Александр Островский

Солженицин. Прощание с мифом.

Москва, Яуза, Пресском, 2004 - 736 стр.

Переживая жизненный путь лауреата Нобелевской премии Александра Солженицина, автор книги показывает, что, призывая других жить не по лжи, сам писатель такого принципа не придерживается. С учетом этого совершенно другой характер приобретает как история его первого ареста и пребывание в ГУЛАГе, так и его противоборство с советской системой.

Можно скачать всю книгу в PDF, ниже я цитирую особо понравившиеся мне небольшие отрывки — типа очень краткий конспект.

Вкупе с книгой Войновича "Портрет на фоне мифа" картина получается полная как с т.з. фактологии, так и в описании Солженицина как человека.

стр.132-138

30 апреля из Москвы Александр Исаевич отправился в Крым и вернулся оттуда 2 мая³⁹. Объясняя цель этой поездки, он пишет: «На майские праздники я, еще не следимый, благополучно отвез экземпляр отпечатанного романа к Зубовым в Крым... и еще набор тайных плотных отпечатков. Потом дома занимался разными доработками, и уж лето подошло, и надо было славно провести его в движении»⁴⁰.

Из Рязани Александр Исаевич и Наталья Алексеевна выехали в ночь с 22 на 23 июня⁴¹, посетили Пермь, где жил уже упоминавшийся Николай Андреевич Семенов, потом Екатеринбург, где жил другой знакомый А. И. Солженицына, тоже бывший зэка Юрий Васильевич Карбе, затем направились к П. Баранюку, но не доехали, узнав, что тот служит в МВД. В Перми и Екатеринбурге Александр Исаевич тоже оставил по набору фотокопий своих рукописей⁴².

А в это время А.Т. Твардовский готовился к тому, чтобы представить повесть А. И. Солженицына в ЦК КПСС. «Он, — вспоминал Л.3. Копелев, — действовал мудро и хитро: собрал отзывы самых именитых писателей. Чуковский назвал повесть «литературным чудом». Маршак писал, что «мы никогда себе не простим, если не добьемся публикации». За ее публикацию высказались К.А. Федин и И.Г. Эренбург»⁴³. А пока собирались отзывы литературных светил, повесть ушла в «самиздат», ее читали не только в Москве и Ленинграде, но и в Горьком, Киеве, Одессе, Харькове⁴⁴.

3 июля А.Т. Твардовский «передал рукопись, окруженную букетом рекомендаций, эксперту Хрущева по культуре Владимиру Семеновичу Лебедеву»⁴⁵. В.С. Лебедев встретил повесть благосклонно, после чего А.Т. Твардовский направил А.И. Солженицыну телеграмму с приглашением для переговоров. В Рязань она пришла 9 июля и оттуда была отправлена в Иркутск⁴⁶, где в это время находились Александр Исаевич и Наталья Алексеевна. «...В Иркутске, — с иронией пишет А.И. Солженицын,.— не ближе никак, ожидала меня копия срочной телеграммы Твардовского, приглашающего «на короткое время» заехать в редакцию... до того «короткого времени» езды от Иркутска было четверо суток»⁴⁷. В ночь с 12 на 13 июля пришлось возвращаться обратно, но в Москве А. И. Солженицын был не через четверо суток, а лишь в субботу 21-го⁴⁸.

«Опять, — читаем мы в «Теленке», — устроили всередакционное заседание. Неопределенно было мне объявлено, что в одной важной инстанции (это значило — В. С. Лебедевым) повесть моя одобрена. Но высказаны некоторые пожелания к ее улучшению»⁴⁹.

Совещание в редакции «Нового мира» состоялось в понедельник 23 июля. «Последующие три дня, — вспоминала Н, А. Решетовская, — Александр Исаевич на квартире Шуры Поповой, у которой в тот раз мы остановились, работал над рукописью, готовя окончательный вариант». 26-го он отвез ее в «Новый мир»⁵⁰, через день вернулся в Рязань⁵¹ и вместе с Л. В. Власовым отправился в новое путешествие, на этот раз на велосипедах в Прибалтику. Побывал в Риге, Двинске, Вильнюсе⁵².

Во время этого путешествия Л. В. Власов поведал А. И. Солженицыну историю о том, как во время войны он встретил человека, который не зная о существовании такого города, как Сталинград. Заподозрив в нем немецкого диверсанта, Л. В. Власов передал его в НКВД. И только потом понял, что перед ним был человек, возвращавшийся из заключения и по этой причине не знавший о переименовании Царицына. Эта история легла в основу рассказа «Случай на станции Кочетовка», который Александр Исаевич написал вскоре после возвращения из велопохода⁵³.

Между тем судьба повести еще не была решена. Рассказывая о том, как «Один день Ивана Денисовича» появился в печати, А. И. Солженицын подчеркивает случайный характер этой публикации⁵⁴. Однако такие вещи тогда так просто не делались. Прежде всего, оказывается, в конце августа — начале сентября в Пицунде В. С. Лебедев познакомил с повестью не только Н. С. Хрущева, но и двух влиятельных членов тогдашнего Президиума ЦК КПСС К. Е. Ворошилова и А. И. Микояна⁵³. После того как они втроем одобрили ее, было решено передать повесть в ЦК КПСС.

16 сентября В. С. Лебедев поставил в известность об этом А. Т. Твардовского⁵⁶, 20-го Александру Трифоновичу позвонил заведующий отделом ЦК КПСС Д. А. Поликарпов и приказал срочно «изготовить 20 (не более и не менее) экземпляров этого твоего Ивана, как его, Парфеновича»⁵⁷. Существует версия, будто бы повесть была набрана и отпечатана в редакции «Известий» буквально за одну ночь⁵⁸. Как явствует из «Рабочих тетрадей» А. Т. Твардовского, 22-го он лично отвез отпечатанные экземпляры Д. А. Поликарпову⁵⁹, в тот же день они были разосланы членам Президиума ЦК КПСС⁶⁰.12 октября вопрос о судьбе повести был вынесен на заседание Президиума, который дал согласие на ее публикацию⁶¹. 20-го Н. С. Хрущев принял А. Т. Твардовского и сообщил ему об этом, заявив: «Вещь жизнеутверждающая и написана, я считаю, с партийных позиций»⁶². Тогда же Александр Исаевич получил телеграмму: «Повесть идет одиннадцатым номером журнала. Поздравляю. Твардовский»⁶³.

Таким образом, решение о публикации «Одного дня» было принято не единолично, а коллегиально. Могут найтись скептики, которые скажут, что Президиум ЦК КПСС просто проштамповал предложение Н. С. Хрущева. Однако есть основания думать, что все обстояло не так просто.

Прежде всего имеются сведения, что еще в конце 50-х годов председателем КГБ А. Н. Шелепиным и начальником Управления КГБ по Ленинграду Н. Р. Мироновым был разработан план «стратегической дезинформации». В соответствии с ним предполагалось осуществить в стране «контролируемую либерализацию», которая должна была изменить представления Запада об СССР и открыть возможность для получения «долгосрочной западной экономической помощи»⁶⁴.

Именно в это время Н. С, Хрущев обдумывал возможность ограничения цензуры⁶⁵. Тогда же он «высказался за пересмотр ждановских резолюций по культуре»⁶⁶ и «пытался добиться аннулирования известных процессов, которые в 1936-1938 гг. подняли волну сталинского террора против партии и реабилитации осужденных: сначала Бухарина, а потом... Зиновьева, Каменева и других»⁶⁷. В сентябре 1962 г. с публикации статьи харьковского профессора Е. Либермана «План, прибыль, премия» начинается обсуждение вопроса об экономической реформе⁶⁸.

Это свидетельствует, что после XXII съезда КПСС в руководстве партии существовали планы значительных перемен в области экономики, управления и идеологии. Не исключено, что публикация повести А. И. Солженицына рассматривалась как один из шагов на пути намечавшейся «перестройки».

Александр Исаевич пишет, что «перед ноябрьскими», то есть незадолго до 7 ноября 1962 г., он «был вызван на первую корректуру»⁶⁹. Наталья Алексеевна утверждала, что с первой корректурой его не знакомили, а пригласили на субботу 27 октября для знакомства сразу со второй корректурой⁷⁰. По утверждению Н. А. Решетовской, 17 ноября «Один день Ивана Денисовича» появился в печати⁷¹. А. И. Солженицын датирует это событие 18 ноября⁷².

Однако и одна, и другая дата не соответствуют действительности.

РЕДКИЙ ДЕБЮТ

В четверг 15 ноября 1962 г. со своим новым рассказом «Случай на станции Кочетовка» А. И. Солженицын отправился в «Новый мир». «Незадолго до ухода Александра Исаевича, — читаем мы в воспоминаниях Н. А. Решетовской, — Твардовскому принесли сигнальный экземпляр 11-го номера. Он предложил его автору «Денисовича», но Александр Исаевич скромно отказался»¹.

Сигнальный экземпляр появляется тогда, когда начинается переплет отпечатанного издания, поэтому между подписанием «сигнального экземпляра» и поступлением тиража в систему распространения всегда проходит время, которое зависит как от величины тиража, так и от скорости переплетных работ. Поэтому № 11 «Нового мира» никак не мог выйти в свет ни 17 (суббота), ни 18 ноября (воскресенье).

Между тем утром 18-го в «Известиях» на повесть «Один день Ивана Денисовича» появилась рецензия К. М. Симонова «О прошлом во имя будущего»². В этот день, когда ее читали по всей стране и даже за рубежом, Александр Исаевич снова был в Москве³ и здесь, в редакции «Нового мира», получил возможность познакомиться с этой публикацией⁴.

Те, кого статья К. М. Симонова, не оставила равнодушными, бросились в библиотеки, но там одиннадцатого номера «Нового мира» еще не было. Не было его ни в киосках «Союзпечати», ни в редакции самого журнала.

19 ноября открылся Пленум ЦК КПСС, среди участников которого находился и А. Т. Твардовский. На следующий день, вечером, первые переплетенные к тому времени экземпляры одиннадцатого номера «Нового мира» были доставлены в ЦК КПСС, и только здесь этот номер смог приобрести Александр Трифонович. «Вечером, — читаем мы в его «Рабочих тетрадях», — поделился с Заксом, а он говорит, что весь день в редакции бог весть что — звонки, паломничество. В киосках — списки на № 11, а его еще там и нет, сегодня, должно быть, будет»⁵.

Но ни 20-го, ни 21-го этот номер в киосках не появился.

Зато 22-го появилась новая рецензия на «Один день Ивана Денисовича». Она была написана Г. Баклановым и опубликована в «Литературной газете»⁶. Описывая эти же дни, Н. А. Решетовская отмечает, что «англичанин Паркер», решивший переводить «Ивана Денисовича», «требует консультации с автором и его фото»⁷.

А повести еще не было.

23 ноября хвалебную рецензию В. Ермилова на эту повесть напечатала «Правда»⁸. 24-го в Рязань с поручением взять у Александра Исаевича интервью был направлен корреспондент ТАСС П. И. Косолапов. А. И. Солженицын отказался от встречи, но пообещал написать автобиографию⁹.26 ноября на заключительном заседании Пленума ЦК КПСС выступил Н. С. Хрущев. Перечисляя достижения советской литературы последнего времени, он назвал фамилию А. И. Солженицына¹⁰.

А повести еще не было.

В этот день Александр Исаевич снова едет в Москву. Все расписано: «На следующий же день, — вспоминала Н. А. Решетовская, — он будет в театре «Современник» читать художественному совету пьесу. Через день должен встретиться с представителем «Роман-газеты» и впервые присутствовать на спектакле в «Современнике». Надо принять переводчиков на английский и французский языки, фотокорреспондента ТАСС, побывать в издательстве «Советский писатель», в «Новом мире», где ждет гонорар и накопилась почта, повидаться с друзьями, развить и начать новые интересные знакомства с Анной Ахматовой, Варламом Шаламовым, вдовой писателя Булгакова»¹¹.

А повести еще не было.

По приезде в Москву А. И. Солженицын передал П. И. Косолапову свою автобиографию¹², на следующий день всесоюзное радио познакомило с нею своих слушателей¹³. Тогда же «ТАСС разослал по многим газетам статью с биографическими данными Солженицына под названием «Имя, новое в нашей литературе» — была опубликована 28 ноября 1962 г. в «Московской правде», в «Советской России» и во многих республиканских и областных газетах». 28 ноября появилась хвалебная статья А. Дымшица в «Литературе и жизни»¹⁴. В тот же день Рязань посетил корреспондент Агентства печати «Новости» (далее АПН) И. Кашкадамов. Не застав А. Солженицына, он познакомился в школе с его личным делом и 1 декабря на страницах («Учительской газеты») опубликовал статью «Учитель с улицы Революция»¹⁵. 1 декабря был сдан в набор № 1 (277) «Роман-газеты» за 1963 г., полностью состоящий из «Одного дня Ивана Денисовича»¹⁶.

И только в самых последних числах ноября — начале декабря, когда имя А. И. Солженицына приобрело широкую известность, одиннадцатый номер «Нового мира» пошел к читателям. Так, в Мурманске он появился около 1 декабря и «как рассказывают киоскеры, был раскуплен за несколько минут»¹⁷. В Москве он стал более или менее доступен читателям не ранее 7 декабря¹⁸.

«А еще несколько дней спустя, — вспоминает Н. А. Решетовская, — получив письмо из Всесоюзного общества «Международная книга», мы узнали, как уверенно зашагал по миру «Иван Денисович». Общество уже заключило договоры на издание повести с издательством «Голланц» (Лондон) и «Жильяр» (Париж), в ближайшее время будут заключены договоры с итальянским издательством «Эйнауди» (Турин) и американским издательством «Даттон» (Нью-Йорк), вопрос об издании повести на немецком языке рассматривается западногерманским издательством «Револьт» (Гамбург), получены запросы из Дании, Голландии, Швеции и Норвегии»¹⁹.

Касаясь появления этой повести, писатель Ион Друцэ тогда же, что называется по горячим следам, писал: «Ее стали рецензировать до выхода в свет, по типографским оттискам»²⁰.

"Нехорошо," — вынужден был признаться в январе 1963 г. журналисту В. Буханову и сам Александр Исаевич, — что первые цензии появились практически до выхода первой книги»²¹.

Так А.И. Солженицин вышел в литературу.

Согласитесь, это очень мало напоминает ту картину, которая позднее была нарисована им самим.

Если допустить, что повесть А.И. Солженицина появилась в печати случайно, как объяснить, что еще до выхода ее в свет весь советский информационный аппарат был мобилизован на то, чтобы сделать ей рекламу. Осечка действительно произошла, но она была связана не с тем, что цензура случайно пропустила повесть, а с тем, что типография, в которой печатался одиннадцатый номер "Нового мира", не смогла уложиться в установленный график, в результате чего рекламный аппарат начал публиковать рецензии тогда, когда повести еще не было.

---

стр.564-570

ГЛУПОСТЬ ИЛИ ИЗМЕНА?

Судьба А. И. Солженицына представляет интерес не только сама по себе, но и потому, что в ней отразилась судьба диссидентского движения, к которому он принадлежал и одним из кумиров которого долгое время являлся.

Это движение было порождено внутренними противоречиями, которые существовали в советском обществе и питали как недовольство условиями жизни, так и недоверие к власти. Из среды недовольных выделялись отдельные лица, способные открыто выражать свои взгляды и готовые бороться против существующего режима. Сначала это были десятки, затем сотни, к середине 80-х годов уже тысячи человек¹.

То, что в развитии этого движения были заинтересованы зарубежные спецслужбы, не удивительно. Не удивительно и то, что зарубежье оказывало как моральную, так и материальную поддержку проявлениям социального протеста в советском обществе. В результате, независимо от их желания, диссиденты играли в Советском Союзе роль своеобразной «пятой колонны».

Если бы падение советского режима открывало возможность для более полного и рационального использования того экономического и культурного потенциала, которым располагала наша страна, если бы падение этого режима позволяло обеспечить более быстрое ее развитие, более высокий уровень жизни населения, более справедливое распределение благ, сотрудничество диссидентского движения с зарубежными спецслужбами могло иметь оправдание. Однако задававшие тон в «холодной войне», Соединенные Штаты Америки менее всего стремились к тому, чтобы их политический противник — Советский Союз стал сильнее и динамичнее. Наоборот, их усилия были направлены к тому, чтобы устранить своего конкурента.

В связи с этим диссидентское движение оказалось перед драматической дилеммой: не существовать оно не могло — его рождала сама жизнь, а его развитие объективно вело не только к гибели существующего режима, но и к утрате даже тех скромных социальных завоеваний, которые имела советская страна.

Какую же роль в этих условиях играли советские спецслужбы, прежде всего КГБ? Сейчас уже ни для кого не секрет, что названное учреждение имело в диссидентском движении своих людей. Более того, его агентура в буквальном смысле этого слова пронизывала некоторые диссидентские и эмигрантские группы и даже целые организации.

«В эмиграции, к примеру, — писал В. Е. Максимов, — они проникли всюду — в газеты, журналы, на радио, в университетские и политические круги Запада, разлагая окружающую среду ложью и клеветой и различными рода инспирациями. Думаю, куда разрушительнее их деятельность сказывается на родине»².

Примером такого проникновения может служить НТС. Характеризуя эту организацию, бывший работник 5-го Управления КГБ СССР подполковник Александр Николаевич Кичихин утверждает:

«Многие наши сотрудники в кулуарах управления говорили довольно откровенно: если бы КГБ не подкреплял НТС своей агентурой, союз давно бы развалился. А ведь прежде чем внедрить агента, его надо соответствующим образом подготовить, сделать ему диссидентское имя, позволить совершить какую-то акцию, чтобы за границей у него был авторитет. Кроме того, каждый из них должен был вывезти с собой какую-то стоящую информацию, высказать интересные идеи — плод нашего творчества. Вот и получалось, что мы подпитывали НТС и кадрами, и, так сказать, интеллектуально. Точно так же обстояло дело и с Организацией украинских националистов. Если посмотреть списки руководителей ОУН, то окажется, что чуть ли не каждый второй был нашим агентом»³.

Может быть, это самореклама? Нет, оказывается, подобного мнения на этот счет придерживаются и некоторые активные деятели диссидентского движения. Так, например, В. К. Буковский характеризует Народно-трудовой союз как «организацию — двойного агента», искусственно поддерживаемую «и КГБ, и ЦРУ»⁴.

Подобные настроения проникли и внутрь НТС, результатом чего стало дело Юрия Чикарлеева. Он, видный и давний деятель Союза, в конце 70-х годов поставил перед руководством организации тот же самый вопрос и назвал в качестве подозреваемых им лиц сначала М. В. Назарова, затем и Е. Р. Романова. Руководство Союза пыталось замять возникшее дело, а когда это не удалось, исключило Ю. Чикарлеева из своих рядов. Была сделана также попытка привлечь его к суду за клевету как в ФРГ, так и во Франции, но первый суд ограничился лишь предостережением обвиняемому, второй закончился ничем⁵.

Прошло несколько лет, и один из инфильтрированных в НТС работников КГБ сам назвал себя. Им оказался полковник КГБ Ярослав Васильевич Карпович, который, по его словам, в 70-е годы был резидентом Народно-трудового союза в Москве и в таком качестве ездил за границу для встреч с руководителями союза, в частности с Е. Р. Романовым⁶. Тот факт, что ни журнал «Грани», ни журнал «Посев», ни информационный бюллетень НТС «Встречи» никак не отреагировали на эту публикацию⁷, дает основания думать, что сообщенные Я. В. Карповичем факты соответствуют действительности и полковник КГБ на самом деле был резидентом НТС в столице.

Что же двигало КГБ, когда он внедрял в диссидентское движение своих людей? Первое, что сразу же приходит на ум, — стремление иметь самую полную и достоверную информацию об этом движении и тех силах, которые поддерживали его за рубежом.

Однако есть основание думать, что дело не ограничивалось этим.

Как мы знаем, накануне XXIII съезда КПСС стали циркулировать слухи, будто бы планируется политическая реабилитация И. В. Сталина. В результате на свет появилось адресованное съезду и ушедшее в самиздат письмо протеста, под которым поставили свои подписи 25 видных деятелей науки, литературы и искусства. Организатором этой акции был журналист Эрнст Генри⁸. Под этой фамилией скрывался известный советский разведчик С. Н. Ростовский, он же Л. А. Хентов. А поскольку бывших разведчиков не бывает, то мы имеем право констатировать, что данная акция была организована советскими спецслужбами. Подобная мысль посещала и тех, кто ставил свои подписи под этим письмом. «Сейчас я предполагаю, — писал А. Д. Сахаров, — что инициатива нашего письма принадлежала не только Э. Генри, но и его влиятельным друзьям (где — в партийном аппарате или в КГБ, или еще где-то — я не знаю)»⁹.

Это была не первая и не последняя акция, в которой участвовал бывший разведчик. 30 мая 1965 г. он обратился к И. Г. Эренбургу с получившим хождение в «самиздате» открытым письмом по поводу оценки им роли И. В. Сталина. В 1967 г. получил резонанс его спор с академиком А. Д. Сахаровым, нашедший отражение на страницах «Политического дневника». В 1968 г. по предложению Э. Генри А. Д. Сахаровым была написана статья о роли и ответственности интеллигенции в современном мире. Имеются сведения, что Э. Генри общался не только с А. Д. Сахаровым, но и некоторыми другими диссидентами, например, с П. Г. Григоренко, Р. А. Медведевым, А. И. Солженицыным¹⁰, а также входил в число лиц, причастных к издававшемуся Р. А. Медведевым «Политическому дневнику»¹¹.

Конечно, Эрнст Генри мог поставлять КГБ информацию о диссидентском движении, но мы видим, что он играл не пассивную роль. Ведь сбор подписей под письмом к XXIII съезду КПСС имел своей целью оказать влияние на руководство партии, но и способствовал пробуждению политической активности и даже переходу в оппозицию к существующему режиму некоторых из тех, кто подписал это письмо.

А среди них, как мы знаем, находился академик А. Д. Сахаров, для которого это был первый открытый политический шаг. Причем Андрей Дмитриевич специально отмечал, что после этого «Генри приходил еще много раз» и информировал о происходивших политических событиях¹². Именно он способствовал тому, что имя засекреченного и по этой причине находившегося под охраной академика впервые появилось на страницах «самиздата». Именно он попытался опубликовать его статью об интеллигенции на страницах «Литературной газеты». Характеризуя свою идейную эволюцию, Андрей Дмитриевич отмечал, что большое влияние на него оказал Р. А. Медведев, особенно знакомство с рукописью его книги о сталинизме. Между тем, как выясняется, впервые об этой книге он узнал от Эрнста Генри, и именно Эрнст Генри познакомил его с Р. А. Медведевым¹³.

Важным шагом на пути превращения А. Д. Сахарова в активного деятеля диссидентстского движения стало написание им «Размышлений о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». Их инициатором был его коллега Ю. Живлюк, о котором Андрей Дмитриевич сам же писал: «Есть у меня впечатление, может, неверное, что какие-то отношения были у Живлюка и с КГБ (с его прогрессивными кругами, скажем)»¹⁴.

Исходя из этого, мы можем утверждать, что приобщение А. Д. Сахарова к диссидентскому движению произошло во многом благодаря усилиям КГБ. Между тем переход А. Д. Сахарова на позиции диссидентства имел огромное значение для расширения рядов этого движения. Такую же роль играл и А. Д. Синявский, который после выезда за границу вначале участвовал в издании эмигрантского журнала «Континент», затем стал издавать собственный журнал «Синтаксис». Еще более велика в этом отношении была роль А. И. Солженицына: и моральная, и материальная, так как под его эгидой действовал Русский общественный фонд, важнейшим деятелем которого, кстати, являлась Н. И. Столярова.

Следовательно, происходившему под влиянием объективных причин расширению рядов диссидентского движения способствовали не только зарубежные спецслужбы, но и то учреждение, которое всеми силами должно было бороться с этим движением.

Какой же смысл имела деятельность КГБ, направленная на активизацию диссидентства и расширение его рядов? Невольно возникает тот самый вопрос, который накануне падения монархии прозвучал из уст лидера партии кадетов П. Н. Милюкова при характеристике преступной, по его мнению, политики царского правительства: что это, глупость или измена?

Совсем недавно многие на этот вопрос ответили бы однозначно: конечно, глупость. Но теперь, после того как наши вожди, совсем недавно поклонявшиеся Марксу, Энгельсу и Ленину, за одну ночь поменяли свою веру и стали бить поклоны Иисусу Христу, молить о милостях Аллаха или же воздавать хвалу Иегове, не может быть никаких сомнений, что почти все они не имели убеждений и всегда были способны на любую измену. Поэтому нельзя исключить того, что в правящих верхах, в том числе и в КГБ, были люди, которые, поддерживая и активизируя диссидентское движение, тем самым готовили демонтаж советской системы.

В связи с этим особого внимания заслуживает вышедшая в США в 1984 г. книга бывшего советского полковника КГБ Анатолия Голицына «New Lies for Old», в которой он «предсказал события послебрежневской фазы: новый генсек начинает демонстративную либерализацию и вводит элементы экономики свободного рынка, в значительной степени исчезает цензура, появляются свободные политические партии, наступает сверхразрядка в глобальном масштабе и подписание беспрецедентных соглашений о разоружении, советские войска выводятся из Афганистана, разрушается Берлинская стена, в Польше власть берет «Солидарность», в Чехословакии на политическую сцену возвращается Дубчек, в СССР Андрей Сахаров играет официальную политическую роль — и это все в книге, которая была закончена в 1983 году»¹⁵.

Прогноз бывшего советского разведчика первоначально был встречен скептически. Но прошло всего лишь около года, и возглавивший в 1985 г. ЦК КПСС М. С. Горбачев, до этого, кстати, руководивший одним из самых криминализированных секторов экономики — сельским хозяйством, провозгласил начало перестройки.

Долгое время считалось, что М. С. Горбачев был сторонником социализма с человеческим лицом и по этой причине не собирался посягать на основы советского общества. Но вот прошло время, и главный «прораб перестройки» признался: «Целью всей моей жизни было уничтожение коммунизма. Именно для достижения этой цели я использовал свое положение в партии и стране. Когда я лично познакомился с Западом, я понял, что не могу отступить от поставленной цели. А для ее достижения я должен был заменить все руководство КПСС и СССР, а также руководство всех социалистических стран... Мне удалось найти сподвижников в реализации этих целей. Среди них особое место занимают А. Яковлев и Э. Шеварднадзе»¹⁶.

Понимали ли реформаторы, куда они ведут страну? Ответ на этот вопрос мы находим в воспоминаниях бывшего руководителя 5-го Управления КГБ Ф. Д. Бобкова. Оказывается, говоря о перспективах перестройки, в одной из бесед с ним и В. А. Крючковым М. С. Горбачев бросил фразу: «Внуков жалко»¹⁷. Значит, знал, что не приведут начатые им реформы к социализму с человеческим лицом. Значит, сознательно обманывал людей, когда обещал с трибун молочные реки и кисельные берега, во всяком случае, каждой семье отдельную квартиру к 2000 г.

Кто же осуществлял программу перестройки? Кто направлял огонь по штабам? Кто разрабатывал планы самоистребительной идеологической внутренней войны? Кто провоцировал национальные конфликты? Кто выводил диссидентское движение из подполья? Кто готовил и осуществлял «бархатные» революции?

КГБ.

Учреждение, которое должно было стоять на страже интересов советской империи, вольно или невольно стало одним из ее могильщиков.

И ведь никто не застрелился.

Как академик Легасов.

Как Зубатов.

1991—2003