения бушменов Южной Африки:

«Женщина за один день собирает достаточно еды, чтобы кормить свою семью три дня, и остальное время проводит, отдыхая, занимаясь рукоделием, навещая другие стоянки или принимая гостей с других стоянок. Такая ежедневная хозяйственная рутина, как приготовление пищи, колка орехов, собирание дров для костра и хождение за водой, занимает от одного до трех часов ее времени. Этот ритм размеренного труда и размеренного досуга поддерживается в течение всего года. Мужчины как будто склонны работать интенсивнее, чем женщины, но их распорядок жизни не является столь равномерным. Нередко мужчина со страстью охотится всю неделю, а потом не ходит на охоту в течение двух или трех недель. Так как охота— дело непредсказуемое и подлежащее магическому контролю, бывает, что охотники переживают полосу неудач и прекращают охоту на месяц или дольше. В такие периоды хождение в гости и различные развлечения, особенно танцы, являются основными занятиями мужчин».

В принципе, на этом изучение марксизма можно закончить. Поскольку ошибочно предположение, лежащее в основе «всесильной теории», вся конструкция является лишь фантазией Маркса, но никак не «наукой». Но марксизм с такой дурацкой силой насаждал вздорные выводы из ложных посылок и выводы эти воспринимались так некритически и принесли столько вреда, что по ним стоит пройтись отдельно.

Стоит заметить, также, что эту умозрительность марксизма полностью отбросил Ленин. «Практика — критерий истины», — говаривал Ильич, и его работы насыщены эмпирическими данными. Научный подход был настолько необычен в марксистской среде, что одно из подпольных прозвищ Ленина было «Статистик». Впрочем, и Ленин освоил научный метод не вполне. Его представление о «законах природы» вполне марксистские. Но об этом в следующей статье.

12.09.2019

Хотя Ленина принято выставлять марксистом, он тесно общался и с учеными. Например, с учеником Маха и Авенариуса Александром Богдановым. Скорее всего, именно благодаря этому общению Ленин и стал тем, кем он стал. Убедить Ильича в необходимости эмпирицизма было нетрудно. Сложнее обстояло дело с так называемой «диалектикой».

В древние времена диалектикой называли искусство спора. Человеку свойственно ошибаться, но оппонент его поправит — в спорах рождается истина. Именно об этой диалектике так скептически отзывался Фрэнсис Бэкон. Другой он не знал.

Потом пришел Гегель и заявил, что в вещах заключены некие духи — «сущности», вложенные в них Богом. «Суть вещи есть также и чистая мысль». Марксистская диалектика, с ее «переходом количества в качество», «отрицанием отрицаня», «единством и борьбой противоположностей» и прочей лабудой, которую зубрили советские студенты — это не спор людей. Это спор вещей.

«В собственном смысле диалектика — есть изучение противоречия в самой сущности предметов» (Ленин, “Философские тетради").

Это уже попахивает шизофренией. Не удивительно, что советские инженеры и ученые «не поняли диалектики». Если бы они ее поняли, то мигом смекнули бы, что король голый. В вещах нет сущностей. И мыслей в них нет. Все мысли существуют только у людей в голове. И спорить могут только люди. Вещи не спорят. И противоречия могут быть лишь в рассуждении людей. А между желудем и дубом нет противоречий, что бы там не понаписал Гегель. Прорастание желудя можно назвать «отрицанием желудя» только в качестве поэтической метафоры.

Кризис физики привел к масштабной рефлексии среди ученых. Они решили, что в вещах нет никаких духов, «сущностей» и «чистой мысли». И наука не может эту «сущность» открыть. Наука создает модели, описания, символические конструкции, позволяющие описать реальность (точнее — действительность) и предсказывать будущее. Но все эти модели, описания, символы существуют не в вещах, а лишь в сознании людей.

Ленин накатал целый гневный трактат «Материализм и эмпириокритицизм», доказывая, что понятия заключены в вещах и лишь «отражаются» в сознании, а «законы природы» существуют объективно.

Ученые мягко убеждали Ильича, что понятия существуют только в нашем сознании, а так называемые «законы природы» — всего лишь описания реальности, придуманные людьми. Они отрицают существование материи! — ярился Ильич.

«Антиинтеллектуализмом называется учение, отрицающее права или претензии разума. Следовательно, в философском отношении суть "кризиса современной физики" состоит в том, что старая физика видела в своих теориях "реальное познание материального мира", т. е. отражение объективной реальности. Новое течение в физике видит в теории только символы, знаки, отметки для практики, т. е. отрицает существование объективной реальности, независимой от нашего сознания и отражаемой им. Если бы Рей держался правильной философской терминологии, то он должен был бы сказать: материалистическая теория познания, стихийно принимавшаяся прежней физикой, сменилась идеалистической и агностической, чем воспользовался фидеизм вопреки желанию идеалистов и агностиков» (В.И.Ленин «Материализм и эмпириокритицизм»)

Но ведь никто не отрицает существования реальности. Ученые лишь отрицают якобы существующие в ней «духи» вещей, их «сущности», «чистые мысли», вложенных в вещи Богом при создании Вселенной, которые якобы «отражаются в сознании» болтунов и демагогов в качестве «объективной истины». Так что ярился Ильич зря и зря грозил «идеализмом»:

«С точки зрения современного материализма, т. е. марксизма, исторически условны пределы приближения наших знаний к объективной, абсолютной истине, но безусловно существование этой истины, безусловно то, что мы приближаемся к ней. Исторически условны контуры картины, но безусловно то, что эта картина изображает объективно существующую модель. Исторически условно то, когда и при каких условиях мы подвинулись в своем познании сущности вещей до открытия ализарина в каменноугольном дегте или до открытия электронов в атоме, но безусловно то, что каждое такое открытие есть шаг вперед "безусловно объективного познания". Одним словом, исторически условна всякая идеология, но безусловно то, что всякой научной идеологии (в отличие, например, от религиозной) соответствует объективная истина, абсолютная природа». (там же)

Какая страсть! «Объективно существующая модель». Но модели, равно как и приближения, не существуют объективно. Они существуют в человеческой культуре, в сознании. Они создаются людьми. В реальности существуют не модели, а сама реальность. И почему религиозной идеологии не соответствует «объективная истина»? В Библии написано, что Бог создал солнце и звезды — вон они на небе. Соответствуют. Никуда не делись. Трудно дается юристу-гуманитарию научный метод.

Ильич всю дорогу козырял Гегелем. Мол, это раньше был дурной материализм — метафизический. А теперь у нас хороший материализм, правильный, диалектический. Похоже, ученые над ним посмеялись и посоветовали Гегеля почитать. И Ильич почитал. Не знаю, много ли у него осталось волос в 1914 году, но, похоже, все они встали дыбом:

««Как наука истина есть чистое развивающееся самосознание»... «объективное мышление»... «понятие как таковое есть сущее в себе и для себя» — поповщина. Бог, царство истины etc. etc.»; «Нельзя вполне понять «Капитала» Маркса и особенно его I главы, не проштудировав и не поняв всей Логики Гегеля. Следовательно, никто из марксистов не понял Маркса 1/2 века спустя!!» (В.И. Ленин «Философские тетради»)

Но ломать привычные взгляды трудно. А, может, нужно время, чтобы переварить:

«Гегель действительно доказал, что логические формы и законы не пустая оболочка, а отражение объективного мира. Вернее, не доказал, а гениально угадал».

Ну что сказать. Нравятся человеку гадалки. Но наука не занимается гаданием, а Гегель с Марксом не занимался наукой. Эти две вещи следует различать.

Возможно, у вас уже напрашивается вопрос — что я прицепился к этим обхективным сущностям? Да потому, что вера в «сущности», то есть эссенциализм, порождает запедельную интеллектуальную самонадеянность. Маркс пытался откреститься от Гегеля:

«Мой диалектический метод в основе своей не только отличен от гегелевского, но является его прямой противоположностью. Для Гегеля процесс мышления, который он под названием идеи превращает даже в самостоятельный субъект, есть демиург (творец) действительного, которое составляет лишь его внешнее проявление. Для меня, наоборот, идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней» (К. Маркс, Послесловие ко второму немецкому изданию 1–го тома “Капитала”).

А какая разница? Созданы предметы окружающей реальности твоей буйной фантазией или твоя буйная фантазия отразила самую суть вещей — результат один. Ты воображаешь, что твои фантазии — абсолютная истина. И Маркс предсказуемо самоуверенно начинает нести околесицу, не утруждая себя никакими проверками:

«Даже туманные образования в мозгу людей, и те являются необходимыми продуктами, своего рода испарениями их материального жизненного процесса, который может быть установлен эмпирически и который связан с материальными предпосылками» (Немецкая идеология)

Зачем проверять туман в башке, если он испарение обхективной реальности? А Энгельс без лишней скромности заявляет

«Материалистическое мировоззрение означает просто понимание природы такой, какова она есть, без всяких посторонних прибавлении».

А раз туман в голове — испарение сущности, да при том сразу как они есть, то и проверять свои фантазии незачем. Надо сразу книжонку настрочить. А потом эту книжонку читает молодой Ленин и тоже начинает нести ахинею о каких-то «сущностях» и «исторических миссиях». Пишут ученые экономисты, что российский капиталист не может выйти на мировой рыное. Развитые страны не пустят. А внутренний рынок сокращается, потому что крестьяне плодятся, наделы мельчают, денег на покупку промышленных товаров не остается. Не потянет капиталист индустриализацию в России. Социализм нужен. А Ильич в ответ — зачем капиталисту какие-то деньги, доход — у него сущность такая и историческая миссия — производство ради производства.

«Развитие производства преимущественно на счет средств производства кажется парадоксальным и представляет из себя, несомненно, противоречие. Это — настоящее "производство для производства", — расширение производства без соответствующего расширения потребления. Но это — противоречие не доктрины, а действительной жизни; это — именно такое противоречие, которое соответствует самой природе капитализма и остальным противоречиям этой системы общественного хозяйства. Именно это расширение производства без соответствующего расширения потребления и соответствует исторической миссии капитализма и его специфической общественной структуре: первая состоит в развитии производительных сил общества; вторая исключает утилизацию этих технических завоеваний массой населения. Между безграничным стремлением к расширению производства, присущим капитализму, и ограниченным потреблением народных масс есть несомненное противоречие. Именно это противоречие и констатирует Маркс в тех положениях, которые охотно приводятся народниками в подтверждение якобы их взглядов о сокращении внутреннего рынка, о непрогрессивности капитализма и пр. и пр.» (В.И. Ленин «развитие капитализма в России»)

Пустая догма о некоей «сущности» и «исторической миссии» перевешивает рацональные соображения, что целью капиталиста является прибыль И если товар нельзя продать, капиталист не станет его производить, а, значит, и производства создавать. Нет, видите ли, у капитализма «сущность». Тут мы видим и гегелевскую «диалектику» во всей красе — «внутреннее противоречие капитализма». Это якобы не противоречие бредовой доктрины российских англоманов суровой российской реальности, а спор капитализма с самим собой.

Марксизм — доктрина материализма идеального

Хваленый «материализм» марксизма — это утверждение, что материальны идеи. Идеи, якобы, порождаются не мышлением, не комбинацией других идей. Они лишь отражение «объективных сущностей», существующих в окружающей природе. В стратегии марксизма этот «материализм» идеального был нужен, чтобы подавить мышление. Марксизм боролся за распространение дикого английского капитализма в Пруссию, а для этого надо было подавить развитие немецкого социализма.

Вместо того, чтобы рационально конструировать общество к общему благу, люди должны были «отражать» дешевые и качественные английские сюртуки. В марксистской парадигме просто не понятно, зачем нужны ученые, если «объективные истины» сами отражаются в сознании. А ученые Марксу и не нужны. Нужно, чтобы их не было.

Но, чтобы убедить людей не думать, надо было доказать, что идеи существуют «объективно». И что их отражения «объективные истины». Понятия человека образуют систему координат, наложенную на окружающую реальность. Параллели и меридианы, метры и килограммы, свет и тьма. Надо убедить людей, что все это — отражения объективно существующих сущностей.

Понятия противоположны друг другу и являются взаимоисключающими. Чтобы доказать их «объективность», Энгельс приводит примеры дискретных явлений. Изменение агрегатных состояний вещества или химической структуры молекул:

«В физике каждое изменение есть переход количества в качество — следствие количественного изменения, присущего телу или сообщенного ему количества движения какой-нибудь формы Так, например, температура воды не имеет на первых порах никакого значения по отношению к ее капельножидкому состоянию, но при увеличении или уменьшении температуры жидкой воды наступает момент, когда это состояние сцепления изменяется и вода превращается — в одном случае в пар, в другом — в лед... Возьмем кислород, если в молекулу здесь соединяются три атома, а не два, как обыкновенно, то мы имеем перед собой озон — тело, определенно отличающееся своим запахом и действием от обыкновенного кислорода».

Весьма характерно для марксизма. Энгельс вырывает из природы отдельные факты, чтобы проиллюстрировать свою догму и совершенно не интересуется фактами, которые догму опровергают. Да, когда явления природы дискретны, человеческие понятия часто совпадают с границами дискретных переходов. Но, например, стекло при нагревании размягчается постепенно. Человеческие понятия «жидкое» и «твердое» стекло произвольны и не соответствуют ничему объективному в действительности. Да, кислород и озон заметно различаются по физическим и химическим свойствам, но молекулы полиэтилена в 1000 и 1001 звено этилена почти неразличимы. И в любом образце полиэтилена в любом случае присутствуем смесь молекул разной длины. Огромное разнообразие смесей огромного разнообазия молекул мы назовем полиэтиленом Человечский геном дискретен. В каждой из 4 миллиардов позиций может быть один нуклеотид из четырех. Но количество генетических последовательностей, отличающихся на 1, 2, 3 нуклеотида и дающих начало существу, которое мы назовем человеком, практически безгранично. Понятие «человек» не соответствует никакой определенной последовательности нуклеотидов. Так что даже дискретные явления природы далеко не всегда совпадают с понятиями, принятыми в человеческой культуре.

А как же Энгельс доказывает, что наши представления являются «объективной истиной»? Для буржуазного идеолога критерий истинности — утилитаризм. В конце концов, Бог сотворил Вселенную для человеческого предпринимательства и что может быть лучшим доказательством проникновения в самый промысел божий, в самую суть вещи, чем придумать как использовать эту вещь в бизнесе?

«Если мы можем доказать правильность нашего понимания данного явления природы тем, что мы сами его производим, вызываем его из его условий, заставляем его к тому же служить нашим целям, то кантовской неуловимой “вещи в себе” приходит конец. Химические вещества, образующиеся в телах животных и растений, оставались подобными “вещами в себе”, пока органическая химия не стала приготовлять их одно за другим; тем самым “вещь в себе” превращалась в вещь для нас, как, например, ализарин, красящее вещество марены, которое мы теперь получаем не из корней марены, выращиваемой в поле, а гораздо дешевле и проще из каменноугольного дегтя».

И как-то так вдруг само собой получается, что буржуй всегда прав. И именно его сознание отражает объективную истину. А у всех остальных идеалистические иллюзии. Особенно у всяких социалистов.

Тут бы спросить Энгельса: первые люди, научившиеся использовать огонь — имели правильное, истинное понимание этого явления, раз научились его воспроизводить и использовать для своих надобностей? Речь даже не о современном человеке разумном, а о H.erectus, жившем 1,7 миллионов лет назад. Современные люди успели накопить несколько мутаций, делающих нас более устойчивыми к токсичным продуктам сгорания, чем другие млекопитающие, за исключением собак, которые эволюционировали вместе с нами.

Ну и к чему это все?

«Значит, практическая деятельность партии пролетариата должна основываться не на добрых пожеланиях “выдающихся лиц”, не на требованиях “разума”, “всеобщей морали” и т.п., а на закономерностях развития общества, на изучении этих закономерностей» (И.Сталин «Об историческом и диалектическом материализме»)

А я это к тому, что люди не отражают реальность, а создают ее модели. Создают модели немногие. Большинство учится уже имеющимся моделям у других людей. Системы понятий создаются людьми, а не пассивно отражают реальность в их сознании. Грамотно сформулированные «добрые пожелания выдающихся лиц» могут изменить парадигму мышления. Могут изменить, как люди думают и понимают реальность. Идея не может овладеть массами, а, значит, и стать материальной силой, если она не выражена в словах. Надо не высасывать из пальца «объективные законы развития общества», исходя из того, что само существование общества гарантировано инстинктами индивида, а конструировать парадигмы мышления, обеспечивающие выживания общества. Нельзя пускать это на самотек или доверяться шарлатанам, уверяющим, что им открылась «объективная истина». Иначе конструированием нашего общества заимутся враги и материальной силой станут идеи, несовместимые с жизнью общества.

Но об этом в следующей статье.

14.09.2019