Юрий Нестеренко

Реликвия

Человек шел издалека и очень устал. Он шагал, приволакивая правую ногу и тяжело опираясь на самодельный костыль, вырезанный им три дня назад из ствола молодого дерева. Лицо его, покрытое пылью и грязью, там и сям в разводах от пота, походило на маску лесного дикаря; в нечесаных волосах и бороде запутались обрывки паутины и еще бог весть какой сор. Грязь, уже засохшая, с остатками болотных водорослей, покрывала и его высокие сапоги; лишь там, где голенища терлись о разлохмаченный край грубой коричневой сутаны, они были относительно чистыми. Сапоги были чинены не раз и нуждались в этом и теперь, особенно правый; но до обители оставалось уже недалеко, и путник решил потерпеть. Зато короткий меч, висевший на левом боку, был в превосходном состоянии — равно как и арбалет за спиной. Увы, прошли те времена, когда служители Христовы могли странствовать по миру без оружия. Вот и в этом путешествии и меч, и арбалет не раз спасали ему жизнь... Тощая котомка на правом боку отнюдь не выглядела привлекательной для воров и грабителей, и все же свое главное сокровище, добытое им в нынешней экспедиции, он спрятал на груди под сутаной, рядом с амулетом блаженного Гейгера. Сейчас амулет лишь изредка издавал короткое потрескивание; впрочем, путник и сам уже знал, что находится в безопасном районе. Глаз привычно узнавал знакомые ориентиры. Слева остались сожженные развалины Чумного поселка; впереди криво торчала ажурная опора ЛЭП, на которой, жители поселка, когда их еще не скосила чума, вешали преступников. Путник крайне смутно представлял, что такое ЛЭП, зато он знал, что в Зонах по тому, в какую сторону и насколько сильно наклонены такие опоры, можно определить, где находится Эпицентр. Впрочем, теперь это знание не имело большого практического смысла — благодарение блаженному Гейгеру, у странника из обители святого Михаила есть более надежный способ определение опасных Зон. Но здесь была не Зона, и эта опора ЛЭП накренилась по иной причине — вероятно, из-за коррозии, хотя суеверные невежды болтали, будто из-за большого числа повешенных.

Не доходя до опоры, странник свернул вправо и вскоре вышел на Старую дорогу. Пройдя по ней около полумили, он миновал вросший в землю автобус. Кожаные сиденья давно сгнили, и крыша провалилась, но кто-то из братий в свое время сделал новые сиденья из досок и настелил дощатую крышу, дабы усталый путник мог отдохнуть в тени и покое. Монах, однако, преодолел соблазн и двинулся дальше, не останавливаясь, желая поскорее донести весть о своем открытии до остальных братий. Тем паче что впереди уже показалась насыпь.

Насыпь вела прямиком в ворота обители, и эту последнюю часть пути странник проделал, практически забыв об усталости и боли в ноге. Лишь иногда он досадливо морщился, когда ему доводилось споткнуться о вылезшую из-под земли трухлявую шпалу или ржавый железный бок рельса. Этим летом были большие дожди, и насыпь во многих местах размыло, так что давно погребенное железо и дерево вновь проступили наружу. В местах менее цивилизованных в таких вот промоинах нередко можно обнаружить и человеческие останки, которые в свое время некому было предать христианскому погребению...

Вот, наконец, и монастырь. Странник позволил себе на несколько секунд остановиться, чтобы любовно окинуть взглядом его бетонную ограду, его длинные серые корпуса (половина из которых, правда, была разрушена, но монахи с успехом помещались в уцелевших двух), его высокие трубы... Наконец-то дома!

Он подошел к воротам и постучал костылем в чугунную створку.

— Кто ищет прибежища в обители святого Михаила? — донесся изнутри знакомый голос брата Бернарда.

— Брат Валериан вернулся из странствия, — ответил пришедший.

Тяжело лязгнул засов, и ворота со скрипом стали медленно открываться. Брат Валериан помог привратнику, навалившись на створку со своей стороны. Говорят, когда-то, когда братия только обосновались здесь, ворота эти открывались сами чудесным образом, стоило лишь привратнику нажать на маленькую кнопочку. Но, видно, недостаточно усердно молились монахи — чудо вскоре покинуло монастырь, и больше не возвращалось... С тех пор приходилось открывать и закрывать ворота вручную.

— Мир тебе, — поспешно сказал брат Бернард, когда странник вошел внутрь. — А где же Теодор и Максимилиан?

— Господь призвал их к себе.

Привратник склонил голову и молча перекрестился.

— Но не станем предаваться печали, — продолжил Валериан. — Звони в колокол и собирай братий, ибо я принес великую радость, — и он коснулся груди, где под сутаной хранилась добытая им реликвия.

Брат Бернард, просияв лицом, полез по приставной лестнице на ржавый локомотив, некогда навечно остановившийся под аркой мостового крана. На крюке крана висел колокол — самый настоящий, некогда с великими трудностями и опасностями доставленный монахами из развалин монастыря святой Бригиты. Вот только язык колокола тогда обнаружить не удалось, и его заменял подвешенный на тросе чугунный рельс.

На звуки набата вышел сам отец настоятель. Приветствовав и благословив Валериана, он предложил страннику сперва отдохнуть с дороги.

— С радостью, но прежде мне надлежит исполнить мой долг, — возразил непреклонный монах. 

Братия собирались в церкви. Валериан тоже направился туда, заглянув в свою келью лишь для того, чтобы оставить там оружие, сменить сапоги на сандалии и выпить кружку холодной воды. Он спустился по лестнице и, миновав еще различимые на стене буквы "СКЛАД ГОТОВОЙ ПРОДУКЦИИ #2", вступил под церковные своды. Свет в обширное полуподземное помещение проникал лишь через небольшие зарешеченные окошки под потолком, создавая настроение мистическое и возвышенное. Стены расписаны были сценами из Священного Писания — расписаны не слишком искусно, как вынужден был признать Валериан, побывавший в нескольких монастырях довоенной эпохи, но - усердие более важно Господу, чем умение. На стене, вбитое четырьмя мощными гвоздями в искрошившийся бетон, висело большое распятие из чудесного нержавеющего металла люминия. Поперек зала протянулись ряды откидывающихся кресел, ныне занятые монахами; некогда эти кресла, как и кафедру, обнаружили в одном из разрушенных корпусов, подремонтировали и перенесли сюда, в помещение церкви.

Валериан поднялся на кафедру. Все взоры обратились к нему.

-Братия! - начал он. -Как ведомо вам, три месяца назад, с благословения настоятеля нашего отца Андроника, брат Теодор, брат Максимилиан и я отправились в странствие с целью отыскать монастырь святого Себастиана, находящийся, по дошедшим до нас смутным сведениям, в одной из Оскверненных Зон. Разумеется, знали мы, что даже и многие годы спустя после Войны в Оскверненных Зонах никто, включая и слуг Божиих, не мог долго оставаться в живых, а потому мало у нас было надежды найти монастырь действующим; однако вело нас чаяние отыскать и вызволить из руин святые реликвии, хранившиеся в сем доме Господнем. Прежде мы не могли этого сделать, ибо уровень Скверны в тех краях оставался высок и губителен для всего живого; но ныне он опустился настолько, чтобы сделать возможным безвредное путешествие. Увы, однако, не одна лишь Скверна угрожает путнику вне стен обители; брат Максимилиан пал в бою с мутантами, а брат Теодор потревожил гнездо ядовитых муравьев... Помолимся об их душах, братия.

После краткой молитвы Валериан продолжил:

— Немало иных напастей встретилось мне в пути, о коих, возможно, поведаю вам позже; но Господь хранил меня, дабы я мог исполнить свою миссию... Мне удалось проникнуть глубоко в Зону и отыскать монастырь святого Себастина; увы, оказалось, что он не только безжизнен, но и полностью разграблен.

— Но кем? — удивленно воскликнул молодой послушник, сидевший с краю в четвертом ряду. — Если прежде Скверна убивала всякого...

Многие монахи неодобрительно посмотрели в его сторону — не годилось перебивать выступающего с церковной кафедры. Но брат Валериан ценил тягу к знанию превыше соблюдения формальностей и не обиделся.

— Скверна убивает не сразу; могут пройти дни, недели и даже месяцы, прежде чем человек заболеет и умрет в муках, а до того присутствие Скверны неощутимо, — пояснил он, обращаясь к юноше.— Простецы не способны узнать ее уровень; они верят лжепропрочествам, что Зоны-де очистятся через пятьдесят или через сто лет после Войны. Но мы-то знаем, что одни Зоны очищаются быстрее, другие медленнее, и лишь амулет блаженного Гейгера позволяет судить, когда та или иная Зона становится безопасной. Так что нет сомнений, что святотатцы, проникшие в Зону раньше времени, уже понесли свое наказание или понесут его в скором будущем; но нам от этого не легче...

Монахи, до которых успел уже дойти слух о принесенной Валерианом радостной вести, слушали с растущим удивлением — пока что все вести были печальными.

— Однако, после сих огорчений, утешен я был великой радостью, — словно уловил их мысли Валериан, — и да послужит сие уроком тем из вас, кто склонен впадать в грех уныния... Ибо, тщательно обыскав келью настоятеля монастыря святого Себастиана, обнаружил я тайник, а в тайнике — драгоценную реликвию, святую книгу, доселе неизвестную нам!

Валериан вытащил из-под сутаны висевший на шее холщовый мешок и бережно извлек из него свое сокровище. Это была, несомненно, старинная, печатная книга, ныне пребывавшая в состоянии далеко не лучшем; даже сидевшие в первом ряду не могли различить букв на заплесневелой и покоробившейся обложке, а один угол и вовсе выглядел отгрызенным... И все же монахи с благоговением взирали на нее, поднятую над кафедрой двумя руками Валериана.

— А отчего старые книги столь редки ныне? — шепотом спросил любопытный послушник у своего соседа, старого тощего монаха с изрезанным глубокими морщинами лицом. На сей раз юноша не решился спрашивать громко, боясь снова вызвать общее неудовольствие.

— Многие из них сгорели во время Последней Войны, — так же тихо ответил ему старик. — А после Войны пришла Великая Зима, длившаяся три года, и тогда выжившие пускали на растопку все, что могло гореть... Мой отец говорил, что даже Библий уцелело всего несколько штук, а многие иные христианские тексты утрачены, и, возможно, безвозвратно, если только Господь не явит чудо и не позволит нам обрести их вновь, как сегодня...

— Однако, брат Валериан, уверен ли ты, что это истинно святая книга? — охладил всеобщее благоговение отец настоятель. — Ведь, помимо христианских знаний, об утрате коих все мы душевно скорбим, книги прошлого содержали и немало богомерзкой ереси...

— Тут не может быть сомнений, отче Андроник, — возразил Валериан. — Во-первых, книга принадлежала настоятелю достославного христианского монастыря, и, значит, не может быть неблагочестивой. Во-вторых, сей достойный слуга Божий сознавал её особую ценность и намеренно позаботился о её сохранности, спрятав в специальный тайник; должно быть, сам Господь надоумил его, дабы могли мы вновь обрести священный текст. И, наконец, само содержание книги, с коим я, как вы понимаете, ознакомился. Увы... книга, чудесным образом сбереженная от нечестивых людей, сильно пострадала от сырости... и... грызунов, — смущенно признал Валериан, который не мог понять, как Господь мог попустить поругание священной книги презренными мышами, — так что мне удалось прочесть не все, да и времени у меня было не так уж много, я спешил назад... Но по тому, что я прочел, бесспорно ясно, что перед нами жития святых великомучениц, доселе остававшихся нам неизвестными... Вероятно, они были канонизированы незадолго до Последней Войны, потому в других дошедших до нас текстах, восходящих главным образом ко временам библейским, не упоминаются.

Настоятель согласно кивнул, удовлетворенный этими аргументами.

— Что ж, братия, сегодня великий день в жизни нашей обители, — сказал он, — и, не побоюсь этих слов, всех христиан, вновь обретших своих святых.

— А сохранилось ли имя благочестивого автора? — почтительно поинтересовался один из монахов в первом ряду.

— Да, — ответил Валериан, — правда, оно столь длинно, что я, к стыду своему, никак не заучу его... Но позвольте, я прочту, — он перевернул обложку и, приблизив в глазам титульный лист, торжественно провозгласил:

— Альфонс Франсуа Донасьен маркиз де Сад.