Ю.Нестеренко aka YuN

День, наконец, отмучался. Тьма опускает полог.
Если ты токарь или чиновник Москомприроды -
Можешь идти домой, но если ты гинеколог,
То не отложишь на завтра трудные роды.

Роженица, тридцатилетняя алкоголичка,
Об отце ребенка знает лишь, что - не импотент,
В этом роддоме рожает уже пятый раз. Привычка.
"Я бы таких кастрировал!" - думает ассистент.

"Эти твари хуже животных. Рожают дегенератов,
А мы тут тратим лекарства, работаем по ночам..."
И, поминая недобрым словом всяческих Гипократов,
Делает, тем не менее, то, что должно делать врачам.

Врач, принимающий роды, далек от этой позиции.
Пальцы в перчатках действуют четко, но не спеша.
"Не наше дело судить. Мы же не инквизиция.
Наше дело - спасти жизнь матери и малыша."

Он и впрямь так считает, а не потому, что ляжет
Вся вина на врачей, если смерть испортит проценты...
Дело идет к развязке. Между отекших ляжек
Показывается голова в кровавых клочьях плаценты.

Все, младенец в руках у доктора. "Посмотри-ка!" -
Показывает его матери, как козырного туза.
Сморщенное красное тельце дергается от крика
И открывает пронзительно голубые глаза.

Вроде нормальный, здоровый мальчик. Ну, слава богу.
Доктор снимает перчатки, халат, моет с мылом руки.
"Все-таки хорошо, что я выбрал эту дорогу,
А не поддался соблазну кабинетной науки."

Доктор едет в метро, едет в лифте, ищет ключи.
Сын-второклассник спит. Жена встречает в передней.
"Ну как?" (Поцелуй) "Perfectum!" "Ох уж эти врачи!"
"Случай был сложный, однако не первый и не последний."

Доктор садится в кресло, лениво смотрит журнал.
Что-то шипит на кухне, призывно пахнет едой.
"Что-то ты бледный." "Устал." "Совсем ты себя загнал!
Ведь уж не мальчик..." "Что ты, я еще молодой!"

Доктору тридцать семь. Он намерен дожить до сотни.
Он ведь не знает, что в будущем, всем еще чужом,
Голубоглазый мальчик выйдет из подворотни
И, не говоря ни слова, ударит его ножом.

                ***

Когда твоя нация сгинет в кровавом чаду,
Когда твои дети умрут от холеры и тифа,
Когда, отзвучав напоследок в предсмертном бреду,
Затихнут нехитрые лозунги пошлого мифа,
И будут музеи разгромлены пьяной толпой,
И книги пойдут на растопку в последнюю зиму,
Однако не смогут согреть, ибо будет скупой
Отдача тепла от идей, достающихся дыму,
Когда мародеры, герои, борцы, палачи,
Романтики, скептики, шлюхи, церковники, воры,
Студенты, торговцы, артисты, поэты, врачи,
Рабочие, клерки, защитники и прокуроры,
Когда привередливый, скучный, веселый и злой,
Безжалостный, глупый, коварный, холодный и страстный -
И с ними их ценности - станут гнильем и золой,
И тем завершится борьба, оказавшись напрасной -
Останется город, хитиновый экзоскелет,
Изрезанный шрамами улиц, осыпанный рванью
Последних газет и плакатов, единственный след,
Оставленный мясом, и кровью, и мышечной тканью -
Всем тем, чем для города некогда были они,
Его обитатели, дети твои и собратья,
Которые строили планы на дальние дни,
О самых ближайших совсем не имея понятья.
Огонь уничтожит иные деянья людей,
Уйдут даже кошки и крысы, почувствовав голод,
И фильмы, и мысли ученых, и речи вождей,
И все остальное - погибнет. Останется город.
Он будет лежать, погружаясь в земную кору,
Ржавея железом, крошась-осыпаясь бетоном,
Слепой и безмолвный. И лишь иногда на ветру
Оконная рама откликнется старческим стоном.
И будет расти на балконах и крышах трава,
И мягкий лишайник заменит ковры в кабинетах -
Все это, вообще-то, случалось не раз и не два
В различных эпохах и странах, на разных планетах.
И, может, такой результат и является тем
Единственным смыслом, который так долго искали
Жрецы философских идей, социальных систем
И прочих иллюзий, что прежде так ярко сверкали.
И люди нужны лишь затем, чтобы кануть во тьму,
Оставив планете свой город, свой каменный остов...
Так участь полипов совсем безразлична тому,
Кто смотрит в закатных лучах на коралловый остров.

                    ***

Было пусто и холодно, сыро и мрачно в эфире,
Только крики, и хохот, и брань отдавались в ушах -
Отмечали бог с дьяволом факт сотворения мира,
Лобызнулись, обнялись и выпили на брудершафт.
Это было эффектно, хоть в общем-то было убого:
Богохульствовал бог, дьявол пел непристойно псалмы...
А наутро с похмелья голова разболелась у бога,
И отправился он за советом к властителю тьмы.
Мол, вчера веселились, а нынче мне скучно и грустно,
Мол, теперь вижу сам, что за мерзкий я мир сотворил...
Посоветовал дьявол: "Создай посмешнее игрушку,
С ней от скуки избавишься и обретешь новых сил."
Ох, хитры силы зла! На идеи они не скупились.
Бог в ладоши захлопал, затее той дьявольской рад,
И три падшие ангела к богу по зову явились
(Бог разжаловал в люди за пьянство их и за разврат).
И сказал он им так: "Верно, скуки уж больше не будет,
Знаю я развлеченье всем нам до скончания дней!
Вот гляжу я на вас: ну какие вы, к дьяволу, люди?
Помогите создать мне людей поглупей, посмешней."
И три падшие ангела дружно взялись за работу,
Каждый думал: "Теперь я себе развлеченье создам!"
И они завершили работу под вечер в субботу,
И созданье свое окрестили в честь ада - Адам.
Был он слаб и доверчив, и не отличался здоровьем,
Он страдал от жары, и ему докучало зверье,
Ну а чтобы к тому же беднягу измучить любовью,
Ему создали самку и Евой назвали ее.
Не имели они ни одежды, ни крова, ни пищи,
Правда, бог им внушил, что они обитают в раю.
Словом, жили они хуже самых оборванных нищих,
И к тому ж им пенять запретили на участь свою.
В той дыре, где они для потехи небес прозябали,
С сотворения мира чудесное древо росло.
Только бог им велел, чтоб они с него яблок не рвали,
Чтоб они не узнали, что в мире добро, а что зло.
И они подчинились покорно такому запрету,
Но покорность наскучила вскоре владыке небес,
И он дьяволу раз намекнул в разговоре на это,
И за дело тотчас с удовольствием принялся бес.
И его обаянью противилась Ева недолго,
И отведала плод, и Адама заставила съесть.
Бог был сильно разгневан таким нарушением долга
И призвал падших ангелов, чтобы свершить свою месть.
И виновных нашли, и под сенью заветного древа,
Чтоб повадно им не было делать все наоборот,
Эти хмурые люди втроем надругались над Евой,
А Адама побили сапогами и в пах, и в живот.
И, пока развлекались, ругались и грязно, и злобно,
А потом удалились, небесный свершив приговор.
И Адам от побоев остался навеки бесплодным,
Ну а Ева, напротив, забеременела с этих пор.
И ребенок по имени Каин родился до срока,
И, познавшая грех, стала шлюхой потом его мать...
С этих пор, вероятно, все женщины склонны к пороку,
А мужчинам не раз приходилось за это страдать.
Бог совсем опустился и вскоре сгорел от запоя,
На могиле его дьявол длинную речь произнес...
По земле недоносками шляется племя людское,
Так глупы и беспомощны, право, их жалко до слез.

                    ***

Заметки энтомолога

Красавец корнет на красавце коне
Гарцует - ну просто charmante!
За ним наблюдает блондинка в окне
Украдкой от строгой maman.
У ней под подушкой - французский роман,
В шкатулке - четыре письма,
В мозгах, разумеется, полный дурман,
Банальный, и даже весьма.
На солнце блестит серебро эполет,
Лоснится ухоженный круп,
И смотрит блондинка восторженно вслед
Под бравую музыку труб.
Она, безусловно, не слишком умна
(Глупа - это будет точней),
Но тот, от кого обмирает она,
Конечно, не многим умней:
Испорченный светских шутов ученик,
Набитый, как кукла трухой,
Чужими манерами, бредом из книг,
Bon mots и иной чепухой,
Распутник, кутила, беспечный игрок,
Дуэль он устроит шутя,
Подхватит любой новомодный порок,
Чтоб видели: он - не дитя.
И ныне он горд и доволен собой:
Прощайте, блондинки! Война!
Он ринется первым в решающий бой,
И слава ему суждена.
Товарищи вскочат взволнованно с мест,
Обнимет его командир,
И сам Император свой орденский крест
Приколет ему на мундир.
И смотрит блондинка, меняясь в лице,
Как, сам удивляясь себе,
Один жеребец на другом жеребце
Гарцует навстречу судьбе.

Уходит, уходит из города полк,
Свершая свой новый вояж
Туда, куда требует воинский долг,
Точнее - имперская блажь.
Гусары, драгуны - героев не счесть,
И каждый сражаться готов...
Имперская доблесть. Дворянская честь.
Ряды деревянных крестов.
На пошлой, нелепой, ненужной войне,
В бездарном и глупом бою
Красавец корнет на лихом скакуне
Отыщет погибель свою.
Зароют его неопознанный труп
С оторванной правой ногой,
Под гром барабанов, под музыку труб
Домой возвратится другой...
Блондинка немного поплачет в углу
Над горькой судьбой удальца,
Но вечером надо блистать на балу,
А слезы не красят лица.
Еще она будет пленяться не раз
(На день или несколько дней)
Компотом из пошлых затасканных фраз,
Но станет в процессе умней
И после резонных и чинных бесед
Уступит maman наконец:
Чиновник в отставке, помещик-сосед
Ее поведет под венец;
И будет в деревне толстеть и скучать
Блондинка, имея взамен
Супруга, способного не замечать
Ее мимолетных измен;
Без модных идей и без бурных страстей,
Вдали от столичных юнцов
Родит четырех или больше детей
От трех или больше отцов.
Чиновником старшему стать суждено,
Из младшего выйдет корнет...
Но полно! К чему продолжать? Все равно
Конца у истории нет.
Пусть время на тронах меняет зады,
Но суть остается всегда,
И если пришелец с далекой звезды
Когда-нибудь взглянет сюда,
На этих, пятнающих тело Земли -
То, факты в уме перебрав,
Склонясь над прицелом, скомандует: "Пли!"
И будет по-своему прав.

            ***

Суть
                        Навозну кучу разгребая,
                        Петух нашел жемчужное зерно...
                                            И. Крылов

Как смешны гуманистов занятия!
Все, чем грезят они, бестолково.
Грязь и Глупость - два эти понятия
Составляют суть рода людского.
"Но позвольте!" - звучит возмущенное,
"Как же чистого духа творения?
Как же истины раскрепощенные?
Как же вспышки научного гения?"
Таковые и впрямь обнаружены,
Существуют назло всем угрозам...
Да, в навозе бывают жемчужины!
Но навоз остается навозом.

        ***

Последний идиот

Я точно знаю - этот день придет,
Когда на всей Земле, на всей планете
Останется последний идиот,
Единственный дурак на целом свете.

И будет взгляд его стеклянно пуст
И равно чужд и доброго, и злого,
И не сорвется с идиотских уст
Ни одного осмысленного слова,

Он будет дик, и грязен, и космат,
И пахнуть будет от него прескверно,
И даже общий предок наш, примат,
При встрече с ним поморщился б, наверно.

Но идиотам в этом нет беды,
Они чужды наградам и нарядам,
И, зачерпнув из озера воды,
Он поглядит вокруг голодным взглядом.

И, углядев на ветке сочный плод,
Усядется на камень подкрепиться
Последний на планете идиот,
Единственный на всей Земле тупица.

На камне, где от ветра и дождей 
Давно истерлось имя человека,
Он будет жрать - последний из людей,
Всех прочих переживший на полвека.

            ***

Когда бы ты был умен, писал бы статьи и книги,
Ища на клочке бумаги ответ на любой вопрос.
Ты ведал бы связь времен, презрев людские интриги,
А гимны, гербы и флаги не мог бы принять всерьез.

Когда б ты имел талант, то ты бы играл на скрипке,
А может, на фортепьяно, а может, и на трубе,
Носил бы на шее бант и залу дарил улыбки,
В то время, как меломаны кричали бы "бис" тебе.

Когда бы ты был красив, снимался бы для рекламы,
А может, и в эпизоде в кино бы когда мелькнул,
И, легкость побед вкусив, у каждой богатой дамы,
Усердно служа природе, ты денежки бы тянул.

Когда бы ты был силен, ты стал бы героем спорта,
И в честной борьбе турнира добился бы своего,
И мир бы был удивлен красой твоего рекорда -
Ну, может быть, четверть мира, ну пятая часть его.

Однако тебя ничем не одарила природа,
Суровы ее законы, во многих талант губя -
Поэтому без проблем и стал ты вождем народа,
Поэтому миллионы считают богом тебя...

            ***

Интервью

-Уважаемый товарищ Дьявол,
вы не уделите несколько минут
читателям нашей газеты?
-Пожалуйста.
Не вижу препятствия тут.
Ведь я никогда
не спешу никуда.
Это у вас вечно времени нету.
Все суетитесь, желаете
что-то найти,
словно и вправду не знаете,
куда ведут все пути.
-Мы на земле говорим:
"Все пути ведут в Рим".
-Нет, все пути ведут в ад,
и ни один - назад.
И хорошо известно,
что из Рима туда попасть не сложней,
чем из любого другого места.
Лишь на дорогу потратите несколько дней.
-Простите, товарищ Дьявол,
а как же рай?
-Рай? Но ведь он
давно упразднен
за ненадобностью.
Говоря по-простому - снесен,
как старый пустой сарай.
-Простите за нескромный вопрос,
а как поживает товарищ Бог?
-Не думаю, что он еще поживает.
Последний раз я видел его
лет миллион назад,
и он уже тогда был достаточно плох,
и притом немного того -
настолько, что создал вас.
И вскоре ад
переполнился в первый раз.
У вас там тираны свергают тиранов,
сходятся в битвах разные страны,
и вообще - творится история,
а нам приходится постоянно
расширять территорию.
-Уважаемый товарищ Дьявол,
неужели и у вас есть проблемы?
-Это больная тема.
Вы плодитесь, как кролики,
и в этом моя проблема.
До меня тут дошел слушок,
будто Бог
говорил: "Черт меня дернул выдумать секс!"
Это неправда и гнусная клевета!
Я не дурак
и себе не враг.
Он сам придумал этот грешок,
из-за которого в аду всегда теснота.
-Скажите, товарищ Дьявол,
какая религия кажется вам
наиболее верной?
-Все они достаточно скверны,
не советую верить попам.
Вообще-то я атеист.
-Не сообщите ли вы по секрету -
только читателям нашей газеты -
когда ожидается конец света?
Сколько осталось дней?
-Он давно наступил.
Вы живете во тьме,
но за много лет
вы привыкли к ней,
как пингвины к зиме,
и считаете, что это - свет.
-Простите, а как же Страшный Суд?
-А почему вы считали, что вас туда позовут?
Заседание было закрытым
и заняло пять минут.
-Тогда последний вопрос:
что ждет нас в аду?
-Вы это всерьез?
Право, слов не найду:
эти люди до сих пор не поймут,
что они давно уже тут!

        ***

Мефистофель и Фауст сидят в кабаке
И смотрят на вид из окна.
Мефистофель - с куриною ножкой в руке,
А Фауст - с бокалом вина.

И окно демонстрирует им, как экран,
Дорогу в огнях фонарей.
Там спешат не сюда, в дорогой ресторан,
А просто домой поскорей.

Молвил Фауст: "Как жизнь их скучна и пошла!"
И выпил свой "Дом Периньон",
"То ли дело у нас - процветают дела!
Hе правда ли, мой компаньон?"

Мефистофель достал золотой портсигар
И сказал, прикурив о свечу:
"Мне так жаль наносить тебе этот удар,
Hо я повиниться хочу."

"Ты прости, - затянувшись, он выпустил дым, -
Я сбыл тебе тухлый товар:
Это внешне лишь выглядишь ты молодым,
А внутри ты по-прежнему стар."

И ответствовал Фауст: "Должно быть, ты рад,
Hо торжествовать не спеши:
Ведь и я тебя кинул - прости меня, брат! -
У меня вовсе нету души!"

И его собеседник воскликнул: "О черт!"
И Фауст ответил: "Hалей."
А потом Мефистофель потребовал счет
И дал чаевых шесть рублей.

                    ***

Сpедневековье, или Кстати о pомантизме

За кpепостной высокою стеной,
Пpидвоpными поэтами пpославлен,
Спит гоpодок под полною луной,
Чей свет гнилым туманом чуть ослаблен;
Сыpые испаpения болот
Не pаз пpичиной эпидемий были,
Но новых бедствий мало кто здесь ждет,
А о минувших, кажется, забыли...
Дома здесь гpязны, улицы узки,
Из pазвлечений - дpаки да тpактиpы.
С pожденья здесь до гpобовой доски
За милю не отходят от кваpтиpы.
Здесь гpязь и вонь господствуют всегда,
Здесь pук пеpед едой никто не моет,
Здесь жители, без лишнего тpуда,
Из окон льют на улицы помои.
Здесь часто встетишь нищих и бpодяг
С пpипpятанными под тpяпье ножами:
Днем пpосят милости на площадях,
А ночью пpомышляют гpабежами.
Здесь в лавках много всякого добpа,
Но все же далеко до изобилья.
Учеников здесь лупят мастеpа,
Как их самих когда-то в детстве били.
Здесь гоpожане, набожно кpестясь,
Идут в собоp c цветными витpажами,
А после пышной мессы - та же гpязь...
Но к ней давно пpивыкли гоpожане.
Хоть цеpковь и пpеследует pазвpат,
Он здесь - давно пpивычное явленье.
Здесь в pатуше почтенный магистpат
Законы издает для населенья.
Здесь в казематах, мpачных и сыpых,
Висят на дыбах злостные смутьяны:
Один заpезал с шайкой восьмеpых,
Дpугой назвал епископа баpаном,
Сосед услышал и тотчас донес...
Был еpетик немедля взят из дома,
И вот - святой отец ведет допpос
Пpи помощи веpзилы-костолома.
Здесь пpовинившихя секут кнутом,
Бывает - отpубают части тела,
И могут на костpе спалить потом...
Для палачей пpивычно это дело.
И на костеp бедняги посмотpеть
Весь гоpод собеpется, как на пpаздник...
А что же делать им? Всех зpелищ ведь -
Бpодячие театpы лишь да казни.
Еще - пожаp случается. Но он
Уже не из pазpяда pазвлечений:
Пока огонь не будет усмиpен,
Погибнет больше четвеpти стpоений.
Здесь pахитичных малокpовных дам
К сожительству склоняют кавалеpы,
Клянутся веpность сохpанять всегда,
Пока война, чума или холеpа -
События, обыденные здесь -
Не pазлучат их. Впpочем, для pазлуки
Не столь тpагичные pезоны есть:
Достаточно безденежья иль скуки.
Здесь нpавы гpубы, лекаpи плохи,
Науку здесь и давят, и поносят,
Здесь цеpкви кpайне выгодны гpехи -
Ведь индульгенции доход пpиносят.
Все пpимитивно здесь - и лесть, и месть,
Пpосты здесь вкусы, а моpаль - убога.
Здесь кpайне мало значит слово "честь",
Хотя сословных пpедpассудков много.
А ночью гоpод погpужен во мpак,
И кpоме тех, кто занят гpабежами,
А также каpаульных и гуляк,
Спят все поpядочные гоpожане.
Итак - ночь. Полнолуние. Июль.
Валяется в канаве пьяный pатник,
По улочке кpивой идет патpуль,
От шлюхи пpобиpается pазвpатник.
Луна льет свет на миpные дома,
Способствуя мечтанью и томленью...
А чеpез год опять пpидет чума
И скосит половину населенья.

            ***

Мизантропия

Не задавая глупых вопросов
Типа "За что мне?" и "Почему?",
Можно ведь даже среди отбросов
Пищу найти своему уму.
Где реформатор напрасно бьется,
Тщится искоренить порок,
Там наблюдателю удается
Из наблюдений извлечь урок.
Я наблюдаю движенье многих
Двуполых броуновских частиц.
Если вообще и любить двуногих,
То исключительно - певчих птиц.
Но, к сожаленью, отнюдь не птицы,
Что услаждают и слух, и глаз -
Тема, к которой я обратиться
Намереваюсь как раз сейчас.
Так называемые приматы
Нынче лежат на моих весах;
Те, что хвостаты и сплошь косматы,
Пусть остаются в своих лесах -
Тех же их родственников, что ныне,
Этой планеты заполнив треть,
Преобразуют ее в пустыню,
Я и намерен здесь рассмотреть.
И, хоть исследователь, во имя
Истины, не убоится зла,
Лучше, конечно, следить за ними
Сквозь бронированный слой стекла.

Вообще представители сей породы -
Довольно нелепый каприз природы;
Нагие беспомощные уродцы,
Они были вынуждены бороться:
Отращивать мозг, облачаться в шкуры...
Но не изменили своей натуры.
Не много им проку от их извилин -
Пред зовом инстинктов их ум бессилен,
Имея реальные достиженья
Лишь в сфере убийства и размноженья.
Утративши хвост, растерявши когти,
Они непрестанно кусают локти.
Они мечтают бежать обратно,
Что, в общем, понятно, хоть и отвратно.
Какие у них комплименты в списке?
Из ласковых - рыбки, зайчики, киски,
Из гордых - зовут орлами и львами,
И прочими хищными существами.
Хоть непонятно, какую зависть
В них вызывает, допустим, заяц,
Но факт, что завидуют всем животным -
Летающим, бегающим и водным.
Ругают друг друга, однако, тоже
Скотами, считая, что те похожи.
Хотя подобрать поточней могли бы -
Разве бараны глупее рыбы?
Чем сука, собственно, хуже кошки?
Но логики нету у них ни крошки.
(Наверное, лучше сказать "ни капли",
Но суть не изменится ведь, не так ли?)
Кстати, о каплях. При всех режимах
Волнует их то, что течет в их жилах.
Твердят, что, мол, кровь там, а не водица -
Нашли, понимаешь ли, чем гордиться!

Вода есть гибрид кислоты и щелочи,
Почти что классический Инь и Ян,
Что же касается всякой сволочи,
Произошедшей от обезьян,
То кровь их - отрава похуже опия,
Чему доказательства - их дела.
Так что - да здравствует мизантропия
И место с другой стороны стекла!

                ***

Отсутствие вдохновения

Ну о чем говорить, если все уже сказано?
Если каждый порок заклеймен,
Если множество мыслей по древу размазано
И низвергнута куча знамен.

Даже если б я вздумал цветочки с рассветами,
Повредившись в уме, воспевать -
Это столько жевалось другими поэтами...
Вкуса нет - можно долго жевать.

Оптимисты смешны и докучливы нытики,
Ниже критики пафос и страсть...
Ну так что же, опять рассуждать о политике
В дружном хоре ругающих власть?

Слишком мелко. К тому же - ни грамма полезности
(Что бы мелкость могло извинить),
Ибо мир равнодушен к попыткам словесности
Хоть чего-нибудь в нем изменить.

И к тому ж - сообщу для внесения ясности
Обитателям здешних земель,
Что словесность вообще и поэзия в частности
И не ставит подобную цель.

Ее цель - в ней самой, в играх смыслом и формами,
В удовольствии: "Как я сказал!"
Ну а страсти-мордасти, платформы с реформами -
Это просто сырье, матерьял...

Никакое она не служенье, не жречество,
Не стремление вширь или ввысь...
Вот опять на пороге стоит человечество.
Надоело, проклятое! Брысь!

                ***

Триада

Я был послом имперского двора
В одной прославленной столице,
Теперь провинциальная дыра,
Где принужден я поселиться,
Меня встречает каждый день с утра.
Я с детства не любил молиться,

Поскольку рано понял: бога нет,
Иль мы ему неинтересны.
На худшей из известных нам планет
Святая вера неуместна,
Здесь правят жадность, ложь, порок и бред,
И муки хуже муки крестной.

Что вера? Вера есть, в конце концов,
Весьма опасный враг рассудка,
Кнут слабых, утешение глупцов,
Наркоз при пустоте желудка.
Она плодит безмозглых храбрецов
И правит ими. Это жутко.

Да, вера вере рознь, но результат
Один и тот же: исступленье.
Крестовые походы, газават
Иль красных армий наступленье -
Когда жрецы бьют истово в набат,
Толпа идет на преступленье.

Ужасен вид взбесившейся толпы,
Что ей мораль, законы, связи?
И рушатся имперские столпы,
И тонет мир в потоках грязи,
Поскольку люди в большинстве глупы
И верят обещаньям мрази.

Имперский родовой аристократ,
Я не сочувствовал плебеям:
Анархия страшнее во сто крат
Монархии, чей гнет слабее,
Хоть, впрочем, репрессивный аппарат
Всегда необходим обеим.

Нет у толпы возвышенных идей -
Ей нужно жрать да нализаться.
Власть захватив, от слов своих злодей
Всегда сумеет отказаться -
Вербует революция вождей
Из удивительных мерзавцев.

И вера новая тому виной.
Толпа, на смену вер решаясь,
Меняет рай небесный на земной,
Того и этого лишаясь,
И с песней марширует на убой,
О том почти не сокрушаясь.

Покончим с верою и перейдем
К надежде: что это такое?
Надеются рабы перед вождем,
Что он оставит их в покое,
И мы всю жизнь надеемся и ждем,
Борясь со скукой и тоскою.

Когда рассудок возвещает нам
О наступленье катаклизма,
Когда идет возврат ко временам
Открытого каннибализма,
Мы все же склонны доверяться снам
Бессмысленного оптимизма.

"Все образуется!" И люди ждут,
Как ждут десерта за обедом,
И звать их к действию - напрасный труд:
Иль назовут опасность бредом,
Иль учинят над "паникером" суд,
Как будто он - виновник бедам.

Надежда - вот коварный, страшный враг,
Что губит волю сладким ядом!
Не устает надеяться дурак,
Но и мудрец с печальным взглядом
Готов признать, что без надежды мрак
Отчаяния станет адом.

Кто всем надеждам говорит "прости",
Тот ищет в ужасе забвенья,
Дано немногим с этого пути
Свернуть - хотя бы на мгновенье -
И в самой безнадежности найти
Изысканное упоенье.

За преступленья многие судья
Готов отдать надежду катам,
Но бесконечный ужас бытия
Надежде служит адвокатом...
Покончим с ней. Готов заняться я
Вопросом истинно проклятым:

Проклятье человечества - любовь
Разит все расы и сословья,
И льются слезы... Что там слезы - кровь!
Но не смолкают славословья,
И в жертву похоти приносят вновь
Честь, власть, богатство и здоровье.

Жизнь отдают - нелепей нет цены -
Да не свою одну, а многих.
Все эти люди тяжело больны -
В безмозглых бешеных двуногих
Безумием любви превращены,
И нет для них законов строгих,

Достоинства, морали - ничего!
Друзья становятся врагами,
Брат убивает брата своего
За шлюху с длинными ногами,
Бросает царь корону - для того,
Чтоб после щеголять рогами.

Любовь - не просто злейший враг ума,
Она - вершина несвободы.
Приносят беды голод и чума,
Но с ними борются народы;
Когда ж рабу мила его тюрьма,
То будут вечными невзгоды.

Пусть жалок тот, кто сдался без борьбы,
К бесчестью отнесясь спокойно,
Однако добровольные рабы
Презренья худшего достойны.
От их страстей нелепых, как грибы,
Плодятся мятежи и войны.

В любой эпохе сыщете пример -
Любовь рождает зло в избытке.
Нам гибель Трои описал Гомер,
И позже - скольким смерть и пытки
(Не то что крах проектов и карьер)
Несли капризы фаворитки!

Любовь - вот худшая из трех напасть!
Надежда, вера - лишь служанки
Сей темной силы, что зовется "страсть".
При всем убожестве приманки
Зверь на ловца бежит, и в царстве власть
В руках у царской содержанки.

Надежду с верой порождает страх,
Любовь от похоти родится.
Жжет человек за веру на кострах,
Безумием любви гордится,
Надеясь этим отодвинуть крах
Гуманистических традиций.

Но рухнули табу, и гибнет знать,
Чернь жаждет не добра, а мести.
Пора нелепость древних догм признать,
Отринув бремя вечной лести,
Надежду, веру и любовь - изгнать,
Чтоб не погибнуть с ними вместе.

            ***

Величайшая несправедливость

Не то всего досадней, что народы
Непроходимо, пакостно глупы,
Не то всего обидней, что уроды
Сидят на тронах волею толпы,
Не то, что результатом этих фактов
Является мятеж или война,
Не то, что мирных граждан от терактов
Не защищает ни одна страна,
Не то, что нарушаются законы,
Что СПИД не могут победить врачи,
Что в мире голодают миллионы
И лечатся от жира богачи,
Не то, что не доплыл корабль до порта,
Что люди пьют не соки, а коньяк,
Что гений стал добычею аборта
И что не стал ей вовремя маньяк,
Не то, что в мире торжествуют страсти,
Что проходимцев вечно ждет успех -
В конце концов, подобные напасти
Лишь вероятны и разят не всех;
Тем паче, приложение усилий
От многих бед избавит нас сполна...
О нет, о нет! Всего невыносимей
Не общество, не время, не страна,
А то, что даже избежав несчастий,
Прожив всю жизнь, а не короткий миг,
Не прочитаешь ты и сотой части
Достойных твоего вниманья книг.

                ***

Всем воздастся по вере, но не по их -
По чужой, и петлею затянут стих,
И над гробом рассыплется треск шутих
К вящей славе господней.
И, гуляя с философами в саду,
Вы очнетесь от грезы уже в аду
И увидите лозунг: "Слава труду!"
На вратах преисподней.

Ад не где-то - мы сами его творим,
Не почувствовав вовремя, что горим.
Прорастет на крови n+1ый Рим
Узнаваемой масти,
И повалит толпа воздвигать кресты,
Да насаживать головы на шесты
Там, где души чисты и мозги пусты
По велению власти.

Можно верить в безгрешность вождей и рас,
В правоту никуда не ведущих трасс,
И ответы отыскивать всякий раз
В замусоленном томе,
Можно славить эпоху, живя в дерьме,
Можно видеть величие в кутерьме;
Император на троне, а вор в тюрьме,
А мыслитель в дурдоме.

Каменеет на площади монумент,
Неизменный, как вера, в любой момент,
Ибо пуля - убийственный аргумент,
Завершающий споры.
Мы под всеми парами пройдем потоп!
Как поведает в храме верховный поп,
Вера движет горами; но много троп,
Огибающих горы.

По брусчатке парадом идут войска,
Раздаются награды, и цель близка,
Но болит голова, и грызет тоска
От ударов в литавры -
Слишком скучно и тягостно падать ниц,
Слишком тошно от глупых довольных лиц,
Слишком часто уносят ветра столиц
Облетевшие лавры.

И какие-то люди куют мечи,
И какие-то песни поют в ночи,
И летят мотыльки на огонь свечи
Одиноких поэтов.
И пальба воплощает слова в дела,
И декрет обещает отмену зла,
Кровь красиво струится, и ночь светла
От горящих портретов.

Это новая вера ведет полки,
Посмотри, как сияют ее штыки!
Это - новый порядок. И взмах руки
Осеняет народы.
Так чего же ты смотришь, разинув рот?
Ты же сам помогал созидать оплот,
Ибо вера в свободу спасает от
Ненавистной свободы.

И когда запылает огонь в печах
Ярче маршальских звезд на Его плечах,
Ибо вера не греться дает в лучах,
А сжигает в горниле -
Не кривись, задыхаясь от тошноты:
Это новое солнце т в о е й мечты!
На престоле бандит, за решеткой - ты,
А мыслитель в могиле.

И когда распахнет твою дверь гонец,
То не все ли равно, как встречать конец?
Перед тем, как тебя низведет свинец
В состояние трупа,
Запоздало отречься, извлечь урок,
Верность вере хранить, мнить, что ты - пророк,
Ухмыляться, молить, обличать порок -
Одинаково глупо.

Ибо всякая вера ведет в тупик!
Не спасает безверье от пуль и пик -
В смертный миг ты испустишь такой же крик,
Как фанатик и книжник,
Но сумеешь без боли взглянуть назад
И хотя бы тому уже будешь рад,
Что средь многих камней на дороге в ад
Не лежит твой булыжник.

                ***

            Придут другие времена, мой друг...
                                                    Ю. Визбор

Придут другие времена,
Другие нравы.
И будет высосан до дна
Стакан отравы.
И поразит материки
Порок единства,
И встанут светлые полки
Во славу свинства.
И завершится дребедень
Красивых бредней,
Когда настанет Первый День
И День Последний,
И грянет царствие толпы,
Держась на хамах,
И станут новые попы
Кадить им в храмах.
И все, что высилось - падет
Почти без боя,
И вскоре очередь дойдет
До нас с тобою.
В последний раз боезапас
Еще пополним,
И все с тобой в последний час
Еще припомним.
Мы вспомним острые углы
И все ошибки,
Где были чересчур смелы
И где - негибки,
Где говорили все в глаза
И не соврали,
Не передернули туза
И проиграли,
Где не хвалили дурака,
Скоту не льстили,
Хотя могли б наверняка,
И в лучшем стиле,
Хотя могли б идти с толпой
Хотя б для виду,
Чтоб не таил на нас тупой
Свою обиду,
И, может быть, лет через сто
Иль через двести
И родилось бы кое-что
На этом месте...
О, вспомним, вспомним, сколько раз
Нам предлагали,
Чтоб в ногу и без лишних фраз
Мы зашагали,
Но мы не вняли голосам -
Ползучим змеям,
И не скормили жадным псам
То, что имеем,
Не звали мясника врачом
И грязь - елеем...
Мы вспомним все. И ни о чем
Не пожалеем.

            ***

Волки и овцы

Немало философов разных народов
О благополучии ближних радея,
Всемерно стремясь к исправленью природы,
Боролись во имя опасной идеи,
Безумной мечты поделить наши души
На сферы влиянья овец и волков.
А волку, как правило, хочется кушать,
Он не виноват, что с рожденья таков.
Раз не травоядны, то значит, так надо,
Закон эволюции, древний обычай,
Поэтому сходство меж стаей и стадом
Значительно меньше взаимных различий.
А овцы не могут бороться с волками
И в проигрыше будут в любом инциденте -
Рога стоят мало в сравненье с клыками,
Но главная разница - modus vivendi.
И в силу отмеченных выше различий,
Уверовав, что в травоядности - правда,
Мы сферу овечью должны увеличить,
А волчью - с дороги смести, как преграду.
Но овцы покорны, слабы и пассивны
И сами волков одолеть не сумеют,
А волки напористы и агрессивны
И крепкие зубы к тому же имеют,
Умны, энергичны, смелы и опасны,
Так просто себя не дадут обезглавить,
И вывод из этого следует ясный:
С волками борьбу должны волки возглавить!
И волки за дело берутся проворно,
Закутавшись в шкуры убитых овечек,
А чтобы последние были покорны,
Дурманят их ядом красивых словечек.
Уверив баранов своих миллионы,
Что овцы они и душою, и телом,
Овечек не просто уже - по закону
Дерут - за измену овечьему делу.
Все меньше овец остается в природе,
Естественный в силу вступает отбор:
Лишь тот уцелеет в овечьем народе,
Кто сможет волкам дать надежный отпор.
И серая шерсть у овец отрастает,
И ноги быстрее, и зубы острей,
И вот уж стада превращаются в стаи -
Становятся овцы грозою зверей.
Ну что же, кусайте, философы, локти -
Хорошую вы оказали услугу!
Поди разбери, где копыта, где когти -
Все кушают мясо, а значит, друг друга...

(c) YuN mailto:[email protected]
http://yun.complife.net - фантастика, стихи,
юмор, публицистика, игра FIDO            


Warrax Black Fire Pandemonium  http.//warrax.net   e-mail [email protected]