ЯН ГУС И ИЕРОНИМ ПРАЖСКИЙ - ЖЕРТВЫ СОБОРНОЙ ИНКВИЗИЦИИ.

В начале XV в. католическая церковь представляла собой весьма печальное зрелище. В церкви все еще продолжался "великий раскол" - в Авиньоне находился один папа, в Риме - другой, и оба яростно враждовали между собой.

В 1409 г. собор в Пизе низложил авиньонского папу Бенедикта XIII и римского - Григория XII и избрал на их место Александра V. Но низложенные папы не признали решения собора, они прокляли всех его участников. Таким образом, вместо того, чтобы покончить с великим расколом, Пизанский собор только углубил его: теперь не два, а уже три папы претендовали на звание наместника бога на земле. Год спустя после Пизанского собора умер Александр V и его место занял бывший пират Бальтазар Косса, принявший имя Иоанна XXIII,- "циник и развратник с противоестественными похотями",- как его называет Маркс. Многие считали избрание Коссы на папский престол незаконным. В официальном церковном списке Б. Косса (Иоанн 23) числится как антипапа. Это позволило кардиналу Ронкалли после своего избрания на папский престол в 1959 г. принять имя Иоанна XXIII. Вскоре Иоанн, потерпев поражение в войне с неаполитанским королем, вынужден был оставить Рим и бежать во Флоренцию.

Ожесточенная грызня за папскую тиару была только одним из моментов кризиса, охватившего как верхи, гак и низы католической церкви. Несмотря на костры инквизиции, в недрах церкви росла оппозиция к церковной иерархии, всюду раздавались требования ограничить ее власть, лишить колоссальных мирских богатств, в частности земельной собственности. В начале XV в. центром церковной оппозиции в Европе стала Чехия, где местное духовенство во главе с последователем Уиклифа Яном Гусом (1369-1415), поддерживаемое чешскими крестьянами, мелкой шляхтой, городской беднотой и бюргерами, выступало, с одной стороны, против роскоши и жадности высшего духовенства и продажи индульгенций, с другой - против немецких помещиков и дворян. Против гуситов объединились немецкие феодалы во главе с императором Сигизмундом и церковные иерархи во главе с папой римским.

Чтобы покончить со смутой в церкви и расправиться с гуситской ересью, Сигизмунд и Иоанн XXIII созвали в Констанце XVI вселенский собор. Констанцский собор открылся 5 ноября 1414 г. На нем присутствовали 3 патриарха, 29 кардиналов, 35 архиепископов, более 150 епископов, 124 аббата, 578 докторов богословия, множество других церковников, которых сопровождала огромная челядь-около 18 тыс. человек. Среди светских делегатов были император Сигизмунд, посланцы 10 королей, 100 графов и князей, 2400 рыцарей, 116 представителей городов. Вместе с участниками собора, их слугами и сопровождавшими военными отрядами, гостями, бродячими артистами (одних игроков на флейте было 1400) и проститутками в Констанцу съехалось около 100 тыс. человек. Джон Уиклиф (1320-1384), английский богослов, оспаривал принцип непогрешимости пап, отвергал культ святых, торговлю индульгенциями, требовал отказа церкви от земельной собственности. Католическая церковь осудила учение Уиклифа как еретическое. Однако сам Уиклиф, которому покровительствовал английский король, избежал участи других ересиархов и умер естественной смертью. Это действительно был один из самых представительных соборов католической церкви.

На повестке дня собора было три основных вопроса: борьба с ересью, восстановление единства церкви, Церковные реформы.

Констанцский собор заседал три года. Дебаты на нем носили весьма бурный характер, острых моментов было много. Собору подчинился и представил свое отречение папа Григорий XII. Однако авиньонский папа Бенедикт XIII отказался признать авторитет собора; он укрылся в Испании, откуда продолжал, правда безуспешно, настаивать на своем праве носить папскую тиару. Обвиненный в различных преступлениях, сбежал с собора Иоанн XXIII. По дороге его поймали, возвратили в Констанцу (в 1415 г.) и заточили в замок. Из заточения он был освобожден только три года спустя папой Мартином V, избранным на папский престол Констанцским собором.

Самым драматическим, "памятным", по словам хронистов, моментом собора был суд над выдающимся представителем реформационного движения в Чехии, мыслителем и гуманистом Яном Гусом и его казнь, являющиеся характерным примером деятельности соборной инквизиции.

Гус был вызван на собор Иоанном XXIII; до этого он был отлучен от церкви и предан анафеме, однако в Проле, поддерживаемый населением, продолжал свою реформаторскую пропаганду. Гус решил явиться на собор, тем более, что неоднократно сам требовал его созыва и получил охранную грамоту императора Сигизмунда, гарантировавшую ему неприкосновенность. Ответить в этих условиях отказом означало не только проявить трусость, что для борца за правое дело, каким являлся Гус, было немыслимо, но и заранее признать себя виновным в еретических проступках. Между тем Гус себя считал подлинным христианином, а несогласных с ним церковных иерархов винил в отступлении от "истинного" учения Иисуса Христа.

25 дней спустя после прибытия в Констанцу Гуса по приказу Иоанна XXIII и кардиналов заточили в подземелье доминиканского монастыря, в позорное помещение - в келью рядом с отхожим местом. Арестовав Гуса, папа и кардиналы нарушили охранную грамоту, данную ему императором Сигизмундом.

Последний, тоже присутствовавший на соборе, с присущей коронованным особам в таких случаях щепетильностью заявил, что его охранная грамота имела, так сказать, "целевое назначение", а именно: должна была обеспечить Гусу "справедливое разбирательство" его дела на соборе и дать ему возможность выступить перед соборными отцами в свою защиту, а вовсе не спасти его от наказания за еретические воззрения. "Если же,- заявил Сигизмунд, кто-либо будет продолжать упорствовать в ереси, то я лично подожгу (костер) и сожгу его".

Впрочем, напрасно Сигизмунд оправдывался перед Гусом: церковь считала, что нарушение любого обещания, договора или соглашения оправданно и законно, если оно в интересах папы и веры. Что касается еретиков, то, согласно существовавшей церковной доктрине, все верующие автоматически освобождались от каких-либо обязательств по отношению к ним. В данном случае Сигизмунд мог не испытывать никаких угрызений совести, ответственность за его действия ложилась на самого папу римского, наместника бога на земле...

Арестовав Яна Гуса, собор присвоил себе функции трибунала инквизиции. Он выделил следователей и фискалов, которые состряпали против чешского богослова обвинительный акт из 42 пунктов. Собор поручил специальным комиссариям произвести допрос арестованного. Допросы Гуса продолжались несколько месяцев. В этот период и произошло бегство Иоанна XXIII с собора, о котором мы уже упоминали.

С уходом Иоанна XXIII со сцены можно было ожидать освобождения Гуса, однако его всего лишь перевели из одного места заточения в другое - из доминиканского монастыря в замок Тотлебен, да заменили комиссариев, назначенных бежавшим папой, новыми.

В Тотлебене Гуса держали днем в ножных оковах, а ночью приковывали и его руки к цепи, вделанной в стену. Вскоре в тот же замок был посажен пойманный Иоанн XXIII, но его держали здесь со всеми удобствами. И это естественно, ведь Иоанн XXIII выступал в роли раскаявшегося грешника, он признал все выдвинутые против него собором обвинения; Гус же настаивал на своей невиновности, то есть, по мнению церковников, вел себя как упорствующий еретик. Гус обличал продажность, распущенность, стяжательство и жадность церковников. Но в этом ничего еретического не было. Многие соборные отцы выступали против пороков духовенства, и сам собор был созван для того, чтобы найти этому какое-нибудь противоядие.

Ересь Гуса заключалась в том, что он требовал от духовенства строго придерживаться провозглашенных церковью христианских добродетелей. "Церковные иерархи выдают себя за наследников апостолов Христа? - вопрошал Гус и отвечал: - Если они ведут себя соответственно, то таковыми являются; если же наоборот, то они лжецы и обманщики. И тогда светская власть вправе лишать их церковных титулов и бенефиций".

Слушая на соборе выступления Гуса, один венецианский кардинал отметил, что еретики примешивают долю истины к своим ложным доктринам, надеясь таким образом обмануть простых людей. Соборных отцов, ненавидевших Дольчино и его последователей, осудивших за подобную же проповедь Уиклифа, нельзя было на этот счет ввести в заблуждение цитатами из евангелия и трудов церковных авторитетов. Они прекрасно знали, что в лице Гуса перед ними выступает не мнимый, а подлинный, причем грозный и непримиримый противник.

Соборным отцам не представляло особого труда доказать это. Ведь Гус был не только магистром богословия, но и неутомимым сочинителем богословских трактатов. Даже будучи в заключении в Констанце, он с согласия тюремщиков продолжал писать на богословские темы. И каждая написанная им страница давала его врагам новые основания для его обвинения в ереси. "Дайте мне две строчки любого автора, и я докажу, что он еретик, и сожгу его",- не без основания похвалялся один средневековый инквизитор. Действительно, при желании можно было любой текст истолковать во вред автору, учитывая противоречивость Библии, многочисленных соборных постановлений и папских энциклик и булл. Тот же, кто пытался подвергнуть критике или сомнению канонические тексты или официальные папские высказывания и заявления, был подобен самоубийце: инквизиторы бросали смельчака в костер или заключали пожизненно в один из своих казематов, если нервы подобного "еретика" не сдавали и он в последний момент не отрекался от своих "отвратительных заблуждений". В руках же врагов Гуса были не "две строчки", а гора его сочинений, из которых при желании можно было без особого труда надергать ворох цитат, обличающих их автора в ереси.

Следует ли удивляться, что соборные отцы легко состряпали против Гуса обвинительный акт, напичканный цитатами из его сочинений. Но если написать такое обвинение было детской забавой для противников Гуса, то заставить его признать свои "омерзительные ошибки" оказалось для них совершенно недостижимой задачей.

Между тем именно в этом заключалась основная цель суда над Гусом. В начале июня 1415 г. дело по обвинению Гуса в ереси было закончено и его, закованного в цепи, перевели во францисканский монастырь в Констанце, где заседал собор. 6 июня Гус предстал перед собором. Епископ Лоди выступил с обвинительной речью.

Все попытки Гуса доказать необоснованность выдвинутых против него обвинений решительно пресекались соборными отцами. Ему попросту не давали возможности говорить. На него кричали, плевали, его поносили, ругали, осыпали проклятиями. Соборные отцы провозглашали, что он хуже, чем содомит, Каин, Иуда, турок, татарин и еврей. Они его сравнивали с "пресмыкающимся змием" и "похотливой гадюкой". Его выступления прерывались свистом, топаньем ног, воплями: "В костер его! В костер!"

Так продолжалось изо дня в день в течение месяца, но Гуса невозможно было запугать, сломить. Мужественно и настойчиво требовал Гус от собора разбирательства своего дела по существу. "Докажите,- говорил он своим судьям,- что мои воззрения еретические, и я от них отрекусь".

Император Сигизмунд и соборные отцы не жалели усилий, чтобы заставить своего узника принести повинную и отречься от приписываемых ему еретических заблуждений. Если бы им удалось вырвать у своей жертвы публичное покаяние, этим они нанесли бы удар по его сторонникам в Чехии. Гус отказался подчиниться их требованиям. Взамен он согласился присягнуть, что никогда не разделял и не проповедовал приписываемых ему заблуждений и никогда не будет разделять или проповедовать их. Собор отверг эту формулу.

Гусу предложили заявить, что он никогда не разделял приписываемых ему заблуждений, но тем не менее отказывается, отрекается и отрешается от них и принимает любое духовное наказание, которое собор "по доброте своей" и во имя его же спасения найдет нужным наложить на него. Гус ответил, что не может выполнить требуемого, не согрешив против истины и не совершив клятвопреступления. Ему сказали, что, произнеся требуемое собором отречение, он перенесет на собор ответственность за этот акт, что же касается клятвопреступления, то ответственность за него понесут те, кто составил формулу отречения. Гус остался непреклонным. Как и в большинстве подобного рода дел, в деле Гуса не обошлось без Иуды-предателя.

Врагам Гуса удалось перетянуть на свою сторону Стефана Палеца, единомышленника Гуса, выступившего против него в роли свидетеля обвинения. Были использованы и некоторые друзья Гуса, чтобы убедить его покориться воле собора. Этого же требовал от него и император Сигизмунд. Чешский богослов решительно отвергал какой-либо компромисс со своими врагами. Он предпочитал мученическую смерть на костре малодушному отречению от своих убеждений. Убедившись, что от Гуса не удастся добиться самообвинения и отречения, собор объявил его упорствующим еретиком, лишил священнического сана, отлучил от церкви и приговорил к сожжению на костре.

Казнь Гуса была назначена на 6 июля 1415 г. В этот день состоялось самое торжественное в истории инквизиции аутодафе.

На аутодафе явились все соборные отцы, император Сигизмунд в сопровождении блестящей свиты, князья, рыцари и другие почетные гости собора. Во время богослужения Гуса держали под охраной у дверей храма. Затем подвели его к алтарю и зачитали приговор собора. Гус громко отрицал свою виновность.

Гусу дали в руки так называемую чашу искупления, и один из епископов провозгласил формулу проклятия: "О проклятый Иуда! За то, что ты покинул совет мира и перешел в стан иудеев, мы отбираем от тебя этот сосуд искупления!" Но Гус не оставался в долгу: "Я верю во всемогущего господа бога, во имя которого я терпеливо сношу это унижение, и уверен, что он не отберет от меня его чашу искупления, из которой я надеюсь пить сегодня в его королевстве".

Ему приказали замолчать, а когда он отказался повиноваться, стражники зажали ему руками рот. Семь епископов сорвали с него священническое облачение и вновь призвали его отречься. Гус, повернувшись к присутствующим, заявил, что не может покаяться в заблуждениях, которых никогда не разделял. Присутствующие криками заставили его замолчать.

Прежде чем бросить осужденного в костер, следовало его соответствующим образом подготовить к этому "акту веры". Гусу обрезали ногти и остригли тонзуру. Затем увенчали его голову шутовской бумажной тиарой, разрисованной чертями, на которой красовалась надпись "Се ересиарх".

При этом возглавлявший эти колдовские действа епископ сказал Гусу: "Мы поручаем твою душу дьяволу!" Но Гус продолжал со стойкостью и упорством, вызывавшими уважение даже его врагов, отвечать на каждый удар контрударом: "А я посвящаю свою душу самому всепрощающему господу Иисусу Христу!"

Когда в возникшей сутолоке с головы Гуса упал шутовской колпак, один из стражников приказал служке:

"Напяльте снова на него этот колпак, чтобы его сожгли с чертями, его повелителями, которым он служил здесь на земле".

На этом церковная часть аутодафе закончилась. Теперь предстояло совершить казнь над отлученным, предать его "грешное" тело костру с тем, чтобы "спасти" его душу. Гусу предстояло испить свою чашу искупления до дна...

Император Сигизмунд передал осужденного графу палатину Людовику, который приказал прево г. Констанцы Гансу Газену: "Возьмите этого человека, осужденного нами обоими, и сожгите его как еретика!"

Петр из Младеновиц (около 1390-1451), очевидец казни Гуса, оставил в назидание потомству ее детальное описание: "А место, на котором он был замучен, было нечто вроде луга среди садов констанцского предместья. Итак, сняв с него верхнюю черную одежду, в рубашке, крепко привязали его веревками в шести местах к какому-то толстому бревну, руки скрутили назад, и заостривши бревно с одного конца, воткнули его в землю, а так как лицо Гуса было обращено к востоку, некоторые стоявшие тут сказали: "Поверните его лицом на запад, а не на восток, потому что он еретик".

Так и сделали. Он был привязан к этому бревну за шею черной закопченной цепью, на которой какой-то бедняк вешал свои котелки на огонь. И увидев эту цепь, он сказал палачам: "Господь Иисус Христос, мой милый искупитель и спаситель, был связан за меня более жесткими и тяжелыми путами, и я, бедный, не стыжусь за его святое имя быть привязанным этой цепью". А под ноги положили ему две вязанки дров, а на ногах у него были башмаки и одна колодка. Обложили его со всех сторон этими дровами, вперемежку с соломой, близко к телу, до самого горла. А до того, как поджечь, подъехал к нему имперский маршал Таппе из Попенгейма и с ним сын Клема, увещевая магистра отречься от своего учения и проповедей и подтвердить это присягой. А магистр Гус, подняв глаза к небу, торжественным и ясным голосом ответил: "Бог мне свидетель, я никогда не учил и не проповедовал всего того, что несправедливо приписали мне, использовав лжесвидетелей. Первой мыслью моей проповеди, учения и писания и всех моих прочих поступков было желание спасти людей от греха. За эту правду закона божьего и толкований святых и ученых мужей, которой я учил, о которой писал и которую проповедовал, хочу сегодня с радостью умереть". Услышав это, маршал с сыном Клема хлопнули в ладоши и отъехали от него прочь. И тогда палачи подожгли костер. А магистр высоким голосом запел: "Христос, сын бога живого, помилуй нас!"

Затем поднялся ветер, и повеявшие в его лицо огонь и дым заставили его замолчать. Палачи долго копошились в догоравшем костре. Голову мученика, повествует тот же Петр из Младеновиц, они разбили кольями на куски и забросали их головешками. Во внутренностях нашли сердце, проткнули его острой палкой и старательно сожгли. Обуглившееся тело разорвали клещами, чтобы облегчить работу огню. В костер полетели и личные вещи пражского магистра. Когда же огонь потух, то палачи старательно собрали пепел и даже землю с места казни и бросили их в Рейн. От сожженного еретика не должно было остаться и помину.

На другой день после казни соборные отцы устроили благодарственный молебен, в котором участвовали Сигизмунд и королева, князья и вельможи, 19 кардиналов, 2 патриарха, 70 епископов и все духовенство, присутствовавшее на соборе.

Казнь Гуса вызвала волну гнева в Чехии, она оказалась пирровой победой для собора. Но в руках собора находился еще один еретик, правая рука и сподвижник Гуса - тоже чешский богослов, Иероним Пражский. Потерпев поражение с Гусом, соборные отцы решили взять реванш с Иеронимом: заставить его отречься и подчиниться их воле.

Иероним, как и Гус, был последователем Уиклифа, идеи которого он блестяще пропагандировал и защищал в университетах Германии, Польши, Франции и Англии. Возвратившись после долгих странствований по Европе в Прагу, Иероним примкнул к Гусу, сделавшись его восторженным поклонником. Страстный оратор, непревзойденный полемист, превосходный знаток богословских текстов, Иероним Пражский был грозой папистов, которые ненавидели его больше, чем Гуса.

Когда Гус отправился в Констанцу, Иероним оставался Праге. Арест, суд и нависшая над его учителем угроза смертной казни побудили Иеронима покинуть Прагу и тайно явиться в Констанцу в надежде вырвать Гуса из рук соборных отцов или оказать ему какую-либо помощь.

Двухнедельное пребывание в Констанце убедило его в тщетности таких надежд. Иероним решил вернуться в Чехию но по дороге в Прагу его схватили и в цепях доставили на собор, где ему предъявили те же обвинения, что и Гусу. Иероним отказался покаяться, и его заточили в башню на кладбище св. Павла, где держали скованным по рукам и ногам в согнутом положении, на хлебе и воде.

Расправившись с Гусом, инквизиторы принялись за соответствующую обработку Иеронима. Потрудились они основательно и небезуспешно. Их угрозы и запугивания, казнь его соратника и друга, ужасные условия заключения - все это, по-видимому, надломило волю Иеронима, и он 11 сентября 1415 г. заявил соборным отцам, что готов осудить учение Уиклифа и Гуса, а также свои собственные еретические ошибки, отречься от них и подчиниться воле собора. 23 сентября Иероним перед собором подтвердил свое отречение. Соборные отцы присудили его к ссылке в один из монастырей в Швабии, потребовав написать своим единомышленникам в Чехию письмо, осуждающее учение Гуса и свои собственные еретические ошибки. Иероним вновь подчинился и требуемое от него письмо написал.

И тем не менее соборные отцы продолжали держать Иеронима в заключении. Это дало повод его друзьям, присутствовавшим на соборе, требовать его освобождения, а врагам, которых было большинство, настаивать на более строгом осуждении последователя Гуса. Последние добились назначения новой следственной комиссии, что было равносильно отмене уже принятого по делу Иеронима соборного решения.

Когда инквизиционные комиссарии начали новый допрос обвиняемого, они были поражены: перед ними предстал прежний Иероним - беспощадный обличитель язв и пороков церковной иерархии, антипапист, друг и последователь Уиклифа и Гуса. Момент слабости прошел, и обвиняемый вновь "впал в ересь".

23 мая 1416 г. Иерониму на соборе был зачитан новый обвинительный акт, на который он под улюлюканье, злобные выкрики и брань соборных отцов ответил, что берет обратно свое отречение, вырванное у него под угрозой костра. Передаем слово официальным актам собора: "Что касается отречения, прочитанного публично и высоким голосом, подписанного рукой самого Иеронима, этот Иероним сказал, что действительно по-белому подписался под отречением, но, однако, совершил это из страха пред наказанием огнем. Однако сказал, что обманывался, как безумный, когда подписывал вышесказанное отречение, о котором чрезвычайно скорбит. И прежде всего о том, что отрекся от учения Я. Гуса и Дж. Уиклифа и согласился с осуждением Я. Гуса, который, как верит, был справедливым и святым человеком. Совершил самое скверное..." Цитируется по: Руколь Б. М. Письмо Поджио Браччиолини к Леонардо Аретинскому и рассказ Младеновица как источники об Иерониме Пражском.- Ученые записки Института славяноведения.

Выступление Иеронима было столь впечатляющим, что даже его враги прониклись к нему уважением. Секретарь папской курии Поджио Браччиолини (1380-1459), участник собора, писал своему другу Леонардо Аретинскому:

"Никогда я не видел столь красноречивого человека, столь близко стоящего к ораторам древности, как этот Иероним. Враги его выставили против него целый ряд обвинений, чтобы уличить его в ереси, а он защищался так красиво, скромно и умно, что я не могу тебе выразить... Иероним тронул все сердца; если бы он хоть чем-нибудь попытался оправдаться, хоть раз попросил о милости, то, конечно, его выпустили бы на свободу. Но он говорил о Гусе и называл его благочестным и святым человеком, который был осужден и казнен невинно, так как он боролся только с пороками церкви, с гордостью и высокомерием прелатов, с их роскошью, расточающей достояния бедняков, с их блудом, чревоугодием, пьянством, игрой и охотой. Иероним просидел в тесной и сырой башне 340 дней - и после этого он смог произнести столь блестящую и убедительную речь, полную примеров из жизни знаменитых мужей и положений из трудов отцов церкви. Имя его достойно бессмертной славы..." Цитируется по: Розенов Э. Против попов (Очерки религиозной борьбы XVI-XVII веков).

30 мая рано утром собор после обедни заслушал обвинительную речь епископа Лоди против Иеронима, этого еретика-рецидивиста, отплатившего собору за "снисходительное" к нему отношение "черной неблагодарностью". "Тебя не подвергли пытке,- воскликнул в порыве священного негодования епископ, обращаясь к обвиняемому,- а я очень желал бы, чтобы ты испытал ее: это заставило бы тебя изрыгнуть все твои заблуждения; подобное обращение открыло бы тебе глаза, которые ослепило преступление". Ли Г. Ч. История инквизиции в средние века. Епископ Лоди потребовал от Иеронима, чтобы тот подтвердил свое прежнее отречение. Иероним отказался. Это отречение, заявил он, было вырвано у него под угрозой костра. Тогда главный комиссарий, константинопольский патриарх Иоанн, зачитал приговор инквизиции, согласно которому Иероним объявлялся еретиком-рецидивистом, отлучался от церкви и предавался анафеме. Собор единодушно подтвердил приговор. Иероним сам надел на свою голову шутовскую тиару, разукрашенную чертями. Так как он не был священником, то расстригать его не полагалось. Оставалось только передать "отторгнутого" от церкви еретика в руки светской власти, чтобы она, отнесясь к нему с "чувством христианского милосердия", то есть без членовредительства и кровопролития, отправила бы его на тот свет...

Приготовления к казни были закончены еще накануне. Инквизиторы знали, что на этот раз Иероним не испугается костра. Сразу же после зачтения приговора Иеронима увели с собора на то самое место, где был сожжен 10 месяцев тому назад Гус и где предстояло теперь принять мученический венец его ученику и последователю.

Было 10 часов утра 30 мая 1416 г., когда палач раздел Иеронима Пражского донага, обернул вокруг его бедер кусок белой материи и привязал осужденного к столбу, обложенному сухим хворостом и соломой. Согласно легенде, когда сердобольный палач предложил своей жертве зажечь огонь за его спиной, то Иероним отказался от такой "услуги": "Пойди сюда, зажги перед лицом моим, если бы я боялся твоего огня, то никогда бы не явился сюда!" Руколь Б. М. Письмо Поджио Браччиолини к Леонардо Аретинскому.

Иероним держался мужественно и стойко до последнего вздоха. Инквизиторы сожгли все его личные вещи и тюремную постель, а пепел бросили в воды Рейна.

Собор не удовлетворился казнями Гуса и Иеронима, так как гуситская ересь продолжала распространяться, несмотря на гибель вождей.

Соборная инквизиция решила разделаться еще с одним видным гуситом - Яном Хлумским, прибывшим вместе со своим учителем в Констанцу. Он тоже был схвачен, заточен в темницу, подвергнут допросам с пристрастием. Хлумский не выдержал выпавших на его долю испытаний и отрекся от своих воззрений. Собор сохранил ему жизнь. Но после героической гибели гуситских вождей вырванное силой раскаяние Хлумского не могло оказать какого-либо влияния на ход событий. Гуситы продолжали стойко держаться в Чехии, борьба против них только начиналась... В 1420-1431 гг. папа Мартин V и император Сигизмунд предприняли против непокорных гуситов пять крестовых походов и не смогли их одолеть. Папство и император вынуждены были пойти на уступки правому крылу гуситского движения - чашникам, представлявшим бюргеров и шляхту. Заключив союз с зажиточными участниками движения, церковники разгромили таборитов - радикальное крыло гуситов, представлявшее крестьянско-плебеискии лагерь.

Расправившись с гуситскими вождями, Констанцский собор занялся "реформаторской" деятельностью, которая оказалась весьма скудной. Собор несколько ограничил права пап и поднял значение кардинальской коллегии, без согласия которой папа не мог впредь устанавливать новые налоги на церковные доходы или низлагать и перемещать прелатов. Папа также был лишен права присваивать себе имущество умершего духовного лица. Кроме этого, было принято по существу еретическое с точки зрения ортодоксальной католической доктрины решение о том, что собор стоит выше папы, который обязан подчиняться его постановлениям. Чтобы подвергнуть папу более строгому контролю со стороны высшего духовенства, Констанцский собор обязал папский престол периодически созывать соборы (следующий собор должен был собраться через пять лет, затем через семь лет, остальные через каждые 10 лет).

Однако Мартин V и следовавшие за ним понтифики всемерно отстаивали свои права на неограниченную власть и уклонялись от выполнения принятых Констанцским собором решений и постановлений, в какой-либо степени ограничивавших власть папы. Немаловажную роль в укреплении папского абсолютизма продолжала играть инквизиция, полномочия которой своей расправой над Гусом и Иеронимом Констанцский собор только подтвердил и расширил, сведя тем самым на нет попытки ограничить всевластие "наместников божьих" на земле...

История инквизиции показывает, что споры вокруг ее кровавых "актов веры" не утихают столетиями даже в лоне самой католической церкви. Дело Гуса не является исключением. По сей день вокруг него бушуют богословские страсти.

Как же сегодня оценивают церковники или процерковные историки расправу над Гусом, учиненную Констанцским собором? В основном по этому вопросу имеются две точки зрения. Одна из них оправдывает казнь Гуса под разными предлогами. Уже цитированный нами историк инквизиции Хэйуорд объявляет Гуса опасным бунтарем, проповеди которого угрожали социальному порядку, освященному католической церковью, а значит, и самим богом. Церковь не могла допустить этого, а посему правильно поступала инквизиция, расправляясь с Гусом и ему подобными ересиархами и их последователями. Хэйуорд пишет:

"Разумеется, содрогаешься от ужаса при мысли, что человека сжигают за его идеи, даже если они ошибочны; но с другой стороны, невозможно отрицать зло и беспорядки, порождаемые распространением таких идей, в особенности среди легко воспламеняемых масс".

Итак, цель оправдывает средства, такова точка зрения этого современного защитника инквизиции.

Таких же взглядов придерживается и французский иезуит Жозеф Жилль. С чисто иезуитской изворотливостью он утверждает: "Призывы Гуса противопоставить св. Писание церкви, практически ограничить церковь, превратив ее в невидимый корпус избранных (праведников), отсутствие в его проповеди уважения к юрисдикции и авторитету церкви, его упрямая защита осужденного церковью Уиклифа - все эти и другие соображения делали необходимым прекращение его проповеди в Богемии и возможным его осуждение и передачу в распоряжение светских властей. Его искренность и набожность делали это осуждение более жестоким и достойным всяческого сожаления, но эти его свойства не превращали вынесенный ему приговор в нечто принципиально несправедливое по отношению к критериям эпохи".

Кто же виновен в гибели Гуса? Сам Гус, отвечает иезуит Жилль. Знакомый тезис средневековой инквизиции, сваливавший на ее же жертвы всю ответственность за ее преступления, за то, что происходило с ними в ее застенках...

Другой точки зрения придерживается, например, бенедиктинский монах бельгиец Поль де Воогт. Он утверждает, что Гус был правоверным католиком, еретиком же, национальным героем, мятежником, первым мучеником будущей идеи протестантизма он стал "вопреки самому себе", в результате стечения ряда неблагоприятных для него обстоятельств и случайностей. Гус - католик, ортодокс, утверждает бенедиктинский монах, и только по недоразумению он может сойти за противника католической церкви. И если все же Гус кончил свою жизнь на костре, то в неменьшей степени такого же наказания заслуживали и его судьи, участники Констанцского собора, "торжественно провозгласившие в качестве символа веры еретический, безбожный и скандальный догмат их превосходства над суверенным понтификом".

Почему с таким пылом защищает Гуса от него самого Поль де Воогт? Из симпатии к пражскому ересиарху? Вовсе нет! Он считает, что в нынешние времена католической церкви выгодно реабилитировать Гуса, ибо существует опасность "увидеть в один прекрасный день Гуса возведенным в роль почетного стахановца большевистской пропаганды". 

Поль де Воогт, судя по его книге, рассуждает "вопреки самому себе" приблизительно так: католическая церковь казнила Гуса, значит, он принадлежит ей и только ей одной. Правда, Гус - это блудный сын католической церкви, но теперь (то есть 500 лет спустя!) пора вернуть его в ее всепрощающее материнское лоно.

Де Воогт не одинок, у него имеются последователи. Архивариус г. Констанца Отто Фегер обратился в 1965 г. к папе Павлу VI с официальным призывом не только реабилитировать Гуса, но и причислить его к лику святых.

Времена ведь изменились, в том числе и для католической церкви. И еще как! II Ватиканский собор, осуществивший так называемую католическую реформу, поставил крест на некоторых решениях и постановлениях не только Констанцского, но и Тридентского соборов. Действительно, доживи Гус до сегодняшнего дня, он стал бы героем собора, созванного по инициативе "красного" папы Иоанна XXIII. Может быть, здесь и кроется разгадка, почему Джованни Ронкалли, став папой, избрал себе имя того самого пирата Бальтазара Коссы, который затеял Констанцский собор и превратил в его узника Яна Гуса. Не хотел ли Ронкалли, приняв имя Иоанна XXIII, вычеркнуть тем самым из истории католической церкви Коссу, а созвав второй Ватиканский собор, отменить одиозные решения Констанцского собора по отношению к Гусу и Иерониму Пражскому?

И невозможное становится возможным, когда ладья св. Петра дает течь...


Warrax Black Fire Pandemonium™   http.//warrax.net  e-mail. [email protected]