http://www.sem40.ru/anti/holokost/11745/

Уникален ли Холокост?

Текст публикуется как иллюстрация той роли, которую играет лохокост в мифах современной цивилизации: мол, еврейские страдания уникальны, и теперь евреям все можно, а остальные должны три раза "ку" делать.

Уже на протяжении многих лет ведутся споры на предмет того, можно ли рассматривать Холокост - уничтожение еврейского народа во время Второй мировой войны - как явление уникальное, выходящее за традиционные рамки феномена, известного под названием "геноцид", либо же Холокост вполне вписывается в ряд прочих известных истории геноцидов. Наиболее развернутая и продуктивная дискуссия по этому вопросу, получившая название Historikerstreit ("спор историков"), развернулась среди немецких историков в середине 80-х годов XX века и сыграла важную роль в дальнейших исследованиях. Хотя главной темой дискуссии была собственно природа нацизма, проблематика Холокоста и Освенцима, по понятным причинам, заняла в ней ключевое место. В ходе дискуссии выявилось два направления, выдвигавших противоположные тезисы. "Националистически-консервативное направление" ("националисты"), представленное Эрнстом Нольте и его последователями, такими, как Андреас Хильгрубер и Клаус Хильдебранд, отстаивало позицию, согласно которой Холокост не был уникальным явлением, а может быть сравним и помещен в один ряд с другими катастрофами XX века, такими как армянский геноцид 1915-1916 годов, вьетнамская война и даже советское вторжение в Афганистан. "Леволиберальное направление" ("интернационалисты") было представлено прежде всего известнейшим немецким философом Юргеном Хабермасом. Последний утверждал, что антисемитизм глубоко укоренен в германской истории и психологии немцев, откуда проистекает особая специфика Холокоста, замкнутая на нацизм и только на него. Позже американский историк Чарльз Майер сформулировал три главные содержательные характеристики Холокоста, выявленные в ходе дискуссии и ставшие предметом спора сторон: singularity (единичность), comparability (сопоставимость), identity (идентичность). По сути дела, именно характеристика "единичности" (уникальности, неповторимости) и стала камнем преткновения в позднейшей дискуссии.

Прежде всего, необходимо отметить, что тема "уникальности" Холокоста является крайне деликатной, и нередко ее обсуждение объективно вызывает болезненные реакции ее участников и общества в целом. "Болевой центр" этой темы состоит в том, что при ее рассмотрении сталкиваются, по определению французского исследователя Поля Завадски, язык памяти и свидетельств, и язык академический. Расcмотренный изнутри еврейства, опыт Холокоста является абсолютной трагедией, поскольку всякое страдание - это Твое собственное страдание, и оно абсолютизируется, делается уникальным и формирует идентичность еврейства: "Если я снимаю... "кепку социолога", чтобы остаться только евреем, семья которого была уничтожена во время войны, то ни о каком релятивизме не может быть и речи. Никакого сравнения не может быть, потому что в моей жизни, в истории моей семьи или в моей еврейской идентификации Шоа является уникальным событием... Внутренняя логика идентификационного процесса толкает в сторону подчеркивания уникальности". Не случайно всякое иное употребление слова Холокост (или Шоа, в еврейской терминологии), например во множественном числе ("холокосты") или по отношению к иному геноциду, обычно вызывает болезненную реакцию. Так, Завадски приводит примеры, когда решительные протесты еврейской общественности вызвали сравнение этнических чисток в Югославии с Холокостом, сравнение Милошевича с Гитлером, расширенное толкование обвинения по делу Клауса Барбье на процессе 1987 году во Франции как "преступлений против человечества", когда геноцид евреев рассматривался только в качестве одного из преступлений, а не в качестве уникального преступления. Сюда же можно отнести недавние споры по поводу изъятия самовольно поставленных католических крестов в Освенциме, когда дискутировался вопрос, следует ли Освенцим рассматривать исключительно в качестве места и символа еврейских страданий, хотя он и стал местом гибели сотен тысяч поляков и людей других национальностей. И, разумеется, еще большее возмущение еврейской общины вызвал недавний случай в Англии, когда известный реформистский раввин и писатель Дан Кон-Шербок, отстаивающий гуманное отношение к животным, сравнил современные вагоны для перевозки скота в Англии с вагонами, в которых евреев отправляли в Освенцим, и употребил выражение "Холокост животных".

Всякая генерализация страданий евреев опять же нередко приводит к размыванию конкретного субъекта Холокоста: на месте евреев может оказаться каждый, дело не в евреях и не в нацизме, а в "человечестве" и его проблемах вообще. Как писал Пинхас Агмон: "Холокост не является ни специфически еврейской проблемой, ни событием только еврейской истории". В такой постановке "Холокост" порой вообще теряет свое специфическое содержание и становится обобщенной характеристикой всякого геноцида. Так, даже Марек Эдельман, единственный из выживших руководителей восстания в Варшавском гетто, с готовностью сопоставляет события тех лет с гораздо более ограниченным масштабом событий в Югославии: "Мы можем стыдиться... геноцида, который имеет место сегодня в Югославии... Это - победа Гитлера, которую он одерживает с того света. Диктатура одна и та же, независимо от того, одета она в коммунистическую или в фашистскую одежду".

Логическим развитием деконкретизации Холокоста является лишение его даже признаков собственно геноцида, когда "Холокост" трансформируется в самую общую модель угнетения и социальной несправедливости. Немецкий драматург Петер Вайс, написавший пьесу об Освенциме, говорит: "Слово "еврей" в пьесе не используется... Я отождествляю себя с евреями не больше, чем с вьетнамцами или южноафриканскими черными. Я просто отождествляю себя с угнетенными всего мира". Иначе говоря, всякий компаративизм, вторгаясь в область индивидуальной и коллективной памяти евреев, неизбежно релятивизирует пафос исключительности еврейских страданий. Такое положение нередко вызывает понятную болезненную реакцию в еврейской среде.

С другой стороны, Холокост - явление историческое и социальное, и как таковое естественно претендует на анализ в более широком контексте, чем только на уровне памяти и свидетельств еврейского народа, в частности на академическом уровне. Сама необходимость изучения Холокоста как исторического явления столь же неизбежно заставляет оперировать академическим языком, а логика исторического исследования толкает в сторону компаративизма. Но тут же обнаруживается, что уже сам выбор сравнительного анализа в качестве инструмента академического исследования подрывает в конечном итоге идею "уникальности" Холокоста в ее общественно-этической значимости.

Даже простое логическое рассуждение, исходящее из предположения об "уникальности" Холокоста, по сути, ведет к разрушению сложившихся к настоящему времени представлений об исторической роли Холокоста для человечества. В самом деле, содержание исторического урока Холокоста давно уже вышло за рамки исторического факта геноцида евреев: не случайно во многих странах мира именно изучение Холокоста введено в школьную программу в качестве попытки на образовательном уровне воспитывать национальную и религиозную терпимость. Основной же вывод из урока Холокоста гласит: "Это (то есть Холокост) не должно повториться!" Однако если Холокост "уникален", то есть единичен, неповторим, то ни о каком его повторении речи изначально идти не может, и указанный важный вывод обессмысливается: никаким "уроком" Холокост тогда не может являться по определению; либо это "урок", но тогда он сравним с другими событиями прошлого и современности. В итоге остается либо переформулировать идею "уникальности", либо отказаться от нее.

Таким образом, в известной степени провокативна уже сама постановка проблемы "уникальности" Холокоста на академическом уровне. Но и разработка этой проблемы ведет к определенным логическим несообразностям. В самом деле, какие выводы следуют из признания Холокоста "уникальным"? Наиболее известный ученый, отстаивающий "уникальность" Холокоста, профессор из США Стивен Кац сформулировал в одной из своих книг ответ на этот вопрос: "Холокост высвечивает нацизм, а не наоборот". На первый взгляд, ответ убедителен: исследованием Холокоста вскрывается сущность такого чудовищного явления, как нацизм. Однако можно обратить внимание на другое - Холокост оказывается непосредственно замкнут на нацизме. И тогда буквально напрашивается вопрос о том, а можно ли вообще рассматривать Холокост в качестве самостоятельного явления вне обсуждения сущности нацизма? В несколько иной форме такой вопрос и был задан Кацу, поставив его в тупик: "А что, если человека не интересует нацизм, профессор Кац?"

С учетом всего вышесказанного мы все же возьмем на себя смелость высказать некоторые соображения на предмет уникальности Холокоста строго в рамках академического подхода.

Итак, один из широко известных тезисов современной академической науки, занимающейся исследованиями Холокоста, состоит в том, что трагедия евреев несет в себе общие признаки других геноцидов, но и обладает такими характеристиками, которые делают этот геноцид не просто особенным, а именно уникальным, исключительным, единственным в своем роде. В качестве трех основных характеристик Холокоста, определяющих его "уникальность", обычно указываются следующие.

Объект и цель. В отличие от всех прочих геноцидов целью нацистов было тотальное уничтожение еврейского народа как этноса.
Масштаб. За четыре года было уничтожено 6 миллионов евреев - третья часть всего еврейского народа. Геноцида такого масштаба человечество не знало.
Средства. Впервые в истории было осуществлено массовое уничтожение евреев индустриальными средствами с привлечением современных технологий.

Эти характеристики в своей совокупности, как считают ряд авторов, и определяют уникальность Холокоста. Но беспристрастное исследование приводимых сравнительных выкладок, с нашей точки зрения, не является убедительным подтверждением тезиса об "уникальности" Холокоста.

Рассмотрим последовательно все три характеристики.

а) Объект и цель Холокоста. По словам профессора Каца, "Холокост феноменологически уникален в силу того факта, что никогда ранее не ставилась задача, как дело намеренного принципа и актуализированной политики, физического уничтожения каждого мужчины, женщины и ребенка, принадлежащего к определенному народу". Суть этого утверждения в следующем: до нацистов, которые стремились сделать мир Judenrein ("чистым от евреев"), никогда никто не собирался сознательно уничтожать целиком какой-либо народ. Утверждение кажется сомнительным. С глубокой древности существовала практика полной элиминации национальных групп, в частности, в ходе завоевательных войн и межплеменных столкновений. Эта задача решалась разными путями: например, путем насильственной ассимиляции, но также и путем полного уничтожения такой группы, что нашло отражение уже в древних библейских повествованиях, в частности, в рассказах о завоевании Ханаана (Ис. Нав. 6:20; 7:9; 10:39-40). Уже в наше время в межплеменных столкновениях вырезается поголовно та или иная национальная группа, как, например, в Бурунди, когда в середине 90-х годов ХХ века до полумиллиона представителей народности тутси были вырезаны в ходе геноцида. Очевиден тот факт, что в любых межнациональных столкновениях убивают именно за принадлежность к народу, участвующему в таком столкновении.

Другое важное обстоятельство, на которое нередко ссылаются защитники "уникальности Холокоста", - это то, что политика нацистов, направленная на физическое уничтожение всех евреев, по сути, не имела рациональной основы и сводилась к квазирелигиозно обусловленному тотальному убийству евреев. С такой точкой зрения можно было бы согласиться, если бы не одно серьезное "но": современным историкам приходится спорить о фактах, явно не укладывающихся в концепцию иррациональной ненависти к евреям. Хорошо известно, например, что когда в дело вступали большие деньги, они перебивали страсть нацистов к убийству. Достаточно большое число состоятельных евреев смогли вырваться из нацистской Германии совсем незадолго до начала войны. Когда в конце войны часть нацистской верхушки активно искала контакты с западными союзниками на предмет собственного спасения, то евреи опять же благополучно стали предметом торга; когда соратники Геринга по партии призвали его к ответу за многомиллионные взятки, благодаря которым была освобождена из концлагеря богатая еврейская семья Бернхаймера, и обвинили в связях с евреями, в присутствии Гитлера он произнес знаменитую и вполне циничную фразу: Wer Jude ist, bestimme nur ich! ("Кто есть еврей, определяю только я!") Оживленную полемику вызвала диссертация американского еврея Брайана Ригга: ее автор приводит многочисленные данные о том, что немало людей, подпадавших под нацистские законы о еврейском происхождении, служили в армии нацистской Германии, причем некоторые из них занимали высокие посты; хотя ряд подобных фактов был известен высшему командованию вермахта, в силу разных причин они скрывались. Наконец, поразительный факт участия 350 финских евреев-офицеров в войне с СССР в составе финской армии - союзницы Гитлера, когда трое офицеров-евреев были награждены Железным крестом (хотя и отказались его получать), и с нацистской стороны фронта действовала военно-полевая синагога. Все эти факты хотя никак не преуменьшают чудовищность нацистского режима, все же не делают картину столь однозначно-иррациональной.

б) Масштаб Холокоста. Число евреев - жертв нацизма действительно поражает. Хотя точное число погибших до сих пор является предметом дискуссий, в исторической науке утвердилась цифра, близкая к 6 миллионам человек, то есть число погибших составляет треть всего еврейского населения в мире и от половины до двух третей половины европейского еврейства. Однако в исторической ретроспективе можно обнаружить события, вполне сопоставимые с Холокостом по масштабу жертв. Так, сам профессор Кац приводит цифры, согласно которым в процессе колонизации Северной Америки к середине XVI века из 80-112 миллионов американских индейцев погибли семь восьмых, то есть от 70 до 88 миллионов. Кац признает: "Если только цифры конституируют уникальность, то еврейский опыт при Гитлере не был уникальным". При этом выдвигается любопытная концепция, что в основном они погибли от эпидемий, а уничтоженных в результате прямого насилия было не так много. Но вряд ли этот аргумент можно признать справедливым: эпидемии сопутствовали процессу колонизации, и судьба индейцев никого не интересовала - иначе говоря, за их смерть колонизаторы несли прямую ответственность. Так и во время депортации кавказских народов при Сталине огромное количество людей умерли от сопутствующих лишений и голода. Если следовать логике Каца, то в число погибших евреев не следует включать тех, кто умер от голода и невыносимых условий в гетто и концентрационных лагерях.

Сходен с Холокостом по масштабам и геноцид армян, считающийся первым геноцидом ХХ века. По данным Британской энциклопедии, с 1915 по 1923 годы погибли, по разным оценкам, от 600 тысяч до 1 миллиона 250 тысяч армян, то есть от одной трети до почти трех четвертей всего армянского населения Оттоманской империи, составлявшей к 1915 году 1 миллион 750 тысяч человек. Оценки числа жертв среди цыган в период нацизма колеблются от 250 тысяч до полумиллиона человек, а такой солидный источник, как французская энциклопедия "Универсалис", считает цифру в полмиллиона самой скромной. В этом случае речь может идти о гибели до половины цыганского населения Европы.

Более того, собственно в еврейской истории имели место события, по масштабу жертв вполне приближающиеся к Холокосту. К сожалению, любые цифры, относящиеся к погромам Средневековья и раннего Нового времени, в частности, периоду хмельничины и последовавшим за этим русско-польской и польско-шведской войнам, крайне приблизительны, как и общие демографические данные периода Средневековья. Тем не менее принято считать, что к 1648 году еврейское население Польши - самой большой еврейской общины мира - составляло около 300 тысяч человек. Цифры погибших за десятилетие хмельничины (1648-1658) чрезвычайно разнятся: в настоящее время считается, что в еврейских хрониках количество жертв преувеличивалось. Некоторые источники говорят о 180 тысячах и даже о 600 тысячах евреев; по мнению Г. Греца, были убиты более четверти миллиона польских евреев. Ряд современных историков предпочитают гораздо более скромные цифры - 40-50 тысяч погибших, что составляло 20-25 процентов еврейского населения Речи Посполитой, что тоже немало. Но другие историки все же склонны считать более достоверной цифру в 100 тысяч человек - в этом случае речь может идти о трети погибших из общего числа польских евреев.

Таким образом, и в новой истории, и в истории евреев можно обнаружить примеры геноцидов, по масштабу сравнимых с Холокостом. Безусловно, геноцид евреев имеет особые черты, отличающие его от других геноцидов, на что указывают многие ученые. Но и в любом другом геноциде можно найти специфические или, в принятой терминологии, "уникальные" черты. Так, профессор Кац полагает, что нацистский геноцид цыган во время Второй мировой войны, хотя и близкий по ряду характеристик еврейскому геноциду, отличался от него: он имел не только этническую подоплеку, но и был направлен против цыган как группы с антисоциальным поведением. Но подобный аргумент точно так же доказывает, что геноцид цыган имел "уникальный" характер в сравнении с иными геноцидами, в том числе и с Холокостом. Тем более цыгане - это единственный народ, который подвергался нацистами массовой стерилизации, что тоже можно рассматривать в качестве "уникального" явления. Иными словами, каждый геноцид можно тогда определять как имеющий уникальный характер, и в этом плане сам термин "уникальность" по отношению к Холокосту оказывается непригодным - гораздо более оправданным представляется здесь использование термина "особенность".

в) "Технологичность" еврейского геноцида. Подобная характеристика может определяться только конкретными историческими условиями. Скажем, в битве при Ипре весной 1915 года Германия впервые применила химическое оружие и англо-французские войска понесли тяжелые потери. Можно ли говорить, что в данном случае, для начала XX века, оружие уничтожения было менее технологичным, чем газовые камеры? Разумеется, отличие здесь заключается в том, что в одном случае уничтожали на поле боя противника, а в другом - беззащитных людей. Но ведь и там, и тут "технологически" уничтожали людей, причем в битве при Ипре впервые примененное оружие массового уничтожения тоже сделало противника беззащитным. А ведь до сих пор, насколько известно, осуществляются разработки нейтронного и генетического оружия, которое убивает огромное количество людей при минимуме других разрушений. Давайте на секунду представим, что это оружие (не дай Б-г) будет когда-нибудь применено. Тогда неизбежно "технологичность" убийства будет признана еще более высокой, чем в период нацизма. В итоге, на поверку, этот критерий также оказывается вполне искусственным.

Итак, каждый из аргументов в отдельности оказывается не слишком убедительным. Поэтому в качестве доказательства говорят об уникальности перечисленных факторов Холокоста в их совокупности (когда, по словам Каца, вопросы "как" и "что" уравновешиваются вопросом "почему"). В некоторой степени такой подход справедлив, поскольку создает более объемное видение, но все же речь здесь может идти скорее о поражающих воображение злодеяниях нацистов, чем о радикальном отличии Холокоста от прочих геноцидов.

Но, тем не менее, мы убеждены, что Холокост имеет особое и действительно уникальное, в полном смысле этого слова, значение в мировой истории. Только характеристики этой уникальности следует искать в иных обстоятельствах, которые уже не являются категориями цели, инструментария и объема (масштабности). Подробный анализ этих характеристик заслуживает отдельного исследования, поэтому лишь кратко сформулируем их.

Холокост стал завершающим явлением, апофеозом, логическим завершением последовательного ряда гонений и катастроф в течение всей истории еврейского народа. Ни один другой народ не знал подобных непрекращающихся гонений на протяжении почти 2 тысяч лет. Иными словами, все прочие, не-еврейские, геноциды носили обособленный характер в отличие от Холокоста как явления преемственного.
Геноцид еврейского народа осуществлен цивилизацией, в известной мере возросшей на еврейских этических и религиозных ценностях и в той или иной мере признававшей эти ценности за свои собственные ("иудейско-христианской цивилизацией", по традиционному определению). Иными словами, налицо факт саморазрушения основ цивилизации. И здесь в качестве разрушителя предстает не столько сам гитлеровский рейх с его расистско-полуязыческо-полухристианской религиозной идеологией (в конце концов, гитлеровская Германия никогда не отказывалась от своей христианской идентичности, пусть и особого, "арийского" толка), сколько христианский мир в целом с его многовековым антииудаизмом, который в немалой мере способствовал зарождению нацизма. Все иные геноциды в истории не носили подобного саморазрушительного для цивилизации характера.
Холокост в немалой степени перевернул сознание цивилизации и определил ее дальнейший путь развития, на котором преследование по расовым и религиозным признакам объявляется недопустимым. При всей сложной и подчас трагической картине современного мира нетерпимость цивилизованных государств к проявлениям шовинизма и расизма во многом была обусловлена осмыслением итогов Холокоста.

Таким образом, уникальность феномена Холокоста определяется не характерными чертами гитлеровского геноцида как такового, а местом и ролью Холокоста в мировом историческом и духовном процессе.

Юрий Табак, "Еврейские новости"
03-06-2004